Я устаю от людей. Моя работа, требующая повышенной коммуникабельности, иногда выматывает. Хочется побыть наедине с самой собой, и разговоры случайных попутчиков в поезде раздражают. Особенно исповеди, до которых никому нет дела. Поэтому я, едва распихав багаж, демонстративно утыкаюсь в ноутбук и на все попытки назойливого общения отвечаю невежливым мычанием .
...Он вошел в купе, и я сразу поняла, что от этого типа так просто не отвяжешься. Глаза странные. Не бегающие, не с сумасшедшинкой, черт его знает - неприятные глаза. Как у Гришки Распутина. Тяжелые, сверлящие. Хотя сам - сморчок, пальцем перешибешь. Делаю вид, что читаю, но кожей чувствую - смотрит. Вот-вот заговорит.
- Простите, вы не позволите взглянуть газету? - жестом указывает на МК, который я купила ради кроссворда.
Голос слегка приглушенный, но тембр приятный. Молча передаю ему половину газеты. Ту, что с чернухой. Иногда мне кажется, что эмкашники лепят ее из балды. То есть, даже не кажется: половину тошнотворных историй придумывают сопливые журналюги, которым очень кушать хочется. Вопрос - зачем всё это публиковать? - чисто риторический. Пипл хавает.
Типичный представитель хавающего пипла явно интересовался мерзкой клубничкой - статья про маньяка-педофила завлекала читателя жуткими подробностями и взятыми с потолка фотографиями. Но пусть. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.
"Дитю" - достаточно было взглянуть на него мельком - лет сорок брякнуло. Неприметный - годится в шпионы. С большими залысинами. Бледность неимоверная. А на кого, чёрт побери, он похож? Ну, да, ну, конечно. Что-то киношно-вампирическое. Может, чокнутый? Да черт с ним! Детей мне с ним крестить, что ли?
- Послушайте, - он продолжал буравить меня глазами. - Я не псих, клянусь. Просто, когда я был ребенком, со мной случилось несчастье. Вернее, могло случиться. Наверное, у меня очень хороший ангел-хранитель. Иначе как чудом мое спасение не назовешь. Вы верите в чудеса?
Я поперхнулась. Все-таки, он с приветом. Хотя, если он говорит правду, то свихнуться немудрено. От души сочувствую, но выслушивать "записки сумасшедшего" не желаю.
Ах, сукин сын! Да никак он меня гипнотизирует?!
- Я понимаю, что кажусь навязчивым. Но что же делать? Мне не с кем поговорить. Иногда кажется - еще минута, и я взорвусь изнутри. Я знаю, что скоро умру. Смерти я не боюсь - ад, в котором я жил все эти годы, гораздо страшнее, поверьте. Но мне нужен кто-то, кто меня выслушает. Раз в жизни. Неужели это невозможно?
Он посмотрел на меня глазами брошенной собаки. И я сдалась. Может, действительно человек того и гляди дуба даст, а мне для него полчаса жалко. Да и все равно, я же вижу - не отвяжется.
- Это было давно, очень давно. Представьте себе ребенка, домашнего, послушного, робкого. К тому же, очень ухоженного. Воспитанного, нежного. Сейчас в это трудно поверить, но в детстве, раннем детстве, меня даже принимали за девочку.
...Я возвращался из музыкальной школы один, хотя обычно меня встречали бабушка или мама. Я шёл по осеннему парку, сосал леденец и собирал опавшие листья - жёлтые, красные, оранжевые. Я точно грезил наяву - осенний сон убаюкивал и уводил мечтательного ребенка в страну чудес.
...Не было сна. Не было страны чудес. Был ужас. Человек из ниоткуда вырос перед моим носом внезапно, будто соткался из пустоты. Он улыбался странной и страшной улыбкой, от которой кровь стынет в жилах. Потом я понял, что меня поразило: я никогда прежде не видел мужчин с накрашенными губами и подведенными глазами. На секунду я оцепенел от ужаса и отвращения. Он сел передо мной на корточки, погладил по голове и что-то зашептал на ухо. Жаркое дыхание обожгло мне лицо. Я понял, куда он меня зовет. У самого входа в парк стояла большая красная машина. Не знаю почему, но я покорно подал ему руку и пошёл рядом. Я помню, что в какую-то секунду я вышел из ступора, хотел закричать, вырваться, но голос сел, ватные ноги не слушались. От страха я описался, но продолжал идти.
И вот тут случилось чудо. Самое настоящее. Из кустов выскочил черный терьер - мне он показался огромным, как лев или тигр. Мощный бросок, сдавленный крик - пёс вцепился ему в глотку, и я почувствовал, что свободен. Кровь фонтаном брызнула из разодранного горла моего мучителя, и я потерял сознание. А когда очнулся, рядом сидела бледная молодая девушка: "Сейчас приедут "скорая" и милиция. Только никому не говори, что запомнил нас. Роя застрелят, а ведь это он тебя спас. Прощай, малыш".
Через несколько минут примчалась "скорая". Потом, в клинику неврозов, где я лежал, несколько раз приходил следователь. Ни о собаке, ни о девушке я ничего не сказал. Никогда и никому. Даже матери. Были ли это земные существа или материализовавшиеся на мгновения посланники небес? Кто знает... Я потом долго раздумывал над этим.
С тех пор почти до 16 лет я не выходил из дома без провожатых. Казалось, страх поселился в моей душе навсегда. Мать так и не поняла, почему, когда я умолял завести собаку, то хотел непременно терьера - черного, лохматого, громадного.
...Когда я вышел из больницы, со мной стали происходить странные вещи. Сначала редко, потом всё чаще и чаще. В метро, на улице, в магазине - где угодно - я безошибочно узнавал Его. Это мог быть респектабельный пожилой господин с профессорской внешностью или полупьяный водопроводчик, комсомольский вожак или скромный школьный учитель - человек с тысячью лиц. Но всегда, когда я чувствовал его приближение, у меня начинало ломить виски, силуэт незнакомца обволакивало розово-красное свечение, которое всё сгущалось и сгущалось и, наконец, вспыхивало ярким пламенем над головой незнакомца. И это был сигнал опасности. Уверяю вас, я ни разу не ошибся. Достаточно было понаблюдать за ним несколько минут. О да, он всегда был осторожен, и дьявольски. Но я знал: любой приглянувшийся ему ребёнок - потенциальная жертва. И я возненавидел их всех - известных и неизвестных, активных и пассивных - их голубую культуру, их музыку, книги, картины. Ненависть сводила с ума, металась в мозгу, как обезумевший зверь, заставляла часами валяться с мучительной головной болью.
Однажды во сне я увидел моих спасителей - светловолосую девушку и собаку. Пёс старательно и любовно вылизывал мне лицо, а девушка говорила: ты можешь, ты должен.
ДОЛЖЕН ЕГО УБИТЬ.
Был это в самом деле сон или видение? Не знаю. Помню, что я сидел с открытыми глазами и дрожал крупной дрожью, как испуганный жеребёнок. Было ощущение чего-то нового, жуткого и странно притягательного, будто моё "я" впитало в себя нечто чуждое, привнесённое извне. За одну ночь я стал старше на десять лет. Собственно, это был уже не я. Я прежний умер, когда родился Мститель.
...Как это было в первый раз? Я был на балете - шёл "Щелкунчик" - с девочкой моложе меня на пару лет, моей первой любовью. И последней. Потому что больше я себе не принадлежал. В антракте Наденька - так ее звали - пошла в буфет, а мне, как назло, приспичило. Я еле добежал до туалета, очереди не было, если не считать одного человека в дорогом синем блейзере с золотыми пуговицами и пестрым шейным платком... Ослепительная вспышка ударила меня по глазам. Прямо передо мной стоял Он.
Он игриво потрепал меня по щеке:
- Встретимся после спектакля? Я буду ждать.
Мне пришлось отправить Наденьку домой одну, придумав какую-то дурацкую отговорку, и она страшно рассердилась. Но мне было уже всё равно. Я должен был выполнить свою миссию.
...Театральная толпа рассеялась, у колонн Большого театра осталась одинокая фигура. Он кинулся ко мне навстречу, раздался визг тормозов невесть откуда взявшихся "жигулей", и он упал. Свечение прекратилось. Я медленно подошёл и внимательно посмотрел в его мертвые глаза. Он даже не успел испугаться.
Вокруг уже клубился народ, крики, милиция, но кто же мог заподозрить тихого, вежливого, хрупкого юношу, студента-отличника? И в чем? Я даже не дотронулся до него. Его убила моя ненависть.
...Видите ли, я никогда не знаю заранее, как это произойдет. Рухнет ли башенный кран новостройки или из окна вылетит пустая бутылка. А, может быть, "на солнечном пляже в июне" отличный пловец пойдет ко дну, потому что ноги свела жесточайшая судорога. Шаровая молния влетит в окно - такое тоже случалось. Или собственный пес - ласкуха и душенька - ни с того ни с сего превратится в чудовищного монстра и отправит обожаемого хозяина к праотцам. Или просто - сердечный приступ, острая почечная недостаточность, злокачественная опухоль... Мало ли от чего погибают люди?
...Он замолк и вопросительно посмотрел на меня. Мне стало не по себе.
- Нет, нет, не волнуйтесь. Вам ничего не грозит. Вы абсолютно, стопроцентно нормальный человек. Я не ошибся?
- Стало быть, женщины вне опасности? - Я старалась говорить спокойно, но голос дрожал.
- Странный вопрос, - неожиданно рассердился он. - Конечно, если вы охотница за малолетками - мальчиками, девочками, какая разница? - вы не доживете и до утра. Ребенок есть ребёнок, а педофил есть педофил. Какое мне дело до его пола? Но вам-то чего бояться?
- Нет, поймите меня правильно, снова завёлся Мститель. - У каждого человека в подсознании живёт дикий зверь. Вопрос в том, сидит ли он на цепи или вырвется на свободу.
Ну, так вот. Я мог бы, вероятно, стать блестящим следователем, но что с того? Меня бы втиснули в рамки бездарного закона, неизвестно кем и для кого писанным, и что дальше?
Другой вариант - в меня мертвой хваткой вцепились бы спецслужбы - дар и проклятие, которое я ношу в себе, дорогого стоит. Значит ли это, что я готов стать подопытным кроликом? Нет и тысячу раз нет. Я выхожу на охоту в одиночку. И знаю, что охота будет удачной. Кстати, вы помните дело Люблянского маньяка? Я долго за ним гонялся.
- Вы... убили его?
- Я никогда никого не убивал. Я, что ли виноват, что у него начался перитонит и он сдох до приезда "скорой"? А похититель детей из Нижнего Новгорода? Пьяный из окна выпал - эффектно, не правда ли? Я хотел их убить, поэтому они подыхали. Но за желание кого-нибудь прикончить никого не сажают. Если, разумеется, не кричать об этом на всех перекрестках.
- Как... Как вы это делаете?
- Не знаю. Правда, не знаю. Это сильнее меня. И это меня доконает. Шагреневую кожу, надеюсь, помните? Вот так и я. С каждым из этих отморозков я теряю кусочек жизни. Я это чувствую. Мне недолго осталось. И что будет тогда с несчастными детьми? Кто их защитит? Я не могу - слышите ли? - не имею права умереть, не найдя себе преемника, в котором я буду уверен, как в себе самом.
- Бред какой-то. Допустим, что всё, о чём вы рассказали, правда. Но тогда это единственный в истории человечества случай. И каким же образом вы намереваетесь найти себе... э... заместителя? Дадите объявление в газету "Из рук в руки?"
- Вы напрасно иронизируете. Никакого объявления я давать не собираюсь. Что же касается преемника, то вы неправы. Дар, полученный от кого-то высшего, я должен и могу передать. Это проще, чем вам кажется.
Я застыла в предчувствии чего-то ужасного, что может сейчас случиться. Я всё поняла.
- Правильно поняли. Вы молоды. И вы порядочный человек. Неужели вы откажетесь получить в наследство дар, равного которому не было и быть не может?
- Да подите вы к чёрту с вашим даром! - Я уже кричу и сейчас, вот сейчас распахну дверь купе, брошусь по коридору в другой вагон, проводника позову, в конце концов спрыгну на ходу...
Почему я не могу сдвинуться с места? Что этот дьявол со мной сделал?
Он кладет мне руки на голову, и я чувствую, как водопад чужих чувств, мыслей, страстей, страданий захлестывает меня.
- Вот и всё. И совсем не страшно. Теперь я спокоен. - Он тихонько поглаживает меня по плечу.
Больше не было произнесено ни слова. Он сошёл на ближайшей остановке.
...Поезд, медленно отдуваясь, подползал к Москве. Всё пережитое кажется мне кошмаром, наваждением, которое рассеивается в золотых лучах весеннего солнца. Выскакиваю на перрон, бодренько перескакивая через ступеньки, спускаюсь в метро.
...Осторожно, двери закрываются. Некто в кашемировом пальто с длинным светлым шарфом садится напротив. Рядом со мной мальчишка лет десяти, не больше. "Кашемир" смотрит на мальчика и чему-то мечтательно улыбается. Мгновенная острая боль стальным обручем сдавливает голову. Секунда - и над "Кашемиром" загорается знак беды. Жить ему остается минута-другая. Надо спешить. Вот сейчас ему станет плохо. Он пошатнется и упадет на рельсы.
А машинист не успеет затормозить...