Отвечала Айрин

Sunset
Эрик – мужик рисковый. Почему бы и не поиграть с огнём?

Елена
Ну, мусор Эрик правой рукой таскает, а она у него не калеченая.
А доктор… На его странности всё равно кое-что указывает. Например, его замечание, что при желании он умеет быть очень убедительным.

  Цирилла
Будет, будет вам подоплёка. И года не пройдёт.

Отвечала Айрин

Елена
Призрак с Одиль обязательно встретятся, не в этой главе так в следующей… Не в следующей, так в послеследующей… Короче, к сороковой главе они точно друг друга увидят =))

Hell
Имя «Марти» взято из жизни. Когда я жила на старой квартире, напротив моих окон был завод по производству латунных лопаток, который назывался «завод им. Марти». Оттуда всё и пошло =))
А вообще, Марти – это не имя, а фамилия, а имя доктора – Этьен.
Кстати, к Эрику он благоволит из корыстных соображений.
______________________________________________________

Глава  22.

Одиль заперла дверь и подошла к кровати. Итак, передышка кончилась, настало время активных действий. Если протянуть еще, ситуация запутается так, что ее невозможно будет распутать.
Разворошив постель, девушка вытащила из матраса пакет бумаг, завернутый в тонкий батистовый платок. Помедлив с минуту, она развязала платок и высыпала бумаги на кровать.
В этих бумагах таилось ее главное сокровище, ее главная надежда, - документы на собственность, о которой не знал никто, даже дядюшка Моншармен, даже нотариус мсье Арди. Этой таинственной собственностью был загородный дом, завещанный ей отцом. Он находился в одном из предместий Парижа и был случайным приобретением мсье Пуатье. Одиль узнала о  существовании дома за несколько дней до смерти отца.
Однажды после завтрака он позвал ее к себе.
- Что ж, девочка, пора подвести итоги. Дни мои сочтены, и я хочу уйти с сознанием того, что сделал все необходимое для твоего благополучия.
- Не говори так, папа.
Отец грустно улыбнулся.
- Конечно, я могу не говорить, но от этого ничего не изменится. Помоги мне сесть, дорогая.
Одиль поправила подушки, приподняла худое, почти невесомое тело отца.
- Так вот, - продолжал он, - скоро я уйду, моя дорогая, поэтому хочу, чтобы ты была в курсе всех дел. 
- Я и так в курсе, папа.
- Не совсем. Мсье Арди ведет наши дела как нотариус, он сведущ в вопросах, касающихся твоего наследства.
- Не надо об этом, отец!
- Нет, надо. – Мсье Пуатье откашлялся и продолжал. – Все состояние, все чем я владею, я завещал тебе, моя девочка. Документы оформлены надлежащим образом и находятся у мсье Арди.
- Я знаю, папа.
- Разумеется. – Больной помолчал, собираясь с мыслями. – Но у меня есть еще одно приобретение, о котором никто не знает.
- Приобретение, о котором никто не знает? – Ужаснулась дочь. – Отец, ты все-таки купил тот участок леса, о котором мы говорили? Но за него запрашивали слишком дорого!
- Нет, малышка, это не лес. Я говорю о доме.
- Ты купил дом?! Где? Когда? И зачем? Разве нам недостаточно того, в котором мы живем?
- Ну вот, узнаю свою дочурку, - отец разразился хриплым смехом, который перешел в мучительный кашель. Отдышавшись, он продолжал. – Твои вопросы летят, как стая перелетных птиц, на все сразу и не ответишь.
- Ответь по очереди.
- Хорошо, моя милая. Так вот: этот дом находится не здесь, а в Париже. Ты только начинаешь жить, Одиллия Женевьев. Наверняка тебе придется бывать в столице, и совсем неплохо, если там у тебя будет собственное жилье. Кстати, дом находится в очень престижном месте, оно называется Сен-Жермен.
- Я слышала это название. Но когда ты успел его купить? И почему я об этом ничего не знала?
- Ты не знала, потому что я приобрел его очень давно, много лет назад, когда ты была еще маленькой девочкой и больше интересовалась куклам, чем векселями и накладными. И я его не покупал.
- Что значит – не покупал? Такие вещи, как дом, на улице не находят.   
- Тем не менее, я действительно его нашел. – Отец помолчал. – За игорным столом.
- Ты выиграл в карты дом? В Сен-Жерменском предместье?! Но недвижимость там стоит бешеных денег!
- Так и было. Человек, проигравший его мне, был очень богат и мог позволить себе такую роскошь, как потеря особняка в Сен-Жермене. В общем, я выиграл дом, этот человек оформил купчую на мое имя, и я стал владельцем недвижимости в самом фешенебельном районе Парижа.
- Нет, не могу поверить, - Одиль пожала плечами. – Ты и азартные игры… несовместимые понятия.
- Не думай, дорогая, я не был заядлым игроком. Все произошло случайно. Однажды задержался по делам в Париже. Ехать домой было уже поздно, пришлось остановиться на ночь в отеле. А деловой партнер, чтобы я не скучал, предложил сходить в казино.
- И ты пошел!
- Почему бы нет? К твоему сведению, взрослые мужчины иногда посещают рестораны и казино.
- Значит, ты пошел туда…
- И выиграл.
- Дом в Сен-Жермене?!
- Ну, не сразу... Сначала была какая-то мелочь, потом ставки стали крупнее; выигрыши, естественно, тоже.
- Я слышала, новичкам везет в игре.
- Видимо, так и есть. Не прошло и часа, как Фортуна мне улыбнулась, показав все свои тридцать два зуба, и я стал обладателем особняка стоимостью… впрочем, не будем об этом. – Отец взял с тумбочки сверток бумаг и протянул Одиль. – Два года назад я перевел дом на твое имя, и теперь его владелица ты. Береги эти бумаги и никому их не показывай. Даже своему дяде.
- Почему, папа?
Отец уклончиво улыбнулся.
- Мсье Моншармен будет твоим опекуном до наступления совершеннолетия. Он кажется мне неплохим человеком, но большие деньги и большая власть часто извлекают из человеческой натуры все самое худшее. Лучше, если о доме будешь знать только ты и больше никто.
Одиль взяла сверток из рук отца.
- Хорошо, папа. Я никому не скажу.
Она выполнила обещание, держала подарок отца втайне до последнего дня. И, как оказалось, не напрасно. Мсье Моншармен и нотариус Арди не подозревают о существовании таинственного дома в предместье Сен-Жермен. Стало быть, Антуан Арди тоже ничего не может знать. И когда Одиль покинет свою теперешнюю квартиру, найти ее  новое пристанище будет не так-то просто…

Эрик отступил назад, критически разглядывая свое отражение в зеркале. Оттуда на него смотрело лицо тридцатипятилетнего мужчины с растрепанными темно-русыми волосами и белым намыленным подбородком. Мужчина в зеркале совершал утренний туалет, а именно: он только что умыл лицо холодной водой и теперь пытался его побрить. То есть, ту незначительную его часть, которая в этом нуждалась.
И раньше, до операции, процедура бритья не доставляла ему особого удовольствия, теперь же казалась просто отвратительной. Поверхность лица, не подвергшаяся оперативному вмешательству, была весьма небольшой, - узкая полоска кожи вдоль кромки волос на левой щеке и подбородок, - тем не менее, нуждалась в ежедневном бритье. Правая же сторона лица, имплантированная кожей с… бедра, не имела волосяного покрытия. Так что, каждое утро, взирая на себя в зеркало при посещении умывальной комнаты, Эрик испытывал двойственное чувство. С одной стороны, он был доволен, что не надо тратить много времени на бритье; с другой стороны ощущал себя в некотором смысле ущербным. Ну скажите, разве это нормально, когда у мужчины борода растет отдельными пучками, причем только на левой части лица да еще на подбородке?!   
  Тем не менее, глядя по утрам на свое новое лицо, Эрик испытывал чувство глубокого удовлетворения: его несбыточная мечта осуществилась, он становится нормальным, обыкновенным человеком!
Не монстром, не демоном, которым пугают по ночам детей, чтобы они слушались и скорей засыпали, - а просто человеком, мужчиной, каких в Париже десятки тысяч. Он может спокойно пройтись по улице, не вызывая на лицах встречных людей гримасы отвращения.
Конечно, Эрик не стал Прекрасным Принцем из сказок мсье Шарля Перро, и девушки не будут в восхищении оборачиваться вслед, когда он пройдет по улице, но и не отшатнутся в ужасе.
Да, он не напоминает больше страшного звонаря с Нотр-Дам де Пари… хотя, если разобраться, у них с героем романа мсье Гюго много общего: оба были изгоями общества из-за своей внешности, оба любили прекрасную девушку, и оба ее потеряли…
Мысли сделали неожиданный скачок в сторону: интересно, как бы поступила Кристина, увидев его в новом обличии?
Вопрос был чисто риторическим и не требовал ответа. Эрик понимал, что девушка давным-давно отдала свое сердце Раулю де Шаньи, и исчезновение рубцов на лице Призрака Оперы вряд ли кардинально изменит ее отношение к нему. Скорей всего, Кристина удивленно вскинет свои тоненькие брови, неуверенно улыбнется и пролепечет, что Эрик изменился в лучшую сторону, и что она, Кристина, очень рада за него… и так далее, и тому подобное.
А потом подхватит под ручку своего виконта и поспешит поскорей удалиться от человека, для которого многие годы была  почти божеством… Идолом, которому он истово поклонялся.
Мужчина вздохнул, но без прежней грусти. Настоящее горе ушло, сгладилось, на смену ему пришла опустошенность и  безразличие. Вспомнились вдруг стихи, сочиненные прошлой ночью. Эрик сознавал, что его стихи слабы и не блещут изяществом стиля и совершенством формы, но они как нельзя лучше отражали состояние его души:

Все хорошо,
Лишь на сердце усталость.
Что-то ушло
И что-то осталось.

                Словно распнули
                Сердце в груди.
                Губы шепнули:
                Не уходи...

Взгляд отводила…
И понял тогда:
Ты уходила,
И – навсегда.

                Не по пути
                Нам, видно, с порога,
                Ты не суди
                Себя очень строго.

Слов зря не трать,
На прощанье дай руку,
Стали опять
Далеки мы друг другу.

                Стали теперь
                Свободнее птицы,
                Грустью потерь
                Душа не теснится.

          Все хорошо,
          Лишь на сердце усталость.
Горе ушло.
А горечь – осталась… 

Да, горе ушло. Остались воспоминания, осталось сожаление…
И горечь от крушения надежд, которые горше самой горькой полыни.
Кто знает, не будь Эрик с самого начала уродом, может, у них с Кристиной все сложилось бы иначе, и сейчас не Рауль де Шаньи, а он, Эрик, обнимал девушку, шептал ей нежные слова? Ведь в таком обличии, как сейчас, он может рассчитывать на взаимность женщины…   
Эрик снова вгляделся в мутноватое отражение зеркального стекла: что ж, до красавца ему, конечно, далеко, хотя нужно отдать должное мастерству доктора Марти: он потрудился на славу. Обе стороны лица, и правая, и левая, выглядели практически одинаково; шрамы на щеках сгладились, остались лишь тонкие беловатые рубцы в местах соединения фрагментов имплантированной кожи. Доктор Марти сказал, что со  временем они тоже разойдутся, станут менее заметными.
Он посоветовал Эрику чаще бывать на открытом воздухе, чтобы кожа немного закалилась и огрубела. Также он рекомендовал солнечные ванны, но не под прямыми лучами, а при рассеянном свете, то есть, в небольшую облачность. Марти сказал, что на солнечном свету в человеческой коже вырабатывается особое вещество, делающее ее более живой и здоровой.
Мужчина смахнул подсохшую пену с бритвы и продолжил процедуру бриться. Вскоре издевательство над собственным лицом было закончено. Смочив щеки и подбородок специальной туалетной водой, рецепт которой доктор Марти составил сам, Эрик дал коже подсохнуть, потом пригладил взлохмаченные волосы и снова поглядел в зеркало, подмигнув своему отражению.
- Привет, красавчик!
Мужчина в зеркале подмигнул в ответ и улыбнулся. Правда, улыбка получилась кривоватой, - травмированные много лет назад нервы на одной щеке почти не действовали. И все-таки это была улыбка.
Улыбка человека, а не гримаса монстра.

Придуманный Одиль план побега был хорош во всех отношениях.
Поскольку за квартиру заплачено вперед, владелец в случае ее внезапного отъезда не станет нанимать жандармов, чтобы разыскать сбежавшую квартирантку. 
Теперь, после согласия Одиль выйти замуж, Антуан Арди уверен, что его «почти невеста» никуда не денется, поэтому не будет устанавливать за ней наблюдение. Скорей всего, он ограничит контроль, являясь с визитами сам, пусть часто, но кратковременно.
Антуан Арди – предприниматель, деловой человек, и для него главное – получение доходов. Поэтому он будет являться к Одиль лишь в те моменты, когда не занят своими закупочно-продажными делами. Ей же надо лишь оговорить часы этих визитов, чтобы в свободное от свиданий время заняться поисками особняка, а потом – приведением его в порядок.
Поскольку особняк пустовал много лет, там наверняка все пришло в упадок, и им с Омели предстоит немало потрудиться, чтобы сделать дом пригодным для проживания. Одиль найдет мастеровых, которые произведут необходимый ремонт, а также хороших служанок, чтобы навести порядок в комнатах.
Что касается сада, - если, конечно, он есть, - то им займется сама Одиль. Она всегда любила копаться в земле, высаживая весной яркие цветы перед их домом в Орлеане, которые так радовали маму…
План бегства был, несомненно,  хорош, но, как это часто бывает, жизнь внесла неожиданные коррективы.
Утром следующего дня, когда Одиль обсуждала с камеристкой план поездки в предместье Сен-Жермен, явился Антуан Арди. Он был возбужден, сиял как начищенный кофейник, и сообщил, что вчера вечером ездил к отцу в Орлеан и сообщил ему радостную новость.
- Папа одобряет наше решение. Он сказал, что всегда мечтал назвать вас своею невесткой. Он также посоветовал не затягивать с помолвкой, а объявить о ней как можно скорее.
Одиль пожала плечами.
- Что ж, возможно, в этом есть свой резон. По крайней мере, соседи не станут строить догадки, почему мой дом так часто посещает посторонний мужчина.
- Совершенно верно, дорогая. А еще папа просит приехать в ближайшее воскресенье в Орлеан, чтобы лично нас поздравить.
- В ближайшее воскресенье?! – Ужаснулась Одиль. – Но ведь это… завтра?!
- Вот именно! – Обрадованно хохотнул Антуан Арди. – Завтра утром мы вместе поедем в Орлеан! Вы рады, дорогая?
Девушка закусила губу. Спорить с тугодумом торговцем не имело смысла, просьба об отсрочке ни к чему не приведет, только возбудит лишние подозрения. Значит, надо соглашаться.
Что Одиль и сделала.
- Конечно, я рада. – Девушка поглядела на часы. – Боже мой, уже полдень! Пора начинать сборы в дорогу.
- Действительно, пора. Моя помощь потребуется?
- Нет, не думаю… Видимо, мы задержимся  в Орлеане на несколько дней?
Антуан Арди кивнул.
- Разумеется, дорогая. Поэтому возьмите самые красивые наряды, я представлю вас местному обществу.
Представлять Одиль орлеанскому обществу не имело смысла: во-первых, ее и так многие знали, потому что водили знакомство с ее отцом, во-вторых, знакомиться с друзьями Антуана Арди девушка не собиралась, так как не собиралась становиться его женой. 
Но она не стала говорить об этом своему «почти жениху».
Выпроводив Антуана за дверь, Одиль позвала камеристку и сообщила новость, закончив словами:
- Поэтому нам надо срочно уехать.
От услышанного Омели пришла в ужас.
- Мадмуазель, это невозможно! Вы даже не знаете, где находится этот дом!
Омели пожала плечами.
- Отчего же? У меня есть адрес. А как туда проехать, знает любой возница.
- Мы поедем на фиакре?
Одиль раздраженно повела плечами.
- Нет, взвалим тюки на себя и пойдем пешком,  я – впереди, а ты – следом.
- Боже мой, но мы ничего не успеем! Мадмуазель, вы уверены, что в этом строении можно жить? А вдруг там протекает крыша, а  по комнатам бегают мыши?
По спине Одиль пробежал холодок: как большинство женщин, она терпеть не могла крыс и мышей, а если быть до конца честной – панически их боялась. Но показывать страх перед служанкой было неудобно.
- Что за глупости, Омели? Мыши – не волки, они нас не съедят. И потом, эти твари боятся людей. Когда мы появимся в доме, они разбегутся кто куда. Давай-ка лучше подумаем, что взять с собой.
После этой отповеди Омели перестала задавать вопросы и принялась помогать хозяйке собирать вещи. Они укладывали в дорожные сумки и саквояжи все, что представляло хоть какую-то ценность и могло пригодиться для проживания на новом месте.
Одиль увязывала тюки и внушала себе, что ничего особенного не происходит, просто она срочно переезжает в новый дом, так как в этом стало слишком «горячо». В конце концов, есть люди, которые всю жизнь проводят на колесах, например, путешественники. Они постоянно меняют место жительства, не чувствуя себя при этом в чем-то обделенными. 
Омели, памятуя оброненную хозяйкой фразу, что в доме много лет никто не жил, на всякий случай прихватила из кухни необходимые на ее взгляд вещи: коробку стеариновых свечей, мышеловку с кусочком сыра, чугунный утюг, сковороду и набор серебряных ложек, ножей и вилок, которые так дивно блестели и вообще очень ей нравились.
В хлопотах день пролетел незаметно, и девушки едва успели увязать багаж, как на город опустились сумерки.
Поужинав в последний раз на старом месте, Одиль оставила приходящей служанке жалование на полмесяца вперед и записку, что освобождает  квартиру, так как вынуждена срочно уехать. Потом приказала Омели бежать на улицу и найти фиакр.
Через четверть часа к дому подкатил нанятый камеристкой экипаж. Возница помог перенести девушкам их объемистый багаж  и взобрался на козлы.
- Куда прикажете, мадам? На вокзал?
Одиль назвала адрес. 
Возница присвистнул.
- Не близок путь! Надеюсь, заплатите сполна, не обидите старика?
- Не обижу, мсье. –  Одиль с маленьким саквояжем в руках забралась в фиакр, Омели с трудом втиснулась следом, кое-как примостившись среди множества свертков, тюков и сумок. – Вперед, мсье!   
Возница взмахнул кнутом и причмокнул, подбадривая застоявшихся лошадей; те взяли с места, и экипаж двинулся.
Одиль поглядывала в сгущающиеся сумерки за окном, и сердце ее замирало. Она понимала, что в этот миг порывает со старой, привычной жизнью и вступает в новую, неизвестную… пусть даже конечный пункт ее путешествия находится куда ближе, чем город Орлеан. Она украдкой посмотрела на служанку, но лицо девушки было спокойно, даже безмятежно. Счастливая, похоже, неожиданный переезд ее нисколько не тревожил.
Действительно, Омели не испытывала такого волнения, как ее хозяйка, - всю жизнь судьба швыряла ее из стороны в сторону, словно сухой листок, сорвавшийся с ветки во время урагана, так что сегодняшний переезд на новое место воспринимался ею как щелчок по макушке, не более того.
Но одно Омели знала твердо: что бы ни случилось, она всегда будет стоять на страже спокойствия и благополучия своей хозяйки, будет защищать и помогать до последнего дыхания, ведь Одиль Пуатье помогла ей в самую трудную минуту жизни.
За те несколько недель, что они провели вместе, Омели полюбила эту веселую, остроумную девушку всем сердцем за доброту и мягкий, незлобивый характер.
Наверное, Омели любила бы так свою собственную сестру… если б она у нее была.

Отредактировано Мышь (2006-02-23 20:31:00)

Глава 23.

Эрик швырнул в глубину сарайчика последний мешок с мусором и вытер пот со лба: на сегодня работа закончена. Он убрал мусор из всех помещений, кроме одного, - зала с итальянскими окнами на первом этаже, - того самого, где он впервые открыл глаза и с удивлением обозрел свое пыльное жилище.
Чтобы вычистить эти Авгиевы конюшни, потребуется целый день, может быть, даже не один, так что работу придется отложить до другого раза. По всей видимости, до понедельника, потому что завтра воскресенье, и в поместье должен приехать доктор Марти.  А трясти перед ним пыльными занавесками и прочим хламом Эрику не хотелось.
Вообще-то, доктор Марти – интересный человек, умный, образованный, но в нем ощущается какой-то внутренний надлом. Эрик не был психологом, но тонко чувствовал каждого, кто был не в ладу с самим собой. Должно быть, у доктора Марти, как и у него, в жизни что-то произошло. Что-то страшное, отложившее отпечаток на  его последующую жизнь, и это остается до сих пор.
Впрочем, чужая душа – потемки. Доктор Марти не спешит раскрывать перед Эриком душу, так же как Эрик не собирается откровенничать с хирургом. Они лишь деловые партнеры, и этого вполне достаточно, чтобы знать и понимать, чего они хотят друг от друга.
Эрик расправил плечи, подставив потное лицо последним лучам заходящего солнца, и вдохнул всей грудью напоенный весенними ароматами воздух. После трудового дня так приятно расслабиться хоть на несколько минут!
Странно, почему он раньше не замечал, что весенний воздух так вкусно пахнет?…
Едва солнце скрылось за горизонтом, воздух начал холодеть. Доктор Марти говорил, что вечерняя роса вредна для здоровья, поэтому Эрик поспешил вернуться в дом. Перекусив на кухне отварной говядиной, оставшейся от обеда, он умылся перед сном и, взяв свечу, пошел наверх в спальню.
Он был доволен сегодняшним днем. Правда, с непривычки все мышцы тела ныли и стонали, жалуясь на своего бессердечного хозяина. Впрочем, это была приятная боль, говорившая о том, что мускулы восстанавливаются после более чем месячной неподвижности,  следствия вынужденного пребывания в кровати.
Приятно было и то, что после напряженного трудового дня сон приходил почти мгновенно, - не то, что в подвалах Опера Популер, где Эрик месяцами мучился от бессонницы.
Будь у него деньги, он снял бы себе жилье в этом доме хоть  на несколько месяцев, чтобы немного окрепнуть и восстановить подорванные ранением силы. Конечно, если Эрик согласится на предложение доктора Марти стать экспонатом на каком-то там съезде пластических хирургов, врач, несомненно, пойдет ему навстречу и позволит пожить в доме, но…
Но Эрик не был уверен, что хочет быть выставленным на всеобщее обозрение в качестве подопытной крысы. И если даже он согласится, неизвестно, позволит ли мсье Марти остаться Эрику в доме после своего хирургическо-пластического форума, когда пациент с обожженным и исцеленным лицом перестанет быть ему  интересен.
В любом случае надо быть готовым к худшему, то есть, к скорому выдворению из этого дома. Возможно, Эрику придется отправиться путешествовать по свету раньше, чем он предполагал.
Жаль, конечно, что не удалось запустить руки в вожделенный саквояж с денежками мсье Моншармена, но об этом теперь можно только вздыхать…
Задув свечу, мужчина разделся и лег в постель и, как всегда, почти мгновенно заснул.

Фиакр остановился перед чугунными воротами.
- Приехали, мадам.
Занятые своими мыслями девушки одновременно ахнули и выглянули наружу. Возница распахнул дверцу, выгружая из экипажа их скарб. Процесс оказался небыстрым, и прошло немало времени, прежде чем последняя сумка заняла свое место на обочине.
- Готово, мадам.
- Отлично. – Одиль спрыгнула на землю и порылась в ридикюле. – Сколько с меня?
- Как договаривались.
Девушка подошла к тускло мерцающему масляному фонарю возле скамейки возницы, отсчитала нужную сумму и протянула мужчине.
- Вот, возьмите.
Он спрятал деньги за пазуху и указал кнутом на темнеющий в глубине палисадника особняк.
- Что-то непохоже, чтобы вас там ждали. Дом-то, видно, пустой. Может, назад отвезти? Приличным дамам вроде вас негоже оставаться на улице одним в такое позднее время.
Одиль беззаботно улыбнулась.
- Нет, нет, все в порядке. Просто я отпустила слуг на выходные. Все ушли, поэтому в доме темно.
- Ну-ну, - возница недоверчиво покачал головой, - а то глядите, мигом обратно домчу. За полцены.
- Спасибо, не надо.
- Ну, как знаете. Будьте здоровы тогда.
         Возница кряхтя полез на козлы, стегнул лошадей и укатил, оставив юных путешественниц одних на пустынной ночной улице.
С минуту девушки стояли в молчании, тревожно вглядываясь в мрачные очертания заброшенного дома, потом Одиль решительно шагнула к воротам. 
- Все, хватит трусить. В конце концов, это мой дом, и я хочу в него войти.
Омели с сомнением покачала головой.
- А я хочу посмотреть, как вы это сделаете.
- Что ты имеешь в виду?
- Вы говорили, в доме никто не жил много лет; стало быть, замок на воротах заржавел. Но даже если он не заржавел, у вас все равно нет ключа, чтобы его открыть.
- Ох, верно! Что же делать? – Одиль Пуатье оглядела ажурные кованые ворота. – Может, перелезть через верх?
- Перелезть?! Да вы зацепитесь юбками за первую же  выступающую финтифлюшку. И потом, - Омели ткнула пальцем в тюки с вещами, - не представляю, как мы перетащим через верх все это добро.
- Ты права. Что же делать?
- Не знаю. Жаль, что ваш папенька вместе с бумагами не оставил и ключи от дома.
- Наверное, у него их не было.
- Конечно, не было. – Омели подошла к воротам и внимательно оглядела, зачем-то потрогав рукой.
В темноте Одиль не могла разглядеть, что делает камеристка, только услышала, как что-то железно лязгнуло, заскрежетало, и массивные ворота медленно, как бы нехотя отворились.
- Омели! Ты их открыла! Да как же…?
- Не суть важно, мадмуазель. Давайте-ка перенесем вещи во двор, нечего им делать на улице.
Вдвоем девушки перетащили весь скарб во двор, и Омели снова заперла ворота, теперь уже изнутри.
- Как ты это делаешь? – Удивилась хозяйка. – Я бы ни за что не сумела.
- Конечно, не сумели, - Омели воткнула шпильку обратно в волосы, - вы ведь провели свои детские годы не в монастыре.
- Неужели там учат открывать замки, не пользуясь ключами?
- Не совсем так, мадмуазель. – Камеристка замялась. – Дело в том, что нас, послушниц, монахини держали, что называется, в черном теле…
- То есть, морили голодом?
- Не то чтобы морили, но и не баловали деликатесами, хотя себя в еде не ограничивали. Нам, двенадцатилетним девчонкам, вечно хотелось есть, вот мы и придумали, как проникнуть в кладовую со съестными припасами, не прося ключей у сестры-ключницы.
- Вы научились открывать замки шпилькой?
- Шпилькой, иголкой, отверткой… всем, что подвернется под руку. –  Омели повела плечами. – Становится холодно. Может, пойдем к дому, мадмуазель?
- Разумеется, я тоже не горю желанием провести ночь на газоне.
- Вещи тоже надо отнести в дом, а то они испортятся от ночной сырости.
- Тебе не откажешь в здравом уме, дорогая.
Переносили багаж частями, перемещая шагов на двадцать, после чего возвращались за следующей партией. Одиль сосчитала: пока добрались до дома, пришлось сделать не менее десяти остановок.
Наконец вещи были втащены на высокое мраморное крыльцо.
По обе стороны от него на девушек взирали темные глазницы огромных итальянских окон.
Одиль вдруг охватил страх: а вдруг внутри, за этими окнами их поджидает какой-нибудь мрачный убийца?! В Париже так много об этом говорят…
Словно услышав ее мысль, Омели громко сказала.
- Тишина-то какая, слышите? Похоже, здесь и правда много лет не ступала нога человека… И первыми ногами будут наши.
От этих простых слов страхи Одиль вдруг улетучились. Она с благодарностью взглянула на компаньонку.
- Между прочим, входная дверь тоже наверняка заперта.
- А это мы сейчас проверим. – Омели снова поколдовала над высокой, окованной железом деревянной дверью, и та наконец поддалась ее усилиям, хотя и не столь охотно, как ворота.
Девушка потянула дверь, которая открылась с нудным скрипом давно не смазанной телеги.
– Милости прошу, мадмуазель,! Замок Синей Бороды приветствует вас.
Не желая показывать служанке собственную растерянность, Одиль твердой походкой вошла в дом, который считался ее собственностью уже три года, и который она видела сейчас первый раз в жизни...   
Внутри было еще темнее, чем снаружи, но значительно теплее. Вскоре глаза привыкли, и Одиль стала различать отдельные предметы. Омели, пыхтя и отдуваясь, втаскивала внутрь их тюки и сумки.
Одиль оглядела темное помещение. Она находилась в огромном бальном зале, дальние концы которого тонули в непроглядной темноте. Должно быть, когда-то в этой комнате происходили балы и светские рауты, гости прохаживались взад и вперед, постукивая каблуками по наборному паркету; дамы в бальных платьях томно обмахивались веерами, ели мороженое и кокетничали с мужчинами, угощавшими их шампанским…
Интересно, сможет ли Одиль возродить когда-нибудь былое величие этого зала, этого дома?
Путешествовать по дому ночью казалось безумием. Впрочем, в этом не было необходимости: то, что девушки увидели прямо перед собой, вызвало у них возглас радости, ибо этим предметом оказалась огромная тахта, накрытая плотным покрывалом.
Одиль вдруг ощутила такую усталость, что едва добрела до спасительного ложа, рухнув на него без сил.
- Делай что хочешь, Омели, но я больше ни на что не способна, - простонала она, -  я хочу спать, спать, спать…
- Конечно, мадмуазель. – Омели стянула с хозяйки высокие ботинки и укрыла ее покрывалом. – А пальто не снимайте, уверена, ночью здесь жарко не будет.   
- Спасибо, милая. – Одиль подложила под голову тюк с платьями. – Ложись и ты, места хватит, а вдвоем нам будет теплее.
- Спасибо, мадмуазель, - девушка копошилась поблизости, выуживая что-то из очередного узла, - только найду… а, вот и она!
Одиль хотела спросить, кто такая «она», и зачем «ее» надо искать, но сон уже уносил ее на своих легких крыльях, и вопрос так и остался не заданным…
А жаль.

Странно, но факт: в эту ночь Эрику не спалось. То есть, он заснул, но не прошло и часа, как снова проснулся. Непонятная тревога, зародившаяся где-то в глубине сознания, с каждой минутой разрасталась, грозя заполонить все его существо. Эрику чудилось, что по нижнему этажу кто-то ходит, разговаривает, передвигает вещи…
Повернувшись на другой бок, мужчина попытался себя убедить, что этого не может быть: особняк пустует много лет, и до сих пор до него не было дела никому, кроме Эрика и доктора Марти.
Мысли были здравые, тем не менее, заснуть не удавалось. Непонятное волнение росло, и мужчина, промаявшись с час без сна, решил встать. С ворчанием он натянул штаны и рубашку, пошарил ногой под кроватью в поисках шлепанцев, не нашел, и, поеживаясь он свежего воздуха, - март в Париже – не август на Ривьере,- босиком вышел из комнаты.
Он спускался по лестнице, чутко прислушиваясь к звукам в доме, но не услышал ничего, кроме шелеста листьев за окном да капель дождя, бьющих в стекла  - пока он спал, пошел дождь.
Эрик вздохнул с облегчением: ну конечно, начавшийся дождь и стал причиной его бессонницы, недаром у него весь вечер ломило в висках.
Он вошел в темную кухню, безошибочно нашел графин на столе и налил воды в стакан. Способность видеть в темноте осталась у него со времен жизни в подземелье, так что, ночная мгла не была большой помехой.
Голым ступням было холодно на выложенном кафелем полу, и Эрик переминался с ноги на ногу, чтобы хоть немного согреть заледеневшие пятки. Утолив жажду, он с легким сердцем отправился наверх, мечтая поскорей залезть под одеяло и согреть озябшие ноги, но в последний момент решил для очистки совести заглянуть в зал, откуда, как ему казалось, доносились непонятные звуки.

Одиль снился прекрасный сон: будто она прогуливалась по весеннему саду. Сад был большой, заросший буйной зеленью, и потому очень тенистый, так что солнце почти не пробивалось сквозь густую листву, и только изредка проскальзывал резвый золотой лучик, щекоча щеку девушки ласковым, живым теплом.
Одиль гуляла одна, но почему-то пребывала в твердой уверенности, что в саду есть еще кто-то. Она не знала, кто этот человек, молодой он или старый, мужчина или женщина, но подсознание говорило, что он – друг, а не враг…
Она все шла и шла по саду, и постепенно густые заросли отступали, уходили назад, открывая зеленый, необъятный простор луга, над которым раскинулось такое же необъятное голубое небо… 
И тогда появился ОН.
Не тот, кто молчаливо бродил в саду, скрываясь среди густых зарослей, - о нет! Это был совсем другой человек, и он пришел из другого места, из другого мира. Он был одет в светлое пальто и  котелок, но в руках вместо модной тросточки держал… огромную шпильку для волос. Такой шпилькой, только маленькой, ее служанка Омели открывала двери дома; этой же можно было заколоть целого быка. Или слона. Или даже обоих сразу.
Человек в светлом пальто двинулся к Одиль со шпилькой наперевес; его намерения были весьма предвещательны. Девушка в испуге бросилась назад, туда, где был зеленый сад, где она могла спрятаться от страшного человека со шпилькой. Зеленые деревья были уже совсем близко, но человек приближался еще быстрей…
Одиль бежала из последних сил, но заветные зеленые заросли не становились ближе, а ноги вдруг стали вязнуть. Словно она бежала не по зеленому лугу, а по зеленому болоту… Человек же со шпилькой был все ближе.
И тут ему наперерез выбежал ТОТ, ДРУГОЙ!
Они остановились друг напротив друга, сильные, неистовые люди, готовые биться насмерть. ТОТ, ДРУГОЙ поднял руку со шпагой, но это оказалась не шпага, а деревянный костыль, которым пользуются люди со сломанными ногами.
ОН сделал выпад вперед, ТОТ, ДРУГОЙ тоже и взмахнул костылем. Но ОН оказался ловчее, - увернувшись от удара,  изловчился и вонзил шпильку в своего противника.
ТОТ, ДРУГОЙ пошатнулся, отступил назад и зарычал страшным голосом:
- Черт! Черт возьми! Что это такое?!

Остатки сна в испуге улетели прочь. Одиль вздрогнула и открыла глаза: ну и сон же ей приснился, врагу не пожелаешь!
Но крики продолжали ввинчиваться в уши и наяву.
- Черт побери! – Дикие вопли боли перемежались отчаянными ругательствами.  – Проклятье! Прибью ублюдков!
Одиль ахнула и вжалась в постель, следя неподвижными глазами за тем, что происходило прямо перед ней: на полу перед тахтой, на которой лежали испуганные девушки, скакала темная, зловещая фигура. Она корчилась и извивалась, ревела как буйвол и изрыгала ругательства, как матрос с пиратского корабля.
- Батюшки! – Взвизгнула из-за спины Одиль Омели. – Это же разбойник, грабитель!
Перескочив через хозяйку, она спрыгнула с тахты на пол,  схватила какую-то вещь с подоконника и с размаху ударила скачущую по полу фигуру по голове. Фигура охнула, ругнулась в последний раз… и затихла, осев кулем на пол.
- Боже! Омели, ты его убила!
- И слава богу! – Служанка подскочила ближе и зажгла свечу. – Раз парижская полиция бездействует, мирным парижанам ничего не остается, как убивать  грабителей  самим… Ой!
- Что, что такое?! – Одиль подскочила к девушке.
- Там… на нем… - Омели указала дрожащим пальцем вниз.
Повинуясь указующему жесту, Одиль посмотрела на пол – и    ахнула: ступня неизвестного злоумышленника была зажата… в мышеловке! Поистине, боль, которую испытывал бедняга, должна быть ужасной. Не удивительно, что он визжал и скакал по полу, как сумасшедший!
Омели обернулась к камеристке.
- Надо снять с него это!
- Зачем? Хотите, чтобы он снова на нас кинулся?
- Ты же его ударила… чем?
Омели подняла свое орудие. Это была чугунная сковорода, взятая из дома.
- Не бойтесь, мадмуазель, он жив. Я слышу, как он дышит.
- Сними с него мышеловку, Омели.
- Ну да, я сниму, а он опять…
- Можешь связать ему руки, но ногу надо освободить. Если оставить ее в мышеловке, кровь не будет поступать вниз, конечность отомрет, и ее придется ампутировать. И в этом будем виноваты мы с тобой.
- Пусть он хоть весь отомрет, ублюдок! – Служанка зажгла свечу и поднесла к лицу поверженного злоумышленника. – О, господи! – Она испуганно перекрестилась и оглянулась на хозяйку, потом снова уставилась на лежащего в беспамятстве мужчину. – Не может быть!   
- Что, что не может быть?! – Одиль подбежала к лежащему.  – Это… Нет, не верю… 
Послышался глухой звук падающего тела, и Омели с ужасом увидела, что ее хозяйка, всплеснув руками, повалилась прямо на бездыханного мужчину, которого они обе считали погибшим, - на мсье Норманна, недавнего пациента больницы Пресвятой девы Марии!
- Пресвятая дева Мария! – Девушка снова осенила себя крестом. – Он жив, жив, жив!
Первым движением было привести в чувство хозяйку; вторым – снять мышеловку с ноги мужчины.  Омели начала со второго. Через минуту смертоносное оружие против мышей вернулось в мешок, а ступня мужчины была усердно растерта до тех пор, пока в ноге не восстановилось кровообращение.
Теперь следовало подумать о хозяйке. Поскольку флакон с нюхательной солью отыскать в темноте не представлялось возможным, а  призывы придти в себя и осторожные похлопывания по щекам не возымели действия, Омели решила прибегнуть к традиционным мерам, а именно:  сбрызнуть бесчувственную хозяйку водой.
Вода была рядом, - только выйди на крыльцо и подставь ладонь, но не было кружки, поэтому Омели решила поискать кухню. Она хотела перетащить бесчувственную хозяйку на постель, но ноша оказалась слишком тяжелой. Тогда, недолго думая, девушка сдернула с тахты теплую накидку и прикрыла лежащих рядышком друзей по несчастью, чтобы те не замерзли в ее отсутствие.

Глава 24.

Эрик громко чихнул и открыл глаза. Потом чихнул еще раз и поднял голову. Глаза, нос и рот были забиты какими-то нитками, мешавшими дышать и созерцать. Мотая головой, он принялся ожесточенно отмахиваться и отплевываться, пытаясь освободить себя от странной нитяной паутины.
В памяти вдруг всплыл другой эпизод, сродни дежа-вю, когда во время пожара волосы одной особы тоже затыкали ему нос и рот...
Женщина?!
Ужасная догадка заставила вздрогнуть. Эрик повернул голову… и не сдержал возгласа изумления: на его плече покоилась женская головка со знакомыми пепельными волосами!
- Черт возьми!
Отбросив в сторону накидку, которой был укрыт, мужчина вскочил на ноги, и тут же со стоном опустился на пол: левая ступня отозвалась на движение неожиданной игольно-острой болью.
- Черт, в чем дело?
Он отполз подальше от спящей девчонки и попытался собрать разбегающиеся мысли воедино. Итак, вопрос первый: почему он, уснув вечером у себя в постели, проснулся утром на полу в бальном зале? Вопрос второй: почему он босой и отчего так  дьявольски болит нога? И, наконец, вопрос третий:  откуда, черт побери, в доме оказалась… как ее… Одиль Пуатье?
Или он до сих пор спит, и эта галиматья ему только снится?
Боль в ноге убедила, что он не спит, а глубокий вздох пробудившейся от сна незваной гостьи подтвердил этот факт.
Девчонка зевнула и сладко, как просыпающийся котенок, потянулась.
- Омели, где ты? И зачем ты скинула меня на пол?
Час от часу не легче! Значит, тут есть еще и Омели? Не та ли это монашка, что водила шуры-муры с доктором Марти? Тогда  почему она здесь, а не в объятиях своего любовника-садиста?
Между прочим, сегодня воскресенье, и доктор должен приехать. Может, он и послал сюда женщин? Но зачем? С какой целью?
Тем временем Одиль Пуатье, не получив ответа на свой вопрос, еще раз зевнула и закопошилась на полу, выбираясь из-под  накидки. Она медленно поднялась, бормоча что-то себе под нос, потом скинула пальто и оправила платье. Оно сидело на ней как влитое.
Девушка стояла спиной к Эрику и все еще его не видела, он же молча наблюдал, гадая, что будет, когда она обернется.
- Омели, ты что, язык проглотила? Отвечай, когда тебя спрашивают! – Одиль Пуатье обернулась. Ее рассеянный взгляд бездумно скользил по огромному залу, не останавливаясь ни на чем, пока не споткнулся о сидящего на полу мужчину. – Ой!
От неожиданности девушка отскочила назад, запуталась ногами в брошенном на пол пальто и чуть не упала.
- Вы… - Она испуганно перекрестилась. - Черт меня побери!
- Не поминайте черта всуе, мадмуазель. – Превозмогая боль в ступне, Эрик поднялся с пола и пересел на тахту. – Доброе утро.
- Не уверена, что оно доброе. - Одиль Пуатье настороженно следила за мужчиной. – Так вы живы…
- Как видите.
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить эту истину.
- Вижу. Что вы тут делаете?
- Этот же вопрос могу задать и я.
Одиль Пуатье раздраженно повела плечами.
- Это мой дом. Я здесь живу.
- Правда? И с каких же пор?
- Со… вчерашнего вечера. – Одиль Пуатье быстро приходила в себя, и вместе с самообладанием к ней возвращалась присущая ей решительность. – А откуда тут взялись вы, мсье Норманн?
Мужчина пожал плечами.
- А я, милая барышня, живу здесь уже месяц. И берусь утверждать, что этот дом принадлежит не вам, а совсем другому человеку.
Девушка нахмурилась.
- Уж не вам ли, милостивый государь?
- Не мне. Но человеку, с которым я хорошо знаком. – Эрик помолчал. – Кстати, вы тоже.
- Кто же этот счастливец?
- С вашего позволения, мсье Марти, доктор больницы Пресвятой девы Марии.
- Доктор Марти?! Он сам вам это сказал?
Эрик хмыкнул.
- Нет, передал через санитара.
Одиль Пуатье сдвинула брови.
- Ну, так санитар солгал. Этот дом принадлежит мне.
- Допустим. – Эрика забавляла горячность, с которой девушка отстаивала свои права на обладание чужим домом. – И  что из этого следует? 
- Только то, что я собираюсь жить в этом доме.
- О, ради бога, - Мужчина сделал приглашающий жест, обведя рукой помещение, - можете расположиться в этом прекрасном зале.
Теперь Одиль Пуатье не только сдвинула брови, но и сжала губы.
- Вы не поняли, мсье? Я не хочу жить в этом пыльном вертепе, я хочу владеть всем домом.
- Вот как? Тогда вам нужно спросить разрешение у доктора.
- С чего вдруг?
- С того, что он считает особняк своим.
- Этот дом принадлежал моему покойному отцу и перешел по наследству ко мне!
- А мсье Марти говорил, что поместьем владел его отец.
- Чушь собачья!
Мужчина на тахте скривил губы.
- Такие грубые выражения не к лицу столь милой даме.
- Я вам не милая дама, мсье Призрак! И где ваш доктор?! Я хочу немедленно говорить с ним!
- Ш-ш-ш… - мужчина приложил палец к губам, - не стоит вспоминать в этом старом доме о призраках. А вдруг кто-то из них вас услышит и рассердится?
- Пусть сердится, мне все равно.
- А мне вот нет. – Эрик понизил голос. – Надеюсь, ваша подруга не знает, кто я такой на самом деле?
- Моя подруга?
- Да, Омели. Кажется, вы так ее зовете?
- Так. Но она не… кстати, где она? Куда вы ее дели?!
Мужчина пожал плечами.
- Никуда. Может, девушка испугалась грозы и убежала?
- Нет, - Одиль Пуатье покачала головой, - не убежала. Ей некуда бежать… А что, разве была гроза?
- Понятия не имею. Видимо, я очень крепко спал… так же, как вы.
Щеки Одиль Пуатье порозовели: она вспомнила, в чьем обществе провела нынешнюю ночь.
- Как вы… здесь оказались?
- Меня привез доктор Марти.
- Я имела в виду – как оказались в зале?
- Ах, это! – Мужчина сделал неопределенный жест рукой. – Ночью мне не спалось, и я решил пойти посмотреть, кто ходит по дому.
- По МОЕМУ дому!
- По НАШЕМУ, - уточнил собеседник. – Пока ваши права на дом не доказаны, я считаю его и своим тоже. Я пришел сюда, да… и угодил ногой в какую-то западню.
- Это была мышеловка.
- Правда? – Мужчина осторожно ощупал ноющую ногу. За ночь она распухла и налилась нездоровой синевой. – А по-моему, это был капкан на волка.
- Простите, мы не думали, что ночью вокруг нас будут ходить какие-то люди.
- А вы не подумали, что утром могли сами попасть в свою ловушку?
- Нет, туда должны были попасть мыши.
- Мыши? – Удивился мужчина. – Но в этом доме не водятся мыши!
- А кто водится?
- Кроме меня – пожалуй, никто.
- Значит, мы поставили ее напрасно.
- Как сказать, - мужчина снова погладил свою распухшую  конечность, - возможно, это даст мне некоторую отсрочку при выселении. Мадмуазель, вы же не станете выгонять из дома человека, которого сами травмировали?
- Вы сами себя травмировали! – Вскричала Одиль и повернулась вокруг своей оси на каблуках. Но каблуков почему-то не оказалось, и эффектный поворот не получился. – Где мои ботинки?!
Она тут же увидела их – ботинки стояли возле тахты, на которой сидел мужчина. Проследив за ее взглядом, он отодвинулся, освобождая место.   
- Сядьте и обуйтесь, не то простудитесь и заболеете. – Видя нерешительность девушки, он усмехнулся. - А меня не бойтесь, по утрам я не кусаюсь.
Одиль окинула его высокомерным взглядом, походкой королевы приблизилась к тахте и села, отвернувшись от мужчины.  Когда она зашнуровывала ботинки, руки у нее дрожали… С чего бы это?
В обуви она почувствовала себя уверенней. Оглядев огромный, неухоженный зал, она поморщилась и спросила.
- Куда мне идти?
- Это зависит от того, куда вы хотите попасть.
- Я хочу найти Омели.
- Тогда у вас два пути. Если ваша подруга любительница гулять под дождем, она пошла туда, - мужчина указал на дверь, ведущую на мраморное крыльцо, - если же осталась в доме, надо идти вон туда, – и он ткнул пальцем в противоположном направлении.
Подумав, Одиль выбрала второй вариант.
- Не думаю, что моя… подруга любит гулять под дождем, да еще натощак.
Не оглядываясь на  Призрака, она вышла из зала, захлопнув за собой дверь, и оказалась в длинном и пустом коридоре. Вправо и влево тянулись две пыльные ковровые дорожки неопределенного цвета. Темные дубовые двери по сторонам коридора казались лапками гигантской сороконожки, которую какой-то шутник ради забавы перевернул на спину.
Брр…
Омели прижала руку к груди, пытаясь унять сердцебиение, и тут почувствовала, как силы оставляют ее. Ноги подкосились, и девушка почти упала на стоящий у стены пыльный стул. Теперь, когда мужчины не было рядом, она могла позволить себе расслабиться.
Норманн жив! Он не умер!  Он жив, жив, жив!
Долгими бессонными ночами, скорбя о гибели мужчины, она корила себя за то, что была слишком жестока и несправедлива в своих суждениях о нем. Какие бы злодеяния ни совершил Призрак в своей жизни, по отношению к Одиль он вел себя благородно. Он спас ей жизнь и не требовал за это благодарности, - напротив, сознавая свое физическое… несовершенство, старался внушить ей неприязнь, отвращение к себе как к человеку и мужчине. И это ему почти удалось…
К горлу подступили слезы. Одиль не знала, были ли то слезы радости или досады, но почувствовала безмерное облегчение, когда они вылились наружу. Да, Норманн-Призрак жив, и по странной прихоти судьбы оказался в ее доме. Неизвестно, как сложатся их дальнейшие отношения, но одно бесспорно: эта встреча была предопределена свыше, и Одиль постарается извлечь из нее наибольшую пользу…
Пользу не только для себя, но и для Призрака.
Но когда план, который она наметила, будет осуществлен,  Призрак покинет поместье и больше сюда не вернется. Одиль не желает, чтобы в ее доме жил убийца и разрушитель. Пусть даже он спас ее когда-то от смерти…
Эти оптимистические мысли осушили слезы на ресницах и прибавили уверенности в себе. Одиль смахнула со щек последние слезинки и поспешила продолжить поиски исчезнувшей служанки. И весьма вовремя: со стороны зала раздались странные шаркающие звуки, - это приближался к двери Норманн, волоча за собой прищемленную мышеловкой ногу.

Омели оказалась на кухне. Она сидела за столом и сладко спала, положив голову на столешницу. Услышав голос хозяйки, девушка подняла заспанное лицо. На одной щеке у нее отпечатался розовый след, - от ладошки, на которой она лежала.
- Доброе утро… Ведь уже утро? – Она поглядела в окно, за которым шел дождь, и удивленно осмотрелась вокруг. – Где это мы?
- Мы там, куда и стремились, - в моем доме.
- Ах да, да… - Омели снова оглядела кухню. – А почему я сплю здесь?
- Понятия не имею. Лучше скажи, зачем ты стащила меня с постели и оставила спать на полу, да еще в объятиях…
- Что, что?!
Одиль прикусила язык.
- Я хотела сказать – возле мсье Норманна.
Омели захлопала голубыми глазами.
- Так это правда, мадмуазель?! Он жив?!
- Живее нас с тобой. Только с прищемленной ногой. Зачем ты поставила мышеловку?
- Так ведь мыши… вы сами сказали…
- Глупости, - Одиль отвернулась, скрывая улыбку, - нет тут никаких мышей. А в мышеловку попался мсье Норманн.
- Здорово… а я подумала, что это мне приснилось.
- Чего ж здорового? Теперь у него неделю нога болеть будет.
- Бедненький… Мадмуазель, а как он сюда попал?
- Говорит, приехал с доктором Марти.
- С доктором Марти?! – От испуга сон с Омели как ветром сдуло. Она так стремительно вскочила со скамьи, что ударилась коленом о столешницу. – С доктором Марти?!
- Ну да. Что тебя так удивило? Он лечащий врач Норманна и заботится о нем.
Лицо у Омели побледнело как полотно.
- Откуда… доктору известно про ваш дом?
- Понятия не имею. – Одиль возмущенно прошлась по кухне из конца в конец. - Он почему-то считает, что особняк принадлежит ему. Во всяком случае, мсье Норманн в этом убежден.   
- Странно.
- Согласна. В этой истории много непонятного. Когда мы с доктором Марти встретимся, у меня будет к нему немало вопросов. – Одиль посмотрела на служанку. – Дорогая, ты вся дрожишь. Что с тобой? Постой… дело в этом докторе? Ты его боишься?
Омели отвернулась.
- Я не хочу его видеть. Никогда.
- Ах вот в чем дело… - Одиль задумчиво посмотрела на камеристку.  – Не знала… что ж, раз не хочешь его видеть, значит, не увидишь. Если же он настолько обнаглеет, что явится в мой дом, ты можешь просто уйти в другую комнату. Кроме того…
Их разговор был прерван появлением третьего персонажа ночного переполоха. В кухню, прихрамывая, вошел Норманн. Он был побрит, причесан и одет в чистую рубашку. На ногах у него были домашние туфли из байки.
- Доброе утро, дамы. Извините, что нарушаю ваше уединение, но мне пора завтракать.
- Нет, это вы извините, мсье! – Взвилась Одиль. – С какой стати в моем доме распоряжаются чужие люди?!
Мужчина ухмыльнулся.
- Могу задать аналогичный вопрос.
- Это не ваш дом!
- И не ваш.
- Нет, мой! У меня есть документы!
- Думаю, у мсье Марти они тоже есть. Скоро он придет, и вы во всем разберетесь. А сейчас я буду есть. – Мужчина помолчал. – Если хотите, можете присоединиться.
- Доктор скоро придет?! – В один голос воскликнули девушки.
Норманн насмешливо поглядел на них и кивнул.
- Он делает это каждое воскресенье. А сегодня как раз оно.
Завтрак проходил в полном молчании. Норманн предложил девушкам сыр и свежие фрукты и сварил кофе. После завтрака мужчина ушел к себе, Одиль же в сопровождении камеристки  отправилась осматривать свое новое владение.
Дом был большой и очень запущенный, и Одиль внутренне обливалась холодным потом, представив, сколько ей потребуется времени и средств, чтобы привести эту махину в порядок. Впрочем, можно не хвататься сразу за все, а обустроить лишь несколько комнат, необходимых для нормального житья, - например, спальни для нее и Омели, кухню и пару комнат для приема гостей.  Хорошо бы, конечно, привести в порядок бальный зал, он такой красивый, но об этом можно будет подумать позже.
Одиль брела по коридору второго этажа, - Омели отстала, засмотревшись на потолочную роспись в одной из комнат, - и девушка продолжила осмотр одна. Дом был крепкий, добротный, построенный, что называется, на века. Он не производил впечатления мертвого, - скорей, заснувшего. От него веяло тоской и забвением, но не тленом.
- Ничего, дружок, скоро ты засверкаешь ярче солнца, дай только срок. – Одиль толкнула очередную дверь и оказалась в очередной комнате. – А здесь у нас что?
Это была спальня. Но, в отличие от других, в ней не чувствовалось запустения, напротив, - широкая кровать была застелена свежим бельем, а в камине весело потрескивали смолистые дрова. Здесь явно кто-то жил, и этим «кем-то» был мужчина по имени Норманн, он же Призрак Оперы.
Дверь смежной комнаты распахнулась, и на пороге спальни появился ее обитатель. Мужчина  был обнажен по пояс, его лицо и грудь лоснились от нанесенной на кожу желтоватой мази.
- Мадмуазель Пуатье? Чем обязан?
Одиль от неожиданности отскочила назад.
- Прости…те. Я не знала, что вы заняты.
- Теперь вы это знаете.
- Да… знаю. – Нащупав за спиной спасительную ручку двери, хозяйка особняка смущенно ретировалась в коридор.
И тут на нее буквально налетела Омели, чуть не сбив с ног.
- Мадмуазель, он тут! Он приехал! Я видела в окно! 
- Кто приехал?
- Этьен! То есть… доктор Марти… Я не хочу его видеть!
- Не хочешь – значит, не увидишь. – Одиль взяла девушку за плечо. – Найди себе… менее пыльную комнату и посиди в ней часок. Когда доктор Марти уйдет, я тебя позову.
- Спасибо… Пожалуйста, мадмуазель, не говорите ему, что я здесь!
- Хорошо.
Девушка убежала, а Одиль поспешила вниз, чтобы встретить самозваного владельца.  Но, не дойдя до лестницы, остановилась: она ведь не предупредила Норманна! Если он проговорился, что Омели здесь, не миновать беды!
Возвращаться не хотелось, даже более чем не хотелось, - Одиль с большим удовольствием  простояла бы час под проливным дождем, чем снова вошла в комнату мужчины.
- Мсье Норманн, можно зайти?   
- Что вам надо? – Донеслось из-за двери.
- Видите ли, приехал доктор Марти.
- Очень мило с его стороны.
Одиль снова постучала.
- Откройте, пожалуйста! Я не могу разговаривать с вами через дверь.     
- Правда? А я могу. - Это была явная грубость, и возмущенная девушка повернулась, чтобы уйти, но в этот момент дверь распахнулась. – Ну, что там еще?
Одиль стояла перед ним, уставясь в пол. Она боялась поднять глаза, чтобы вновь не увидеть странной, бело-розовой груди мужчины, составленной как бы из отдельных квадратиков, - кажется,  ее изумленные взгляды  были ему неприятны.
Призрак-Норманн навис над ней как скала.
- Что вы хотели сказать, мадмуазель?
Одиль стиснула зубы и, сделав над собой усилие, посмотрела ему в лицо.
- Мсье Норманн, сейчас вы встретитесь с доктором Марти. Не говорите ему, что Омели здесь.
Она приготовилась к его вопросам, но мужчина ничего не спросил, только пожал плечами, прикрытыми черной шелковой рубашкой, которая, кстати, очень ему шла.
- Хорошо. Я не скажу. Это все?
- Да, спасибо.
- Пожалуйста. – И он захлопнул дверь перед самым ее носом.

Отвечала Айрин

Banshee
Сковородки пока не будет. Она пригодится для других дел (пожарить там чего, али стушить.)

Daisy
Доктор отреагирует на появление девиц частично.
Насчёт больной головы Эрика – надо подумать.

AvalonTree
Призраку я тоже сочувствую, но иначе поступить не могла.

Елена
Вашей прозорливости можно только позавидовать. Но мышеловки пока в хозяйстве останутся – мало ли что.

Sunset
Насчёт семейных отношений новобрачных – вы знаете пока больше меня. Надо будет подумать. Но то, что совместного обнюхивания ромашек не будет – это однозначно.

opera
Про лысину. Хотела обойти её стороной, но, видно, не удастся.
Ладно, пока д-р Марти практикует, у Эрика есть возможность от неё избавиться. Единственная загвоздка – не могу пока придумать, откуда брать пересадочный материал…

Miss
Насчёт фраз – обещать ничего не могу, но приму к сведенью ваши замечания.