Лана
Круглым?

Bastet
Эрик утащен из фильма "Королева проклятых" - это печально известный Лестат в исполнении Стюарда Таунсенда. Так что глаза у него и без моего фотошопа горели

Доктор... Да мне и самой он представляется старше. Но уж больно фотка хорошая - взгляд какой!

Отредактировано Leo (2007-11-07 19:07:32)

Лана
Прелесть! Правда! Моежшь не обращать на злобно зыркающего Ральфа Файнса никакого внимания
Кто-то сказал, что когда произведение выходит в мир, то герои больше не принадлежат автору.
Такой Шольц тоже имеет право на существование! =)))

4. Дурак.

Начало пути, отсутствие опыта, неразличимость добра и зла. Прямо – начало новых дел. Перевернуто – необдуманные действия.
_______________________________________________________

Только у самого дворца Эрик понял, что, собственно, не знает, куда идти дальше. Теряя терпение, он дождался как всегда улыбающегося Игоря. За ним, как на зло, следовал Рауль. Друг другу в глаза они посмотреть не решились и просто шли за Игорем.
Разумеется, они приблизились к самому старому, неприглядному флигелю северного крыла.
Уже оказавшись у двери, Эрик услыхал женские рыдания.
– Что вы там второй день подряд с Лейлой делаете? – поинтересовался он.
Игорь лишь тактично откашлявшись, четырежды постучал в дверь, на которой было видно сразу несколько слоев краски.
Дверь им открыл Хасан.
Всхлипы и причитания стали слышны в полной мере.
– У вас нет души! И совести нет! Чудовища!..
Ее французский, сдобренный сильным акцентом, сорвался на родной. Сидела девушка на невысокой коренастой табуретке, в углу, отвернувшись ото всех.
Вообще, комната была довольно опрятной, но темной за счет задрапированных окон, и вся ее обстановка состояла из старых вещей. Рауль быстро занял позиционный нейтралитет возле шкафчика слева от двери.
Шольц опять сидел на столе посреди комнаты и курил. Рядом с ним, на столешнице, стоял жестяной ящик.
Увидев вошедших, Шольц тут же вскинулся.
– Игорь, вколи ей успокоительное! Я не могу больше слышать эти вопли!
Лейла вздрогнула и умолкла, Хасан исподлобья поглядел на Шольца.
– Мило тут у вас, - заметил Эрик. – Что опять стряслось?
Шольц кивнул на ящик позади себя.
– Сам погляди… То же, что и всегда.
– Картина, думаю, на редкость приятная.
– Дивная.
Эрик одним пальцем приподнял крышку ящика, несколько секунд смотрел на его содержимое, затем отпустил крышку и она с лязгом захлопнулась вновь.
– Что же у аристократии сплошь уроды рождаются?
– Не сплошь. Это я на уродов попадаю.
- Странно, что такой красивой женщины, как княгиня, родился такой…
– Вот потому, что такая распрекрасная, ребенок таким и родился! В корсеты надо меньше затягиваться, особенно – на поздних месяцах.
– Советы твои несколько запоздалы. Кстати, зачем девочку мучаете?
– Какую девочку? А,  Лейлу?.. Да, погано получилось. В первый день ребенок был еще жив, но уже очень плох. Я еще надеялся, что его получится спасти. Подумал – вдруг на женских руках ему полегчает. Глупо? Знаю, что глупо. Но в моей врачебной практике всякое приключалось. Знал бы, что из всей этой истории такое выйдет, не сунулся бы сюда никогда… Игорь, там в саквояже еще пачка папирос. Дай сюда!
Шольц снова закурил, сломав при добыче огня две спички.
Эрик, задумчиво шмыгнув носом, поддал сапогом один из окурков, разбросанных по полу.
– Н-да… У меня к тебе только два вопроса. Первый: если ребенок умер вчера, какого дьявола вы все сидите и молчите? Второй: зачем понадобился я? Или, вы думаете, что моя музыка и вправду мертвого поднимет?
– Не льсти себе.
– О!
– Ты мне сейчас нужен не как музыкант и не как изобретатель.
– И не как фокусник.
– Даже не как штатный психопат.
– Ты меня интригуешь! И как кто же я тебе нужен?
– Как мужчина.
– Прости?..
– Прощаю. Ты сейчас вернешься в дом, оденешься получше и пойдешь говорить с княгиней, готовить ее к скорбной вести. Ты вчера был дерзок и безучастен и очень ей понравился. Боже, не делай такое жуткое лицо – у тебя сейчас швы разойдутся.
– Я же говорил, - вздохнул Хасан.
– Ситуация совершенно мерзкая и разрешить ее надо как можно быстрее! А разрешить можно только через княгиню – князь совершенно бесхребетное нечто! – выпалил Шольц. – Эрик! Ты меня слышал?
Взгляд золотых глаз Эрика под линией полей шляпы стал вдруг стал пугающе-холодным.
– Я отлично слышу, доктор.
– Тогда, не понимаю, почему ты до сих пор стоишь здесь.
– Потому, что я никуда отсюда не пойду.
– Знаешь, Эрик, сейчас не время для твоих…
Эрик не стал дожидаться, пока Шольц договорит и уж тем более не удостоил его ответом, а просто схватил со стола ящик и швырнул его в противоположный угол. Лейла даже не закричала – просто упала в обморок, когда изломанное, тощее, посиневшее тельце уродца в жиже из «киселя»  выкатилось на пол. Рауль перекрестился.
– Игорь! – проревел Шольц. – Эрику с этого момента «кисель» не давать, пока гангрена не начнется.
Эрик, презрительно фыркнув, стремительно развернулся и ломанулся во входную дверь.
– И дверь ему тоже не открывать! – завершил Шольц, закуривая следующую папиросу.

Княгиня сидела в своем будуаре, тоскуя, угощаясь горьким шоколадом.
Белоснежная канарейка – под цвет самой комнаты – перепрыгивала с одной жердочки на другую, беспокойно щебеча.
Время тянулось, как всегда, омерзительно тяжко, белый атлас ее платья казался ей с каждой секундой все более серым…
Однако тут произошло нечто, выдернувшее княгиню из рутины жизни.
Дверь в ее будуар открылась.
Она бы не обратила внимания, если бы то оказалась служанка, вошедшая через обычную дверь, но то был мужчина, вошедший через дверь потайную.
Она уже хотела было закричать, но тут узнала в незваном госте вчерашнего скрипача. И кричать передумала, томно откинувшись на подушки дивана, подперев голову изящною ручкой, словно ее мучила легкая мигрень.
– Приветствую, - поклонился мужчина. Впрочем, такой поклон вполне можно было принять за кивок.
– Добрый день, - выдохнула княгиня.
– Доктор велел узнать, как ваше здоровье.
– О, благодарю – мне несравнимо лучше.
– А я, знаете ли, еще по одному вопросу.
Княгиня кивнула и посмотрела на него со всем вниманием.
Эрик, чувствуя себя в этот момент полным идиотом, перемялся с ноги на ногу и все-таки сел напротив женщины. И поймал себя на мысли, что до боли в швах на носу хочет снова оказаться в маске.
«Да что же такое творится?! Шольц, все-таки скотина. Послал бы просто с ней поговорить – все бы само собой вышло. Так нет! Издевается он, что ли – не пойму!..»
– Так что вы еще хотели мне сказать?
– Ничего.
– Как?
– Ах! То есть – да, конечно, хотел. Доктор велел… То есть – просил передать. Возможно может случиться самое худшее.
– Что же, мой ребенок?..
– Боюсь, что да…
Склонив свою головку, она лишь вздохнула:
– Я знала, что так будет. В этом месте несчастья преследуют меня. С первого же дня замужества… Ах… Ах…
Эрик вздохнул. Затем окинул взглядом потолок.
Она продолжала:
– Вы и представить себе не можете, как я страдаю в этих стенах. Мой муж… Видели ли вы моего мужа?
– Не имел удовольствия.
Княгиня горько усмехнулась.
– Поймите меня верно – он из именитого рода, старинного. Но я погибаю здесь… Ах, я ведь почти не вижу людей. Во внешнем мире мы редко бываем. Еще реже здесь появляются занятные личности. Разве что мой кузен появляется один-два раза в год. Мне так одиноко! Никто не понимает меня в этой глуши!..
И вдруг  она, приникнув к обитому атласом подлокотнику софы, беззвучно разрыдалась.
Эрику стало не по себе – он совершенно не знал, что сказать этой женщине сейчас. У него в жизни не бывало такого, что женщина плачет при нем, не видя при этом в нем же причину своих страданий.
– Ваша светлость, - пробормотал он, поднимаясь, но не зная, что же собственно сказать дальше.
Первым его желанием было просто развернуться и уйти. Но так будет только хуже, да и с Шольцем они еще больше поссорятся.
– Ваша светлость, - повторил он, оглядываясь по сторонам, отчаянно ища взглядом хоть что-то могущее помочь. И взгляд его упал искусно декорированный клавесин.
Не говоря уже ничего, он стремительно подошел к нему, сел на табурет с мягкой, отделанной кружевом подушечкой и заиграл.
Что греха таить – клавесин он терпеть не мог, звуки этого инструмента всегда казались ему убогими и мертвыми. Но подобная выходка, как ни странно, в тот момент представлялась наиболее приемлемым и возможным выходом из ситуации.
Он играл что-то, вспомнив мелодию наобум. Похоже, что-то из Моцарта – лишь к Амадею он относился почти с нежностью, и лишь его музыка могла успокоить воспаленный, встревоженный разум.
Как теперь, например.
Эрик играл, выхватывая ноты из полу-игрушечного инструмента, расписанного картинками в духе восемнадцатого века с галантными пастухами и пастушками.
Он уже начал понемногу успокаиваться, как вдруг мягкие руки осторожно легли ему на плечи. Тут он схватился за клавиши с такой силой, что чуть не сломал их. Казалось, даже рисованная публика вздрогнула от раздавшегося при этом звука. Вздрогнула и замерла в ожидании.
Эрик медленно поднял голову и поглядел в лицо княгини Альбы. Лицо было свежим и нежным, без каких-либо следов слез и горя. Взгляд лучился лукавством…
Она медленно склонилась к нему и оставила на его губах холодный след поцелуя.
Такой прыти Эрик сам от себя не ожидал, да и видел ее прежде только у кошек.
Одним прыжком (опрокинув, правда, табурет) он оказался позади княгини и, пробормотав бессвязное извинение, споткнувшись о край ковра, вылетел прочь.

Ангел в Аду
Автор не тормоз, автор - медленный газ!  -0  %#-)
Сама была бы рада писать быстрее, но к сожалению, не всегда есть время. Тем более сейчас - сессия в полном разгаре

Bastet
Да, вроде Кримгильду. Мне самой Брунхильда больше понравилась.
Эту я и выбрала за то, что она куколка-белоручка
А вообще, в "Кольце Нибелунгов" мне больше всех Джулиан Сэндз понравился

Весна пришла...  И прода)))... Мелочь, а приятно.

5. Жертвенность.
Принятие судьбы и поиск смысла. Прямо – переворот системы ценностей. Перевернуто – боль, поражение, пустая трата сил.

______________________________________________________________________________

Едва Эрик вошел внутрь, служанка исчезла бесследно. Такой стремительности и чистоте исполнения он слегка позавидовал.
Комната княгини была довольно обширной, но весьма уютно обставленной. Люстра была погашена, зато слегка прикрученные рожки на стенах в меру своих сил разгоняли мрак.
Сама гостеприимная хозяйка сидела за бюро из светлого ореха и словно бы делала невероятно важную запись в тонкую тетрадь. При этом ее дивный стан, окутанный розовой дымкой пеньюара и водруженный на небольшой резной стул, изогнулся так томно, что сами грации могли бы умереть от зависти. Все три – разом.
- О, это вы, - словно опомнилась княгиня, закрывая тетрадь.
Эрик развел руками.
- Добрый вечер, Ваша светлость.
- Сегодня на удивление теплая ночь, не правда ли?
- О, да!
- На что же вы стоите? Прошу, присаживайтесь, мсье.
Эрик покорно опустился на диван, стоящий вплотную у изножья огромной кровати; княгиня подошла и присела рядом.
Тут Эрик с изрядной долей ужаса увидел, что под пеньюаром у нее не наблюдается ни корсета, ни чего-либо еще. Впрочем, нельзя не отметить, что грудь у нее весьма… Весьма!
Как бишь это называется – совершенство форм? Схожее совершенство он видел на изображении Юноны на фреске итальянца. Черт – как же его имя?.. И вообще, как-то мысли путаются…
- О мсье, вы покраснели! Не жарко ли вам? Не желаете ли бокал вина?
- Нет, благодарю. А впрочем, давайте.
Легкое розовое вино действительно оказалось прохладным.
Княгиня еще не успела открыть свой изящный ротик, дабы произнести что-то высокопарное, как Эрик уже залпом осушил бокал. Она на это лишь усмехнулась и придвинулась ближе. Эрик хотел было отсесть чуть дальше, но затем решил, что в данной ситуации, собственно, и незачем…

Весь дом поднялся в мгновение ока. Можно было бы сказать, что по мановению волшебной палочки, если бы палочки – тем более, волшебные – издавали такие душераздирающие звуки. На вскидку - невероятно крепкую струну пытались перепилить тупой пилой.
Шел четвертый час утра…
- Вот ведь дьявол! – орал Игорь, вывалившись в коридор и держась за уши. – Мсье Перс, сделайте что-нибудь!
Хасан может быть, и ответил бы ему что-то по-восточному горячее и откровенное, но чудовищные звуки превратились в настоящую пытку. О, как они по истине брали за душу, за самые ее пресловутые фибры и трясли, терзали с остервенением!..
Он готов был сделать что угодно, подчиниться любому приказу, лишь бы прекратить это.
- Ох, да где же он?! – выкрикнул Перс, скрежеща зубами.
- На первом этаже. Где-то слева от лестницы, - подсказал в распахнутую дверь, так и не ложившийся сегодня спать, Шольц.
Перс бросился вниз по лестнице, а, свернув налево, чуть не споткнулся об Эрика, рассевшегося на полу.
Эрик тут же отложил скрипку в сторону и горестно вздохнул.
- Я тебя разбудил, друг мой? Не можешь ли ты поговорить со мной, раз уж встал? Мне так тоскливо…
Перс вяло осел на пол.
- Что случилось, Эрик?
- Что случилось? А ты разве не помнишь – Игорь с Шольцем в сводню решили поиграть…
- Это я помню. Но… - Перс замялся, не зная, как задать вопрос. – Эрик, что-то пошло не так?
- А? Нет! Все так. В точности, как читал, как – уж честно признаться – видел у других. Княгиня Альба – она очень красивая. Знаешь мне сначала было очень хорошо. Я даже подумал – вот ведь как у людей это бывает!.. Потом я не то чтобы уснул – в темноту провалился. А когда проснулся – так мне стало гадко…
- С чего же?
- Да я толком и не понял. Почувствовал себя будто животное. Мерзко… А потом понял, что не слышу музыки… Совсем!
- Но ведь сначала тебе было хорошо?..
- Да! Невероятно! Но чем больше я думал об этом, тем сильнее ненавидел себя за то, что не слышу музыки…
Хасан обхватил голову руками.
Эрик, словно извиняясь, поглаживал струны скрипки.
- Эрик, но ведь после операции ты не слышал музыки, пока меня у тебя на глазах чуть не зарезали… Тебе не кажется это нормальным – человеческим! – не слышать музыки какое-то время?
- Нет! – вскричал Эрик. – Черт побери, да лучше бы я просто глох! Неужели не понимаешь, как это мерзко?! До встречи с Шольцем я готов был умереть, а после операции был в шоке, что живу! А теперь…
- А что теперь?!
- Я что же – променял музыку на одно сношение с этой шлюхой?
- Так зачем ты туда пошел?!
- А я что же – хуже других?!
Хасан резко поднялся.
- Нет, Эрик! Ты не хуже. Кто знает – может быть именно сейчас свершилось то, о чем ты так долго мечтал, скрупулезно ломая чужие жизни? Ты хотел быть, как все, Эрик? Ты стал, как все! Поздравляю, друг мой! От души тебя поздравляю!
Эрик, разъяренно фыркнув,  тут же ринулся прочь, едва не сбив Хасана с ног. Скрипку он оставил на полу в коридоре…
- Эрик! – прокричал Перс, бросившись было за ним вдогонку. Поняв уже на улице бесполезность сего замысла, он в растерянных чувствах, вернулся в дом.
В коридоре, рассматривая скрипку, уже сидел Шольц.
- Такой красивый, тонкий инструмент… Он сам ее сделал?
- Не знаю. Может быть. С этой областью его изобретений я не почти имел дела.
- Если сам, то это выглядит вдвойне забавно, - Шольц ткнул пальцем в еле заметное, словно гвоздем нацарапанное на корпусе скрипки имя «Эрик». Эти по-детски корявые, грубые буквы действительно слишком контрастировали с обликом инструмента.
- Доктор, может догнать его? Кто знает, что он сейчас натворит…
- Я знаю – он снова к княгине пойдет, - заверил Шольц. И добавил с ухмылкой: – С одного раза не распробовал.

Дав пинка нескольким деревьям в парке, а одного даже получив по носу веткой, Эрик действительно отправился обратно в спальню к княгине. Прошел он через тайный ход и будуар.
В будуаре он оторвал несколько бантиков от обивки кресел и разбил о стену статуэтку в виде развеселой пастушки.
Затем он пинком вышиб дверь спальни и, перескочив, через диванчик, рухнул на кровать и на спящую на ней княгиню. Та сначала вскрикнула от испуга, но почувствовав, как руки любовника жадно оглаживают ее тело, податливо скользнула под него, обхватив его своими стройными ножками.
На его стоны, переходящие в рычание, она только довольно хихикала. Чем грубее были его ласки, чем резче становились движения, тем явственнее горело от наслаждения ее лицо.
Но вот улыбка сошла с ее уст, она закусила губу, прикрыла глаза, целиком растворяясь в ощущениях внутри своего существа.
Нынешний, уже ожидаемый финал, как ни странно, заставил Эрика почти потерять сознание. Уткнувшись лицом в подушку и волосы княгини, он расхохотался, как в опиумном бреду, а после – умолк, вслушиваясь в тишину.
Он чувствовал в своих руках женское тело, ощущал ее мерно вздымающуюся нежную грудь… Слышал ее дыхание и предрассветную тишину, окружавшую их и весь дом, все княжество… Тишину…
Да, есть дыхания, биение сердец, шелест листвы, тиканье часов… И – все. Остальных звуков не существует. Вот, есть два тела, которые только что совершили предписанный природой ритуал. При чем тому телу, что лежит снизу, невдомек, что второе тело могло с равным успехом его и убить.
Тишина… Омертвение наступило после охватившей его дикости.
Нет больше той звенящей струны внутри, которая заставляла сердце обливаться кровью, но петь!
Эрик, отплевываясь от волос княгини, перевернулся на спину и стал расправлять и натягивать одежду на полагающиеся места.
Княгиня, почувствовав рядом шевеление и возню, вновь проснулась, сладостно потягиваясь и совершенно не стесняясь своей наготы.
Оглядев своего любовника, она лишь наморщилась, увидев, что он сапогами смял нежные шелковые простыни.

На следующий день доктор Шольц с прискорбием сообщил княжеской чете о гибели столь любимого наследника. Княгиня была безутешна и весь день не выходила из своих покоев. Эрик, не находя без вдохновения надобности во внешнем мире, усердно ее утешал.
Еще через день состоялись похороны младенца.
Старое кладбище находилось за парком, на склоне двух холмов. Немощеная, глинистая дорога вилась меж могил и склепов, уводя все дальше от края погоста, совсем утонувшего в плюще и бурьяне.
Эрик решил не присоединяться к процессии (хотя, Шольц с Игорем смиренно следовали в ее хвосте) и наблюдал за действом со стороны. Он сидел на упавшем стволе сосны, давно отполированном седалищами былых искателей печальной романтики.
Ночью прошел дождь, легким туманом подернулось все вокруг, тяжелые капли свисали с листьев и хвои. Вот, от кладбища пробежала и исчезла в густой траве жирная крыса…
Эрик выпрямился, с удовольствием вытягивая позвоночник. Здесь он чувствовал себя много лучше, чем в будуаре княгини.
В парке позади него раздались легкие шаги и вскоре из-за деревьев появилась женщина. Приглядевшись, Эрик понял, что видел ее в коридоре в вечер первого свидания с княгиней.
Сейчас она была в красном платье в черную клетку и в длинном жилете из овчины грубой выделки. Подол ее платья был насквозь мокрым от росы.
Они смерили друг друга ровным взглядом, она села на другой конец бревна и закурила трубку.
- Наконец-то вспомнили, что урод существовал, - проронила она низким  полушепотом.
- Что, простите?
- Говорю: вспомнили, что был тут еще один их родич!
- Считаете это остроумным – шутки на счет уродства?
- Вы находите, что я острю или шучу? К вашему сведению, по большей части именно мне приходилось менять пеленки этому нелепому созданию, которое произвела на свет наша трепетная Киприда. Посмотрела бы я, как она марает свои белые ручки…
- Зависть – скверное чувство мадемуазель. Один из семи смертных грехов…
Она окинула его взглядом скорее снисходительным, чем презрительным.
- Да? А похоть – что же?
- Вы что, теолог?
- А вы – проповедник?
- К счастью, нет.
- Вот уж, воистину.
- Не курите в мою сторону!
- Только не говорите, что вам для голоса вредно!
Эрик внутренне поразился последней ее реплике, но решил более не спорить – уж слишком она напомнила ему острых на свой злой язык цыганок.
К счастью, едва люди из похоронной процессии вновь появились из-за холма, она поднялась и ушла прочь.

Тем же вечером в княжеском особняке был устроен скромный ужин в память об усопшем. Тут уж Эрик решил поприсутствовать. Так же были Шольц с Игорем и Раулем, которого представили, как брата Игоря – Владислава. Был и, как ни странно, Фогельвейде, который оказался кузеном княгини Альбы. Был тут и пастор, который отпевал младенца. Пастор жил в стороне и от деревни в долине, и от княжеского дома, поэтому от приглашения не отказался, но за столом больше молчал, сосредоточенно жуя.
Была, разумеется, и княжеская чета. Тут Эрик впервые увидел князя и не знал, то ли посочувствовать княгине, то ли князю. Князь оказался сухопарым, вполне высоким, но сутулым да и вообще сникшим мужчиной, с блеклыми глазами.
Тут уж одно из двух – либо княгиня живет и страдает с этим служителем Бахуса, либо она своим служением Венере низвела его до такого состояния.
Все собрались в небольшой гостиной, отделанной массивными деревянными панелями. Здесь и вся мебель производила впечатление тяжести, громоздкости – от скромного столика в углу, до камина. На улице снова начинался дождь.
Собравшиеся начали разговор с несколько отстраненных тем, о стране, о деньгах, но довольно скоро они наскучили и центром внимания целиком  стал Фогельвейде, рассказывающий о своих пикантных приключениях на курортах Европы.
Прошел час-другой и слугам было велено вместо сухого красного подать шампанское.
Спустя еще час, уже наполненный легкой светской болтовней, княгиня обратилась к Эрику:
- Мсье Эрик, вы такой прекрасный музыкант. Не сыграете ли нам что-нибудь? А то с этим ливнем уж совсем тоскливо…
Она кивнула в сторону покоящегося в углу рояля. Эрик пожал плечами.
- Как пожелаете. Что сыграть?
- Сыграйте что-нибудь чувственное, прошу…
Эрик покорно поднялся с насиженного за вечер места и под равнодушным взглядом Фогельвейде и князя подошел к роялю.
Заиграл он что-то из Шопена, лениво нажимая на клавиши, легко выдавливая ноты.
«Какая мерзость, какая пошлость…» - подумал он, глядя на искаженные отражения на черном боку инструмента.
Двери гостиной были приоткрыты и, подняв взор, Эрик увидел полутемный коридор. Через некоторое время в нем, этом сумеречном пространстве, обнаружилось какое-то движение. Какое-то светлое пятно, будто привидение, приближалось, шло, плыло к этому душному оазису посреди дождливого мира…
Рауль, наверное, первым из всех навострил уши, когда мелодия Шопена сорвалась на нечто иное. Сначала Эрик будто сфальшивил, бросив несколько своих, вольных нот, как камни в заводь, а затем и вовсе перешел на мотивы своей фантазии…
Что же случилось? Отчего так резко переменилось настроение музыканта?
Тут, словно какая-то неведомая сила, потянув виконта за волосы, заставила его посмотреть на двери гостиной…
Мелодия оборвалась.
На пороге стояла Кристина де Шаньи.