ГЛАВА 8. ЕЕ СВОБОДА.
Вы конечно можете считать меня полной дурочкой, святой отец, но в течение многих недель мне даже не приходила в голову мысль, что я жду от Эрика ребенка. Я никогда особенно не мечтала о малыше, даже в детстве не играла в дочки-матери. Также и во всех грандиозных планах Эрика о нашей новой нормальной жизни никогда не упоминались дети. Мы оба как будто игнорировали эту сторону брака.
Я была совершенно равнодушна к существу, растущему внутри меня, и Эрик, когда я сообщила ему о скором появлении еще одного жильца в нашем доме, только заметил, что перестроит свою спальню в детскую - так мне будет удобнее, тем более, что сам он спал очень мало.
Я ошиблась, полагая естественным ходом вещей, что по мере уширения моей талии и изменения фигуры Эрик меньше станет меня желать. Нет, он все больше искал моего общества. Однажды вечером, откинув как всегда одеяло на кровати, еще не ложась рядом, он коснулся длинным пальцем моего живота, и смотрел очень серьезно, а меня разбирал смех, пока я не услышала:
- Мать Эрика никогда его не любила, - прошептал он и нежно погладил мой живот ладонью, его глаза янтарно светились в темноте, а в голосе было все страдания мира. - Будет ли Кристина любить малыша, если он родится похожим на Эрика?
Я не смогла ответить ему.
Отец мой, я даже не допускала такой возможности, и просто протянула к нему руки в молчаливом приглашении. Нет, я не обманывала его, с глубоким вздохом он залез под одеяло. Потом, тесно прижался и попытался заглушить в себе рыдания, рвавшиеся из его хрупкого тела. Странное дело - он всегда стыдился своих слез.
Представляя его маленьким ребенком, таким же как и другие дети, за исключением страшных черт его лица, мне вдруг стала понятна его тоска по так никогда и не полученной материнской любви, совершенно импульсивно я наклонился к нему и поцеловала его в лоб.
Такое было в первый раз, никогда до этого я не целовала его, отец мой, впервые сама потянулась губами к его лицу. Он издал звук, который я никогда не забуду - стон смертельно раненого зверя, и дернулся прочь, как от удара, но уже через минуту потянулся ко мне и робко спросил, можно ли поцеловать меня в ответ - он никогда еще не целовал женщину, даже собственную мать. Его мягкие губы осторожно коснулись моего лба, и наши слезы смешались.
На следующее утро он с дрожащей улыбкой признался, что никогда еще в жизни не был так счастлив.
Это явилось началом совершенно нового этапа в нашем браке. Наконец, я примирилась со своей нынешней жизнью и уже не помышляла больше о побеге с Раулем, который я так долго вынашивала в голове.
Я попросила Эрика вернуть мои швейные принадлежности и ножницы, которые он забрал после моей попытки самоубийства, он боялся, что я вскрою себе вены острым лезвием.
Вначале, испугавшись этой просьбы, все же согласился, после моего объяснения, что принадлежности необходимы для шитья одежды будущему ребенку. Он плакал и бормотал, как счастлив, что я проявляю интерес к малышу.
Честно говоря, отец, мне просто хотелось делать что-нибудь полезное, сосредоточиться на чем-нибудь, кроме дезертирства Рауля.
Ночные прогулки в карете потеряли для меня былую привлекательность, луна и свежий воздух больше не радовали. Мой дух был сломлен предательством Рауля, и внешний мир стал для меня мало значить.
Эрик снова дал мне ключи от решетки на улице Скриба и разрешил мне приходить и уходить, когда я только не пожелаю, предупреждать его, когда вернусь - ибо, сказал он довольно холодно, если я думаю исчезнуть - он всегда найдет меня, он никогда не позволит мне уйти от него.
Честно говоря, отец мой, у Эрика не было причин бояться потерять меня - после всего произошедшего, куда я могла пойти?
Я никогда не жила одна и не могла себе такое представить, особенно сейчас ожидая ребенка. Повзрослев, я научилась со смирением принимать свою судьбу. Словно необъезженная лошадь - однажды покоренная, она уже не оглядывается на прежнюю жизнь и свободу. Я только изредка отваживалась прогуливаться по Парижу, предпочитая мое одинокое существование с Эриком. Согласившись стать его женой, не думала, что когда-нибудь придет время, и я перестану стоить планы побега от мужа.
Вероятно, подобное положение могло бы длиться вечно, но Эрик недооценил всю ту горечь, что я питала в душе к предавшему меня другу детства. Меня просто жгло желание высказать Раулю все прямо в лицо и потребовать от него объяснений его жестокого предательства, как мог так поступить дворянин, если дал слово, что вернется за мной! Разве он не представлял, что именно я принесла в жертву для его свободы? Я отдала самое себя - мое тело, мою жизнь, мою свободу - в надежде, что он вернется ко мне, а он после такой моей немыслимой жертвы даже не попытался помочь мне! Как же я проклинала его имя - ах Рауль, прости меня, прости меня. Я не должна была, не имела права так плохо думать о тебе, мой бедный, бедный друг! В какой-то момент, прежде чем осознать, что делаю, я обнаружила себя стоящей перед одной из квартир Филиппа - той, что была возле Оперы и где, если верить слухам, он часто развлекался с Ла Сорелли.
Помещение показалось мне совершенно нежилым. Я достаточно долго простояла у входа, и во мне росли нехорошие предчувствия, пока я не увидела женщину, одетую горничной. Я спросила, не уехал ли граф в пригородное поместье де Шаньи, и она смотрела на меня так, будто у меня отросла еще одна голова.
- Но ведь граф умер, утонул, его обнаружили на берегу подземного озера под Оперой Гарнье, а его брат исчез – ходили слухи, что он, возможно, был вовлечен в какие-то грязные дела. Но я не в это верю - он был такой добрый и обожал графа, да покоится он с миром. Боюсь, что-то с господином виконтом произошло плохое.
Она прикладывала к глазам грязный платок, и я ... я слепо рванулась бежать, не разбирая дороги, сердце разрывалось в моей груди, пока я не достигла здания Оперы.
Дом за озером был пуст, наверное, Эрик еще не вернулся с рынка.
Все плыло и кружилось перед глазами, мне казалось, что я схожу с ума. Я почти теряла рассудок, внутри все скрутилось в жесткий узел. С трудом добравшись до раковины, меня вывернуло наизнанку, желудок был пуст, и я рухнула на пол, вцепившись руками в живот, раскачиваясь взад и вперед, покоя для меня больше не существовало...
Не хотелось верить, что Рауль убит, но другого объяснения не было. Эрик сказал, что он передал его на попечение брата, того самого брата, чья жизнь, как я теперь знала, закончилась несколько месяцев назад?
Так вот почему Рауль не сдержал свое обещание данное мне. Он не был таким жестоким, каким я несправедливо его считала, он был хорошим человеком, и теперь я поняла, единственно только смерть могла удерживать его так долго. Навсегда...
Это невозможно объяснить, отец мой, но какая-то часть меня пыталась найти другое рациональное объяснение. Я не могла поверить, что Рауль ушел навсегда - возможно, служанка ошиблась - она не упоминала ни имени Филиппа, только титул.
Это просто странное совпадение, и речь шла о другом несчастном графе, встретившим свою смерть в Опере.
Я не могла поверить, что Эрик был способен на такой обман, такую жестокость.
Все было бессмысленно, все напрасно, я билась в отчаянии. Я делала все, о чем Эрик просил меня, я была его женой в течение нескольких месяцев, я не могла уже вспомнить, как долго. Почему же он так жестоко обманывал меня, почему был так бессердечен ко мне, говоря о своей любви?
Может, Филипп отослал Рауля прочь от меня, приказал ему идти на Север, как планировалось первоначально!
Уцепившись за эту спасительную мысль, я пошла в музыкальную комнату, взяла вышивку и постаралась сделать вид, что все совершенно нормально, но мои руки предали меня - игла чаще попадала мне в пальцы, чем в ткань, и я больше рвала, чем шила.
Эрик вернулся домой в веселом настроении, увешанный корзинами дешевых цветов, которые он обожал дарить мне.
Несмотря на то, что я представляла, как правильно построить этот непростой разговор, все мои мысли улетели прочь, и я смогла, судорожно прижав рукоделие к груди, протолкнуть сквозь трясущиеся губы только три слова:
- Граф Филипп умер…
Ах, как бы мне хотелось, чтобы он объяснил, что не делал ничего плохого Раулю, отец мой, я бы поверила любому его объяснению, но на его жуткое лицо подтвердило все мои самые худшие предположения.
Рауль был мертв, он умер, и именно Эрик убил его.
Поэтому Рауль не пришел сюда за мной.
Поэтому Эрик позволили мне свободно бродить по улицам Парижа, и без его сопровождения - он был уверен, что Рауль больше не представляет угрозы ...
О, святой отец, как бы я хотела умереть на месте!
Эрик упал передо мной на колени, прижался уродливым лицом к подолу моего платья, как часто делал раньше, все мое тело омертвело от шока.
Эти руки, обнимающие мои колени,
эти руки, ласкавшие меня в темноте,
эти руки, обольщавшие меня сладчайшей из когда-либо слышанной мной музыкой, эти самые руки оборвали жизнь Рауля!
- Эрик любит вас так сильно, так невероятно сильно, что не в силах жить без вас, не в силах отпустить вас, после того, как вы были его живой женой, а ваш молодой человек любил вас так нежно, что никогда не позволил бы вам остаться здесь с Эриком.
Он бы забрал тебя, он бы пришел за вами и украл бы вас и ребенка у Эрика.
Эрик никак не мог этого допустить! Все произошло быстро, Эрик был милосерден, он клянется, после того как вы стали живой женой Эрика, невозможно было отпустить на свободу вашего юношу ...
Снова и снова он лепетал свои объяснения, но я больше не слушала его слова - он меня жесточайшим образом обманул, он перечеркнул все мои надежды, он позволил мне думать, что Рауль, мой бедный дорогой Рауль, бросил меня, даже не поблагодарив.
О, отец мой, все это было ужасно, но он продолжал бормотать о том, как он меня любит!
Он любил меня!
Он любил меня, но убил все, что мне было дорого в мире, у меня перехватило горло, как только я начала вспоминать все, что он сделал со мной, все, что я позволила ему сделать ... это было подло!
Я кричала на него, умоляя, замолчать, но он слушал меня, отец мой, продолжая повторять те же фразы, снова и снова, рассказывая, что мы созданы друг для друга, насколько велика его любовь, и я не могла больше это терпеть!
Он должен молчать, ах, почему он никак не замолчит?
Я ударила его кулаком по спине, и его плечи ослабли - сначала я решила, что это из-за слез, отец мой, мне казалось, что он смеется надо мной, над моей глупостью и доверием к нему, - и я била и била его кулаками по спине, плечам, его лживому горлу!
Он рухнул мне в ноги, держась за шею, там, где я ударила его, издавая странные свистящие звуки.
В удивлении, я никак не могла понять, как удары такого слабого существа могут так странно на него подействовать.
Упав на колени рядом с ним, я увидела кровь, бьющую из раны в его горле, кровь, залившую ковер и платье.
Только тогда я заметила, что мое шитье и ножницы по-прежнему у меня в руке!
Я с криком отшвырнула их через всю комнату, но уже было слишком поздно, о, отец, было уже поздно: мы оба были в крови, он издавал страшные, хрипящие звуки ...
Я не хотела причинить ему боль, я не хотела убивать его, клянусь моей бессмертной душой, но в течение одной или двух минут он замолчал, и, хотя я звала его, пока не сорвала горло, больше не двигался.
Отредактировано Hand$ome (2010-09-08 15:12:43)
Это низость с его стороны.
) за что-то люто ненавидит Эрика и написанием такого фика вымещает на нем зло. Иначе ни чем не могу объяснить такой метаморфозы сущности Ангела Музыки. 
