немножко грустно.. немножко печальный фик..
в конце чуть похулиганила с фамилией - пардон заранее
____________________________________________________

Название О розах и шкатулках
Автор  Цирилла Фиона Элен Рианнон
Рейтинг  PG
Пэйринг  нет
Основа  фильм
Жанр  не знаю
Размер  мини
Саммари  всё плохо, все умерли
Дисклеймер  все права принадлежат Леру и Уэбберу

Она могла бы гордиться собой. Ведь она не зря прожила столько долгих, трудных лет. Уже хотя бы потому, что у неё была одна, самая сильная и бескорыстная любовь.
И одна необъятная скорбь. Тяжёлый груз, который она сама взяла, доверившись юношескому стремлению к справедливости. Доверившись собственным силам. И этих сил хватало, чтобы справляться с ношей долгое время. Тем неожиданнее для неё самой наступила развязка этой странной пьесы, наступила по её вине. Собственным предательством она перечеркнула всё то, что пестовала и защищала, во что верила… и чего боялась. Кого боялась.
Её любовью была дочь.
Её самым страшным проклятьем – он, Эрик, Призрак Оперы.

Она спустилась вниз, через пепелище, по тому пути, которым сама направила к нему облаву. Зная дорогу гораздо лучше, чем хотелось бы, она автоматически обходила ловушки  и люки, не такие уж и хитроумные или зловещие, какими их часто описывали в своих рассказах те… те, кто вообще о нём ничего не знал. Скорее, он делал замки на своих дверях – такие, какие умел, какие мог себе позволить. Да, так, пожалуй правильнее.
Пока она шла, она просила небо только об одном – чтобы его не нашли. Чтобы направленное её руками оружие не задело его, его дом, чтобы… чтобы…
А там и вправду никого не было. Только тишина и копоть факелов наполняли пространство. От тишины звенело в ушах, даже озеро, казалось, умолкло; тишина сдавливала горло, и когда она попыталась позвать его, у неё не хватило голоса, только тихий хрипловатый шёпот нарушил спокойствие этого места…
Он не отозвался. Не ответил, когда она позвала громче, и ещё, чуть не сорвав голос. Не ответил, когда она, повторяя его имя, обходила эту проклятую пещеру шаг за шагом в поисках прохода, убежища – чего угодно. Он ушёл, это было ясно, как и то, что преследователи его не вернутся уже сюда: страх перед Призраком, развеялся на время там, в опере, а здесь внизу, в его царстве, пропитанном неровным светом факелов, окружённом мириадами теней и звуков – здесь люди были не властны. Тьма дробила толпу на части, обволакивала и чадила факельным дымом, тьма вкрадчиво пела и музыка эта внушала страх. Сковывала движения и зазывала к себе. Ужасала.
Облава вернулась обратно быстрее, чем дошла до подземелий. Они не тронули ничего – не посмели. Только её дочь унесла с собой белую полумаску…
А она сейчас искала его – и молилась, чтобы он не успел уйти далеко.
Её просьба была услышана – он не отошёл и на сотню метров. Коридор, открывшийся за бархатной портьерой, едва освещался отблесками свечей – но этого было достаточно.

Он и сейчас пытался спрятать лицо – сидел у стены, поджав колени, положив на них стиснутые кулаки и уперев в них лоб. Не Призрак – человек. Почти красивый, почти…
Почему-то не хотят идти ноги, наверное, усталость… И он тоже устал: он спит, измождённый произошедшими событиями, и даже не слышит её.
У него ледяные руки – он без перчаток, и влажные щеки, как будто он плакал. И побелевшие от усилия костяшки пальцев. Она пытается разжать их, трясёт его руку.
И понимает, что вновь ошиблась, что просила не о том. Потому что её мольбы исполнены: его не нашли, и он не ушёл далеко. Он просто умер.

Ладонь раскрывается и наземь падает кольцо. Она подбирает его, автоматически, не глядя. Надо вернуть – но кому? И надо ли?

Она поцеловала его в лоб, коснувшись губами мертвецки холодной кожи. Так, наверное, он мечтал, чтобы поцеловала его мать, как простого мальчишку перед сном. Затушила все свечи.
Прости, Эрик. Прощай. Спокойной ночи.

***
Да, она прожила долгую жизнь. И счастливую – сделав шаг через пепелище оперного театра в другой мир, посвященный дочери и её мужу, внукам и домашним заботам.
Но никто, ни одна живая душа не знала, почему она не спит по ночам. Почему плачет. Почему не переносит звуков музыки.
Потому что каждую ночь она возвращалась туда. И каждую ночь находила его, в том же коридоре. Но только в её снах он открывал глаза – страшные, пустые глаза – и смеялся ей в лицо. И говорил, говорил. Его слова были ужасны – потому что они были правдой. Она предала его. Она спасла его – и предала. Она убила его – и не решилась даже похоронить.
Каждую ночь она убегала оттуда – только для того, чтобы в следующий раз вернуться. И ненавидела его, ненавидела себя. Ненавидела её, и её мужа.
Она почти ничего о них не знала. Обрывки сплетен, какие-то мимолётные слухи – всё это преследовало чету де Шаньи, но недолго. Опера сгорела – а жизнь продолжалась. И в этой их жизни не было места старым страхам.
Наверное, за это она ненавидела их ещё больше.

Шли годы, время неумолимо отбирало у мира свои дары. Умерла виконтесса де Шаньи, не оставив после себя никакой памяти, кроме могильной плиты на старом кладбище. Умирало здание оперы – некогда грандиозное, оно так и не оправилось от пожара и влачило жалкое существование, как одряхлевший гуляка, которого все любили молодым и богатым, и который вмиг стал не нужен высшему свету – как только у него похудели карманы и поредели волосы. Опера меняла хозяев, пока, наконец, последнему из них не надоело это бессмысленное здание с кучей ненужного барахла: в Опера Популер открылся аукцион.
Ей нужно было на него попасть. Она знала что ей нужно – единственная вещь, которую он показывал ей ещё в юности, которую сделал сам, которой дорожил. Она не хотела, чтобы шкатулка попала в чужие руки. Это было бы, по крайней мере, святотатством.

Виконт сильно сдал после смерти жены. Он выглядел едва ли не её ровесником. А в глазах его плескалось подземное озеро – отражение её собственного взгляда. Эти глаза умоляли.
Пусть. Пусть так, пусть забирает. Она знала, куда он поедет. Сегодня был день её рождения, конечно.
Она не могла отказать себе в удовольствии проехать на кладбище короткой дорогой. Она ненавидела его – и поэтому поехала. Поэтому оставила на могиле Кристины этот подарок – не от себя, от тени из прошлого, от призрака. Поэтому не стала оставаться – чтобы не видеть его реакции, чтобы не видеть его боли. Потому что ненавидеть было легче, чем сожалеть.

Она умерла через неделю, на руках у дочери. И перед смертью, улыбаясь, тихо-тихо прошептала ей всего одно слово. Одно имя, короткое, нездешнее, всего два слога, напоённые звуками моря – и музыки.

Ещё через неделю у Мэг Жири родился внук – Эрик Дюваль. Самый красивый ребёнок на свете.

Отредактировано smallangel (2011-06-26 20:59:32)