amargo, рада Вас видеть:). Давно Вы сюда не заглядывали:)

Как интересно -- то, что Вы говорите про отца . Я не осмеливаюсь расспрашивать, но близость к книжному Эрику очень интригует.

А Кристину я вроде и не собиралась "уничтожать"  :nope: . Постараюсь, если получится, ее немного реабилитировать. Потому что "все люди, все человеки", и никто ни перед кем не виноват, тем более в этой истории.

Надеюсь в ближайшем времени выложить еще кусочек -- перед долгим перерывом.

Отредактировано Seraphine (2008-05-24 23:12:04)

Ну вот. Небольшая порция перед долгим перерывом. Может, повеселитесь напоследок .

«А как же та, что спит сейчас там, наверху? Та, которая не только делит с тобой свое время, но и пошла гораздо дальше, разделив постель и подарив тебе свою любовь? Не она ли всего несколько часов назад с легкостью согласилась последовать за тобой куда угодно? Не она ли без малейшего трепета смотрит на то, что ты называешь своим лицом?..» Опять он — Эрик Благоразумный, со своими нравоучениями. Я украдкой взглянул в зеркало. Чудовище смотрело на меня растерянно-недоверчивым взглядом. «Пошел к черту! — привычно отмахнулся я от своего альтер эго. — Не знаю я, что на это ответить! Не понимаю я ее. Ту — понимаю, а эту — нет! Может, ты подскажешь, раз ты такой умный?..» Сейчас начнет молоть чушь о «загадочной русской душе» в духе маркиза де Кюстина, подумал я, но зануда медлил с ответом. В этот миг тишину дома нарушило женское пение, и я обрадовался поводу прекратить этот глупый спор.

Намотав пеструю шаль на голову, как делал это в молодости, я пошел на голос, который привел меня в кухню. У большого стола, в лучах яркого утреннего солнца возилась пышнотелая прислуга баронессы фон Беренсдорф. Очевидно, она только что вернулась с базара и теперь выкладывала из кошелки покупки, томно мурлыкая что-то себе под нос.

Прислонившись к двери, я несколько мгновений разглядывал ее впечатляющие формы, потом неслышно шагнул вперед и встал у нее за спиной. Будто почувствовав мое присутствие, она обернулась.

— А!!! — Задушевное пение сменилось низким утробным рыком, и красавица стала на глазах оседать на пол.

— Тихо-тихо-тихо… Что ж ты так орешь-то?.. — Я зажал ладонью ее перекошенный от ужаса рот.

Чтобы предотвратить неминуемое падение, я обхватил другой рукой ее поперек туловища, успев при этом отметить необычайную мягкость и упругость субстанции, в которую погрузились мои пальцы. Не без труда дотащив пугливую девицу до скамьи, я присел рядом на корточки, все еще не отнимая ладони от ее рта. Сквозь легкую ткань шали я ощущал исходящий от нее острый горячий запах.

— Чшшшш… Барыню разбудишь… Ну-ну-ну… Все хорошо… Не будешь больше кричать?

Она помотала головой. Я отпустил ладонь и, не удержавшись, еще раз с интересом и удовольствием ткнул пальцем в ее сдобный бок. Круглые карие глаза смотрели на меня с немым ужасом.

— Как тебя зовут? Наташа?.. Не надо бояться, Наташа… Ты ведь любишь свою барыню?.. Любишь?.. Скажи!

Она молча кивнула, не сводя с меня дикого взгляда.

— А раз любишь, то желаешь ей добра. Так?

Кивок.

— И не хочешь, чтобы кто-то сделал ей плохо? Хочешь или нет?

Отрицательное мотание головой.

— Вот и хорошо. А меня ты знаешь? Ну, говори, знаешь ведь?

Кивок.

— И кто я? Скажи! Я хочу быть уверен, что ты меня узнала.

— Соседи-с, господин Гарнье… — пролепетала она и, подумав, добавила: — Леонтий Карлыч.

Настала моя очередь удивляться:

— Откуда ты знаешь это имя — Леонтий Карлыч?

— Степан Яковлевич сказывали, камердинер вашей светлости, — еле слышно пояснила она.

Камердинер? Однако! Самомнению охламона можно только позавидовать. Да и времени, судя по всему, он зря не теряет! Я расхохотался, но, быстро спохватившись, продолжил беседу.

— Ну, хорошо, камердинер так камердинер. Значит, ты узнала меня — это главное. А теперь, Наташа, слушай внимательно. — Глядя ей прямо в глаза, я придал своему голосу максимальную убедительность. — С этой самой минуты ты навсегда забудешь, что видела меня здесь в этот час. Никто и никогда — ты слышишь? — никто! никогда! — не должен узнать, что ваш сосед, господин Гарнье — Леонтий Карлыч, — хмыкнув, добавил я, — бывает в этом доме не только днем. Поняла меня? Если только я узнаю, что ты была невоздержанна на язык, пеняй на себя. Я… я… — Мне хотелось, чтобы возможное наказание произвело на нее самое сильное впечатление. — Я сделаю так, что ты исчезнешь — исчезнешь навсегда, и никто и никогда не найдет тебя. Поняла?!!!

Последние слова я проговорил вкрадчивым шепотом, наклонившись к самому ее уху. В ответ она громко застучала зубами. Я видел, как сотрясаются от сильного озноба ее пышная грудь и крутые бока. Вот и отлично! Прежде чем приступить к следующей стадии увещеваний, я позволил себе еще раз попробовать на ощупь ее удивительное тело. Она дернулась и нервно хихикнула от щекотки, по-прежнему не сводя безумного взгляда с моей импровизированной маски.

— Да не бойся ты так, дуреха!.. Да, я очень строгий, но я могу быть и очень добрым. Ты еще узнаешь это, Наташа. Тебе надо только быть благоразумной девушкой и во всем меня слушаться. Тогда все будет хорошо. Я даже разрешу тебе называть себя так, как зовет меня твоя барыня. Хочешь? Решено, отныне будешь звать меня «мсье Эрик». Ну что ты молчишь? Скажи: «Хорошо, мсье Эрик».

— Хорошо, мсье Эрик… — прошептала она, и слезы ручьями потекли по ее серым от ужаса щекам.

— Ну, ладно, Наташа, хватит плакать, — строго сказал я. В самом деле, это уже становилось не смешно. — Я же не собираюсь прямо сейчас тебя наказывать. Займись-ка лучше делом.

Покорно поднявшись со скамьи, она вернулась к своим кошелкам и, как автомат, вновь принялась разбирать покупки. Я же собрался воротиться в гостиную к следующему дневнику. Однако что-то удерживало меня здесь, в этой светлой кухне, рядом с этим жалким существом, столь быстро покорившимся моей воле. Вернувшись назад от самой двери, я сел на стул и, закинув ногу на ногу, стал любоваться неописуемой грацией, с которой эта русская Венера выкладывала в решето свежие яйца. Похоже, я все же изрядно напугал ее: несмотря на прирожденное изящество, странное для столь корпулентной особы, она двигалась скованно, словно во сне. Смотреть на это было неприятно, и я решил исправить положение, а заодно и поразвлечься.

Она как раз собралась положить в решето очередное яйцо, как вдруг оно пропищало тоненьким голоском:

— Наташа, Наташа! Не бойся ничего! Мсье Эрик дооообрый!

От неожиданности красавица охнула, разжала руку, яйцо полетело вниз, и мне пришлось проявить чудеса гибкости и проворства, чтобы поймать его уже у самого пола. Наташа тем временем благополучно рухнула рядом. Кажется, я несколько перестарался…

— Ну-ну-ну, Наташа! Ну что с тобой? — Я помахал на нее салфеткой. — Это же я, мсье Эрик… Я пошутил. Ты что, не веришь, что это сделал я? Ну, смотри! — И я принялся демонстрировать ей свои чревовещательские способности, заставляя говорить то чайник, то ручку двери, то свисающую с потолка керосиновую лампу.

Сидя на полу, она молча переводила круглые глаза с одного говорящего предмета на другой, по-прежнему не понимая, что происходит.

— Ну, хватит, Наташа, вставай! — Я похлопал ее по пухлым щекам, приводя в чувство. Не хватало мне тут обмороков. Еще, чего доброго, маленькая баронесса лишится любимой служанки — моими-то стараниями. — Ну что ты тут расселась на полу? Ты разве не знаешь, что я — волшебник? Добрый, добрый волшебник, — поспешил пояснить я, увидев на ее круглом лице выражение крайнего отчаяния. — Поднимайся, сейчас будут чудеса.

Кое-как взгромоздив ее на стул, я принялся за дело.

Пожонглировав сначала тремя яйцами, я постепенно усложнил трюк, добавив к ним пару луковиц, фарфоровую чашку и пестик от ступки, лежавшие тут же на столе. Не знаю уж, сколько лет прошло с тех пор, как я в последний раз проделывал такие номера, но, как оказалось, сноровки я не утратил. Она, как завороженная, следила за моими руками, и опрокинутое лицо ее постепенно приобретало более осмысленное выражение. Покончив с жонглированием, я отпихнул ногой в сторону то, что осталось от двух разбитых яиц — неизбежное следствие долгого отсутствия практики — и перешел к фокусам — самым примитивным, связанным с исчезновением предметов. Те же яйца, салфетка, спички, бесследно исчезнув на глазах у изумленной Наташи, вдруг чудесным образом обнаруживались в самых неожиданных местах: под перевернутой миской на столе, в чайнике, в кармане ее крахмального фартука, а салфетку я вообще вытащил у нее из-за шиворота. По мере нарастания чудес, взор бедной дурочки светлел и загорался, и, когда я закончил наконец свое выступление, она уже сияла как медный самовар. Ее настроение передалось и мне: в самом деле, приятно было тряхнуть стариной и увидеть, что мое искусство и ловкость по-прежнему при мне, однако времени на сантименты у меня не было.

С удовлетворением отметив, что положение исправлено и потеря прислуги баронессе больше не грозит, я осведомился насчет завтрака. И то правда, сестре милосердия пора было просыпаться, да и сам я давно позабыл о той краюхе хлеба, которой утолял свой ночной голод. Меню, предложенное Наташей, меня нисколько не устраивало: я не русский казак, чтобы есть по утрам кашу и крутые яйца. Быстро сделав необходимые распоряжения и возложив их исполнение на Наташу, я занялся приготовлением кофе. Русская Венера робела и смущалась, однако признаков прежнего ужаса не выказывала, работа у нас спорилась, и через несколько минут по кухне разнесся аромат прекрасного крепкого кофе, а большой серебряный поднос был уставлен всем необходимым для отличного завтрака. Красноречивым жестом напомнив моей новой сообщнице об уговоре, я поспешил наверх — будить сестру милосердия.

В два прыжка преодолев пахнущие воском ступеньки, я остановился перед закрытой дверью и прислушался. Тихо. Ни звука. Поборов неуместную робость, я взялся за ручку. Дверь бесшумно отворилась…

…Она лежала ничком на кровати, уткнувшись лицом в подушку, на которой еще недавно почивал я сам. Солнечные лучи, пронизывая шторы в цветочек, заливали комнату теплым приглушенным светом. Я не понял, спит она или просто лежит вот так, но окликать не стал, а потихоньку пробрался в дальний угол и, вынув из-за пояса оба дневника, быстро положил их на место в бювар. Затем, вернувшись к кровати, осторожно дотронулся до ее плеча. Она вздрогнула и резко села в постели.

— Сударыня, вы знаете, который сейчас час? Можно ли столько спать?

Она молча смотрела на меня недоверчивым взглядом. На растерянном лице постепенно проявлялась робкая улыбка.

— Я думала, ты ушел… — Голос прозвучал тихо и гнусаво: неужели опять плакала?

— Я слишком поздно проснулся, — слукавил я, не желая пояснять, чем занимался остаток ночи. — Мне не стоит выходить отсюда, при свете дня. Нам надо соблюдать осторожность. Я не хочу компрометировать вас, сударыня, — добавил я, наблюдая за ее реакцией.

Отредактировано Seraphine (2008-05-30 13:37:27)