Часть I

Париж, 1871 год.

Глава 1

Из всех времен года зима, обычно, самая спокойная. Своеобразный отдых перед цветущей весной, жарким, буйным летом и хмурой осенью с бесконечными дождями. Возможность просто забыть о проблемах, и устроившись вечером возле окна с чашкой кофе, посмотреть на снег, на приятную глазу темноту за стеклом, задуматься о возвышенном, о прошлом, о будущем, о смысле жизни.

Тихим унылым вечером того злополучного дня февраль меланхолично собирался заканчиваться. Снег крупными белыми хлопьями неспешно падал с неба, дополняя живописные сугробы на улицах. На этом белом покрывале ехидным искорками поблескивали  желтоватые прямоугольники светящихся окон. Большинство горожан в тот вечер давно разошлись по домам, улицы пустовали. Единственным исключением во всем Париже был лишь монументальный оперный театр. В нем собралась вся городская знать на премьеру оперы «Дон Жуан Торжествующий». Эта постановка уже неделю была основным объектом слухов и сплетен. Примерно в то время на площади перед Оперой появились большие афиши кровавых оттенков, но на них не был указан автор. Дня за три до вечера Х администрации театра пришлось активно отбиваться от волны настырных журналистов, желавших пустить в народ как можно больше сенсационных новостей, но и без того об анонимной постановке жужжал весь город. Самым распространенным слухом было то, что представление вовсе и не анонимное, а очень даже наоборот. Многие говорили о том, что партитуру принес на маскараде человек, известный в кругах театра как Призрак Оперы, выдвинув вместе с тем целый ряд ультиматумов. Но с маскарада прошло больше месяца, и по «испорченному телефону» факты приобрели совсем уже немыслимые подробности. Как бы там ни было, премьера собрала аншлаг…

Темнота на улицах все сгущалась, окна Опера Популер ровно светились, действие продолжалось, вернее, близилось к завершению. Внезапно послышался треск и несколько приглушенный взрыв. Здание запылало изнутри, пламя быстро перекинулось со зрительного зала и упавшей люстры на верхние этажи и чердак. Опера горела, словно сухая щепка.

Падение люстры мгновенно посеяло панику в зале. Волны напуганных людей, в головах которых царил лишь инстинкт самосохранения, лишь желание жить, а точнее выжить, покатились к выходу, заполоняя коридоры. Многие падали, но никто даже не пытался помочь им подняться, все хотели как можно скорее выбраться из этого кошмарного места. Пользуясь тем, что огонь не тронул подвальных этажей, целая толпа активистов, состоящих преимущественно из работников театра и полицейских, к которым присоединилась и Мег Жири, отправилась на поиски Призрака. Но среди горящего праведным гневом мщения люда только балерина помнила о своей подруге Кристине Даае и о ее молодом человеке Рауле де Шаньи, которых никто нигде не мог найти…

***

Несмотря на то, что весь театр был объят пламенем, подвальные этажи оставались нетронутыми. В прохладном коридоре все также было сыро, с потолка срывались холодные капли, в темных углах, как ни в чем не бывало, попискивали крысы. В тусклом свете факелов, расположенных довольно далеко друг от друга, на стенах мелькали мрачные причудливые тени. Коридор вместе с боковыми ответвлениями становился все темнее и спускался вглубь, постепенно сужаясь. За неожиданным поворотом проход снова резко расширялся, переходя в относительно небольшую пещерку, затопленную на две трети. Оставшаяся треть представляла собой каменную площадку, с которой в озеро спускались ступени. Рядом в стену было вбито кольцо для отсутствовавшей лодки. Над зеленоватой гладью водоема стоял легкий туман. Подземелье освещалось двумя факелами, висевшими по обе стороны от каменистой пристани. Однако большая часть пещеры все рано оставалась в тени. В том углу, где предположительно, подземелье соединялось с таким же затопленным коридором, уходившим вглубь оперных подвалов, показался смутный силуэт. Постепенно расплывчатое пятно приобрело вполне определенные очертания.

Это была небольшая лодка, которая стала явлением в нашем повествовании двух основных действующих лиц. На корме стоял Рауль де Шаньи. Несмотря на то, что в подвалах была далеко не Африка (февраль, однако), виконт был одет в тонкую промокшую рубашку, но это обстоятельство никоим образом его не беспокоило. Обязанность активно работать шестом не давала ему замерзнуть. На низкой скамеечке, прижавшись к Раулю, сидела съёжившаяся в комочек Кристина. Она дула на озябшие ладошки, пытаясь согреться, и уже мысленно начала ругать себя за то, что тоже полезла в холодную воду. Теперь завтра наверняка начнется насморк.

Лодка медленно приблизилась к берегу и чиркнула носом о каменистые ступени. Рауль осторожно прислонил шест к стене, спрыгнул на пристань и, придерживая лодку, помог Кристине сойти. Девушка подумала, что платье и так уже далеко не белое, простуда тоже обеспечена, и присела на ступеньку, наблюдая, как виконт вытаскивает лодку на пристань. Удостоверившись, что суденышко не уплывет, Рауль устроился рядом с ней и обнял ее. Кристина уткнулась лбом в его плечо.

‒ Вот и всё... ‒ еле слышно прошептала она и всхлипнула. ‒ Всё кончено. Не верю.

‒ А ты поверь, ‒ отозвался Рауль. ‒ Ведь все могло закончиться гораздо хуже.

‒ Могло, ‒ кивнула Кристина. ‒ Но если бы я не сняла с него маску... ‒ она снова всхлипнула, ‒ он не сбросил бы люстру... и не...

‒ И неизвестно, какую катастрофу это спровоцировало бы. Но кошмар последних часов уже не изменить, он в прошлом. А сейчас надо выбираться отсюда. Хоть как-нибудь, ‒ виконт встал и подал девушке руку.

‒ Да, ты прав, ‒ Кристина смахнула набежавшую слезу, поднялась, в последний раз вгляделась в озеро, стараясь сохранить его в памяти на годы, и заставила себя отвернуться. ‒ Пойдем.

Рауль снял со стены один факел и взял девушку под руку, в душе искренне радуясь, что те всхлипы не переросли в истерику. В неверном свете дрожащего и потрескивающего огонька пара вступила в лабиринт…

***

На первой же развилке они остановились.

‒ Куда теперь? ‒ спросила Кристина, забыв о том, что она-то знает путаные ходы немного лучше своего спутника.

‒ Наверх точно нельзя, ‒ удрученно заметил Рауль, ‒ там пожар.

‒ Значит, выход через артистическую комнату синьоры Гуатичелли не подходит, ‒ вздохнула Кристина.

‒ Но должен же быть еще какой-то проход! ‒ с надеждой сказал Рауль. ‒ Я не представляю возможным, чтобы у него не нашлось другого выхода. Да, их полно в Опере, но просто обязан быть такой, что выводит наружу, ‒ отдавшись размышлениям, он незаметно для себя стал быстро прохаживаться от одной стены к другой.

‒ Рауль, пожалуйста, остановись, в глазах уже рябит, ‒ попросила Кристина. Она стояла, прислонившись плечом к стене, морщила лоб и покусывала мизинец, стараясь что-то вспомнить. Виконт послушно замер.

‒ Был еще один проход, ‒ медленно сказала Кристина спустя несколько минут. ‒ Вернее, есть. Я пользовалась им единожды, когда он вел меня обратно, тогда, после «Ганнибала». Но я все еще помню. Кажется это там, ‒ она кивнула на левый коридор. ‒ Если память мне не изменяет, возле арки должна быть ниша, выложенная кирпичом.

Виконт поднял факел повыше и вгляделся в проход.

‒ Да, действительно, ‒ с ноткой удивления в голосе подтвердил он.

‒ Замечательно, ‒ обрадовалась Кристина. ‒ Пойдем. Там больше развилок не будет, не заблудимся.

***

В узком прохладном ходе было темно и сыро. Кристина, следуя за почти бегущим виконтом, невольно вспоминала, как она шла здесь так давно, но с ним. И тогда в коридоре было куда теплее, в стенных нишах стояли канделябры со свечами, и вообще, вся атмосфера была гораздо уютнее. Кристина ловила себя на том, что она постоянно подсознательно мыслями возвращалась к его образу, к его музыке, к его душе…

В конце коридора их поджидал еще один довольно неприятный сюрприз. Проход заканчивался металлической решеткой, которая, вдобавок ко всему, оказалась запертой.

‒ Кристина, это точно был тот проход? ‒ засомневался Рауль, хотя от решетки веяло уличной прохладой.

‒ Ну конечно, именно он, ‒ заверила его девушка, выудив из-за корсажа небольшой ключик. В ответ на удивленный взгляд виконта она объяснила:

‒ Он дал мне ключ, который я с того времени всегда ношу с собой.

Кристина сдула с замка пыль, повернула ключ, и решетка с тихим скрипом открылась. Они, наконец, выбрались на улицу.

На уже пустой площади все еще стоял одинокий экипаж с гербом на дверце. Рауль помог Кристине сесть, забрался сам и, крикнув кучеру: «Домой, в особняк!», захлопнул дверцу.

Отредактировано Skata (2012-06-22 21:36:10)

opa79, спасибо! Старалась...

Со скуки наваяла иллюстрацию к началу второй главы.

Отредактировано Skata (2012-06-19 21:47:16)

opa79, спасибо, что комментируете!
Рисунок поправлю, (я, если честно нормально рисую только сердечки или деревья в парке, но тут пробило)
Тапки поняла, исправлю.

Отредактировано Skata (2012-06-20 15:47:35)

Под такую меланхолию еще одна глава сама собой закончилась...

-----

Глава 3

Яркий солнечный лучик прыгнул на схватившуюся ледяной коркой вчерашнюю лужу. Во все стороны посыпались блестящие холодные искорки. Вдоволь наигравшись ледяными переливами, лучик перепрыгнул на балкон, пробился через стекло, заглянул за неплотно задернутые занавески и остановился на лице Кристины. Позолотив разметавшиеся каштановые локоны, пятнышко света соскочило на щеку и пощекотало нос. Кристина поморщилась и отвернулась, уткнувшись носом в подушку. Лучик не отставал. Еще в полудреме подумав, что так от него не отделаться, Кристина приоткрыла один глаз. Лучик довольно мигнул и умчался. А Кристина уже успела осознать, что проснулась она не в дортуаре и не на квартире сестры мадам Жири (где ей доводилось пару раз ночевать), а в особняке де Шаньи. Восстановив в памяти события вчерашнего дня, девушка почувствовала себя потерянной. Большая часть ее жизни, устоявшиеся привычки, окружение ‒ почти все ушло в небытие вместе со сгоревшим театром. Непреодолимая волна грусти, сожаления и тоски захлестнула сознание. Захотелось плакать, терзая зубами подушку, и что-нибудь с собой сделать.

Стараясь отвлечься от мрачных мыслей, Кристина повернулась на спину, потянулась и села, осматриваясь. Комната была выдержана в синих тонах ‒ занавески на окне, драпировка стен, обивка кресла, балдахин и шелковые простыни демонстрировали всевозможные небесные оттенки. Кристина усмехнулась. Теперь ей стало понятно, почему в гардеробе были пеньюары исключительно лазурного цвета разной степени насыщенности. Для гармоничности с интерьером спальни. Рядом с большой удобной кроватью ютилась тумбочка с подсвечником. На каминной полке стояли фарфоровые пастушки и лебеди, а над камином висела полка с книгами. Пробежавшись взглядом по корешкам, Кристина определила, что почти все книги предупредительно почти до банальности были дамскими романами.

Заправив за ухо пару непослушных прядей, девушка еще раз оглядела комнату. И тут ее поразила одна деталь, которую она сначала не заметила. Вопреки тому, что в каждом помещении особняка висело по несколько картин, здесь была всего лишь одна, у окна. Но что это была за картина! Уходящая вдаль песчаная коса, пена прибоя, черные точки чаек на небе, окрашенном закатом, и несколько коттеджей почти у самого горизонта. Кристина едва смогла вдохнуть. Но как это возможно? Ведь все это было так давно, так давно… Те коттеджи ‒ городок, в котором она провела свои детские беззаботные года. Пляж, на котором она так любила играть. И вон тот утес, с которого она любила часами смотреть на море, встречать рассветы и наслаждаться красотой закатов. Именно вечером, неспокойным ветреным вечером, с нее и сдуло тот красный шарфик.

Кристина очень хорошо помнила те беспечные, счастливые времена и бережно хранила эти воспоминания, они были так дороги ей. Девушка подозревала, что Рауль тоже помнит и ценит то время, но чтобы настолько!

В дверь постучали. Разум Кристины разочарованно вернулся с седьмого неба воспоминаний в реальное время.

‒ Да-да? ‒ рассеянно отозвалась девушка.

В комнату вошла Лоретт.

‒ Доброе утро, мадемуазель. Меня послал месье виконт, узнать, не проснулись ли вы, и помочь одеться к завтраку, ‒ доложила камеристка.

‒ Очень мило с его стороны, ‒ наудачу ответила Кристина, думая о том, что придется привыкать к подобным церемониям и научиться вести себя подобающим образом, согласно будущему титулу виконтессы. ‒ Но прежде, скажи, пожалуйста, Лоретт, как давно появилась эта картина? ‒ девушка указала на поразивший ее пейзаж.

‒ Мадемуазель, я не знаю, когда именно месье виконт приобрел или заказал это полотно. Я служу у него горничной всего полгода, и тогда эта картина уже давно висела в одном из залов. Но когда эти комнаты готовили для вас, то месье виконт велел поместить ее здесь, ‒ пояснила Лоретт и, чуть смутившись, добавила, ‒ И если мадемуазель угодно, осмелюсь сказать, что нахожу этот нарисованный берег премиленьким местечком.

‒ Да, он весьма хорош, кивнула Кристина. ‒ Однако, полагаю, не стоит вынуждать Рауля слишком долго ждать, ‒ она встала с постели и  улыбнулась, направляясь к двери, ведущей в будуар.

***

Спустя некоторое время облаченная в желтое домашнее платье Кристина вышла в гостиную, где ее дождался виконт. Комната была просторной и уютной, с большими окнами, красивыми гобеленами и добротным гарнитуром.

Рауль сидел на софе спиной к девушке. Кристине почему-то захотелось просто по-детски подойти и закрыть ему глаза ладонями. Однако Рауль услышал тихий стук домашних туфель по полу и повернулся.

‒ Доброе утро, милая. Ты прекрасно выглядишь, ‒ улыбнулся он.

‒ Спасибо, ‒ чуть потупилась она.

Но последующую фразу виконта Кристина так и не услышала, потому что оглядывая комнату, она увидела ЭТО. На столе, в фарфоровой изящной вазочке, стояли три красные розы. Комната поплыла перед глазами. Три, не одна, да и без ленточек, но те чувства и воспоминания, которые Кристина вчера так тщательно прятала в далекие глубины сознания, снова вырвались на свободу. Девушка глубоко вдохнула. Не думать, не вспоминать. Это просто розы, просто цветы, и ничего более. Но возникший перед ней образ не собирался исчезать. Наоборот, даже стал ярче. Кристина крепко зажмурилась и встряхнула головой. Тень неохотно ушла, все же оставив после себя незримый силуэт. К сознанию девушки наконец пробился слышимый словно через подушку голос, и она обнаружила, что сидит на диване.

‒ Кристина, с тобой все в порядке? Ты вообще меня слышишь? ‒ взволнованно спросил Рауль, смотря на стремительно бледнеющее лицо возлюбленной.

‒ Все хорошо…, ‒ выдохнула Кристина, но не сумела совладать с собой, и дрожащим голосом всхлипнула, ‒Рауль, давай уедем отсюда, я не могу здесь находиться, все напоминает мне о нем. Я долго не протяну, мне страшно…

‒ Конечно, давай уедем, ‒ спокойно согласился виконт. ‒ Куда ты хочешь?

‒ Мне все равно, лишь бы подальше от этого места, ‒ быстро ответила Кристина.

Виконт задумался и через пару минут сказал:

‒ Знаешь, мы можем уехать в Марсель. У нашей семьи там есть имение неподалеку от Иль Ратоно-Марсель. Там сейчас живет моя сестра, но она давно уже рвется в Париж. Если ты не против, то мне остается всего лишь написать ей.

‒ Правда? ‒ обрадовалась Кристина.

‒ Ну конечно, улыбнулся Рауль. ‒ Если хочешь, я прямо сейчас пойду на почту…

***

Спустя несколько дней будущая чета де Шаньи покинула Париж, не подозревая, что произойдет в этом городе через много лет…

Конец первой части

Вот такой же вопрос возник и у opa79. Отвечаю. Смысл этой фразы изначально был примерно такой: "Камеристка волновалась, потому что опасалась сделать что-нибудь не так и что из-за этого ей влетит от виконта, ведь когда он описывал ей характер и внешность Кристины, то приводил в сравнение эти самые цитаты, и камеристка, ничего в них не поняв, считала что Кристина "самая-самая"". Вроде так я сначала думала. Надеюсь, что изложила понятно.

А вы не ждали нас, а мы приперлися... вместе с продой

ЧастьII

Глава 4

Париж 1892 г.

Чистое августовское утро застало Эвелину де Шаньи спящей в кресле в «лазурной комнате». На коленях девушки лежала раскрытая где-то на середине книга. Рядом, на небольшом столике соседствовали бронзовый подсвечник с крошечными оплывшими огарками и простая деревянная рамка. В ней помещался карандашный набросок, выполненный неумелой детской рукой. На рисунке был изображен сад ‒ любимый уголок детства Эвелины, запечатленный по памяти сразу после отъезда в Париж. Первые восемь лет своей жизни она провела в чудесном загородном доме под Марселем и в точно помнила день, когда было принято решение уехать…

***

Свежее утро в начале июня. Солнце еще не в зените, и не так жарко на улице. Над клумбой у дорожки деловито сновали пчелы. В дальней части сада в кустах под каштаном, прислонившись к дереву спиной и запрокинув голову, сидела темноволосая кудрявая девочка и смотрела на проплывающие облака. Живое воображение ловко отыскивало в бесформенных на первый взгляд тучках различные фигуры. То цветок, то птица… Иногда даже были лица… Каждый раз что-то новое. Отведешь взгляд ‒ и вот, облако уже поменялось и теперь похоже на совсем другое.

У ног девочки лежали беспорядочно сложенные листы бумаги ‒ неудачные попытки запечатлеть эту красоту. Как бы она не старалась, у нее еще не хватало умения.

Большие карие глаза неподвижно смотрели в глубину небес. Девочке нравилось наблюдать за движением облаков именно так.

‒ Лина!

Девочка встряхнула головой, полностью возвращаясь в реальность.

‒ Эвелина!

Звонкий мальчишеский голос разнесся по саду. Девочка слегка нахмурилась. Опять он. Как всегда ‒ Заявится в самый неподходящий момент и испортит все удовольствие.

‒ Эвелина!

А он все ближе. Эвелина нервно прикусила губу, ее взгляд судорожно шарил по сторонам, надеясь отыскать подсказку извне. Самый лучший выход ‒ притвориться ничего не замечающей и погруженной в себя, никак на него не реагировать и смотреть в одну точку. Может, убедится в безрезультатности своих призывов и оставит ее в покое. Несколько раз получалось. Что ж, остается надеяться на то, что и сейчас он поверит, и как можно убедительнее изобразить отрешенность. Девочка чуть-чуть поерзала на месте, устраиваясь поудобнее. Но тут, совсем некстати, под руку подвернулась предательски громко хрустнувшая ветка.

‒ Лиина! Я знаю, что ты там! Хватит притворяться!

Эвелина тяжело вздохнула. Номер не пройдет. Теперь, пока он не добьется своего ‒ не отстанет. Не желая, однако, так быстро сдавать позиции, она не сдвинулась с места. Проигрывать ‒ так достойно.

‒ Эвелина! ‒ раздалось прямо над ухом.

И вот перед ней встал зеленоглазый, с напускной серьезностью на лице мальчик в коричневом костюме. Ее брат. Старше всего на год, но строит из себя невесть что, по мнению Эвелины.

‒ Лина! Ты почему не отзываешься? Снова за свое? ‒ он старался говорить строгим тоном, что звучало немного смешно, но Эвелине было не до смеха. Она прикрыла глаза и плавно выдохнула, не давая себе сорваться сразу.

‒ Но ты же знаешь, что я люблю смотреть на облака, ‒ как можно спокойнее ответила Эвелина.

‒ Облака?! Фи. Что может быть этакого в куче сгустившегося пара?! ‒ презрительно хмыкнул мальчик.

‒ Это для тебя облака ‒ куча пара! ‒ огрызнулась Эвелина. ‒ Только посмотри, красота-то какая…, ‒ и она вновь устремила взгляд на небо.

‒ Ты слишком мечтательна! Целыми днями сидишь под этим каштаном вместо того, чтобы заняться чем-нибудь более интересным.

‒ Это чем же? С утра до вечера листать пыльные тома по истории, об оружии и битвах?

‒ Почему бы и нет?

‒ Рене, ты невозможен! То, что подобное времяпровождение интересно для тебя, еще не значит, что оно должно увлекать меня. И вообще, хватит навязывать мне твои предпочтения! Я в состоянии определить, что мне нравится, а что ‒ нет. Оставь мен в покое, в конце-концов! И откуда у тебя только умение являться не вовремя и портить красоту момента? Кажется, это уже вошло в привычку ‒ регулярно приходить сюда, чтобы упрекнуть меня в том, что я такая, какая есть или монотонно позанудствовать об очередном каком-то там полководце. Последнее время все чаще появляется желание взобраться на каштан, но ты ведь и там меня достанешь, не так ли? С меня хватит! ‒ Эвелина вскочила и демонстративно отвернулась, скрестив руки на груди.

Повисла неловкая пауза. Эвелина быстро остыла и несмело обернулась. Рене застыл в растерянности и с грустной задумчивостью смотрел на нее. Он не ожидал от обычно тихой и спокойной сестры подобной выходки.

‒ Рене…, ‒извиняющимся тоном начала было Эвелина, но брат прервал ее.

‒ Ты все-таки права, ‒ он замялся. ‒ А я, собственно, что сказать-то хотел… Там письмо пришло от тетушки Мэг.

‒ Что ж ты сразу не сказал? ‒ обрадовано воскликнула Эвелина, торопливо собирая свои рисунки. ‒ Пойдем скорее.

Рене в ответ улыбнулся, и дети, держась за руки, побежали домой.

Для Эвелины это письмо было значительным событием. Как ей было известно, когда ее родители уехали из Парижа, Мэг, ее крестная, осталась в столице и вскоре вышла замуж за маркиза д'Эстре. В последний раз Эвелина виделась с тетушкой Мэг и своей лучшей подругой Клоэ на Рождество, и с тех пор из Парижа не было вестей…

И вот это письмо стало большим сюрпризом. Однако еще большим сюрпризом оказалось его содержание. Мэг сообщала, что Опера отстроена заново (между сторк так и светилась гордость бывшей балерины, что этому в немалой степени способствовал ее супруг) и предлагала Кристине вернуться в театр примой. Решение было принято быстро. К вечеру вещи были уложены, а на следующий день семья де Шаньи уехала в Париж…

***

Часы на каминной полке пробили одиннадцать. Эвелина продолжала сладко посапывать над книгой, совершенно забыв о своих планах.

Неожиданно в дверь громко забарабанили.

Отредактировано Skata (2012-11-22 17:35:24)

Да, вы правы. Эвелина - дочь Рауля.
Следующие главы должны получится подинамичнее. А это как раз и была часть "Марсель", которую я таки впихнула в одну главу флешбеком.

Глава 6

Наконец настал день премьеры. Весь оперный театр был похож на немного сумасшедший пчелиный улей: производились последние приготовления, все суетились и подсознательно нервничали - открытие сезона должно было пройти безупречно.

Последние два часа до начала представления Эвелина провела в своей гримерной. Чтобы чем-то занять себя, девушка постоянно поправляла прическу и платье, то и дело начинала судорожно перечитывать либретто, хотя она прекрасно знала от первой до последней ноты не только свою партию, но и всю оперу.

Клоэ тоже сидела в гримуборной, всячески подбадривая подругу.

- Лина! Может ты просто присядешь и постараешься расслабиться и успокоиться? - не выдержала она после пятнадцатого круга по комнате в стиле "прическа-платье-ноты".

- Легко сказать, - возразила Эвелина, но все-таки опустилась в кресло. - Тебе-то что: ты не видишь зал, зрители не видят тебя, пюпитр с нотами стоит под носом. Намного проще, чем на сцене...

- Ничего подобного, - перебила Клоэ, в ее глазах зажглись маниакальные огоньки готовности к любому спору. - Если я проведу смычком на йоту в сторону от движения, создающего абсолютно идеальный звук, метр ди Бривьен меня живой закопает.

- Это еще почему? - удивилась Эвелина.

- А как ты думаешь, куда третьего дня делись его партитура и палочка, сорвав прогон? - с невинным видом поинтересовалась Клоэ.

- Так вот почему он тогда устроил такой разнос всему оркестру! И не стыдно, нет?

- А с чего бы? Это была моя вендетта! Зря, конечно. Я ведь сижу у самого его пульта, и если что - расплата будет совершена не отходя от кассы. Так что, кому из нас проще - вопрос риторический, - с философским видом заметила Клоэ.

Где-то за час до начала девушка поспешно убежала, сославшись на то, что "еще чуть-чуть, и метр ди Бривьен ее точно убьет, морально, конечно".

Незадолго до поднятия занавеса за кулисы пришла мадам де Шаньи, чтобы пожелать дочери удачи.

Когда Эвелина, вдохновленная и почувствовавшая, что страх, терзавший ее последние дни, отступил, вышла петь свою первую арию в первом акте, зал в первые несколько мгновений ослепил ее великолепием и торжественностью. Пробежав мимолетным взглядом по ярусам лож, Эвелина заметила родителей и тетушку Мэг, а также то, что крайняя левая ложа, ложа №5, по непонятной для девушки традиции пустовала. Глубоко вдохнув, Лина отмела лишние мысли и эмоции на задворки сознания и запела. С каждой новой нотой она обретала все большую уверенность. Эвелина смотрела в зал с плохо скрываемым торжеством в глазах и каждой клеточкой тела чувствовала исходящие от нее мощные звуковые волны. Даже высоко под куполом раздавались прекрасные, нежные и чарующие пассажи...

Спустя три часа, красиво изобразив самоубийство Джульетты и дождавшись занавеса, Эвелина с радостным чувством выполненного долга, но абсолютно опустошенная отправилась разоблачаться. Желая избежать восхищенной толпы, вездесущих репортеров и новоиспеченных поклонников, девушка пошла самым темным и пустым коридором, мало кому известным. Несколько раз ей казалось, что из мрака боковых проходов за ней кто-то наблюдает. Не придав этому ни малейшего значения, Эвелина спокойно переступила порог гримуборной и застыла от удивления. За время представления в запертой комнате на столике у зеркала появилась черная роза.

Отредактировано Skata (2012-11-22 17:33:59)