Hand$ome, я очень рада, что вам нравится. 
Да, Мария старается, как может. По крайней мере она переняла от Эрика действительно полезные навыки, которые в данном случае помогают держаться на плаву. 
Другое дело, если представить, что будет, когда Мария и Эрик снова столкнутся... Это будет жуть.  :sp:
Эрик уже буквально на пороге. Скорее всего появится уже в следующем отрывке. (хотя пока точно не обещаю)

С самого начала мое вынужденное путешествие напоминало путь сквозь все круги ада, первым из которых были мучительные дни, проведенные в крохотной каюте, лишенной элементарных удобств, на омерзительно грязном пароходе, готовом развалиться на части при каждом новом ударе холодных волн Каспия. Трюмы утлого суденышка были забиты бесчисленными мешками, тюками, бочками, причем все это находилось в таком потрясающем хаосе, какого мне больше нигде и никогда не приходилось видеть. Я уже тысячу раз пожалел, что не удосужился лично проконтролировать выбор транспорта, понадеявшись на третьих лиц. В кошмарных условиях, поддерживаемый только невозмутимым Дариусом, которого невозможно было заставить остаться в Тегеране, я мучился обнаружившейся морской болезнью и бессонницей. Может показаться странным, но это было мое первое морское путешествие, и с той поры я люто возненавидел водную стихию в целом.

В Астрахань мы прибыли ранним утром двенадцатого апреля. Россия неприветливо встретила нас: распухшие от избытка влаги тучи изливали на город раздражающе мелкий дождь. Погода стояла довольно теплая, но от этого легче не становилось, напротив, и так едва живой после тяжелого плавания, теперь я был полностью деморализован видом неказистых зданий из мягкой и почерневшей от вездесущей воды древесины, перебранками портовых рабочих, таких же замызганных и мокрых, как их дома.

Кое-как отыскав приличную гостиницу, еще пустующую в это время года, мы затащили в комнаты наш скромный багаж и перекусили неизвестными нам блюдами, имевшими, впрочем, весьма аппетитный аромат и вкус. Со стыдом признаюсь, что на протяжении всего нашего безумного путешествия, я напрочь забыл о молитвах и чистоплотности, хотя Дариус продолжал молиться по пять раз в день, умудряясь находить направление на Мекку, даже когда капитан на нашем судне терял курс. Вот и теперь он совершил омовение, расстелил коврик и погрузился в молитву с тем же наслаждением, с каким я погрузился в сон.

Проснувшись ближе к вечеру, я с удовольствием обнаружил, что Дариус уже пробежался по городу и нашел для нас новый транспорт, который не шел ни в какое сравнение с предыдущим корытом. Теперь нас ожидал белоснежный пароход с двумя палубами и чудесными просторными каютами, из которых еще не успел выветриться острый, но даже приятный запах краски. Думаю, картинный усатый капитан запросил с нас вдвое большую цену, чем было принято, но я готов был заплатить любую сумму, лишь бы скорее попасть к месту назначения. Объясняться мне приходилось жестами, и единственным моим собеседником на пароходе кроме Дариуса стал пожилой русский купец с претензиями дворянина. С этим неглупым человеком, больше походившего на философствующего интеллигента, чем на представителя буржуазии, мы часто беседовали по-французски за чашкой кофе или прогуливаясь вдоль бортов и наблюдая за плавно сменяющимися очертаниями берегов.

Узнав, что мой попутчик родом из Нижнего Новгорода, я приступил к осторожным расспросам. К счастью, он оказался словоохотлив, поэтому часто опережал мои вопросы, увлеченно рассказывая о своем городе, о русских традициях и особенностях характера. Разумеется, наибольший интерес для меня представляла Нижегородская ярмарка, о которой купец мог рассказать больше, чем кто-либо другой.

Начало Нижегородской ярмарки возвещало поднятие флагов 15 июля, но настоящий торг открывался не прежде, как в последних числах июля и продолжался почти всегда до 1 сентября, а иногда и долее, смотря по окончанию расчетов между торговцами и по многочисленности покупателей. Временные деревянные балаганы еще в 1822 году были заменены прекрасным архитектурным ансамблем, так что ярмарка, по словам нижегородского интеллигента,  представляла собой зрелище впечатляющее. Место всенародного «сходбища» от города отделял подъемный мост, по которому тянутся беспрерывные ряды телег с многочисленными товарами, а по тротуарам толкаются люди разного звания, каждый из которых спешит по своему делу. На полуострове, в преддверии ярмарки, располагаются балаганы, в которых живут приезжие трактирщики, там топятся большие печи и непрестанно снабжают столы свежими кушаньями.

Но главное ярмарочное действо развертывалось между торговых рядов, где огромные толпы народа переливались из конца в конец огромной территории торга. Звон колоколов, крики фигляров, барабаны комедиантов, пение слепых, нищих, звонкий зов сидельцев, приговорки квасников, сбитенщиков и разных разносчиков – все это смешивалось с гулом двухсот тысяч человек, и приводило в какое-то изумление. Грек там обнимался с армянином, татарин с калмыком, казак с бухарцем, еврей с христианином. На великой Нижегородской ярмарке Европа встречалась с Азией, и все страны мира, включая Америку, Канаду и Австралию, присылали туда своих купцов для закупки российских товаров. Особо крупными партиями привозились в Нижний Новгород хлопчатобумажные ткани с подмосковных фабрик, листовое и полосовое железо из Сибири, ценная пушнина из районов Русского Севера, тульское оружие, павловские замки и столовые приборы, пурехские колокола. Из Китая доставлялись чай и фарфор, из Средней Азии – традиционные шелковые и бумажные полотна, ковры и кружева, из Индии привозился жемчуг и драгоценные камни, а из Греции – виноградные вина.

С восхищением и зреющим ужасом слушал я рассказы купца о масштабах этого действа. В панике я подсчитывал в голове ничтожные шансы найти необходимого мне волшебника в этом людском котле спустя почти целый год после того, как его видели в последний раз, однако мой попутчик скоро успокоил меня, заверив, что ни один иностранец, который хоть сколько-нибудь ценил бы собственную жизнь, не решится отправиться в путь по российской осенней грязи, зимним морозам или весеннему бездорожью. К тому же, надо быть абсолютнейшим глупцом, чтобы отказаться от той гигантской прибыли, которую приносят выступления на ярмарке. 

По прибытию в город, мой новый знакомый, Иван Ефимович Зубов, дальний родственник знаменитого семейства Бугровых, нижегородских миллионщиков, сам человек небедный и наживший на торговле железом солидное состояние, пригласил меня быть гостем в его доме до завершения миссии. Предложение казалось весьма заманчивым, но когда я пересчитал в уме все средства, которые имел в своем распоряжении на следующие полгода, благоразумно отказался. Тогда инициативный купец пообещал похлопотать для меня насчет квартиры, а когда я спросил, чем обязан таким вниманием с его стороны, господин Зубов просто ответил, что в обмен на свои услуги он просит протекции среди торговцев Мазендарана и Самарканда. Это соглашение я посчитал достойным и взаимовыгодным, поэтому, подписав соответствующую бумагу, мы скрепили договор рукопожатием.

Едва устроившись в своей новой квартире, я без промедлений пустился на поиски фигляра, о котором так красочно отзывался допрошенный торговец мехами. Кроме восторженных вздохов и многочисленных прилагательных в превосходных степенях, в сущности, мне почти ничего не удалось выпытать у туповатого толстяка. Мне известно было только то, что искать следует человека необычайной худобы и очень высокого роста, что носит он всегда черное, а лицо скрыто под черной же маской. Имени его, очевидно, не знал никто, потому что выступал он под претенциозным и довольно вульгарным псевдонимом «Черный ангел». Торговец сообщил также, что если я хочу сохранить ясный рассудок, мне придется сопротивляться таинственным чарам голоса неземной сверхчеловеческой красоты… Но эта последняя подробность казалась мне тогда только плодом воображения восторженного торговца, поэтому большого значения этой примете я не придал.

Все происходящее снова напоминало мне истерические дни годичной давности, когда под угрозой смерти я искал в Тегеране Веруд, только теперь все было гораздо хуже. Я не знал русского языка, а по-французски в России изъяснялись только дворяне, интеллигенция и некоторые прогрессивные купцы, тогда как мне, прежде всего, необходимо было добывать сведения среди простонародья. По счастливому стечению обстоятельств я отыскал в одном из кабаков спивающегося бывшего студента, который ради нескольких монет на выпивку согласился быть моим переводчиком и таскался за нами повсюду, как собака на поводке. В трезвом состоянии он оказался весьма смышленым малым, и через пару месяцев мне даже удалось привести его в относительно приличный вид. 

Время шло, а поиски мои ни к чему не приводили, и я готов был впасть в отчаяние, живо представляя, что мне придется потратить всю свою жизнь на разъезды по бескрайней России в поисках проклятого фокусника. Более всего меня удивляло и настораживало то, что почти никто не мог припомнить никакого «Черного ангела» на прошлогодней ярмарке, однако встречались и те, кто, услышав мое пространное описание объекта поисков, мгновенно менялись в лице, глаза их разгорались фанатичным блеском, точно как у купца из Самарканда, и после этого заставить их рассказать хоть что-то было абсолютно невозможно. Одна миловидная горничная даже упала в обморок при упоминании о черном человеке.

Словом, последней моей надеждой оставалась ярмарка, и, кое-как дождавшись торжественного открытия грандиозного действа, я с головой погрузился в оглушающую круговерть великого русского «торга».

Пожалуй, никогда за всю свою долгую жизнь не видел я ничего, что могло бы сравниться с Нижегородской ярмаркой. Тысячные толпы гуляющих растекались по всей ярмарочной территории во время торгов, повсюду веселый гомон бурлил в воздухе, прогретом румяным, как расписная матрешка, солнцем. Шумная, праздничая, деловая – словно многоликая восточная богиня, ярмарка всех кружила на своей огромной карусели, да так, что только ветер шумел в ушах, смешиваясь с неуклюжим кряканьем жалеек.

Лишь часам к девяти вечера ярмарка затихает, ряды пустеют, деловая жизнь прекращается. Труженики спешат ко сну, чтобы завтра с пяти – шести часов вновь приняться за свой труд. Густой мрак опускается на город, с Волги и Оки несется прохлада, слышится стук сторожевой доски, огни гаснут. Одни только трактиры к этому времени ярко освещаются и широко растворяют свои двери. Утомленный дневной кутерьмой город медленно засыпает, чтобы на следующее утро пробудиться с первыми лучами зари.

Неизвестно, сколько еще времени я бы потратил на поиски, возможно, я бы вообще никогда не нашел величайшего волшебника в мире, если бы не мой незаменимый подопечный и  провожатый. 20 июля около восьми часов вечера ко мне на квартиру вломился тот самый опустившийся студент, которого я когда-то нанял в качестве переводчика. За время нашего знакомства он значительно воспрянул духом и теперь представлял собой человека деятельного и жизнелюбивого настолько, что подумывал о восстановлении в столичном университете. Ранее он никогда не являлся ко мне без приглашения, и по его возбужденной физиономии я понял: «Нашел!».

Народу на ярмарке всюду было предостаточно, но особенно много глазеющих собиралось на местах народных развлечений: у каруселей, цирка, кукольного театра «Петрушки» и у других зрелищных дощатых балаганов. Все они были украшены яркими лентами, звонкими колокольчиками и бубенцами, на каждом красовались разноцветные вывески, криво намалеванные толстой кистью. К одному из таких балаганов меня и потащил раскрасневшийся от решимости парень. Дариус угрюмо плелся за нами, и явно пытался мне что-то сказать, но толкотня скоро разделила нас, а рокот толпы заглушил исказившийся голос моего верного слуги.

На первый взгляд, тот лубочный балаган ничем не отличался от прочих, но только на первый взгляд. На ненадежной деревянной сцене лихо плясал удалой ряженый скоморох под резвый аккомпанемент гуслей, барабанов, дудок и свирелей всех видов, но никто на него не смотрел. Люди, которых здесь было, пожалуй, слишком много, стояли необычно тихо, только одинокий плач младенца резал слух какой-то отчаянной ноткой. Я в удивлении воззрился на студента, но тот только пожал плечами и двинулся сквозь толпу по направлению к низкому дверному проему, ведущему в подсобные помещения и своеобразные гримерные для артистов. Помедлив, я последовал за ним, но по мере приближения к этому черному отверстию в стене, мне почему-то становилось все более не по себе. Неподвижные фигуры наводили на меня суеверный страх, мне казалось, что я иду по заколдованному саду, где вместо мраморных статуй стоят окоченевшие люди, что они провожают меня своими грустными старческими глазами без зрачков, храня неведомые мне тайны. Некоторые молодые женщины обвивали шеи своих мужей так, будто встречали их с фронта, а те в ответ по-отечески чисто целовали их в лоб, дети прижимались к матерям, и от одной из них я услышал тихий шепот на французском, обращенный к маленькой дочери:

-- Это ангел спустился к нам с неба. Ангелы прилетают ко всем хорошим девочкам, родная. А ведь ты была хорошей, правда?

Девочка неожиданно взглянула мне прямо в глаза, так что я вздрогнул, а потом улыбнулась и кивнула в знак согласия. Невозможно описать на бумаге то глубочайшее потрясение, которое испытал тогда, всем телом прочувствовав, как всеобъемлющая космическая тишина поглощает даже самые яркие звуки повседневной жизни.

Темный узкий коридор вел нас мимо захламленных комнаток, и единственным освещением, на которое мы могли рассчитывать, были тонкие ниточки солнечного света, проникающие сквозь щели между досками, составляющими стены и потолок. Навстречу пару раз попадались пьяные комедианты, а когда перед нами вырос могучий силуэт дородного, но трезвого цыгана, мой проводник спросил его о чем-то по-русски. Детина закивал своей заросшей головой и энергично помахал рукой дальше по направлению коридора.

Студент бросил ему монету, потом обернулся ко мне и, понизив голос, сообщил, что разыскиваемый «Черный ангел» здесь, но будет лучше, если я пойду на встречу один, потому что ОН отдыхает после выступления и не любит, когда ему мешают.

Я согласился со своим провожатым и, набравшись мужества, отправился на встречу с человеком, ради разговора с которым столько перестрадал.

Пройдя еще несколько шагов по простреленному солнечными спицами коридору, я едва не провалился в незаметный дверной проем, занавешенный полотном грубой мешковины. Ловко устояв на проломившейся под ногой доске, я откашлялся, прочел про себя краткую молитву и, тихонько постучав в стенку, откинул грубую занавесь.

В первое мгновение мне показалось, что в комнате никого нет. Мои глаза, привыкшие к полумраку, не могли уловить границ темноты, царящей там; как я потом понял, обитатель этого закутка позаботился о том, чтобы ни один любопытный глаз не смог бы пронаблюдать за ним снаружи. Где-то далеко шумел беснующийся в праздничном угаре народ, кто-то горланил безвкусную песенку под шарманку надтреснутым скрипучим тенорком, но здесь, как и в наполненном разудалой плясовой балагане, безраздельно царила тишина. Несмотря на то, что погода стояла жаркая, в этом темном закутке было прохладно, и я почему-то подумал о склепе, или о сырой одиночной камере скрытой глубоко в подвалах одной из моих мазендаранских тюрем. Мне приходилось спускаться в такие подземелья по долгу службы, но даже там  я не испытывал такого гнетущего ощущения затаенной опасности, как здесь, в центре всемирного круговорота, словно на вершине Вавилонской башни.

Тщетно я оглядывался по сторонам, пытаясь уловить хоть какое-то движение, и когда уже решил было, что весь проделанный мной путь оказался напрасным, прямо передо мной звериным желтым блеском вспыхнули два огонька. От неожиданности и испуга я отскочил назад, но не удержался на ногах, и, запнувшись обо что-то, как подкошенный рухнул на пол. Золотые светляки слегка померкли, но затем снова разгорелись, с любопытством естествоиспытателя глядя на меня. Раздосадованный собственной неуклюжестью, я встал, отряхнулся и уже собирался поприветствовать незримую тень с огненными глазами, даже если бы это был сам Сатана, но тут осознал, что мое знание французского вряд ли поможет в такой ситуации, и тихо по-фарси выругался. Какого же было мое удивление, когда в ответ на мое ругательство раздался мягкий вкрадчивый голос, причем доносился он вовсе не со стороны немигающих желтых глаз, а словно бы у меня из-за спины.

-- Разве вам не было сказано, что я не желаю никого видеть сегодня, дарога?

Я почувствовал, как нервно дернулась моя щека, и невольно оглянулся. Сглотнув подкативший к горлу комок, я выдавил из себя вежливое приветствие и даже изобразил нечто вроде традиционного восточного поклона, сообразив, что обращаться с этим бестелесным духом нужно со всей возможной почтительностью, иначе смерть найдет меня гораздо раньше, чем топор тегеранского палача. Невидимый обладатель кошачьих глаз и нечеловеческого потустороннего голоса надменно усмехнулся, причем я не столько услышал это, сколько уловил каким-то дополнительным, еще не изученным наукой чувством.

-- Господин мой, - начал я, собираясь с мыслями, – я прибыл из далекой Персии по высочайшему приказанию его императорского величества великого шаха Наср-эд-Дина.

Тут «Черный ангел» опять усмехнулся, но уже с другой интонацией, и я продолжил заготовленную заранее речь, которую за полгода выучил наизусть, как стихи из Корана. Я рассыпался в цветистых выражениях, не скупясь на вычурные комплименты, которыми мы, люди востока, так славимся. Жутковатый волшебник терпеливо слушал нескончаемый поток эпитетов, слетающих у меня с языка, и только желтые огоньки во мраке мерцали испытующим, но уже не таким враждебным блеском, как вначале. Похоже, я заинтересовал его тогда, как заинтриговывают патологоанатома аномалии внутреннего устройства трупа на операционном столе. Во всяком случае, интерес, пусть даже такой, несоизмеримо лучше, чем приставленный к горлу кинжал, - решил я тогда и смело встретил металлический взгляд, так что даже искры полетели, как от двух скрещенных клинков.

Hand$ome, спасибо огромное... Прямо не знаю, что и сказать, я совсем засмущалась и раскраснелась до крайности.   
Я, правда, никак не ожидала, что заслужу такие слова. Спасибо большое.  :give:

Кей - мой главный авторитет в написании фиков, так что превзойти ее я никогда и не надеялась, и ее произведение навсегда останется для меня образцом для подражания.    Трудно было написать по сути ту же самую сцену, что и у Кей, по-своему, чтобы не создавалось ощущение плагиата или повторения, поэтому я старалась, как могла.

Та-дааам! Фанфары, барабанная дробь. Сие, наконец, свершилось. Я все-таки вернулась к своему несчастному фику и нечто такое накатала. Прода, дамы и господа! Позвольте мне нижеследующим отрывком извиниться перед всеми форумчанами, которые так долго ждали продолжения и поблагодарить за терпение и снисходительность.     :give:
Аффтор ждет тапков, пенджабок и всего остального. Критика как всегда, только приветствуется. Очень волнуюсь, потому что долго не писала и боюсь, что подрастеряла словарный запас. Итак...

-- Храбрый глупец… - неожиданно заметил желтоглазый дьявол, милостиво прерывая тишину, от которой у меня не замедлил начаться приступ всех страхов сразу. – Кажется, я уже говорил, что не желаю сегодня человеческого общества. А повторять что-либо дважды не в моих обычаях.

О, Шайтан! Неизвестно, что хуже: когда этот бестелесный мизантроп молчит или когда разъедает твой слух, волю и разум своим проклятым голосом, как серная кислота разъедает плоть. «Лучше бы он молчал» - справедливо рассудил я тогда, и, хотя сердце мое отплясывало в груди бурную тарантеллу, продолжил с отчаянным нахальством смотреть ему прямо в глаза. В конце концов, мне было что терять (о да, потерять я мог очень многое!), и мысль об этом придавала столь необходимых мне сил, наглости и выдержки. Очевидно, нечасто «Черному ангелу» приходилось беседовать с такими безумцами, как я, потому что его обращение со мной в ту первую встречу, как я понял позднее, явилось его личным рекордом обходительности и терпимости.

-- Мой господин, шахиншах предоставит вам…

-- Воля вашего драгоценного шахиншаха волнует меня не больше, чем судьба какой-нибудь мокрицы, обитающей между досками этого прогнившего балагана. Так что потрудитесь избавить меня от необходимости собственноручно выпроваживать вас и исчезните, пока мое настроение не испортилось окончательно.

Произнеся сей шедевр вежливости, волшебник, по всей видимости, поднялся со своего места, потому что желтые искры внезапно взлетели более, чем на метр, а затем так же беззвучно скрылись во мраке, ясно давая понять, что их хозяин не намерен продолжать разговор, и тема исчерпана. Я почувствовал, как по моему лбу покатились крупные капли пота, несмотря на застоявшийся прохладный воздух в том огромном деревянном ящике, служившем пристанищем неведомому колдуну. «Сейчас или никогда…» - твердил я себе снова и снова. - «Сейчас или никогда!..» - эхом раздавалось в моей голове, обломки мыслей беспорядочной стаей метались внутри нее, все ускоряя и ускоряя свой лихорадочный танец. Ханум… Каменные гробы мазендаранских тюрем… Веруд. Как можно было?.. А-а, черт с ней! Яд… Да, очень сильный яд ассассинов! Красная вода в фонтане… Амира! Я вспомнил о ней тогда, наверное, впервые за много месяцев. Допустить, чтобы она погибла? И из-за чего! Нет, невозможно… Сейчас!

-- Нет! – почти выкрикнул я, позабыв весь свой суеверный страх, и решительно пытаясь отыскать в черной пустоте очертания человеческой фигуры или знакомый желтый отблеск. – Вы не можете просто так отказаться! Для вас это только прихоть, каприз, минутное настроение, но мне ваш отказ может стоить жизни! И не только мне! О, Дьявол!.. Да ведь у вас будет все, о чем только можно мечтать: богатство, власть, уважение – а вы отказываетесь только потому, что у вас плохое настроение?! Я не уйду отсюда, пока не получу вашего согласия, так и знайте! Я потратил долгие месяцы, чтобы найти вас, я оставил службу, семью, дом – все только ради этого дня. И теперь, вы уж мне поверьте, я не пожалею ни времени, ни средств на то, чтобы доставить вас ко двору шаха!

Я метался по невидимой комнате, запинаясь о многочисленные странные предметы, раскиданные по полу, сослепу дважды встретился с тяжелым столом, который всякий раз обиженно звенел стеклянными склянками, по всей видимости, в изобилии помещавшимися на нем. Эта своеобразная прогулка стоила мне нескольких синяков, но здравый смысл, видимо, решил оставить меня наедине с неуловимым фокусником и собственным безумством. Я задыхался от злости, в тот момент мне хотелось просто убить, уничтожить, стереть с лица земли фигляра, причинившего мне столько страданий. К слову, я всю свою дальнейшую жизнь вспоминал те яростные минуты, и часто искренне жалел о том, что так и не превратил свои намерения в действие. Впрочем, мне все равно не удалось бы сделать это, будь я хоть сто раз начальником полиции.

Наконец, я остановился, запыхавшись. Мой противник не отвечал. Темнота смыкалась вокруг наподобие смертоносного футляра Железной девы. Теперь просвещенные историки наивно утверждают, что использование этой королевы пыток осталось в далеком прошлом, что об ужасах средневековых казней напоминают лишь  пожелтевшие страницы старинных фолиантов, однако все не так уж просто. В тюрьмах Персии неумолимых дочерей Набиса, древнего спартанского тирана, всегда было предостаточно… В тюрьмах Мазендарана, разумеется, тоже… Поэтому я представлял, каково это, и чувствовал себя тогда едва ли не хуже тех несчастных, тела которых медленно пронзались длинными ржавыми гвоздями. Темнота и тишина, объединившись, сдавливали меня со всех сторон, словно пытаясь выдавить из меня всю волю.

Мгновение – и вдруг прямо у меня под носом вспыхнула свеча. Сперва я и не сообразил, что это такое: маленький оранжевый всполох показался мне ослепительно ярким, будто взрыв китайского фейерверка на царском празднике. Я отшатнулся, заслонив глаза, а когда привык к долгожданному источнику света, обнаружил, что тонкую свечу в миниатюрном бронзовом подсвечнике держит удивительно тонкая и хрупкая рука, обтянутая черной перчаткой. Длинные пальцы цепко охватывали золотистый металл, так что казалось: это сказочная огненная бабочка попала в лапки к черному пауку.
Жадный язычок свечи подлизывался ко мне, порываясь то и дело опалить лицо. «Черный ангел» решил рассмотреть меня при свете? Что ж, пусть! Пусть строит из себя потустороннее существо, если ему это так нравится. Мое дело - довезти его до Тегерана, будь он хоть самим чертом.

-- Вам не мешало бы подлечить нервы, дарога, - произнес мой мучитель почти нормальным человеческим голосом. – Мало ли, какое еще задание придумает для вас шах! Пейте какие-нибудь отвары, что ли… А лучше идите домой и ложитесь спать. Это было бы наиболее разумным вашим поступком за сегодняшний день.

От возмущения у меня перехватило дыхание. Это ОН мне предлагает лечить нервы?! Пламя свечи качнулось, на секунду блекло осветило темный шерстяной рукав, длинные складки черной ткани, бесформенные контуры вытянутого человеческого силуэта и отразилось в золотых блестках глаз.

-- Вы будете ждать ответа столько, сколько понадобится, - заключил он, и я против своей воли оказался в длинном дощатом коридоре с той самой свечой в руке. – Прощайте. И… попейте настойки валерианы. Благо, в России этой травы предостаточно.

Расторопный студент-переводчик доставил меня домой только поздно вечером. Помню, что чувствовал я себя просто отвратительно. Дариус уже давно ждал нас, и по исполненному ненавистью взгляду, брошенному им в адрес моего провожатого, я мог заключить, что во всех несчастьях мой преданный слуга начинает винить странного русского парня. Однако мне тогда было не до выяснения их взаимоотношений, и, кое-как добравшись до кровати, я провалился в болезненно-беспокойный сон, сквозь который смутно доносились хриплые завывания пьяных ватаг из трактиров Кунавинской слободы, глухой перестук колотушки ночного сторожа и совершенно чуждое всему этому тихое далекое пение цыганской скрипки, не то струящееся от жаркого костра свободного табора, не то приснившееся мне.

Проснулся я только к обеду, успешно потеряв полдня, время, которое следовало бы использовать с наибольшей пользой. Тем не менее, меня порадовало уже то, что, несмотря на все злоключения, пережитые мною накануне, силы мои восстановились полностью, и я готов был действовать решительно. «Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе!» - довольно бодро провозгласил я и собрался нанести визит моему старому знакомому, Ивану Ефимовичу, тому самому купцу интеллигентной наружности, с которым имел удовольствие беседовать еще на пути в Нижний Новгород, и которому обязан скромной, но все же достойной моего положения квартирой. Дариус даже согласился облачиться в европейский костюм, хотя и скорчил при этом такую неподражаемую гримасу брезгливости, что я не смог удержаться от смеха. Для этого убежденного мусульманина и перса до самых костей все иноземное казалось если не богохульным по своей природе, то уж грязным и бессмысленным точно, поэтому я высоко оценил его мужественный поступок ради общего дела.

Мой план был прост до безобразия. Я рассчитывал подкупить упрямого фокусника внушительной суммой денег, живо разработав легенду о некоем мифическом авансе, составляющем лишь малую часть тех богатств, которые будут ожидать его в Тегеране. Раньше звонкая монета всегда помогала мне выбираться из самых опасных дел, однако, теперь существовала одна проблема: наши средства были на исходе, и я уже начинал волноваться, хватит ли нам того, что осталось, хотя бы на возвращение в Персию. Поэтому я и собирался наведаться к толстосуму-философу, поэтому мой слуга претерпевал страдания, стремясь таким своеобразным образом проявить уважение к нашему будущему меценату.

Да… Конечно, существовал еще другой вариант. Возможно, этот «Черный ангел», как какое-нибудь своенравное божество откажется принимать подношение в виде презренного металла… Ну, вдруг он не нуждается в деньгах?.. Хотя это предположение казалось мне наиболее диким и неправдоподобным из всех возможных, я разработал-таки запасной план действий, заключавшийся в грубом воздействии шантажа. Я находился в полной уверенности, что у такого подозрительного субъекта, как этот фигляр, должно быть полно проблем с законом, а значит, нет ничего проще, чем пригрозить ему полицией и заставить повиноваться приказу шаха.

Наивно? Да! Но именно так я и думал тогда, вообразив себя гением стратегии и тактики. Откуда мне было знать, кто этот человек на самом деле? Я и сейчас-то не могу уверенно ответить на этот вопрос, а тогда… Я и представить себе не мог, с кем связался, с каким чудовищным разумом пытаюсь воевать. Может быть, как раз эта наивная дерзость и помогла мне в успешном завершении миссии. Позднее я спросил его, почему же все-таки он согласился отправиться со мной в Персию, на что он только пожал плечами и ответил: «Вероятно потому, что ты стал первым человеком, заставившим меня смеяться».

Как это ни странно, я  теперь полностью согласен с такой его версией событий. В конце концов, веселого в его жизни, мягко скажем, было немного… А появление на горизонте такого простодушного идиота, как я тогда, могло привнести в череду его черных будней некое подобие развлечения. Как и любому властному человеку, ему доставляло удовольствие играть с людьми, дергать за ниточки марионеток и с интересом наблюдать за результатами. Должно было произойти очень многое, чтобы наши отношения сумасшедшего кукловода и  своенравной марионетки стали тем, что испокон веков именуется дружбой.

Впрочем, я отвлекся. Около трех часов пополудни к нам с Дариусом присоединился студент, в последнее время изменившийся до неузнаваемости, благодаря счастливой влюбленности в какую-то синеглазую барышню, и все наше посольство уже готово было выступить в свой ответственный поход, но тут одно обстоятельство смешало все карты. Жалобно всхлипнул на крыльце колокольчик, слуга отворил дверь, и все мы увидели худенького чумазого мальчонку, лицо которого, несмотря на видимую бедность его существования, расплывалось в счастливой улыбке ликования. Одну руку он спрятал в карман, где звонко бренчали монеты, очевидно, и вызвавшие торжество паренька, а в другой протягивал мне запечатанный конверт без подписи. Придирчивым взглядом специалиста осмотрев подозрительное письмо, я попросил переводчика выяснить, кто его отправитель. Мальчишка долго отмалчивался, выжидая новой подачки, и лишь когда получил еще целую горсть монет, сообщил, что послал его высокий черный человек. Информация, конечно, скудная, но мне ее вполне хватило, и, призвав в помощь Аллаха, я похолодевшими пальцами распечатал конверт.

Отредактировано Маргарита (2010-10-21 13:23:38)

Прода, дамы и господа. Я снова это сделала.  :yahoo:
Правда на этот раз все хуже, чем когда-либо. Предупреждение: афффтор болен, аффтор оооочень болен во всех смыслах.  :sp:  :diablo:
Ну все, готовлюсь к смерти. Сейчас меня будут убивать.

«Милейший дарога!
Надеюсь, сон благотворно повлиял на ваше самочувствие, и сегодня вы в силах будете совершить небольшую прогулку. Жду вас в полночь у Спасского собора.»

Полночь? Замечательно! Пустынная площадь у стен мрачноватого творения Монферрана? Еще лучше! Встреча с жутким существом, от упоминания одного имени которого многие едва не лишаются чувств? Предел мечтаний! Хорошо уже то, что в записке не было традиционных в таких случаях пунктов: «Приходите один. Доброжелатель,» - этим я и утешался. В ожидании назначенного часа я заперся в своих апартаментах, опустился в скрипучее кресло с обшарпанным лаком на витых подлокотниках,  и окунулся с головой в такую трясину собственных сомнений, ожиданий, планов, надежд и ошибок, о масштабах которой, как оказалось, я до того момента не имел ни малейшего понятия.

Мне предстояло о многом подумать в тот вечер. Право, иногда бывают такие дни, когда человек ощущает почти физиологическую потребность в самоанализе. Это был как раз мой случай. Я честно пытался сосредоточиться на действительно важных делах, насущных проблемах, решение которых нельзя было откладывать в долгий ящик, но разум упрямо сопротивлялся моей воле, и скоро внимание запрыгало с одного пестрого соцветия идей и образов на другое, точно как усатые кузнечики, стрекочущие то под листами лилий, то среди сорных трав далеко-далеко в саду моего родного поместья. Родина… Это слово вязким комком подкатило к горлу, вызывая множество противоречивых чувств и воспоминаний. Как много крепких нитей надежно связывало меня с Персией! Тоска, накопившаяся за долгие месяцы, проведенные в чужой стране почти без надежды на возвращение, вернула мне все, о чем, казалось, я уже давно успел позабыть. Издалека и в свете последних событий Амира представлялась мне едва ли не божественным воплощением всех добродетелей на грешной земле, сам шах – мудрым и благородным правителем, которого от гордого звания «Второго Соломона» отделяет только ничтожно-тонкая грань. Даже ханум подрастеряла свою дьявольскую сущность, не выдержав конкуренции с этим… «Черным ангелом».

Еще была Веруд. Она нечасто появлялась в моих мыслях за время пребывания в Нижнем Новгороде, и, даже если я вспоминал о ней, ее странное строгое лицо всегда было словно подернуто серой дымкой, отчего напоминало старинные портреты эпохи Возрождения под слоем вековой пыли. Тогда я слишком мало знал ее, да и видел всего несколько раз, поэтому образ ее оставался призрачно-размытым… как на картинах этих несчастных художников... импрессионистов, которых теперь расплодилось по всей Франции невероятное количество. Да, именно. Пожалуй, это наиболее удачное сравнение. Так вот, тогда я редко вспоминал о моей загадочной спасительнице, поэтому тем более странным показалось мне то, что именно в тот самый день темную пелену всех моих сомнений пронзил знакомый взгляд насмешливых карих глаз. Этот полузабытый взгляд подействовал на меня, как ведро ледяной воды, вылитой на голову спящему. Я даже вздрогнул от неожиданности, и только тогда понял, что, вероятно, на самом деле задремал незаметно для самого себя.

В ту же секунду послышался настойчивый стук в дверь, и уставший голос замученного Дариуса сообщил, что уже одиннадцатый час, а значит, давно уже пора собираться. Мельком глянув на пожелтевший циферблат настенных часов, я отдал слуге довольно бессмысленные распоряжения, а сам прошел в Шатровый кабинет, прозванный мною так за тяжелые темно-зеленые портьеры из некачественного бархата, наглухо закрывавшие не только два больших окна, но и значительную часть стен, отчего лично у меня возникала стойкая ассоциация с шатрами арабских кочевников. В этом вечно темном кабинете, в который никто мог не заглядывать месяцами, я хранил весь свой походный боевой арсенал: три вполне приличных кинжала, два кремниевых пистолета разного калибра и даже бельгийский капсюльный бундельревольвер с рукояткой из эбенового дерева, который мне удалось достать когда-то в Персии с поистине неимоверным трудом. Подумав, я извлек из всей этой груды металла два кинжала с изящно изогнутыми по-восточному лезвиями, подумав еще, добавил к ним свое бельгийское сокровище, и счел, что этого должно быть вполне достаточно, чтобы маленькая ночная прогулка не причинила мне особенных неудобств.

У крыльца нас уже ждал экипаж, Дариус наскоро прятал за пазуху какое-то важное дополнение к боезапасам, как вдруг я остановился, сам едва понимая, что делаю, и не терпящим никаких возражений тоном приказал своему слуге и товарищу оставаться дома. Мне иногда кажется, что он до сих пор дуется на меня из-за этого. Хм… надо было когда-то спросить его о том случае. Наверняка старик помнит все до мелочей.

Итак, благодаря собственной самонадеянности, глупости или черт знает, чему еще, я трясся по булыжным мостовым Нижнего Новгорода в гордом одиночестве. Мерный перестук копыт одновременно усыплял и напоминал о неумолимо утекающих в бесконечность секундах, изредка было слышно, как извозчик что-то басовито бормотал, обращаясь не то к себе, не то к лошади, не то еще к кому-то. Вот поехали быстрее – значит съезд к мосту мимо утопающего в зелени монастыря… Со всех сторон послышались несвязные мотивы пошлых песенок, компании праздношатающихся трутней едва передвигали ноги, преодолевая каждая свою невидимую полосу препятствий. Где-то вдалеке последний раз послышался визг и хохот какой-то бурно веселящейся девицы под шумное мужицкое улюлюканье, и снова тишина.
Несмотря на то, что по календарю еще август не перевалил за половину, ночной воздух уже по-осеннему холодил грудь. Выйдя из экипажа, я огляделся вокруг, и оценил выбор пресловутого фокусника по достоинству. Кругом не было ни души, только ветер гудел в ушах, беспрепятственно разгуливая над площадью и украшая серебряной паутиной гладь узких судоходных каналов. На другой стороне площади черным драконьим хребтом красовался силуэт главного выставочного павильона ярмарки, а над моей головой прямо в звездное небо упирался шпиль стройной колокольни Спасского собора, к которому я и направился, ожидая увидеть, наконец, упрямого негодяя.

Я обошел огромную белокаменную глыбу собора по периметру три раза в обоих направлениях, однако, никого не нашел. Не рассчитывает же он, в самом деле, что я зайду внутрь! Тем более, на ночь храмы закрывают… Или… Я вернулся к главному входу, своим классическим оформлением, как и остальные три стороны храма, напоминающему древнегреческие портики, скользнул между коринфскими колоннами, тихо подошел к дверям и заметил, что одна массивная створа слегка приоткрыта.

Ждать? Спрашивается: чего? Этот дьявольский фигляр может просто раствориться в воздухе, если у него будет для этого настроение, и я больше никогда не найду его снова! Зайти? Искренне верующему мусульманину зайти в православный храм?.. Ну что ж, пожалуй, от этого не будет большого вреда. Рассудив таким образом, я осторожно проник внутрь.

Дариус пришел бы в ужас от одного только намерения сделать это. Ха! Нет уж, хорошо, что я тогда поехал один, иначе мне по сей день пришлось бы выслушивать его причитания и проповеди.
Никогда ранее я не бывал внутри настоящего христианского храма, поэтому не очень-то представлял, чего можно ожидать. Вопреки моим надеждам, внутри оказалось еще холоднее, чем на улице, тусклый лунный свет, протиснувшись сквозь решетчатые окна, едва-заметными трапециями ложился на стены, высвечивая удивительные лики, взиравшие на меня отовсюду с какой-то всепрощающей кротостью. Холодный прозрачный воздух здесь был пропитан легким ароматом ладана, и мне представилось вдруг, что я уже и не на земле вовсе, а…

И тут я увидел, как перед одной из икон робким мерцающим светом разгорелась лампадка. Сама собой. Из ничего! Я как завороженный уставился на нее, совершенно позабыв, зачем вообще шел сюда с самого начала. Пока я пытался объяснить одно самопроизвольное возгорание, в другом конце зала случилось второе, потом третье, а после этого мой несчастный разум окончательно отказался служить мне, потому что я услышал музыку… тихую, далекую, нездешнюю. Она балансировала на незримой грани тишины и грома откровения, как бесстрашный канатоходец на грани жизни и смерти. Сначала, я даже понять не мог, кажется ли мне все это, или происходит на самом деле. Изысканная в своей простоте мелодия украдкой, исподволь проникала в самое сердце и дальше, дальше, туда, где в каждом из нас скрыта заветная тоненькая струнка, связывающая человека с небом. А между тем, трепещущие язычки пламени уже поселились в каждой лампаде, одна за другой вспыхивали свечи перед иконостасом. Волшебная гармония увлекала и манила за собой куда-то в беспредельную звездную даль, казалось, музыка воспламеняет все вокруг божественным огнем, и в какое-то мгновение я представил, что мое грешное сердце полыхает золотыми лепестками так же, как горят вокруг все эти свечи, как пылает, прожигая воздух, каждая нота, каждый звук этой безумной бессловесной молитвы!

Обессиленный, я рухнул на колени, и раскаленные слезы потекли по моему лицу.

Той ночью я впервые услышал, как поет ангел. Той ночью я впервые услышал, как поет Эрик.

Жалкий, уничтоженный, едва сохранивший рассудок, я скорчился на ледяном полу в самом центре ярмарочного собора дремучей России. Пожалуй, никогда, ни раньше, не позже за всю свою жизнь я не был одновременно так унижен и так счастлив одновременно. Кое-как придя в чувства, я поднялся с колен и, осмотревшись, увидел, что все лампады и свечи погасли, словно по чьей-то воле. Хотя, нет, не все. Еще две остались… Дьявол!

-- Ну что, дарога. Как вам все это понравилось? – насмешливо процедил знакомый до тошноты голос.

Я ничего не отвечал ему, просто смотрел прямо в глаза… Мне нечего тогда было сказать.

-- Неужели наш бедный персидский знакомец лишился дара речи? Впрочем, так всегда бывает. Не думайте, будто вы оригинальны в своей реакции.

-- Вы снова издевались надо мной? – тихо выдохнул я, равнодушно пропуская мимо ушей весь тот саркастический бред, который он нес. (Впоследствии это интуитивное умение «не слышать» некоторые вещи в разговорах с ним сберегло мне немало нервов.)

-- Вовсе нет, – помолчав, переменил тон желтоглазый призрак, медленно перемещаясь вдоль стен. – Скорее, наоборот. Мне просто хотелось проверить кое-что…

-- Проверить? – переспросил я и вдруг взорвался. - Вы что, эксперименты над людьми ставите?! И что вы сами за существо?! Все, что я видел и слышал, это все иллюзия, да? Ваш гипноз или еще какие-нибудь трюки?

-- Я не отвечаю на вопросы, я только заставляю некоторых глупцов, вроде вас, задавать их, - философски парировал «Черный ангел», сполна оправдавший свой псевдоним. – Так вы еще не передумали сопровождать меня к своему дражайшему шаху?

-- Не передумал…

-- Ну вот и чудно. Тогда в ваших интересах явиться на пристань завтра к девяти вечера. Прощайте.

И он снова исчез. Вернее, исчезли во тьме золотые огоньки глаз, а вместе с ними растворился во мраке и он сам. Потрясенный, оглушенный и потерянный я не мог понять, как все, что я видел и слышал всего несколько минут назад, может быть правдой. А самое главное, эта музыка, этот божественный голос, равного которому никому и никогда не услышать? И если это голос человека, если это ЕГО голос, то почему же все так, как есть? И можно ли петь ТАК, не чувствуя при этом ничего, говорить какую-то чушь о нелепых проверках и экспериментах?.. О, Аллах! Да что же, наконец, происходит!!!

Схватившись за голову, я выбежал прочь из жуткого места, надеясь, что прохладный ветер хотя бы немного поможет мне. Экипаж ожидал меня неподалеку. Я понимал одно: мне срочно необходим отдых. Домой, скорее домой, а там посмотрим. Надо будет сказать Дариусу, чтоб готовился к отъезду...

«Мда… Христианские храмы явно не для правоверных мусульман,» - невесело усмехнулся я, бросая последний взгляд на ни в чем не повинный пятиглавый собор Монферрана.

Отредактировано Маргарита (2010-10-22 21:41:07)

amargo, спасибо большое за такие хорошие слова! Спасибо, что продолжаете читать.  :give:

А насчет комичности перса... Мда... Согласна. Похоже, я все-таки разучилась писать. Хочется сделать что-то серьезное, красивое, мрачное, даже роковое, а получается нелепо... Если аудитория посчитает, что отрывок не очень удался, я удалю и буду переписывать.  :poet:   

З.Ы.: И еще маленький вопрос-просьба к читателям. Многие видят отношения Эрика и перса по-другому, не так, как у меня. Это естесственно, но мне бы хотелось узнать, Аакак именно вы представляете их взаимоотношения? И в чем недостатки моего изложения?

Отредактировано Маргарита (2010-10-22 22:27:05)