Да, а я не знала и в осадок выпала. А Генри ее так ждал &)))

На следующее утро я снова постучал в дверь Шерлока и встретил такой же недружелюбный прием. Я двинулся прочь, спрашивая себя, не стоит ли просто собрать вещи и уехать. Я бы мог быть в Лондоне – с Мишель – еще до того, как стемнеет. Знакомое томление вернулось, и я не удержался от проклятия. Я не мог бросить моего кузена, только не сейчас. Мне следует подождать по крайней мере до воскресенья, до окончания «Фауста». Не зная, чем себя занять, я знакомым путем направился в Оперу. Кого же я увидел первыми? Кристину и виконта, рука об руку! Неподалеку от них, стараясь не попадаться на глаза,  держались Перс и невысокий мужчина в темном костюме. Виконт заявил, что желал бы переговорить с моим кузеном, и я ответил, почти не кривя душой, что не видел его сегодня. Кристина опиралась на руку виконта, ослепительно улыбаясь, но взгляд зеленых глаз был до странности безучастен, почти испуган.
Я вернулся в отель во второй половине дня и провел два часа, пытаясь написать письмо Мишель. Я обнаружил, что делаю ей предложение, и не удивился этому. Тем не менее я рвал листок за листком, так как эпистолярные усилия мои казались банальными, если не хуже, они напоминали то, что говорил виконт Кристине Дайе! Я никогда не был силен в любовных разговорах, но после виконта подобные слова и выражения опостылели мне навсегда. Когда я в конце концов с отвращением бросил это занятие, было около семи и почти стемнело.
Я со вздохом поднялся и вновь направил стопы к двери Шерлока. Когда я постучал, он отозвался:
- Уходи, Генри, я…
Обрушив на дерево град ударов кулаком, я взревел: «Открой дверь немедленно!» голосом, напугавшим немолодую чету, шедшую вниз в вестибюль. Пожилая дама пробормотала: «Ces betes anglaises»*, и, по чести сказать, я почувствовал себя скотиной.
Холмс отворил дверь. Он был бледен, глаза его были красными, взгляд – рассерженным, длинное лицо казалось еще более худым, нос – еще большим. Двухдневная щетина затемняла нижнюю часть лица.
- Входи, если тебе нужно.
- Ты выглядишь ужасно, - сообщил я. Воздух был густым из-за клубов табачного дыма. – Смею предположить, ты ничего не ел и не спал два дня. Ты даже не менял одежду. Это нехорошо – и просто по-детски. Ты не сделаешь никому лучше тем, что доведешь себя до болезни.
- Мне судить об этом. Я знаю, что лучше для меня. Еда или сон – это досадные помехи, которые затуманивают разум.
- Это полнейший нонсенс, - дружески сказал я.
- Генри, я не нуждаюсь в нотациях, словно маленький ребенок.
- Как и я. Ты просил меня поехать в Париж в качестве твоего помощника в этом деле. За два дня ты даже ни разу не поговорил со мной. Возможно, мне стоит уехать.
- Возможно.
Мы уставились друг на друга, его лицо еще сильнее побледнело.
- Очень хорошо, - сказал я, развернулся и взялся за ручку двери.
- Подожди!
Я обернулся. Он подошел к креслу у камина, расслабленно уселся в него и положил ноги на оттоманку, вытянув их. Сейчас молчание, повисшее между нами, было тяжелым, заставлявшим каждого погрузиться в раздумья о ситуации и собственных недостатках. Наконец Шерлок коснулся лба кончиками пальцев.
- Ты прав, Генри. Вероятно, я веду себя по-детски. Мой разум словно окутан туманом. Два дня потеряны. Я совершенно сбит с толку.

*Прим. пер.
"Эти английские скоты". Дама явно не может простить Ватерлоо

- Тебе нужно поспать и поесть. Почему бы тебе не присоединиться ко мне за обедом? Иногда мозг работает лучше, если не стараться его напрягать; отвлечешься чем-нибудь, и ответ может сам по себе прийти в голову. Ты сделал достаточно усилий над собой.
- Да. Присядь на минуту. – Я уселся в другое кресло у камина.
Большой кусок угля не горел, а слабо тлел, излучая приятное тепло.
- Что мне делать с нашим несчастным Призраком? Вероятно, нам с тобой следовало бы покинуть Париж, но он, без сомнения, планирует похитить Кристину Дайе. Думаю, ей было бы лучше под землей с Эриком, нежели замужем за виконтом.
В его голосе прозвучал нескрываемый сарказм, и я улыбнулся.
- Согласен. Кстати, я снова видел, что Перс бродит по Опере.
- Не сомневаюсь, присматривает за нашими влюбленными голубками. А не случилось ли тебе также заметить невысокого худощавого человека с бледным лицом в пятнах и с усами толщиной с карандаш? Носит, скорее всего, темный костюм и серый котелок.
- Хм, да. Еще весь его облик наводит на мысль об ищейке.
- Проклятье. Опять неудачный поворот событий. Это Мифруа из парижской полиции. Как бы то ни было, Кристина, виконт или кто-то еще пострадает в процессе похищения. Эрик не кажется злым человеком; однако он убил по меньшей мере двоих, Жозефа Буке и ту женщину, люстрой.
- Тем не менее, он пытался предостеречь публику. Голос произнес: «Она поет так, что люстра упадет». Если бы не это, несколько десятков людей были бы убиты или покалечены.
Он вздохнул.
- Да, да, Генри, это вполне верно, но теперь он расстроен и выведен из равновесия. Он может впасть в неистовство и погубить многих невинных людей. На этот раз никаких предупреждений может не последовать.
Я открыл рот, потом закрыл.
- Я спрашиваю себя, что он будет делать.
- Он также не имеет права применять насилие к Кристине Дайе. Ей нужно дать возможность сделать свой выбор, пусть он и будет необдуман. А я не могу заставить себя причинить вред Эрику. Он, вероятно, будет схвачен, а это, конечно, уничтожит его. Если бы я только мог встретиться с ним, поговорить, но Опера – это его лабиринт, его убежище. Я никогда не найду его там.
- О, перестань, - сказал я. – Ты почти обнаружил его дом.
- Пользы в этом мало. Прорываться туда силой значит потерять часы и разрушить все, что там есть. – Он неловко подался вперед, уперев локти в колени, и уставился на тлеющий красным уголек.
- Он тем временем сможет исчезнуть в Опере. Наверняка у него имеется там другое укрытие, возможно, и несколько. От небольшого отряда он может ускользать годами.
Чтобы найти его, пришлось бы сносить здание этаж за этажом, снимая слои, как с луковицы.
- Ты сделаешь это, я знаю. Ты найдешь его.
- Нет, нет. Я же сказал, это безнадежно. Два дня размышлений лишь укрепили меня в этом. Моя интуитивная оценка была верна.
- Рано или поздно ты разнюхаешь его местонахождение.
Холмс покачал головой, открыл рот, потом с ним произошло странное превращение. Его челюсть расслабилась; рот остался открытым; кулаки одновременно ударили по коленям.
- Да! – закричал он. Он вскочил на ноги, описал полукруг вокруг меня и кресла. – Вот именно, вот именно. – Я с опаской наблюдал за его маневрами, гадая, не довели ли его длительное голодание и слабость до умопомрачения. Наконец он одарил меня одной из самых непринужденных улыбок, которые я видел. – Ты сделал это, Генри! Бог мой, сделал.
- Что я сделал?
- Показал мне выход. – Он подошел к столу, взял лист бумаги, окунул перо в чернильницу, затем принялся яростно писать.
- Означает ли это, что мы уже можем идти обедать? Я довольно сильно проголодался.
- Да, конечно, но эту записку надо немедленно отнести на телеграф. В таком деле я могу рассчитывать на Уотсона. Он сделает это ради памяти о старых деньках.
- Сделает что?
- Свяжется с той персоной, которая сможет помочь нам, как ты прозорливо заметил, разнюхать логово Призрака. Ты встретишься с моим наставником в ремесле, Генри, с тем, кто обладает гораздо большим чутьем на преступление, чем я.
- Ты… вполне здоров?
- Разумеется, да. – Он положил бумагу в конверт, протянул мне. – Не будешь ли так добр отправить это? Я что-то устал. А потом мы пойдем поесть. – Он вернулся в огромное мягкое кресло, снова положил ноги на оттоманку.
- Ты уверен, что чувствуешь себя хорошо?
- Никогда не чувствовал себя лучше.
Его веки, казалось, налились тяжестью; он не мог держать глаза открытыми все время. Его голова качнулась в сторону, опираясь на высокий изогнутый подлокотник; глаза закрылись, и он уснул.
Я улыбнулся и прикрыл его вязаным покрывалом. Он тяжело дышал и даже во сне выглядел бледным и измученным. Я сделал, как он просил, и отнес записку на телеграф. Загадочное послание имело для меня мало смысла. Я также отослал короткое письмо Мишель, заверяя, что люблю ее и хочу поговорить с ней, как только вернусь в Лондон.