Мы больше никогда не возвращались к этому дню, не обсуждали то, что узнали из дневников изобретателя. Тогда я просто вернулась через полчаса, решив, что этого времени достаточно для Эдварда, собрала тетради и убрала их обратно в потайное отделение бюро.
А на следующее утро Ларри объявил мне, что закончил работу. Я не поверила своим ушам, но он проводил меня в мастерскую.
Тело Эдварда все так же лежало на верстаке, но теперь оно ничем не напоминало то хаотичное сплетение механизмов, что я наблюдала недели назад. Блестели новенькие титановые суставы, сверкали сосуды из обшитого металлической сеткой пластика, сияли котел-желудок и сердце-насос. Вообще, в теле оказалось на удивление много пластика.
В ответ на мой вопросительный взгляд Ларри со значением поиграл бровями:
– Детка, ты же сама знаешь, что пластик, в отличие от любого металла, практически вечный. Вот мы и расстарались. – Он довольно кивнул на свою команду, стоявшую рядком и скромно потупившуюся – что выглядело чертовски нехарактерно для этих здоровенных и немного грубоватых парней.
– И когда… – я откашлялась, – когда ты собираешься монтировать голову?
– Да хоть сейчас, – расхохотался Ларри. – Только сделаем, пожалуй, небольшой перерывчик.
Дождавшись, когда его ребята покинут помещение, он утянул меня к окну и вытащил из кармана странную штуку, похожую на стимпанковый медальон:
– Зацени, что я выковырял из двигателя! Это было сверху, под крышкой в его центре. Ни к чему не крепилось, и я не вкурил, зачем оно там было вообще.
Я взяла загадочный предмет в руки и положила на подоконник, поближе к свету. Сердцевина медальона состояла из чего-то, напоминавшего темную, почти черную ткань в мелкий-мелкий рубчик. Я осторожно провела по ткани пальцем – и меня как током ударило: волосы. Те самые, которые изобретатель использовал, чтобы оживить Эдварда.
– Ларри, а ты оставил на двигателе эту нишу с крышкой? – с замиранием сердца спросила я.
– Угу, – сумрачно кивнул Ларри, – я что-то струхнул и решил не трогать то, назначения чего не могу понять. Тот мужик был явно совсем того, так что хрен угадаешь, что в этом механизме важно, а что так, для красоты.
– Спасибо, Ларри, – с большим чувством сказала я и чмокнула его в щеку.
Ларри расплылся в широкой улыбке и махнул своей лапищей, явно растрогавшись.
Положив медальон в карман, я вышла из мастерской и поспешила обрадовать Эдварда. Успела как раз вовремя, чтобы отогнать любопытного и вездесущего Тифона, уже успевшего сунуть усатую морду в коробку с головой Эдварда.
– Привет, – весело сказала я, – а у меня для тебя сюрприз!
Эдвард выжидательно уставился на меня. Я в который раз подумала, что, учитывая его немногословность и выразительную мимику, он мог бы сделать отличную карьеру как клоун мим, и невольно заулыбалась. Эдвард неуверенно улыбнулся в ответ.
– Ларри закончил работу! – торжественно провозгласила я.
– Закончил? – переспросил Эдвард.
– Да! Скорее всего, сегодня мы тебя уже соберем. Снова сможешь ходить и все такое, – я неопределенно помахала рукой. – Здорово, правда?
Не услышав ответа, я снова заглянула в коробку. Эдвард, будто бы в задумчивости, смотрел куда-то в пространство. Я внимательно вгляделась в его лицо и поняла, что вижу страх.
– В чем дело? Ты не рад? Что? Что не так?
– А если… если не получится? Если не заработает?
Черт, он озвучил мои потаенные опасения!
Я пожала плечами:
– Не знаю, честно. Но ты не умрешь, я уже обещала тебе. Если не сработает, подключу твою голову обратно к аккумулятору.
– Нет.
Это простое слово резко оборвало мои мысли и готовые сорваться с языка утешительные речи.
– В каком смысле?
– Не надо обратно, – пояснил Эдвард.
– Но ты будешь жить… – растерянно пробормотала я. – Мы с Ларри будем пытаться… Если не получится с первого раза, всегда можно попробовать второй, и третий, и…
– Нет, – повторил Эдвард и посмотрел мне прямо в глаза. – Я не хочу… так. Пообещай.
Сердце мое упало куда-то в пропасть.
– Что пообещать? – глухо спросила я, прикидываясь идиоткой.
Лучшее мое амплуа, чтоб его!
– Если ничего не выйдет, ты не подключишь меня обратно, – спокойно и четко пояснил Эдвард.
– Но… почему? – я никак не могла понять. Зачем действовать так радикально, если есть шанс? Бывает ведь, что с первого раза что-то не выходит, но нужно же что-то делать! Нужно пытаться снова и снова, подниматься, когда падаешь…
– Не хочу жить в коробке.
Я задохнулась.
– Эдвард!
– Не надо, Габи. Пожалуйста.
И я проглотила все преисполненные оптимизма аргументы.
Я – наверное, впервые в жизни – не знала, что сказать.
И я совсем не хотела плакать.
Оно само.
Я сидела на кровати и тихонько всхлипывала. Не знаю, что думал в это время Эдвард, но он вдруг спросил:
– Габи, ты плачешь… обо мне?
Я всхлипнула чуть громче и кивнула. А потом, на случай, если он не видел, добавила:
– Да, придурок ты механический.
– Почему? – забавно, но его удивление было искренним.
– Да потому что не хочу тебя терять! – в сердцах вскричала я. – Потому что привязалась к тебе, как к родному. Потому что ты замечательный!
– Правда?
Нет, я сейчас сама его убью!
Я спустилась с кровати и устроилась на коленях на полу – так, что моя голова оказалась почти вровень с головой Эдварда.
– Нет, блин, шучу я так! Конечно правда, а ты как думал?! Думал, что можно быть вот таким… таким, как ты, влезть в душу, запустить в нее свои лезвия, а потом просто исчезнуть – и все? Фьють – и нету? И я тебя сразу забуду и буду жить весело и припеваючи? Ла-ла-ла и все такое? – мой голос хрипел и прерывался от слез, но я продолжала: – Нет, дружок, не выйдет. Поздняк метаться. Честно, я никогда не думала, что смогу еще к кому-то на этом свете так привязаться, думала, что мой лимит привязанностей исчерпан до донышка. И тут ты… Эдвард, пожалуйста, не заставляй меня… – тихонько попросила я.
Эдвард на секунду прикрыл глаза, открыл – и я поняла, что ничего не вышло. Это было не специально и искренне, но я все же надеялась его переубедить.
– Прости, Габи, – так же тихо ответил он.
Я кивнула и вытерла слезы. Внутри по-прежнему все кипело, но я пыталась справиться с собой, смириться с тем, что выполню его волю, даже если это будет означать его смерть.
Даже если я навсегда потеряю Эдварда.
Я наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Обещаю, – прошептала я.
Вскоре пришел Майк, и мы с ним проделали обратный путь до мастерской, перетаскивая голову, аккумулятор, насос и прочее.
Ларри уже поджидал нас – он все приготовил и сейчас нервно перекатывал перед собой отвертку.
– Ну наконец-то! – приветствовал он наше появление.
Для головы было отведено место на отдельном столике возле верстака, и мы с Майком, поднатужившись, водрузили на него коробку и прочие причиндалы. Ларри демонстративно, с хрустом, вывернул пальцы и зашел к верстаку со стороны шеи тела.
– Ну что, приступим, – возвестил он, и мы приступили.
Сперва Ларри запустил новый двигатель – на всякий случай он и к нему присоединил аккумулятор, потому что, по его словам, «знать не знаю, на чем он работал у старого психа, может, на космических флюидах, а пока не соберем, пусть так». Новый насос работал четко и совершенно бесшумно – пока вхолостую гоняя воздух, но скоро, очень скоро…
На сей раз мы переключали «кровеносную систему» в восемь рук, и удалось обойтись вовсе без потери жидкости. Кровь заполнила новенькие трубки и весело обежала все тело, разбавляя алым блеск металла. Временный насос был остановлен, и теперь слышалось лишь бодрое стрекотание перебранного и отремонтированного двигателя. Настал черед самой головы. Я скрестила пальцы и вместе с Ларри закопалась в сплетение проводов, не желая никому передоверять эту тонкую и сложную работу.
Наконец все было готово.
Ларри щелкнул переключателем, вырубая аккумулятор – и двигатель будто споткнулся. Начал замедляться, останавливаться…
– Давай же, ну давай, – взмолилась я, прижимая руку к груди.
И нащупала в кармане позабытый за переживаниями последнего часа медальон.
– Погоди, Ларри, мы кое-что забыли!
Я откинула крышку на двигателе и сунула медальон в углубление. Ничего не произошло. Двигатель продолжал замедляться. Я запаниковала.
– Включи обратно! – заорала я, в этот момент пуская побоку все, что пообещала Эдварду.
Я не могла просто сдаться и позволить ему уйти. Должен быть шанс.
Ларри посмотрел на меня и сделал знак команде сваливать – все равно их присутствие ничем не могло помочь.
Мы вместе проверили каждый узел в теле, сверяясь с чертежами изобретателя и новыми, сделанными мной. Все было в полном порядке, все должно было работать. Но не работало – мы снова отключили аккумулятор, и мотор не работал. Ларри положил руку поверх моей, в отчаянии вцепившейся в верстак.
– Ну, мы попытались. Я еще в самом начале говорил, что не понимаю, на чем работает этот хренов двигатель, – утешающе сказал он.
Нет!
Не верю.
Там есть что-то еще. Что-то, что понял старик.
Я зажмурилась, вспоминая все, что прочитала в дневниках, все, что видела в записях. И открыла глаза.
Если механика… если наука бессильна, значит, должно случиться чудо. Нужно только подтолкнуть его.
Я закусила губу и перебросила завязанные в хвост волосы через плечо. Как назло, поблизости не оказалось ножниц. Тогда я просто перехватила поудобнее один из «пальцев» Эдварда. Рыжий локон упал на верстак возле бедра Эдварда, и я поспешила подобрать его, чтобы не испачкать.
Откинула крышку углубления, где покоился медальон. Главное – не останавливаться и не задумываться над абсурдностью всего, что ты делаешь. Я вынула медальон и вогнала отвертку в щель между его половинами. Он распался – я едва успела подхватить верхнюю половину: черные волосы чуть было не высыпались из нее. Нет уж, я не собиралась ничего отбирать, наоборот, хотела добавить. И я присоединила свои волосы к волосам Эдварда – того, давно умершего. Мечтателя, который отдал частичку своего характера, своей души. И почти возродился заново в искусственном теле. Нет, не сам, не личностью, а именно душой, самой основой, определяющей поступки, мысли, чувства. Даже лишенная памяти прошлой жизни она не изменилась. Я не знала, на самом ли деле отдаю в этот момент часть себя, чтобы оживить Эдварда, но даже если бы была в этом уверена – поступила бы так же. Потому что та самая основа, определяющая поступки, говорила мне, что я лишь один раз до сих пор сделала что-то настоящее в своей непутевой жизни. Когда решила оставить Дару. Когда отказалась от всего, что было частью меня прежде, чтобы привести в мир новую жизнь. И теперь собиралась отдать часть меня, чтобы не позволить другой жизни уйти из этого мира.
Я собрала медальон и вставила его обратно. Кивнула Ларри.
Ничего.
Двигатель снова замолчал.
Значит, должно быть что-то еще.
Нужно пробовать. Снова.
Вдруг, словно по наитию, я взялась за то же лезвие, которым только что отрезала прядь, и сжала ладонь. По металлу заскользили красные капли, и я отдернула руку. Глубоко вздохнула и положила ладонь на медальон.
Углубление быстро наполнилось кровью, она потекла наружу, заливая двигатель, а я все держала ладонь на сердце Эдварда.
И ждала.
Спустя целую вечность, наполненную страхом, надеждой и какой-то поразительной верой, сродни фанатизму, двигатель вновь завелся.
Сам.
Чудо, которое я так ждала, свершилось.

Отредактировано Lupa (2015-06-10 16:59:51)

Когда мы наконец затянули новое тело Эдварда в старый черный костюм, Ларри тихо вышел из мастерской, и я слышала, как он громогласно агитирует своих парней скататься до супермаркета за выпивкой и закуской, и радовалась, что старый друг подарил мне несколько спокойных часов – и всю ночь до рассвета, когда снова зашумит стройка, и Ларри с ребятами возьмутся помогать Дику, и будут шум и суета, быстрые решения и новые шаги к тому, чтобы превратить старый разваливающийся дом в мою мечту.
Интересно, как много осталось во мне от моей мечты?
– Вот и все, Эдвард. Мы тебя починили, – сказала я, зачем-то поправила пряжку у него на плече и отошла к окну.
За спиной заскрежетало, послышался глухой стук – тяжеловатое тело спрыгнуло с верстака, – и на плечо мне опустилась обтянутая черной кожей кисть. Широкие основания лезвий застыли в сантиметрах от моей щеки.
– Ты обманула.
– Да. Но я не жалею.
И это была правда. Об этой нарушенной клятве я не пожалею даже на Страшном Суде.
Тишина.
– Я тоже.
Рука убралась, и я обернулась.
– Хочешь, я отвезу тебя на могилу отца? – Я неловко улыбнулась и вдруг спохватилась: – Как ты себя чувствуешь?
Эдвард качнулся с пяток на носки и обратно, пошевелил «пальцами».
– Хорошо. Как новенький.
– Ну так как?
Эдвард опустил глаза, затем вновь посмотрел на меня.
– Отвези.
Тут было недалеко, и можно было дойти пешком, но мне хотелось прокатиться. Ветер врывался в салон через опущенные до упора передние стекла и ерошил мой «конский хвост» и воронье гнездо Эдварда.
– Ты знаешь, что я добавила свои волосы? – спросила я, не желая вдаваться в подробности. Если Эдвард знает – он поймет.
– Я чувствую, – последовал краткий ответ, и как бы мне ни хотелось самой расспросить поподробнее, я не стала давить. Еще будет время, когда вернемся.
Кладбище было пустым, как и тогда, когда я приезжала в первый раз. Честно говоря, оно показалось мне немного заброшенным. Возможно, в городе было еще одно кладбище – я не потрудилась узнать.
Могила в дальнем уголке тоже выглядела неизменной, за исключением засохших фиалок. Пока я, опустившись на колено, собирала сухие цветы, Эдвард стоял перед памятником, не двигаясь и не сводя с надписи взгляда. Он почти идеально вписывался в окружавшее нас утреннее безмолвие – такой же застывший и холодный. Но в этот раз я почему-то чувствовала под этим холодом какую-то энергию – пока не раскрывшуюся, возможно, еще не осознавшую себя. И меня не покидало ощущение, что все это – следствие моего вмешательства. Что, может быть, локон моих волос что-то добавил туда, в эту болезненную смесь сломленного духа и отвергнутой любви, в эту инакость и многолетнее одиночество.
Как бы то ни было, я решила, что стоит для начала просто дать Эдварду время, благо его у меня пока было навалом.
– Это был мой… отец Эдварда? – наконец спросил он.
– Это был твой отец, – твердо ответила я.
И не менее твердо знала, что не погрешила против истины. Если не брать в расчет биологию, чокнутый изобретатель был ближе всего к тому, что можно счесть родителем Эдварда.
– Он был не прав? – Эдвард смотрел на меня… ожидая чего? Что я прямо тут поведаю ему все тайны мироздания и разберусь в хитросплетениях их родственных отношений, от которых Фрейд и Юнг плакали бы в обнимку?
Я встала, ломая в руках сухие стебли.
– Не знаю, Эдвард. Правда не знаю. Вышло – как вышло. Как всегда в жизни и бывает. По крайней мере, если бы не он, тебя бы не было. Или скажешь, что это была ошибка? – Почему только я должна изобретать уместные ответы на неудобные вопросы?
Эдвард отвернулся от памятника и посмотрел в сторону моего автомобиля.
– Не скажу. Наверное, нужно поблагодарить…
Его слова прервал громкий прерывистый вдох. Мы обернулись. В нескольких ярдах от нас, за низким кустарником, стоял Генри Милтон – как опознала я – и смотрел на Эдварда немигающим взглядом.
Плохо дело.
Конечно, Милтон мгновенно ретировался, а Эдвард его не признал… зато я знала. И понимала, что, услышав наш диалог, Милтон уяснил главное: Эдвард – живой, и это тот самый «маньяк», который убил его брата.
– Кто это? – спросил Эдвард.
На миг я ощутила непреодолимое желание ответить, что не знаю, что это обычный горожанин, который никогда не видел людей с лезвиями вместо рук, что…
– Это брат Джима Милтона. Того парня, которого ты… убил, – ответила я.
Эдвард вздрогнул и повернулся в ту сторону, куда сбежал Милтон-младший.
– Он меня ненавидит, – констатировал Эдвард.
– Думаю, да, – согласилась я.
Эдвард повернулся обратно ко мне:
– Вернемся домой?
Я кивнула, и он с нечеловеческой грацией проскользнул мимо меня, в доли секунды оказавшись подле джипа. Все-таки мы с Ларри молодцы.
Захлопнув водительскую дверцу, я покосилась на Эдварда.
– Как считаешь, поездка того стоила? – на пробу поинтересовалась я.
– У тебя будут неприятности? – ответил Эдвард вопросом на вопрос.
– Пока не знаю, – честно призналась я. – Кажется, этот Милтон тут не последний человек.

Вечер был теплым и длинным, и уже угомонилась бригада Дика, и Ларри уволок своих парней куда подальше, а я все сидела около костра, вопреки всем правилам пожарной безопасности разведенного посреди стройплощадки, и задумчиво перебирала струны. Завтра страшило меня своей неопределенностью – или, наоборот, определенностью, которая грозила перерасти в большие проблемы, если Генри не оставил надежду отомстить за смерть брата, которого никогда не видел.
Неслышно подошел Эдвард и опустился рядом, легонько огладив запястьем пригревшегося Тифона.
– Теперь все будет не так, как прежде? – спросил он, будто обращаясь к самому себе. – Надо приспособиться.
– Надо выжить, – поправила я, – и жить. Боже, Эдвард, не устраивай драму! Судьба дала тебе второй шанс – и весьма приличный! – чтобы жалеть тут о прошлом. Да, мы не знаем, как поменять тебе руки на что-то… более подходящее, но мы здорово тебя подлатали, так что в ближайшие сто лет можно не беспокоиться о поломке. – Я со стуком отставила гитару. – И вполне может быть, что скоро кто-нибудь решит проблему с руками. Эдвард, серьезно, мало кому удается начать все заново, да еще и с таким хорошим стартом.
– А если я не хочу? – вдруг резко отозвался Эдвард.
Я не менее резко повернулась к нему.
– А не пошел бы ты… Захоти.
Эдвард отвел взгляд и уставился на умирающие языки пламени. Я вздохнула и уползла в фургон – дом слишком пропах краской, чтобы там можно было нормально спать. Тифон – вот же жулик – остался с Эдвардом, греясь и таращась в огонь немигающими зелеными плошками.

Наверху башни все заплело побегами, и я рвала их, раня руки, но не в силах пробиться сквозь упругую сочную завесу.
– Жди! Я иду! Где ты? – раздался с другой стороны голос Спящего Принца, и я в очередной раз потерялась в том, кто и кого тут спасает, позволила себе расслабиться и только будто издалека, сквозь хрустальную стену наблюдала, как из мешанины стеблей проступает лицо – знакомое и чужое одновременно.
И я определенно не хотела знать, почему оно мне знакомо.

Сначала я даже не поняла, что именно меня разбудило. Какой-то шум снаружи. Это уж потом я подползла к двери и, затянув пояс халата, выкатилась на ступеньки фургона, чтобы обнаружить во дворе бравого офицера Тоббса – машину он, очевидно, оставил у подножия холма, – который на весьма повышенных тонах общался с Диком.
– Что за дела? – хрипловато и не слишком приветливо поинтересовалась я.
– Ему нужен какой-то Эдвард, – пояснил Дик, – а у нас таких нет.
Если до этого у меня во рту было суховато по случаю утра, то теперь там образовалась натуральная пустыня.
– Э… лейтенант, – я с трудом вспомнила звание этого пузана, – а что у вас за дело? Мы вроде тут никаких законов не нарушаем.
– Мистер Милтон подал заявление, где обвиняет некоего Эдварда в убийстве своего брата, Джима Милтона.
– Чушь! – невольно возмутилась я, заставляя мозги включиться побыстрее – что после сна было сложновато. – Его брат погиб пятьдесят лет назад, его тогда и на свете не было.
Тоббс пожал плечами:
– Мистер Милтон утверждает, что видел вышеупомянутого Эдварда и может найти свидетелей, которые подтвердят, что это именно он.
Я спустилась со ступенек и пересекла двор.
– Слушайте, – начала я доверительным тоном, – мистер Милтон, должно быть, ошибся. Если он кого вчера и видел – так это моего андроида. Экспериментальная модель. И он не имеет отношения…
– Мисс МакКормик, – прервал меня Тоббс, – мне абсолютно плевать, с кем там вас видели. Нам поступило заявление, мы обязаны его удовлетворить.
– Но как можно обвинить робота? – удивился молчавший во время нашего с лейтенантом разговора Дик. – У него даже удостоверения личности нет.
– Это уже не мое дело, – отрезал Тоббс. – Если нет удостоверения, будем разбираться, является ли он вообще гражданином Штатов и не нужно ли его депортировать. Если это робот, как вы, мисс МакКормик, говорите, – он снова повернулся ко мне, – то предоставьте необходимые документы. А сейчас я должен взять у подозреваемого подписку о невыезде и передать, что завтра его вызывают на допрос.
– Робот заряжается, – ляпнула я первое, что пришло на ум. – Но завтра мы с ним придем. С адвокатом.
– Как угодно, – согласился Тоббс, вручил мне бумаги и развернулся к воротам. – Кстати, вам, мисс, я бы тоже не рекомендовал покидать город.

Отредактировано Lupa (2015-06-10 17:00:45)

Забавно, но теперь я волновалась и боялась меньше – видимо, неопределенность и впрямь страшит больше всего. А сейчас все было четко, просто и понятно: у Эдварда… у меня… – у нас с Эдвардом – проблемы юридического толка, и я знаю, как их можно решить.
Ну, я надеялась, что знаю.
В моем телефоне давно уже был забит номер Алана Шора, с которым меня связывал короткий и бурный роман и долгие доверительные отношения. Алан был человеком сложным, с очень своеобразным мировоззрением и характером – собственно, поэтому наш роман и оказался таким коротким. Нашла коса на камень.
А еще Алан был одним из лучших адвокатов Америки, за возможность получить которого продали бы душу очень многие конторы, и очень многие не пожалели бы никаких денег, чтобы он представлял их интересы в суде.
Что ж, а я рассчитывала получить его помощь бесплатно.
Иногда друзья и связи значат неизмеримо больше, чем деньги и власть.
– Алло? – донесся до меня сквозь эфир знакомый глубокий и неторопливый голос.
– Привет, это Габи, – тут же представилась я, хотя Алан наверняка меня узнал.
– Подозреваю, что ты не просто так звонишь, – смешок, – мой вечный удел: женщины начинают проявлять ко мне повышенный интерес, только когда у них проблемы. Надеюсь, ты никого не ограбила и не убила?
Пришел мой черед смеяться.
– Неет, в этом плане я чиста как стеклышко. А ты на себя наговариваешь – женщины сходили бы по тебе с ума, даже если бы ты был плотником из Айдахо. И извини – я правда давно тебе не звонила. И ты прав – у меня проблемы. Вернее… не у меня.
Я как могла подробно и правдиво постаралась объяснить ситуацию – Алан был не тем человеком, перед которым стоило юлить. Он обладал удивительным даром чуять ложь и недомолвки. И вполне мог обидеться на подобное недоверие.
– Ты мне веришь? – спросила я, закончив рассказ.
– Как ни странно, но да, – ответил Алан. – Это вполне в твоем духе.
– И что мне делать?
Повисла пауза.
– Первое, что приходит в голову, – оформи Эдварда как свою собственность. Никто еще не судил газонокосилку или бензопилу за полученные от них увечья. Все претензии предъявляют изготовителю, в крайнем случае, владельцу.
– А если я еще получу и патент на изобретение, то стану и тем, и другим, – подхватила я его мысль.
– Бинго! Мы переведем все стрелки на тебя, и сомневаюсь, что Милтону это нужно. К тебе у него никаких претензий. А даже если он закусит удила, то мне куда проще защищать однозначного гражданина США, живого и с удостоверением личности, чем некое… существо, видовую принадлежность которого не в силах определить и он сам.
Это заявление заставило меня фыркнуть – но не обидеться. Как ни крути, а было в словах Алана зерно истины. Ну и… взгляд со стороны, издалека всегда виднее и все такое прочее.
– И когда произошло убийство? Пятьдесят лет назад? Боже, Габи, да тебя тогда и в проекте не было! И почему дело вообще открыли?
– Тогда в проект только-только заложили моих родителей, – хмыкнула я. – Что до дела… не знаю, но Милтон тут, похоже, всем рулит. Полиция и судья могли под него прогнуться…
– Никто не ожидает, что на твоей стороне окажется сам Алан Шор. – Алан мягко рассмеялся, и я невольно расплылась в улыбке. В такие моменты легко было забыть, почему у нас с ним не сложилось, и начать недоумевать, как это я умудрилась просрать такого потрясающего мужчину.
Как-как…
Как и всех потрясающих мужчин в своей жизни.
Как отца Дары.
Давно уже пора смириться, что мои романтические увлечения кончаются в лучшем случае дружбой, а в худшем… сотнями непрочитанных смс.
Все, баста. У меня есть Дара, Ба… а теперь еще и Эдвард. И этого вполне достаточно.
– Габи, ты там уснула? – вырвал меня из невеселых размышлений голос Алана.
– Я слушаю, – отозвалась я, вновь настраиваясь на деловой лад.
– Я говорю, что приеду в самое ближайшее время. Жди.
Сунув телефон в карман, я встряхнулась и пошла на стройку. Суд, Милтон и все остальное подождет – все равно я уже сделала, что могла, и глупо тратить драгоценное время на пустые ожидания.
Особенно, когда привезли совсем не ту штукатурку, которую мы с Диком заказывали.

Вечером я зашла к Эдварду – с тех пор как Дик с ребятами вплотную занялись крышей и на чердаке стало чересчур людно, он окончательно облюбовал комнату отца и проводил в ней почти все время, стараясь не попадаться никому на глаза. И мне отчего-то казалось, что Эдвард не ищет одиночества, а привыкает к новому телу. К его новым возможностям, к свободе движений, возможно, к силе.
И к тому, что добавилось в его душу вместе с моими волосами и моей кровью. Не самый лучший дар, честно говоря. Но ничего лучше у меня не было.
На самом деле, это единственное, что у меня было.
Я сама.
– Все будет хорошо, – возвестила я с порога. – Я обо всем договорилась.
Эдвард вскинул на меня глаза.
– Меня ведь будут судить?
Я пожала плечами:
– Учитывая, насколько все в деле шито белыми нитками, и кто будет представлять наши интересы, это будет не суд, а цирк шапито.
– Я не очень люблю… Эдвард не очень любил цирк. Мне кажется, – тихо сказал Эдвард.
– Эй! Эй, – я подошла и села рядом с ним на кровать. – Ты что, пытаешься равнять себя на мертвого парня? Или, того хуже, влезть в его шкуру? Не смей, слышишь! Дурацкая идея.
– Я сам решу, – ответил Эдвард с неожиданной резкостью, и будь я проклята, если не уловила знакомые нотки.
– Эдвард, – я запнулась и закусила губу. Трудно убедить другого в том, в чем никогда не удавалось убедить саму себя. Я глубоко вдохнула и начала заново: – Эдвард, самостоятельность и решительность никак не связаны с глупостью и безрассудством. Я не собираюсь тебе ничего запрещать – да и кто я такая, чтобы иметь на это право? – но совет-то я дать могу. У меня не так много жизненного опыта, и он отнюдь не образчик взвешенных решений, но строить свою жизнь по чужим лекалам – последнее дело.
Эдвард пожал плечами и рассеянно провел ладонью по покрывалу, с силой нажимая на ткань. Я невольно проследила глазами – край покрывала был изрезан в бахрому. Похоже, Эдвард сегодня много думал…
– Своих лекал у меня все равно нет, – наконец сказал он. – Даже имя – и то не мое.
– Неправда! – возмущенно воскликнула я. – Да, имена у вас с тем юношей одинаковые, но вы – не один человек. Там, где тот Эдвард сдался и умер, ты остался жить – иначе бы не сидел сейчас тут и не загонялся по пустякам… ладно, не пустякам, но все же.
– А человек ли я? Все называют меня андроидом…
– Андроиды не плачут, – возразила я. – А если и плачут, то не потому… что им больно или грустно, а потому что программа такая. А у тебя есть душа, и плюнь тому в глаза, кто скажет, что ее нет.
– Зачем? – Эдвард недоуменно свел брови домиком.
– Что зачем? – не поняла я.
– Зачем плевать?
– Ой, ну, это такая фигу… – я осеклась.
Эдвард широко улыбался.
– Ты надо мной прикалываешься! – притворно обиделась я, но в глубине души ликовала – кажется, именно этого я ждала с той минуты, как узнала Эдварда.
Чтобы он перестал существовать и начал жить.
Эх, как бы мне и для себя дождаться того же.
– Так вот, насчет суда, – снова заговорила я, решив вернуться к насущной проблеме. – Не знаю, как объяснить, но… короче… очень нежелательно, чтобы тебя судили как человека – тем более если есть возможность выкрутиться и отделаться малой кровью.
При слове «кровь» Эдвард заметно вздрогнул, но ничего не сказал. Вместо этого он наклонился вперед и свел руки вместе. Звякнули лезвия.
– То есть для всех я должен остаться… роботом, да?
От горечи в его словах у меня свело зубы.
– Другого выхода нет.
– Я могу отказаться?
– Можешь. Я сказала, что нет другого выхода, а не выбора. И знаешь что – я уверена, что это лишь временно. Пройдет несколько лет, и мы попробуем все изменить. Попробуем доказать, что ты человек, пусть и созданный, а не рожденный.
– А… Милтон? – Эдвард развернулся ко мне, аккуратно пронеся правую руку над моей головой.
– Пусть хоть захлебнется своей местью. Второй раз за то же дело, насколько я помню, не судят. Да если и так, мы выкрутимся. – Я покосилась на лезвия, которые теперь лежали на кровати по обе стороны от меня. Отчего-то, хотя я знала, что Эдвард никогда не причинит мне вреда, я почувствовала себя немного неуютно. Наверное, потому что сейчас он уже мало был похож на то сломленное во всех смыслах существо, которое я – кажется, сто лет назад – нашла в полуразрушенном доме.
– Хорошо. Я тебе верю. Сделаем так. – Эдвард провел запястьем по моему предплечью и вдруг склонился ближе и поцеловал меня в лоб. – Спасибо.
За что – не спросила я, но он сам ответил:
– За то, что видишь меня.
Я извернулась и соскользнула с кровати.
– Спокойной ночи, Эдвард. Завтра будет трудный день.

Растения опутывали меня, их шипы протыкали кожу, а прямо передо мной – рукой подать – лежал человек, который был мне когда-то так дорог.
Нет, хватит обманывать себя.
Которого я до сих пор любила.
Он был так близко, но я не могла вырваться, не могла его достать…
– Все будет хорошо, мы выкрутимся, всегда есть выход, – прошелестел над ухом знакомый голос, и острые лезвия со смачным звуком рассекли шипастые стебли.

Не помню, как заехала на холм, как припарковалась и вошла в дом. Забытые покупки так и остались в багажнике, а я шла по опустевшему после отъезда строителей дому, и мои шаги гулко отдавались под каменными сводами. Все было почти готово – осталось лишь настелить пол на чердаке и закончить кое-какую отделку. Особняк вновь ожил, стал светлым и красивым, стал собой и одновременно изменился: новые коммуникации, новые окна, кое-где новые материалы. Чем-то он походил на Эдварда.
И вот это все мне предстояло бросить.
Свою мечту, свой дом и своего друга.
Я нашла Эдварда в кухне – он рассматривал недавно вставленные в окна витражи. Свет, проникая сквозь разноцветное стекло, ложился на пол яркими пятнами, придавая всему огромному помещению праздничный вид. И сам Эдвард больше не казался темной кляксой посреди радуги, как было бы раньше: изменившись, он так же гармонировал с новой обстановкой, как вписывался в мрачность заброшенного особняка… боже, каких-то полтора месяца назад!
Я проглотила застрявший в горле комок и тихо позвала:
– Эдвард.
Он обернулся и улыбнулся мне – и улыбка его была такой же новой, как и он сам – не робкая полугримаса, когда не понимаешь, то ли он правда улыбается, то ли вот-вот заплачет, а широкая и радостная, открытая и бесстрашная.
И что-то умерло во мне при мысли, что сейчас я убью эту улыбку.
– Понимаешь, тут такое дело… – я прислонилась к стене, нервно шаря взглядом по кухне и внушая себе, что просто разыскиваю Тифона, и куда он мог запропаститься, надо взять его с собой, а то Дара расстроится, – что угодно, лишь бы не смотреть в глаза Эдварду. – Мне придется уехать… на какое-то время, нужно кое-что уладить.
– Из-за переезда? – по-прежнему улыбаясь, спросил Эдвард – и может, в его улыбке лишь самую чуточку добавилось печали.
Мне пришлось приложить все силы, чтобы не ухватиться за эту возможность соврать, сказать, что да, возникла заминка с переездом, но скоро все уладится. Вот только ничего не уладится, и Эдвард имеет право знать, что ему грозит опасность.
Я задолжала ему хотя бы это.
– Нет. – Я сделала над собой усилие и встретилась с Эдвардом взглядом. – И я соврала. Я уезжаю насовсем.
– Почему?.. – сорвалось с его губ тяжелым камнем, а я услышала невысказанное «Почему ты бросаешь меня? Я что-то сделал? Я тебе надоел?»
– Я… мне угрожают. Из-за тех денег, что я взяла в долг. Это были… не очень хорошие деньги, и теперь люди, которым они принадлежали, хотят их вернуть.
– Они преступники? – Эдвард нахмурился.
– Да. – Я вздохнула и опустила голову. – И они едут сюда. А я не могу вернуть им деньги, у меня их просто нет. Я все вложила в этот дом…
– И в меня.
И Эдвард вдруг оказался совсем рядом, подошел неслышно, как кошка, даже костюм не скрипнул. Одно из его новых умений.
– Нет, – я затрясла головой, ощущая, как глаза наливаются слезами. – Ты тут не при чем, благодаря Ларри твоя починка обошлась недорого. Не смей винить себя, это я во всем виновата – связалась с этим уродом Билли…
– Ты не знала.
О господи, он же меня еще и утешает!
– Эдвард! – Я вновь твердо посмотрела ему в лицо. – Прости, но я не могу позволить им найти меня. Или Дару и Ба. Я не могу подвергать их такой опасности. А если… если со мной что-то случится, они останутся почти без денег…
– И между ними и мной ты выберешь их. – Это было утверждение, не вопрос. – Я понимаю. Это оно, да? Когда есть выбор, но нет выхода.
Он и правда все понимал. И от этого хотелось выть в голос.
– Прости меня, Эдвард, прости, – зачастила я. – И не бойся, они тебя не тронут, они про тебя не знают. Спрячься или притворись роботом… опять. Они уедут, а я позвоню Ларри, и он пришлет кого-нибудь забрать тебя. Я договорюсь, они тебя укроют в мастерской. А я постараюсь тебя навещать. – Слезы прорвали плотину и покатились по щекам.
Эдвард поднес палец почти к самым моим глазам и аккуратно подцепил на лезвие каплю. А мне даже не пришло в голову зажмуриться или отшатнуться. Я доверяла ему. Как и он мне.
Вот только я это доверие не оправдала.
Иногда мне кажется, что я разрушаю все, чего касаюсь. Как будто это у меня вместо пальцев острые лезвия.
Капля сорвалась.
– Беги, – сказал Эдвард, и я как наяву услышала отголосок, эхо давнего слова, когда он точно так же отпускал… отрывал от себя Ким.
– Спасибо, – чуть слышно проговорила я и сорвалась с места.
Тифон обнаружился на теплом капоте автомобиля: он грелся, растопырив уши и прикрыв глаза – словно во Флориде и без того недостаточно тепло даже зимой. Не успел он опомниться, как я запихала его в переноску, закинула ту на заднее сидение… и вот уже машина катится по освещенным фонарями вечерним улочкам, увозя меня все дальше и дальше от холма, особняка и Эдварда.
Самого удивительного существа в мире, которое я на свою беду приручила, к которому на свою беду так привязалась. Жизнь которого перевернула с ног на голову – и, наверное, он сделал со мной что-то подобное.
Которого я бросала навсегда в эту самую минуту.
Я вдарила по тормозам; покрышки завизжали, машину занесло, она выехала на встречную и наконец остановилась. Счастье, что шоссе было пустым, а то не миновать аварии.
– Что же я наделала, – прошептала я и уткнулась лбом в руль. – Какая же я дура, господи.
Я не могла, просто не могла бросить Эдварда. И я была неправа – иногда нет не только другого выхода.
Другого выбора тоже нет.
Пистолет, которым я когда-то угрожала Эдварду, вновь покинул тайник под водительским креслом. Я развернула автомобиль и погнала назад. Я была в дороге минут двадцать и отъехала не очень далеко от города. Был шанс, что я успею проскочить раньше бандитов, забрать Эдварда и улизнуть у них из-под носа.
Но, увы, я опоздала.

Возле ворот приткнулся огромный черный джип, из тех, которые буквально кричат «я крутой, и мой владелец крутой, у него даже почтовый ящик круче вареных яиц». Бандиты не стали утруждать себя фигурной ездой по ведущему на вершину холма короткому серпантину – и, насколько я могла видеть, не стали оставлять никого на стреме. Ну да, чего им опасаться мелкой сошки вроде меня? Что у меня Бэтмен в приятелях?
Хорошо бы знать, насколько они меня опередили. И не нашли ли Эдварда.
Боже, хоть бы он успел спрятаться… и спрятаться хорошо.
Я пристроила машину на другой стороне круглой площади, взяла Ruger и осторожно приблизилась к воротам. За оградой все было спокойно, должно быть, наружной охраной эти ребята тоже не утруждались. Тем лучше. Я просочилась за кустами и короткими перебежками между горами строительного мусора добралась до окна одной из комнат первого этажа – я всегда оставляла его открытым на всякий случай, для Тифона, чтобы не орал среди ночи, требуя впустить или выпустить.
Перевалившись через подоконник, я осторожно сползла на пол и замерла, прислушиваясь. В доме было тихо, если не считать глухого бурчания водопровода и обычных шорохов-потрескиваний, характерных для старых зданий. Тревожный знак. Обычно такие крутые бандиты стремятся произвести максимум шума и продемонстрировать всему миру свои понты. Если эти ребята затаились, значит, либо следят за кем-то, либо…
Ох, да ладно, может, они просто в дальней части особняка шарятся, вот и не слышно.
Как по заказу по коридору прогрохотали шаги. Кто-то здоровый, как лось, пер в сторону холла. Я отползла в сторону от двери, чтобы он меня не увидел, когда пройдет мимо: тут, конечно, темно, но береженого, как известно, бог бережет.
Бандит протопал дальше по коридору, и я перевела дух. Сколько же их тут, хотела бы я знать. И где мог спрятаться Эдвард?
Сам собой всплыл ответ: в подвале. Там множество закоулков и укромных местечек. Главное, чтобы меня не словили по дороге.
Я вышла из комнаты и прокралась до конца коридора. Осторожно заглянула за угол – холл был пуст. Что-то стукнуло, будто на пол упала банка с краской. Шум доносился из бывшего зала с автоматами, там явно шуровал давешний здоровяк.
Черт, а вход в подвал совсем рядом с залом. Вот незадача.
На цыпочках я перебежала через холл и пала на все четыре. У меня был шанс остаться незамеченной – в зале стояли стеллажи с инструментами и краской, были свалены мешки с штукатуркой, коробки с плиткой и все такое прочее, и можно было проползти за ними.
Преодолев половину пути, я пригляделась к тому, чем занимается здоровяк, и поняла, что он увлечен рассматриванием комодика, который взялся реставрировать один из ребят Дика. И меня будто кто под руку толкнул: прямо передо мной, на упаковках с паркетной доской, лежала резиновая киянка.
Преодолеть четыре ярда до здоровяка оказалось неожиданно легко. С глухим стуком плотная резина вошла в контакт с его затылком. Миг – и здоровяк распростерся на полу. Оглядевшись и прислушавшись – не привлек ли шум кого еще, – я напряглась и оттащила его в кладовку, где благополучно и оставила, предварительно связав запястья и лодыжки проволокой и заткнув рот какой-то тряпкой.
Как раз в тот момент, когда я развернулась в сторону закутка, где находилась дверь в подвалы – приоткрытая, надо заметить, – раздался страшный грохот. Звук шел снизу, то есть из оных подвалов. Не помня себя, я рванула к двери… чтобы на входе столкнуться с Эдвардом.
– О господи, Эдвард, меня чуть удар не хватил! – громко зашептала я, когда сердце перестало колотиться в горле, а в легкие наконец пошел воздух. – Что ты там устроил?
– Запер одного из этих людей в отсеке подвала.
– Как? – изумилась я, невольно опуская глаза на его руки.
Эдвард скорчил гримасу – нечто среднее между гордостью за свою смекалку и обидой на мое удивление.
– Уронил на дверь стеллаж.
– Круто! – искренне восхитилась я. – А я вырубила и связала второго. Давай-ка ходу отсюда, пока они не очухались.
– Их было трое, – сказал на это Эдвард.
Черт, вот засада. Шум, который Эдвард устроил, и мертвый бы услышал.
– Тогда тем более ходу!
– Можете не торопиться, – в проеме зала стоял пресловутый третий – и могу поклясться, он был размером с гору. Как будто двоих его подельников слепили вместе. – Так вот кто та коза, что зажала деньги босса… – В его руке блеснул пистолет. – Иди сюда и без глупостей, пока я в тебе лишних дырок не наделал.
– Только не стреляйте! – я подняла руки. Пистолет заставлял нервничать – я вообще не люблю вооруженных людей, особенно когда их оружие направлено на меня. – Я поеду с вами, конечно. Давайте пройдем к вашей машине, вы меня там запрете, освободите своих приятелей, а потом поедем в банк, и я отдам все деньги, честное слово. Не стреляйте.
Я поймала момент, когда человек-гора «включился» в мои слова и отвлекся, и сцапала Эдварда за локоть:
– Бежим!
Мы проскочили в противоположный коридор и помчались по особняку. Скверно, что бандит перекрыл выход, но можно было попробовать добраться до окна…
По стене над нашими головами чиркнула пуля. Мать твою, он в нас стреляет! По спине прошиб озноб. Я дернулась в сторону комнаты с окном, но новый выстрел заставил изменить траекторию. Куда же нам?
– На чердак! – прошептал Эдвард, и теперь уже он потянул меня за собой, обхватив рукой за талию.
На самом деле идея была не ахти: так мы сами отрезали себе пути к отступлению, но на нашей стороне было то, что бандит не ориентировался в ремонтном хаосе, и это могло сыграть нам на руку.
Вот, например, почти сразу за порогом не был настелен пол, а несколько тонких досок вряд ли выдержат эту тушу. Я толкнула Эдварда в одну сторону от двери, сама встала с другой, и когда шаги затопали совсем близко, поставила бандиту подножку.
Тот рыбкой пролетел вперед – увы, миновав «западню», – и впечатался мордой в пол уже настеленный, выпустив при этом пистолет. Спасибо, господи, за малые милости твои. Я кинулась поднимать оружие…
…и такой же рыбкой ухнула вниз, перехваченная за лодыжку. Оказывается, здоровяк все же не вырубился от приземления. Я извивалась, силясь вырваться, но силы были неравны. В итоге меня перевернули на спину, а потом в лицо мне прилетела настоящая кувалда.
Ну, если судить по ощущениям.
Когда я очухалась, а звон в ушах снизился до выносимого уровня, громила уже был на ногах и недвусмысленно целился мне в голову. Мелькнула и пропала мысль попробовать достать свой пистолет, но… нет, этот парень двадцать раз успеет разнести мне череп. Во рту быстро скапливалась кровь. Я сплюнула и тронула языком передние зубы. Вроде все на месте, даже не шатаются. Ох, и какие только глупости не идут на ум со страху…
Интересно, где Эдвард? Может, он успел убежать, пока мы тут барахтались?
– Вставай! – велел громила и шевельнул дулом. – Медленно. И держи руки на виду.
Я повиновалась, гадая: пристрелит он меня или все-таки решит оставить это дело на откуп своему боссу. Судя по злобному блеску в глазах, первое куда вероятнее.
Дальнейшее произошло столь быстро, что я не успела толком отследить события. Вот здоровяк ухмыляется – а в следующую секунду я слышу свист веревки, и на него обрушивается подвешенная на тросе сетка с остатками черепицы; где-то в стороне я замечаю Эдварда – видимо, пользуясь моментом, он перерезал веревку, – меня отбрасывает назад, грудь резко обжигает, и сразу становится нечем дышать. Я пытаюсь сохранить равновесие, доски подо мной прогибаются…
Треск.
Не знаю, каким чудом, но мне удалось зацепиться за торчащую балку. Руки скользили и слабели с каждой секундой, подо мной было не меньше пятнадцати футов… и никакой возможности выбраться. Легкие горели и разрывались.
– Габи! – над проломом возникло испуганное лицо Эдварда. Он казался еще бледнее, чем обычно. – Держись, я попробую тебя вытащить.
Как? – хотела спросить я, но сумела исторгнуть лишь жалкое сипение.
– Ты только держись.
Лицо исчезло.
А я держалась.
Несколько вечностей спустя Эдвард вернулся. Лязгнули лезвия – он вогнал их в дерево, как в масло, – Эдвард склонился еще ниже, свесившись в пролом едва ли не по пояс, и протянул ко мне другую руку, обмотанную какой-то рогожей.
– Хватайся.
– Я… не могу…
И я не могла, правда не могла. Я знала: стоит чуть разжать руки – и я загремлю вниз. А уж о том, чтобы подтянуть себя вверх, вообще речи не идет.
Эдвард прикусил губу.
– Прости, Габи.
Он сдался, поняла я. А совсем скоро и я сдамся.
И тогда я умру.
Потому что просто невозможно выжить после такого падения и с простреленным легким.
Зрение туманилось, лицо Эдварда расплывалось. Кажется, он снова передвинулся, спустился еще ниже…
Спину пронзило болью.
Широкие лезвия вспороли кожу, несколько лезвий, а следом грудную клетку словно зажали в тиски, и меня медленно потянули вверх.
Вверх, не вниз.
Что угодно было лучше, чем вниз.
Новая боль, надо мною снова Эдвард, смешно, у него глаза почти черные – или это у меня в глазах темно? К моему лицу приближается лезвие, и с него капает кровь, моя кровь, и совсем-совсем тихо:
– Не умирай.
Глаза Эдварда стремительно надвинулись, поглощая, заливая все чернотой…
И больше ничего не осталось.