Кто-то сомневался?

Рееефли, окстись! ШХ и КонанДойль - нет, а вот Сицилиано мог и докатиться.

  И Штирлиц заодно?

Будет.
Я посыпаю голову пеплом, каюсь и пытаюсь вернуть назад свой ноут.
Если к пнд. не получится, то начну переводить заново свою главу.
Сорри.
Все будет.

Зато у меня появилась возможность нагнать вас в чтениии - я ею воспользовалась, чему очень рада. Выражаю благодарность всем переводчикам ( :clap: ) и присоединяюсь к ожидающим продолжения.

Уже все получила, завтра ждите первую часть главы.

Уговорить администрацию гостиницы, чтобы Тоби разрешили поселиться с нами, оказалось довольно сложно. Главным аргументом против стал ее размер. Однако Холмс, в конце концов, одержал победу над порядками, умело применив лесть и угрозы в разговоре с администратором. В самом деле, если дамам позволительно держать подле себя маленьких тявкающих собачонок (как совершенно справедливо назвал их носильщик), то почему бы не сделать то же самое для Тоби? Холмсу пришлось подписать документ, где значилось, что он обещает возместить ущерб от собаки и оплатить чистку ковров и мебели, если потребуется.

Уотсон описывал Тоби как помесь спаниеля и ищейки.  Откуда у него столь деликатная информация, он пояснить не потрудился. Я же люблю больше кошек, а собачьими породами не интересовался никогда, поэтому подтвердить или опровергнуть слова доктора я не могу. Одно могу сказать - Тоби производила впечатление большой добродушного вида дворняги, но без бурного темперамента, присущего этим беспородным собакам. Она была в высшей степени очаровательной в своей неуклюжести, слюнявости. Она кинулась облизывать меня, обдав лицо своим горячим собачьим дыханием, и я понял, что мы стали если не закадычными друзьями, то по крайней мере приятелями. К тому же Тоби была великолепно выдрессирована, и Холмсу не пришлось раскошелиться ни разу. Она всегда извещала о своих потребностях жалобным поскуливанием, не отрывая при этом взгляда от дверной ручки. Должно быть, мочевой пузырь у нее был огромной вместительности, потому что просилась она не так уж часто.

Холмс пребывал в хорошем расположении духа, и всю пятницу мы бродили по Парижу с Тоби на поводке. Апрель вошел в свои права, повсюду чувствовалось дыхание весны. Температура поднялась до шестидесяти градусов по Фаренгейту, солнышко ласково припекало и золотило бронзовые статуи и пузырьки воды в фонтанах, и часа я не проводил без мысли о Мишель. Суббота же была серой, туманной, погода переменилась, и потянуло зимой. Холмс нервно мерил шагами гостиничный номер. Немного перекусив, мы в сопровождении Тоби отправились в Оперу.

До спектакля оставалось два часа, а перед Оперой уже стояла вереница экипажей. Электрическое освещение по проекту Боссю делала фасад здания еще более впечатляющим. Холмс поднял трость и указал ею на большое ландо, запряженное двумя великолепными лошадьми, возле которых стоял кучер и курил сигарету.

- Узнаешь герб на дверце? - спросил Холмс.
- Нет, - ответил я. - А должен?
- Это герб семьи де Шаньи.

Он остановился перед цветочницей и выбрал букет из бледно-желтых гвоздик и тюльпанов. Цветы, без сомнения, были доставлены поездом с юга Франции.

- Для кого цветы? - спросил я.
- Для Кристины Дааэ. Мы обязательно должны навестить ее.

Сторож у одного из служебных входов внимательно прочитал записку Моншармена и только после этого пропустил нас. Он возразил было против Тоби, но Холмс сказал, что мы только доставим цветы, а собака, разумеется, не будет сопровождать нас за кулисы. И вскоре мы уже шли по темному коридору, ведущему к гримуборной Кристины Дааэ. Я не мог не крутить в голове все известные нам факты. Казалось, что с нашей первой с ней встречи прошла вечность, а не каких-то пять недель.

- Ты уверен, что мы найдем ее в прежней гримуборной? - спросил я. - Ей должны были выделить помещение побольше.
- Да, но она бы отвергла любое предложение, - сказал Холмс.
- Почему?

Мы остановились перед дверью.

- Потому что здесь она впервые услышала своего Ангела Музыки. Здесь он учил ее пению, здесь она продолжает слышать его голос, - сказал он и постучал. - Мадемуазель Дааэ?
- Entrez, - прозвучало в ответ.

Кристина Дааэ сидела в кресле перед туалетным столиком. Ее костюмы висели перед ширмой. Светлый парик с заплетенными косами лежал на столе, и одна коса свисала вниз. Девушка была одета в серое платье, гораздо менее шикарное, чем ее недавний пышный наряд. У нее было бледное лицо, зеленые глаза смотрели устало, одной крошечной белой ручкой она потирала вторую. Однако Кристина улыбнулась со всей искренностью, едва завидев нас: она правда была рада нас видеть. В который раз я поразился, какой юной она была.

- О, мсье Холмс, как я рада вас видеть! - Она взяла цветы, поднесла их к лицу, глубоко вдохнула аромат. - Какие красивые! И прекрасно пахнут, напоминая вам о весне.
Повернувшись к Тоби, она засмеялась:
- А это кто?
- Позвольте представить - мадемуазель Тоби, преданная собака Генри. Он ужасно скучал по ней и в конце концом послал за ней в Лондон, - сказал Холмс.
Кристина была так увлечена Тоби, что не заметила злой взгляд, которым я одарил своего кузена.
- Бонжур, Тоу-би, бонжур! ах, que tu es belle!

Она присела перед собакой и почесала лобик Тоби, чем заслужила обожание, на какое способны только представители собачьей породы.
Холмс уронил свою трость, нагнулся в пол-оборота, чтобы ее поднять, пола его пальто взвилась и опала.

- Мы пришли пожелать вам самого наилучшего, мадемуазель, и попрощаться, - сказал я.

Улыбка Кристины исчезла не полностью, но стала печальной. Печаль отразилась и в глазах. Она опустила голову.

- Мы, конечно, будем присутствовать на спектакле, - сказал Холмс.
- Я уверен. Он будет иметь огромный успех, - добавил я.

Кристина рассеянно кивнула, затем повернулась к Шерлоку и сказала:
- Я хотела бы поблагодарить вас, мсье Холмс.
- За цветы, мадемуазель?
- Нет, за большее, нежели это. За то… за то, что вы так добры ко мне и за то, что приглядываете за мной и… за ним. Я думаю, вы понимаете его лучше, чем кто-либо, мсье Холмс. - На ее лице возникла страдальческая улыбка, она опустила взгляд, снова начала гладить Тоби.
- Был рад помочь, - сказал Холмс, и в его голосе, несомненно, прозвучали нотки нерешительности, в нем не было обычной едкости.

Она тихонько вздохнула и слабым голосом проговорила:

- Вы сердитесь на меня?
- Почему я должен сердиться? - нахмурился Холмс.
- За выбор… мой выбор.
- Нет, я не сержусь, - покачал головой Холмс.
- Но вы, возможно, разочарованы?

Холмс не ответил, и я увидел, как зеленые глаза Кристины наполнились слезами.

- Я бы несказанно удивился, если бы все закончилось совершенно по-другому. Я не стану винить вас за ваш выбор. В настоящей жизни уродство, болезни лишены флера очарования, присущего им в романах.

Кристина вздохнула, прикусила нижнюю губу, отпустила ее.

- Настоящая жизнь так ужасна. - Она посмотрела на нас снизу вверх, и в глазах ее промелькнула тень насмешки. - Как вы считаете, господа, люди изменяются с течением времени?

Холмс покачал головой.

- Нет. Характер человека устанавливается в раннем возрасте.
- Полноте, - возразил я, - это не обоснованное утверждение. Мне ненавистна сама мысль о том, что я ничему не научился за последние десять лет, что я все тот же глупый молодой человек, которым был в девятнадцать.
- Человек развивается, - сказал Холмс, - но его сущность остается прежней.

Я покачал головой.

- Ты слишком суров. Человек - не каменная гора, невосприимчивая к воздействиям извне.
- Верно, мы не горы, сущность человека есть вещь нематериальная, однако личность, или дух, как это еще называется, способно сопротивляться изменениям, как гора.
- Не согласен, - мягко заметил я.

Кристина в это время пристально смотрела на Тоби.

- Рауль стал другим. Мы никогда не ссорились так много. Он клянется, что любит меня и будет меня оберегать, но при этом он кажется таким… ребенком, маленьким мальчиком.

Мы с Холмсом ничего не сказали.

- Я с нетерпением жду представления, - сказал я, когда молчание затянулось и стало неловким. - Я не имел возможности сказать, каким впечатляющим было ваше выступление в "Иудейке".
- Весьма впечатляющим, - кивнул Холмс.

Она улыбнулась нам.

- Благодарю вас, господа. Вы очень добры. А вы слышали? Карлотта будет на спектакле.
- Да, - сказал Холмс, - я слышал об этом. Без сомнения, вы продемонстрируете ей, что с ролью Маргариты может сделать настоящая актриса - в отличие от простой певицы.
- Ах, мсье Холмс, вы так добры ко мне. Могу я задать весьма деликатный вопрос? - спросила Кристина.
- Можете, - ответил Холмс. В его глазах отразилось беспокойство.
- Существует ли мадам Холмс? Вы женаты?
- Нет, мадемуазель.
- Ах, какая жалость!

У меня возникло искушение поддакнуть, но Кристина была так печальна и серьезна, что я промолчал. У Холмса покраснели уши.

- Что же, мадемуазель, настало время нам сказать - adieu, - сказал он. - Когда вы будете петь в Лондоне, а я уверен, когда-нибудь вы будете там петь, прошу вас, не забудьте дать мне знать. Вот моя визитная карточка.
- О, я так и сделаю, мсье Холмс, обещаю!
- Я убежден - вы будете сегодня великолепны, - сказал он.
- Я тоже, - добавил я.
- Вы очень добры, доктор Вернье, и у вас очень милая собака. Как бы я хотела украсть ее у вас!
- Ну… - начал я.
- Нет-нет, - покачал головой Холмс. - Это разобьет сердце бедного доктора.

Мы повернули к выходу, я даже успел шагнуть через порог, когда нас нагнал ее голос.

- Мсье Холмс, они ему… никто не причинит ему вреда? Рауль ненавидит его, я знаю, и директора… О, обещайте мне…

Холмс, успевший надеть цилиндр, выглядел очень внушительно в своем черном вечернем костюме.

- Я обещаю вам, мадемуазель. Никто не причинит ему вреда. Я полагаю, он может позаботиться о себе сам, но я могу гарантировать свою защиту.
- Ах, мерси, мсье, - ее голос дрогнул, и она отвернулась. - Мерси.
Мы вышли в коридор. Холмс закурил сигарету. Я с шумом вздохнул и пробормотал:
- Какая странная девушка.
- Не так уж она и странная. Типичная представительница своего пола. Вот если бы она выбрала Эрика, тогда это было бы странно.
Я уставился на Холмса.
- Ты сказал, что не сердишься на нее.
- Я не сержусь.
- Ты уверен?
- Да. Жизнь часто раздражает меня. Я не Иегова, я не могу исправить жалкую мелочь. Я не могу превратить виконта в жабу, а Эрика - в прекрасного принца. - Он глубоко затянулся сигаретой, затем бросил окурок на пол и растер его мыском ботинка. - В любом случае я похитил то, что хотел.

Он полез за пазуху и извлек туфельку.

Я не мог поверить своим глазам, а потому спросил:
- Что это?
- А ты как думаешь, Генри?
- Обувь.
- Очень хорошо, продолжайте.

Маленький размер, острый нос, высокий каблук, кружевная отделка, все это делало очевидным пол хозяина, и я сказал:
- Женская туфелька.
- Совершенно верно.

Я одарил Холмса таким холодным взглядом, что он рассмеялся.

- Не бойся, я не принадлежу к той породе мужчин, что неравнодушны к предметам женского наряда. Я взял эту туфельку для бенефиса Тоби.

Ужасно рада продолжению!
Ага, значит Холмс уже знает, что Кристина будет похищена со спектакля... Мда, с собаками Эрика еще не искали

Перевод хороший. Выдержан стиль Конан-Дойля.

Да - туфлю умыкнул, забавно , только не профессионально как то, надеюсь хоть не от новой пары как у сэра Генри , может она их тож выставила черной ваксой помазать в коридор      И хорошо если не от пары, приготовленной на грядущее выступление, а то конфуз выйдет -все по местам, а Кристина не идет , не в чем.
Елена, перевод отличный

Если это не по кину, то уже были. А бедный Эрик подслушивал. В романтичную грозу.