ох, и расхвалили ж вы меня, подводить страшно...
____

*** ОТБЕЧЕНО
После оценки отцом моих способностей я не чувствовала совершенно никакой уверенности в себе, но в сложившихся обстоятельствах мне пришлось практически в одночасье повзрослеть. Болезнь приковала отца к кровати, и это заставило меня выходить на улицу самой. В других обстоятельствах я бы наверняка терялась, пугалась, и  столичная атмосфера подавляла бы меня, но нужды отца были лучшей защитой от этих страхов. Слыша арго воров и нищих, я боялась не того, что те могут мне навредить, а того, что я понимаю не все, что они говорят. Любая моя неудача могла сломать отца – это я затвердила как непреложную основу своей жизни.
Мне было страшно даже подумать, что когда-то он тоже умрет,  что я могу найти его дома так же, как год с лишним назад обнаружила мать. Их далекие в моем понимании миры начали пересекаться, и я часто путалась мыслями. На мое счастье отец был слишком слаб, чтобы замечать детали.

Несмотря на то, что отец был довольно слаб, вечерами, когда ему обычно становилось легче, он пытался заниматься со мной музыкой. Главной проблемой отца было то, что его методы преподавания  требовали от учителя много энергии– впрочем, это я должна была заметить еще во время обучения французскому. Но с музыкой все было еще хуже, потому что именно она была его стихией, а вовсе не французский. Это автоматически добавляло к его задаче ответственности, что плохо сказывалось как на самом отце, так и на качестве его преподавания. Но даже несмотря на это, уроки музыки я любила сильнее, чем уроки французского. Однако у страха глаза велики – я не могла позволить отцу тратить себя на напрасный труд. В итоге одним особенно холодным вечером я, скрепя сердце, попросила отца позаниматься со мной французским. Когда я заметила, насколько растерянным стал его взгляд, мне захотелось повернуть события вспять, сделать так, чтобы эта просьба никогда не прозвучала… но, к моему удивлению, растерянность перешла в облегчение.
- Знаешь, Кристина, мне нужно тебе объяснить, почему я больше не хочу учить тебя петь.
Отец произнес эту фразу слабым, но торжественным голосом, мигом выведя меня из прострации. Я очень хотела услышать объяснения, но тут в дверь позвонили. Отец заинтересованно повернулся в сторону прихожей, и я пошла открывать дверь. Я ожидала увидеть мадам Жири или кого-нибудь из бездомных, но на пороге стоял богато наряженный мальчик немного старше меня. Он, не церемонясь, переступил порог, насмешливо улыбнувшись в мою сторону. Отец тепло улыбнулся гостю, на лице которого усмешка практически сразу сменилась тревогой:
- Месье Даае, что с вами?
- Ничего страшного, Рауль, это просто болезнь,  - продолжая улыбаться, успокаивающим тоном ответил отец. – Но что же ты не поприветствовал мою дочь? – с легким укором кивнул он в мою сторону, пытаясь научить мальчишку хорошим манерам. Тот нетерпеливо-неопределенно поклонился в мою сторону и продолжил:
- Но, месье Даае, почему же вы не предупредили нас с Элизой? Мы заморочили Филиппу голову рассказами о том, что вы неделями не приходите заниматься, он наконец дал нам адрес, я шел сюда, опасаясь худшего…
Возможно, часть того, что он наговорил моему отцу, была правдой. Я легко могу поверить в то, что он сидел в роскошно отделанной музыкальной комнате и ждал прихода учителя музыки. Но я не думаю, что при этом он не осыпал последнего проклятиями. Тем более я точно знаю, что он шел к нам в дом, ничего не опасаясь– ведь я открывала двери и видела, как он заходил и что делал. Но отцу явно нравилось слышать россказни этого мальчишки.
- Как поживает месье Филипп? – спросил он, подзывая меня к себе и показывая знаками просьбу передать ему кое-что.
- Хорошо, - уверенно ответил гость. – Он думал уделить вам несколько минут в представлении музыкальных импровизаций, но, как я вижу, вы сейчас играть не способны…
- Правильно видите, - с грустью в голосе отметил отец.
- Можем ли мы для вас что-то сделать? – как мне показалось, просто из вежливости спросил мальчик.
- О да, - ответил отец, несказанно удивив вопрошающего. – Сущий пустяк: мне было бы легче, если бы у Кристины был такой же пропуск от владельца театра, как и у меня. Месье Филиппу не будет затруднительно?..
- Не знаю, - ответило это наряженное чудовище. Именно так я его воспринимала, глядя на мрачнеющее лицо отца. Больше всего на свете я хотела ощутить в себе достаточно сил и смелости для того, чтобы вытолкать его взашей.
Наверное, я выглядела соответственно эмоциям, ибо отец, посмотрев на меня, не замедлил проговорить:
- Ах да, я ведь не познакомил вас. Рауль, это Кристина, мое единственное дитя. Кристина, это Рауль де Шаньи, брат виконта Филиппа, который владеет театром.
При этом де Шаньи отец не стал договаривать «театром, с которым ты свяжешь свое будущее». Я уже слышала от отца подобные слова, поэтому смогла сохранить более-менее спокойный вид. Но Рауль, кажется, заинтересовался:
- Так вы мадемуазель Даае? Очень приятно, - теперь он по-настоящему поклонился мне. Я же, судорожно вспоминая, как положено разговаривать с виконтами, вспоминала виды реверансов. Ничего конкретного не вспомнив, я ограничилась обычным книксеном. Отец, видимо, и не заметил этого обмена любезностями, обдумывая то, что нужно было сделать дальше.
- Дети, - сказал он, отвлекая нас от намечающейся перестрелки взглядами, - а не хотите ли вы послушать историю?
Я не поняла, о чем он говорит, но Рауль сразу схватил мою руку и сел со мной в кресло напротив отца. Он выглядел так странно, что я даже не подумала вырываться, решив довериться воле отца и гостя.

После слов «и на этом историю мы на сегодня закончим», я почувствовала себя выброшенной на берег моря. Словно я безмятежно, спокойно плавала, но вдруг высокая волна подхватила меня и бесцеремонно выкинула на песок. Отец выглядел умиротворенно – такого эффекта после наших уроков я добивалась очень редко. Но самым жутким было то, что Рауль был все еще рядом и что выглядел он моим отражением – таким же потерянным, как и я. Иллюзия все еще властвовала над нами; сфокусировав на мне взгляд, мальчик непроизвольно обнял меня – и я восприняла это как нечто вполне нормальное. К реальности нас вернул голос отца:
- Дети, это всего лишь сказка…
Рауль тут же выпустил мою руку, поперхнулся и выпрямился, пытаясь выглядеть старше меня. Поскольку между нами было как минимум два года разницы, удалось ему это сравнительно легко. Кивнув отцу, он вышел из дома. Я же все это время пыталась собраться с чувствами. Столько нового произошло со мной всего за десять-пятнадцать минут, что я никак не могла вернуться к реальности. Реальность нашла меня сама – над моим ухом раздался голос отца:
- Дите мое, иди же ко мне…
Я, шатаясь, как пьяная, приблизилась к его креслу, кое-как забралась в него и свернулась калачиком. Отец гладил меня по голове, пел колыбельную, а я наконец-то чувствовала себя ребенком, обычным ребенком*:
Sov gott, vackra delfin
Sov gott, jag vita varg
Vi har kärlek för varandra
För varandra
För alltid
Sov gott, vackra delfin
Sov gott, jag vita varg
Morgonen vaknar
Då kysser vi
Kysser vi för alltid
Sov gott, för alltid

Проснулась я в своей кровати, что в принципе могло значить только одно – отец наконец достаточно окреп для того, чтобы ходить по дому. Весело спрыгнув с кровати, я побежала на кухню – действительно, он был там. Увидев меня, отец улыбнулся и показал взглядом на пока пустые тарелки. Я энергично закивала и выбежала из кухни, чтобы не путаться под ногами.
Под входной дверью я заметила письмо. Ах, я готова продать душу дьяволу за то, чтобы все то, что произошло дальше, оказалось только дурным сном! Конечно, я подняла это чертово письмо. Естественно, я заметила, что его отправляли не самые простые люди. И, разумеется, я тут же полетела обратно на кухню, передать письмо отцу. Он продолжал готовить, но выглядел уже каким-то растерянным, от недавней радости не осталось и следа.
Увидев адрес отправителя, отец забыл про еду и направился в спальню. Я последовала было за ним, но он велел мне оставаться на кухне и присматривать за стряпней. Я не услышала, как отец отреагировал на письмо. Все, что смогу, я расскажу сейчас, честно и без прикрас.
Я разложила еду по тарелкам и окликнула отца. Он не отзывался – может быть, он меня не слышал? О болезнях я знала мало,  но очень волновалась за отца, поэтому взяла тарелку и приборы и пошла к нему.
Остановившись на пороге спальни, я увидела, что там произошло, и уронила тарелку, усеяв пол осколками и разлетевшимися во все стороны кусочками мелко нарезанного мяса. Бросившись к упавшему возле кровати отцу, я до крови изрезала себе ступни, но никакая физическая боль не могла меня сейчас остановить.
- Доченька, - слабо проговорил отец. – Ты помнишь, я сказал, что, когда я умру, ты будешь жить в театре. Но ты ведь не забыла – ничего в жизни даром не достается…
- Но что я буду делать? – пискнула я, с ужасом думая, что судьба не может сейчас так жестоко наказать меня,  лишив отца...
- Я уже давно обговорил все с Антуанеттой, а теперь получил одобрение владельца театра – виконта де Шаньи – ты будешь хористкой. Мег поможет тебе освоиться. И если ты будешь хорошей девочкой, я пошлю тебе с небес Ангела Музыки…
Его дыхание стало прерывистым – это последнее, что я помню. Почувствовав, что развязка близка, я упала без чувств.
Очнулась я уже в театре…

* http://www.mamalisa.com/blog/does-anyone-k...-and-paratntray
___
в принципе, те, кто читал роман, уже остались почти без интриги, далее только выкрутасами можно будет разнообразить  :sp:

Отредактировано Via Diva (2012-12-04 03:21:49)

***
У Оперы всегда стояло множество самых разных карет - и простых, и роскошных, - но была среди них одна, по сравнению с которой все остальные выглядели серой массой. Карета, о которой идет речь, принадлежала виконту Филиппу де Шаньи, и именно в нее мне предстояло сесть. Было страшно даже подумать о том, чтобы осквернить подобную красоту своей обыкновенностью. Впрочем, я сомневаюсь, что такую карету прислали за мной случайно. Судя по тому, что я слышала о виконте, я должна была готовиться к еще более непростым ситуациям.
Пока карета увозила меня в предместья Парижа, я о многом успела подумать. Сначала больше всего вопросов вызывала тетя. Действительно ли у меня была тетя – виконтесса де Шаньи? Не слишком ли позорно для нее иметь племянницу, живущую и работающую в Опере? Не находя ответов, я мысленно перешла к виконту. Тот с каждой секундой, проведенной в раздумьях, казался все более и более загадочным. Услужливая память в нужный момент подсунула мне воспоминание о его брате Рауле, которого когда-то учил мой отец…
Мелькнувший в воображении образ больного отца, рассказывающего ту историю двоим, казалось, бесконечно далеким детям, прервал цепочку моих размышлений. Оставшееся время поездки я провела, стараясь ни о чем не думать.
Впрочем, о чем бы я ни грезила в карете, увидев поместье, я моментально переключилась на то, что предстало моим глазам. Красивейший дом, явно построенный талантливым архитектором, казалось, был предназначен исключительно для того, чтобы любоваться им. То, что там можно жить, представлялось практически нереальным – как можно жить в таком сказочном месте? Красота поместья завораживала настолько, что становилось страшно. Хотя нет, нельзя даже приблизительно определить, что именно вы чувствовали, теряясь в самых противоречивых переживаниях.
В то же время здание не создавало ощущения нереальности. Наоборот, его красота была вполне земной, она была создана человеком и для людей. В том, что творец, воплотивший в жизнь подобный замысел – гений, сомневаться не приходилось. Наверное, с моей стороны было глупо пытаться расспрашивать виконта об архитекторе. Но именно о нем я и спросила, едва закончив ритуал приветствия.
Виконт удивленно поднял брови, услышав мой вопрос. Впрочем, он быстро решил, что со мной делать дальше – легкая ухмылка, бегло произнесенное: «Не думаю, что это знание вам поможет», вежливое приглашение в гостиную… Сопротивляться воле виконта было бесполезно, и хотя мне вовсе не хотелось так легко сдаваться, ноги сами несли меня за ним; я старалась ступать легко и бесшумно, словно нарушить тишину стуком каблуков было святотатством.
Мои попытки собраться с мыслями были обречены на неудачу; все, к чему я пришла, можно было сформулировать так: «Я не хочу вести себя подобным образом!» Далее моя логика упиралась в стену благоговения перед обстановкой; я не могла, я не имела права подумать о виконте дурного. В то же время я прекрасно помнила его невоспитанного брата, манерам которого не было оправдания.
Вы, наверное, запутались, читая эти строки. Все, что я пытаюсь объяснить, на самом деле предельно просто – я, несмотря на все, что слышала и знала о Филиппе де Шаньи, не могла думать о нем плохо. Напротив, в те мгновения я относилась к нему слишком хорошо, если так можно назвать то трепетное восхищение, в которое меня привели красота его поместья и роскошь интерьеров.

Однако мое мнение о происходящем не было окончательным, так как я еще не видела тетю. Спросив виконта о том, где же его жена, я ожидала чего угодно, но только не того, что произошло. Виконт рассмеялся:
- Значит, тебе ее все-таки представили как твою тетку! – искренне хохотал он, - и ты им поверила, дурочка!
Я ошеломленно уставилась на виконта. Нет, восхищение не пропало бесследно в ту же секунду, оно было всего лишь поколеблено таким оскорбительным ответом. Виконт, насмеявшись вволю, поднялся из-за стола и пригласил меня следовать за ним. Идя по коридорам, считая двери, которые раскрывались перед нами, я с каждым сделанным шагом все явственнее ощущала, как сильно угнетает меня атмосфера, созданная излишне (я наконец осознала это!), излишне роскошными предметами. Наконец виконт остановился перед тяжелыми широкими дверями. Судя по тому, что рядом с ними не было ни одного слуги, комната использовалась крайне редко. Предполагалось, что виконт должен сам открывать себе двери, если уж он вознамерился туда пойти. Короче говоря, я ожидала, что виконт распахнет двери. Но он достал из кармана целую связку ключей и принялся открывать замки. Замки?!
Да, в двери были замки, много замков. Щели для ключей были так искусно вписаны в ее рисунок, что виконт временами сам затруднялся их найти. За такими хорошо запертыми дверями можно держать только какую-то страшную тайну, думала я, слушая щелчки поворачивающихся ключей. Наконец виконт удовлетворенно выпрямился, крепко сжал связку ключей в руках и повернулся ко мне.
- Кристина Даае, - умиротворенно начал он. – Позвольте мне представить вам вашу тетушку, мою старую подругу Агнету Даае… - виконт раскрыл двери и быстро отошел, явив моему взору огромную комнату с простой мебелью, уставленную вульгарными безделушками. Посередине стоял большой диван, на котором сидела женщина. Изумленная, она смотрела на нас… точнее, на виконта.
- Филипп, - произнесла она слабым голосом, - Филипп, ты же говорил, что тебя не будет еще месяц…
Она закашлялась, но не отвела от него взгляда. Тот же широко улыбался.
- Агнета, любовь моя, почему бы тебе не взглянуть на свою племянницу, Кристину Даае?
Ему явно доставляло удовольствие то, что он мог легко произносить наши имена и фамилии, играть ими, словно ребенок погремушкой. Аккуратно – я не ожидала от него такой осторожности – он взял меня под руку и провел в комнату. Затем Филипп де Шаньи развернулся и с силой захлопнул двери – мы с женщиной вздрогнули от неожиданности. Но если я аж подпрыгнула от испуга, то женщина едва заметно колыхнулась - я заметила это исключительно потому, что до этого она сидела почти как статуя, как мраморное изваяние. Я не могла поверить, что эта женщина – родственница моего отца, его сестра. Она была настолько опустошенной и забитой, что мне трудно было представить себе, какой она могла быть в детстве. Но в ее глазах, практически безотрывно следящих за Филиппом, оставались какие-то еле уловимые искорки, которые я замечала у отца.
- О, Кристина, я смотрю, ты не веришь в то, что тебе рассказали и в то, что ты видишь, - довольно отметил виконт. Указав мне на кресло и дождавшись, пока я опущусь в него, он продолжил, подсаживаясь к женщине на диван:
- Видишь ли, мы с Агнетой совершили несколько глупостей, когда были моложе, - он с неожиданной и для меня, и для Агнеты нежностью взял ее за руку. Она начала расцветать на глазах: бледные щеки залились румянцем, лицо из мертвенно-застывшего стало блаженным. Она преданно смотрела на Филиппа, боясь помешать разговору.
- Результатом глупости и последовавших за этим проблем могло стать то, что у тебя мог появиться двоюродный брат или что-то в этом роде, но ты ведь уже догадалась? – ухмыльнулся виконт. Сжав руку Агнеты так, что той, наверное, стало больно (выражение лица у нее не изменилось), он продолжал:
- Чем заметнее становилась проблема, тем меньше Агнета думала о том, как ее решить. А вот я думал много и долго. Я мог бы приказать ее убить… - он пристально посмотрел в глаза женщины, руку которой при желании легко мог сломать в нескольких местах, - но вместо этого она сама подбросила мне идеальный вариант. Агнета, любимая, повтори племяннице то, что ты мне сказала. Постарайся соблюсти точность, - последние слова были произнесены с нажимом. Агнета покорно подчинилась:
- А тебе хватит смелости держать меня, как птицу в клетке? – проговорила она на ломаном французском с сильным шведским акцентом, глядя Филиппу в глаза. Тот широко ухмыльнулся и поцеловал ее. Я даже отвернулась, не в силах на это смотреть.
- Хорошо, девочка, успокойся и развернись обратно.
Филипп де Шаньи стоял около кресла напротив меня, Агнета, тяжело дыша, полулежала на диване с закрытыми глазами.
- Ты не заметила ничего необычного в словах тетушки? – спросил меня виконт, отходя к стене. Я, собираясь с мыслями, смогла лишь пожать плечами. Он кивнул и нажал на один из кирпичей камина. Тут же зазвучала музыка, при звуках которой меня пробрала дрожь. Агнета неожиданно стремительно встала с дивана, посмотрела в сторону Филиппа и протестующе замотала головой вправо-влево:
- Не надо, прошу!
Он лишь еще шире ухмыльнулся и подошел к ней:
- Пой! –вкрадчиво произнес он.
Что ж, она запела*:

Une vie d'amour
Que l'on s'était jurée
Et que le temps a désarticulée
Jour après jour
Blesse mes pensées

О да, это определенно был голос, который мог быть у сестры моего отца. Видя, как трясется Агнета, вырывая из себя ноты, я закричала:
- Тетя, остановитесь!
Виконт с довольным видом снова нажал на кирпичик, музыка остановилась, и тетя без чувств упала на диван. Видя, как искажено в мучениях ее лицо, в котором я разглядела и былую красоту, и знакомые черты, я возненавидела Филиппа де Шаньи всей душой.
- Оставлю вас знакомиться дальше, - улыбнулся (именно улыбнулся) он, выходя из комнаты. Не успела я понять, что происходит, как дверь захлопнулась, замки защелкнулись, и я осталась наедине с полубезумной женщиной.

Тетя не приходила в себя, и, не зная, чем ей помочь, я бесцельно бродила по комнате. К ней прилегало несколько помещений поменьше – кухонька, туалет, ванная – все самое необходимое для поддержания более-менее нормального образа жизни. В самой комнате были и книги, и пианино, и много чего еще – это действительно была золотая клетка. Безделушки, которыми она была заставлена, показались мне вульгарными еще в тот момент, когда я была очарована домом, сейчас же они создавали гнетущую атмосферу, в которой нормальный человек помешался бы за пару дней. А сколько времени провела здесь моя родная тетя?!
Эта простая мысль заставила меня обернуться к дивану. Тетя сидела, опустив голову и обхватив себя руками, – совсем как ребенок. Я, нарочито громко ступая, подошла к ней и села рядом. Она повернулась ко мне, схватила меня за плечи и спросила:
- Ты дитя Густава?
Я, кивнув, хотела успокоить ее, но она не дала мне и слова сказать, продолжая уже на шведском:
- Где он, девочка?
Не веря своим ушам и не отдавая себе отчета в своих действиях, я честно ответила:
- На кладбище…
Тетя взвыла и заплакала, крепко обняв меня:
- Моя девочка, моя бедная девочка!
Мое сердце разрывалось от жалости. Действительно, все то время, которое тетя провела в этой клетке, она могла узнавать о чем-то только со слов виконта. Возможно, она и была по-собачьи предана ему, но какие-то остатки самосохранения еще сохранились в ее душе. По крайней мере, мне так показалось.
Отныне моя цель – вытащить ее отсюда. И если я не ошибаюсь в своих предположениях, если есть хотя бы капля надежды, то я попытаюсь, я сделаю все, что только смогу, для того, чтобы она снова увидела солнечный свет и почувствовала дуновение ветра у себя на лице…

* http://lyricstranslate.com/en/Charles-Azna...our-lyrics.html

opa79
1) "ее" в данном случае относится к слову "жена". Коряво, но ситуация в общении не исключена.
2) конечно, мог. Но в данном случае его цель - запугать Крис, а не показать ей пример действия власти денег. И потом, даже если бы не поверили - слушок о безупречном в глазах всего общества Филиппе де Шаньи? Рискованно.
3) Крис решила, что он вообще не родился. Но вопрос интересный, возможно, над этим еще можно подумать :sp:
4) как я ответила выше, не факт, что ребенок вообще был. А даже если и пыталась - пока не рассказала об этом Крис.
5) Как вы достанете информацию о безродной даме, хорошо спрятанной в загородном доме де Шаньи? Опять же, вполне возможно, что кто-то точил зуб, искал и все такое - но факт ли, что нашел? Виконт продумал все. Ну а о людях, знавших тайну, разговор будет отдельный.

Это кроссовер с романом "Трактир "Ямайка"". Прочтите его и все станет ясно) И ваши выводы о Филиппе де Шаньи, между прочим, несколько преждевременные
И да, не знала, что в бульварных романах были по-собачьи преданные потерявшие разум героини

***
Как оказалось, сильнее всего тетю потрясло известие о смерти брата. Все, что я рассказывала после, она явно не слышала, мои слова падали в пустоту, не достигая ее сознания. Лицо женщины, бывшее столь живым, когда она пела, снова помертвело, словно превратившись в ледяную маску.  Я не могу с полной уверенностью сказать, была ли эта перемена вызвана моими словами об отце или чем-то еще. Мне показалось, что тетино оживление пропало в тот момент, когда виконт вышел из комнаты.
- Тетя, - спросила я уверенно, - вы ведь хотите вернуться на свободу?
Агнета медленно повернула голову в мою сторону и неожиданно твердо произнесла: «Нет!» Я не поверила своим ушам:
- Нет?
- Нет, - еще тверже и в то же время спокойнее ответила она.
Почему-то вместо того, чтобы начать спорить с тетей о странности ее желаний, я с неожиданным даже для себя хладнокровием проговорила:
- Но ведь от того, что вы сидите тут, как в клетке, не хорошо ни вам, ни дяде.
Едва произнеся слово «дядя», я осеклась. Уж кем-кем, а своим дядей я виконта не представляла, хотя многие бы сказали, что я должна считать за честь родство со столь знатным человеком. Отпрыск древнего рода, Филипп де Шаньи был еще не стар, но на его лице уже появились первые признаки увядания, а во взгляде отражался богатый жизненный опыт. Однако его манера двигаться даже мне, посещающей балетные классы по настоянию мадам Жири, казалась на редкость грациозной. Возможно, я судила о виконте по своим весьма скромным успехам в танцклассе, но все же… В глазах света он был красивым и представительным мужчиной. Возникал вполне логичный вопрос – что же увидел виконт де Шаньи в незнатной шведке, едва говорившей по-французски?

От вопросов, на которые я едва ли могла бы найти ответы, меня наконец отвлекла тетя:
- Я не смогу тебе этого объяснить, Кристина, - ее лицо стало совсем бледным и застывшим, в глазах холодным светом сверкало отчаяние, которое она даже не пыталась скрыть.
- Не сможете объяснить мне чего? – с нажимом произнесла я, побуждая остановившуюся было тетю продолжать. Та уставилась на меня взглядом затравленной собаки и едва слышно прошептала:
- Никогда не спрашивай дядю ни о чем подобном …
На этот раз слово «дядя» было явно произнесено с надеждой на то, что во мне проснутся какие-то родственные чувства. Таковых не появилось, но меня очень взволновал взгляд, обращенный на меня тетей. Отчаяние, казалось, угрожало материализоваться и задавить ее. Я больше не могла позволить себе сидеть сложа руки и, твердо решив действовать, быстро кивнула и бодро добавила:
- Тетя, а я не знала, что вы тоже поете!
Как это часто бывает в таких случаях, еще не договорив до конца, я захотела взять свои слова обратно – тетя аж затряслась, забравшись с ногами на диван и обхватив себя руками. Я тут же бросилась к ней, пытаясь придумать какие-то слова, которые могли бы ее успокоить. Но та, почувствовав мое прикосновение, зарыдала в голос и крепко обняла меня.
- Кристинаааа… - глухо провыла она, уткнувшись мне в плечо. Внезапно тетя отстранилась и спросила:
- Ведь Филипп сказал, что ты живешь и работаешь в Опере?
Я кивнула, несмотря на неожиданность вопроса. Агнета закрыла рот рукой, явно силясь сдержать рыдания. К моему удивлению, ей это удалось. Она заговорила снова:
- Кристина, девочка, никому никогда не рассказывай обо мне.
Словно услышав скрип пера, которым близкий человек подписывает себе смертный приговор, я вскочила с дивана, как подброшенная пружиной, и громко сказала:
- Нет!
Но тетя не собиралась так легко сдаваться – встав следом за мной, она крепко сжала мои руки.
- Пообещай, Кристина, или мне придется предупредить Филиппа!
Ее лицо, за секунду до того, как она упомянула имя виконта, бывшее живым, стало еще более неподвижным и пугающим, чем прежде, умоляющий взгляд превратился в бессмысленный. Агнета тяжело рухнула на диван, потеряв всякий интерес к моему ответу и к происходящему вообще. Я, немедленно обвинив в такой резкой перемене настроения себя, я опустилась на колени перед тетей, сжав ее холодные руки:
- Хорошо, тетушка, я клянусь, что не буду никому о вас рассказывать, если только меня не спросят об этом…
Не знаю, какой черт дернул меня произнести: «Если только меня не спросят об этом», но тетя кивнула, сжав в ответ мои руки. Я не знаю, услышала ли она те слова, но спрашивать ее об этом, конечно, не собиралась, хотя почувствовала угрызения совести. Пытаясь успокоиться, я хотела сказать что-то еще, но тетя вдруг произнесла:
- Уйди из Оперы.
Вся жалость, которую я испытывала по отношению к Агнете, начала превращаться в какое-то другое чувство.
- Почему? – медленно выговорила я.
Тетя долго молчала, встревоженно и в то же время отстраненно глядя на меня. Но отстраненность эта быстро исчезла, и когда в ее глазах осталась лишь тревога, Агнета ответила:
- Музыка губила, губит, и всегда будет губить нашу семью, Кристина.
Я не хотела повторять бессмысленное «почему», поэтому стала обдумывать, что же мне сказать. Но не успела я ничего решить, как дверь открылась, и на пороге вырос Филипп де Шаньи.
Он был пьян.

Тетя мгновенно преобразилась. Бросившись к виконту, она сама захлопнула тяжелые двери. Филипп, шатаясь, побрел к дивану, но не успел он сделать и трех шагов, как тетя обвила его руками и медленно повела в нужном направлении. Опираясь на нее, виконт почти не шатался. Когда они дошли до места назначения, Филипп неожиданно для меня отпихнул тетю и тяжело плюхнулся на диван. Для тети этот толчок явно был не впервой – удержавшись на ногах, она заспешила к кухоньке. Виконт же, сфокусировав взгляд на мне, заговорил:
- Так… пока я не настолько пьян… я должен сказать… берегись меня, девочка, берегись! – он громко икнул. Силясь сказать что-то еще, Филипп закашлялся. Наверняка он был в состоянии говорить и дальше, но тетя уже спешила обратно со стаканом в руках:
- Выпей! – произнесла она. Я не смогу описать вам тон, которым она говорила. В нем были нотки приказа, каприза, нежности и… любви.
Она, видимо, бесконечно любила этого морального урода, которого все светское общество знало как аскетичного, крайне порядочного и сдержанного в чувствах человека, потакавшего себе только в удовлетворении эстетических потребностей. Сев близ Филиппа, тетя обняла его, как ребенка, и сказала, обращаясь ко мне, но глядя на него:
- Филипп может много говорить, когда он пьяный – лучше особенно не прислушиваться, правда, дорогой?
Последнее, естественно, было обращено уже к виконту. Тот, пьяно хохотнув, закивал, да так энергично, что сильно ударил Агнету головой. Однако та отнеслась к нему, как к случайно укусившему мать младенцу, чуть ли не заворковав над ним.
Все это выглядело какой-то жуткой гротескной пародией, я больше не могла находиться рядом с ними:
- Тетя, я хочу уйти…
Неохотно отстранясь от практически беспомощного виконта, она пошла открывать мне дверь. Понимая, что прямо призывать ее к бегству бессмысленно, я спросила:
- Но как же я отсюда выйду?
Тетя, пожав плечами, сказала:
- Не знаю. Дом Филиппа полон слуг, которые не задают лишних вопросов. Но, - она пристально посмотрела на меня и с силой, которую я не ожидала услышать в ее голосе, продолжила: - но не смей им говорить что-либо обо мне или о том, где сейчас виконт. Поняла?
Это было грубо и настолько неожиданно и пугающе, что я, даже не подумав отнекиваться,  кивнула. Улыбнувшись самой живой улыбкой, какую только можно было у нее увидеть, тетя легко вытолкнула меня из комнаты и закрыла за собой дверь.
Едва оказавшись вне клетки, я вспомнила, что там остались мои перчатки. Почти инстинктивно раскрыв едва захлопнувшиеся двери, я остолбенела.
За ними была глухая стена…

еще скажите, что никто до меня до такого не додумался не поверю

насчет механизма - ну я не на физфаке и не на строительском, механизм в голову пришел до смешного простой, а существует он или нет... в случае чего спишу на AU с нарушением законов физики - как в шедевральном (что бы там не говорили) Inception  :sp:

отлично, жду авторов и переводчиков готических фиков, выложенных тут, с целью остановить рост ЧСВ 

ладно, тогда уж спрошу - вариант с облегченными стенами, создающими впечатление глухих (или вообще вариант с тем, что Крис, какую бы стену там не увидела, потеряв все надежды, тут же назвала бы ее глухой) и по-детски простым условием - если открыть замки, то дверь откроется вместе со стеной, а если распахнуть просто, то стена останется на месте похож на реальный?
И если нет, что ж, примите косяк. Лично я пока технически неграмотна, а бета не обязана сидеть со справочниками хитрых механизмов в строительстве зданий прошедших веков

Ой, да, все срочно говорим бете спасибо Вы даже не представляете себе, как мне самой тяжело было читать последнюю часть, отсылая ее на беттинг

Отредактировано Via Diva (2012-12-07 16:00:52)