amargo, спасибо. Хотя, исследовательская работа, это, конечно, громко сказано.))
Прода. Большой кусочек. Писался долго и мучительно.
То памятное утро выдалось на редкость мрачным. Серое месиво облаков снова накрыло нас, тяжело перевалившись через горный хребет. Снежная вершина величественного Дамавендского пика утонула в изодранном покрывале из этих угрюмых туч, а сам город окутала грязноватая дымка тумана. Надо сказать, на душе у меня было ничуть не лучше, правда, безотчетный страх перед скорой аудиенцией сменился тоскливым фатализмом. Последнее, впрочем, я всегда считал одной из основных составляющих своей натуры.
- Что скажете, Эрик? – осторожно полюбопытствовал я, заметив, что он внимательно осматривает открывшуюся нам картину.
- Отвратительно, - гласил исчерпывающий вердикт, но затем, видимо, почувствовав закипавшее во мне возмущение, Эрик соизволил небрежно добавить: - Ладно, дарога, не стоит так раздражаться. Может быть, изнутри ваше «Обиталище халифов» окажется более достойным своего названия…
Мне бы тоже хотелось верить в это, но, увы! Конечно, сравнивать мне было практически не с чем, ведь моим первым путешествием за границу стала поездка до Нижнего Новгорода, но при совершенно искренней сыновней любви к родному городу, я не мог не замечать его очевидных недостатков. Теперь же, благодаря саркастичным комментариям Эрика, то, что раньше казалось абсолютно нормальным, обнажалось во всей своей неприглядности.
Первое, что нам довелось ощутить, миновав земляные укрепления с башнями, которые Эрик окрестил «кривыми горшками», и сухой ров, в котором пасторально разгуливал домашний скот, стал удушливый запах влажных испарений. Тут следует упомянуть, что столица крайне плохо обеспечена водой, так как поблизости нет ни одного источника, за исключением грязных горных ручьев, за счет которых и живет все население, поэтому ароматы на городских улицах оставляли желать много лучшего.
Эрик с непривычки закашлялся, но, едва коснувшись пальцами черного шелка своей маски, резко отдернул руку и прошипел какое-то проклятье. Довольно многочисленные для столь раннего часа прохожие бросали на гротескную фигуру моего спутника такие дикие взгляды, что мне вскоре стало не по себе, но он сам выдерживал эту пытку с завидным самообладанием. Напряженно вытянувшись в седле, Эрик проплывал мимо ошарашенных зевак с презрительным достоинством монарха, хотя я подозревал, что такое внешнее спокойствие стоит ему неимоверных усилий. Об этом красноречиво свидетельствовали его удивительные хрупкие руки, судорожно сжатые в кулаки так, что тонкая кожа перчаток едва не разрывалась на острых костяшках пальцев. В то же время он периодически отпускал меткие колкости относительно «истинных чудес Востока», зачастую в самых непотребных выражениях, в ответ на которые я не знал злиться или смеяться. Тогда до меня впервые дошло, что за язвительно-игривым тоном Эрик старательно прячет самую сильную боль, самые разрушительные бури в своей душе.
Кое-как преодолев лабиринт улочек, решительно ничем не отличающихся от своих двойников в Кередже, мы направились к аргу, цитадели в центре города, где за еще одной стеной располагались кварталы побогаче и сам шахский дворец. Однако соседство с резиденцией шахиншаха не лишало этот район всех сомнительных прелестей, по закоулкам бегали стаи бродячих собак, так что выйти из дома ночью было весьма рискованной затеей. В воротах нас должны были остановить и согласно правилам потребовать документы или спросить пароль, единый для всех персидских городов, но ничего подобного не произошло, что, с одной стороны, очень меня порадовало, а с другой, как начальника полиции, крайне возмутило. Часовой благополучно забыл о своих обязанностях и мирно посапывал, навалившись спиной на кирпичную стену. Рядом с этим счастливцем возвышалась подтянутая стройная фигура в европейском военном мундире. Мужчина лет сорока, довольно приятной наружности стоял с таким видом, будто хотел проверить, на сколько хватит наглости у безмятежно спящего постового не замечать своего командира. Я сразу узнал в этом господине коменданта Буасье, одного из тех французов, что шах пригласил для обучения солдат персидской армии, и едва ли не единственного, с которым мне в свое время удалось наладить почти приятельские отношения. Он тоже с радостным изумлением уставился на меня, но, враждебно взглянув на Эрика, промолчал и только сдержанно поклонился. Что-то больно царапнуло мне сердце, но вот что именно, я разбираться не захотел.
Далее наш путь пролегал по центральной улице, ведущей прямиком к воротам дворца. По сторонам располагались корпуса казарм, довольно опрятных зданий в два этажа, из окон которых вырывались пронзительные звуки военных маршей. Наши музыканты когда-то наскоро были обучены англичанами нескольким незамысловатым пьесам и традиционно исполняли их каждое утро. Зачем все это делалось, и кому было нужно – для меня загадка. Признаюсь, что благодаря этим ежедневным сеансам, я считал музыку самым бесполезным занятием на свете. До тех пор, пока не услышал впервые голос Эрика…
- Ну, дарога, вашему государю придется очень постараться, чтобы оправдать мое терпение. Надеюсь, у него есть, что предложить.
- Эрик! – в ужасе прошептал я, воровато оглядываясь по сторонам. – Я вас умоляю, будьте благоразумны! Не губите себя!..
- Вам стоило бы больше беспокоиться о своей шкуре, Адиль, - медленно, серьезно ответил он, и гибкие интонации голоса, казалось, сплели в воздухе витиеватый орнамент. – Что бы там ни было… Не бойтесь, я не намерен портить вам жизнь. Для этого вы слишком… интересны.
Я уже открыл рот, чтобы ляпнуть очередную глупость, но так и замер. Спокойная мягкость его речи, все эти последние слова… Неужели я сумел заглянуть за неприступные стены крепости? Неужели за показным цинизмом действительно теплится живое сердце?
- Спасибо, Эрик, - выдохнул я без тени иронии, встретившись с ним глазами. – Да сохранит нас с вами Аллах!
Сказав это, я почувствовал такое удовлетворение, будто завершил труд всей своей жизни, и даже незаметно улыбнулся, радуясь очередной маленькой победе. А между тем, праздновать было рано.
Во дворец можно было попасть несколькими путями с разных сторон. Чаще всего, конечно, использовался центральный вход, но мне вовсе не хотелось попадаться на глаза сразу всему двору, поэтому я решительно направился к узкому проходу, почти незаметному среди домов в одном из переулков. Проход этот постепенно превращался в низенький коридор, тускло освещенный масляными светильниками, но довольно скоро заканчивался, выводя знающих людей прямо во двор, окруженный воздушными арками, с диванной палатой по середине. Так мы без всяких препятствий очутились в пределах дворца, и я в который раз поразился, как может монарх, не так давно переживший покушение, так беспечно относиться к охране своих владений. Эрик заметно оживился при виде диван-ханэ, высокого двухэтажного павильона, украшенного изящными башенками, арабесками и изразцами. Я подумал тогда, волнует ли его вообще предстоящая встреча с шахиншахом?
- Вот это уже довольно мило, - промурлыкал он, как кот, добравшийся до крынки с молоком.
- Здесь обычно останавливаются приезжающие из провинции принцы крови. Но давайте, вы потом займетесь изучением архитектуры? У вас будет на это время.
Он посмотрел на меня с обиженной укоризной, но затем равнодушно передернул плечами, и мы продолжили путь. Второй двор, связанный с первым короткой галереей, отличался только длинным бассейном и небольшой пристройкой, через которую, поднявшись по лестнице на второй этаж, можно было попасть непосредственно в здание дворца. Вот здесь к моему облегчению и, в то же время, досаде нас поджидал бдительный караул. Меня, конечно же, узнали, но мрачное присутствие Эрика за моей спиной привело их в странное оцепенение. Коротко объяснившись, и подписав несколько бумаг, я пожелал испуганным привратникам всех благ, и проследовал далее мимо палат заседаний министров и судебных разбирательств. Эрик, похоже, и правда, решил повременить со своими фокусами, за что я мысленно благодарил его, поэтому мы без приключений очутились перед дверью приемного кабинета его величества. Тут я считаю необходимым указать, что этот самый кабинет отделяла от помещений гарема только тонкая стена, благодаря чему, к примеру, ханум имела прекрасную возможность слышать и видеть все, что происходит в приемной. Вообще-то, раньше я мог только строить догадки на этот счет, но тогда мы получили возможность убедиться в обоснованности моих предположений. Спустя два долгих часа ожидания, за время которых Эрик в зловещем едва сдерживаемом раздражении не произнес ни слова, черный карлик шаха, отвратительное существо с отвратительным характером, пригласило нас войти.
- Умоляю вас… - успел прошептать я и рухнул на колени.
Молодой падишах с надменной вальяжностью восседал на богатом ковре, навалившись спиной на две пышные круглые подушки. Ослепительное одеяние явно призвано было впечатлить зарубежного гостя. Под парчовой джуббэ, искрящейся разводами золотых перьев, был надет красный шелковый архалук с бриллиантовыми пуговицами, затянутый поясом, пряжка которого так сверкала гранями многочисленных драгоценных камней, что, казалось, солнце бледнело на небе. Голову его венчала каджарская баранья шапка. По правде говоря, я не мог припомнить, чтобы шах так наряжался для обычного приема, и это окончательно меня смутило. По правую руку монарха на полу лежали английские пистолеты и вазочки с благоуханными цветами, слева красовалась его личная сабля, ножны которой также усыпаны были бриллиантами, и даже парадная конская сбруя, украшенная подобным образом. Определенно, это был спектакль. Фокусник должен был сразу составить верное мнение о величии и всемогуществе Тени Аллаха. Невероятная роскошь, от которой буквально ломилась небольшая зала, внушила бы благоговейный трепет кому угодно. Но Эрик не относился к числу этих «кого угодно».
Благосклонно выслушав мою торопливую речь, давно вызубренную наизусть, как строчки из Корана, Наср-эд-Дин рассеянно махнул рукой, и слуга поднес бокал с лимонно-сахарной водой, любимым напитком шаха, известного своей слабостью к сладостям. При этом он словно прикипел взглядом к черной маске. На протянутую для поцелуя руку Эрик, конечно же, не обратил никакого внимания, так что мне оставалось молча молиться. Вместо этого он только снял свою шляпу и элегантно поклонился, отчего плащ эффектно взметнулся, а откуда-то из-за стены отчетливо послышалось сдавленное женское восклицание. Шах против всех моих опасений довольно улыбнулся, и в яшмовых глазах загорелся озорной юношеский огонек.
- Вот, значит, как! Иного я и не ожидал, - на хорошем французском начал он, кажется, совсем забыв о моем существовании. – Как вы нашли Персию, monsieur Erik?
- Трудно составить справедливое мнение о государстве за несколько дней, ваше величество, - с достоинством ответил он, тщательно подбирая слова, и за эту противную всей его натуре дипломатичность мне хотелось от всей души пожать ему руку. - Никогда не стоит доверять первому впечатлению. Чтобы увидеть истинную красоту, необходимо отбросить предубеждения, и смотреть внимательнее прочих.
Тщательно подавляемая горечь этих слов встревожила меня, и я понял, что Эрик говорил не только и не столько о Персии, сколько о себе самом. Однако шах не заметил двусмысленности и раскатисто засмеялся.
- Вы мне нравитесь! Это, по меньшей мере… оригинально! Думаю, мы с вами еще не раз побеседуем. О ваших талантах ходят легенды, и если вы действительно так искусны, как говорят, вас ожидают богатства и почести. Впрочем, может быть, все это только глупая болтовня?
Хотя шах явно желал снова услышать неземной голос, прозвучавший в дворцовой зале с необыкновенным резонансом, Эрик лишь изящно взмахнул рукой, и в воздухе рассыпалась колода карт, та самая, которой мы развлекались пару дней назад. Однако теперь это был вовсе не обычный шулерский трюк или простенький фокус. Карты сами собой выстроились на высоте человеческого роста в узор, похожий на розу готических соборов, дрожа, как листья на ветру, сделали полный оборот, одновременно приблизившись к шахиншаху так, что он мог бы легко поймать их, затем вдруг одновременно вспыхнули, как свечки, и упали к ногам государя яркими цветочными лепестками. На протяжении всего действа Эрик не сдвинулся с места, только длинные пальцы левой руки едва заметно вздрагивали, но как были связаны эти незаметные движения с творящейся на наших глазах магией, я так и не смог понять. Конечно, читатель может посмеяться и обвинить меня во лжи, но свидетелями этого невинного волшебства, помимо меня, стал сам шахиншах, пять слуг, два хидмета, иначе говоря, лакея, повидавшие за тридцать лет службы много чудес, и, вероятно, добрая часть гарема во главе с ханум, потому что наградой за выступление стали восторженные аплодисменты невидимой публики.
- Да вы действительно волшебник! – минуту спустя произнес шах, задумчиво осматривая один из нежных алых, как кровь, лепестков. – Правда, есть у меня один человек, способный составить вам конкуренцию. Через неделю будет устроен торжественный прием для членов европейских миссий. Там вам представится возможность показать все свое мастерство, и если вам удастся снова удивить меня и моих гостей, наш договор можно будет считать заключенным. Пока же я распоряжусь, чтобы вам выделили лучшие апартаменты во дворце, которые будут принадлежать вам до тех пор, пока вы будете оставаться у меня на службе.
- Благодарю, ваше величество, - с вежливостью примерного ученика отозвался Эрик и небрежно поклонился, считая, что аудиенция закончена, но спектакль продолжился, да еще самым неожиданным образом.
Низкий женский голос, свободно слетевший к нам откуда-то из-под потолка, властно произнес фразу, которая так или иначе должна была прозвучать.
- Сними свою маску, факир. Я хочу видеть твое лицо.
О, я до последнего надеялся, что каким-нибудь чудом этого удастся избежать! Нет, не то, чтобы красочное описание Веруд вселило в меня страх перед его лицом… Мне просто не хотелось ничего видеть, не хотелось развеивать загадочный образ удивительного волшебника с голосом ангела и манерами избалованного ребенка. Зачем разрушать то, что построено неимоверными трудами? Тем более теперь, когда мне начало казаться, что я сумел стать для него не таким, как прочие «представители рода человеческого». «Не таким» настолько, что он сумел преодолеть себя и спасти меня тем самым от шахского гнева. А еще… Еще я боялся, что увидев его, никогда не смогу больше с прежним упоением наслаждаться звучанием его голоса…
- Сними маску, факир! – повторила ханум.
Эрик весь превратился в один сплошной оголенный нерв, содрогающийся от боли и ярости, и, зная, на что способен этот безумец, я готов был к самому худшему.
- Простите, мадам. Не думаю, что это необходимо, - проскрежетал он с такой интонацией, что мне показалось, будто из меня вытягивают жилы.
- Если вы хотите остаться у меня на службе, вам придется выполнять приказания моей жены, - непреклонно объявил шахиншах. – Затем вас и привезли из России.
Я хотел отвернуться – и не мог. Меня просто парализовало, как и всех, находившихся в кабинете. Шляпу он резко швырнул в сторону, так что мне пришлось автоматически поймать ее. Одно быстрое движение, похожее на то, каким обычно вправляют вывернутые суставы или выдергивают зуб, надеясь, что так легче будет стерпеть боль – и маска сорвана. Я содрогнулся, как от удара. Веруд не солгала ни единым словом, описывая мне эту чудовищную деформацию плоти, заменявшую лицо своему владельцу. Шахиншах, сам будучи довольно красивым молодым человеком, был привычен ко всевозможным аномалиям человеческого тела, и частенько привозил из своих поездок по стране каких-нибудь несчастных существ, вроде того карлика, что встретил нас у входа. Но такого уродства ему видеть не приходилось. Щеки покрылись красными пятнами, черты скривились в гримасе отвращения, которую он, конечно, и не подумал скрывать. За стеной послышались истошные визги и беспорядочный шум. Наверное, бедные наложницы попадали в обморок от ужаса.
- Вон отсюда, безмозглые курицы! - сталью прозвенел над испуганным оцепенением и воплями голос Зафиры, в полной мере перенявшей властное самообладание от своего легендарного отца. – Ну надо же! И ты хотел спрятать от нас такое сокровище, неверный? Ничего подобного я и представить не могла. Восхитительно! Ты самый совершенный урод в мире. А скрывать совершенство незачем, поэтому на встречи со мной ты должен будешь приходить с обнаженным лицом. Ведь ты позволишь этому человеку развлекать меня, мой господин?
Шахиншах едва ли слышал все, что сказала его супруга, но по привычке кивнул.
- Конечно, любовь моя.
Слова ханум каким-то вязким приторно-сладким ядом растеклись по кабинету, и мне казалось, что их мерзкие щупальца плотоядно тянутся к своей жертве. Извращенное сладострастие сквозило в ее игривом тоне, и я содрогнулся от одной только мысли, что будет, если Эрик проникнется ее своеобразными комплиментами. В конце концов, еще ни одна женщина, увидевшая его без маски, не вела себя так, как ханум, и потому ему очень легко было принять причуду больного разума за что-то совсем противоположное, фантастическое, запретное и оттого только еще более желанное. Веруд с ее наивной ненавистью казалась мне теперь чуть ли не самым добродетельным созданием во вселенной. Она, сама того не желая, пробуждала в Эрике спасительную совесть, ханум же, я был уверен в этом, могла ввергнуть его душу в такую бездну порока, что уже ничто не могло бы вернуть ее к свету. Мне хотелось разорвать невидимую паутину и убраться оттуда как можно быстрее вместе с Эриком и сказать ему уезжать куда угодно в ту же секунду… Но он избавил меня от такого безрассудства, вдруг развернувшись на каблуках, и вылетев за дверь, как морской тайфун, на ходу прикрывая свое несчастное лицо маской.
Отредактировано Маргарита (2011-11-10 01:37:02)