***

За несколько месяцев, прошедших с момента первой встречи с Виктором, Кристина стала частой гостьей в приюте, и это удивляло всех, кроме сестры Женевьевы. Монахиня больше не расспрашивала графиню о прошлом, не пыталась узнать обстоятельства драмы, которую пришлось пережить мадам де Шаньи. Она замечала, что общение с мальчиком-сиротой постепенно становится для молодой женщины необходимостью, а ее отношение к нему из сострадания незаметно перерастает в искреннюю привязанность.

От внимательного взгляда не могло ускользнуть то нетерпение, с которым ребенок ждал Кристину. Виктор по-прежнему мало разговаривал, стесняясь непривычного внимания к себе, но его поведение начало меняться. Из его глаз исчезло прежнее затравленное выражение. Он мог часами сидеть у окна, приплюснув нос к стеклу и высматривая экипаж своей новой знакомой. Когда Кристина приезжала, он первым узнавал об этом. Подбегал к ней и, схватив ее за рукав, молча вел за собой.

Первое время графиню пугало лицо ребенка, но она старалась вести себя так, чтобы мальчик об этом не догадался. Она привозила ему сладости и игрушки, но они мало интересовали Виктора. Казалось, ему было довольно только того, что она рядом. Он тянулся к ней, как тянется к солнечному свету деревце. И это тихое застенчивое обожание поражало Кристину и смущало ее.

В хорошую погоду они вместе долго гуляли по парку. Чтобы сгладить неловкость от молчаливости Виктора, Кристина начинала говорить сама. Она рассказывала о том, чем занималась дома, какой роман прочла последним, что повар приготовил на обед, какие достопримечательности она видела своих многочисленных поездках, что за узор выбрала для вышивки и пр. Мальчик ее слушал, и понять, что он внимательно следит за повествованием, можно было по его напряженному сопению. На все расспросы графини о его жизни в приюте он отвечал односложно или молчал.

Кристина пыталась ничем не выдать своей неуверенности. В конце концов, ее предупреждали, что с Виктором нужно быть очень и очень терпеливой. Она старалась понравиться ребенку и стать ему другом. Женщина начала замечать за собой, что дни, когда она по каким-либо причинам не может навестить Виктора, кажутся ей пустыми и скучными. Ей стало не хватать детского внимания, сверкающих нетерпением и любопытством глаз. Виктор успокаивал ее одним своим присутствием. Проблемы отступали, когда ладонь ребенка стискивала ее дрожащую от волнения руку. Наверное, все дело было в том, что маленький человечек был беззаветно ей предан.

Кристина все чаще стала задумываться о том, какое продолжение будут иметь их отношения. Кто она мальчику? Не мать, не опекунша. Она ясно видела, что Виктор воспринимает ее как некое высшее существо, которое по случайному стечению обстоятельств обратило на него свое внимание. Но также чувствовала и то, что ее собственная привязанность к нему растет с каждым днем.

Материнский инстинкт неотвратимо заявлял о себе. Впервые Кристина остро испытала потребность заботиться о ком-то маленьком и несмышленом, как и учить, оберегать. В приюте она видела и других детей, среди которых были очень хорошенькие, но ни один из них не пробуждал в душе графини столь сильных и противоречивых чувств, как Виктор.

Он разительно отличался от остальных сирот. Не лицом, нет. Тихой погруженностью в себя и кротким, незлобивым характером. Он никогда не жаловался, не ябедничал на обидчиков, которые, завидуя его изменившемуся статусу, стали изводить его еще сильнее, чем раньше.

Однажды, заметив свежий кровоподтек на скуле ребенка, Кристина попыталась выведать у него, что случилось, и кто его ударил. Но Виктор лишь вскинул на нее взгляд, полный смятения, и ничего не ответил.

Он жил в собственном мире, куда был заказан вход всем остальным людям. И лишь для нее Виктор делал исключение. Он ничего не просил и не требовал и был счастлив находиться подле нее. Его сердце, знавшее столько унижений, оттаивало и преисполнялось доверия, ожидания тепла и ласки.

Видя это, Кристина страдала от собственной беспомощности. Что она могла дать мальчику? Будь ее воля, она забрала бы Виктора из приюта и усыновила бы его. Но такой поступок в ее нынешнем положении был невозможен: даму из высшего света и уродливого сироту разделяла пропасть людских предрассудков. В то же время Кристина все отчетливее сознавала: ребенка оставлять в приюте нельзя. Виктор уже слишком сильно прикипел к ней. А она, сама того не понимая, дала ему надежду на то, что они и дальше будут вместе.

Кристина не знала, что ей предпринять. Месяц шел за месяцем, а выхода все не было.
Она холодела от страха, что ее двусмысленное положение однажды раскроется. Для каких слухов она может подать повод! Сплетников не интересуют причины, им подавай ошибку, из которой они смогут раздуть сенсацию. Но неприятнее всего была мысль, что обо всем узнает муж. Конечно, Рауль поймет ее абсолютно превратно, не так, как надо. Или, наоборот, она боится, что он поймет... ВСЕ?

Ххх

- Неа а-ачу, неа у-уеай! – Виктор вцепился ей в юбку. – Заа-беи мея с аабой! Ниа а-ачу!

- Мне нужно уехать, малыш. - Кристина, уже хорошо научившаяся разбирать невнятную речь ребенка, облизала пересохшие губы.

- Паиму я нее ма-агу паиеать с а-абой?

Она присела, чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с заплаканным лицом мальчика.

- Поверь, я бы все отдала, чтобы забрать тебя. Но пока я не могу этого сделать. Не могу, малыш… Иначе мне вообще запретят видеться с тобой.

Виктор крепко обхватил ее руками за шею.

- Ние уеаай, ние уеаай!

- Бедный мой… Но я должна! Должна! - в отчаянье сказала она, обняв мальчика и уткнувшись лбом в его плечо. – Господи, что за пытка! – Графиня тихо всхлипнула и встала.

Виктор поднял голову, и Кристина встретилась с его укоряющим взглядом. Губы ребенка дрожали. Он не понимал, почему его снова оставляют одного.

- До свидания, малыш… Я приеду на днях.

Мальчик кивнул. Его нескладная фигурка застыла от неподдельного горя, когда Кристина быстрым шагом, стараясь не оглядываться, пошла по коридору к выходу.

Расставания с ребенком раз от раза становились все болезненнее. Виктор капризничал, плакал, кричал, стремясь таким образом продлить свидание с Кристиной. Если бы кто-нибудь знал, как тяжело и как стыдно было графине в такие минуты!

Она видела, что причиняет боль. Уходя и оставляя Виктора наедине со страхами и обидой на нее, Кристина ощущала, как тысячи острых раскаленных иголок вонзаются ей в виски.
Когда же это закончится!

***

Она вернулась поздно. Подходя к парадному подъезду, Кристина увидела, что в гостиной горят свечи. Значит, Рауль уже приехал.

Муж ее ждал.

- Нам нужно поговорить, - бросил он. – Я не приму отказа.

- Что случилось? – Сердце графини сжалось: тон супруга не предвещал ничего хорошего.

- Ты спрашиваешь меня об этом? Мне казалось, что это я должен задавать вопросы.

- Мне надоели твои недомолвки. – Сняв шляпку, Кристина повернулась к мужу. - В чем я перед тобой провинилась?

- Ты компрометируешь себя и меня! – выпалил граф.

- Я не понимаю тебя.

- Не делай вид, что ты не догадываешься о причине. - Рауль брезгливо скривился. – Теперь я знаю, чем вызван такой внезапный порыв твоего… милосердия. Ну конечно! Такие частые визиты в приют, такая забота... Этот мальчишка!

- Ты следишь за мной? – Синие глаза графини потемнели от гнева; она произнесла с оттенком презрения: – Не ожидала, что мой муж опустится до этого.

- По крайней мере, ты не отрицаешь, что видишься с ним.

- Не знала прежде, что это преступление.

Рауль подошел к ней вплотную. Его щека дергалась, и Кристина увидела, что муж едва сдерживает злость. Он схватил ее за плечи.

- Меня удивляет твое странное пристрастие к уродству, дорогая, - сказал он звенящим шепотом.

Его слова прозвучали для Кристины, как пощечина. Она смотрела на мужа и не понимала, откуда в нем могло взяться столько жестокости.

- Я не желаю разговаривать с тобой в таком тоне. - Графиня сделала безуспешную попытку вырваться из железной хватки.

- Нет, клянусь честью, мы поговорим! – Он встряхнул ее; прежде Кристина ни разу не видела Рауля столь грубым. – Зачем ты унижаешь меня? – заглядывая ей в глаза, выкрикнул он. – Думаешь, я ничего не понимаю? Не вижу, как ты переменилась?

- Ты упрекаешь меня в том, что я навещаю в приюте несчастного ребенка, у которого нет родителей?

- В приюте сотня сирот, но ты почему-то выбрала именно этого мальчишку! Уродливого, как твой проклятый оперный обожатель!

- Не смей так говорить об Эрике!

- Значит, я все-таки прав в своих предположениях, - с мрачным удовлетворением произнес граф. – Отсюда вся твоя меланхолия, эти перепады настроения. Ты не забыла его. И использовала возможность найти новое пугало, которое напоминало бы тебе о твоем драгоценном учителе.

- Ты омерзителен, Рауль.

- Что я слышу? Неужели слова правды? Пусть так… - в голосе мужчины зазвучали истерические нотки. – Ну, разумеется! Но чем же он настолько лучше меня? Объясни, может, я пойму! – Его пальцы впились в плечи жены.

- Прекрати! Ты делаешь мне больно!

- Скажи, Кристина, скажи мне как на духу, почему тогда ты не осталась с ним, если он тебе так дорог? - Рауль опустил руки. - Почему сейчас, спустя столько лет, ты изводишь меня, вспоминая об этом чудовище?!

- Он никогда не был чудовищем, Рауль… Ты ничего о нем не знаешь… - В ее потускневших глазах отразилась такая боль, что Рауль отшатнулся. – Оставь меня… Я не могу и не хочу об этом говорить…

- Хорошо. Я подчинюсь, но и ты выполнишь мое требование. Я запрещаю тебе видеться с мальчишкой. Ты больше не сможешь унижать меня. В противном случае я приму меры.

- Ты не посмеешь, Рауль!

- Еще как посмею, милая!

Граф вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

***

Кристина оказалась под домашним арестом. Она не могла выйти из особняка, чтобы об этом тотчас не стало известно мужу. По распоряжению графа слуги следили за ней. Им объяснили, что мадам графиня якобы страдает от нервного расстройства, вызванного известием о внезапной кончине родственницы, поэтому ее необходимо всячески опекать и ни в коем случае не оставлять одну.

- Ты преследуешь меня? – спросила Кристина мужа за обедом. – Я что, теперь не могу выходить на улицу?

Рауль оторвался от жаркого и пожал плечами.

- Все делается для твоего блага, дорогая. Я надеюсь, что ты придешь в себя и выбросишь дурацкие мысли из головы. Как только это произойдет, все вернется на круги своя.

- Как ты жесток.

- Не более чем ты легкомысленна. Через пару недель мы поедем куда-нибудь. Тебе нужно развеяться.

- Что? Ты хочешь увезти меня из города? Но я не хочу.

- Я помню, как ты говорила о своей неприязни к Парижу, дорогая, - нарочито заботливым тоном произнес граф. – Не думаю, что за последнее время что-то изменилось. Куда ты хочешь, чтобы мы отправились?

- Рауль…

- Хорошо, я составлю маршрут сам. Тебе должно понравиться. - Его пальцы нервно скомкали салфетку с вышитым на ней вензелем.

Положение становилось невозможным. Кристина несколько раз пыталась выскользнуть из дома, но это замечали слуги и докладывали графу. Но больше всего ее угнетала мысль, что в приюте ее напрасно ждет Виктор.

В тягостном ожидании прошло почти три недели. По приказу графа слуги уже начали укладывать вещи в дорогу.

Кристине казалось, что она видит тяжелый сон, от которого вот-вот очнется. Не может быть, чтобы все это происходил на самом деле. Она просто не имеет права уехать, ведь она так нужна мальчику…

При этой мысли ее сердце замирало. Как он там? Что думает о ней? Наверное, уверен, что она его бросила и больше не появится... Так же полагает и сестра Женевьева, и считают другие монахини, осуждая ее за черствость и жестокосердие.

Господи, если бы она только могла все им объяснить!

***

За два дня до отъезда супругов посыльный принес записку от сестры Женевьевы, в которой монахиня сообщала о болезни Виктора: мальчика, слегшего от дифтерии, поместили в больницу при монастыре.

К счастью, Рауля не было, когда Кристина, воспользовавшись случаем, выбралась из дома. Но покинуть особняк незамеченной все же не получилось. На ее пути, словно из-под земли, вырос кучер.

- Мадам, вам нельзя выходить одной! – произнес он, увидев, что Кристина намерена нарушить приказ своего мужа.

- Ты будешь сопровождать меня, Стефан, - ласковым голосом сказала она, догадавшись о его намерении остановить ее. – Господин граф не рассердится, если ты будешь со мной рядом.

- Но, - парень замялся, – я не получал никаких распоряжений от хозяина, госпожа…

- Стефан, мне очень нужно уехать. Совсем ненадолго, обещаю тебе. - Она устремила на него умоляющий взгляд, под которым тот окончательно смешался. – Мне нужно навестить одного мальчика... Ты помнишь его... Он очень, очень болен, Стефан. Мне только что сообщили об этом. Вот, возьми! Это тебе за труды и беспокойство. - Она торопливо сняла с пальца перстень с сапфиром и протянула его слуге.

- Что вы, мадам… Что вы делаете! Не нужно. Я и так... Хорошо, я заложу карету…

- Ты будешь сопровождать меня. А господину графу я скажу, что пожелала поехать в магазин, чтобы купить новую пару перчаток… Хорошо? – в ее голосе звучала такая мольба, что Стефан сдался.

- Хорошо, мадам. Если только недолго…

- Спасибо! Я не забуду твоей услуги.

Кристине впервые было все равно, что ее поступок вызовет серьезную размолвку с супругом. Страх отпустил ее; она чувствовала, что поступает правильно. А потому все остальное уже не имело никакого значения.

***

- Наконец-то, мадам! – встретила ее сестра Женевьева. – Я подумала, что вы должны узнать о том, что случилось. И не сомневалась, что вы приедете.

Монахиня не стала спрашивать, почему за последние недели Кристина ни разу не навестила Виктора. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять причину ее отсутствия.

Пожилая женщина удрученно покачала головой. Одному Богу ведомо, что будет дальше с Кристиной и мальчиком.

Если только ребенок поправится.

В комнату, где лежал Виктор, Кристину не пустили, объяснив, что его болезнь очень опасна. Тогда графиня приказала Стефану отвезти ее записку к знакомому доктору, который слыл очень хорошим специалистом, и чьи услуги дорого стоили. Кучер недоуменно взглянул на хозяйку, но возражать не стал.

Врач приехал быстро. Выслушав сбивчивые объяснения графини, он пожелал осмотреть маленького пациента.

- Как он? – Бросилась к нему Кристина, когда врач вышел из комнаты.

Мужчина помрачнел и развел руками.

- Положение очень серьезное, мадам, - доктор Жильбер достал из жилетного кармана часы. Откинув крышку золотого «брегета», внимательно посмотрел на циферблат. – Очень серьезное… Я думаю, ближайшие несколько часов все решат.

Кристина почувствовала, как пол уходит из-под ее ног. Положение серьезное? Он так сказал? Не значит ли это, что… Но Виктор же не умирает? Или.

- Пустите меня к нему, доктор!

- Это исключено. Мальчик тяжело болен, графиня. Его болезнь опасна и очень заразна.

- Я заплачу вам вдвое, втрое больше, чем обещала!..

- Простите меня, но – нет. Дело не в деньгах... Мадам… Да что вы делаете! – Он схватил Кристину за руку, увидев, что та решительно шагнула к двери. – Ребенок без сознания, он очень плох.

- Пустите меня, - глядя прямо в глаза доктору, твердо произнесла женщина. – Я все понимаю, но вы не можете помешать мне. Доктор, я чувствую, что очень нужна ему. Именно сейчас. Прошу вас, не удерживайте меня.

Что-то в лице графини заставило врача отступить. Он не мог сказать взволнованной женщине, что ребенок почти наверняка умрет. Мальчика могло спасти только чудо, но доктор в чудеса не верил.

- Хорошо, - поколебавшись, произнес он. - Но только несколько минут, мадам. Не больше. И, пожалуйста, наденьте вот это! – он протянул ей марлевую повязку.

- Спасибо. - Кристина признательно кивнула. Сжав марлю в кулаке, она скрылась за дверью.

***

Виктор лежал на широкой постели. Осунувшееся лицо стало почти прозрачным, восковой нос заострился. Под глазами залегли густые тени. Ребенок тяжело, с присвистом и хрипом, дышал, и его изувеченная губа дергалась при каждом вдохе.

Кристина опустилась перед кроватью на колени. Забытая ею скомканная повязка упала на пол.

- Виктор… Виктор… - тихо позвала женщина. – Мальчик мой… не умирай! Пожалуйста, только не умирай!

Она бережно, едва касаясь, погладила мокрые от пота волосы ребенка. Потом сжала его безжизненную ладошку.

- Ты обязательно поправишься. Я не могу потерять еще и тебя. Ты мне нужен! Только не умирай… Пожалуйста! Я виновата перед тобой… ты, верно, подумал, что я тебя бросила… Но это не так, совсем не так. Прости меня, родной. Мы больше никогда не расстанемся. Я заберу тебя отсюда, увезу, спрячу. Обещаю тебе. Я что-нибудь обязательно придумаю, - лихорадочно шептала Кристина; внезапно она вздрогнула, почувствовав, как слабо шевельнулись в ее руке пальцы Виктора. – Ты услышал меня! О, мой дорогой! - Она склонилась над ребенком и прижала его ладонь к своей щеке. - Какая горячая… Господи, ну почему она такая горячая! – отчаянно выкрикнула она.

Графиня увидела на ночном столике кувшин с водой. Она  смочила полотенце и положила влажную ткань на пылающий лоб больного. Виктор пошевелился и застонал.

- Ш-ш-ш… Я здесь, мой мальчик. Здесь. Я не оставлю тебя. А когда ты поправишься, мы с тобой поедем к морю. Помнишь, я рассказывала тебе о нем? Ты сам увидишь, какое оно громадное, какое теплое… Ты будешь в нем купаться, собирать красивые ракушки. А я велю сшить для тебя настоящий матросский костюм. Мы будем гулять по городу. Только ты и я, - страстно, словно заклиная болезнь, говорила графиня. – Ты ведь у меня умница. Ты гораздо сильнее, чем я. Солнышко мое… Прошу, только не оставляй меня!.

Она говорила что-то еще, всем своим существом желая, чтобы мальчик пришел в себя. Ей хотелось, чтоб он открыл глаза и увидел, как она волнуется за него; чтобы услышал все слова, что она беспрестанно повторяла. Чтобы понял, что она любит его.

А еще она молилась. С отчаянием и надеждой, каких прежде не испытывала. Кристина вдруг с необыкновенной ясностью осознала, что ребенок, лежащий перед ней на кровати, - и есть ее сын. Сын, о котором она так долго мечтала, о котором молила Деву Марию в Домском соборе.

Это он! Как она была слепа, что не поняла этого раньше!

За ее спиной послышались шаги.

- Мадам, вам больше нельзя здесь оставаться, - сказал врач. – Простите, но я должен осмотреть его.

Жильбер вывел Кристину из комнаты, осторожно поддерживая. Мужчина скорее почувствовал, чем увидел, что за время, которое графиня провела рядом с мальчиком, с ней что-то случилось. В ее немигающих, словно застывших глазах он прочел решимость, какая бывает у безумцев или фанатиков, и содрогнулся.

Что происходит с этой женщиной? Почему она так близко к сердцу приняла болезнь сироты? Что связывает графиню с этим несчастным уродцем?

Доктор нервно поправил пенсне и перевел дыхание; ему отчего-то стало не по себе.

- Мадам, вам нужно отдохнуть. Я побуду с ним. А монахини отведут вас туда, где вы сможете прилечь. Я уже обо всем договорился. Будьте благоразумны, графиня, а я сделаю все возможное, чтобы спасти ребенка…

Кристина ответила ему взглядом раненого животного и кивнула в знак согласия.

В комнате, куда ее проводили, она в изнеможении опустилась на кровать прямо в одежде и забылась тревожным сном.

...Ей снилось, что она бежит по темному узкому коридору, преследуемая липким страхом. Спину опаляло чье-то тяжелое дыхание. Невидимое Нечто гналось за ней, но она знала, что если сможет преодолеть страшный коридор, то выберется на свет, где ужас отступит, и она сможет спастись. "Успеть, успеть!" - пульсировала в голове одна-единственная мысль, подгоняя вперед. Меж тем потолок опускался все ниже, а коридор становился все уже и темнее; вот уже она с трудом пробирается по нему. Ее платье, цепляясь за острые выступы и камни, с треском разрывалось на части. Почти полностью обнаженная и окровавленная, она, шатаясь, шла вперед. Она знала, что обязательно должна успеть. Иначе ее настигнет чудовище, которое гонится за ней по пятам, наполняя коридор своим смрадным дыханием.

Женщина металась по подушке. Она жалобно постанывала, судорожно сжимая и разжимая кулаки. С ее губ время от времени срывались тихие, едва различимые слова. Казалось, она изо всех сил пыталась проснуться, но ночной кошмар не отпускал ее.

В дверь постучали. Не дождавшись ответа, в келью вошла монахиня. Сестра Женевьева осторожно приблизилась к кровати и положила свою сухую прохладную ладонь на лоб Кристины. Графиня открыла покрасневшие глаза. Потом рывком села на кровати.

- Сестра? - Сознание полностью вернулось к ней. - Что с Виктором? Вы здесь, чтобы... Он... Нет! Я не верю, нет!!! - вскрикнула она; ее зрачки расширились, залив радужку черным безумием. - Скажите, что это неправда!

Лицо монахини просветлело.

- Успокойтесь, моя милая. Я не хотела напугать вас. Пришла сообщить, что ему лучше. Доктор сказал, что кризис миновал. Мальчик пришел в себя, ему дали лекарство. Сейчас он спит. Это чудо... Хвала Господу, ребенок поправится. - Она перекрестилась и увидела, как графиня закрыла лицо руками; поникшие плечи молодой женщины затряслись. – Ну-ну, успокойтесь, успокойтесь, дитя мое. Бог услышал вас. Нет ничего сильнее молитвы матери. Самое страшное уже позади.

Отредактировано Nemon (2008-04-24 12:52:02)

Это вам спасибо. За терпение. Так вы уже прочли?
И поздравляю с 1 сентября. Хороших отметок вашей дочери.

LaFeeHypno, да нет, автора обидеть сложно. Он ведь пишет ф-к по книге, где сказано: Эрик  умер, несмотря на свой гений и страсть. А что касается "капли надежды", то мной уже давным-давно продуман и практически написан финал, где капелька оптимизма есть. Возможно, очень своеобразного оптимизма.

Тем не менее, мне очень приятно, что появляются новые читатели. Спасибо!

Daisy, очень приятно видеть Вас здесь. И спасибо, что отметились, "молчаливый читатель". Мне важно знать мнение каждого, кто следит за повествованием.

Вы знаете, отношение к "Реквиему" у тех, кто его читает, разнится: или меня упрекают в жестокости и отсутствии надежды, или считают, что текст грустный, но безысходности в нем нет. Как автор, я склоняюсь ко второму варианту.

У меня не было мысли написать "страшилку". Мне хотелось представить, что могло произойти с главным героем, проследить его предполагаемый путь и понять, что привело его к трагическому финалу. Кроме того, меня очень заинтересовала судьба Кристины. Она мне кажется личностью очень интересной и сложной - не менее сложной, чем Эрик. Считаю, что они с ним были схожи гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.

То, что пришлось перенести Кристине после смерти Призрака, у Леру осталось за кадром. Я же не верю, что ее жизнь могла сложиться счастливо после всех событий. О чем и пишу. Да, веселого в этом мало. Но мне хотелось показать взросление ее души. Поэтому появился Виктор - ребенок, который свяжет прошлое и настоящее, и поможет мадам де Шаньи понять саму себя. Он наравне с Эриком и Кристиной - главный герой моей работы.

Отредактировано Nemon (2006-09-04 11:56:32)

Пришел добрый Opera и закидал меня тапками с оптическим прицелом.

Ну, положим, Рауль еще молод. Он всего-то на несколько лет старше своей жены. Кровь еще играет, юношеский пыл не выветрился. И ты справедливо заметил, что здесь он ведет себя как мальчишка. Этот эффект и достигался. Рауль инфантилен и даже капризен. Тогда как внутренний мир Кристины потерпел значительную деформацию, благодаря чему она ранно повзрослела. Это во-первых. Она гораздо старше Рауля - не по возрасту, а по мироощущению, опыту и страданиям души.

Во-вторых, поведение благоверной графа в течение не одного-двух дней, а последних МЕСЯЦЕВ выглядело очень странным. Не думаю, что ему понравилась бы такая перемена в любимой жене и не насторожила его.

В-третьих, в свое время Эрик больно оскорбил самолюбие Рауля. Не Рауль одержал над соперником победу - напротив, тот фактически из милости сохранил ему жизнь (я уже не говорю о поведении виконта в зеркальной ловушке, в коей он показал себя слабым и беспомощным - не лучшие качества для мужчины, верно?). А ответ Кристины на вопрос виконта о том, смогла бы она полюбить Призрака? Ее сомнения и терзания (я говорю о книге Леру, но ведь она стала основой ф-ка; я не меняю основных событий и их последствий)?

В-четвертых, уродливый ребенок, столь нежно опекаемый Кристиной, очень даже мог насторожить Рауля. Ведь она ничего не сказала ему о Викторе. Наоборот, всячески это обстоятельство скрывала. А если человек что-то скрывает, значит, на то есть веская причина. Если бы всего этого не было, то говорящая деталь - уродство - не играла бы такой роли. Заботься графиня о любом другом ребенке из приюта, вопросов тоже бы не возникло.

Короче говоря, все разрозненные кусочки мозаики вдруг сложились для графа в одно целое. Не нужно недооценивать его умственные способности, самоуверенность, горячность и порывистость вкупе с глупостью влюбленного мужчины. Да еще во время ссоры с мужем Кристина встала на защиту своего учителя, тем самым косвенно подтвердив худшие подозрения Рауля.  Если бы она постаралась разуверить его, сказала бы, что он заблуждается, пустила бы в ход свои женские хитрости, то Рауль наверняка не пошел бы на такие крутые меры. И подумал бы, что он ошибся. И еще умолял бы простить его за глупые обвинения. А тут получилось, что он почти "взял ее на понт". А она и купилась. "Ах, дорогая, ты до сих пор не забыла Призрака?" И она возьми и ответь ему практически утвердительно.   

В-пятых, наличествует обычная ревность, основания для которой были. Из-за этого чувства и не такие поступки совершают. Могут сделать гораздо большую гадость, чем под домашний арест посадить. Ревнуют, бывает, и к фонарному столбу. . Так что, на мой взгляд, все вполне достоверно.

PS: где лежит твое новое творение? То бишь "иронический опус"? Зайду обязательно.

Отредактировано Nemon (2006-09-04 13:56:38)

Opera, а ты почем знаешь, вырастет ли Рауль в моральном плане или нет? Дождись финала, который все расставит на свои места.
Автору, между прочим, Рауля искренне жаль. Граф попал между молотом и наковальней, ибо был лишним в выяснении отношений Эрика и Кристины. Вот.

Автор почти всех своих героев любит. Главных-то уж точно.

Отредактировано Nemon (2006-09-06 02:06:56)

Bastet, даже если дети не заполнят пустоту в душе, то, по крайне мере, смогут значительно сгладить болезненные воспоминания. Есть женщины, для которых быть матерью - настоящее призвание. В детях они видят смысл всей своей жизни.  Они доходят до полного самоотречения, лишь бы малышам было хорошо. Мне кажется, что Кристина близка именно к такому типу. После вынужденного отказа от оперной карьеры ее душу должно было заполнить что-то столь же сильное, мощное и неисчерпаемое, как музыка. Например, материнство. Не просто физиологический процесс продолжения рода, но полное растворение в детях. Но не получилось. И молодая женщина свалилась в глубокую депрессию от того, что ее жизнь, прежде столь насыщенная, потеряла смысл. ИМХО. Ей нужны эмоции высокой амплитуды, как было прежде. Ей необходимо выплескивать их, испытывать метания из одной крайности в другую, переживать, сомневаться, надеяться, иными словами - жить на полную катушку. Ведь Кристина - актриса по призванию, с богатейшим внутренним миром, своей тайной, своими фантазиями и мечтами. В ней соединились десятки разных образов, неисполненных партий, героинь, которых она хотела бы сыграть; желание доказать что-то себе и окружающим. А здесь ничего этого нет. Такая нереализованность чревата серьезными нервными расстройствами.

Отредактировано Nemon (2006-09-04 18:37:47)

Кристина - просто очень хороший, наивный, светлый человек (*шепотом* такой я ее и пытаюсь изобразить). Совестливая,  эмоциональная, добрая, отзывчивая, способная на глубокие переживания. Опять же - в детстве она получила замечательный заряд любви и доброты от отца, который ее обожал. По моим наблюдениям, именно из таких получаются самые лучшие матери. И если она гениальная певица - это отнюдь не означает, что она не может стать хорошей матерью.

Многие фикрайтеры Кристину не любят. "Ах, она такая-сякая, погубила нашего Эрика!" И как-то ее образ теряется за упрощением или откровенной неприязнью. Между тем, Эрик ее любил не только как свое творение. Он ценил в ней невинность души. Потому что только ее неискушенность, доверие и чистота могли выдать ему индульгенцию. Он надеялся (и не без оснований), что она сможет его ПОНЯТЬ. На мой взгляд, ставить ей в вину ее выбор в финале романа не нужно. Она была совсем еще девочкой, от которой потребовали совершить поступок, который по плечу далеко не каждому взрослому, умудренному жизнью и опытом человеку. Она сделала то, что было проще и понятнее. И к чему ее фактически подтолкнул Эрик, в котором вдруг пробудилась совесть.

Отредактировано Nemon (2006-09-04 19:02:43)

***

"Раджив, мрачный и неразговорчивый слуга Клемана, повсюду следовал за своим хозяином, как верный пес. Как-то архитектор обмолвился, что индус является его телохранителем. Признаться, я этому сначала не поверил: невысокий (он едва доставал мне до плеча) щуплый Раджив не производил впечатления грозного стража, и я никогда не видел в его руках оружия. Когда я поделился с Клеманом своими сомнениями, тот лишь загадочно хмыкнул.

Но однажды, когда архитектор в очередной раз приехал в поместье, он рассказал мне историю своего слуги. Столь невероятную, что ее можно было счесть вымыслом.

Раджив оказался уроженцем индийской провинции Пенджаб, и несколько лет был членом самой таинственной организации – секты тхагов, которые были более известны как «душители» или «фансигары» (от «фанси» - петля).

В Индии, этой загадочной стране, где и по сей день процветает множество кровавых культов, нет более почитаемой и страшной богини, чем Кали. Я видел изображение ее статуи в одной из книг, найденных в библиотеке Клемана: полнотелая большегрудая женщина с изогнутыми в плотоядной улыбке губами, с которых она слизывала кровь. В правой руке богиня держала острый меч, а в левой – чью-то отсеченную голову. «На шее Кали ожерелье из человеческих черепов, а на талии - пояс из отрубленных рук убитых ею демонов», - прочел я в пояснении к иллюстрации.

Ради этой богини ее приверженцы совершали жертвоприношения. По легенде, искусству смерти первых тхагов обучила сама Кали. Человек, выбранный душителями, погибал от наброшенного на шею тонкого и прочного румаля - промасленного шарфа, скрученного в тугой жгут и окропленного водой из священной для каждого индуса реки Ганг. Душитель мог убить мгновенно и практически безболезненно, но чаще сознательно затягивал агонию, чтобы болью и ужасом несчастной жертвы могло насладиться беспощадное божество. Человек умирал от рук тхага под ритуальное заклинание: «Кали! Кали! Богиня смерти! Железная богиня-людоедка! Рви зубами моего врага, выпей его кровь, победи его, мать Кали!» Убитого обирали до нитки, раздевали почти донага, а на теле делали несколько надрезов, чтобы Кали могла испить горячей еще крови погибшего. После этого труп быстро зарывали в землю.

По всей Индии существовали общины тхагов, которые имели своих главарей – джемадаров. Душители были неуловимы и внушали простым людям священный ужас. Каждый тхаг, пройдя посвящение, становился хладнокровным убийцей, не знающим жалости фанатиком. На счету самых исступленных и верных слуг богини были многие сотни безвинно убитых людей.

Мне было очень сложно понять и принять тот факт, что Раджив когда-то был одним из этих душегубов. Однако, как рассказал Клеман, индус захотел покинуть секту и попытался бежать. Но его нашли и приговорили к смерти бывшие соратники. Раджива не казнили сразу: ему стянули руки и ноги с таким расчетом, чтобы не нарушилось кровообращение в тканях, и поставили под деревом. На шею бывшего тхага накинули петлю, а конец веревки надежно привязали к крепкой ветке. Чтобы жертва могла дышать, ей приходилось стоять почти на цыпочках.

И оставили Раджива умирать.

По расчету мстителей, через день-два изменник, исчерпав все свои силы, должен был свалиться от усталости и медленно задушить сам себя, предварительно испытав тяжелейшие физические и моральные муки.

Но ему повезло. Приговоренного к жестокой казни случайно обнаружили слуги Клемана, которые сопровождали архитектора в его путешествии по Индии.

Раджив был почти при смерти от обезвоживания, истощения и укусов многочисленных насекомых. Но он стойко держался. Сила воли у этого человека была поразительна. Когда его вытащили из петли, он потом еще неделю не то что ходить - стоять не мог. Ноги, измученные невероятным напряжением всех мускулов и сухожилий, отказывались его держать.

Судьбу Раджива решил Клеман. Он узнал, что спасенный им человек – член зловещей секты, но все-таки захотел сохранить ему жизнь. Не знаю, чем француз руководствовался при этом, но только он не прогадал: Раджив поклялся служить ему до конца своих дней. Индусу больше нечего было терять. Вместе с Клеманом он позже отправился в Европу, где стал телохранителем своего благодетеля.

- Когда Раджив рядом, я спокоен, - подвел итог своему рассказу архитектор. – Он несколько раз помогал мне выбираться из неприятных ситуаций и давно вернул долг.

- Почему тогда он до сих пор служит вам? – спросил я.

- Он фанатично предан и дал клятву охранять меня. Он мой раб по собственному выбору. Если я скажу ему убить кого-нибудь, то он сделает это, не раздумывая.

- Но вы не можете приказать подобного! – опешил я.

- Однажды в Лондоне на мой экипаж напали грабители, - сказал Клеман, как будто не расслышав моих слов. – Пока я приходил в себя, Раджив успел задушить двоих из них и сделал бы то же самое с остальными, если бы я его не остановил. По простоте своей он полагал, что я лично пожелаю посмотреть на смерть мерзавцев или захочу убить их своими руками..

- Зачем вы до сих пор держите его рядом с собой? – недоуменно спросил я. – Это же дикарь… Он может быть опасен.

- Он дикарь, это правда. Но в то же время Раджив – лучший телохранитель, какого можно представить, - спокойно произнес архитектор. – И он готовит лучший в мире чай. А у меня давняя слабость к этому напитку. - Глаза Клемана хитро сощурились.

В один из дней я стал невольным свидетелем своеобразной тренировки индуса. На маленькой площадке посреди парка он расставлял небольшие по размеру предметы (в основном это были пустые и наполненные водой бутылки, а также колышки разной высоты и толщины) на довольно приличном расстоянии от себя. Несколько секунд он тратил на то, чтобы сосредоточиться, а потом ловко, одну за другой, подтягивал к себе вещи с помощью длинной веревки, волшебным образом появлявшейся у него в руках.

Неуловимым движением он резко выбрасывал руку вперед, и веревка летела, послушная его воле; спустя мгновение она затягивалась на выбранном индусом предмете. Насколько я мог заметить, она была тонкой, очень эластичной и прочной. И это был не румаль, о котором рассказывал Клеман.

Увидев, что я наблюдаю за ним, Раджив недовольно скривился и поспешил уйти.

Каждый раз, когда я сталкивался с ним, по моей спине полз неприятный холодок. Я думал о том, скольких людей этот тихий и молчаливый человек убил на своем веку. Наверняка не один десяток.

Однако наравне с отвращением, которое он пробуждал во мне, я испытывал интерес к его ремеслу. Мне всегда нравились мастера своего дела. А здесь я столкнулся с виртуозным умением обращаться с веревкой или, как называл ее Раджив, - лассо.

Против воли в мою голову приходили мысли о том, что неплохо было бы овладеть этим искусством для того, чтобы обезопасить себя в будущем.

Я все еще часто вспоминал грабителя, которого зарезал, спасая свою жизнь. Если бы тогда была возможность выбирать, я бы предпочел только напугать нападавшего, обездвижить его, но не убивать. А умение обращаться с лассо давало такую возможность. И потому грозное, незаметное и бесшумное оружие захватило мое воображение.

Я знал, в какие часы упражняется Раджив, и осторожно, чтобы он меня не заметил, приближался к площадке и наблюдал за движениями индуса. Каждый жест, поворот тела, взмах руки был отточен и доведен до автоматизма. Видеть, как ловко бывший душитель владеет веревкой, было и жутко, и очень интересно. Помню, я еще подумал тогда: если индус так свободно справляется с небольшими предметами, захватить которые тяжело, то человек представляет для него и вовсе легкую добычу; он набросит петлю на шею своей жертвы быстрее, чем ребенок, играя, набрасывает кольцо на крюк.

- Тебя так заинтересовало мастерство Раджива, Эрик? – как-то вечером спросил меня Клеман за партией в шахматы.

- С чего вы взяли? – я изумленно уставился на своего наставника.

- Он сам мне об этом сказал.

- Раджив? – в моем мозгу пронеслось: неужели он видел, как я за ним подглядываю? Но я же был очень осторожен!

- Он неоднократно замечал тебя. Он чует чужака, как гончая собака добычу. Иногда мне кажется, что у него несколько пар глаз. - Клеман невозмутимо сделал ход. – Шах!

После услышанного я не смог сосредоточиться на игре и быстро проиграл. Архитектор довольно развалился в кресле и закурил трубку.

- И все-таки ты не ответил, Эрик. Зачем ты следил за Радживом?

Отпираться не было смысла. Я все ему рассказал.

- Так-так… Ты не перестаешь меня поражать. - Клеман сдвинул на переносице брови и глубоко задумался. – Как ни странно, твои слова не лишены смысла, - произнес он после долгого молчания. – Ты прав в том, что подобное умение действительно может пригодиться.

- Что вы имеете в виду, месье?

Он выпустил кольцо дыма, наблюдая за тем, как оно поднимается вверх. Потом улыбнулся.

- Что ты скажешь, если Раджив возьмется обучить тебя всему, что умеет сам?

От неожиданности я смешался. Я не предполагал, что вообще возможно заставить индуса что-либо сделать для меня.

- Не знаю... Вы меня обескуражили, месье Клеман, - честно ответил я. – Это очень неожиданно.

- Так-так, - снова повторил он. – Если ты хочешь, он обучит тебя. Мне стоит лишь сказать ему об этом. Но хорошо подумай перед тем, как дать свое согласие. Научившись, ты сумеешь защитить себя от любого противника. Но это опасное искусство. У тебя однажды может появиться соблазн… - Он не договорил и выразительно посмотрел на меня.

- Я понимаю, о чем вы. Мне кажется, я смогу справиться с этим. - Я ответил собеседнику прямым взглядом, и Клеман смущенно отвел глаза.

- Хорошо, Эрик. Считай, что ты уже стал учеником Раджива.

Но Клеман поторопился. Приказ хозяина вызвал у индуса бурю возмущения. Поначалу он наотрез отказался даже говорить о том, чтобы взять меня в ученики. Бормотал что-то о проклятии, о том, что искусство Кали нельзя передавать никому, кроме последователей богини, иначе ждет большая беда и того, кто возьмется обучать новичка, и того, кто захотел стать посвященным, не имея на это права.

Я впервые видел, как рассердился Клеман. Его глаза метали молнии, но Раджив был непреклонен: меня учить нельзя. Он еще говорил что-то Клеману на своем языке, кивая на мою маску, но архитектор не стал переводить мне его слова и очень резко сказал своему слуге:

- Ты обучишь его, Раджив, ибо ты поклялся исполнять мою волю и слушаться меня во всем. Это мой приказ.

Индус сник и неприязненно посмотрел на меня. Я уже был не рад, что затеял все это. В конце концов, можно было обойтись и без сомнительных умений индуса. Как вдруг Раджив почтительно поклонился хозяину и, повернувшись ко мне, произнес:

- Я исполню волю моего господина.

***

Овладеть мастерством тхагов было самой абсурдной идеей, которая когда-либо посещала меня. Все началось с любопытства, но закончилось серьезным обучением вещам, которые временами вызывали у меня содрогание.

Я узнал, как можно убить человека, если нанести даже не очень сильный удар в определенную точку на его теле. Раджив на ломаном французском объяснял мне, как именно нужно затянуть лассо, чтобы смерть наступила мгновенно из-за перелома шейных позвонков. И как продлить пытку, превратив последние минуты жизни человека в кромешный ад.

Он рассказал, какими условными знаками душители пользовались, чтобы понимать друг друга без слов. Например, если главарь молитвенно возводил глаза к небу, - это был приказ о нападении. То же самое означало и уханье совы.

Раджив тщательно прощупал каждую фалангу моих пальцев и удовлетворенно кивнул. Он сообщил, что мои руки очень ловкие, а пальцы подвижные, гибкие и очень чувствительные – необходимое качество для тхага. Он, наверное, сотни раз показывал каждое движение, чтобы я сумел все правильно запомнить и потом в точности воспроизвести.

Кроме того, Раджив учил меня становиться невидимым для врага или предполагаемой жертвы. Он показывал, как подкрадываться к человеку почти вплотную, чтобы сразить его. Оказалось, что тхаги отменно владели искусством маскировки, откуда и взялся миф об их неуязвимости и неуловимости.

Например, одно из заданий выглядело следующим образом. Я должен был отразить нападение индуса, но у меня долго не получалось сделать это. Раджив подходил ко мне бесшумно, как кошка, и нападал резко, одним броском. Оказавшись рядом, он проводил пальцем по моей шее, что означало поражение.

Однако пару раз я все-таки предвосхитил его атаку, благодаря моему отменному слуху и зоркости глаз. Индус остался очень доволен моими успехами.

Свое смертоносное лассо Раджив всегда носил за пазухой, чтобы при необходимости можно было сразу его выхватить. Эластичная веревка, изготовленная из необычного материала, похожего на кишки животного, была словно продолжением его руки. Он настолько искусно мог обращаться с ней, что она казалась живым существом, змеей, покорной воле заклинателя и неотвратимо жалящей выбранную им добычу.

Однажды ночью Раджив пришел во флигель и попросил меня надеть самую лучшую одежду, взять деньги и следовать за ним. На улице он вручил мне точную копию своего лассо. На вопрос, куда мы отправляемся, он ответил, что я не должен ни о чем спрашивать.

В экипаже мы с ним доехали до одного из бедных парижских районов, а дальше пошли пешком.

Я оглядывался по сторонам, не понимая, что индусу от меня понадобилось. Мы с ним углубились в лабиринт нищего квартала. Узкие кривые улочки, покрытые помоями и нечистотами, запах плесени, человеческих испражнений, пота и протухшей рыбы сбивал с ног. Когда я оглянулся назад, желая кое о чем спросить Раджива, то, к моему изумлению, его не увидел. Я понял, что он специально оставил меня одного. Но для какой цели?

У меня неприятно засосало под ложечкой. Что он задумал?

Я пошел вперед, время от времени натыкаясь на колючие взгляды прохожих, которые оценивающе оглядывали меня и о чем-то переговаривались. Когда я свернул в небольшой проулок, послышались пьяные голоса. Через несколько минут мне навстречу из темноты выступили двое мужчин. Тот, что был повыше и покрупнее, направился ко мне. Я услышал его неприятный смех.

- Эй, парень, не хочешь ли ссудить мне немного денег? –Он глумливо улыбался.

В руках его приятеля сверкнул небольшой нож.

Ощущение дежавю было так сильно, что я на мгновение зажмурился.

Они подходили ко мне, а я не мог двинуться с места.

Внезапно в моем теле словно распрямилась давно сжатая пружина. Рассудок прояснился.

Я знал, что мне делать. Недаром индус давал мне свои специфические уроки.

Брошенная петля затянулась на шее того грабителя, у которого был нож. Он захрипел и попытался ослабить захват веревки. На мгновение у меня появилось дикое желание чуть резче потянуть на себя лассо, но я вовремя остановился.

Второй мужчина, увидев своего поверженного приятеля, попятился назад. Хмель разом слетел с него. Очутившись в тени здания, он развернулся и бросился бежать. Я услышал, как стучат по брусчатке пустынной улицы его грубые башмаки.

Оглядевшись по сторонам, я подошел к лежащему на мостовой мужчине. Пощупал пульс и с облегчением убедился, что мой противник жив и только потерял сознание от недостатка кислорода. Я снял с его шеи лассо.

- Ты прошел испытание, - услышал я за спиной голос Раджива и вздрогнул от неожиданности.

- Вы? Вы все время были здесь?

- Конечно, я был здесь.

- Но зачем вы привели меня сюда? Чего вы хотели от меня?

- Мне нужно было проверить, как ты справишься.

- Так вы испытывали меня? Даже несмотря на то, что меня могли убить?!

- Если бы они справились с тобой, я бы подумал, что только потерял время, обучая тебя. Что ты плохой ученик, - с олимпийским спокойствием сказал индус. Подойдя к лежащему без сознания мужчине, он ткнул его носком туфли в бок. – Ты не убил его.

- Мне надо было это сделать? – Я боялся поверить своим ушам.

Раджив покачал головой.

- Если бы ты был настоящим тхагом, ты не задал бы такого глупого вопроса. - Он резко выпрямился. - Идем. Я больше не буду обучать тебя. Я показал тебе уже достаточно, но ты не готов к тому, чтобы узнать все.

Раджив сдержал свое слово".

Отредактировано Nemon (2008-04-24 13:19:55)