эгей, поосторожней там с цитрусовыми!

а если б я написала, что Призрак с Кристиной картошку жареную с салом лопали - то, наверное, и обыкновенный ужин вызывал бы нездоровый смех у человека?!

Banshee, не поверишь! пишу! Хоть и злостно зарекалась это делать, пока не разберусь с делами..)) Но видимо обстоятельства сильнее - к полуночи надеюсь добить, ждите..))

Асфин, ну видишь, не сдерживаю я обещаний..))

Окончание главы 18.

Достопочтенный Жозеф Буке устроился в своих владениях действительно по-королевски: вальяжная поза, полусонное состояние, пение, доносящееся откуда-то снизу и любимая в крепких объятиях – что ещё нужно для счастья? Рабочий сцены спал себе и никого не трогал, любовно оглаживая во сне крутые стеклянные бока драгоценной своей подружки, и даже видел какой-то свой цветной сон, насыщенный образами полных бутылок с ромом, холодных, слегка запотевших, таких явственно-реальных, что он даже зачмокал во сне губами от счастья.

Идиллию разрушил приглушённый звук, похожий то ли на хохот, то ли на икоту, причём доносившийся со столь близкого расстояния, что Буке счёл нужным даже приоткрыть один глаз и попытаться определить его источник. Но не смог, по причине кромешной темноты вокруг. А когда на помощь первому недремлющему оку пришло и второе, постепенно просыпающееся, и с их помощью тень неподалёку была идентифицирована как человеческое существо, мсье Буке сначала выругался потихоньку; потом, узрев, что человек оборачивается к нему, принимая очертания грозной фигуры в чёрном плаще, выругался чуть громче.

А к тому времени, когда протрезвевший рассудок смог распознать на лице человека белую маску, Жозеф Буке уже не хотел даже ругаться: единственным желанием было съёжиться в комочек и поскулить тихонько: «Мама, мамочка, забери меня отсюда!»… Желание, конечно, объяснимое, но невыполнимое. Нет, он будет бороться, стоять до конца, как герой! То, что герои, в общем-то, в пьяном виде на лесах не спят и никаких призраков не пугаются, мсье не остановило. Не остановило его и то, что из всех возможных видов оружия у него была с собой только бутылка, и то початая. Но ничего, сойдёт и так, главное – не терять присутствия духа, обороняясь от страшного Призрака Оперы.

Страшный Призрак, тем временем, стоял напротив него в нескольких шагах и задумчиво рассматривал рабочего, будто прикидывая, съесть его на обед прямо сегодня или оставить на завтра кусочек? Но лично самому Буке не нравился ни один из предложенных вариантов, поэтому, покрепче перехватив своё дуэльное орудие, он решительно начал подниматься на ноги и вскоре уже довольно крепко стоял на своих двоих прямо напротив Призрака и мысленно примерялся, куда бы метнуть грозный предмет самозащиты.

А вот такой вариант развития событий уже Эрику был совершенно не по душе: возня на раскачивающихся подмостках с нерадивым работником сцены ему не импонировала в принципе, особенно когда у того в руках появился предмет, отдалённо напоминающий бутылку (почему-то мысль о том, что Буке хочет просто предложить ему присоединиться к празднику, Эрика даже не посетила). Не мудрствуя лукаво, Призрак чуть попрыгал на своей части помоста, раскачивая верёвки и всю шаткую конструкцию в целом. От такого дивного поведения противника снаряд в руке Буке задрожал, а когда Призрак, раскачавшись ещё сильнее, вдруг приблизился близко-близко и, скорчив страшную гримасу, прямо ему в лицо крикнул: «Бу!», жозеф Буке потерял остатки самообладания – и бутылку потерял тоже.

Долгое мгновение оба мужчины как завороженные наблюдали за элегантным полётом сосуда к сцене: падение, переворот вокруг своей оси, переворот вверх ногами, обратное сальто – и оглушительная кульминация, феерический взрыв и салют из рома и стекла. Всё это в целом неплохо приукрасило спектакль, потерявший уж было всю остроту в тот момент, когда Мэг ушла со сцены. Призраку было жаль лишь одного – что запущенный Буке снаряд просвистел таки мимо Карлотты и она отделалась только испугом, а не хорошенькой шишкой где-нибудь на лбу!

Самому Буке было наплевать на примадонну, разбитая тара угнетала его гораздо сильнее – она ведь была даже не допитая! Одно дело использовать её на благородное дело защиты от Призрака и совсем другое – так бездарно уронить. Потеря была так тяжела для его чувствительной натуры, что, забыв о чувстве самосохранения, рабочий склонялся всё ниже и ниже, вглядываясь в останки безвременно почившей боевой подруги… Ох, не стоило бы этого делать, особенно стоя на столь шаткой поверхности, ох не стоило…

Не прошло и пары секунд, как вслед за стеклянным даром с небес на сцену спланировал и его хозяин, которому, надо признать, повезло гораздо больше: неизвестно откуда взявшаяся верёвочная петля чудом захлестнула за его лодыжку и вторым концом благополучно привязалась к опоре, обеспечив таким образом Жозефу Буке некое подобие тарзанки, на которой он ещё долго висел вниз головой, пока директора пытались успокоить публику в зале, суетились, ругались и создавали ещё больше переполоха, нежели сам неуклюже подвешенный посреди сцены рабочий…

***
Подробнейший отчёт обо всём случившемся Кристина, бывшая, наверное, единственной обитательницей оперы, которая не видела ЭТОГО собственными глазами, получила от непосредственного участника событий, а именно – от Эрика. Изо всех усилий сдерживая хохот, он поведал ей обо всём в деталях, вплоть до того, каким боком бутылка упала на сцену и сколько именно стекла осыпалось на Карлотту (естественно, приукрасив слегка свою роль в произошедшем). Но, в общем-то, не было смысла обращать на это внимание, поэтому мадмуазель Дааэ искренне веселилась и смех её искрился и звенел, разносясь над поземным озером.

Единственные люди, которым было не смешно в тот день – это директора и Карлотта, которая этим самым директорам устроила такую взбучку, что, едва они остались наедине, Фирмен заискивающе заглянул Андре в глаза и предложил:
- Может это? Того? Лучше снова металлоломом, а?

Отредактировано Цирилла (2006-03-06 00:59:44)

вся пустая тара - в шахте А-16, левой вспомогательной..))

а кто тут проды просил? получайте!
нудновато, но извините - у меня живот болит  <_<
_________________________________________________________

Глава 19.

В сущности, внезапно проявившаяся у Кристины любовь к частым одиноким отлучкам и её интерес к разного рода подвалам могли бы навести на размышления определённую часть обитателей оперы. Если бы они об этих её странностях узнали.

Но, к радости, сии изменения в поведении девушки были заметны только двум особам женского пола, к тому же принадлежавшим к одной семье, так что за пределы этой семьи информация не выходила.

А вообще, в опере нынче творилось такое, что даже поведение Кристины не было таким уж «из ряда вон»…

***
Директорам для полного человеческого счастья было более чем достаточно провала “Il Muto” и скандала, устроенного Карлоттой. Но, видимо, Жозеф Буке так не считал, поскольку не прошло и получаса с того момента, как его освободили из плена коварной петли, как он явился собственной персоной к господам Фирмену и Андре и, громогласно, но чуть заикаясь, начал высказывать им свою глубочайшую обеспокоенность тем фактом, что по опере беспрепятственно «разгуливают чудовищные призраки и пугают честных людей». Фирмен при этом без сил полулежал в кресле и только тихо постанывал в ответ на каждую фразу рабочего, преисполненного праведного гнева. Андре же, наоборот, в ярости расхаживал по комнате и потихоньку накручивал себя, выслушивая этого пройдоху Буке. И когда тот, наконец, умолк, он в ответ рассказал ему абсолютно всё, что думал по поводу призраков, спектаклей, бутылок, верёвок и рабочих сцены. Рассказал подробно и так красочно, что Буке понял всё с первого раза. О разнице положения своего и Буке, которая позволяла ему вообще попросту выставить негодяя за дверь, директор временно предпочёл забыть, ибо очень хотел высказаться, а сейчас имел перед собой благодарную аудиторию.

По окончании тирады начальства, благодарная аудитория хотела уже было бесшумно исчезнуть, но не тут то было. Успокоившись, Андре напоследок выдал Жозефу Буке ультиматум, состоявший всего из двух пунктов. Пункт первый гласил: «Никогда, ни при каких условиях не упоминать в здании оперы выражение «Призрак Оперы». Пункт второй был лаконичен и прост: немедленно бросать пить. За невыполнение хотя бы одного из них Андре пообещал выдать Буке на растерзание Карлотте, которая вполне заслуженно считала его главным виновником всех сегодняшних бед. Штраф за непослушание и в самом деле был высок.

Жозеф хотел было заикнуться, что без Призрака на спектакле всё же не обошлось – чего стоила одна только невесть откуда взявшаяся петля (а Буке точно помнил, что сам себя никуда не привязывал и вообще верёвку рядом не видел), но не успел договорить даже до середины фразы, как Фирмен со своего кресла высказался насчёт кары за нарушение Ультиматума №1, Пункта №1. Рабочий тут же благоразумно испарился…

Надо сказать, что на самом деле директора были напуганы не меньше, чем Буке. Ибо если шум, грохот, вечные смешки и звон стекла из-за сцены, а также байки про оперных духов были на его совести, то вот верёвка действительно взялась не пойми откуда. Это смущало. Это бесило!

А ещё господ директоров смущали письма. Их точно нельзя было вменить в вину Буке – вряд ли он вообще знал, как выглядят буквы алфавита, кроме тех, что складываются в надпись «Портвейн». А послания, тем временем, были написаны невероятно аккуратно, с неизменным тонким юмором, иногда принимавшим тёмные оттенки. К тому же, они содержали в себе довольно своеобразные требования…

- Ришар! Риша-ар! – Андре, вновь принявшегося мерить шагами кабинет, внезапно посетило озарение.
- Ммм… - донеслось из угла: мсье Фирмена озарение обошло стороной и он усиленно продолжал изображать умирающего.
- Ришар, а где сейчас мсье Лефевр?
- В Австралии… О-ох…
- Гхм… гхм… Вставай, пошли!
- Мы не дойдём до Австралии пешком, Жиль. Найми хотя бы экипаж.
- Твои шуточки не смешны и не уместны. Пойдём, нам нужна мадам Жири.

Зря они не посоветовались с Кристиной, прежде чем пытать мадам Жири, ибо мадмуазель Дааэ открыла бы господам глаза на бессмысленность данного занятия. А так они потратили почти час времени, стараясь вызнать у Антуанетты хотя бы какую-нибудь информацию о духе оперного театра: кто ещё, как не бывший директор (оказавшийся сейчас в недосягаемой дали), да главный балетмейстер оперы должны знать хоть что-то о знаменитом Призраке.
Но мадам не оправдала их ожиданий, отвечая на все вопросы комбинациями фраз «нет, мсье» и «не знаю, мсье». А напоследок обронила, что не стоит шутить с Призраком Оперы, что стало последней каплей в чаше терпения директоров, гневно, но с достоинством сбежавших обратно в свой кабинет.

Как оказалось, капля была не последней.
На столике в кабинете их ждал премиленький конверт белого цвета с чёрной каёмкой.

Опередив Фирмена, Андре рухнул в кресло: теперь была его очередь изображать душевное расстройство.
- Не волнуйся, Жиль! Это опять дурацкие шутки!
- О-о-ох…
- Я сказал тебе: не волнуйся. Я сейчас его порву – и всё!
- Ни в коем случае! Нужно узнать, чего он хочет на этот раз… О-о-ох…
- ОН??? Жиль, да ты с ума сошёл! Призрака Оперы не существует!
- А вдруг существует?
- Но ведь мы не послушали его указаний – и ничего не произошло. Значит, его не существует.
- Ничего не произошло? Это по-твоему – ничего? Провал, скандал, нам пришлось возвращать деньги за билеты, Ришар. И это – ничего?!
- Ну всё, с меня хватит! Сейчас мы узнаем, что он придумал на этот раз.

С этими словами Фирмен вскрыл конверт, на котором затейливой вязью красного цвета было выписано: «Моим дорогим директорам лично в руки».
Вынул из него лист дорогой белоснежной писчей бумаги.
Развернул.
Прочёл.
И сам стал такого же цвета, как бумага.

Андре выхватил послание из рук партнёра и впился в него глазами. Прочитал раз, перечёл, не поверив себе, и откинулся на спинку кресла в немом ужасе…

«Дорогие мои Жильчик и Ришарушка.

С удовольствием сообщаю вам, что в кои-то веки я удовлетворён вашим подбором актёров на главные роли: насколько была бесподобна Карлотта, успешно изображавшая безголосую певицу, настолько же хорош Буке в роли противовеса для декораций. Я смотрел спектакль с истинным удовольствием, однако, смею надеяться, что в дальнейшем вы пересмотрите своё мнение насчёт серьёзности моих требований и оставите пятую ложу пустой – хотя бы во имя здравого смысла.

Также, искренне полагая, что задержка моего жалованья вызвана отнюдь не недобрыми намерениями с вашей стороны, а лишь природной забывчивостью, напоминаю, что крайний срок выплаты – завтра. Начиная с завтрашнего дня, за каждую неделю просрочки будет начисляться пеня.

Остаюсь всегда ваш, П.О.

P.S.: прошу вас не сомневаться, господа, я действительно существую.»

Послание гармонично завершалось аккуратно вырисованной розочкой в правом нижнем углу.

Секунду господа директора просто смотрели друг на друга, а потом, не сговариваясь, достали – кто чистый конверт, кто деньги – и со всем этим нехитрым снаряжением отправились на поиски мадам Жири.