Принцесса Оперы
Жофруа
Не всем дано блаженство перед смертью
Принцессу Грезу видеть наяву.
Мелисинда
(убаюкивая его)
Да, милый мой, но многим суждено
Ее вблизи увидеть слишком рано
И слишком долго, слишком близко знать!
Но счастлив тот, кто чуждый брег покинет,
Пока еще он полон новизны;
Кто не допьет до пресыщенья кубок
И не увидит, как цветок увял.
Да! Потому мои объятья сладки,
Что я тебе не больше, чем сестра;
Что ты еще не разгадал загадки!
Твою любовь не может омрачить
Действительность с тоскливой серой прозой;
Я для тебя останусь только грезой,
И я всегда явлюсь твоим глазам,
Как будто бы с небес к тебе слетая,
Сиянием без тени залитая,
Как в первый раз, как в первый раз, всегда.
Э.Ростан.
***
Враг лежал перед ним – поверженный, обагривший снег своею кровью. Сквозь ярость, затоплявшую сознание и диктовавшую настойчиво: «Убей! Избавься от него раз и навсегда!» - и, видит Бог, причин убить этого мальчишку, разрушившего его мир, отнявшего единственную радость, было более чем достаточно, и варварский обычай человеческого общества оправдывал его – он победил в честном поединке! – сквозь ослепляющую ненависть прорвался истошный крик Кристины:
- Не убивай! Я сделаю все, что ты хочешь!
Он остановился, повинуясь приказу. Перевел дух. Способность здраво рассуждать вернулась не сразу, но он услышал и понял ее.
На мгновение Призрак зажмурился – мысли неслись в голове со скоростью урагана. «Пусть только все вернется на круги своя. Пусть все будет так, как было. Раньше.» Разве возможно?..
«Я сделаю все, что ты захочешь?» - что он мог потребовать от нее, насмерть перепуганной девочки, не запятнав своей чести?
- Нет, Кристина, прошу тебя! – зашевелился виконт у его ног.
- Молчи! – голос Призрака мало походил на человеческий. – Она уйдет со мной.
- Да, - безжизненным эхом отозвалась Кристина.
Призрак избегал смотреть на нее. Он знал, что если взглянет на нее хоть раз, ему не выдержать роли ее палача. Он упадет к ее ногам и сделает все, что она прикажет. Даже если она повелит ему заколоться собственной шпагой. Нельзя об этом думать. Не сейчас.
Победителей не судят. Он победил, и по закону войны она принадлежит ему.
Он взял ее за руку, сам до конца не понимая, как осмелился сделать это, и повел за собой.
Она шла, послушно шла, хоть и дрожала всем телом. В ее поведении не было той восторженной радостной покорности, с которой она в первый раз спускалась в его подземелье.
Была растерянность и ужас перед тем, что произошло. В коляске она разревелась, совсем как ребенок, сознание которого просто не в силах было вместить суть последних событий.
Он ужасался содеянному даже более, чем она, но не мог вот так просто найти выход в слезах, закричать, как, бывало, он кричал в последнее время – от невыносимой боли, разрывающей грудь. Нельзя. Не сейчас.
Он напугает ее еще больше, если это, конечно, возможно.
В театр они больше не вернулись. Призрак не доверял виконту ни в чем, что касалось их противоборства. Он знал – для того он не равный и вовсе даже не человек, к которому применимы понятия чести.
Виконт пойдет в полицию, как только доберется до города.
На глазах у Кристины Призрак не мог даже связать своего врага и бросить на кладбище, слегка повредив тем самым его здоровью. Он только забрал с собой лошадь, на которой виконт примчался к могиле Кристининого отца.
Они выехали из Парижа – раннее утро позволило покинуть город, миновав час пробуждения и появления на улицах любопытных прохожих. Однако дальше Отейля ехать было опасно – уж больно приметной были они парой – смертельно бледная девушка в траурном платье и мужчина в маске, напоминающие оба водевильных персонажей.
Больше всего на свете он боялся, что она позовет на помощь. Не в смысле страха перед последствиями – полицейскими, физическим насилием и лишением свободы, - нет, он боялся, что она нарушит свое обещание и снова предаст его. Тогда ему останется только в смирении сложить руки и дожидаться слуг закона.
Но она молчала.
Она была бледна, как статуи каменных ангелов на кладбище…Ее прекрасные глаза были пусты. На лице застыло выражение детской растерянности. Как же ты боишься, девочка! Как несправедливо, что ты боишься – МЕНЯ!
К счастью и несчастью Кристина молчала, не предпринимая попыток к бегству, не оказывая сопротивления. Да он и не смог бы, случись что, удержать ее силой, причинить ей боль!
В отейльской гостинице, он снял два номера, сбивчиво объяснив хозяйке что-то про маскарад и про свою «сестру», которую он туда сопровождал. Женщина только усмехнулась – ей было не первой видеть пары, сбежавшие из Парижа без благословления родителей, но оставила свои соображения при себе.
Призрак заперся в своем номере, предоставив Кристину заботам прислуги. Он прислушивался к каждому звуку, доносившемуся до него из соседней комнаты. Он слышал, как она вздыхала, как пила воду из графина, как умывалась. На мгновение жестокая память возвращала его в те времена, когда он был ее ангелом, когда она радостно улыбалась при первом звуке его голоса, когда нетерпеливо и отчаянно колотила по зеркалу в своей гримерной, которое, как ей казалось, разделяло их.
Он вернул ее себе, но в это прошлое, полное надежд и взаимного доверия вернуться было невозможно.
Наконец, он услышал, как она решительно позвонила и направилась к двери. Он снова зажмурился. Сейчас все кончится. Ну и пусть! Такой, каким он стал, нынешний, он ее не заслуживал.
Он должен был бросить шпагу на снег и отпустить ее – с тем, другим. Он должен был так поступить, как ее друг, как учитель. Тогда бы он не видел этого застывшего лица, не чувствовал бы, как ее боль давит ему на грудь, причиняя страдания еще более мучительные, чем его собственные.
Но она всего лишь заказала завтрак в свой номер.
У него подкосились ноги от мгновенного чувства облегчения, которое он испытал. Она не нарушила своего слова. Благодарю.
Вечером того же дня он велел ей собираться в путь. Она молча исполнила его волю, не задав ни единого вопроса. Казалось, ее не волновала ни цель их путешествия, ни ее дальнейшая судьба. Такая подавленность терзала его больше, чем упреки и истерики. Сейчас Кристина, его Кристина выглядела менее живой, чем манекен из его подвала. Ему хотелось дотронуться до ее руки, чтобы почувствовать ее тепло, что рядом с ним живой человек, а не плод его истерзанного воображения.
Он не мог придумать, как вновь зажечь жизнь в ее глазах.
Вероятно, следовало заговорить с ней, успокоить?. Он не знал, что можно сказать. Что он мог сделать, какими словами молить ее о прощении?
У него не было слов, чтобы объясниться, чтобы высказать ей всю глубину своей любви и почтения, чтобы нарисовать перед ней перспективы блестящего будущего на сцене, пробудив честолюбие и пообещав положить к ее ногам всемирную славу. Он не умел, не задумываясь, плести красивую сеть из гладких фраз и обещаний, как проклятый виконт, свои чувства он мог выражать только музыкой.
И он никогда не говорил с ней раньше ни о чем, кроме музыки.
Он остановил коляску на опушке леса и поднял голову к небу. «Музыка ночи», если только он сможет воскресить память о ней в Кристине, память о той минуте, когда она добровольно следовала за его мечтой, когда силой своего духа он зажег в ней божественный огонь.
Призрак справился с собой и заговорил, постепенно воодушевляясь.
В свете первых звезд он рассказал ей об искре божьей, отметившей ее. Талант. Для нее – благословение, которое она сможет явить миру. Прекрасные роли – творения великих композиторов, заточивших в нотный стан отсвет своих бессметных душ. У нее будет много имен, как у древней богини – ее назовут Маргаритой, Джильдой, Нормой, Аидой. Она будет свободна, как ветер в своем полете, завися только от чистоты спетых нот и своего вдохновения.
Он положил к ее ногам свою огромную любовь… не требовавшую даже взаимности – только понимания. Она будет исполнять его музыку, и когда-нибудь она поймет, увидит его душу и перестанет бояться.
Он замолчал, с волнением ожидая ее приговора…
- Мой друг, - заговорила Кристина, обрадовав Призрака хоть какой-то реакцией. - Мой друг, давай условимся сразу, что я буду дебютировать в опере какого-нибудь известного композитора, которого любит публика. Если говорить начистоту, я не понимаю твоей музыки. Она меня усыпляет.
- И мне нужно другое платье, - зевнув, продолжила она. – Это несвежее. Не пристало даме путешествовать в обществе кавалера в том же платье, в котором она наносила визит на могилу рара.
Пораженный в самое сердце чудовищной банальностью последней фразы, Призрак с ужасом взглянул на Кристину и решительно развернул коляску в сторону Парижа…
12.10.2005