Хорошо, долго думала и решилась. Все-таки я его допишу.
Не судите строго, это была первая попытка аж два махровых года назад. Наивность, дурость и тэ дэ и тэ пэ.  Решила не переделывать, а просто восстанавливать старые записи.
Так шо, вооружившись тазиком, жду тапков и валенков. )))

Глава IV. В которой...ну не знаю..в которой рассказывается история смерти.

Родерик вздохнул и закрыл глаза.
- Хорошо…. Вы хотите услышать мою историю? Что ж… Я не хотел ничего говорить и не хотел ничего рассказывать… Я просто хотел начать жизнь с чистого листа. Увы - это, кажется, так и не получилось. Прошлое странным образом пришло за мной… Наверное, за каждым человеком, неслышно и невидимо, на цыпочках идет его прошлое…И никуда от него не деться…
Итак, как вы, уже поняли, Бетани – моя сестра. Мы близнецы…Я младше ее на пятнадцать минут. Наш отец – лорд Ковенант женился на француженке, Анне Валери…
- Да, некогда приме нашей оперы и прекрасной женщине… - кивнула головой мадам Жири. Призрак чуть печально улыбнулся, погрузившись в воспоминания о том вечере, когда он первый и единственный раз увидел Анну.
- Я не знаю этого… - покачал головой Родерик. - Мать умерла во время родов…более того, судя по всему, виновником смерти был как раз я…. Отец углубился в себя и в свое горе. Когда нам с сестрой стукнуло 15 лет, он с воплем «Она ждет меня!» выстрелили себе в висок. Так мы остались одни. В принципе, мы привыкли быть одни. Близнецы никогда не бывают одинокими… Один знает, что думает другой..Понимаете..близнецовая любовь самая сильная на свете… Но не менее сильна и близнецовая ненависть. Бетани возненавидела меня… Возможно, потому, что я всегда легко относился ко всему, что делаю..Мне все давалось легко. Я прекрасно рисовал, я мог сочинять музыку, я писал стихи… Но мне все это было не нужно.. Да и до сих пор не нужно… Я никогда не ценил того, что имею… Иногда даже и не подозревая, что другим это достается с огромным трудом… Как Бетани… Это сейчас я понимаю, что она всегда завидовала мне, что она всегда стремилась сравняться со мной… А тогда я этого не замечал. Опять-таки потому, что не ценил того, что делал. Мне казалось, что рисовать, писать – это так же естественно и просто, как и дышать… И эта моя легкость, небрежность ранила и злила ее. А возможно, и потому, что я должен был стать наследником всего поместья. Понимаете, несмотря на то, что она была старше меня…пусть только и на пятнадцать минут, но все равно, в случае с близнецами это играет очень большую роль в их негласном соперничестве…так вот, несмотря на того, что она была старше меня, наследство и титул передаются у нас по мужской линии… Только если бы не было меня…тогда она стала бы владелицей поместья и имени… И вот меня не стало.
Родерик замолчал.
- Я все-таки так и не понял, - нарушил напряженное молчание Призрак. – я уже знаю твою манеру говорить загадками и цитатами… Но что же все-таки произошло?
Родерик застенчиво улыбнулся.
- Я умер.
- Все равно не понимаю. – подала голос мадам Жири. – Александр, не будете ли Вы столь любезны, объяснить нам все подробнее и понятнее.
Родерик вскочил.
- Да разве вы и так не понимаете? Бетани убила меня!

В полутемной комнате далекой гостиницы на другом конце авеню Оперы Бетани вздрогнула. Ее сжала внутренняя боль. Все настойчивее и настойчивее в ее голову полезли воспоминания о том дне. Она гнала их прочь, сжимала виски дрожащими пальцами, но ничего не помогало… Перед ее глазами вставал тот солнечный июньский день.

- Это было в июне… Был такой прекрасный день… Мы с Бетани поехали верхом в сторону реки. У нас возле поместья протекала..протекает…река… Берега очень высокие и обрывистые – там когда-то рубили уголь. Мы в детстве любили сидеть там и смотреть на воду. Няня все время боялась за нас, чтобы мы не сорвались вниз…
Так вот.. в тот день мы поехали верхом. Мы спешились у реки, в самом опасном, как я теперь понимаю месте… Стояли на краю обрыва и о чем-то разговаривали.. Я даже не помню о чем.. кажется, о погоде…еще о чем-то какая-то невинная чушь… Я даже не заметил, как Бетани отошла в сторону и зашла ко мне за спину… А потом почувствовал удар.

Бетани тихо вскрикнула через сжатые зубы. Перед ней встало его лицо, его широко раскрытые от ужаса глаза. А потом это лицо – его лицо…ее живое отражение..ее лицо залила кровь…

- Оказалось, что под седло она спрятала старинную отцовскую саблю. И этой саблей ударила меня. Каким-то чудом, благодаря шестому чувству я успел заслониться рукой. Меня спас перстень. Лезвие начисто срубило с него герб, видите....но оно соскользнуло дальше, по касательной задело щеку, горло, ногу… Меня отбросило назад, но я чудом успел зацепиться за край камня. Бетани подошла поближе. Она смотрела на меня.. Нет, даже не смотрела, а рассматривала…Как рассматривают диковинное насекомое…Затем перевернула саблю и эфесом ударила по виску. Следы видно до сих пор. Потом подумала пару минут, и перевернула снова лезвием вниз. Теперь она решила подойти радикально и принялась за руку.
Он осторожно стянул с правой руки перчатку. Вся кисть была изрублена и испещрена шрамами. Удивительно, как только на ней еще сгибались пальцы.

Бетани сжала кулаки и снова ощутила в них тяжесть и холод сабли. Да..тогда она лезвием порезала ладонь. Где-то на ней должен остаться маленький шрам. Она повернула ладонь к лунному свету, провела пальцами левой руки по ладони правой. Да, вот он, тугой узелок шрама…да… И тут же перед ее глазами встала другая рука… Интересно, вдруг отрешенно подумала Бетани, на его ладони линии жизни указывали, что все должно было закончиться именно так?

- Не удивительно, что я удержался недолго. Я сорвался вниз. Очнулся в каком-то гроте. Очевидно, меня туда снесло течением…. Правая нога была сломана. Лицо было залито кровью. Что творилось у меня в душе – лучше и не описывать… Затем я снова потерял сознание…Пришел в себя, судя по всему, только через сутки. Раны начали уже затягиваться, и я ползком пробрался до дома. Там я пробрался в свой детский тайник и перевязался. Я не хотел показываться сестре на глаза. Пусть она считает, что убила меня. Если она пошла на это, значит, ей это было нужно. Отлежался неделю, затем собрал часть наследства и уехал прочь. Так я и оказался здесь. Остальное вы знаете…

Бетани тихо застонала. Тот день… тот день, когда она шарахнулась в испуге от первого же зеркала… Та зеркальная галерея в их поместье… Это был ее самый первый кошмар. Ей приснилось, что он выходит из каждого зеркала, и она должна убивать снова и снова… Ей не было жалко, вовсе нет. Она просто устала, ей просто надоело рубить… И еще…она боялась, что он тоже нанесет удар… ее мучил один вопрос… Как же он мог не предугадать ее действия? Они же были близнецы…они всегда могли угадывать мысли друг друга, почему он не закрылся, почему не защитился? Может он знал? А может, у него был припрятан какой-то сюрприз? И каждый раз, в кошмаре отражений она ждала ,что он нанесет удар первым…Странно..и потом…потом, когда она пришла в пустой дом и вздохнула полной грудью… Ей казалось до этого, что она должна ощущать какую-то пустоту, тоску…одиночество в конце-концов, ведь, как ни крути, а он был единственным родным человеком… Но нет… Она была абсолютна спокойна…Абсолютна спокойна. До холодного, опустошающего ужаса.
В тот же вечер она завесила все зеркала в поместье. Это было нелегкой работой… Но теперь она была совершенно спокойной. Она была совершенно свободной, совершенно.. В ее руках теперь была власть… Власть над собой…а значит, и над всем миром… Теперь перед ней были открыты все пути, и она могла делать все, что хотела.

- Я совсем не удивляюсь, что Бетани приехала сюда…А может, это я предугадал ее мысли и приехал первым… Мы же близнецы… Мы можем чувствовать желания друг друга. Но только я не хочу, чтобы она знала, что я жив.
- Но…
- Нет. Я так решил. И попросил бы не препятствовать мне в моем решении. Кроме того, я хочу, чтобы вы и впредь называли меня Родериком. Александр умер. Его больше нет.

Бетани открыла глаза… Кажется, то неприятное чувство, которое преследовало ее, отпустило. Но на душе остался неприятный осадок. Нет, она совершенно не жалела о том, что сделала. Совершенно…Совершенно. Наконец-то она почувствовала себя свободной. Свободной от того отражения, которое преследовало ее постоянно – днем и ночью. И она знала, знала, знала, что это отражение – гораздо более живое, гораздо более талантливое, чем она. И знала, что это отражение займет ее место. Ее место, которое принадлежит ей по праву. По праву первородства. Всего лишь потому, что он был рожден мальчиком, он должен был получить все. Но он был младше! А она, она была старше не только по возрасту. Она была гораздо умнее, мудрее, взрослее. Но все то, что она получала ценой неимоверных усилий, ценой нечеловеческого напряжения, ценой долгих бессонных ночей над книгами – он получал играючи, словно знал всегда. Она всегда стремилась стать такой, как он и ее еще больше раздражала его легкость, его ребячество. Так не должно было продолжаться долго. Иначе она бы сошла с ума. Поэтому она просто прекратила все одним ударом. Разорвала эту цепь связи.
Бетани погладила кошку, которая, оказывается, запрыгнула к ней на колени в тот момент, когда она металась в бреду. Изабелла…. вот она никогда не предаст, никогда не укажет. Она всегда будет неслышно находится рядом… А вот и еще один друг, соратник и верный партнер… Бетани потянулась к маленькой резной шкатулке, которая стояла на столе. Погладила инкрустированную крышку. Вот он – ее партнер, ее подруга, ее настоящее отражение, отражение ее души. Бетани открыла шкатулку. И медленно, разворачиваясь, как тугая пружина, из темных недр старинного индийского ящичка, поднялась черная блестящая лента. Гадюка. Она пристально посмотрела на Бетани, словно обдумывая бросок. Бетани усмехнулась и показала змее левую руку, на мизинце которой сверкнул перстень с гранатом. Змея замерла, уставившись на кроваво-красную каплю драгоценного камня. Бетани поводила ладонью вправо-влево… Змея, не отрывая холодного немигающего взгляда, повторила движения хозяйки.
Полная луна медленно плыла в небе над Парижем. Она освещала Люксембургский сад, нежно гладила спины химер Нотр-Дама… Она только не хотела приближаться к авеню Оперы. Словно какая-то напряженная нить, словно нерв протянулись сегодня из недр Гранд-Опера к небольшой гостинице в начале авеню. Лунный свет осторожно ступил на этот тонкий дрожащий канат боли и отчаяния, страха и ненависти, самоуверенности и печали и прошелся по нему. Печаль поражения сменилась горечью поражения… Боль сменилась еще большей болью… Свет заглянул в окно гостиницы. Женщина рассеянно гладила кошку, которая сидела у нее на коленях и тихо о чем-то разговаривала с огромной гадюкой. Их троих обнимала ночь, тьма и тьма эта была вовсе не ночная…Это была тьма души женщины.
Так они и сидели в луче лунного света. Рыжеволосая женщина, черная кошка и гибкая гадюка.

Глава 6. В которой слишком много мыслей. Разрушительных мыслей.

Мег мучительно хотелось спать… Она зевала, потягивалась, щипала себя за худые руки, но сон никак не уходил. Совсем даже наоборот – мерно покачивающаяся карета убаюкивала ее… В конце концов, она заслужила отдых. Всю прошедшую ночь она не спала – беседовала с Кристиной… Как, кажется, это давно было! Она уже успела подремать пару минут, и все воспоминания полустерлись, сами став мимолетным сном, видением, иллюзией…
Рауль приехал за ней к самым дверям Оперы. Он весело поприветствовал ее, что-то пошутил насчет ее платья, с усмешкой выслушал ответную колкость… Но Мег почувствовала, что он напряжен. В течение всего пути она пыталась разговорить его, но он отвечал односложно, уходя от многих вопросов, и то и дело пытался перевести разговор в пустую болтовню.
Через час такой фальшивой беседы они приехали в его поместье в ****. Кристина уже ждала ее. Они просто обнялись. И сидели так, обнявшись несколько минут. Затем Мег мягко, но настойчиво высвободилась из объятий подруги.
- Кристина..Кристина..Ты… Ты не хочешь вернуться?
- Нет! – отшатнулась Кристина. – Нет! Только не сейчас…Пока нет.
- Но почему?
- Мег…Не спрашивай…Ты ведь все знаешь..Не прошло и недели после этого безумия, а ты говоришь мне о возвращении. Мне хорошо здесь. Рауль меня любит..
- Кристина…Тебя любит не только Рауль…
Кристина закрыла глаза.
- Так ты..ты видела Его?
- Да.
- И ты…ты не испугалась?
- Чего?
- Его..его лица?
- Нет. Кристина, - поправилась Мег. – я не видела его лица. Но я разговаривала с ним.
- И что? – осторожно спросила Кристина.
- Он любит тебя…
- Мег…пойми…я не знаю, кого он любил на самом деле – меня или мой голос..
- Кристина, тебя! Тебя…
- Мег, я не знаю…Рауль…он на первом же нашем свидании на крыше сказал мне, что любит. А он…он – только когда я уходила. До этого – и разу!
- Но он же хотел сделать тебя своей невестою…
- Да…но он не сказал, что любит меня…Он жаждал только мой голос – и ничего более…Он хотел, чтобы я пела… все.
- Кристина, он тебя любит. Смотри, он передал мне письмо для тебя.
Кристина взяла протянутый Мег конверт. Минуту помедлила. И бросила в камин.
- Что ты делаешь? – вскрикнула Мег.
- Не знаю… - отстраненно ответила Кристина, рассеянно глядя в огонь. – Я не знаю…Я просто боюсь повторения…Я боюсь того безумия…Я боюсь его безумия..
- Кристина, он безумен от любви к тебе…Он плачет…Он не в себе…Он очень страдает…
- Значит, я зря сожгла письмо.. – все так же безучастно ответила Кристина. В ее серых глазах отражалось пламя камина.
- Я привезу тебе еще… Он будет писать тебе каждый день…
- Ты…ты не боишься его?
- Нет…
- Странно…
- Почему? Он не способен причинить зло.
Кристина горько рассмеялась.
- Мег…ты жестоко ошибаешься…
- Кристина..а может, он был вынужден был так поступать?
Кристина резко осеклась и замолчала.
- Кристина… Может, у него не было другого выхода…
- Выход есть всегда… - медленно, словно не веря в то, что она говорит, произнесла Кристина.
- Да…но иногда он ведет через некрасивую дверь.
- Мег, я не знаю…Кристина закрыла глаза и откинулась на подушки. Мег перевела взгляд на то, что валялось рядом…Вышивание…Кристина докатилась до вышивания? Кто бы мог подумать? Видно, она действительно, не в себе… Мег тихо потянула ткань на себя…мужская фигура…Только как-то странно…обычно вышивают, начиная с лица. У той же фигуры, которой работала Кристина как раз не было лица…
- Что странно – раздался тихий голос. Кристина печально улыбалась. – Рауль сказал, что меня это должно успокоить.
- И как?
- Не знаю…да, это действительно успокаивает…Но при этом лезут в голову разные мысли…
- Хорошо, что они вообще есть…- попыталась пошутить Мег.
- Кто – не поняла Кристина.
- Мысли…
- А…мысли…нет..только не эти…только не эти…
- Кристина…Ему тоже приходят мысли…
- Мег! Нет! Не сейчас. Потом…Не надо..Пока…Пока не надо…
- Я могу привезти еще одно письмо?
- Не знаю..привози…не знаю…я ничего не знаю…

Когда Мег ушла, Кристина взяла вышивание. Рисунок был почти закончен. Ей оставалось только лицо. Но она боялась приступать к нему. Она боялась изуродовать лицо… А еще..она не знала, кого именно она хочет там видеть. И она понимала это. И боялась этого. Боялась нарушить свой хрупкий покой. Она взяла иглу и ткнула в пустой овал. Потом еще раз. Еще и еще. На полотне проступила кровь. Странно – тупо подумала она. Как странно…откуда тут кровь. И с секундным опозданием ее полоснула боль. Ах, да, она уколола палец. Как больно…она засунула палец в рот и вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой. Маленькой девочкой в те благословенные годы, когда был жив ее отце, когда она играла с Раулем и ничего не знала ни об Ангеле Музыки, ни о Призраке Оперы… Надо подольше сохранить это ощущение. Она свернулась комочком на кровати, обхватив себя руками.
Рауль заглянул в комнату, чтобы сказать, что Мег уезжает. Он увидел спящую Кристину и присел на краешек кровати.
- Кристина… - шепнул он. – Кристина…
Кристина тяжело вздохнула во сне. Рауль убрал с ее лица непослушный локон.
Сколько испытаний выпало на долю этой девочки… И сколько он еще не знает…И сколько это будет длится? И что он может сделать? Он окружил Кристину заботой…Он следит на каждым подозрительным шорохом в доме…Он всегда рядом с ней. Он пытается предложить ей что-то новое, пытается развеять ее. Он ни словом не упоминает об Опере. И скрепя сердце, позволил ей сегодня утром приехать за дорогими ее сердце безделушками. И Мег… нет, он конечно, доверяет Мег, он знает, что она не причинит зла Кристине… Но все-таки, это лишние воспоминания. Ему так хотелось подслушать под дверью, о чем они говорят! Ревновал ли он – спрашивал он сам себя. И отвечал – нет. Это была не ревности. Ревности сейчас не было места в его сердце. Там поселился Страх. Огромный жирный Страх, который своими стальными когтями медленно драл его душу. Страх за Кристину. Он даже не мог понять, чего же он так боялся. Мести Призрака? Наверное. Но вряд ли..вряд ли тот причинил Кристине зло… Значит он боялся воспоминаний. Воспоминаний о том ужасе, о той неопределенности. И самое главное – воспоминаний о том выборе… Он сделает все, чтобы Кристина не мучалась. Даже если на то потребуется его жизнь.

Призрак сидел спиной к выходу. Последнее время он сидел именно так. Ему казалось, что если он закроет глаза и затаи дыхание, то к нему тихонько подойдет Кристина и погладит по волосам. Погладит по волосам, возможно, по-детски закроет глаза руками и шепнет «Угадай!». Наверное, он угадает не сразу…Хотя…он мечтательно улыбнулся.. с кем он может ее перепутать… Он узнает ее издалека…по дыханию…по биению сердца…своего сердца…
Но – увы! – как правило, он слышал только стук трости Родерика. Или мадам Жири…Правда, он научился определять и различать их… У Родерика была походка человека, еще не привыкшего к своему увечью…Мадам Жири, наоборот, бравировала и щеголяла своей тростью…А Мег..интересно, какие шаги у Мег? Наверное, легкие..неслышные…Она же балерина….маленькая нимфа…Как и Кристина…Они танцевали вместе…Вместе… Кристина была не очень хорошей балериной, честно…Немного тяжеловатой и неуклюжей…Но у нее был Голос…И сердце…доброе и одинокое сердце…сердце, которое услышало его. Но почему же потом это сердце так внезапно оглохло и ослепло?

- Ну что? - жадно спросил Призрак. – Она прочитала письмо?
Мег помедлила, вспомнив хрупкий листок, корчившийся в пламени мраморного камина.
- Да…
- И что? Что она сказала?
- Она…она заплакала…
- Заплакала? Правда? – он схватил Мег за плечи. Та тихо вскрикнула от боли. – Прости, прости, пожалуйста…Ты уверена?
- Да..
- Значит…значит…она меня любит…
- …любит… - эхом откликнулась малышка Мег. Это была ложь во спасение.

Никому не видимый, Родерик укоризненно покачал головой из-за портьеры и тихо ушел. Глупо. Это просто глупо. Нельзя питать в своем сердце умирающую надежду. Кристина…Что она делает? Даже на расстояние она несет зло…Она убивает Призрака. Она медленно убивает Призрака. Кажется, я начинаю ненавидеть Кристину..За что? ЗА то, что она сделала…Но ведь она ничего не сделала! За это и ненавижу… Боже, что с моей головой? Я никогда никого не ненавидел! Что же мне делать? Что… А вот как бы поступила Бетани? Он закрыл глаза и попытался представить себе лицо сестры. Не получалось. Он довольно улыбнулся. Все-таки ему удалось вычеркнуть ее из своей памяти. Как Родерик Ашер похоронил заживо свою сестру Маделин, так и ему удалось похоронить Бетани в своем сердце…Он повернулся к зеркалу. Тогда попытаемся так. Бетани..Бетани..А что бы сделала ты? Отражение пожало плечами и просто ответило: «Убила бы».
- Убила? Ты считаешь, что это выход?
- А почему бы и нет? Если ты считаешь себя достаточно сильным убить ее в своей душе…
- Это надо не мне…
- …если ты считаешь его достаточно сильным, чтобы он сама убил ее в своей душе…
- ..у него это не получится…она как червь подточит все его силы и он умрет
- …тогда убить ее…
- Но…
- Ты спрашиваешь, вправе ли ты сделать это?
- Да..
- Не знаю…в конце концов…выбирай решай думай…я всего лишь иллюзия в зеркале…

Родерик прижался лбом к холодному стеклу. Убить? Ха. Как это просто. Но какое он имеет право? Кажется, его начинает овладевать безумие…Безумие, которым здесь пропитан каждый камень…каждая капля воды…Так. Стоп..это уже не его мысли…Он же никогда не думал об убийстве…А тут его гложет одна-единственная мысль..Убить…

…Убить – думала Бетани. Как это, оказывается, легко и просто. Как это решает все проблемы. Но при этом несет новые. Она не жалела о том, что она сделала..Но как тяжело ей это дается сейчас… Как тяжело…Как тяжело физически ощущать свое одиночество. Как тяжело боятся зеркал. Как тяжело напрягаться при вопросе: «Мадмуазель Ковенант, а у вас есть родственники?». Верю ли в Бога? – задавала она себе вопрос. И отвечала сама себе : «Не знаю». Мы сами выбираем себе путь. Сами..только сами..Наверное, мы сами придумываем себе препятствия и мифы… А потом запутываемся в паутине своих иллюзий. И чтобы освободить от них, нужно владеть иллюзиями других людей. Именно для этого ей нужна Опера. Как можно скорее, пока ее не охватило отчаяние….

…отчаяние..как это страшно..словно бездонная пучина засасывает, поглощает. Липко, мутно, тяжело и душно. Карлотта сидела в полутемной гримерке. Она так и ни разу, за все эти три дня и не включала в ней свет. Никого не было. Совсем никого. Где-то там далеко-далеко кто-то скребся и попискивал. Крысы? Может быть..Может..А может это ставят новый спектакль…Так далеко…Не понятно, люди там или крысы…И неизвестно, что же лучше… Наверное, крысы…Ведь что они могут? Укусить и не более…Раз – и все…И больше им не надо..И они подойдут, раскроют пасть с острыми зубками и укусят. В отличие от людей, они не подкрадутся из-за спины…Они не будут снова и снова бить исподтишка…Боже! Как тяжело…Она боялась зажечь свечу. Она боялась увидеть хоть что-то…Просто боялась… К ней так никто и не приходил за эти два дня…Ни Фирмен, ни Андре, ни эта женщина…Надо выйти..надо выйти самой…Но как страшно!!! Как одиноко!!! Надо перебороть этот страх…Надо просто представить, что он здесь, что Убальдо рядом…Что он просто в соседней комнате…что он вот-вот подойдет…
-Убальдо, я буду ждать тебя в зале – шепнула она. И ответила сама себе из темноты. – Хорошо.

Хорошо…думала Бетани. Итак, эти двое согласны. Остался только виконт. Вроде бы все уверяют, что он с радостью продаст права. Ну что же, хорошо, если это так. А если нет? Тогда придется управляться с тем, что есть. Пусть даже она не будет полновластной совладелицей Оперы, но она будет иметь право голоса. А потом…потом посмотрим..в конце концов, эти пресыщенные юнцы…виконту может надоесть Опера. А потом, может и ей самой надоест она раньше.
- Господа! Осторожнее с занавесом!
В зал, покачиваясь, вошла Карлотта. Бетани напряглась.
- Доброе утро, госпожа Гуидичелии – любезно сказала она.
- д-доброе утро – рассеянно ответила Карлотта. Она озиралась по сторонам и никак не могла понять, что же происходит…Почему зал так разобран? Почему вешают занавес? Новый занавес…Где все…Где Убальдо?… Как страшно, как жутко…Как на нее пристально смотрит эта женщина…Почему-то от ее взгляда вдруг стало так холодно…Так холодно! Надо, чтобы кто-то защитил от ее взгляда..От ее холодного, но такого обжигающего взгляда…
- Убальдо! Убальдо! – закричала она.
Все замолчали. Над залом повисла звенящая тишина. Бетани медленно встала, подошла к Карлотте и резко встряхнула ее за плечи. Ее зрачки сузились.
- Госпожа примадонна – тихим свистящим шепотом сказала она. – Идите вон. Вон. Я позову Вас, когда Вы понадобитесь..

Карлотта невидяще посмотрела на Бетани и ушла. Бетани скрипнула зубами. Ой, чует ее сердце – быть беде. Она села в кресло.
- Господа! Занавес кривится налево!
Она хрустнула пальцами. Черт! Не хватало еще лишиться примадонны!

Что же происходит…Что же делать…Что же делать..Карлотта медленно брела по коридору. Она уже миновала свою гримерку, прошла мимо танцевального зала…Она спускалась по какой-то лестнице вниз, но она не замечала этого. Она не замечала ничего вокруг себя. Только одна мысль медленно грызла ее..Только одна мысль…Только несколько слов.. Вопросов, на которые не было ответов, вопросов, на которые никто уже не мог дать ей ответа. Бесполезных вопросов.. Ненужных..Страшных... Убивающих...
Что же происходит…Что же делать…Что же делать..

Что же делать…Думал Призрак…Что же делать…Кристина меня любит,
сказала Мег. Она до сих пор страдает. Но почему она не вернулась? Может, она боится Причинить боль Раулю? Какая она добрая..Но что же делать? Писать ей письма? Он начал нервно грызть кончик пера…Да..Но если она не может быть с ним..Может, эти письма будет причинять ей боль? Но если бы это было так, то она бы не стала даже читать то, первое, она бы порвала его, сожгла..Но Мег сказала, что она его прочитала… Призрак стал рассеянно водить пером по бумаге… Или не писать… Нет…надо писать..Надо …хотя бы для себя… Он вспомнил это первое письмо…Странно, но в тот момент, когда он написал его, он почувствовал, как боль ушла, притупилась..Он в первый раз писал не требовательно-официально, а очень нежно и с испугом и немного неуклюже…

«Кристина…. Прости меня…Дорогая, прости меня за все… Прости… Я так
не успел сказать тебе самого важного…Я люблю тебя… Как это ни банально звучит, но люблю тебя больше жизни. Ничто для меня не имеет больше значения… Тебя нет рядом…И я умер… Ты была моим голосом…моей душой…Прости меня за все, что я сделал…Пожалуйста… Я ничего не прошу…Наверное, я не заслуживаю даже твоего прощения…Но пожалуйста, пожалуйста, дай мне увидеть тебя еще раз…Ради всех святых…Ради твое Ангела Музыки… позволь демону еще раз полюбоваться тобой» ..
Он предложил тогда Родерику прочитать это письмо. Тот отказался наотрез.
Призрак чувствовал, что тот невзлюбил Кристину и поэтому избегает любых разговоров о ней. Призрак пытался разубедить его, но на все доводы, Родерик парировал: «Если она такая хорошая, то почему она поступила так?» Призрак не находил, что ответить.
Призрак опустил голову. Интересно..все это время, пока он думал, он безотчетно вычерчивал на бумаге одно имя: «Кристина». У него такой дурацкий неровный почерк..Но даже так это имя смотрится так красиво…так беззащитно..так нежно..я так люблю его…люблю эти буквы…каждую по отдельности…люблю…дышу ими..ими живу…Но куда меня заведет эта любовь? Куда? Куда?

Куда? Куда? ….Карлотта шла медленно…она не знала, куда идет..но рядом был Пьянджи…Он вел ее..он шептал ей слова поддержки…Да ,вот он..рядом…вот его тень..
- Осторожно, Карлотта, не упади…
- Спасибо, Убальдо…
- Осторожно, Карлотта, не наступай на эту ступеньку…
- Убальдо..какой ты внимательный…
- А вот на этой развилке надо повернуть направо..
Портьера, бархатная портьера…Как странно…В этих подвалах… Может, она вернулась обратно в Оперу? Она отодвинула ее и неслышно, словно тень, вошла. И даже поначалу не обратила внимания на мужчину в белой полумаске, который сидел за столом.

Глава 7. В которой…Цитаты, цитаты, цитаты.

Призрак отложил в сторону перо. Нет, она так и не может написать это письмо… Он просто не может найти нужных слов…Не может высказать всего, что таится у него в сердце. А зачем тогда писать впустую… Он потер лоб. Что же делать? Ах, если бы можно было прислать Кристине музыку… Да…Точно…Музыку! Ноты… Он же может написать ей письмо не словами, а нотами… Ноты...Ноты… маленькие символы божественного гласа.. Их так мало – всего семь..И так много – целых семь.. Ими можно выразить все: радость, боль, отчаяние, страсть… Нет эмоции, которую нельзя было бы выразить в музыке..Хотя.. нет..есть. Есть. Злоба. Злобу нельзя выразить в музыке. Ревность. И для ревности тоже нет места на нотном стане… Нет места ни для чего, что бы разрушало…Музыкой можно выразить лишь Творение..Лишь акт Творчества… Лишь только Истину и Добро..Красоту и Любовь… Только так..Только здесь…Только в Музыке…И не надо слов..Не надо букв… Не надо точек и запятых… Не надо ничего..только музыка… Музыка и Человек. Человек, которому эта музыка предназначена…

Через пятнадцать минут он уже шел с этим листком к фортепиано. Он сел и стал играть. Что он видел в этот момент? Что представлял? Кристину? Наверное…Он не знал..Наверное…Он представлял все самое хорошее, что у него было в жизни… А самое хорошее в его жизни – это Кристина…И самое плохое – тоже… Пальцы дрогнули и стройная мелодия запнулась. Он вздрогнул от внезапной дисгармонии. Да… Музыка не выносит зла…Она не выносит обиды… Она, как и человек… Он вздохнул и закрыл глаза. Надо снова представить тот момент, когда он думал, что Кристина останется с ним на всегда. Тот момент, когда он был по-настоящему счастлив, потому что жил Надеждой… Тот момент..Где же он? А, да…вот…. Он стал играть дальше. Божественные звуки поднимались все выше и выше. Они бились о каменный потолок, ломали крылья и камнем падали в озеро. Но он этого не замечал. Он наслаждался моментом Творчества...моментом Рождения…Рождения звука, рождения чувств, рождения того, что сильнее человека – рождения Музыки… В ней было то, что он уже писал и то, что еще только дремало в его душе. В ней был весь он. И в ней была Кристина… Его мысли, его надежды…Надежды о ней…. Он не просто играл, он думал музыкой….И он понимал, что из нее проступает тема так и недоигранного «Дон Жуана»..Так и недоговоренные слова… Те самые слова…

Past the point
of no return
the final threshold -
the bridge
is crossed, so stand
and watch it burn . . .

И тихий голос за его спиной запел…
We've passed the point
of no return . . .

Призрак оглянулся и замер. К нему медленно, цепляясь за стены, с полубезумным, остановившимся взглядом шла Карлотта.

Она тихо бормотала:
- Боже! Как это красиво! А Убальдо? Для Убальдо будет партия? Я бы
хотела, чтобы он пел Дон Жуана…Вы ведь никогда не слышали, как он поет? Нет, не в опере, а по-настоящему… Я тоже когда-то пела по-настоящему…Да…Я когда-то пела так, что сама Анна пообещала прийти на мой триумф. И она когда-нибудь придет. Я жду ее. А после спектакля я представлю ей Убальдо и попрошу, чтобы она была свидетельницей на нашей свадьбе….Да.. Да… Сыграйте еще...Это так красиво.. Это божественно… Я хочу это спеть… Ведь я могу это спеть, правда? Правда? Ну скажите, что это правда?…. Ну пожалуйста… Мы споем вместе с Убальдо… Мы будем петь по-настоящему…Потому что эту музыку можно петь только по-настоящему…Пожалуйста… Сыграйте еще. Сыграйте…Сыграйте…
Ошарашенный Призрак покорно и осторожно коснулся пальцами клавиш. Он что-то импровизировал, даже не осознавая, что именно. Кажется, это была опять вариация «Дон Жуана». Но в этот момент его в первый раз в жизни не интересовало, что он играл. Расширенными от ужаса и неожиданности глазами он наблюдал за Карлоттой.
Та, закрыв глаза, раскачивалась. Казалось, что она не осознает, где находится и что делает. Она обхватила руками плечи, и что-то тихо пела сама себе… Совершенно не в такт… Время от времени она касалась кончиками пальцев висков… И тут Призрак понял, ЧТО поет Карлотта.
…Саван бел, как горный снег,
Цветик над могилой;
Он в нее сошел навек,
Не оплакан милой…

Он захлебнулся воздухом и прекратил играть. Карлотта вздрогнула от внезапно наступившей тишины и открыла глаза. Обвела туманным взглядом все вокруг. Затем подошла поближе к инструменту и коснулась одной из клавиш дрожащими пальцами. Где-то в глубине рояля запела струна. Карлотта улыбнулась, вновь услышав далекое эхо только ей слышимой музыки.
Затем пошатнулась и упала. Призрак едва успел подхватить ее.

Бетани постучалась в гримерку Карлотты. Раз. Два. Затем толкнула дверь.
- Госпожа Гуидичелли! – позвала она в темноту.
Ответа не было.
- Госпожа Гуидичелли!
Все также тишина.
Ч-черт! Ну теперь куда она подевалась? Как тяжело обо всем заботиться самой! Надо будет все-таки оставить господ Фирмина и Андре в качестве своих заместителей. Конечно, если виконт де Шаньи все-таки решит продать ей Оперу. Да, кстати…К слову о виконте. Самое время наведаться к нему… Бетани развернулась и ушла, не забыв аккуратно и холодно прикрыть дверь.

Мадам Жири удивленно вздернула брови, когда Призрак поманил ее пальцем из-за угла. Она быстренько направила стайку девочек по кратчайшему пути – до их комнат и незаметно растворилась в полутьме коридора.

- Карлотта? – ее изумлению не было предела.
- Да…Она пришла сюда…
- Пришла…сама? – Жири явно не верила.
- Нет, я притащил ее сюда! – язвительно воскликнул Призрак. Карлотта застонала во сне. Жири покачала головой.
- И что ты теперь будешь делать?
- Я не знаю… - Призрак выглядел растерянным. – Я не знаю…
- Тебе не жаль ее?
- Я не готов пожалеть ее… Так сразу…
- Так ты не знаешь ее историю?
- Нет.
- Так послушай…

Через полчаса мадам Жири встала и тихо вышла. Призрак сидел, не двигаясь. Он не ожидал услышать того, что ему сейчас рассказали. Он был не готов. Он привык делить мир на черное и белое, не признавать полутонов, и знал, что в мире было больше черного. Но он был не готов понять и принять то, что маску носит не только он. Он был не готов принять другую Карлотту. Пока не готов…
В зал, тяжело опираясь на трость – к изменению погоды у него всегда дико ныла нога – вошел Родерик. Призрак приложил палец к губам, чтобы бывший покойник не слишком стучал палкой.
Родерик посмотрел на Карлотту и покачал головой.
- Она сошла с ума. – тихо сказал он.
- Я знаю, - так же шепотом ответил Призрак.
- Да…а знаешь, что было этому причиной?
- Я даже знаю, кто был этому виной…
Родерик хотел что-то сказать, но, столкнувшись взглядом с Призраком, промолчал. Затем пожал плечами и ушел.
Призрак сидел возле спящей Карлотты, раскачиваясь как от зубной боли. Впервые в жизни он испытывал угрызения совести. Вот этот человек, который единственный оценил его музыку… Человек, который, будучи столь же отверженным, просто пошел другим путем. Своей защитой она выбрала нападение. А он…он просто добил ее… Как же так… Как он ошибся… Неужели он тоже может ошибаться? Но нет.. .Он же свободен от предрассудков, от предубеждений… Но неужели он тоже может ошибаться… Неужели он ошибся…и в Кристине?

Нет… не может быть.. Надо выяснить это… Надо написать ей письмо. Надо ей рассказать все. Ведь..ведь она любит его… так сказала Мег. А Мег не может обманывать…
Он тихо задернул портьеру и вернулся к столу. Взял перо и стал его автоматически покусывать. Что же написать? Вернее, как это написать?

Сзади тихо кашлянули. Это опять был вездесущий Родерик. Он стоял за спиной и скептически смотрел на письмо. Призрак попытался скрыть листочек, но понял, что это поздно. Он развел руками. Родерик пожал плечами и сел в кресло.
- Итак, ты хочешь написать ей письмо? –
- Да..но меня душит так много слов..и я не знаю, что сказать… Если бы это была музыка… О, если бы это была музыка!! Только в музыке я живу… Я написал для Кристины музыку..но… я боюсь, что она не поймет всего… Слова…Нужны слова..которые звучали бы как музыка…
- Слова могут стать музыкой…Стихи…
- Я знаю..но я не могу подобрать нужных слов
- Я могу
- Ты пишешь стихи?
- Нет…Я знаю их слишком много..Бери бумагу…Сейчас я скажу тебе твои слова…
Он подался вперед, оперся подбородком на трость и грустно улыбнулся.
- - Любимая, в сердце взгляни,
Растет в нем святое древо,
Листья дрожат, как огни,
Питает их радости чрево.
От блеска лучистых плодов
Небесные звезды мерцают,
Незримые корни стволов
Невидимо в ночь прорастают.
Неслышно трепещет листва,
Рождая все волны мелодий,
Сомкнувшись, мой слух и уста
Волшебную песню находят...
- Да! Боже, как точно!
Родерик снова улыбнулся.
- Гениально, правда? Я знаю этого поэта…Гениальный мальчик…
- Как его зовут?
- Уилли…Уильям Батлер Йейтс…Когда-нибудь..когда о нас забудут все… его имя будет знать весь мир. Но слушай дальше…

- …Юпитер проходит свой круг,
Сжигая всех дней наших пламя,
На север кружась и на юг
Неведомыми путями.
Крылатых сандалий ремни,
Волос потрясенные пряди,
Забота и нежность во взгляде:
Любимая, в сердце взгляни. ..

Его голос внезапно стал жестким.

- …….Демонов, ада исчадий,
В черном зеркале не ищи,
С отвагой и верой во взгляде
Их облика не трепещи;
Там образ растет роковой …

Он прищурился.

- ….Злого древа из ночи мглистой:
Ствол под снегом полуживой,
Обуглены ветви и листья.
Но сгинет все зло по весне
В пустотах зеркального ока,
Что создано было во сне
В минуту усталости Бога.
Там на голых ветвях сидят
Безумные вороны страсти….

Призрак побледнел.

- ….Когтями скребут и кричат
Их злые голодные пасти;
Ветер нюхают впереди
Громко машут крылами; право!
Нежный твой взгляд станет отравой,
В черное зеркало не гляди….

- Вот и все…Больше не надо ничего говорить…
- Мег отнесет ей это письмо!
Родерик усмехнулся.
- Ну-ну….
- Ты не веришь?
- Наверное нет…
- Почему?
- Не знаю…
- Подожди.. – догадался Призрак. – Ты..
- Да. Я никогда не любил. Поэтому я не верю в любовь.
- Но как…как это можно?
- Очень просто – пожал плечами Родерик. – Более того, я и не хочу любить.
- Но почему?
- Не знаю… Не хочу и все. Мне кажется, что это лишнее. Это лишнее…Это туманит разум…Заставляет рассудок принимать необдуманные решения…
- Ты так боишься за свой рассудок.
- Да. Потому что я знаю, что единственное, что останется со мной – это мой разум и мои знания. Поэтому всеми силами я стремлюсь сохранять ясность мысли.
- Но это же чудовищно!
- Почему?
- Но человек..без любви.. Это же не человек…
- Это просто красивые слова. – он снова пожал плечами - А вот скажи мне ты, человек, испытавший любовь…Ты не жалеешь о том, что любишь?
- Нет.
- Нет? – Родерик выглядел удивленным. Он явно не ожидал такого ответа. – Но..почему?
- Потому что я ценю эти мгновения…Потому что….Потому что ради них стоит жить…Потому что любовь – это самое чистое и самое благородное чувство на свете…Ты очищаешься через него..Ты искупаешь все свои грехи, пройдя через очистительный огонь Любви… Ты можешь творить только когда ты любишь…Я не знаю..Как тебе объяснить… Ведь тольок любовь снимает все маски. Она обнажает чувства и души. Ты слышишь музыку, ты видишь прекрастые картины. Ты мечтаешь, ты надеешься. Ты живешь. Ты дышишь….
- Интересно… - задумчиво произнес Родерик. – Ты говоришь практически стихами… Я никогда не понимал стихов о любви. Они говорят одними и теми же штампами..используют одни и те же образы..даже в опере с первых же тактов можно понять, что это любовный дуэт. Я не люблю любовных дуэтов..Они всегда затянутые…
- Потому что для влюбленных мгновение кажется вечностью…
- Не знаю…
Он вздохнул и откинулся назад.
- Правильно говорят, «циник – это разочаровавшийся романтик»
- Но ты ведь никогда не любил..Как ты можешь разочароваться?
- Значит, это мой задел на будущее.
Они замолчали. Родерик что-то чертил тростью по полу. Призрак задумчиво обдирал перо.
- Почитай еще. – попросил он.
Родерик улыбнулся.
- Я никогда не читаю просто. Я говорю ими.
- Тогда скажи ими.
- Хорошо. Но тебе это может не понравиться..
-
… Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?
И ночью бледный страх... хоть раз когда-нибудь
Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали?
Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?…

Он откинулся назад и заложил руки за голову.

…Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?
С отравой жгучих слез и яростью без сил?
К вам приводила ночь немая из могил
Месть, эту черную назойливую гостью?…

- Хватит! – Призрак стукнул рукой по столу. Чернильница покатилась по полированной поверхности, разливая кроваво-красные чернила. – Хватит! Это невыносимо! Это слишком похоже на правду! Это слишком ..правда!
Родерик пожал плечами.
- Я предупреждал… Стихи – это сгустки эмоций. Иногда мне кажется, что когда я испытаю эти эмоции наяву, то я никогда больше не буду читать стихи….
Он тяжело встал и пошел к выходу. На самом пороге он оглянулся и с лукавым огоньком в глазах произнес:
- Радость, скорбь - узора два
В тонких тканях божества.
Можно в скорби проследить
Счастья шелковую нить.
Так всегда велось оно,
Так и быть оно должно… - и показал язык.

Пресс-папье выбило пыль из портьеры в паре дюймов от его головы. Родерик посмотрел на предмет столь меткого метания, который подкатился к его ногам, и прищурился:
- Однако… Впредь буду осмотрителен в месте проведения литературного ликбеза.
«Сволочь» - добродушно подумал Призрак. – «Какая замечательная сволочь». Он было улыбнулся… но улыбка сползла с его лица. Он услышал тихий стон из-за занавески. Карлотта… Он встал и отдернул портьеру. Когда-то…кажется, совсем недавно…Да..три месяца назад… он точно так же стоял и смотрел на спящую Кристину в тот самый вечер после премьеры «Ганнибала», когда в первый раз привел ее к себе. Тогда он был полон надежд и от этого был самым счастливым человеком в мире. Он боялся даже вздохом нарушить покой Кристины. Ему казалось, что в тот вечер в его подземном доме поселились Красота, Доброта и Счастье. И он не знал, что надеяться ему оставалось еще лишь день. Он вздохнул. Затем прислонился горячим лбом к камню. Теперь все изменилось. Боже, как все изменилось. И он сам изменился… Он был не готов к тому, что может ошибаться… И все-таки…Неужели он ошибся и в Кристине? Неужели? Неужели…

Глава 8.

- Дорогая, к нам снова гости, - Рауль стоял у окна и наблюдал за приближающейся к особняку каретой. – Ты… - он запнулся. – Ты ждешь кого-то?
Кристина подняла голову от книги. Она сидела в кресле, свернувшись калачиком, и рассеяно скользила взглядом по страницам какого-то бульварного романа, особо не вникая в содержание, поглощенная своими мыслями. Поэтому смысл вопроса не сразу дошел до нее.
- Нет – после паузы недоуменно ответила она. – Нет… Мег приедет только завтра. А больше никто не знает, что я здесь…
Рауль истолковал ее паузу рассеянности по-своему. Он повернулся, наклонив голову, и внимательно посмотрел на Кристину. Та спокойно выдержала его одновременно изучающий и встревоженный взгляд. В самом деле, даже если Призрак и уже знает от Мег, что она здесь, то не будет же он разъезжать в карете у всех на виду! Для этого нужно быть уж совсем ненормальным! Это понял и Рауль. Ему даже стало стыдно за свою подозрительность. Но мягкий голос Кристины развеял все его тревоги.
- Рауль, дорогой, больше никто не знает, что я здесь… Кроме, разве что, мадам Жири… Но Мег рассказала, что сейчас в Опере большие проблемы и мадам плотно занята с балетом, так что вряд ли у нее есть время…
- Опера! – перебив ее, хлопнул ладонью по подоконнику Рауль – Опера! Точно! Как я забыл! Господа Фирмен и Андре написали мне, что одна дама хочет купить Оперу и собирается навестить с этой целью меня.
- Тебя? – удивилась Кристина.
- Ну да. Не забывай, что все-таки я фактический владелец Оперы. Поэтому неудивительно, что для окончательного решения вопроса они решили обратиться ко мне.
Конечно, как она могла забыть, что по большей части Опера принадлежит Раулю. Кристина как-то настолько разделила свою жизнь на «до-Событий» и «после», что совершенно забыла об этом. Продать Оперу? Продать Оперу… Она даже не успела почувствовать себя владелицей ее… и вот – надо продать…
Она подошла к Раулю и выглянула из-за его спины в окно. Карета уже подъехала к дому. Из нее вышла красивая женщина в черном платье и оценивающим взглядом знатока окинула особняк.
- Рауль – Кристина схватила его за рукав. – Рауль, мне она не нравится.
- Кристина, дорогая.. – немного нервно рассмеялся Рауль. – Ну она-то чем может быть опасна? Это же не он?
- Н-нет…
- Кристина…Я понимаю, что любое напоминание об Опере тревожит тебя. Но пойми… Тебе нечего опасаться. Нечего. Я рядом. Если не хочешь, не встречай ее. Не хочешь?
- Рауль, извини, но нет…
- Все в порядке, не беспокойся…Жди меня… Я быстро разберусь со всеми делами и вернусь к тебе.
Рауль поцеловал ее в лоб и вышел.
Женщина стояла около лестницы и задумчиво поглаживала суровые морды каменных львов. Ее верхняя губа слегка подергивалась, словно она пыталась подражать статуям в их гневном навеки застывшем рыке.

- Добрый день, мадам…
- Мадмуазель, - сухо ответила женщина, не поднимая головы. – Мадмуазель Бетани Ковенант. – она посмотрела на Рауля. - Мы договаривались с вами. Я по поводу покупки Оперы.
- Да-да, конечно. Прошу Вас пройти в дом.
Рауль сделал приглашающий жест рукой и хотел галантно
поддержать женщину за локоть. Но та холодно и категорично отстранилась от него. Рауль незаметно пожал плечами. Англичанка… Наверное, у них не приняты подобные жесты вежливости. Он провел даму в зал. Она огляделась по сторонам. В этом взгляде за доли секунды промелькнуло все: приблизительная оценка стоимости, уважение к вкусу хозяев…

Бетани огляделась.
- А где ваша молодая жена? Мне сказали, что…
- Нет.. – рассмеялся Рауль. – Слухи поторопились. Мы не женаты. Пока… Но это вот-вот случится. Я обещаю прислать вам приглашение на свадьбу.
- Спасибо. – наклонила голову Бетани. – Но все-таки, где прелестная Кристин?. Мне бы так хотелось познакомиться с ней… говорят, что она прекрасная певица.
- Да..в этом слухи не врут. Но она.. она не здорова..
- А может она ревнует вас ко мне? – низким доверчивым шепотом спросила Бетани.
С лица Рауля сползла улыбка. Бетани рассмеялась.
- Простите меня. Наверное, во французском обществе не приняты такие шутки.
- В-все нормально. Простите это вы меня… Так что Вы хотели?
Бетани была удовлетворена. Она очень удачно грубоватым намеком ошеломила виконта. Теперь его внимание будет рассеяно и она сможет повернуть дело в свою сторону.
- Я бы хотела купить Оперу.

Кристина сидела в своей комнате. Купить Оперу… Ей стало грустно. Наверное, если Опера будет во владениях Рауля – даже если они никогда больше не побывают в ней., ей будет легче…. Боже, пусть Рауль откажет этой женщине! Она боится ее…

- Ну вот.. – Рауль откинулся на спинку кресла. – Вот и все. Поздравляю, мадмуазель Ковенант, теперь Вы – владелица Опера Популер. Но..можно задать Вам один вопрос?
- Задавайте? – рассеяно ответила Бетани, внимательно перечитывая договор.
- Зачем…зачем Вам Опера?
- Вы действительно хотите знать? –она подняла глаза и усмехнулась.
- Да…
- Ну что ж.. – Бетани аккуратно сложила бумаги. – Если Вам так хочется знать. Власть.
- Что?
- Власть. Самая большая власть в этом мире – власть над душами людей. Опера – это то место, где все, независимо от их положения и статуса становятся рабами. И в этот момент я буду повелевать ими!
- Странные слова.
- Нет, это реальные слова. Но прошу прощения, мне пора… ждут дела в Опере. Можете меня не провожать.
В дверях она столкнулась с Кристиной.
- Девочка, я возвращаю вам вашего жениха, - снисходительно улыбнулась Бетани. Кристина проводила ее взглядом.

Бетани вышла из особняка Шаньи и вздохнула всей грудью. Ну вот, теперь она – владелица Оперы. Полновластная! Она с восторгом щелкнула каменного льва по носу свернутым в трубку договором. Ты слышишь? Опера теперь – моя! Моя! И в первый раз за долгие годы она счастливо и искренне рассмеялась.

- Ваша сестра купила все права на Оперу – сухо сообщила мадам Жири.
- И что? – не менее сухо, тон в тон, поинтересовался Родерик. На днях он припер откуда-то великолепную картину Дега и теперь пытался пристроить ее в углу между портьерой и зеркалом. Картина не влезала. Родерик сосредоточенно пытался доказать ей обратное.
- Как что? Скажите, что нас ждет, чего нам ожидать… Повлияйте на нее, в конце концов.
Родерик пожал плечами и стал заинтересованно отколупывать позолоту с рамы.
- Послушайте…она взрослая женщина. Она очень умный и властный руководитель. Она создана для власти. Поэтому она будет, несомненно, очень полезна для Оперы. Но..я не хочу иметь никаких дел с ней. Как Родерик Ашер замуровал свою сестру, так и я навеки похоронил Бетани в своем сердце. Мы больше не родственники.
Мадам Жири покачала головой.
- Но разве так можно?
- Можно… - он присел на корточки за картиной, пытаясь нашарить там какой-нибудь выступ. Его голос стал совсем глухим. – Можно… Только не дай Бог, вам дойти до такого, чтобы сделать это тоже.
- Кстати… - мадам подошла поближе. – Вы…Вы надолго здесь?
Взъерошенная голова Родерика вынырнула из-за картины.
- А что? – он оперся подбородком о верх рамы. – Я тут кого-то не устраиваю?
- Нет… - поправилась мадам Жири. – Я имела в виду..вы же не скоро еще нас покинете?
- А что?
- Послушайте…Вы же видите, что он к вам начинает привязываться…
Родерик помрачнел.
- Да. Только не знаю, почему.
- Послушайте…если вы уйдете…У него не останется никого…
- Подождите..а вы? А Мег?
- Я…понимаете…прошлое…в прошлом был один случай…
- У всех нас есть свое прошлое, - понимающе кивнул головой Родерик. - Хорошо..я постараюсь… Во всяком случае, неделю я еще буду здесь…

Прошла неделя…За ней – еще одна. Жизнь в Опере шла своим чередом. К постановке готовилась новая опера – «Веселая вдовушка». Уже были сооружены декорации, нарисованы афиши. Новая владелица Оперы давала интервью всем газетчикам, которые восхищались ее умом и деловой хваткой. Господа Фирмен и Андре тоже никуда не делись. Бетани взяла их в свои помощники. Это означало, что она занимается исключительно всеми делами, которые связаны с мифом об Опере. А на них сваливаются разные разборки с недовольными своей зарплатой балеринами и борьба с пьянством на работе. Эта борьба пока складывалась не в их пользу. Теперь по вечерам в полутемных коридорах угрюмо клюкали не только рабочие сцены, но и хрупкие балерины. Наутро последствия этих задушевных бесед были налицо. Точнее - на лице. Мадам Жири ворчала, что слава богу, что девушки работают ногами. Главное – после спектакля вовремя улизнуть за кулисы и не попадаться на глаза поклонникам. В наиболее прискорбные утра мадам угрожала, что омолодит весь состав. Состав хихикал. Тогда она грозилась, что уйдет. Это действовало. Как бы девочки, да и взрослые примы, ни боялись мадам Жири, они хотя бы знали, чего от нее можно ждать. Периодически на репетициях появлялась Бетани. Это действовало сильнее холодного душа. Нет, она не орала, не ругалась… Но ее строгий и холодный вид приводил даже самых расшалившихся девочек в чувство. Они помнили, что им рассказали костюмерша мадам Руэ. В тот вечер она проходила мимо кабинета директрисы и уже издалека заметила, как около двери с виноватым видом топчутся Фирмен и Андре. Наконец они глубоко вздохнули и вошли. Мадам Руэ приникла ухом к замочной скважине.
- Итак – прозвучал спокойный холодный голос директрисы.
Директора замялись. Мадам Руэ было видно, как они переминались с ноги на ногу.
- Итак? – не повышая тона, еще раз спросила Бетани.
- Нет… Еще нет… - наконец выдавил из себя Андре.
- Нет? Почему? – директриса была абсолютно спокойна. Словно она спрашивала, заколосилась ли рожь в предместьях Лиона, а не говорила о делах собственной Оперы.
- Мы..не успеваем – взял слово Фирмен.
- И снова я повторю это слово – почему?
- Рабочие не успевают в срок…
- Ну хорошо, я сама займусь этим. А вас..вас… ждут бумаги. Надеюсь, вы не разучились хотя бы писать! – все таким же ровным голосом промолвила она. Но тут же раздался глухой удар и шелест. Мадам Руэ, не дыша, смотрела в скважину. Бетани, не изменившись в лице, ни дрогнув ни единым мускулом, швырнула в бывших директоров всю стопку деловых бумаг .которые лежали у нее на столе. Те не попытались даже закрыться. Затем она развернулась и так же спокойно направилась к двери. На пороге она остановилась и, стоя спиной к Фирмену и Андре, сказала:
- Господа, поверьте, со мной лучше не ссориться.

А потом мадам Руэ сама видела, как здоровенный Шарль Вало стоял перед директрисой белый как полотно. Та не говорила ни слова, только внимательно рассматривала Шарля как диковинное насекомое. После этого рабочий не пил пять дней подряд. Неудивительно, что девочки боялись директрису.
Бетани, конечно заметила, как толстая костюмерша пыталась спрятаться в полутемном коридоре, но не подала виду. Пусть боятся… Надо же им кого-то бояться. Вот, какая была хорошая легенда – Призрак Оперы! Да… жаль, что это всего лишь легенда… Хотя…надо бы узнать. А то как хорошо иметь такого невидимого помощника, который держит всех в страхе и дисциплине…

Сам же потенциальный невидимый помощник и не подозревал, что сам факт его существования чрезвычайно заботит новую директрису. В эти дни для него не существовала ни Опера, ни внешний мир, ни что-либо еще. Он был полностью поглощен только своей перепиской с Кристиной. Он безжалостно гонял Мег чуть ли не каждый день. Та послушно ездила к Кристине и наблюдала за судьбой очередного трепетного письма. Сначала они сжигались в камине, а потом..потом в один прекрасный день Кристина стала складывать их в шкатулку.
- Потом…потом прочту… - тихо ответила она на немой вопрос Мег.
Потом прочту…она не знала, правду ли сказала она… Но после того, как Рауль продал Оперу, ей внезапно стало дорого все, что было с ней связано…

Мег же врала. Она врала Призраку каждый вечер. Да, Кристина любит его..Да.. но она пока не может до конца разобраться со своими чувствами…Надо только дать ей время…
Время шло…

Мег влюбилась… Да, она полюбила его. Она понимала, всем своим недетским разумом понимала, что это невозможно, бесперспективно, неправильно..что она не имеет никакого права..И ни за что не признается в этом. Но она ждала каждого дня, чтобы прийти туда и, рассказывая о Кристине, просто наслаждаться тем, что этот необычный человек рядом с ней. Она ничего не рассказывала ему о себе..Да его это и не интересовало. Она понимала ,что единственный шанс увидеться с ним – это прийти с новостями о Кристине… И она старалась делать это как можно чаще. Она ценила каждую минуту. Она понимала ,что в то время, когда она с ним, она теряет время..безвозвратно уходят репетиции, что она никогда уже не нагонит своих подруг..Но она не могла уйти. Она знала, что она нужна ему. И это стоило всего на свете.
Но сегодня она поняла, что не может встать. Все тело горело… Мама потрогала ее лоб и озабоченно подняла брови. Затем пришел врач. Он долго прослушивал дыхание Мег, а потом покачал головой, и сказал, что по меньшей мере, недельку ей придется провести в постели. Мама помрачнела.
- Ну что? – спросила она, садясь на край кровати Мег. – Добегалась?
- Мама… - всхлипнула Мег. – Я должна пойти туда…Должна..
- Нет. И не вздумай. Ты чуть было не подхватила воспаление легких. Нет.
- Но мама…он ждет меня.
- Мег Жири! Я сказала, нет! Если хочешь, то я скажу ему, что ты заболела…и придешь потом…
- Но мама…Кристина…
- Так. Разговор закончен. И не вздумай ослушаться.

Мадам вышла из комнаты и задумалась. Что-то тут было не то..Что-то..но что? Она зашла в пятую ложу и трижды стукнула по колонне. Она знала, что колонна внутри полая и уже через минуту звук дойдет до комнаты на берегу подземного озера.
Она ждала Призрака возле подсобки рабочих. Он появился как всегда тихо.
- Да? Что случилось?
Мадам с нежностью посмотрела на него. Да..мальчик вырос… Как он вырос… Он теперь взрослый мужчина… Сколько они пережили вместе… Она спасла его..Он помог ей…Потом он стал виновником величайшей трагедии в ее жизни… Они долго не разговаривали… Именно тогда он решил стать всемогущим Призраком Оперы и общаться с миром исключительно сухими и повелительными письмами… Именно тогда… Потом лед в душе мадам Жири растаял и она хотела бы вернуть былую дружбу… И вот, события месячной давности сделали так, что это вновь произошло… Как же не нарушить эту хрупкую дружбу…Как?
- Послушай, Мег заболела.
- Да? – судя по голосу, Призрак встревожился. – Не опасно?
- Нет…просто простуда…Но сегодня она не придет к тебе. И завтра тоже… Ей лучше полежать недельку… Не расстраивайся, это я запретила ей приходить..а она так хотела!
- Это очень грустно – Призрак был заметно огорчен. – Я могу как-то помочь?
- Нет, спасибо…Мы сами справимся. Только я тоже пока буду появляться пореже. Хорошо?
- Хорошо.
Он исчез тенью. Мадам посмотрела ему вслед. Да…мальчик вырос…

Призрак вбежал в свою импровизированную библиотеку. Родерик нависал на стремянке у книжной полки, листая очередной покрытый плесенью томик стихов. Поистине, это был какой-то буквенный маньяк…
- Мда? – не отрываясь от книги, промычал он.
- Мег заболела. – сказал Призрак.
- Угу, - все так же рассеянно промычал Родерик.
- Ты не понял? – Призрак тряхнул стремянку. Родерик ахнул, выронил книгу и уцепился за полку.
- Ты с ума сошел?
- Мег заболела.
- Я понял. Я предупреждал. Не стоило ей в одном пеньюаре бегать сюда. Угробил девочку, монстр…
- Мег заболела…и она больше не может ездить к Кристине.
- Я так и думал, что тут скрывается чистый эгоизм.
- Прекрати, - Призрак тряхнул стремянку еще раз. Родерик ухватился за полку покрепче.
- Между прочим, если я останусь красным пятном на этом великолепном полу, то убирать придется тебе.
- И не подумаю. Надо отвечать за свои слова.
- Мда? – Родерик незаметно напряг мышцы на руках. – А что тут, как не чистый эгоизм? Ведь тебя волнует не здоровье маленькой Мег, а то, что ты пару дней не сможешь получать свои шпионские сведения о Кристине. Я вообще поражаюсь, что ты еще помнишь, как зовут Мег… Да и меня не называешь Кристиной…
Стремянка грохнулась на пол. Родерик скептически посмотрел на нее сверху. С последним словом своей неосмотрительной тирады он умудрился зацепиться за полку и болтался там, напоминая нескладную летучую мышь.
- Между прочим, это жестоко.
Затем спрыгнул на пол. Наступив на изуродованную ногу, поморщился. Посмотрел наверх.
- И не жалко было угробить меня?
- Нет. – резко ответил Призрак и сел в кресло. – И когда-нибудь я это сделаю.
- Хм…В таком случае лучше это сделать на людях.
- Почему?
- Дабы возродить легенду о кровожадном Призраке Оперы. Бетани же не платит тебе?
- Пока нет.
- - Ну тогда будет платить…А если узнает, кого ты так театрально пристукнул – ты ведь сделаешь это красиво, не так ли? – то с радостью выплатит и премию! Ну не надо тянуться до очередного тяжелого предмета! Это уже становится банальным. В конце концов, сейчас большими темпами развивается индустрия огнестрельного оружия. Так что думаю, тебе с твоим темпераментом стоит прибарахлиться мушкетом, вместо этих архаичных канделябров…или пресс-папье…или бюстика…ммм…бюстика кого? Ага, бюстика Вольтера. И не надо так угрожающе поднимать его. Правда, не страшно и даже не смешно.
Он дохромал до стола и сел на него, проигнорировав стул.
- Ну что ты хотел сказать?
- Мег заболела.
- Я это уже понял. Я вовсе не похож на ангела исцеления. Да и ты тоже. Так что дело вовсе не в Мег. Кристина?
- Да…Кристина сейчас живет у Рауля в ******.
Родерик начал постукивать каблуком по ножке стола.
- Я знаю. Пара сотен лье от Парижа. Не так уж и далеко.
- Да, совсем не далеко… Можно управиться за пару часов.

Раз-два-три…Раз-два-три… Каблук выстукивал ритм вальса.

- Что ты мне предлагаешь? Заменить Мег?
- Послушай..я не могу без нее…я хочу знать, что она делает, как она..хоть так я чувствую, что она рядом.
Родерик чуть поморщился
- Ты же знаешь, что я недолюбливаю ее. Причем это еще мягко сказано.
- Пожалуйста!
Родерик вздохнул и добродушно взглянул на Призрака.
- Хорошо… Я сделаю это…Только потому что ты этого хочешь…Только потому, что ты этого просишь…

Раз-два…Раз-два.. Ритм вальса сменился тактами похоронного марша.

- Но поверь моей интуиции, нас ждет беда.
Глава 9.

Призрак стоял, заложив в руки в карманы, и размышлял. Итак, что мы имеем? – спрашивал он себя. И сам же себе отвечал – ничего. Ни-че-го. Мы с тобой имеем ничего. Абсолютно. Более того, мы с тобой, дорогой мой Призрак Оперы запутались окончательно. Где ложь, где правда? Любит ли его Кристина? Что имела в виду мадам Жири и на что намекал Родерик? Отдавать ли Оперу Бетани? Продолжать ли играть свою роль дальше? Как быть с Карлоттой? Сколько вопросов… И ни одного ответа…
Карлотта… он чувствовал, как в его сердце начинает таять лед, когда он думает о примадонне. Хотя…Какая она сейчас примадонна? Она слабая, отчаявшаяся женщина… И он виной тому, что произошло с нею.
…В тот вечер, когда она потеряла сознание, он принес ее обратно в гримерку. Ему не хотелось, чтобы у него в подземелье находилась другая женщина..Другая женщина, кроме Кристины. Мег была не в счет. Мег была тоже отчасти Кристиной. Эхом ее. Вестью… но не более. Карлотта же… Карлотта лежала на кровати и ее мокрые от беззвучных слез ресницы чуть подрагивали. Призрак задумчиво смотрел на нее…Как страшно быть ослепленным ненавистью..Тогда начинаешь давить всех вокруг… Карлотта тихо застонала. Призрак наклонился и убрал с ее лица локон непослушных каштановых волос. Девчонка… Взрослая девчонка…Она заигралась…Она просто заигралась…А он так зло разбил все ее игрушки… И ничего не вернуть. Ничего не вернуть. В первый раз в жизни он ощутил это. Ничего в этом мире нельзя вернуть… Уходит время, уходят люди…Мы опаздываем сказать самое важное…Мы не успеваем увидеть самое главное… И ничего не вернуть… Никогда. Никому. Ни для кого… Он наклонился над Карлоттой. И тихо шепнул:
- Прости меня, пожалуйства.
И услышал в ответ сонный шепот:
- Конечно, Убальдо…Я прощу тебе все…
Призрак отшатнулся в сторону, как ошпаренный. Боже…что же он наделал… Его горло свело судорогой… Боже мой… Еще ни разу в жизни он не испытывал вины… Даже тогда, перед мадам Жири… А сейчас он чувствует, как к горлу подступает жаркий комок слез… Боже мой… И он растворился в темноте комнаты…

…В тот вечер он решил тоже начать игру. Он думал долго. Очень долго. Он понимал, что если он решается на этот шаг, то обратного пути у него уже не будет… Но так было надо… В первый раз в жизни он думал не о себе…И даже не о Кристине..Он думал о Карлотте…Кто бы мог подумать, - горько усмехнулся он – кто бы мог подумать еще месяц назад, что он будет так переживать за нее…Кто бы мог подумать… Он пойдет на эту игру, на этот спектакль…Зачем? Так надо… Но ты не боишься, что еще сильнее измучаешь ее? Я не знаю… не знаю… не знаю…

Кто-то за спиной Призрака чихнул. Он оглянулся. Это был Родерик. Он сидел в кресле и задумчиво расковыривал тростью дырку в полу.

- Ну что? – нетерпеливо спросил Призрак.
- А? – рассеянно переспросил Родерик.
- Что Кристина? Ты же был сегодня у нее?
- Да…да.. «Ну что же нового в Париже, Сирано? – Что нового? Да..да… - Я жду мою газету»…
- Это не смешно. – жестко ответил Призрак.
Родерик вздохнул.
- Прости..я неудачно пошутил.
- Я знаю, что ты не любишь Кристину…
Родерик горько усмехнулся и запрокинул голову.
- ….ты не любишь Кристину, - продолжил Призрак. – Но пойми, у меня нет иного выхода. Только ты можешь мне помочь…Расскажи, пожалуйста.
Родерик снова вздохнул, не опуская головы и разглядывая трещины на потолке.
- Поверь, у Кристины все нормально. Сегодня они с Раулем весь день провели дома… Она читала твои письма…Я умею быть невидимкой... Я незаметно подкладываю письма на подоконник ее спальни каждое утро..А потом она читает их...
- Спасибо…Правда, большое спасибо… - Призрак крепко обнял Родерика и вышел.
Родерик еще раз вздохнул и наконец-то опустил голову. Глаза его были полны слез.

Чего-то у меня зачесались глаза – подумала Бетани. Странно. Она потерла их рукой. Она устает…Да, она устает… Слишком много на нее свалилось. Как тяжело все время быть сильной. Даже если эта сила и стойкость в крови… Нет. Не раскисать. Осталось еще чуть-чуть. Совсем чуть-чуть. Через неделю премьера. И слава. У нее будет слава. Тогда и можно будет отдохнуть. А сейчас – не раскисать.
- Ну какого черта вы поперли декорацию туда? Вы что, хотите сломать ее? Тогда запомните, что в этом случае лес будете изображать сами. А топоры у дровосеков будут настоящие!
Как все-таки тяжело работать с идиотами! Хотя с умными работать еще тяжелее. И страшнее. Хотя интереснее. Всегда приятно иметь дело с сильным соперником. Как давно у нее не было сильного соперника. С того самого момента, когда…Да, с того самого момента, когда она навсегда распрощалась со своим живым отражением…
Ну и кто меня сейчас трогает за плечо? Нет, ну кто меня трясет?
- Мадмуазель Ковенант? – Фирмен выглядел обеспокоенным. – Мадмуазель Ковенант. Вы выглядите уставшей… Может, вам лучше отдохнуть? А мы пока последим за рабочими.
Отдохнуть? Это хорошо..В конце концов, если она оставила этих двоих своими помощниками, то путь они делают часть работы. Пусть наблюдают за расстановкой декораций…

Она зашла в свою комнату. Подошла к зеркалу. Да, теперь она уже не боится зеркал. Более того, она их даже любит… Ведь в них она видит только себя себя…
…Мда…Выгляжу я неважно… Более того, даже удручающе… Сколько я сегодня спала? Три часа? Мало..Мало..Надо отдыхать. Ведь она лицо Оперы. Честно говоря, на саму Оперу ей наплевать… Но в вечер премьеры она должна выглядеть великолепно. Ничто не должно помешать ее триумфу.
…Боже, как я устала…

…Боже, как я устала – думала Карлотта. Как я устала…Что мы сегодня делали? Ах да, репетировали новую оперу…Глупую оперу… Ля-ля-ля… «ах, моя душечка я люблю тебя…ля-ля-ля»..Что они знают о любви? Что они знают о настоящей музыке? Вот Убальдо знает…Он знает… Он договорился с таинственным композитором написать для нее оперу. Специально для нее. Поэтому Убальдо и не играет в спектакле, который ставится сейчас. Он работает с новым композитором…Специально для нее… Глупые люди шутят над ней, говорят, что Убальдо умер… Ну да, конечно… Это же Париж. Это же Опера. Здесь забывают сразу. Здесь достаточно исчезнуть на пару дней – и ты для них уже мертв… А она-то знает, что Убальдо жив. Она знает… Ведь каждый вечер она закутывается в теплую накидку, тайком от всех поднимается на крышу Оперы, садится у ног Аполлона и слушает такой родной голос Убальдо, который рассказывает ей о планах на будущее. Он никогда не показывается - говорит, что он сбросил вес и хочет, чтобы это стало для нее сюрпризом. И ладно… Пусть играет, если так хочет… А еще он поет. Такая чудная, такая красивая музыка… Это действительно будет великая опера. И у Карлотты там главная роль… Иногда она тоже поет… Они поют дуэтом. И Карлотта в те редкие минуты, когда ее голос парит на сонным и глухим Парижем, понимает, что она поет по-настоящему…Поет душой… Поет, как она пела двадцать семь лет назад… Перед Анной…Потому что это настоящая музыка. В ней настоящие чувства, настоящие страсти…А не это глупое «ля-ля»… Как она хочет как можно скорее спеть эту таинственную оперу! С Убальдо… А потом они поженятся…И уедут отсюда…Далеко-далеко…

Родерик, как всегда, занимался своим любимым делом – разбирал книги. В принципе, в этот момент ему не был нужен никто. Он вдыхал текст, пил его, дышал им..Он читал старые строки давно умерших поэтов и вновь и вновь переживал их страсти, жил их жизнями. Он читал моментально, не разбирая букв и слов, и если бы его в этот момент спросили о прочитанном – то он не смог бы ответить… Он был погружен в книги, как в воду…Дочитав очередную, от откидывался назад и внезапно понимал, что уже пятнадцать минут почти не дышал. И он глотал этот воздух, чтобы через пять минут нырнуть снова…
На этот раз это был Блейк. Родерик открыл его.
….Словом высказать нельзя
Всю любовь к любимой.
Ветер движется, скользя,
Тихий и незримый.
Я сказал, я все сказал, что в душе творилось.
Ах, любовь моя в слезах,
В страхе удалилась.
А мгновение спустя,
Путник, шедший мимо,
Тихо, вкрадчиво, шутя
Завладел любимой…

Родерик побледнел и захлопнул книгу.

Мег плакала в подушку. Как некстати была болезнь! Как она хотела увидеть его!!! Вот уже неделя, как она не встает с постели. Она так давно не видела его! Ей так хотелось туда – под Оперу, на берег подземного озера. Чтобы просто побыть рядом… чтобы услышать его голос… чтобы увидеть его глаза под маской…. Час…два…пять минут…неважно…но только снова увидеть его!

Родерик ходил кругами, периодически останавливаясь, и прислоняясь лбом к холодному камню. Что же делать? Что же теперь делать? Как он вляпался…Как он по-глупому вляпался… Что же теперь делать? И сам себе отвечал – ничего. Ничего с этим поделать нельзя… Об этом даже нельзя никому рассказать. Он криво усмехнулся, представив реакцию на свои слова…Что же теперь делать? Держаться…Держаться до последнего…А потом? А потом все закончить.

А наверху месье Рейер пытался руководить оркестром. Шла репетиция «Веселой вдовушки». Одна из последних репетиций. Через три дня – премьера. Бетани сидела на последнем ряду, рассеянно ковыряя обивку кресла. Пока все идет как надо. Все идет хорошо. Даже слишком хорошо… Неужели в кои-то веки у нее что-то получилось? Неужели наконец она смогла что-то сделать сама? Неужели она тоже – гений? Она тоже достойна жить в этом мире, а не пребывать в тени брата. Неужели она тоже что-то может? Как приятно..
- Госпожа Гуидичелли – ваш выход!
Карлотта вышла на сцену.
- Со второго такта! «Пастушок, пастушок, подойди ко мне поближе!» И – раз!

- «…Past the point of no peturn….»

- Что Вы поете?! – истерично выкрикнула Бетани со своего места.
Карлотта стушевалась. Что она поет? Ах, да… «Торжествующего Дон Жуана».. Но нельзя… Нельзя…. А что надо петь? Да, да .. «Веселая вдовушка» Она начала:
- «Пастушок, пастушок…»

- Нет, подождите! – Бетани быстрыми шагами уже шла по проходу. – Что Вы сейчас пели?
- Н-не знаю…Не помню…
Бетани прищурилась. Полубезумная примадонна – это наказание. Но даже, если она потеряла рассудок, у нее остался голос. Но что это она пела? Какая красивая мелодия…
- Вы утверждаете, что не знаете, что Вы пели? – Бетани стала раздраженно постукивать перстнем по спинке кресла.
- Н-нет… - растерянно повторила Карлотта – в этот момент она сама себе верила. – А что? Что я пела?
- Нет, ничего, мне показалось.. Очевидно, Вы просто сфальшивили… Продолжайте.
Бетани вернулась на свое место. Интересно, что же все-таки попыталась спеть Карлотта?
Глава 10.

Родерик взял томик Блейка. Помедлил секунду и раскрыл его наудачу.
- …Ты мне нанес, как друг, удар коварный сзади,
Ах, будь моим врагом, хоть дружбы ради!
- Это уже не смешно, - сказал он и швырнул книгу в огонь. Затем подумал, вздохнул, выгреб ее из камина.
- Прости – шепнул он. – Ты-то ни в чем не виновата

За этим занятием и застал его Призрак.

- Да так…Погорячился… Теперь уже не исправить.. – Родерик виновато поглядел на полуобгоревшую обложку.
- Да..не исправить.. - рассеянно произнес Призрак. – Иногда так хочется исправить всего лишь одно слово…
Родерик поднял голову.
- Какое?
- «Да» или «Нет»…
- И, как я понимаю, из уст Кристины?
- Конечно…. – из чьих же еще?
- …И что тогда будет? – Родерик вздохнул и встал с корточек. - Хочешь это знать? Хорошо…
Он подошел к Призраку поближе, взял за плечи и заглянул в глаза. Прямо в зрачки. «Интересно…а глаза у него зеленые» - автоматически отметил Призрак – «Хотя нет…черные…странно..какого же они цвета?»

- Вы испытываете мое терпение - выбирай! – крикнул Призрак
- Да, - сказала Кристина.
Ничего не произошло. Ничего не произошло СЕЙЧАС. Но словно электрический импульс побежал по годам и десятилетиям…
Молодой журналист на полпути в Оперу вдруг развернулся и зашагал в сторону Люксембургкого сада.
В полутемных павильонах киностудий по всему миру и во всех последующих веках расплавились бобины с кинопленкой.
Актер, которого называли «Человек с тысячью лиц», чихнул прямо в свою пудреницу. Облако белой пудры осело на зеркало, похоронив под собой воспоминания о новой роли.
«Лучший человек-невидимка» провел пальцами по своему лицу. Он только что думал, как бы на нем смотрелась маска. Но чья? Через мгновение исчезло и воспоминание о маске.
Молодой, но уже известный композитор тряхнул головой и в изумлении уставился на телефонную трубку, которую держал в руках. Он же хотел позвонить своему другу, что бы предложить ему идею нового мюзикла…но какую? А, бог с ней…Другая придет…
«You eyes see but….» - певица, которую вызвали для озвучивания оперной партии в новом ужастике, вдруг закашлялась и поняла, что не знает, зачем здесь находится…
Известная певица, в очередной раз рассказывала на своем концерте трогательную историю о том, как ее бывший муж в первый их вечер написал эту песню, которую она только что спела…а какую песню?…она забыла…
Итальянский режиссер вдруг осекся на полуслове в разговоре со своей дочерью…он же хотел предложить ей главную роль в своем фильме…А теперь даже и не помнит, о чем говорил…Нет, пора завязывать с легкими наркотиками…

И сотни, тысячи людей во всем мире вдруг ощутили в своем сердце пустоту…На мгновение…Потому что в следующий момент уже забыли о том, что в их сердце что-то было…

- Ну что? – тихо спросил Родерик.
- Что..что это было? - спросил Призрак. Он никак не мог прийти в себя от этого видения.
Родерик пожал плечами.
- Не знаю. Сон…Мне не дано видеть сны… Но я могу дарить их другим…Сны о будущем..о прошлом… о том, что могло бы быть…
- Подари мне такой сон. – попросил Призрак.
- Пойми…я знаю, что ….вернее, КОГО ты хочешь в нем увидеть…Но я не управляю снами…Если я подарю его тебе, то сон будет развиваться по своим правилам…
- Пожалуйста…какой угодно..пожалуйста…
- Хорошо….
Родерик сделал пригласительный жест рукой. Призрак сел в кресло. Родерик снова посмотрел ему в глаза. «А теперь - карие» - вновь некстати подумал Призрак. Родерик протянул вперед открытые ладони.
- Только запомни гениальные слова, - тихо сказал он.
… В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир - в зерне песка,
В единой горсти - бесконечность
И небо - в чашечке цветка…
- …И небо – в чашечке цветка– тихо повторил Призрак. Он почувствовал, как его веки тяжелеют. И как приходит сон.

И тут…неслышно…неощутимо…. какая-то невидимая сила вышла из открытых ладоней и понеслась выше…выше…выше…она скользнула в гримерку примадонны…в кабинет директрисы Оперы…и маленькое поместье в Руане…

…И небо в чашечке цветка…

Родерик сидел на берегу подземного озера и водил пальцами по воде. Он научился дарить сны после своей «смерти», но сам с тех пор их не видел… Интересно, что же люди все-таки видят? Как хочется тоже понять, что его ждет… Как же он вляпался… По-глупому… Ему надо понять, что делать дальше… А как? Как понять? Надо узнать будущее… Надо рискнуть и узнать будущее. Но знание будущего не спасло Эдипа… Но он же умнее старого грека. А что ему даст знание будущего? Возможность переломить ход истории? Но что принесет это? Может, еще худшие беды…
Решено. Он резко встал. Решено. Я хочу узнать будущее. Я хочу знать, что происходит и к чему это приведет. Я просто запутался. И я хочу узнать, где кончик этой веревочки событий, которая связывает меня, как пойманного зверя.

… Цыганский цирк, а по совместительству и ярмарка, уже давно закончили свою работу. С уходом дня из нее исчезли благородные парижане, разодетые мамаши, толстые дети, грубые крестьяне и неумытые ремесленники. Теперь здесь царили настоящие хозяева этой жизни – наглые нищие, юркие цыгане и жадные бандиты. Родерик шел мимо темных вагончиков и всей кожей ощущал, как их темноты на него пристально смотрят чьи-то кровожадные и завистливые взгляды. Он сжал трость покрепче. В принципе, если что, то в серебряный набалдашник залит свинец. Так что пару черепов он раскроит с одного взмаха. А там.. Там уже посмотрим. Значит, такова была судьба… Хотя это по меньшей мере пошло – сдохнуть на какой-то ярмарке. Фи.
Около одного из шатров его словно остановила неведомая сила. Цветастый, проеденный крысами полог приподнялся, и вышла старая цыганка. Она внимательно посмотрела на Родерика.
- На сегодня цирк закрыт. И вообще, не советую шататься здесь по ночам.
- Я думаю, что я уже пришел куда мне надо.
Старая цыганка хитро взглянула на него.
- А так, тебе надо погадать? Какие же вы все одинаковые..Что ж вас так тянет-то сюда и за одним и тем же… Яхонтовый ты мой, позолоти ручку, узнаешь все-все-все… - внезапно засюсюкала она. – Позолоти, изумрудный… Я скажу тебе… Так ты хочешь узнать прошлое, будущее или настоящее?
- Я хочу узнать правду – сказал Родерик на наречии ромалов.
Цыганка замолчала.
- Для тех, кто знает наш язык, открыты все двери – после паузы сказала она. – Заходи, я скажу тебе все бесплатно.
Родерик нагнулся и зашел в шатер.
- Дай руку, - сказала цыганка.
Родерик стал высвобождать правую ладонь из перчатки.
- Подожди… - сказала цыганка. – Ты же левша.
- Да, - чуть заметно улыбнулся Родерик.
- И пишешь зеркально.
- Да. Никто не может прочитать мой почерк. А мне так удобнее записывать мысли. Но как…
- Тогда давай левую.
Родерик послушно подал левую ладонь. Цыганка ловко пробежалась по ней сухощавыми пальцами и внимательно посмотрела на Родерика.
- Странно..очень..странно… Я не должна гадать тебе…
- Почему?
- Ты же вызываешь сны
- Ну и что?
- Это дар… И мое гадание – тоже дар… А мы не можем работать друг с другом. Я не могу гадать тебе, а ты не сможешь вызвать у меня сон. Человек с даром повинуется иным силам, чем другие люди…
- Но ты же хоть что-то можешь увидеть?
- Конечно… Вся наша жизнь – всего лишь пасьянс. Судьба раскладывает нас нами пасьянс…
- Интересно, какая я карта в этом пасьянсе…- задумчиво промолвил Родерик.
- Об этом не знает никто, - пожала плечами цыганка. – Никто. Карты ложатся рубашкой вверх…И более того…
Он взяла старую засаленную колоду. И …вытащила из нее даму треф, сияющую нетронутой новизной.
- Смотри внимательно, - сказала цыганка. Затем провела сухой морщинистой ладонью по карте – и она превратилась в ветхого туза пик.
Родерик усмехнулся.
- Я тоже так могу.
- Ты так и делаешь. – спокойно ответила цыганка. – Пасьянс Жизни не стоит раскладывать фигурами вверх. Он все лгут… Разве ты так и не понял, что все вокруг – это один большой маскарад? Все носят маски… Все ломают себя…Все идут против своей природы… Все носят маски…все… - она стала задумчиво поглаживать свой хрустальный шар, покрытый жирными отпечатками пальцев.
- Но это же необходимо, - возразил Родерик. – Маски нужны как защита…Как…ну не знаю… Они как одежда…Весь мир носит маски…
- Дорогой мой… - усмехнулась цыганка. – Маски бывают разные. Можно просто припудрить носик, а можно надеть на себя стальное забрало…
- Но что в этом плохого? – недоуменно спросил Родерик.
- Ничего, - пожала плечами цыганка. – Только то, что тогда маска снимается вместе с кожей…

- Кстати – вдруг сказала цыганка. – Я знала твою мать
- И что?
- Она пришла ко мне и спросила, что ей делать – выходить замуж или нет.
- И что вы сказали ей?
- Я сказала, что ее поступок решит очень много. Хочешь увидеть сон?
- Да…
- Закрой глаза.

… «Погадай мне, Берта, погадай, пожалуйста» - попросила девочка. Цыганка погладила ее по рыжим волосам, взяла ее за подбородок и заглянула в ее чистые и доверчивые глаза.
- Зачем, Анна? Зачем тебе знать будущее?
- Мне интересно, что случится…
- Случится то, что сегодня я тебе гадать не буду…но ты придешь ко мне через 15 лет с этим же вопросом.
… «Погадай мне, Берта, погадай, пожалуйста» - попросила молодая женщина. Берта посмотрела в ее все такие же по-детски чистые и доверчивые глаза.
- Зачем, Анна? Зачем тебе знать будущее?
- Мне интересно, что случится…
- Ты хочешь знать, выходит ли тебе замуж или нет?
- Да…
- Анна… Через неделю твоя судьба переплетется еще с одной судьбой… И именно твое решение о замужестве решит очень многое…
- Но как..что будет?
- В одном случае закончится твой жизненный путь… Но появятся новые странники, которые пойдут в том же направлении… В другом случае… - цыганка вздохнула. – В другом ты будешь единственным светом и опорой для одинокой души…. Решай сама… Ты, только ты сама можешь принимать решение.
- Но в каком случае что случится?
- Я не скажу тебе… Действуй, как тебе велит сердце…
- Спасибо, Берта…
- Не за что…
Анна вышла из шатра. Пронзительный холодный ветер заставил ее закутаться потеплее. Одинокая душа…Она будет опорой для одинокой души…Несомненно, это Эдвард….Ее Эдвард, лорд Ковенант… Значит, Бог на стороне ее замужества. Но что это за странная фраза про новых путников?
…Через два года она поняла, что это были за странники. Но с осознанием этого пришла ночь. И Анна Валери закончила свое путешествие по юдоли скорби…

Родерик открыл глаза. Сколько же лет этой цыганке?

Цыганка закурила.
- Рок…. Судьба и Рок шествуют по свету… Ты должен был сегодня прийти сюда…Именно сюда.
- Почему?
- Потому что твоя судьба переплетена с человеком, чья судьба тесно переплетена с моей.
- То есть…не может быть..
- Да.
- Но откуда вы это узнали?
Цыганка пододвинулась.
- Я знаю очень много. И ты знаешь очень много. Я читаю тебя как книгу.
- То есть…Вы знаете его?
- Да…Я знала его ребенком. И даже раньше
- Вы – его …
- Нет, я не его мать…Но знала ее.
- Кто она была?
- Не скажу. Ко мне пришла женщина и спросила про свое будущее. И я сказала ей, что у нее родится мальчик. Она спросила о его будущем. И я сказала, что его будущее пока не определено…Что только ее желание может создать ему будущее. Она спросила, какие есть варианты. Я сказала, что это может быть обыкновенный и очень счастливый ребенок… А потом я замялась… поняла, что должна сказать правду, но тогда она выберет именно этот вариант… Она переспросила: «А второй?»
Дым от крепкой папиросы поднимался вверх и постепенно заполнял собой все пространство комнаты…

«А второй?» - нетерпеливо спросила женщина, лицо которой скрывала вуаль. Цыганка вздохнула. «Слава…его ожидает слава…у него будет талант…»
- Так это же великолепно! – воскликнула женщина.
- Нет…это совсем не великолепно …он будет несчастен…
- Но слава! И талант! А остальное у него будет! У него будет счастье, деньги, почет!
- Нет…не надо..не стоит…пусть он будет обыкновенным ребенком…так будет лучше
- Нет! Я хочу второй вариант! Что надо для этого сделать?
- Ничего – покачала головой цыганка, глядя на песочные часы, - вы уже сделали все…Вы просто захотели этого…Вы захотели этого…А расплачиваться придется ему…

- ….А потом у нее родился мальчик…

- А потом?
- Потом она принесла его мне…

- Ты накаркала мне ЭТО. – женщина швырнула женщине маленький сверток.
Цыганка развернула полотно. В свертке был мальчик. Лицо мальчика было необычным..но на своем веку цыганка видела и не такие уродства. Она вздохнула. Что ж… То, о чем она предупреждала, сбылось
- Ты сама хотела этого. Я предупреждала. Ты хотела для ребенка славы. Но ты хотела ее ценой его счастья. У него будет слава. Ты оправдаешь свою фамилию, дитя гордыни.
- Я не хочу воспитывать урода.
- Мы все так или иначе уроды. Некоторые – на лицо, а некоторые – в душе. Этому ребенку нужно материнская любовь в большей степени, чем кому-либо другому.. – она посмотрела на эту женщину. Женщину, в глазах которой не было материнского чувства. Интересно, а если бы ребенок родился нормальным, она бы стала ему хорошей матерью? - задала сама себе вопрос. И сама же себе ответила – нет. - …Но ты не сможешь дать ему любви. Ты никому никогда не давала любви. Ты дитя роскоши, гордыни…Ты дитя света. Того самого света, который погружен во тьму. Ты блуждаешь во тьме… Ты думаешь, что это дитя дьявола? Да, наверное, так оно и есть…Только этот дьявол – ты…
Женщина рассмеялась из-под вуали:
- Как бы то ни было, но я сейчас вернусь в свой дом, а ты останешься здесь. И мы посмотрим, кто из нас блуждает во тьме.
Она развернулась, чтобы уходить.
- А ребенок? – тихо спросила цыганка, уже зная ответ.
Черная фигура оглянулась.
- Вы с ним очень хорошо смотритесь. Но вот мой подарок ему.
Она бросила цыганке пару золотых.
- Это ему на славу.
И ушла.
- Vade in pace – сказала цыганка ей вослед….

- А потом?
- Потом…потом цирк уехал в другой город…
- А потом?
- Потом я ушла в другой цирк…
- А мальчик?
- Он остался там.
- Но почему вы оставили ребенка?
- Послушай… - цыганка медленно выдохнула дым в лицо Родерику. – Когда-нибудь ты поймешь, что нельзя препятствовать судьбе. Все будет так, как должно быть, даже если это будет иначе. И не надо бороться с Роком…
- Но кем была его мать?
Цыганка наклонилась к уху Родерика и шепнула что-то. Родерик удивленно поднял брови.
- Но как….
Цыганка усмехнулась.
- Увы - все мы люди… Все мы тщеславны… И никакое покаяние не загладит нашу вину.
Вдруг она резко щелкнула пальцами.
- Все! На этом все!
Родерик встал.
- Спасибо большое. Сколько я вам должен?
- Нисколько… Ты должен был сюда прийти… Да…. ведь и тебе тоже пожелали?
- Что? – удивился Родерик.
- Ты ведь родился очень слабым. И мать с последним вздохом пожелала тебе долгую жизнь. Чтобы ты сделал то, что не успела сделать она.
- И что?
- Зря.
- То есть?
- Зря…Ты поймешь это.
- Когда?
- Когда поймешь.

Родерик помедлил на выходе из шатра. Ему так о многом еще хотелось ее спросить… Цыганка словно прочитала его мысли.
- Иди…мы еще с тобой встретимся… И не раз…Только запомни…
- Что? – жадно спросил Родерик.
- Самое главное в жизни – это успеть.
- Что? – переспросил он.
- Самое главное – это успеть вовремя… Иди…А то опоздаешь.

Родерик стоял перед воротами монастыря ****. В небе кто-то чирикнул и тут же он почувствовал приятную тяжесть теплого тельца возле уха. Это воробей сел к нему на плечо и стал пощипывать волосы. Родерик попытался его согнать. Воробей недовольно пискнул и, проворно переступая, перебрался на другое плечо, спрятавшись под отложной воротник. Родерик усмехнулся. Так его, улыбающегося, и застал привратник монастыря.
- Чем обязаны? – недовольно поинтересовался тот.
- Мне нужна настоятельница монастыря, мать Беатрикс..
- По какому делу? Вы же знаете, что монастырь женский? Так что если дело не важное, то…
- Передайте матери Беатрикс, что у меня есть новости о Маргарите Глориа.
Привратник пожал плечами и прикрыл дверь. Родерик вздохнул и прислонился в воротам. У него еще шанс уйти. Или все-таки продолжить начатое дело. Воробей закопошился на плече. И чего он там забыл? Кажется, это та же самая птаха, которая скакала у его ног в тот день, когда приехала Бетани. Кшшш. Он снова попытался пальцем спихнуть малютку. Тот недовольно клюнул палец. Тьфу-ты, черт!
- Не поминайте дьявола всуе! Вы же все-таки в монастыре! - Родерик обернулся. Перед ним стояла высокая пожилая женщина в черной сутане.
- Вы мать Беатрикс?
- Да. Зачем я вам нужна?
- Я хочу кое-что рассказать вам о Маргарите Глориа.
- Она умерла. – ответила настоятельница с каменным лицом.
- Но…как…А да, ну конечно…конечно она умерла…Само собой…Тем не менее, у меня есть новости, которые может быть, заинтересуют мать Беатрикс.
- Нас в этом монастыре не интересуют земные новости…
- …новости о сыне Маргариты.
Мать настоятельница пристально посмотрела в глаза Родерику.
- Пройдемте.

Родерик шел за настоятельницей по церковному двору. Мимо неслышными тенями, потупив взгляд, сновали монашки. Родерик украдкой разглядывал настоятельницу. Красивая женщина…Сколько ей? Лет шестьдесят…Или больше… Непонятно…Словно годы ледяной глыбой застыли в ней. И лицо…Красивое лицо.. Такое, наверное, лицо должно быть у порока…Оно притягивает, оно гипнотизирует, оно лишает рассудка…Но от лица матери Беатрикс веет благочестием и холодностью…Холодностью красоты кладбищенских ангелов… Такое ощущение, что это не женщина, а чистый ангел. «Ангел музыки» - вдруг вспомнил он. Мда… - и горько усмехнулся… Что-то в последнее время ангелы попадаются с червоточинкой…
- Входите, - настоятельница распахнула перед Родериком дверь своего кабинета. Родерик осторожно переступил порог. Красиво… Не сказать, чтобы уютно, но впечатляет. Очень чисто и как-то даже свежо. На стене огромное распятие…Святое место, что и говорить…
- Итак, что вы хотели рассказать? – холодный голос настоятельницы прервал его мысли. Да..интересно..а почему у нее такой холодный голос? Нет в нем теплоты..нежности.. Да, в нем нет материнской нежности… А ведь она же должна быть матерью своим монашкам…
- Так вы будете говорить или нет? – в голосе прорезались раздраженные нотки.
- Да..прошу прощения, - поклонился Родерик. Он замялся. Всю дорогу он прокручивал в голове начало разговора, а теперь вдруг все забыл… Как-то так некстати напала робость…
- Садитесь – настоятельница видела его заминку и, кажется, была насторожена. – Вы хотели что-то рассказать о Маргарите Глориа?
- Да. Мне бы хотелось поговорить с Маргаритой.
- Но это невозможно. Она…она умерла. Умерла 35 лет тому назад.
- Дело в том, что у Маргариты есть сын.
- Он умер.
- Нет, он жив.
- Поверьте, он умер.
- Откуда вы это знаете?
- От самой Маргариты.
- В таком случае, мои сведения более свежие. Не далее как три часа, как я разговаривал с ним.
- Этого не может быть, – настоятельница встала и подошла к окну. – Этого. Не. Может. Быть.
- Поверьте, это именно так. И он не собирается умирать. Во всяком случае, пока… Он гениален. Он – сама жизнь. Он осенен божественным даром.
- Он прославлен?
- Некоторым образом, да…
Настоятельница неразборчиво что-то пробормотала и стала нервно перебирать четки. Родерик подался вперед.
- Вы так и не хотите встретиться с ним….Маргарита?
Глава 11. Пути Господни неисповедимы.

- Теперь я мать Беатрикс. – бесстрастно произнесла настоятельница. – Маргарита Глориа умерла 35 лет тому назад, в тот самый день, когда я приняла сан.
- Нет, Маргарита…умерла в тот день, когда решила отказаться от своего ребенка!
- Это был не ребенок…Это было дитя дьявола…
- Нет, это был самый обычный ребенок!
- Дьявол умеет отводить глаза.
- Послушайте…Но…если бы это был дьявол, то его царство уже бы давно наступило. Он бы не стал ждать все это время!
- Неисповедимы пути дьявольские.
- …пути господни…
- И дьявольские тоже. У него есть свой план. И мы не можем знать их.
- А зачем я вам это говорю…. – вдруг страшная догадка осенила Родерика. - Вы же сами знаете, что это был не дьявол? Вы же знаете…
- И что с того?
- Как? Вы прекрасно знаете, что вы бросили своего ребенка… И вам даже не жалко его?
- Жалость – это мирское чувство. Я не принадлежу миру. Я принадлежу Господу нашему.
- Но…разве Бог позволяет такое?
- Что именно?
- Предательство..предательство собственного ребенка…

Мать настоятельница ничего не ответила. Она спокойно и прямо смотрела на Родерика. Похоже, известие о том, что ее сын жив, не вызвало у нее никаких чувств. Этого Родерик не мог понять. Он ожидал чего угодно – радости, слез, ненависти… Чего угодно, но только не этого холодного равнодушия. Он впервые не мог подобрать нужных слов…

- Ваш сын… Вы не хотите увидеть его? Вы не хотите поговорить с ним?

- Зачем? – мать настоятельница была спокойна.
- Чтобы попросить у него прощения!
- За что?
- Как «за что»? - Она действительно не понимала, что наделала? Это не укладывалось в голове Родерика. – Вы не раскаиваетесь, что бросили своего ребенка?
- Нет. – просто ответила настоятельница.
- Как… – Родерик был растерян и поражен. – Как? Вы…Вы же..Вы же принадлежите Богу! Как вы можете жить с таким грехом на душе?
- Я давно раскаялась. Все грехи мне прощены.
- К-кем?
- Богом. Только Он имеет право на прощение.
- А как же Его творение? Творение, которое вы бросили на произвол судьбы? Неужели вы не хотите искупить свою вину перед ним?
- Я ни перед кем не виновата. – настоятельница чувствовала, что этот юноша инфернального вида начинает вызывать у нее раздражение своей горячностью и глупыми вопросами. Прости меня, Господи за это. – Я ни перед кем не виновата.
- Так вам даже не интересно, что стало с ребенком? Вам не интересно, чем он сейчас живет?
- Нет.
- Послушайте…он одинок…он очень страдает… Ему не нужны деньги…Ему не нужно ничего из этого бренного мира…Ему нужен только родной человек… Вы же единственный родной человек…
- Но, как я погляжу, вы достаточно печетесь о нем.
- Но я же не могу заменить ему вас! Пожалуйста… Я не прошу вас оставлять монастырь… Только поговорите с ним. Поговорите с ним, пожалуйста…Выслушайте его…Дайте ему совет… Ему так нужен совет. Ему нужен только один совет…И все…
- Нет.
- Вы действительно не мать, – покачал головой Родерик.
Его осенила страшная догадка.

- Гордыня! Вас терзала гордыня! Вы хотели для своего сына славы… нет, вы хотели славы для себя! Так слушайте! Он гений! Он композитор, архитектор, художник..он…он волшебник…он певец…он гений…он ангел. Он ангел во плоти. Но этот ангел на земле так страдает…
- Бог поможет ему.
- На том свете? А не слишком ли поздно?
- Чего вы хотите от мен?. – в голосе матери Беатрикс наконец-то прорезались нотки раздражения. Это уже хорошо – решил Родерик. Хоть какие-то чувства.
- Послушайте…но помогите ему… помогите хотя бы не как мать, а как посланница Господа нашего. Утешьте его в минуты печали его…
- Если на то будет воля Господня.
- То есть…
- Если Господь укажет мне, что я должна буду это сделать. Тогда я повинуюсь.
- Но…разве то, что я нашел вас… Разве в этом нет перста Его?
- Мне нужно знамение…
- Какое знамение? – Родерик ошалел от этого пустого диалога. – Какое знамение? Вы мать! Разве вы забыли это? А там, в сырых подземельях оперного театра страдает ваш сын. Вы слышите меня? Ваш сын разбивает руки в кровь в тщетном вопле о сострадании! Он блуждает во тьме в поисках своей души… А вы спокойно слушаете это? Как вы можете быть матерью, зная, что ваше дитя корчится от боли? Как вы можете быть матерью, спокойно выслушивая эти слова?
- Я мать-настоятельница! Я служу Богу! Я искупила свою вину!
- Перед кем? Перед Богом или перед Его творением?
- Не дерзите мне.
Родерик встал. Впервые в жизни ярость ослепила его.
- Ах, Вы - мать настоятельница? Вы – последняя инстанция? Вы – безгрешное существо? Тогда же каков ваш Бог? – прошипел он.
- Не богохульствуйте! – Встала и мать Беатрис. – Вы в храме!
- Ах, я в храме? Да? – он вскинул голову и размеренно и четко произнес:
Перед часовней, у ворот,
Куда никто войти не мог,
В тоске, в мольбе стоял народ,
Роняя слезы на порог.
Но вижу я: поднялся змей
Меж двух колонн ее витых, - он посмотрел прямо в глаза настоятельнице. Она побледнела.
И двери тяжестью своей
Сорвал он с петель золотых.
Вот он ползет во всю длину
По малахиту, янтарю,
Вот, поднимаясь в вышину,
Стал подбираться к алтарю. – его голос зазвучал во всю мощь.
Разинув свой тлетворный зев,
Вино и хлеб обрызгал змей...
Тогда пошел я в грязный хлев
И лег там спать среди свиней!
Последнее слово хлопнуло тяжелой дверью за его спиной.

Настоятельница стояла у окна и смотрела в след удаляющемуся юноше. Сын…ее сын жив… Ее узловатая рука гладила деревянную раму. Настоятельница перевела взгляд на руку… Да…когда-то эта рука была усеяна перстнями..Когда-то эту руку целовали парижские щеголи. Когда-то этой руки просили на коленях все знатные юноши…. Когда-то эту рука гладила бархат оперных лож…
…В тот вечер эта рука вцепилась в красную обивку в приступе боли. И под арию Роберта-Дьявола родился он. Немыслимо страшно. В тот вечер она вспомнила старую цыганку. Это дитя дьявола. Это новый Роберт-Дьявол. Она не хочет такого сына. Ей не нужен этот ребенок. Да, она много грешила. Но сейчас она возьмет на душу еще один грех. А потом смоет все очистительным покаянием.
Наутро же она пришла в цирк и швырнула в лицо цыганке пищащий сверток.
- Ты накаркала мне ЭТО.
Цыганка развернула ребенка. На ее бесстрастном лице, изборожденном морщинами, не дрогнул ни один мускул.
- Ты сама хотела этого. Я предупреждала. Ты хотела для ребенка славы. Но ты хотела ее ценой его счастья. У него будет слава. Ты оправдаешь свою фамилию, дитя гордыни.
- Я не хочу воспитывать урода. – резко ответила Маргарита. И это было именно так. Что бы ей сказали, если бы она появилась в свете с таким ребенком? С маленьким ангелочков, разряженным в шелка и бархат - да, но только не с этим… Нет. Лучше уж не иметь ребенка, чем такого…. Кроме того, она не испытывала сожаления и привязанности к нему.
- Мы все так или иначе уроды. Некоторые – на лицо, а некоторые – в душе. Этому ребенку нужно материнская любовь в большей степени, чем кому-либо другому.. – Цыганка подняла на Маргариту взгляд. Та выдержала его печальную тяжесть - …Но ты не сможешь дать ему любви. Ты никому никогда не давала любви. Ты дитя роскоши, гордыни…Ты дитя света. Того самого света, который погружен во тьму. Ты блуждаешь во тьме… Ты думаешь, что это дитя дьявола? Да, наверное, так оно и есть…Только этот дьявол – ты…
Маргарита рассмеялась:
- Как бы то ни было, но я сейчас вернусь в свой дом, а ты останешься здесь. И мы посмотрим, кто из нас блуждает во тьме.
Она развернулась, чтобы уходить. Разговор окончен, и она может начать все сначала. Ведь это так легко – начать все сначала! Надо только забыть о прошлом.
- А ребенок? – раздался за ее спиной тихий голос.
Маргарита оглянулась. Сморщенная цыганка прижимала к груди уродливого малыша.
- Вы с ним очень хорошо смотритесь. Но вот мой подарок ему.
Она бросила цыганке пару золотых.
- Это ему на славу.
И ушла.
- Vade in pace – были последние слова, которые она услышала.

На следующий день она сидела в церкви с графом ****** Шла утренняя служба. Граф что-то жарко шептал ей, склонившись к самому уху. Она, как всегда, не слушала его, рассеяно блуждая по лабиринтам собственных мыслей. Но вдруг одно-единственное слово обожгло ее.
- А если у нас будет ребенок…
Ребенок! Нет! Перед ее лицом вдруг снова встало то самое лицо. А если снова? Если опять? Как она сможет показаться в свете? Как она сможет сказать, что это ее ребенок? Она провела тонкими пальцами по своему лицу. Нет. Нет… Никогда. Ну нет… а то еще вдруг она станет такой же. Она! Ха! А может..может это был дьявол?
В ее уши проник голос священника.

…И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом…

Маргарита нервно пробежала пальцами по жемчужному ожерелью на шее, сорвала браслет с руки.

…сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей. Ибо говорит она в сердце своем: Сижу царицею, я не вдова, и не увижу горести!..

Ха! Так вот она, слава ребенка! Она родила Антихриста!

…За то в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее…

Да? А может, эта казнь уже пришла? Этот жалкий уродливый пищащий комок и был ее казнью! Тогда как удачно она избавилась от него! Ха!
Граф отшатнулся от внезапно рассмеявшейся Маргариты.
- Что с вами? Что такое?

… И восплачут и возрыдают о ней цари земные, блудодействовавшие и роскошествовавшие с нею, когда увидят дым от пожара ее…

Маргариту увезли домой в истерике. Одну. Граф отказался присутствовать при этом. Весь вечер она металась в бреду. Когда же она открыла глаза, то первое, что увидела, было распятие на груди священника, который сидел рядом.
- Vade in pace, - сказало распятие голосом цыганки. Маргарита вздрогнула.
- Vade in pace..- мягко повторил священник.
- Вы…
- Да, дочь моя, вы говорили во сне и рассказали все. Я отпускаю вам грехи. Идите с миром.
- Но куда? – безучастно спросила Маргарита. – Куда? Это…Это был дьявол…Я мать дьявола..
- Нет… - покачал головой священник. – Но вы поступили не по-христиански.
- Да…да…
- Ваш ребенок…
- Да…
- Он ни в чем не виноват. Ребенок – это самое чистое существо в мире. Никто не может быть уродлив настолько, чтобы его никто не любил.
- Но…вы не видели его!
- Дочь моя, - мягко улыбнулся священник. – Души многих людей изъедены могильными червями смертных грехов. В них копошатся жирные личинки прелюбодеяния. Квакают жабы зависти. Жужжат навозные мухи гордыни. Разлагаются протухшие трупы алчности…
Маргариту затошнило.
- Дочь моя… Но даже такие люди достойны любви.
- Чьей?
- Бога. И если Бог любит твоего ребенка, то, как ты – мать – можешь не любить его?
- Но он такой страшный…
- Когда Иисус шел на Голгофу, он тоже был изуродован бичами и терновым венцом. Но ты ведь любишь его совсем за другое… Может, твой сын – святой мученик?

Площадь, где еще вчера стоял табор, была пуста. Только ветер гонял какие-то тряпки, да худая колченогая собака рылась в куче отбросов. Вот и все, тупо подумала Маргарита. Вот и все. Все вопросы решены. Куда теперь идти дальше? Обратно, в свет? «…и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне…»- застучало у нее в висках. Нет. Тогда…тогда… И в этот миг над Парижем проплыл колокольный звон. Тогда так.

И в тот самый миг, когда ее посвящали в сан, ей вдруг почудилось, что священник сказал ей голосом старой цыганки.
- Vade in pace

И эти долгие 35 лет ей казалось, что она нашла покой. Покой – без эмоций и чувств. Без любви и нежности. Без страстей, которые так разрывали ее всю жизнь. Первобытных страстей, которые заставляли ее в ярости бить бокалы об головы любовников и швырять в них канделябры… Истинных страстей, которыми она дышала и жила, которые заполняли все ее существо. Она жила и не жила. Счастлива ли она была? Не известно. Маргарита Глориа умерла в тот день, когда родилась мать Беатрикс. И сейчас мать Беатрикс, бесстрастная, железная мать Беатрикс, настоятельница монастыря, пыталась найти в себе следы Маргариты Глориа… Безуспешно. Тогда она копнула глубже..еще глубже…туда, где покоилась похороненная Маргарита Боннэ…Пятнадцатилетняя художница Маргарита Боннэ, которая умерла в тот день, когда родилась светская львица и куртизанка Маргарита Глориа. Маргарита? Ты здесь? Да. Да… Что же я наделала. Как я виновата… Как я виновата… Прости меня…Если сможешь… Эти слова отозвались резкой болью в сердце. Такой резкой и пронзительной. За 50 лет она успела забыть, что у нее есть сердце. А теперь оно напомнило о своем существовании такой резкой болью.
И мать Беатрикс, которая думала молитвами, строго спросила Маргариту Глориа:

…Quid sum miser tunc dicturus?
Quem patronum rogaturus,
Cum vix justus sit securus? …

И Маргарита, которая ни разу в своей беспутной жизни не была в церкви, потупила голову.
И тихий, дрожащий голос другой Маргариты, Маргариты, которая думала и мечтала своими черно-белыми рисунками…этот голос произнес:
…Qui Mariam absolvisti,
Et latronem exaudisti,
Mihi quoque spem dedisti.
Preces meae non sunt dignae,
Sed tu, bonus, fac benigne,
Ne perenni cremer igne….
Раскаяние…Волна раскаяния охватила ее. Кого именно? Маргариту взрослую, умудренную опытом и Парижем, женщину или Маргариту - ту девочку, впервые решившую стать властительницей дум, ценой продажи своего тела и души? Кто именно каялся в тот момент, кто именно взывал к Богу в этой тишине кельи? Мать Беатрикс не знала. Мать Беатрикс молча, бесстрастно, со стороны, наблюдала, как в ней страдает и мучается ее прошлое. Она давно убила в себе прошлое… Но теперь оно, кажется, вернулось. Оно пылало, оно требовало жизни… И оно требовало раскаяния. «Я давно уже раскаялась» - бесстрастно ответила мать Беатрикс на требования прошлого. Но кто именно страдал больше? Какая из Маргарит? Та, что пресыщенная, покинула свет..или та, которая ради бренной мимолетной славы этого самого света отказалась от возможно, вечной, но такой далекой славы художницы… И кто же из них сожалел о ребенке? Кто из них плакал над оставленным беззащитном ребенке? И плакал ли кто-то вообще? Нет. Нет. Каждая из них жалела только себя. Маргарита Боннэ жалела свой так и невостребованный талант. Маргарита Глориа жалела свою красоту. А мать Беатрикс жалела так некстати нарушенное благочестие….
…Удар колокола нарушил тишину. Три женщины прислушались. Звук плыл над монастырем - длинный, тягучий и непривычно высокий… Словно детский плач…Словно плакал ребенок…
И в тот же миг словно что-то оборвалось в душе матери настоятельницы… Из нее ушла обида…ушло разочарование..ушла неудовлетворенность..ушли так и неисполненные мечты… Она вспомнила, как плакал тот ребенок…Вспомнила те счастливые пять минут. Пять минут полного счастья. До того момента, как она увидела лицо мальчика. И мать Беатрикс – нет, просто Мать, вдруг поняла, ЧТО она наделала… ЧТО она сотворила… И именно Мать возопила из самой глубины души:

…Oro supplex et acclinis,
Cor contritum quasi cinis,
Gere curam mei finis….

…Mea culpa…mea culpa, Domine… Mea culpa!!!!!

- Abi in pace –произнес детский голос сверху.

Родерик сидел еще час в монастырской часовне. Он сидел, просто закрыв глаза, и думал. Сказать Призраку, что он нашел его мать или нет? Что это даст? И даст ли что-то? Воробей прыгал по каменному полу, на котором мозаикой был выложен лабиринт. Родерик водил пальцем по линиям лабиринта, то и дело упираясь в тупики. Воробей насмешливо косил карим глазом. Вот у кого точно не было проблем. Кшш! Воробей презрительно тряхнул крыльями. Мда…

- Скажу об этом завтра вечером – решил он. - Завтра вечером. Подожду до завтра. Ничего не случится, если я подожду один день.

Когда он выходил из монастырских ворот, резкий звук колокола заставил его оглянуться. Один…два…три… Requiem aeternam dona eis, Domine….Мать настоятельница умерла.

Отредактировано Елена (Фамильное Привидение) (2007-05-02 15:06:30)

Глава 12. Три сна.

…И небо в чашечке цветка…

Призрак шел по длинному, бесконечному коридору зеркал. Коридор уходил вдаль, изгибался, поднимался то вверх, то вниз и словно смеялся над ним…Зеркала…Он был без маски и поэтому безотчетно поднимал руку к лицу...Он чувствовал себя неуютно без нее. Зеркала…Эти зеркала…Они показывал его..Его..Такого страшного..Такого уродливого…Он не хотел на них смотреть..Но он должен был идти вперед..И поэтому он смотрел на них. Смотрел отчаянно и упорно, нагло и вызывающе. Он словно хотел разбить их своим взглядом. Зеркала жалобно скрипели, изгибались, подмигивали, корчили рожи, но даже не трескались. И вдруг он споткнулся… Вернее, не споткнулся, а на что-то наступил и автоматически остановился, посмотрев под ноги…На полу в неизвестно откуда там появившемся пурпурном песке лежало маленькое зеркальце в истлевшей оправе. Он поднял его. Оно было кривое..Непонятно как это получилось у мастера, но оно было оплывшим, неказистым, неправильным…Но оно..Оно отражало его лицо, так, как оно должно было быть. Правильно…Без тени уродства…Уродливое зеркало даровала ему красоту. Он сел на пол и долго-долго вглядывался в свое истинное отражение, словно пытался запомнить его навсегда…Сколько он так сидел, неизвестно..А затем оно просто рассыпалось в его руках весенним снегом и взлетело к потолку белыми мотыльками… Он поднял голову, то увидел, что мотыльки сели на большие зеркала, вздрогнули крылышками и обратились в пыль… Он встал, подошел к ближайшему и стер с него серую пленку…Вгляделся..Там…в глубине зеркала двигались какие-то люди…Они что-то делали…Он видел их..и видел среди них себя… Да, вот перед ним стоит Мег Жири… Она что-то говорит, протягивает ему какую-то книгу… А вот он играет…но подождите, за его спиной сидит какой-то человек…Странно, он не знает его..Это какой-то старик… Старик слушает его, закрыв глаза… Он наклонился поближе, чтобы получше рассмотреть картины, и почувствовал, как проходит сквозь стекло…Он сделал шаг и почувствовал, пол своими пальцами странно тягучую поверхность. Еще шаг – и понял, что он уже там, по другую стороны отражения. Он оглянулся и увидел, что там, за рамой, все остальные зеркала дрогнули и разлетелись на осколки…
Призрак стоял на поляне. Бесконечная зеленая поляна, которая уходила за горизонт. Над ним было небо. И оно не просто БЫЛО, как это в реальности. Оно словно обнимала его, окружало..Словно он было не только над головой, но и слева, справа, везде – даже внутри его… А когда он поднимал голову вверх, то видел Оперу и Оперный проезд. Словно над ним был зеркальный потолок, отражавший то, чего у него под ногами не было… И так велика была разница между суетой верха и безмятежностью низа, что он в первый раз почувствовал отвращение к Парижу…
Он снова опустил голову. И не удивился. Посреди поля стояло фортепиано. Он подошел к нему и сел. А когда он коснулся пальцами клавиш, черная полированная крышка ожила. В ней стали появляться картины… Это было море, в синей глубине которого безмятежно плавали птицы..Это была пустыня, в которой росли прекрасные розы…Это был лес, ветви которого гнулись под тяжестью бабочек… Картины трепетали, плыли и плавились… Они менялись и превращались в другие…
Когда он закончил играть, то поверхность снова стала черной. Он посмотрел на нее и увидел свое лицо. Таким, каким оно должно было быть. Он опустил крышку на клавиши. И наступила темнота.
Он шел на ощупь, вытянув руки вперед. Воздух был вязок и густ. Потом он понял, что у него закрыты глаза. Он открыл их. Ничего не изменилось. Вокруг было все также темно. Но он увидел, как от его пальцев идут светлые линии. Он махнул рукой, потом еще раз.. Белые линии не поспевали за его движениями… Он стал забавляться…Вот он нарисовал круг, а вот квадрат… Затем подумал и написал «Призрак». И – странное дело – изображение застыло, замерцало. – и он увидел себя. Он стоял перед собой и о чем-то размышлял…и что-то крутил в пальцах. Призрак пригляделся. Да, это было то самое кольцо, которое он когда-то подарил Кристине. И тут его двойник поднял голову и широко и счастливо улыбнулся. И исчез.
«Кристина» - написал он. Перед ним появилась Кристина. Она была растерянна. Она стояла в замешательстве. Перед кем-то …Перед ним самим …со спины. Она что-то говорила, но он не оборачивался. А потом Кристина обняла его…
«Родерик» - Родерик появился буквально на секунду. Он стоял, низко опустив голову и опираясь на трость. Затем поднял голову и в его зеленых глазах промелькнул испуг. Он поднял трость, размахнулся и разбил тонкую стену иллюзии.
Призрак отшатнулся. Но ему было уже достаточно…Это было будущее, без сомнения…У него все было хорошо…Кристина вернется к нему…
И тут темнота вокруг него зашевелилась. Затем свернулась, и его обдало ветром от крыльев огромной птицы, которая поднялась к небу…
Он стоял…Непонятно, где он стоял, но у его ног билось море, а вниз уходили горы.. Он чувствовал свободу…Чистую свободу…Снизу вверх шел мелкий светлый дождь…Или это были морские брызги? Непонятно, неизвестно, неважно… Брызги проходили сквозь него… Он глубоко вздохнул и забылся крепким счастливым сном.

Карлотта держала в руках белую лилию… Цветок извивался, пытаясь коснуться ее щеки. Как это было приятно…Лилия была вовсе не холодная, какими холодными бывают белые цветы…Нет она была мягкой и пушистой, словно котенок…Лилия ласкалась и целовала Карлотту. А потом она взмахнула своими лепестками и взлетела. Карлотта потянулась за ней…. И вдруг увидела, что она стоит на огромной лестнице из белого мрамора, которая уходит в небо…
Карлотта видела длинную череду теней…Тени…Какая знакомая тень…Она подошла и увидела Анну Валери. Анна улыбнулась и указала ей встать перед собой, а затем обняла за плечи…Карлотта опустила глаза вниз и увидела, что на ступеньке ниже стоит девушка, совсем еще молоденькая, белокурая девочка, а за ней женщина с холодным и бесстрастным лицом..Она не знала их…Никогда не видела… Хотя…да..эта женщина с холодным лицом..Это же Грета Аст..Да, Снежная Королева…Ледяной сфинкс… Звезда Ла Скала… Женщина, которая никогда не плакала… Вторая певица после Анны Валери… Карлотта так давно хотела познакомиться с ней…Грета подняла голову, встретилась взглядом с Карлоттой, покачала головой….а затем сошла с лестницы в никуда… Карлотта растерянно подняла голову и поняла, что она маленькая девочка..Совсем маленькая, растерянная девочка… Анна присела перед ней на корточки и погладила по щеке….
Ступеньки внезапно разъехались, и Карлота поняла, что она теперь находится одна на куске камня в пустынном пространстве. Кто-то крепко схватил ее за руку. И прежде, чем она встретилась с глазами этого человека, она поняла, что это Пьянджи…
- Я люблю тебя, - шепнул он.
- Я тебя тоже… - прижалась она к его груди.
Они стояли вдвоем на этой одинокой ступеньке и видели вокруг себя весь мир…И себя в этом мире…Они видели, как Карлотта пела Casta Diva…как ее поздравляла Анна…Они видели, как Пьянджи в первый раз, неуклюже, неуверенно выходил на сцену и как он потом смущался своего триумфа…Они видели свою первую встречу…Они видели себя в каждом спектакле… Их двойники проплывали мимо них на таких же обломках ступенек…Их двойники страдали, плакали, смеялись..Их двойники не знали, что ожидает их в будущем. А они знали… Но в тот момент сна они забыли об этом своем знании и жили воспоминаниями… Да, воспоминания…Воспоминания…Это наш дар и наше же проклятие… Они смотрели молча на сцены из прошлой жизни, которые проплывали перед ними. Слова были бессильны и бессмысленны. Они и так знали все. Каждый из них понимал, что чувствовал другой. И это молчание было более красноречивым и более искренним, чем любые клятвы верности… Только последняя сцена была им еще не знакома… Карлотта увидела себя в своей гримерке…Но она не знала это платье…Ах, да..Это же костюм из сегодняшней премьеры «Веселой вдовушки»..Да…значит, это будущее… Она видела себя, сидящей в гримерке…Сидящей одна… Карлотта вновь почувствовала внезапный приступ одиночества и, словно в поисках защиты, прижалась к Пьянджи. Ее двойник обессилено и устало сидел перед зеркалом. Но тут дверь приоткрылась, и вошел посыльный с корзиной цветов… «Это вам, мадам» - прочитала Карлотта по губам. «От кого» - беззвучно спросил ее двойник. «Я не знаю…Наверное, от поклонника» - поклонился рассыльный и закрыл дверь. Корзинка белых лилий… двойник протянула к ней руки… И тут из полутьмы за ее спиной неслышно появился Пьянджи. Он обнял Карлотту – ту Карлотту, из будущего и поцеловал ее. Крепко и искренне. Как в последний раз.
А потом она провалилась в умиротворенный крепкий сон, без сновидений. Которого у нее так давно не было.

Карета тихо тряслась, подскакивая на мощеной мостовой. Родерик спал. Более того, он видел сон. Это было необычно, но в тот момент он не осознавал этого.
Он шел по длинному коридору, окутанному туманом. Куда он шел? Он не знал этого. Зачем? Ответа тоже не было. Он просто шел. И слышал за собой чьи-то шаги. Он боялся оглянуться, боялся увидеть того, кто идет за его спиной. Но это надо сделать… Один..два..три…Он резко развернулся.
Бетани! За его спиной стояла Бетани. Она спокойно смотрела на него. Зетем протянула к брату руки и….рассыпалась в прах… Родерик встал на колени над кучкой черного пепла, взял его в горсть и почувствовал, как он впитывается в него…
За его спиной раздался цокот копыт. Он оглянулся. Черный единорог..Черный единорог…Странно, но единороги никогда не бывают черными… Единорог косил на него зеленым глазом и застенчиво скреб копытом… А потом исчез в ослепительной вспышке. И тут же рухнули стены коридора. И на Родерика из ниоткуда, из пустоты вышел светлый ангел. Родерик потянулся к нему. Ангел посмотрел на него. А потом внезапно из-за его спины появились огромные черные кожистые когтистые крылья. Ангел рассмеялся и провалился сквозь землю.
Родерик увидел себя у подножия лестницы…Тринадцать ступенек…начал отсчитывать он. И увидел ложе. Огромное белое ложе. И спящая женщина на нем… Снежная Королева… Королева снегов… Королева льда…Он подошел к ней и поцеловал. И его обожгло льдом. На ресницах королевы дрогнули капли. Слезы..или вода? И в тот же момент ветер сбил его с ног. Королева… ее больше не было… Она исчезла…Он поднял к лицу свои ладони и почувствовал, как его обожгло морозом. Иней побежал по его коже и телу. И в тот же момент он увидел Призрака. Он протянул к нему руку и почувствовал тепло. «Хорошо» - подумал он… «Он вышел» - скользнула в его голове мысль. – «Он вышел, он свободен». Что это значило? Он не понимал. Он просто констатировал факт. «Он свободен». А я? А я нет.
Мелькнули военные мундиры, сверкнули штыки… Он увидел себя в окопе, над которым медленно – над ясным голубым небом - всходила луна. Он ощутил себя волком..И завыл…Завыл дико и пронзительно. От этого воя луна лопнула и наступила темнота.
Темнота…Он почувствовал, как темнота входит в него, как она заполняет все его существо..И как ему хорошо..Ему было просто хорошо… Он не хотел никуда идти. Ему просто захотелось лечь, свернувшись клубком и никуда не идти. И из этой темноты на него выплыла большая маска.
Слепая маска венецианского карнавала. Он лежал и безучастно смотрел на нее. Маска начал мерцать. «Ответ?» - спросила она. Родерик молчал «Ответ?» - еще раз спросила маска. «Мы сами» - ответил он. «Верно» - кивнула маска и стекла по темноте вниз, окружив его мерцающим кругом. Он сел. Затем встал. Круг поднялся вверх, уменьшился и стал мерцать. Нимб – подумал он и усмехнулся…Как высоко занесло его самомнение. Круг опустился на его голову, и тут же острая боль пронзила Родерика… Он вытер кровь, которая бежала по его лбу, а затем обтер руку об стену. Стена дрогнула и там, где были кровавые следы, возникло зеркало. И он увидел себя. Ничего не изменилось в его облике. Только за спиной были два крыла. Одно – белое и перья, а второй – кожистое. Религия… - разочарованно подумал он. Опять религия… А потом он увидел как там, в отражении он вдруг потек, как старая краска. Он посмотрел на свои руки и видел, как они плавятся. Ему не было больно Ему не было интересно. Ему было все равно. Мне все равно.. – подумал он. Мне все равно. Странно. И удивился. И когда он удивился, он увидел, что все вернулось на свои места.
«Ты заблудился» - услышал он голос сзади. Он оглянулся. Там стояла цыганка. «Ты заблудился» - повторила она, затянулась сигаретой и пустила ему в лицо дым. Родерик подался вперед и вдохнул этот дым всей грудью. А потом почувствовал удушье. «Зря…» - было последнее, что он услышал.

Глава 13. Вечер премьеры.

Карету тряхнуло на выбоине, и Родерик проснулся. Он сонно потряс головой, растерянно потер переносицу…Где он? Ах, да, он ездил к цыганке, а потом в монастырь…В монастырь…И возвращается ни с чем…Нет, даже хуже…Лучше бы он вернулся ни с чем, тем с такими вестями. Вестями, что он нашел мать Призрака и потерял ее. Но теперь уже навсегда. «Самое главное в жизни – это успеть вовремя» - вспомнил он. Да..он не успел…Он не успел вообще. Он вздохнул. Нелегко далась ему эта прогулка. В тот самый момент, когда он услышал звон колокола и понял, ЧТО это значит… Тогда он понял, что не может так просто развернуться и уйти. Просто не может…
Он был на отпевании. Монашки удивленно косились на него, привратник недовольно поджимал губы – но они не могли ничего сказать против. Ведь он пришел к матери Беатрикс. И теперь должен был проводить ее в последний путь. Родерик стоял в тени, под надежным прикрытием каменной ниши. Мимо него сновали люди…Но они не замечали его. Может специально…может действительно были настолько углублены в молитвы…поглощены завистью к той, что уже смотрела на них с небес… Ему было все равно. Возможно, в первый раз в жизни ему было все равно, что о нем думают другие. Он стоял, закрыв глаза и слушал… Слушал слова, которые вот уже пятьсот лет неизменно сопровождали людские души в их одиноком путешествии в Вечность…

Requiem aeternam dona defunctis, Domine.
Et lux perpetua luceat eis.
Requiem aeternam dona eis, Domine
Et lux perpetua eis.

Да… Вечный свет…Несомненно, мать Беатрикс заслужила вечный свет..Хотя..ведь в аду тоже горит вечный огонь, не так ли? И быть может, именно его отблески, такие мучительные для грешников, и являются тем самым вечным светом для блаженных душ… Да…Как посмотреть, как посмотреть..иногда то, что мы считаем бедой, становится нашим спасением…
Странно, думал он. Ведь совсем недавно реквиемы были светлыми и возвышенными… Они были радостными… Ведь человек освобождался от пут реальности, от оков жизни…Он устремлялся к Богу…Он становился свободным… Почему же теперь мы обречены идти в свой последний путь под угрюмые звуки траурного марша? Ведь Рай и Ад не изменились…Или…Или изменились мы, и теперь знаем, что путь в Рай для нас закрыт? Странно.. .В высшей степени странно…

Kyrie, eleison!
Christe, eleison!
Kyrie, eleison!

Да..Господи, помилуй нас, грешных…Ибо не ведаем, что творим…А если и ведаем, то возгордимся этому немеряно, и забудем имя твое и впадем в отчаяние… Ибо не ведаем…
Он отодвинул занавеску. Экипаж подъезжал к Опере. Странно… Наверное, он до сих пор спит. Огни. И люди. Как много людей… Ах да, премьера…Премьера… Премьера в восстановленной Опере. Как давно он не был ни на одном спектакле… Десять лет? Да, пожалуй уже десять лет… Последний раз они были с Бетани на маскараде… А потом они уехали и больше не возвращались в Париж. Они вообще больше никуда не выезжали. Никогда. Им хватало того, что было в доме. Ему – книг, Бетани – ее оранжереи… Им был не нужен никто, в том числе и они сами… А теперь они так грубо и нелепо выдернуты из привычной обстановки и разбросаны в пустоте… Так тяжело..Так тяжело быть одному…. Особенно если знаешь, что твоя вторая половина где-то рядом… Особенно если знаешь это … Бесконечными ночами он выходил из Оперы и смотрел на освещенные окна кабинета Бетани. Просто стоял и смотрел. Он пытался понять, догадаться, что же она там делает. Затем закрывал глаза и видел – да, он воочию видел, как она перебирает тонкими пальцами деловые бумаги и векселя… А ведь она так не любила никакие деловые бумаги… с самого детства… Он грустно улыбнулся…У нее был такой некрасивый, торопливый и острый почерк, и она все время боялась испортить бумаги..Она боялась заполнять их…Даже когда требовалось поставить просто ее подпись, на нее нападала безотчетная паника… Вот у него был каллиграфический почерк… Но на Родерика нельзя было положиться – он начинал дурачиться, начинал писать зеркально и в конце концов все портил. Бетани приходила в ярость и хлопала дверью. А он веселился…Как он веселился, когда доводил ее до белого каления! Какой же он был дурак…Какой дурак… А теперь он считал большим везением, если он видел в окне темный силуэт Бетани, когда она подходила, чтобы задернуть шторы… Да, мы начинаем ценить что-то, только когда мы это теряем… А теперь он ничего не может поделать…Он даже не может подняться к ней наверх, открыть дверь и сказать: «Здравствуй, сестренка…Знаешь, а я тебя все равно люблю…». Он не может этого сделать..И эту черту они перешагнули не в то солнечное утро в угольном карьере, а гораздо, гораздо раньше…И может, даже не они…Может, в этом был виноват отец, который постоянно ставил Родерика сестре в пример… А может, все-таки и сам Родерик, который совершенно не заботился о том, как его успехи действуют на Бетани… Два эгоиста..Два эгоиста сумели сделать то, что не по силам многим людям… Они сумели разрушить самые крепкие, самые вечные узы… Они смогли разрушить свою семью..
Есть улыбка любви
И улыбка обмана и лести.
А есть улыбка улыбок,
Где обе встречаются вместе…. – прошептал он. Да, когда-то было так…Когда-то они любили друг друга…Когда-то они беззаботно играли…Пока не поняли, что в мире существует наследство и первородство…Пока не поняли, что в мире существует ненависть и зависть… Пока не поняли, что…
Есть взгляд, проникнутый злобой,
И взгляд, таящий презренье.
А если встречаются оба,
От этого нет исцеленья.
Да..исцеления не было… И нет его до сих пор…И никогда не будет…Пока они живы…

Бетани стояла у зеркала, закалывая волосы…Сегодня вечер ее триумфа…Триумфа…ее кольнуло в сердце…Как бы она хотела, чтобы с ней сейчас рядом был хоть кто-то. Отец, мать…да хотя бы, Александр…Чтобы они поняли, что она тоже на что-то способна! Чтобы они порадовались за нее…Боже, ей ведь совсем не нужно это треклятое наследство, эта Опера…За этот краткий миг триумфа она готова отдать все, что у нее есть…Только за то, чтобы к ней подошли брат и отец и сказали.. Сказали: «Да, девочка, мы ошибались в тебе…Ты действительно способна на многое»…. Как часто все наши действия имеют в основе одно-единственное и такое простое желание – доказать кому-то, доказать самому близкому человеку, что ты способен на многое… Как часто своими успехами мы обязаны этому мелкому чувству мести.. И вот теперь, когда она может кому-то что-то доказать, этого кого-то нет рядом…
Бетани вздохнула и положила булавку на туалетный столик. Затем посмотрела в зеркало…
- Александр…- прошептала она. Странно, но она никогда не называла брата уменьшительным прозвищем… Она вообще редко называла его по имени. Даже сейчас она думает о нем исключительно местоимением «он»..Ей всегда казалось, что имя «Александр» и ее брат – это совершенно разные люди, казалось, что у него может быть другое имя…
- Александр… Приходи сегодня на мою премьеру…

Призрак сидел за столом и задумчиво прислушивался к тому, что творилось наверху. Да, конечно, сюда не долетали никакие звуки…Но ему казалось, что он все равно их слышит..может их угадать… Да..вот сейчас, наверное, сейчас месье Рейер раздраженно постукивает своей дирижерской палочкой по пюпитру – первый тромбон, как всегда, мучается с жестокого похмелья и никак не может отличить фа от ля… Мадам Жири, наверное, гоняет девочек. Девочки визжат и веселятся – им же все в игрушку…Как всегда, не дошиты платья, не доделаны декорации… Господа! Это же Опера! Это суета! Здесь всегда кто-то не успевает… Здесь все опаздывают… Все опаздывают… Но в этом и есть вся прелесть Оперы!
Опера! Это игрушка. Это свой замкнутый мир, который подчас бывает богаче и интереснее, чем тот, что видят на сцене. Опера! Призрак закинул ноги на стол. Он был в прекрасном расположении духа. Сон. Тот самый сон, в котором он видел Кристину и себя..Себя – счастливым… Надо только подождать..Подождать совсем чуть-чуть..И все получится…Все будет хорошо..Все должно быть хорошо…А как иначе? Он погрузился в воспоминания. Опера… Ведь это именно он создал ей легенду. Чем знаменита Ла Скала? А другие театры? Да ничем. Разве что своими примадоннами. Примадонны приходят и уходят.. А он создал легенду..Легенду, которая живет даже сейчас, когда он уже месяц, как отдалился от дел. Он же слышит, как балетные девочки шепчутся по ночам, видит, как они вздрагивают от каждой тени…Замечает, как настороженно разворачивает Фирмен каждое новое письмо и как шарахается от мадам Жири Андре… Господа, это Опера! Это фальшь, это игра, это маскарад, который царит здесь каждый день, но выплескивается только раз в год… Господа, это Опера! И я – слышите, я! – во многом создал эту вашу оперу! Я…это сделал я…

Мег аккуратно одергивала на себе новенькую пачку. Ура!! Уже три дня, как она выздоровела. Вернее, не совсем выздоровела – кашель еще не прошел – но врач уже разрешил ей работать. И она даже успела посетить Кристину. В подземелье, мама ее, правда не пускала… Каждый раз, когда Мег приближалась к известным ей потайным ходам, из темноты на нее выплывала непреклонная фигура матери, крепко и настойчиво брала за руку и утаскивала подальше. Зато к Кристине мама разрешила ей поехать. Правда, только вместе с самой мадам Жири. Надо сказать, что Рауль слегка опешил, когда увидел их вдвоем. Он с подозрением посмотрел на руки мадам и, не увидев в них письма, облегченно вздохнул. Мег хихикнула. Да, теперь ее мамы боятся по-настоящему. Боятся все. Кроме новой директрисы. Но та, судя по всему, не боится даже самого дьявола. Но увы – из-за того, что мама все время была рядом, разговор с Кристиной не получился. А жаль..Они успели перекинуться только парой слов… Но Мег поняла, что Кристина даже во время ее болезни продолжала получать письма…Неужели он сам приходил к ней? Нет, Кристина не видела его… Это взволновало Мег. Неужели..неужели…Призрак решил все делать сам, и она ему больше не нужна? Нет… Надо сказать ему, что она может…А что она может? Ничего не может…Ничего…. Нет. Сегодня, после премьеры она первым делом, даже не переодеваясь, ускользнет в подземелье. Мама будет занята другими балеринами, и у Мег будет время…

Ложи сверкали бриллиантами и шелками. Все пришли в Оперу. Здесь был весь Париж. Бетани торжествовала. Она купалась в своей власти. Да! Сейчас все..слышите – все! Будут смотреть на то, что создала она! Она была везде – в каждой декорации, в каждой ноте, в каждом слове. Она с закрытыми глазами могла представить себе малейшую ниточку на костюмах певиц и балерин, могла повторить каждое – даже самое малейшее - па. Все эти недели она была все время здесь – смотрела, наблюдала, руководила…Она была везде..Эта Опера была ее…И она принадлежала этой Опере.. Бетани смотрела на зрителей и чувствовала, что начинает дышать с ними в унисон. Она жила, питалась их предвкушением зрелища… Она трепетала..Она в этот момент была всеми ими…Всеми ими… Всей этой сотней человек… Она вздохнула всей грудью. Боже, как это прекрасно! Как прекрасно Творчество! Боже, сделай так, чтобы все получилось!

Карлотта стояла, бессильно прислонившись плечом к кулисе. Там, на сцене, беззаботно порхали юные балеринки, изображая из себя невинных пастушек. Сейчас ее выход… Боже, как давно она не была на сцене! Как давно… Каждый вечер, когда гасли огни во всем здании, и даже Париж погружался в тревожный сон…каждый вечер она приходила сюда и садилась на сцену. Она прислонялась щекой к щербатым доскам, вдыхала их приторный запах, нежно гладила их рукой..В этот момент она чувствовала себя единой с Оперой. Она чувствовала ее душу. Саму душу Оперы. Душу, которая умирала вместе с Эвридикой…..любила вместе с Джульеттой…. Душу, которая жила и страдала каждый вечер с героями на этой сцене… Тени, их тени……Они здесь…Они все здесь. Они – вместе со своими творцами. Строгий Глюк в напудренном парике, веселый и шаловливый Моцарт….., надменный Сальери……. Нервный Лист….. Они приходят сюда каждый вечер, чтобы еще раз услышать свои творения, чтобы поздравить своих коллег…Они все здесь…Все…Потому что смерть дает всем свободу и успокоение….Потому что смерть освобождает нас от суеты, от зависти, от ревности…Освобождает от всего, что мы считаем жизнью… Только Музыка вечна… только музыка… Потому что в ней есть все…В ней и любовь, и страсть, и рождение, и счастье…В ней нет только ревности…нет злобы..нет ненависти… Музыка как любовь… Она…Она…
… долготерпит, милосердствует …..не завидует, …..не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. …..никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся,и языки умолкнут, и знание упразднится….
- Госпожа Гуидичелли… Госпожа Гуидичелли – услышала она позади себя тихий шепот.

Мадам Жири с испугом наблюдала за Карлоттой. Та стояла, прислонившись щекой к тяжелым складкам занавеса, и беззвучно шевелила губами. Мадам тронула Карлотту за плечо. Она вздрогнула, как от удара и обернулась. Жири смотрела в ее расширенные глаза и понимала, что она уже ничем, ничем не может помочь Карлотте.
- Госпожа Гуидичелли – тихо шепнула она. – Скоро ваш выход.

«Скоро ваш выход» - это было последнее, что поняла Карлотта. Это был последний звук, последняя весточка из реального мира. Она закрыла глаза и снова вспомнила свой сон. Вспомнила лестницу в небо… И Убальдо…Убальдо…Он обещал прийти сегодня на спектакль…Да…Он здесь..Он сегодня здесь…Где-то там, в зале…в окружение платьев и смокингов… Он будет слушать ее. Только ее… Она должна спеть, так как поют ангелы. Не ради денег, не ради славы, а ради Убальдо. Ради своей любви…ведь только ради нее и стоит жить…жить и петь…
- Ваш выход – услышала она.
Да…Мой выход. Мой выход. Мой! Я иду! Я!

- Ваш выход! – шепнула Жири… А через минуту она закрыла глаза и отвернулась, поняв, что случилось непоправимое…

-Раз, два – одними губами шепнул месье Рейер.
И тут Карлотта, сама не ожидая того, снова запела:

…Past the point of no return…

Бетани медленно поднялась со своего места. У нее заходили скулы. Это был провал. Несомненно, провал. Эта сумасшедшая погубила ее. Погубила, то, что она воссоздала.
Карлотта торжествующим взглядом обвела притихший зал. Да. Наконец-то. Наконец-то она обрела свой голос, обрела свою душу. И ее показалось, что где-то там…вдалеке, в самой дальней ложе ей тихо аплодирует Анна Валери, которая наконец-то пришла на ее триумф, как и обещала. А в глазах Анны стоят слезы радости и гордости за ту девочку, которую она вывела в свет… Анна, великая, благородная Анна.. И тут Карлотта похолодела от ужаса. В дальней ложе находилась вовсе не Анна, а Бетани. То же самое лицо. Только холодное и ненавидящее. Бетани молча, не шевелясь, смотрела на Карлотту в упор. Костяшки пальцев, которыми она судорожно вцепилась в бархат обивки, побелели. Карлотта пошатнулась и закрыла глаза. Боже мой, что же она наделала…Что же она наделала….
Когда она открыла глаза, Бетани в ложе уже не было.

Кристина сидела в кресле. Рауль стоял рядом, нервно теребя бахрому старинного гобелена.
- А в Опере премьера… - тихо и рассеянно произнесла она, водя пальцем по полированному подлокотнику.
- Да…Ты..ты хотела пойти?
- Не знаю, - сказала она.
- Подожди, - Рауль присел на корточки около Кристины, положив руки на подлокотники кресла. – Так ты хотела поехать или нет?
- Я…не…знаю… - все также безучастно произнесла она.
- Кристина, послушай – Рауль, сел на пол перед ней, скрестив ноги и положив подбородок на руки. – Я все понимаю…но так долго продолжаться не может… Ты должна хоть что-то решить…Вот уже прошел месяц…
- Месяц… - отрешенно сказала Кристина.
- Да, именно месяц….
- Всего месяц…
- Ну не знаю, по мне уж целый месяц…Но на все мои вопросы и предложения ты отвечаешь «не знаю». Кристина, я не хочу тебя заставлять, я не хочу тебя ни к чему принуждать…Я все понимаю…Но не кажется ли тебе, что надо что-то решать? Я построил для тебя замок из черного дерева и слоновой кости..Но реальность все равно когда-нибудь войдет в него… Кристина…Он…он преследует тебя?
- Нет.
- Нет…Тогда чего же ты боишься?
- Не знаю…
- Опять «Не знаю»!..Кристина..а ты боишься?
- Не знаю…
- Послушай, ты дурачишь меня? Как так можно? Кристина, ну хоть что-то ты знаешь? Хоть в чем-то ты уверена?
Он ждал, в глубине души надеялся, что она скажет, «Да, Рауль, я уверена, что люблю тебя». Но ответ был иным.
- Рауль..пойми, мне кажется, что все мои силы ушли на то решение…решение в подземелье… Я пока не могу и не хочу ни о чем думать..Я не хочу принимать больше никаких решений…
- Но Кристина…ты хочешь, чтобы все решал за тебя я?
Она подняла на него глаза, в которых стояли слезы.
- А тебе разве трудно это сделать?
- Нет…совсем не трудно..Но ты представляешь, какую ответственность беру на себя я? А если я приму неправильное решение?
- Рауль, я не знаю…
Рауль почувствовал, что он сейчас психанет. Да, он любил Кристину. Очень любил..Но он любил ту веселую и наивную маленькую девочку, с которой они в детстве были готовы совершать самые безумные поступки и пускаться на самые опасные авантюры…Он любил ту беззащитную и напуганную Кристину, с которой вновь встретился полгода назад…Тогда он восхищался ее мужеством и мог понять ее растерянность…Но сейчас..сейчас… Да, он и сейчас любит ее… И готов простить все.
- Прости меня, - вздохнул он. – Наверное, я очень устал…

...Наверное я устал, - думал он. Иначе как можно объяснить это раздражение? А может..Может у него плохое предчувствие? Не знаю…Ха – усмехнулся он. Вот теперь и я произнес это слово «не знаю».. А ведь я действительно ничего не знаю…Ничего. Сейчас, по прошествии месяца я начинаю испытывать уважение к этому странному Призраку… Уважение перед его умом, перед его мужеством, перед его жертвенностью…Ведь, положа руку на сердце, я бы сам не выдержал…Я бы искал встречи с Кристиной… И может, даже, повторил бы свои попытки похитить ее. А он – нет. И я уважаю его…Очень уважаю… Наверное, сложись обстоятельства иначе, мы бы могли стать если не друзьями, то хорошими знакомыми…Сейчас же мы оказались достойными соперниками…
А затем он представил себя на месте этого странного существа…Какой же силой надо обладать, чтобы вынести все то, что пережил тот? Как же надо яростно любить жизнь, чтобы быть готовым положить ее к ногам одной-единственной девушки? И как надо любить эту девушку… Как ее надо любить… Рауль слишком хорошо помнил тот дуэт из так и недоигранного «Дон Жуана», где на волю рвалось отчаяние. Отчаяние последнего полета раненного альбатроса над бушующим морем …..Боль, которая выплескивалась на него каждым жестом, каждым вздохом… Ему было страшно и больно там, в пятой ложе..Но как же было больно тем людям на сцене! Да, я уважаю его…И я бы хотел, чтобы мы встретились в другой обстановке…И тогда я пожал бы ему руку…Да…Хотя бы за то, что он научил меня ценить то, что я сейчас имею – Кристину…Ведь мы понимаем ценность чего-то, только когда теряем… Раулю повезло..он не успел потерять..но он был на той тонкой грани достаточно долго, чтобы успеть понять…И он успел…И хотя бы за это он может быть благодарен Призраку..За этот урок. Пусть даже жестокий урок. Все-таки, все, что с нами случается – не зря..Все это не зря…

Грустное зрелище – пустой зал после спектакля…Здесь еще живет дух искусства, но – увы – его уже почти нет. Нет… В гримерках сидят обессиленные исполнители, стирая со своих уставших лиц грим..Балерины сворачиваются в изможденные клубки… Музыканты прячут в футляры свои измученные инструменты… Дух Оперы мирно дремлет в этих людях..Дремлет до того момента, когда снова восстанет…Восстанет из праха, как Феникс, чтобы снова обжечь своим агонизирующим пламенем чуткие сердца…А сейчас здесь тихо… Страшно тихо… После пира и буйства Музыки наступает Царство Тишины. Когда не хочется говорить, и даже думаешь медленно и тихо, боясь нарушить это спокойствие и безмятежность…

Карлотта протянула руки к маленькой корзинке с белыми лилиями…Именно такие ей дарил Пьянджи. Она вспомнила свой сон и тихо засмеялась..Конечно, как она сразу не подумала… Пьянджи где-то здесь. Он подает ей знак. Она протянула свои похудевшие за горестные дни руки к цветам. Убаюканная своими мечтами, она даже не заметила, как из букета к ней метнулась тонкая холодная молния. Но прежде чем она коснулась ее руки, в груди Карлотты что-то оборвалось.
Глава 14 Предательство.

Призрак стоял у берега озера и рассматривал себя в отражении в воде. Вернее, себя-то он как раз и не видел. Было слишком темно и казалось, что на воде тихо покачивается белая маска…. Он ни о чем не думал. Просто смотрел. Очень спокойно, очень мирно..Просто рассматривал… Как факт, как реальность… Было забавно смотреть на черную воду, в глубине которой светилась белая маска… А почему же я выбрал белый цвет? – попытался вспомнить он. Но что-то сейчас память упорно противилась путешествию в прошлое… Ну что ж, нет так нет… Тогда я буду просто стоять и смотреть… И тут в воде появилась вторая маска. Призрак вздрогнул от неожиданности и обернулся. И тут он впервые за долгие годы испугался по-настоящему. Перед ним стояла мадам Жири. Никогда, никогда он не видел ее такой бледной…за исключением, правда, того случая…Но больше никогда… Мадам трясло.
- Что случилось? – спросил Призрак, догадываясь, что случилось непоправимое.
Жири медленно, как во сне поманила его пальцем.

Родерик сидел на стуле, обхватив спинку руками и положив на нее подбородок. Он пытался понять свой сон..пытался проанализировать все, о чем он думал тогда в монастыре…
- Хм…Кажется я прекращаю верить в Бога… Забавно… Забавно… Забавно хотя бы потому, что до этого момента я вообще был не уверен, что верю в него….

Плавное течение его рассеянных мыслей прервал внезапный шум. Он вскочил на ноги, неуклюже уронив стул. Шарахнулся было в сторону, но не успел.
К нему быстрым шагом шел Призрак. За ним семенила заплаканная Мег и белая, как полотно, мадам Жири. Мег приоткрыла рот, внимательно разглядывая таинственного незнакомца, но потом быстро забыла о Родерике.
- Карлотта умерла – прохрипел Призрак.
Родерик почувствовал, как у него ушла из-под ног почва.
- Какие симптомы? – отрывисто спросил он.
- Никто не знает. – всхлипнула Мег. – Она просто умерла.
- Просто никто не умирает. – покачал головой Родерик. Ему стало страшно. – Что-то…какие-то странности были?
- Врач сказал, что у нее разорвалось сердце, - дрожащим голосом произнесла мадам Жири.
- Мда? – усомнился Родерик. – Э-э-э-э…я конечно, понимаю, что то, что я сейчас попрошу, выглядит ужасным кощунством…но не могу ли я пройти к ней?
- Конечно, - ответил Призрак. – Это «гримерка примадонн». Именно оттуда я впервые привел сюда Кристину…

…Родерик взял руку Карлотты и тут же отпустил.
- Не могу понять…. Это же…змея…
- Что? – переспросил Призрак.
- Посмотри сам.
- Да…верно…Но откуда?
- Не знаю…и боюсь даже догадываться…
- …Не хочешь ли ты сказать…
- Вот именно, что не хочу.

Они сидели на берегу подземного озера. Родерик мрачно рвал на части картон и бросал его в воду, наблюдая, как тот намокает и медленно тонет.
- Послушай, - помолчав, сказал Призрак. – Ты думаешь, что это Бетани убила Карлотту?
- Я не верю в это, - вздохнул Родерик. – Я не верю в это. Все-таки она моя сестра, и я знаю ее. Она на это неспособна. Хотя… Она же пыталась убить меня… Не знаю…Правда, не знаю…Это могла быть случайность…Мало ли что…В конце концов, Бетани очень мудрая женщина, и она не стала бы убивать свою примадонну. Ведь кто теперь будет петь в ее Опере?
- Разве ты не знаешь?
- Что?
- Что Карлотта сорвала сегодняшнее представление…
- Нет…как? Она снова заквакала?
Призрак не улыбнулся.
- Прости, - тряхнул головой Родерик. – Я просто нервничаю… Так что произошло?
- Она внезапно запела арию из «Дон Жуана».
- Твоего «Дон Жуана»?
- Да.
- Но…это не преступление… Не думаю. Нет. Вряд ли. Вряд ли Бетани могла убить ее за это.
- Так все-таки ты признаешь, что она могла убить?
Родерик зло прищурился.
- А кто бы говорил. Разве на твоих руках нет крови?
- Они заслужили это! – воскликнул Призрак.
- Чем?! – вскочил Родерик. – Чем?!
- Один из них издевался над маленьким мальчиком, второй пытался найти меня, а третий…
- Да, что тебе сделал третий? За что ты убил Пьянджи?
- Он..Он был плохим певцом…Он пренебрежительно отзывался о моей опере…Он чуть не испортил ее…
- Как много прегрешений. – язвительно отозвался Родерик. – Как мало нужно сделать человеку, чтобы ты его убил. Одним ударом ты убил Пьянджи…
- …и погубил Карлотту, - тихо продолжил Призрак. Он закрыл лицо руками.
- Я знаю…знаю…просто в то время я был опьянен любовью к Кристине. Я не знал, что творю. Я бы пошел на все, чтобы быть рядом с ней.
- А теперь?
- И теперь.
- Ты убьешь каждого, кто хоть как-то встанет между тобой и ней?
- Да.
- Даже меня?
Призрак поднял голову.
- Но ты же не стоишь.
- А если бы?
- Да, даже тебя.
Родерик вздохнул.
- Черт возьми, за такую любовь и умереть не жалко.

Призрак сидел у постели Карлотты. Завтра должны были быть похороны. Ее было некуда отвозить. Нет, конечно, у нее был дом. Но там ее никто не ждал. Совсем никто. Ее никто нигде не ждал.
Он вспоминал еще одну фразу, которую потом сказал Родерик. Сказал мимоходом, только потому, что не мог скрывать ее. Тогда Призрак встал, а Родерик, не поднимая головы, после долгой паузы, отчасти самому себе, тихо произнес:
- На самом деле она умерла не от змеи…
- То есть?
- Понимаешь… - он поставил локти на колени и спрятал лицо в скрещенных руках - Я немного знаю медицину…Змея действительно ее кусала. Но она была уже мертва…
- Я не понимаю тебя…
- Ты понимаешь… Врач был прав. У нее действительно разорвалось сердце.

…У нее действительно разорвалось сердце…И Бетани, даже если это была и Бетани, вовсе не была настоящим убийцей… Это сделал он, только он… Каким же большим должно было быть человеческое сердце, чтобы разорваться от боли? И какой должна была быть эта боль?

…В доме Де Шаньи было темно и тихо. Все, включая слуг, давно уже спали. Поэтому никто не видел тень, которая ловко проскользнула в спальню невесты виконта. Тень помедлила у свечи, которая слабо освещала комнату. Легкая улыбка тронула губы незваного гостя. Странно, почему если мы чего-то боимся, то мы стремимся спать при свете? Неужели этот слабый огонек обладает такой властью, способной отогнать любые страхи? Заблуждение..заблуждение…самое-то страшное совершается как раз при свете дня… Он тихо дунул на свечу. Язычок пламени затрепетал в своей агонии, а потом безжизненно погас. Но в комнате все равно было светло. Человек посмотрел в окно. Луна… Полная луна. Сегодня странная ночь. Ночь колдунов. Ночь ведьм. Ночь оборотней. Оборотней… А ведь это не миф, не страшная сказка, которую рассказывают детям… Это правда. Оборотни живут среди нас. Мы боимся их… Но кто-нибудь хоть раз подумал, каково самому оборотню? Каково ему таить ото всех свою сущность, свою истинную сущность, и знать, что он ни с кем не может поделиться этой страшной тайной? Тайной, которая гложет его…Тайной, которая сжирает и сжигает его…
Кристина спала. Ее ресницы слегка подрагивали. Она не видела мужчину, который склонился над ней. А если бы даже и увидела, то не узнала.
Это был Родерик.
Он сидел возле кровати Кристины, тихо раскачиваясь… Он понимал…что то, что сейчас происходит – предательство. Но что он мог поделать с собой? Он приходил сюда уже двенадцатую ночь… Каждую ночь…

Мои глаза в тебя не влюблены, - шепнул он ей, нежно сворачивая пальцами локон.
Они твои пороки видят ясно.
А сердце ни одной твоей вины
Не видит и с глазами не согласно.
Ушей твоя не услаждает речь.
Твой голос, взор и рук твоих касанье, – ресницы Кристины дрогнули. Но Родерик этого не заметил.
Прельщая, не могли меня увлечь
На праздник слуха, зренья, осязанья.

Кристина была такой красивой…такой беззащитной… Теперь он понимал Призрака. Действительно, она стоила этой безумной самоотверженной любви… В первый раз он понимал, что влюбился…Он поддался любви как заразе…Как безумию..Да это и было безумие… И понимал, что само это чувство уже невозможно…уже предательство того человека, который доверил ему свои чувства и помыслы…Даже более, того человека, которого он же сам заставил раскрыться, которому сам же пообещал защиту и поддержку… Родерик закрыл лицо руками. Что происходит? Он чувствовал, что металл, из которого за эти полгода он выковал себе душу, начинает мягко оплывать. Этого нельзя было допустить. Просто нельзя. Пока не поздно. Он заглядывал в душу и понимал, что у него еще есть шанс. Он еще может успеть. Может…Надо рвать. Надо резать по живому. Если рана тревожит, надо вырезать ее с мясом. Как поступила с ним Бетани. Так он должен поступить и со своей любовью к Кристине. Но Боже, как это тяжело!!! И именно поэтому он ездил к цыганке..Но она ничего, ничего не сказала ему…Кроме той фразы… «Самое главное в жизни – это успеть вовремя»… Что это значило? Конечно, успеть убить в себе свои чувства, пока они еще слабы, пока они не поглотили его полностью.. Но как на это решиться?

Он еще раз взглянул на Кристину. Наклонился поближе. Что же, ему не надо ничего говорить…Все за него давно уже сказал Шекспир…

И все же внешним чувствам не дано -
Ни всем пяти, ни каждому отдельно -
Уверить сердце бедное одно,
Что это рабство для него смертельно.
В своем несчастье одному я рад,
Что ты - мой грех и ты - мой вечный ад.

Он встал. Еще раз посмотрел на спящую Кристину.
И тихо и целомудренно коснулся губами ее лба.

Bastet, честно признаюсь, шиза только начинается. Во второй части у меня вообще над всеми безумный пеликан пролетел. :crazy:
А вот к третьей части все там поуспокаиваются. )

Глава 21.

- Да… - шепнула Кристина.
Она сидела на берегу небольшого озера и рассеянно водила стебельком травы по воде, пытаясь утопить юркого жучка-водомерку. Насекомое упорно сопротивлялось и не желало сдохнуть лишь для того, чтобы доставить девушке весьма сомнительное с его точки зрения удовольствие. С ветки за ее деятельностью внимательно наблюдал взъерошенный воробей, очевидно, тоже имевший виды на этого жука. А из дома не менее внимательно за ней наблюдал Рауль. Шестым чувством он понимал, что Кристине сейчас нужно остаться одной, но, учитывая ее состояние, все манипуляции невесты в опасной близости от воды его очень сильно волновали. Тем более у него для нее была новость. Но неизвестно, как Кристина воспримет ее? Обидится, оскорбится? Пойдет на поводу у предрассудков? Но..как бы это было хорошо.. какой прекрасный выход… Как удачно он случайно встретился с баронессой де Ланге! И ее советам можно верить… Но..Кристина…как же она к этому отнесется?

Сама же Кристина и не подозревала, что за мысли и сомнения терзают ее жениха. Она думала совершенно о другом.
«Да»..Что она имела в виду, когда сказала «Да»? И кому или чему она ответила так? Кристина не знала. Просто какое-то совершенно безотчетное чувство толкнуло ее. Она просто ответила «Да» в пустоту. Или же…или же ей показалось, что ее кто-то звал и о чем-то спрашивает? Она не знала. Просто не знала. Ну разве это предосудительно – что-то не знать или быть в чем-то неуверенной? Хотя…в последнее время она действительно ничего не может понять. Более того, в последнее время в ней поселился какой-то панический страх перед принятием решений. Она не могла дать четкий ответ даже на самый простой вопрос. И даже когда служанка спрашивала ее о, казалось бы, совсем простой вещи, например, о том, какое платье собирается одеть мадмуазель – Кристина ощущала какой-то ступор и страх. Страх перед принятием решения. Любого решения. И вот сейчас она так спокойно отвечает «да». Отвечает в никуда, в пустоту. Странно. Очень странно. И от этого очень страшно.

Кристина еще несколько раз потыкала жука травинкой, затем вздохнула и встала. Жук бодро засеменил под ближайший лист. Воробей разочарованно потряс крыльями и застенчиво склевал проползавшего по коре муравья.
Кристина стояла и смотрела на закатное солнце. В голову лезли различные банальности, вроде «и умирающее солнце обагрило предзакатным светом небеса» - в общем, все мысли и фразы, которые на десять раз уже использовались в самых разных романах. Поэтому верно было бы сказать, что она не думала вообще. Просто стояла и наблюдала за картиной заката, которая обладает удивительной способностью притягивать наши взгляды и мысли. Кристина стояла и наслаждалась этими редкими минутами, когда ее голову покидали все тревоги и страха, когда от нее уходили тяжелые мысли. Поистине, благословенными минутами блаженного неведения…
Небо было тревожно. Розовые облака, с каждой минуты багровея, словно наполняясь кровью, закручивались спиралями над верхушками дальнего леса. Периодически под резкими порывами ветра лес седел – листья разворачивались нижней, светлой стороной и, словно присыпанный пеплом, лес грозно и сурово смотрел на Кристину. Было тревожно. Хотя..может, это просто предвещало грозу.
Кристина поежилась, развернулась и вернулась в дом.
Она долго стояла на пороге, не решаясь войти. Ее мучило какое-то нехорошее предчувствие. «Что-то страшное грядет»? Эта мысль внезапно пришла к ней в голову. Она не обрушилась, не напугала, а просто пришла как понимание, как неизбежное будущее. Осталось только дождаться – что.
Она медленно вошла в комнату, не обратив никакого внимания на Рауля, который искоса напряженно следил за ее действиями, и села в кресло. Стала плести косички из бахромы. Еще этот странный сон… Что же он означал? Что? Пальцы не слушались ее и косички то и дело расплетались. Кристина закусила нижнюю губу и упорно пыталась справиться с непослушной бахромой. Что же означал этот сон?
Рауль следил за Кристиной, и ему становилось все более и более не по себе. Он все-таки расскажет о том совете, который дала ему баронесса. Главное, чтобы ей это помогло.

- Дорогая, - осторожно спросил он. – Что-то случилось? Расскажи мне, наконец. Ты весь день была такая рассеянная…
- Рауль… - Кристина словно ожидала этого вопроса. - Мне снился сон…Снилось, что я плыву на лодке по реке…Я ищу свой дом.. Я знаю, что на одном из берегов мой дом, но..я не знаю, не помню на каком…Слева –огромный черный лес, а справа – бескрайний луг..И я не знаю..не знаю, никак не могу выбрать, не могу вспомнить, где же мой дом… И я..наконец я решаюсь..Я подплываю к полю, и иду по нему, иду долго..Но потом понимаю, что ошиблась..Мой дом – вовсе не здесь – а в лесу..И я бегу скорее назад, чтобы не опоздать…Но когда я переплываю реку и вхожу в лес..то вижу, что там был пожар..Деревья обуглились и я не могу пройти дальше..Я выхожу на руку и вижу, что там теперь – зима..Там идет снег…И нет больше ничего – лес - пепелище, а луг…луг замерз! А река покрылась льдом..Я иду по реке и слышу, как какой-то голос мне тихо шепчет..
Всему свой час, и время всякому делу под небесами:
Время родиться и время умирать,
Время насаждать и время вырывать насажденья,
Время убивать и время исцелять,
Время разрушать и время строить,
Время плакать и время смеяться,
Время рыданью и время пляске,
Время разбрасывать камни и время складывать камни,
Время обнимать и время избегать объятий,
Время отыскивать и время дать потеряться,
Время хранить и время тратить,
Время рвать и время сшивать,
Время молчать и время говорить,
Время любить и время ненавидеть,
Время войне и время миру….

А потом..потом этот голос вздохнул и сказал.
«Всему есть свое время…»

-Чей голос? – поспешно и ревниво спросил Рауль. – Ты узнала его?
- Нет…я не …я не знаю, чей это был голос… Иногда он был похож на твой, иногда..иногда на Его…А иногда я даже не знаю, чей он был. Такой, чуть хрипловатый и медленный… Словно я его уже когда-то слышала, но теперь никак не могу припомнить…
- А что было дальше?
- Дальше?
- Да, дальше, в твоем сне…
- Лед на реке…И снег…Я шла и шла по этому льду…и вышла к мостику, который перекинулся через реку…Маленькому мостику, который связал лес и луг… Знаешь, такой крутой мостик..которые часто бывают в парках? Версальский мостик?
- Да..да, я знаю – поспешно сказал Рауль.
- И я иду к нему…И вдруг вижу…вижу ,что это не мост, а огромные часы..Огромный циферблат…Который начинает с треском выламываться изо льда и поднимается вверх…Стрелки идут… И голос…тот самый голос еще раз повторяет…
Всему свой час, и время всякому делу под небесами..
Время насаждать и время вырывать насажденья…
Время убивать и время исцелять…
Время разбрасывать камни и время складывать камни..
Время обнимать и время избегать объятий..
Время отыскивать и время дать потеряться…

И эти часы надо мной…Они просто висят и идут…Мне ничего не угрожает..Но мне страшно, потому что я понимаю, что с каждым движением этих стрелок я что-то теряю… А потом…потом произошло самое невероятное… Часы…они..они словно свернулись…Взяли и свернулись в себя… И все.
Я оглянулась и вижу, что все как и всегда…Что лес по-прежнему зелен…И что я стою на лугу…
- А дом? - спросил Рауль.
- Дом…Я знаю, что моего дома больше нет. Но..странно, я больше и не хочу искать его..Мне хорошо просто так стоять… А потом я проснулась…
- Так это был не кошмар… - облегченно вздохнул Рауль.
- Нет, конечно не кошмар…Но он был таким странным… Просто странным…
- Может, посмотреть в сонник?
- Нет…я не верю сонники…он что-то значит…Но совсем не так, как говорят сонники. Он что-то значит сам по себе. Мне еще никогда не снились такие сны…

Рауль вздохнул и сел на корточки перед Кристиной.
- Кристина…тебя действительно беспокоит этот сон?
- Да. – кивнула она.
Рауль замялся. Казалось, он не решался продолжать. Он потеребил бахрому, которая свисала с кресла.
- Кристина…понимаешь…я давно беспокоюсь о тебе…И мне…мне посоветовали обратиться к одному человеку…
- К какому? – безучастно спросила Кристина.
- Кристина…ты не обидишься?
- Почему я должна обидеться?
- В общем…это…это доктор Гаусс.
- Доктор? Но я себя хорошо чувствую.
- Нет, Кристина, это не обычный доктор. Герр Гаусс – психиатр. Ты не обиделась? - спохватился Рауль, увидев страх, который промелькнул в глазах его невесты.
- Рауль…я…не знаю, что сказать… Я не ожидала этого от тебя – Кристина попыталась встать.
- Кристина, подожди. Доктор Гаусс – не обычный психиатр. Понимаешь… Он работает не только с душевно больными. Да, у него есть клиника, причем эта клиника – совсем не обычная. Там нет буйно помешанных…. И вообще…. доктор Гаусс, он больше работает с людьми света. Помнишь маркизу де Ланге? Я еще представлял тебя ей на прошлой неделе?
Кристина автоматически кивнула головой. Она была слишком ошеломлена, чтобы говорить. Психиатр? Эти люди, которые работают в сумасшедших домах? Но..это же практически тюрьмы… Их пациенты даже не похожи на людей… Грязные, безумные, половина из них сидит на цепи…
- Так вот, именно она и посоветовала мне этого доктора. Маркиза сама страдала ночными кошмарами, а герр Гаусс ей помог. Он прописал ей какие-то травы. И это ей помогло! Я не разбираюсь во всем этом...А он даст тебе совет.
- Но Рауль…психиатр…Он же…
- Но Кристина, если у тебя заболит голова, ты же пошлешь за врачом, не так ли? А Гаусс лечит не тело, а душу… Маркиза много рассказала мне о нем. Понимаешь…все эти…тюрьмы для буйных…Совсем скоро все будет по-другому. И доктор Гаусс – он именно такой другой… Я встречался с ним. И я доверяю ему. Поверь Кристина. Если бы я не доверял ему, я бы даже и не начинал этого разговора. Ты устала – а он просто посоветует, как тебе избавиться от этих мыслей.
- Ты говоришь, что он другой? – медленно произнесла Кристина. Она привыкла доверять Раулю. И пока за все это время он еще ни разу не подвел ее. Почему бы не довериться и на этот раз?
- Да, - твердо сказал Рауль. – Он совершенно другой.
- Он не похож на этих..мясников?
- Нет…он немного забавный. И совершенно не такой, как они.
- Хорошо… Я верю тебе… Пусть придет доктор…
- …Гаусс. Доктор Гаусс.
- Да, пусть доктор Гаусс придет. Может, он расскажет мне, что значил этот сон. – И Кристина взглянула на Рауля с искрой надежды в глазах.
- Тогда решено. Завтра, как только мы вернемся в Париж, я приглашаю к нам доктора Гаусса.
Кристина согласно кивнула головой и свернулась в кресле калачиком. Она еще раз вспоминала свой сон. Что же означали эти слова про время? Рауль сидел рядом, прислонившись спиной к креслу. Они сидели так еще долго. Пока сумерки не раскрасили небо в индиго. И они стали дышать Ночью.

…Бетани отложила в сторону перо и потерла тонкими пальцами виски. Затем взяла тонкую сигарету с мундштуком и закурила.
Ей не хватало только одного акта. Только одного акта. И все бы было закончено. Но этот акт… Он был ключевым…В нем собирались и рождались все лейтмотивы оперы, запутывался весь клубок сюжета…Этот акт.. Она не знала..Она просто не знала и даже не могла предполагать, что в нем должно быть. Но без него было никак. Что ж… придется думать…
Пепел упал на восстановленную партитуру. Бетани его осторожно сдула. Вот так и мы – внезапно подумала она, рассеянно глядя за частицами пепла, кружившимися в воздухе – вот так и мы…Мы горим, пылаем, сгораем…лишь для того, что бы стать пеплом чьей-то сигареты…а потом нас сдувает безжалостное время… И ничего нельзя поделать… И если суждено сгореть – то надо вспыхнуть так, чтобы опалить окружающих. И если кому-то недостает смелости промелькнуть кометой – она это сделает за него! Но для этого ей нужно открыть свои карты..совсем чуть-чуть, незаметно…но иначе никак…
Дирижера она нашла в зале. Он одиноко перелистывал партитуры. Когда она заговорила с ним, он вздрогнул от неожиданности.
- Месье Рейер.. Вы ведь были на том самом представлении «Дон Жуана».
- Да.. – осторожно ответил дирижер.
- Вы помните…помните музыку..
- Конечно…
- Вы помните … начало второго акта?
- Что именно?
- Не знаю…начало второго акта.. от…от слов Passarino… Faitful friend…
- Да, конечно…
- Вы можете мне ее наиграть?
Рейер вздрогнул.
- Нет… я помню ее не настолько хорошо..Нет..

Рейер долго смотрел вслед мадмуазель Ковенант. Проклятая ария. Проклятая! Именно в тот момент, когда ее исполняли, произошла та трагедия в Опере…и именно ее исполняла Карлотта перед смертью. Он, конечно помнит ее..профессиональная память – от первой ноты до последней… Но нет.. Эта мелодия приносить беду..беду и смерть!

Этот смешной нервный человечек знает, помнит, несомненно помнит эту арию – зло думала Бетани, идя в свой кабинет. – Но почему-то не хочет говорить. Заставить? Но зачем…Зачем… Я сделаю это сама.
Итак..будем вспоминать… Вспоминать сама… Надо восстановить всю партитуру. Надо подумать так, как мог бы думать он. Надо прочитать все..Все легенды о Дон Жуане… Ч-черт! Ну взял бы «Ромео и Джульетту», в конце концов… Там все так просто. В конце все померли… Нет, надо же ему было… Итак, где там наша знаменитая оперная библиотека?

Бетани очень удобно устроилась в кресле под большим ночником, поджав ноги под себя и перелистывая страницы книг. Итак..Что мы имеем… Легенда о Дон Жуане… Легенда о Дон Жуане… да! Вот она!
Стоп…Но…Не может быть.. Их же две… Две легенды…Две легенды???
Но это было именно так. В мире, по крупному счету существовали как минимум две легенды о Дон Жуане.
Книга, сухо и холодно сообщала факты, страшнее которых для Бетани в данный момент не было ничего.
«….Прообразами Дон Жуана послужили легендарные соблазнители, севильские дворяне дон Хуан ди Тенорио и дон Хуан де Маранья, жившие в XVI веке.
Первый литературный Дон Жуан был создан испанским монахом Габриэлем Теллецем, писавшим под псевдонимом Тирсо де Молина, в пьесе "Севильский озорник, или Каменный гость" (опубликована в Барселоне в 1630 году). Из Испании сюжет перебрался во Францию, где Мольер в 1665 году поставил свою комедию "Дон Жуан, или Каменный гость", сам выступив в роли Сганареля; в Италии Карло Гольдони написал в 1736 году драму "Дон Джованни Тенорио, или Распутник". Сейчас Дон Жуан становится популярнейшим героем, назовем хотя бы новеллу Гофмана "Дон Жуан" (1812), поэму Байрона "Дон Жуан" (1817-1824), трагедию Пушкина "Каменный гость" (1830), новеллы Бальзака "Эликсир долголетия" (1830) и Проспера Мериме "Души чистилища" (1834).
Образ Дон Жуана вдохновил Моцарта на создание его шедевра — оперы "Дон Джованни" (1787)….
….Однако "Дон Жуан не имеет лица" — иллюстраторы произведений о Дон Жуане, как правило, избирают насыщенные действием сцены, избегая давать портреты героя….»
К черту!
Два финала. Два финала! Два!!!!
Дон Жуан или раскаивается и уходит в монастырь. Или же за ним приходит статуя командора и низвергает грешника в ад.
Как минимум два финала!
К черту!
Все рушилось на ее глазах. Теперь она не знает не только, как музыкально выглядел финал оперы, но и то, о чем он собственно был.
К черту!
Бетани захлопнула книгу и отшвырнула ее в сторону. Тяжелый том гулко ударился о стену и шлепнулся на пол, распластавшись там подбитой птицей.
Вел-ликолепно! И что же я теперь буду с этим всем барахлом делать? Так кто же все-таки он…Дон Жуан этого странного Призрака? Кто же? Кто же…
Ее губы так и шептали: «Кто же», когда ее веки смежил сон.

ГЛАВА 22.

Он сидел, перебирая старые дневники, перебирая эти великие хранилища мыслей и чувств. Кристина была перед ним. Вот она – в своей первозданной чистоте и невинности. Вот они – ее детские тайны и взрослые страхи. Все здесь – на этих страницах, исписанных сначала неровным детским почерком, а потом..потом таким же неровным, но у же более твердым – взрослым. Но он боялся читать их. Он понимал, что то, что там скрывается, гораздо больше, чем просто потаенные мысли и сакральные чувства.. . Там, между страницами этих дневников, словно цветы в гербарии, дремлет ее душа. И он не мог…он совершенно не мог даже коснуться ее взглядом. Он понимал, что это – запретное.. Даже сейчас его останавливали вопросы чести…и, наверное, он боялся, что потом не сможет взглянуть Кристине в глаза…Все-таки, у людей должны быть свои тайны… У каждого человека есть свои тайны. И нет среди них маленьких секретиков и больших тайн… Они все равноценны и важны…
Поэтому он пролистывал дневники быстро, останавливаясь только на тех страницах, которые были связаны с ним. Иначе он не мог. Ему это было нужно, даже больше, чем просто нужно – необходимо, словно воздух. Он и читал жадно, как утопающий глотает драгоценный воздух, и каждое слово впечатывалось в его мозг, словно раскаленным железом. Ему казалось, что это сам Кристина разговаривает с ним своим мягким и тихим голосом…
Мерно тикали часы, пребывающие в своем покойном мире секунд и минут.. Он знал, что времени остается совсем немного…Он не может сейчас раздумывать, не может принимать решения…он может только читать. Читать, читать, читать.. Как можно быстрее, как можно более внимательнее… Он должен глотать буквы, слова и мысли… Пока есть силы и время…
Он поднял голову. За окном зачинался рассвет. Еще три часа – и они приедут… Еще только три часа…
Он встал, словно пьяный. Он был сыт текстом, был переполнен впечатлениями…Он не мог вспоминать и думать...Сейчас он придет домой..в то место, которое он называет домом…, и, закрыв глаза, сможет процитировать каждую фразу…Но только не сейчас…Он чувствовал себя как в каком-то дурмане..
Он прошел по комнате, нежно касаясь тонкими нервными пальцами фарфоровых безделушек на камине… Теребя бахрому на тяжелых портьерах…Он просто ходил по комнате и вдыхал Ее…Всю ночь он читал ее мысли – теперь он хотел насладиться ее жизнью…
Потом он просто сел, прислонившись спиной к кровати, и закрыл глаза. Наверное, он дремал. Но перед его глазами проносились события последнего года – события, спрессованные в длинную вереницу. События странные ,непонятные… Более того, каждое из них в любой другой момент привлекло бы его самое пристальное внимание… Но только не сейчас… Наверное, он немного жалел… Жалел о том , что так и не поговорил по-настоящему с Родериком.. том, что не смог вовремя приструнить Бетани… О том, что так и не понял, почему так странно смотрит на него Мег…О том…о том, что так и не признал свою вину перед мадам Жири… Он ничего так и не сделал… И сейчас, в этой предрассветной тишине, где настенные часы глухо отсчитывали последние минуты его пребывания в этом доме…Именно сейчас он как никогда остро ощутил это… Сколько он всего не сделал…
Наверное он дремал… Потому что, резко, как от удара очнулся, когда услышал внизу голоса. Вернулись хозяева. Вернулась Она. Его первым желанием было спрятаться и ждать…ждать , когда она войдет, чтобы еще раз увидеть ее. Но он обвел взглядом комнату – и рассудком, последними крупицами разума, понял, что это невозможно… Если он останется здесь, то он не сможет выйти… Он медлил, не желая уходить. Но в ту секунду, когда в щели под дверью замаячила такая родная для него тень…в тот момент у него больно и горько защемило в груди… и в тот же момент он выскользнул из окна.
Он мягко приземлился на мостовую, чуть щелкнув каблуками, привычным жестом накинул на голову капюшон плаща и поспешил прочь от этого дома… Он шел быстрым шагом..но бежал он вовсе не от людей, которые там были, а от одной-единственной мысли – ведь в том доме же тоже есть подвал? И в нем тоже можно жить…
Благоразумная…нет, просто разумная его часть рассудка протестовала против этой безумной мысли...но что она могла поделать? Эта идея-фикс крепла в нем с каждым шагом. Он начинал уже просчитывать все варианты жизни в недрах особняка – рядом с Кристиной. Благоразумие начинало выть от ужаса перед такой мыслью, но он не обращал на него никакого внимания. Он отдался этой мысли так же безумно и со всей душой, как он до этого отдавался любой другой страсти…
Он тихо скользил по улицам, скрываясь в тени домов и подворотен. И тут он замер. Замерло и его буйное воображение. Из открытого окна доносился неуверенный детский голос, который, запинаясь, по слогам читал:
Сижу на берегу потока,
Бор дремлет в сумраке; все спит вокруг, а я
Сижу на берегу и мыслию далеко,
Там, там..где жизнь моя!…
И меч в моей руке мутит струи потока.

Сижу на берегу потока,
Снедаем ревностью, задумчив, молчалив…
Не торжествуй еще, о ты, любимец рока!
Ты счастлив – но я жив…
И меч в моей руке мутит струи потока.

Сижу на берегу потока,
Вздохнешь ли ты о нем, о друг, неверный друг…
И точно ль он любим? – ах, эта мысль жестока!…
Кипит отмщеньем дух,
И меч в моей руке мутит струи потока.

- Мам, а что такое ревность?

Он уже не слышал, что отвечала мать, и не слушал, что читал ребенок дальше. Это была лишь яркая вспышка – словно мимолетная картина в окне проходящего поезда… Но она была так созвучна его мыслям и его чувствам. В этот момент, этими несколькими строчками было высказано все, что, он желал и о чем думал. «И меч в руке моей мутит струи потока»…
Он тихо сполз спиной по стене. Благоразумие торжествующе вздохнуло. Вспышка безумной идеи погасла. Этот тихий детский голос, старательно выговаривающий слова отрезвил его. Но при этом он проник в самую его душу… Еще никогда никакие строки не были созвучны его мыслям…

«Не торжествуй еще, о ты, любимец рока!
Ты счастлив – но я жив…»

Да…он еще был жив. И полон сил. Он не умер – он жив! И он будет бороться дальше! Эта мысль о борьбе уже не раз оживала в нем, словно прилив волны – но через некоторое время гасла и уступала место бессильной апатии, как во время отлива. Но сейчас он ощутил не мимолетное отчаянное желание борьбы, а трезвое и спокойное решение.
Эти строки стали его мыслями. Они стали его жизнью. Стали его волей.

«Вздохнешь ли о нем, о друг, неверный друг?»

И с этой мыслью он окончательно понял, что он должен делать дальше.

«И меч в моей руке мутит струи потока»

ГЛАВА 23.

Бетани сидела, закрыв глаза и обхватив голову руками. Мысли у нее путались. В висках билась одна-единственная мысль. Дон Жуан. Дон Жуан. Дон-жуан-дон-жуан-дон-жуан… Кто-ты-кто-ты-кто-ты… Ну кто же ты? Она тихо застонала. Кошка обеспокоенно зашипела. Бетани разлепила тяжелые веки.
- Тихо, Изабелла, тихо… Все в порядке…Все в порядке.. Я просто думаю.
В дверь постучали.
- Да…- Бетани постаралась сделать так, чтобы голос у нее не дрожал.
Дверь тихо приоткрылась. Бетани вздрогнула и закрыла глаза. В дверном проеме маячила взъерошенная голова Грифа.
- Кстати, а тут артистам не полагается личный врач? - осведомился он
- Зачем? – не открывая глаз, тихо спросила Бетани.
- Ну как… Мне кажется, что у меня пошаливает печень… Да и в пояснице что-то царапается…И колени ломит…
- Месье Гриф, я клянусь вам… Мы пригласим к вам лучшего врача….
- Да…Но а вдруг он понадобится мне посредине ночи?
- Зачем? - от удивления Бетани даже открыла глаза. Но тут же зажмурилась снова. От одного только вида этого печального лица у нее начиналась жестокая мигрень.
- Ну... вдруг у меня будет бессонница?
- Месье Гриф…чтобы не было бессонницы, надо спать, а не бегать посередь ночи по врачам…
- Да? У вас есть рецепт от этой напасти? Неужели вы тоже страдаете бессонницей? Давайте обсудим это… – И Гриф сел на стул перед Бетани.
- Нет! – подорвалась она.- Нет!!! У меня…у меня нет времени… Прошу прощения…потом …потом…
Бетани быстро засобирала бумаги и пулей выскочила из кабинета. Гриф проводил ее печальным взглядом, вздохнул и обратился к чернильнице:
- Никто меня не любит… Да, жизнь – ужасная штука…
Через десять минут подобных излияний, перемежаемых вздохами, он встал, еще раз окинул печальным взглядом кабинет и медленно и траурно вышел. Только он скрылся за углом, как из-за двери бесшумно выскользнула Бетани, также бесшумно просочилась в свой кабинет и заперлась там на замок.

Через час она вышла оттуда и решительно направилась к залу.
- Месье Рейер, мы репетируем? – осведомилась она у дирижера.
Тот пожал плечами.
- Как видите да. Если конечно, это можно назвать репетицией. У нас до сих пор нет ни Аминты, ни финала оперы.
- Месье Рейер…Я же пообещала, что Анжелика Саваж приедет в конце недели. И…вместе с ней появится и финал.
- Хотелось бы.. – мрачно ответил дирижер. – Потому что…Знаете, я конечно уже все повидал…Но это все-таки не работа, а форменный бардак.
- Почему? – удивилась Бетани.
- Зачем вы притащили сюда месье Грифа? – шепнул Рейер.
- Но…разве он не прекрасный певец? – Бетани была шокирована. Неужели она потеряла в этих долгих боях даже свой музыкальный вкус?
- Нет. Певец он прекрасный, я не спорю..Великолепный тенор. Но вы сначала заставьте его спеть!
- То есть? – Бетани посмотрела на сцену. Действительно, Грифа там не было.
- А где месье Гриф?! – повысила она голос.
- Я здесь – прозвучал грустный голос из глубины зала.
Бетани всплеснула руками.
- Месье Гриф! Почему вы не на сцене?
- А зачем? Меня все ненавидят….
- Почему? Нет, ну почему?
- Спросите это у них….
- Но месье Гриф… ну почему вы так думаете? Вас все обожают..Все так и ждут вашего выступления…
- Мда? – скептически усомнился тот. – Полагаю, чтобы свалить мне на голову задник, как это случалось с вашими предыдущими обожаемыми любимцами.
- Кто донес???? – зашипела Бетани Рейеру.
Тот пожал плечами и почесал в своих взъерошенных волосах дирижерской палочкой.
- Мадмуазель Ковенант…об этом известно даже ракам в Сене. А уж месье Гриф проведал обо всем в первый же день… Поэтому он и не спешит выносить свое драгоценное тело на сцену.
Бетани рухнула в кресло.
- Я его задушу, - прошептала она.

На задних рядах злорадно захихикали.

Гриф подумал-подумал, затем встал и с отрешенным видом вышел на сцену. Там он остановился перед декорацией и посмотрел на нее так, словно стоял перед только что заколоченным гробом.
- Это декорация упадет, - траурно констатировал он.
- Почему? – опешила Бетани.
- Потому что я буду рядом с ней стоять… Так по сцене положено. И она упадет на меня…
- Ну ради Бога!! Ну, встаньте с другой стороны!
- А там тоже декорация…И она тоже подозрительно шатается…
- Ну, хорошо, встаньте посередине…
- А люстра?
- Что люстра?
- У вас же падала тут люстра, не так ли?
- Ну да… правда не при мне…
- Ну вот…она упадет еще раз..И я даже знаю на кого…
- Месье Гриф… - Бетани заинтересованно подперла щеку рукой. – Сколько, Вы сказали, вы театров сменили?
Гриф закатил глаза к небу и зашевелил губами.
- М-м-м-м… двенадцать… Этот – тринадцатый.
- Понятно…

Призрак мрачно наблюдал за этим из своей пятой ложи. С одной стороны, ему не нравился весь этот бардак, который воцарился в театре после прихода новой директрисы. С другой же – это было ему на руку, так как все были заняты своими маленькими хлопотами, мелкими склоками и практически забыли о его существовании. Ему так нужно было спокойствие – и он его наконец-то получил. Но при этом он чувствовал, что его обуревает и ревность. Даже та маленькая шалость с повешенной крысой не возымела нужного действия. Бетани со своим холодно-надменным видом была куда более живее и реальнее, а, следовательно – и более страшнее для всех, нежели инфернальный и таинственный Призрак Оперы. Он чувствовал к Бетани уважение. Нечасто можно было увидеть не таких не то, что женщин, но даже и мужчин – сильных, отчаянных, готовых идти на все ради одной-единственной цели – пусть даже и эфемерной. Бетани была бы ему прекрасным и достойным соперником – если бы им было за что схлестнуться в смертельной битве. Сейчас же они шли примерно одной дорогой. Она пыталась восстановить «Дон Жуана»… Похвально…И он должен был бы ей помочь…Но…у него пока не было сил для этого. Для того, чтобы вернуться к этой опере, ему надо было бы вновь окунуться в ту пучину эмоций, а у него пока не было на это сил… У нее не получится.. У нее не получится, потому что она не знает, ЧТО такое его Дон Жуан. А без этого она не поймет ничего…
После ухода Кристины ему уже и не хотелось бороться за эту Оперу и он делал все только по инерции. Хотя...пусть пока все идет так, как идет…К чему-то это все-таки должно привести, не так ли? Все будет так, как должно быть...даже если это будет иначе…
Но у него еще есть надежда. Он будет ждать!
Сегодня он сделает еще один шаг к своей цели. Нет, даже не шаг, а прыжок. Он больше не будет просить и умолять. Теперь он потребует. И заставит.

«И меч в моей руке мутит струи потока.»
Глава 24.

- Месье виконт, - вошедшая служанка. – Приехал доктор Гаусс.
В комнату вошел маленький круглый человечек в тонком изящном пенсне на серебряном шнурке.
- Ну и кто тут у нас? – сладким голосом пропел он.
От неожиданности у Кристины самым вульгарным образом отвисла челюсть. Рауль недоуменно кашлянул. Доктор спохватился и покраснел.
- Э-э-э-э.. Простите меня… - он смущенно снял очки и протер их. - Я только что от баронессы Дебус… У нее klein сын страдает ночными кошмарами…Поэтому…Простите меня… Простите… - он снова нацепил на нос пенсне. – Итак, что же нас беспокоит? Простите…никак не могу подобрать слова… - доктор совсем запутался
- Герр Гаусс… Это моя невеста, Кристина Дааэ – пришел на помощь доктору Рауль.
Гаусс благодарно взглянул на него и поцеловал Кристине руку.
- Итак, - наконец-то смело сказал доктор. – О чем вы хотели рассказать мне?

Кристина глубоко вздохнула.
- Подождите, - остановил ее Гаусс. – Месье виконт, не будете ли вы столь любезны… Мне бы хотелось поговорить с Вашей невестой наедине…
- Конечно, - ответил Рауль, пытаясь скрыть неудовольствие. – Конечно, я буду ждать Вас в коридоре.

Рауль уже час в отчаянии мерил шагами коридор. Что же делать…Да, Кристина согласилась на встречу с доктором Гауссом… И это хорошо…Да, хоть это хорошо…Но Боже, почему же он сам никак не может вытащить ее из этой пучины отрешенности, в которой она сейчас погрязла. Неужели...и от этой мысли Рауль похолодел. Неужели она любит…того? И даже здесь..даже здесь ему не повезло. Ах, если б это был обычный человек… Да, да самый обычный человек…то он бы пришел к нему и поговорил..Но этот Призрак! Ах, он уже не испытывает нему ненависти..но ..скорее это досада..Досада на то, что он, даже из-под своей Оперы не может оставить их в покое. Кристина ездила к нему в Оперу. И потом она ничего не рассказывала об этом своем визите, как он ни расспрашивал ее. Что же там произошло?

Дверь скрипнула, и из комнаты вышел запаренный доктор. Он поманил Рауля пальцем.
- Итак, уважаемый виконт…Что я могу сказать…Случай тяжелый. Ваша невеста совершенно уверена в том, что ей являлся человек, который назывался ангелом музыки…И что не так давно в темном подземелье Оперы он заставил ее выбирать между ним и вами… Скажите, вы не в курсе…она в детстве не боялась подвалов? Ну, может там кто-то на нее выскочил, мышка, например?
- Что вы имеете в виду?
- Ну, бывает, что дети, напуганные резкими движениями…Вот сын баронессы Дебус утверждает, что у него под кроватью кто-то живет…А под кроватью у него живут разве только его носовые платки… Что-то же должно было быть причиной, что ваша невеста придумала себе воображаемого Призрака.
- Почему воображаемого? – удивился Рауль. – Он действительно существует!
Доктор внимательно посмотрел на него, снял очки, протер их и осторожно отодвинулся от виконта подальше.
- Ч-что ви хотить сказать?
- Кристина не придумала этого Призрака! Он действительно существовал…и до сих пор существует…
Доктор отодвинулся еще дальше.
- Герр виконт…я есть психиатр, а не экзорцист…Вам нужно обраться в Kirche… Святая вода… и так далее… Я не работать с призраками…а так же с оборотнями и вампирами…и даже с духом вашего прадедушки не смогу говорить…
- Вы не поняли… - нервно рассмеялся Рауль. – Он не призрак в точном смысле этого слова. Он живой человек. Просто он так себя ведет, он придумал себе легенду…и все думают, что он призрак. Но поверьте – он живой человек. Я в этом точно уверен.
Доктор надел очки и стал покусывать шнурок.
- То есть ваша невеста не сошла с ума? – озадаченно проговорил он.
- Конечно нет!
- Жаль…а такой интересный бы случай был…Коллеги бы обзавидовались бы – с сожалением проговорил он и вздохнул. – Ну да ладно, - спохватился он. – А зачем вы меня тогда вызывали?
- Мне нужно понять, что с ней происходит..И что делать дальше…
- Ну что происходит, что происходит – внезапно сварливо ответил доктор. – А то происходит, что избаловали вы ее своей опекой… Если то, что она рассказала - правда, то девушка внезапно оказалась любима и обожаема сразу двумя выдающимися мужчинами, один из которых весьма и весьма интересен…
Рауль смутился и покраснел.
- Спасибо…
- Я не про вас говорю, - сухо сообщил доктор. - …а второй, наоборот – давно знаком и вызывает доверие. И до сих пор она не уверена, сделала ли тогда правильный выбор. Это раз. А во вторых, она ни в чем вообще не уверена.
- Да, - кивнул головой Рауль.
- Вот это-то как раз и плохо…
- Очень?
- Ну, кому как…По мне – так нет. Только ради, Бога прекратите вы опекать ее каждую секунду… Так будет только хуже… Вы же этим только еще больше внушаете ей, что она в опасности, что на нее покушаются все, кому не лень…
- А как тогда быть?
- Так…во-первых, как я понял, она хористка из Оперы?
- Да.
- Ага. Вы собираетесь пожениться?
- Мы уже помолвлены.
- Давно?
- Еще на Рождество.
- Угу…и как свет отнесся к этому?
- Ну-у-у…. На удивление спокойно, я ожидал худшего… Понимаете, сейчас вообще среди молодой знати довольно свободные нравы, так что мои серьезные намерения быстро заглушили все слухи…Да и других скандалов в последнее время было много…Прецеденты опять же такие были, например, в 1825 году мадемуазель Менетрие, балерина, стала маркизой де Кусси. В 1832 году танцовщица Мари Таглиони вышла замуж за графа Жильбера де Войсин. В 1840 году Ла Сора, тоже танцовщица, вышла замуж за брата короля Испании. – стал вдохновенно перечислять Рауль - В 1847 году Лола Монтес, танцовщица, вступила в морганатический брак с королем Луи Баварским и стала графиней Лансфелд. В 1848 году мадемуазель Мария, танцовщица, стала баронессой д'Хермвиль. В прошлом году Тереза Хесслер, танцовщица, вышла замуж за Дона Фернандо, брата короля Португалии..."
- Я вижу, что вы хорошо подготовились, любезный виконт…Не трудно было запоминать такое количество имен и дат? – усмехнулся доктор
- Пришлось, - грустно вздохнул Рауль. – Надо же было как-то отбиваться от нападок пожилых ревнителиц устоев. Почему-то в штыки мою помолвку приняли именно добропорядочные матроны, а не их мужья.
- Ну…Хм… - кашлянул доктор. – Все мы грешны.. Поэтому нам, мужчинам, лучше лишний раз помалкивать. Мда… - судя по его взгляду, он погрузился в воспоминания.
- Но, на счастье, многие меня знали еще ребенком, поэтому питали достаточно нежные материнские чувства ко мне… В общем, ко мне отнеслись менее строго, нежели к кому-нибудь другому.
- Ну понятно, «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось»…
- Что?
- Да нет, ничего…из фольклора пациентов. Значит ваш…как это по-французски…мезальянс, особого шума не вызвал.
- Да нет. Пара месяцев косых взглядом и перешептываний за спиной… И все. Переключились на других жертв.
- Ну тогда прекрасно…Как я понял, ваша невеста не стремиться блистать в свете?
- Нет.
- Ну и совсем ладушки! Там бы в любом случае ей косых взглядов еще как минимум год было бы не избежать. Пусть занимается, чем хочет. И если захочет снова петь – не мешайте ей. Пусть делает все сама и решает сама.
- И….если вдруг она захочет вернуться в Оперу?
- Так... – резко ответил доктор. Он повернулся спиной к Раулю. – Вы видите у меня за спиной маленькие крылышки?
- Н-нет – озадаченно ответил тот.
- Вот именно! – доктор поднял пухлый палец. – Я, к вашему сведению, психиатр, а не Амур. Я не порхаю по комнате – он в действительности попытался сделать несколько элегантных прыжков по коридору. Где-то за стеной грохнула упавшая на пол ваза. Доктор остановился и, наклонив голову к плечу с грустным видом прислушался к шуму. – и не пронзаю любовными стрелами сердца. Так что ваши проблемы взаимоотношений – попрошу увольте. Вашу невесту я вылечу. Но больше ничего не гарантирую.
- Хорошо – кивнул Рауль.
- Нет, не хорошо. А запомните это. Потому что если мадмуазель Дааэ внезапно обнаружит, что все это время любила не вас…
Рауль побледнел.
- …то, поверьте, мне вовсе не улыбается быть проткнутым шпагой в дальнем углу Булонского леса. – словно не заметив, как виконт переменился в лице, невозмутимо продолжил доктор. – Кроме того, опасения вызывают слова, которые она слышала в своем сне.
- Про время?
- Именно…Ваша же невеста никогда не имела непосредственного отношения к религии? Нет, я не имею в виду, монашеское служение..но в ее доме никогда особо пристально не изучалась Библия?
- Нет – покачал головой Рауль. – Там уж скорее рассказывались сказки, чем звучали псалмы.
- Тем более…Понимаете, Экклезиаст – совсем не то, что читают в салонах и оперных гримерных…Более того – его не так уж и часто можно услышать в проповедях… Скорее всего, память вашей невесты начинает непостижимым образом извлекать то, что она слышала или видела однажды…
- Это плохо?
- Ну..как посмотреть… Я бы, конечно не отказался от такого – мечтательно произнес доктор. – Но в ее состоянии – это излишний раздражитель. В минуты сомнений она будет постоянно прокручивать какой-то эпизод из своей жизни, пытаясь понять, правильно поступила..Будет отмечать малейшие детали и пытаться трактовать их в свете своего настроения… Повторяю, это – излишний раздражитель….
Отворилась дверь. В коридор вышла Кристина.
- Вы так долго разговариваете… - тихо сказала она.
- Все в порядке, дорогая – Рауль обнял ее. – Все в порядке дорогая…
Гаусс скептически поднял бровь.
- Доктор, что вы скажете обо мне? – обратилась Кристина к нему.
Гаусс кашлянул.
- Все в порядке, мадмуазель… У вас просто небольшая нервозность. Я пропишу вам успокаивающие…нет, лучше тонизирующие средства…и все будет замечательно. Вы не возражаете, если я еще несколько раз посещу вас. Поболтаем о жизни…поговорим о том, о сем…а?
- Конечно, месье Гаусс…я буде рада вас видеть.
- Да, спасибо вам за все… - Рауль обнял Кристину покрепче, но тут же под суровым взглядом доктора ослабил объятия.
- Ну тогда я к вам еще зайду. – доктор развернулся и, что-то напевая пошел к выходу. Рауль прислушался. Доктор явно выводил какой-то весьма фривольный мотив.

Ну... у кого-то же подпись про тех, кто идет не в ногу и другой барабан.

Так что просто все зашагают в один ряд, а кто-то будет бежать рядом и орать, что он нормальный.

На самом теле потом общая шиза будет оправдана. В духе Лао-Цзы. :crazy:

Ну, дык.  :crazy:

А доктор просто такой милый непосредственный чудик, чокнувшийся вместе со своими пациентами.   -0  На него даже не злятся.