Только к  пяти утра с перевязками и накладыванием шин было покончено.
– И зачем вам это было надо? – поинтересовался тогда Оливер у Шольца.
– Скорее, это было нужно вам. А я, наверное, просто соскучился по бесплатной работе. Ладно, притомился я с вами. Игорь, иди разбуди Перса – пусть присмотрит за ним…
– Не стоит, – отозвался Эрик, до этого сидевший в стороне. – Я присмотрю. Все-равно не усну сегодня.
Шольц пожал плечами.
– Как скажете, друг мой.
Когда доктор и Игорь ушли, Эрик долгое время стоял возле окна. Словно не замечая сэ-ра Оливера, он смотрел на холодный зимний рассвет. Но Оливер, казалось, вовсе не ше-велился, сидел тихо, как сонная мышь.
– Почему вы их убили?
– Что? – откликнулся Оливер, отвлекаясь от собственных мыслей.
Эрик подошел ближе и сел прямо напротив него.
– В поисках клада вы оставили за собой по меньшей мере три трупа. Но их можно было и не убивать. Зачем?
Оливер нахмурился, будто напрягая память.
– Ах, вы про эту чернь… Поверьте, человечество  немногое потеряло вместе с ними. Я старался не рисковать, просто обезопасить себя, - он чуть склонился вперед, на сколько позволяли его раны, и посмотрел в золотистые глаза собеседника, – А как бы вы поступи-ли на моем месте?..
И вдруг еле слышно рассмеялся.
Дверь отворилась и вошел заспанный Перс.
– Я все-равно не спал, а Игорь сказал мне…
Но Эрик, не дослушав, быстро вышел прочь.

Через полмили от поместья начинался мачтовый прозрачный лес. На всхолмии, на од-ной из его опушек стоял гранит, обточенный под кресло. Может быть, до этого утра здесь не бывал никто лет десять.
Эрик прискакал сюда верхом на рассвете. Он, собственно говоря, не знал, что здесь есть такой лес, ни тем более, что в этом лесу есть каменное кресло, но оба эти обстоятельства абсолютно его устроили.
Едва оказавшись на этой опушке, он спешился и, подойдя, повалился в кресло с такой усталостью, словно скакал целый день.
Перед ним явился холодный северный пейзаж: глубокий овраг с мелкой речкой на дне и бесконечные холмы, покрытые лесом, пропитанным еще не развеявшийся предрассвет-ной дымкой.
Тут ему вспомнилась Россия, а за ней – годы странствий, дорог и вольной жизни.
«Эх! – подумалось ему совсем по-русски. – Вот бы и сейчас: ко всем чертям, куда глаза глядят. Конь есть, деньги – будут…»
Однако тут же из череды свежих воспоминаний появился доктор Шольц и ненавязчиво поинтересовался: «А кисель, друг мой?»
«А зачем?» – поднял вдруг голову старый Эрик, умерший в подвалах Гранд Опера.
Действительно – зачем?.. Зачем было все то, что было в последние годы?
– Я как-то и не задумывался, – признался Эрик лошади. – Всю жизнь мечтал, а на деле ничего и не изменилось. По-прежнему люди шарахаются, только теперь не понятно отче-го. Даже этот ненормальный меня сумасшедшим обозвал. А кто не сумасшедший? Шольц? Игорь? Тоже мне, нормальные! Или эти, голубки чертовы, которые меня чуть не угробили. Одна в ангелов верит. А второй… Вот, посмотрев на лицо дароги, можно с ним в какие-то подвалы лезть? Будь я таким сахарным мальчиком, я бы десять раз усомнился в чистоте его намерений. Да и вообще – лезть ко мне в логово из-за девчонки. Дурак. Чок-нутые… Знаешь, что я за свою жизнь понял? Нету в мире ни справедливости, ни счастья… – Он поднял глаза к небу. – Снег, наверное, скоро пойдет…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ЦЕНА.

– Пусть подавится! – решил Сэм.
Многие были с ним не согласны, но оспаривать решения оставить лондонский свет не стал никто.
Перс, правда, возмутился, что таким образом состояние отойдет сэру Оливеру, но Сэм лишь повторил свое окончательное решение, добавив, что некоторое количество денег, стартовый капитал, для начала новой жизни и сумму, обещанную Шольцу, он с собой, ра-зумеется, захватит.
В последний вечер перед отъездом вся честная компания посетила профессора Спенсе-ра, чему не слишком обрадовалась его экономка.
После ужина Шольц с бывшим учителем поднялись в кабинет, а прочая компания де-ликатно отказалась и осталась в гостиной. Даже Игорь, который относился к Шольцу не иначе, как к сиамскому близнецу, дозволил старым друзьям поговорить с глазу на глаз.
Так они остались вчетвером.
– И все-таки я вас не понимаю, – вздохнул Игорь, глядя на Сэма. – Я не о том, что вы бросаете такое состояние, а о том, кому вы его оставляете. После всех событий.
– А как иначе я должен был поступить?
– Обратиться в Скотленд-ярд и наслаждаться жизнью.
– Наслаждаться? Так бы сэр Оливер и отдался бы в руки правосудия. Лучше уж я буду наслаждаться жизнью вдали от Лондона, merci…  Кстати, где Эрик?
– Да не беспокойтесь вы так, – взмолился Игорь, когда Перс решительно поднялся со своего места. – Ну что он мог за это время… А хотя, я пожалуй, с вами…
В доме Эрика не обнаружилось.
Как выяснилось спустя полчаса, он давал представление на соседней улице: вспомнил, как исполняются все его любимые фокусы и решил попрактиковаться.

***
С Сэмом они распрощались на перроне вокзала Лондон-Бридж – распрощались, словно старые друзья. После чего вся команда Шольца отправилась домой, в замок: через Кент, через Ла-Манш, назад на материк.
Весь обратный путь Эрик становился то веселее, то мрачнее, и сменялись эти настрое-ния столь часто, что казалось: он не знает, на каком именно остановить свой выбор.
Зато Шольц определился довольно четко: он был задумчив и совсем не весел. Он пы-тался определить, понять, через кого же Оливеру удалось выйти на его дела. Кто прель-стился, поддался?
На выяснение этого у него ушло еще четыре месяца, после чего предатель был достав-лен в замок.
Им оказался мужчина лет сорока, обычной, неприметной внешности. И до смерти напу-ганный.
Его привели в кабинет Шольца. Сам доктор был в простых штанах и рубашке и сидел, как школяр, на углу своего письменного стола. Остальные – Игорь, Перс и Эрик – тоже собрались здесь же, но стояли в стороне.
Человек, упавший на колени в центре ковра, дрожал, как осина.
– Боишься, Джошуа? – поинтересовался Шольц.
– Боюсь, доктор.
– Не вовремя – раньше надо было бояться.
– Но, я же не сделал ничего плохого…
– Ты нарушил правила.
– Один раз. Доктор, больше никогда! Богом клянусь! – вдруг его лицо исказила страш-ная мука, судорога свела все его тело, заставив совсем рухнуть на пол.
Шольц неспеша подошел и поинтересовался:
– Давно ты пил «кисель»?
– Д-давно… Ох. Уже десять месяцев, как. Я ведь уже почти поправился…
Шольц кивнул.
– Игорь, Перс, отведите его в комнату на третьем этаже.
– Рядом с кладовой?
– Да.
Они подняли с ковра стонущего человека и вывели прочь.

Эрик долго не мог заснуть, а виной всему было любопытство. Не удержавшись, он под-слушал то, что происходило в комнате на третьем этаже (разумеется, не выходя из своей собственной). То, что он услышал, было не похоже ни на человеческий голос, ни вообще на крики живого существа. Он сидел и слушал, пораженный, пока кошмарные звуки не стихли.
Затем, поняв, что уснуть все-равно не удастся, он решил увидеть кошмар воочию.
Открыв дверь комнатки отмычкой, он вспомнил, что не взял ни свечи, ни керосиновой лампы. И тут же этому порадовался.
Неестественно скрюченное тело лежало посреди комнаты. Даже в неверном ночном све-те было видно, что практически вся его кожа облезла, обнажив мышцы и даже кости.
Эрик тихо вышел, пытаясь понять, почему этот покойник произвел на него столь гнету-щее впечатление. Прежде, в Мазендеране, ему приходилось видеть зрелища, сродни это-му. Взять хотя бы случай, когда на пол в камере пыток насыпали толстым слоем негаше-ную известь. А уж кожу в тех краях через день сдирали.
За такими мыслями, неспеша ступая, он оказался у кабинета Шольца. Пойти поболтать с любезным доктором?
В самом кабинете было темно и холодно. В индийской комнате витал запах  необычной табачной смеси, памятной еще с рассказа о Родерике, а пепел в камине еще хранил остат-ки тепла.
– Ну, доктор, где же вы?
Эрик обошел комнату по периметру, ведя рукой по обитым шелком стенам. Потайную дверь он нашел практически сразу, но все-равно обошел полный круг – просто понрави-лось.
За дверью оказалась винтовая лестница.
В конце пути, в самом низу, ожидала не еще одна дверь, как можно было бы ожидать, а многослойный газовый полог.
Так и не нашарив его край, Эрик пролез под ним и сразу понял – вот оно, сердце замка.
Высокое, широкое, ограниченное камнем пространство тянулось на сколько хватало глаз, словно тоннель для гигантского паровоза. Будь оно направлено не вперед, а вглубь, то достигло бы, наверное, центра Земли, подумалось Эрику.
На ближайшие метров двадцать были зажжены газовые светильники. Горели они не в полную силу и открывали тайны мрачного тоннеля как бы украдкой.
У самого входа, по обе стороны громоздились целые кипы, пирамиды бумаг. Там были и старые письма, и анатомические рисунки, отрывки из дневников, фотографии и даже от-крытки. На одной из этих вершин лежал на боку человеческий череп.
Далее стояли набитые до отказа книжные шкафы. Множество фолиантов громоздилось и перед ними, и на них – почти до самого потолка.
А затем настало царство мертвецов – маленьких покойничков, в маленьких банках. Они таращили свои глаза на незваного гостя, другие – устало потупили взор. Кто-то был оди-нок в своем уродстве, кого-то было полтора, два, а то и больше. Наиболее жалким выгля-дел один, у которого сразу над надбровными дугами начиналась поверхность покатого черепа: бедолага был лишен мозга, самой своей сущности, лишен права на жизнь самой Фортуной.
– До чего же вы любопытны, друг мой, – послышался голос Шольца.
Обернувшись, Эрик увидел еще одну дверь – чуть ниже человеческого роста, в нише между двумя шкафами.
Пройдя туда, он оказался… в склепе. В весьма необычном склепе.
Напротив входа стоял на невысоком постаменте стеклянный гроб – прочный, доброт-ный, с железным каркасом. Он был наполнен формалином и в нем лежал мертвец, обер-нутый, как мумия, в пелены. Имелся и второй гроб – одесную от двери, но он был укрыт траурным бархатом.
Шольц сидел на табурете перед первым гробом, на крышке которого были расставлены бутылка коньяка и две рюмки.
– О, друг мой! Мы тут с дядей оплакиваем нашу горькую долю…
– Дядю вашего я понимаю и искренне сочувствую. А вы-то что?
– Скажи, Джошуа уже умер?..
– Да. А разве были варианты?
– Он давно пил кисель. Мог  выжить.
– Только выглядел он после смерти хуже, чем я до операции. Вряд ли бы он захотел.
Шольц спрятал лицо в ладонях.
– Никогда я не делал подобной мерзости: не лишал никого жизни, исходя из своих соб-ственных, мной же придуманных правил. Выпей со мной, Эрик, а то с покойником пить очень скучно.
Он поставил вторую рюмку перед Эриком, сняв ее с латунной таблички с именем по-койного. Эрик резко наклонился, всматриваясь.
– Август Шольц?!
– Ну да. Ты же не считаешь, что он обиделся? Мне нужно было новое имя…
– Он и правда был твоим дядей?
– Да. Великий человек…
– Так тебя можно звать Август?
– Нет! Я ведь не он – хватит с меня и литеры «А».
Пригубив коньяк, Эрик поинтересовался:
– А кто в том гробу? Или он пока пуст, стоит про запас?
Доктор молча поднялся и подошел ко второму гробу.
– Нет, там принцесса, – ответил он и откинул полог.
– И вправду – принцесса! – изумился Эрик.
Второй гроб тоже оказался из стекла, но наполнен «киселем» и девушка, лежащая в нем, действительно словно спала, даже на цветах, вплетенных в ее волосы не видно было признаков увядания.
– Русалка, не иначе. Былая любовь?
– Не то чтобы прям любовь. А ведь хороша?
– Весьма.
– Но ты ведь не для того пролез в мой склеп, чтобы любоваться мертвецами?
– Честно признаться, хотел спросить кое-что.
– Спрашивай.
– Вопрос не из приятный.
– На это ты мастер. Спрашивай…
– Если я нарушу твои правила, со мной будет то же?
Шольц молча сел обратно, к покойному дяде.
– Нет, такого не будет.
Эрик подошел и опустился на пол перед ним.
– А что же будет?
– Я уже думал об этом: не мог не думать, учитывая твой скверный нрав. Если тебе при-дет в голову предать меня, я не заставлю тебя страдать. Я убью тебя быстро и, наверное, положу тебя здесь – слева от двери. Ты не против?
– Не против. Если сумеешь…
Шольц приподнял его лицо к свету.
– Ты ведь – шедевр…