Отвечает Айрин.

Большое спасибо за отзывы! Рада, что вам не безразлично моё бумагомарание. Как говорил великий В.В. Маяковский, планов у меня громадьё, постараюсь осуществить хотя бы часть.

Sunset
Нет, я не врач. Раньше корпела за кульманом, теперь гну спину за кафедрой (но не университетской, а библиотечной).

Banshee
Злодей уже на подходе. Встречайте в следующей главе. Но, увы, я пишу медленнее, чем вы читаете, поэтому сегодня ничем порадовать не смогу. Ждите в ближайшие дни.

Hell
Обещаю, ситуация скоро определится.
Только повторюсь, автор – я, Мышь только публикует и отношения к творческому процессу не имеет.
 
a-tree
Вы угадали правильно – воплей не будет. Я сама не люблю слюнявых персонажей.

Елена
Спасибо за предположения, может, каким-нибудь и воспользуюсь.

Miss
Кровь? Да ради бога! Ловите =))
________________________________

Глава  16.

ОН прошелся по комнате из угла в угол, прислушиваясь к собственным шагам. Эффект был превыше всяких ожиданий: каучуковые подошвы были практически бесшумными, что давало возможность подобраться к жертве так близко, как только можно, и не быть при этом услышанным.
Покопавшись в старом медицинском саквояже, купленном утром у какого-то полупьяного фельдшера, ОН достал моток тонкой, но прочной веревки. Один оборот вокруг шеи – и ненавистный человек будет мертв.       
ОН мрачно усмехнулся: так же мертв, как толстяк Пьянджи.  Бедняга умер, не успев разглядеть своего убийцу и, наверное, до  сих пор пребывает в уверенности, что его отправил на небеса этот подонок. Во всяком случае, жандармы с набережной Орфевр придерживаются такой точки зрения, а ЕГО никто не подозревает.
ОН покачал головой: непонятно только, почему полиция не нашла негодяя в больнице? ОН, например, узнал его с первого взгляда, даже с забинтованной головой.  Должно быть, жандармам не известно то, что известно ЕМУ, а именно – о родинке за ухом у мерзавца.
Но теперь полиция опоздала, ОН всех опередил. Поэтому сам будет вершить суд, сам вынесет приговор и сам приведет его в исполнение. Впрочем, приговор вынесен уже много лет назад, осталось лишь свершить возмездие.
Кстати, полиция обвиняет подонка в убийстве Жозефа Буке, и это действительно так, рабочего убил он.
ОН иногда встречал в театре этого кряжистого, неухоженного человека, выполнявшего самую грязную и тяжелую работу, и всегда при взгляде на Жозефа Буке ЕМУ казалось, что они встречались раньше. Но где, когда, при каких обстоятельствах?
До сих пор память отвечала молчанием. Но сегодня…
Сегодня ОН наконец вспомнил. Вспомнил Орлеан и строительную площадку, на которой возводилось здание больницы, вспомнил типа с окладистой черной бородой и наголо обритым, как у бедуина, черепом. Его внешность была необычной и запоминающейся и совсем не соответствовала внешности теперешнего Жозефа Буке. Мужчину выдавал только взгляд, тяжелый и странно напряженный, не вяжущийся с его подвижной, вечно ухмыляющейся физиономией. Да, определенно этот человек работал тогда а стройке. Может, он и был тем доброхотом на крыше, сбросившим на подонка мешок с песком?
Кто знает, какие еще злодеяния в своей жизни совершил этот монстр? Наверняка у него были и другие враги, и один из них – Жозеф Буке…
ОН снял купленные сапоги и аккуратно уложил в саквояж, потом, подумав, сунул туда небольшой, но острый нож, - возможно, он тоже понадобится. Затем надел домашние туфли, подаренные матушкой при расставании, уселся в свое любимое кресло и закурил сигару.
Ароматный дым немного напряжение, но мысли продолжали течь все в том же направлении.
Итак, если Жозеф Буке охотился за негодяем, то и негодяй мог охотиться за Буке, особенно, если видел в нем прямую опасность для своей жизни. Поэтому не следует удивляться, что при первом же удобном случае он убил своего врага.
При первом удобном случае? Но Жозеф Буке работал в Опера Популер не один год, а подонок жил там еще дольше. Почему же убийство произошло только сейчас?
Это была загадка, на которую у НЕГО не было отгадки.
Ну, да бог с ней. Главное – ОН нашел наконец негодяя, и скоро тот заплатит сполна за свои злодеяния…

Одиль оторвала тяжелую голову от подушки и оглядела спальню. В ней все было по-прежнему, и в то же время что-то неуловимо изменилось.
Окно! За ним уже не так темно. Значит, наступило утро, а ночь кончилась. Ночь, проведенная без сна. Ночь, полная слез, кошмаров и разбитых надежд…
Призрак Оперы. Таинственный фантом, оказавшийся обыкновенным, нормальным мужчиной.
Обыкновенным?  - О нет. Этот человек не был обыкновенным. Из всех знакомых мужчин Одиль не выделит ни одного, кто хоть немного походил бы на ее нового знакомого.
Тем более, этот человек не мог быть нормальным, ибо только безумец может совершить то, что совершил Призрак… или мсье Норманн, как он себя называл.
Мсье Норманн, спасший ее во время пожара, который устроил Призрак Оперы. То есть, он сам.
Абсурд какой-то…
Одиль не спала всю ночь.
Придя домой, она целый вечер просидела на диване в полной  прострации, не желая верить тому, что сказал мужчина. Возможно ли, чтобы ее спаситель оказался монстром, сеющим вокруг себя только зло, убивающим ни в чем не повинных людей?! Нет, нет и нет, это невозможно! Конечно же, Норманн просто пошутил, чтобы увидеть ее реакцию. Этот человек обладает своеобразным чувством юмора и вполне может отпустить подобную шутку.
Одиль пожала плечами: но если Норманн не совершал всех этих страшных злодеяний, зачем в них признался? Неужели только для того, чтобы отпугнуть Одиль? Он с самого начала относился к ней враждебно, сторонился, не доверял. Наверное, ему было неприятно общение с ней, вот он и придумал средство, как избавится от такой настойчивой… поклонницы.
Одиль поправила подушку и откинула с лица волосы: конечно, от просто пугал, а в душе смеялся над доверчивой девчонкой, поверившей страшной сказке.
Девушка вдохнула полной грудью прохладный воздух спальни и облегченно рассмеялась.
- Сожалею, мсье Норманн, но ваши действия не достигли цели. Я не поверила ни единому слову. Сегодня же поеду и скажу вам об этом лично.
Позвонив служанке, Одиль попросила помочь ей одеться.
- После завтрака я еду по делам, так что с обедом можете не торопиться.
- Да, мадмуазель.
- Вернусь ближе к вечеру, но огонь в камине поддерживайте весь день.
- Конечно, мадмуазель.
Служанка уложила ей волосы и пошла накрывать на стол, а Одиль задержалась возле зеркала, критически разглядывая свое отражение. Бессонная ночь не прошла бесследно: лицо было  бледным, а под глазами залегли темные тени. Что подумает Норманн, когда увидит ее такой? Что она всю ночь проплакала в подушку? Или не сомкнула глаз, развлекаясь на балу?
Ни того, ни другого не хотелось.
Подумав немного, она решила прибегнуть к помощи румян и белил, чтобы скрыть последствия ночных переживаний.
Одиль открыла баночку с белилами и стала аккуратно наносить их на щеки. За белилами последовали румяна, и вскоре лицо Одиль преобразилось. Правда, теперь оно выглядело несколько старше и казалось более вызывающим, зато было крыто все, что следовало скрыть.
Поглядев на себя в зеркало последний раз и оставшись довольной тем, что  увидела, девушка улыбнулась своему отражению.
- Вот и все. Мсье Норманн, вы и опытный обманщик, но на этот раз просчитались. Можете говорить что угодно, можете кричать и корчить страшные ро…
Она замерла на полуслове  и машинально провела рукой по своей гладкой, нарумяненной щеке. В памяти вдруг возник другой образ: страшное, нечеловеческое лицо, увиденное в кабинете хирурга: безликая маска, более присущая призраку, нежели живому человеку.
Беседуя при первой встрече с Одиль, мсье Марти упомянул, что пациент поступил в больницу со страшными ожогами тела. Наиболее сильно пострадало лицо, особенно правая часть, которая была обожжена раньше…
Девушка вздрогнула: помнится, дядя Моншармен рассказывал, что у Призрака Оперы тоже было изуродовано лицо, и он носил маску, закрывающую всю правую сторону.
Помада выпала из внезапно ослабевших пальцев девушки.
- Не может быть… это совпадение… простое совпадение…
Сердце цеплялось за эту отговорку, как утопающий цепляется за соломинку, но трезвый разум твердил другое: «не следует уподобляться страусу, прячущему голову в песок. Ты знаешь, кто этот человек на самом деле, и должна принять решение».
Одиль прижала ладони к гудящим вискам.
- Какое решение?! Я не знаю, что мне делать!
«То, что подсказывает здравый смысл. Ты должна отказаться от этого человека, проклясть его и навсегда забыть».
- Но он спас мне жизнь!
«И при этом загубил множество других».
- Он вытащил меня из огня, рискуя собой, и даже вернул саквояж с деньгами.
«Возможно, это была случайность. Он ведь тоже потерял сознание и был отправлен в больницу. А саквояж могла вложить в твои руки сестра милосердия, решив, что раз мужчина вытащил из огня тебя, то и вещь, за которой он вернулся в горящее здание, тоже принадлежит тебе».
Одиль замерла: значит, Норманн возвращался в здание за саквояжем? Или она придумала это сама? Когда она была в больнице, мужчина всячески уводил ее от разговора о пожаре, явно не желая отвечать на вопросы.
Девушка закусила губу.
Если на минуту допустить (только на минуту!), что Норманн и Призрак Оперы – один и тот же человек, вырисовывается довольно интересная картина: Призрак знал, где хранятся у директоров театра деньги, и решил ими завладеть. Чтобы этого добиться, он устроил в театре переполох, сорвал с потолка люстру и учинил пожар, а сам, воспользовавшись паникой, пробрался в кабинет директоров, где увидел распахнутый сейф и лежащую без чувств Одиль. По логике вещей, он должен был забрать саквояж и уйти, оставив Одиль так, где она была.
Но он взял ее с собой. Почему?
Девушка вздохнула: как говорят юристы, в силу вновь открывшихся обстоятельств она не верила в сердобольность Призрака, зато верила в то, что все его действия подчинены холодному расчету. Значит, ему было выгодно взять с собой девушку.
А так как теперь ясно, что главной целью Призрака являлся саквояж, Одиль, скорей всего, была дополнением к нему, - наверное, вцепилась в него руками так крепко, что Призрак не смог оторвать их друг от друга. Перекладывать деньги в другую емкость не было времени, вот мужчине и пришлось тащить не только вожделенный саквояж, но и то, что к нему прицепилось. То есть, Одиль.
- Мадмуазель, завтрак готов. Изволите кушать?
Слова служанки оторвали от невеселых мыслей.
- Да, спасибо…
- Попросить консьержа вызвать для вас фиакр?
- Фиакр? – Девушка стряхнула с себя остатки оцепенения. – Нет, Люси. Я передумала. Я туда не поеду.  Никогда…

Эрик пребывал в странном состоянии. Это было нечто среднее между временем и безвременьем. Его невозможно было охватить разумом, еще труднее выразить словами.
Эрику казалось, что жизнь остановилась, замерла на одном месте и не движется ни назад, ни вперед. Он барахтался в этой желеобразной, неподвижной массе, не имея ни сил, ни желания  оттуда выбираться. Ему вдруг стало все равно, жить или умереть, выздороветь или остаться больным и увечным до конца дней…
Услышав страшное признание, Одиль Пуатье в первый момент замерла, глядя на Эрика во все глаза и даже приоткрыв рот.
- Вы – Призрак? – Она покачала головой. – Нет, не может быть.
- Почему?
- Потому что…потому что он – олицетворение зла. А вы – нет.
- Вы же ничего обо мне не знаете, мадмуазель!
- Знаю. – Девушка поднялась с табурета, и теперь они стояли лицом к лицу, разделенный всего двумя шагами, - высокий, широкоплечий мужчина с забинтованным лицом, и хрупкая девушка с испуганными зелеными глазами. -  Вы – человек, спасший мне жизнь. Вы не можете быть монстром.
- Ха-ха-ха! – Мужчина нарочито громко рассмеялся. – Как вы чисты и наивны, мадмуазель! Возможно, это делает честь вашему воспитанию, но не вашему уму. Я и есть тот монстр, который разрушил Опера Популер, и сделал бы это снова, если б представилась возможность.
Одиль Пуатье прижала руки к груди. Теперь ее глаза стали темными и подозрительно блестящими.
- Но если так… зачем вы это сделали?!
- Затем, что мне все надоело, черт возьми! Этот театр, эти дурацкие представления, идиоты-директора и глупая, самодовольная публика. Я хотел избавиться от них, и избавился! – Эрик развел руки в стороны и отвесил растерянной девушке издевательский, нарочито галантный поклон. – Ну как, я вам все еще нравлюсь, мадмуазель?
Одиль Пуатье попятилась.
- Вы все врете. Вы совсем другой. – Она прижала руки к горлу, словно задыхалась в атмосфере его лжи. – Но если хотели таким способом оттолкнуть меня, считайте, что вам это удалось!
В следующее мгновение она была в конце коридора, маленькая, стройная, обиженная, но не побежденная.
А потом ее не стало.
Совсем…
Едва Одиль Пуатье ушла, к нему подлетел перепуганный Эмиль Бедье.
- Эй, что случилось? Чего ты так орал? 
Эрик закрыл глаза.
  - Я не орал. Просто повысил голос.
- Хорошенькое «повысил»! Рявкнул так, что бедная девушка испугалась!
- Надеюсь, так оно и есть.
Эмиль выругался.
- Черт! Опять за свое?! И что это за вопли о Призраке? При чем тут он?
- Не при чем. – Эрик стиснул зубы: об этом-то уж он ни за что не скажет соседу. Не хватало еще, чтоб от него отказался Эмиль Бедье. – Просто к слову пришлось.
- Говоришь, к слову пришлось? – Бедье подъехал совсем близко и остановился прямо перед мужчиной. – Чего ты добиваешься, Норманн? Хочешь сделать из девчонки такую же неврастеничку, как сам?
- Я не неврастеник.
- А это с какой стороны посмотреть. – Бедье отъехал к стене, словно действительно хотел разглядеть мужчину со всех сторон. – По-моему, у тебя нелады с головой.
- Ерунда.
- Нет, не ерунда. Ты живешь на свете только благодаря ей.
- Это она живет благодаря мне.
- Ах да, - Бедье кивнул, – но ты делаешь все для того, чтобы свести ее в могилу. А заодно и себя.
- Что за чушь!
- Не чушь, а объектная реальность.
- Объективная.
- Нехай объективная. – Эмиль Бедье покачал головой. – Вы -  как два сапога, составляющие пару. Но почему-то считаете, что раз один правый, а другой левый, вы никогда не поймете друг друга и не сможете быть вместе.
- Так и есть. 
- Брехня! – Бедье рубанул рукой воздух. – Брехня и чушь собачья. Завтра же скажу девочке, что ты от нее без ума, и соединю ваши руки. Кстати, одно колечко уже есть, дело лишь за вторым.
Эрик криво усмехнулся. Сосед говорил глупости, но они отвлекали от проблем, и даже желеобразная масса вокруг Эрика, казалось, стала менее вязкой.   
- Не обольщайся. Завтра она не придет.
- А это мы еще посмотрим.
На сей раз Эрик оказался прав: Одиль Пуатье не пришла ни завтра, ни послезавтра, ни в последующие дни. И он понял, что выиграл решающий раунд.
Но победа его почему-то не радовала.

Проникнуть в больницу оказалось до смешного легко. Двери приюта Пресвятой девы Марии не запирались ни днем, ни ночью, предлагая помощь и приют всяк сюда вошедшему.
Неслышно пройдя в своих новых ботинках по многочисленным коридорам и не разу не сбившись, - память у него была отменная, - ОН наконец свернул в последний. Там было тихо и сумрачно, - как обычно, санитар увернул на ночь газовые светильники. Это было весьма кстати.
Кровать негодяя стояла в дальнем конце. ОН крадучись миновал разделявшее их расстояние и подошел к своей жертве.
Мужчина с забинтованным лицом спокойно спал; его грудь мерно подымалась и опускалась от дыхания.
Пришедший мрачно усмехнулся: ничего, скоро мерзавец навеки перестанешь дышать и отправится в ад, где ему давно уже уготовано место.
Достать из кармана веревку было делом одной минуты, петля была сделана заранее. Надо только накинуть ее на шею жертвы, потуже затянуть, - и все будет кончено…

Эрик проснулся оттого, что стал задыхаться. Тяжелая масса навалилась сверху, не давая подняться; в то же время горло  сдавливало что-то тонкое, но очень крепкое, - по всей видимости,  бельевая веревка или шнур от портьеры.
Почему-то вспомнилась сиделка Омели со следами на руках от веревок. Вспомнилась и тут же забылась…
  Эрик попытался столкнуть с себя нападающего, но оказалось, что  руки и ноги привязаны к кровати.
- Черт!
Из груди мужчины вырвался полузадушенный хрип, жилы на шее вздулись от напряжения, а веревка затягивалась все туже. 
Над ухом послышалось шумное дыхание убийцы и его жаркий шепот.
- Сейчас ты умрешь, подонок! Умрешь, умрешь!
- Нет… - Эрик выдавил из себя это слово вместе с последним дыханием, с холодной досадой понимая, что это, наверное, в самом деле конец. – Я не умру…
- Ты уже умер! Ты давно покойник!
Теперь убийца не шептал, а кричал, и Эрик узнал его голос: это был… Реми Ландо, секретарь директоров Опера Популер!
Видимо, его крик разбудил спавшего неподалеку Эмиля Бедье.
- Эй, что тут происходит?! – В мгновение ока Бедье оценил обстановку и оказался  рядом. Он схватил убийцу сзади за пальто и дернул к себе. – Кончай баловать, парень, не то отведаешь моего кулака!
Реми Ландо, не ожидавший нападения с тыла, на мгновение отвернулся от своей жертвы; это дало возможность Эрику высвободить пальцы из удавки и схватить убийцу за руку, стягивающую веревку. Раздался хруст, потом дикий вопль, и сломанная рука Реми повисла как плеть. Дышать сразу стало легче.
Но в то же мгновение в воздухе слабо блеснуло стальное лезвие. Нож в здоровой руке Ландо сделал полукруг и слету вошел в тело лежащего мужчины.
Боль была мгновенной и оглушительной. Эрик охнул и схватился за левый бок, почувствовав под пальцами что-то мокрое и горячее. Стекленеющий взгляд отметил какое-то движение возле коляски Бедье, сражавшегося с ночным злоумышленником. 
Потом сознание заволокло чернотой, и наступило небытие…

Отредактировано Мышь (2006-02-08 01:15:34)

Сансет, пасибо, что обратила внимания на Эмиля Пуатье. Сейчас исправлю. Мы с Айрин это как-то проглядели 

А Бедье автор скорее всего не убьёт… Как же без хохла-то?
Хотя ничего пообещать не могу. Я ж не Айрин =)     

Глава 17.

Одиль хватило характера ровно на неделю. В понедельник она проснулась с твердым намереньем ехать в больницу. Не для того, чтобы возобновить отношения с Норманном, - если мужчину тяготит ее общество, Одиль не станет навязываться.
Но Норманн спас ее от неминуемой смерти. Пускай причины, побудившие его так поступить, не слишком чисты и благородны, это ни в коей мере не уменьшает ее благодарности. Одиль выполнит свое обещание – отдаст мужчине деньги. Она обещала отправить Норманна на лечение за границу и сделает это.
Погода стояла премерзкая, - приходящая служанка говорила, что в начале марта в Париже всегда так, - мокро, грязно и промозгло. Хотя Одиль всю дорогу ехала в закрытом экипаже, ноги в щегольских ботинках замерзли, а низ платья стал влажным от уличной сырости.
Попросив возницу подождать, девушка подхватила пакет с деньгами и побежала к дверям. Миновав приемный покой и кабинеты врачей, Одиль зашагала к заветному коридору. Она не знала, что скажет мужчине, когда его увидит, да это было и неважно. Достаточно поздороваться, осведомиться о здоровье…  А потом положить деньги на табурет, и уйти.
Да, повернуться и уйти…
Длинный, мрачноватый коридор, который Одиль обычно преодолевала за несколько мгновений, сегодня показался длиннее Аппиевой дороги. И чем ближе становилась цель, тем труднее давались шаги.
Наконец она миновала Эмиля Бедье, боковым зрением уловив, что возле мужчины сидит Омели Желлен-Пере. Одиль кивнула, но они не заметили, увлеченные разговором.  Вздохнув, девушка двинулась дальше.
Вот и кровать Норманна. Затаив дыхание, Одиль зажмурилась и сделала последний шаг.
- Добрый день, мсье. Рада видеть вас в добром здравии.
В ответ послышался старческий кашель и громкое кряхтение.
- И вам того же, мадам…
Одиль ойкнула и отскочила назад, в изумлении глядя на обитателя кровати.
- Вы… кто?! И что тут делаете?
Тощий седой старик с непомерно большой бородой закашлялся еще надсаднее.
- Я тут болею, милая. А ты чего пришла?
- Я не к вам, я к мсье Норманну. Где он?
- Не знаю. Я тут болею. А тебе чего надо-то?
Не ответив старику, девушка бросилась прочь. В голове пульсировала только одна мысль: куда делся Норманн?!
Ответ мог дать только Эмиль Бедье, и Одиль поспешила к нему.
- Мсье, мсье!
Мужчина оторвался от беседы с хорошенькой сиделкой и с удивлением воззрился на девушку.
- Вы, мадмуазель?
- Да, я. – Одиль перевела дыхание. – Скажите, где мсье Норманн? Почему на его месте другой человек?
Улыбка сползла с лица мужчины. Он медленно встал с кровати и сделал неуверенный шаг по направлению к девушке; сиделка Омели тоже вскочила и поддержала его за талию. Тут только Одиль заметила, что Эмиль Бедье стоит на собственных ногах, а его левое плечо забинтовано.
- Пока вас не было, мадмуазель, у нас произошли перемены.
- Я вижу. Где мсье Норманн? Неужели он выздоровел и ушел из больницы?
Бедье покачал головой.
- Увы, мадмуазель, все как раз наоборот. Ваш друг попал в такую переделку, что неизвестно, выберется ли из нее живым.
- Что, что  с ним случилось?!
Эмиль Бедье внимательно посмотрел на Одиль.
- На вас лица нет, мадмуазель. Присядьте, и я все расскажу.
Растерянная девушка села на табурет возле кровати. Эмиль Бедье вернулся на свое место, Омели примостилась рядом.
- Так вот, мадмуазель, на мсье Норманна было совершено разбойное нападение.
- Разбойное нападение?!
- Да. И вашему другу не слишком повезло. Неизвестный злоумышленник ударил его ножом в сердце.
- В сердце?! Но это же… смертельное ранение!
- Вы правы, доктор Марти выразился именно так. Как видите, мне тоже не повезло, но я хотя бы остался жив.
- Где сейчас находится мсье Норманн?
- Полагаю, у доктора Марти. Он увез Норманна с собой, и больше мы его не видели.
- Когда это случилось?
- Четыре дня назад. Или пять.
Омели медленно поднялась с табурета. Ее лицо было белым, как мел.
- Доктор Марти сегодня здесь?
- Да, конечно. – Омели вскочила тоже. – Позвольте, я провожу вас.
Они медленно двинулись по коридору.
- Эй, подождите! – Девушки обернулись. К ним ковылял на несгибающихся ногах Эмиль Бедье. – Я пойду с вами. – Он смущенно улыбнулся. – Не могу после того случая оставаться один.   
Они втроем добрались до кабинета доктора Марти. Омели побежала узнавать, свободен ли врач, и вскоре вернулась.
- У мсье Марти операция. Он освободится через четверть часа… Будете ждать, мадмуазель?
- Конечно!
- Тогда пройдите в холл, там есть кресла.
Они зашли за угол, где был крохотный уголок свободного места, должно быть, кем-то в шутку названный «холлом». Там было  маленькое окно и стояли три кресла. Усадив Одиль и Эмиля Бедье, Омели поспешила в операционную, крикнув на бегу, что ее ждут.
Некоторое время в холле стояла тишина. Одиль, оглушенная ужасным сообщением, почти что лишилась дара речи; ее сосед тоже молчал. Наконец он произнес.
- Когда доктор Марти увозил Норманна, он сказал, что шансов у него немного.
- Это было четыре дня назад! Неужели до сих пор ничего не прояснилось? Ведь вы его друг, мсье! Почему же вы так равнодушны к его судьбе?!
Эмиль Бедье насупился.
- Я не равнодушен. Омели крутится возле доктора дни и ночи, но даже она ничего не знает. Наверное, мсье Марти оказал ему помощь и перевел в другое место, чтобы не допустить повторного нападения. А нам не говорит о Норманне, чтобы мы не проболтались.
- Думаете, будет новая попытка?
- Почему бы нет? – Бедье потрогал забинтованное плечо. – Если убийца не совершил того, что задумал, он обязательно вернется, чтобы довести дело до конца.
Одиль обрела наконец способность воспринимать окружающее.
- Вы тоже ранены, мсье?
Бедье хлопнул себя по плечу и смешно наморщил нос.
- Это мелочи по сравнению с тем, что досталось Норманну. Когда доктор Марти прибежал, кровь из него хлестала, как из поросенка… то есть, не из доктора, конечно, а из Норманна.
Одиль вздрогнула, представив на миг эту картину. Жив ли мужчина? А если жив, то где он? Господи, как долго тянется время!
- Интересно, скоро освободится мсье Марти?
- Омели же сказала – через четверть часа. – Эмиль Бедье перегнулся через подлокотник  к девушке. – Мадмуазель, можно с вами поговорить?
- Конечно…вы и так говорите.
- Нет, по-секретному. У меня к вам есть одно очень серьезное дело.
- Говорите.
Бедье поерзал в кресле.
- Времени мало, так что не буду ходить вокруг да около… Мадмуазель, вам, случайно, не нужна горничная?
- Горничная?
- Да. Хорошая девушка, честная, порядочная. – Бедье поскреб подбородок. – Умеет хорошо брить… и знает медицину к тому же. 
- Умеет хорошо брить? – Помимо воли Одиль улыбнулась. – Но у меня не растет борода, а в доме нет мужчин.
- Она умеет многое другое.
Одиль проницательно посмотрела на мужчину.
- Вы говорите, случайно, не об Омели?
Эмиль Бедье вздохнул.
- О ней, бедняжке… Помогите, мадмуазель, девочка в трудном положении. Возьмите ее к себе!
- Но у меня уже есть служанка.
- Ну и что? Где одна, там и другая. – Эмиль Бедье порылся в кармане и достал смятую пачку денег. – А из этого будете платить ей жалование.
Одиль покачала головой.
- Не надо, мсье Бедье. Я достаточно обеспечена, чтобы платить прислуге сама…  Лучше скажите, что случилось с Омели.
- И рад бы, да не могу. Это не моя тайна.
- Допустим. Но вы уверены, что у девушки все так плохо?
- Хуже не бывает! Она в ужасном положении!
Одиль подумала. Омели Желлен-Пере была ей симпатична. А помочь хорошему человеку всегда приятно. Если же в будущем они не сойдутся характерами, девушка всегда может уйти.
Достав из ридикюля клочок бумаги и карандаш, Одиль нацарапала несколько слов.
- Вот мой адрес. Если Омели захочет работать у меня, пусть приходит в любой день.
Эмиль Бедье с живостью схватил бумажку и спрятал в карман.
- Спасибо, мадмуазель. Я всегда знал, что вы – самая лучшая девушка на свете. Только нашему дурню это было не втолковать.
- Вашему дурню?
- Ну да, Норманну.
- Разве… - голос девушки дрогнул, - вы говорили с ним… обо мне?
- Конечно, и подолгу. Только Норманн всегда…   
Договорить он не успел, так как в холле появился доктор Марти.
- Мадмуазель, рад вас видеть. Мне сказали, что вы здесь.
Одиль вскочила с кресла.
- Да, мсье! Скажите, что с мсье Норманном?! Я хочу узнать!
- С мсье Норманном? – Хирург нахмурился. – Хорошо, я скажу. Пройдемте в приемную.
В приемной доктор Марти усадил посетительницу в кресло перед столиком и налил в стакан воды, хотя Одиль об этом и не просила.
- Итак, мадмуазель, вы хотите знать, что случилось с мсье Норманном?
- Да, очень!
Врач вышел из-за стола и прошелся по комнате, потом неожиданно обернулся к девушке.
- Мне очень жаль, мадмуазель… но мсье Норманн умер.
- Как… умер?!
- Как все. – Марти развел руками. – Норманн получил проникающее ранение в область сердца. А наша медицина пока не всесильна.
Одиль почувствовала, как кровь отлила от ее лица.
- Он не мог… он ведь такой сильный…
- К сожалению, смерть не разделяет своих жертв на слабых и сильных, она приходит и забирает того, кто ей нужен. Мсье Норманн потерял слишком много крови и умер еще до того, как его довезли до операционного стола.
- Это…правда?
- Увы! - Доктор Марти скорбно склонил голову. – Я был бы рад уверить вас в обратном, но не могу.
- Когда… когда это произошло?
- Четыре дня назад.
- Почему же вы не сказали об этом его другу?
- Вы имеете в виду мсье Бедье? – Марти покачал головой. – Мадмуазель, где вы видели врача, говорящего пациенту о смерти?  Мы не имеем права заряжать наших больных отрицательными эмоциями, ведь они должны лечиться, а не впадать в хандру из-за сообщения о чужих смертях… Вы со мной согласны?
- Да… пожалуй. – Девушка подняла голову. – А где его… похоронили?
- Похоронили? – Доктор Марти смешался. – Право, не знаю, мадмуазель. Мое дело – врачевать живых, погребением мертвых занимаются другие. Думаю, его похоронили в одной из общих могил на городской окраине, где погребают бездомных… Мадмуазель, с вами все в порядке?
- Спасибо, не беспокойтесь. – Одиль сдерживалась из последних сил, чтобы не разрыдаться. – Убийцу, конечно, не поймали?
- Нет, к сожалению. Мсье Бедье попытался его остановить, но сам был ранен.
- Да, он говорил.
- Хорошо, что в ту ночь у меня было ночное дежурство, и я сразу оказал ему помощь.
- Мсье Бедье повезло. – Девушка встала. – Что ж, мсье Марти, спасибо за все.
Хирург распахнул двери.
- Прощайте, мадмуазель Пуатье. Сожалею, что вашему протеже не повезло. – Он вздохнул. – Что делать, жизнь состоит не только из радостей, но и из печалей.
Когда Одиль вышла на улицу, возница приплясывал возле фиакра, чтобы согреться.
- Уф, вот и вы наконец! – Он птицей взлетел на кучерскую скамью. – Куда прикажете, мадам?
- Обратно, на улицу Дарю.
Одиль села в экипаж. Облегченно откинувшись на обитую дешевым плюшем спинку, девушка устало закрыла глаза. Наконец-то она одна и может хоть немного расслабиться. Иногда бывает трудно изображать из себя этакую несгибаемую особу, которая  не ведает ни горя, ни забот, и не испугается даже конец света.
Слезы потекли из глаз сами собой, - тихие, крупные, печальные. Норманна больше нет. Одиль никогда его не увидит, не услышит голоса, не коснется его руки с длинными, нервными  пальцами…  Он больше не скажет ей «добрый день», не пригласит присесть на табурет возле койки, не улыбнется своей мрачноватой улыбкой…
Слезы лились все безутешнее, и пока добрались до места, платок у Одиль промок насквозь, хоть отжимай.     
Промерзшие лошади домчали до улицы Дарю за полчаса, возница получил щедрые чаевые и уехал, а девушка тяжело вздохнула и стала подыматься по ступеням на крыльцо.
Каково же было ее удивление, когда из-за гранитной колонны  открытой террасы к ней шагнула… Омели!
От неожиданности Одиль отступила на шаг.
- Как?! Ты уже здесь?!
- Да. Простите… - Девушка теребила в руках маленький узелок, - видимо, все свое имущество. – Вы сказали, что можно в любое время…
- Конечно, - с минуту Одиль задумчиво смотрела на свою новую горничную, потом толкнула входную дверь и первая вошла в дом, показывая дорогу девушке, - только не думала, что это произойдет так скоро.
- Извините, так получилось.
Одиль прошла по просторному вестибюлю и отперла дверь квартиры. 
- Здесь я живу. – Она обернулась к девушке. – А теперь, кажется, и ты тоже. У тебя ведь нет жилья, не так ли?
- Да…
- Что ж, заходи. – Одиль подтолкнула смущенную девушку внутрь. – Добро пожаловать в новую жизнь, мадмуазель Желлен.
Реми был в бешенстве. Он готов был грызть землю, выть волком, рычать тигром… если бы это хоть что-то изменило. Сломанная рука тупо ныло, напоминая о недавнем происшествии.
Подонок посмел сопротивляться! Он посмел поднять руку на НЕГО, благородного мстителя, ратующего за справедливое возмездие! Правда, торжество негодяя было недолгим, Реми все-таки его достал. Он до сих пор хранит нож, на лезвии которого осталась кровь подонка. По прошествии времени кровь запеклась и стала коричневой, но это лишь увеличивало ее ценность в глазах Реми.
Он усмехнулся: наконец-то справедливость восторжествовала! Наконец-то убийца его сестры наказан! В эти минуты его грызут могильные черви, и скоро от негодяя не останется не только праха, но даже воспоминания.
Реми вздохнул. Теперь, когда дело сделано, он может вернуться домой, но… Но со сломанной рукой возвращаться  нельзя. Надо подождать, когда срастутся кости, иначе матушка расстроится и будет переживать. Значит, главное сейчас – выздоровление. Надо следовать рекомендациям врача, правильно питаться и беречь руку от холода. А когда она заживет, перед Реми вновь откроется целый мир, и он сможет жить в этом мире свободно и счастливо, ибо совершил главное дело в своей жизни – отомстил подлецу.
Кстати, пока он в Париже, не худо бы заняться поисками девчонки Пуатье. Реми слышал, что директор Моншармен рвет и мечет, разыскивая сбежавшую племянницу, - видимо, она представляет для старика большой интерес. И если Реми найдет беглянку, то сможет рассчитывать на щедрое вознаграждение.
Жаль, что в прошлый раз рыбка  сорвалась с крючка. Одиль Пуатье насторожил вопрос о ссоре с дядей, и она постаралась скрыться, что, кстати, ей удалось без особого труда. Это свидетельствует о наличии у девчонки определенной сообразительности. Но Реми тоже не новичок в  розыске, недаром выследил своего врага, так что охота на Одиль Пуатье станет для него приятным развлечением.
Реми усмехнулся: когда же он поймает девчонку и передаст ее с рук на руки дядюшке, можно будет подумать всерьез  о собственном будущем.
Реми не признавался в этом никому и никогда, но его всегда привлекала набережная Орфевр. В семье отношение к полиции было весьма прохладным, родители не жаловали представителей власти, так как частенько терпели от них неприятности. Внешне Реми поддерживал их позицию, но в глубине души мечтал служить в этом департаменте, выслеживать и ловить преступников, очищая общество от всякого рода злодеев.
Главного из которых он уже нашел и уничтожил.

  Омели лежала в своей чистенькой, удобной постели и рыдала. Рыдала отчаянно и безутешно. Она оплакивала свою  несостоявшуюся любовь, свои поруганные мечты, утраченную девичью честь. Старая бабушка всегда говорила, что девушка, потерявшая честь, подобна цветку, оставшемуся без лепестков. Цветок без лепестков никому не интересен и годится разве что на корм овцам и свиньям.
Она была умная, ее бабушка, старая, но умная. Она воспитывала Омели после смерти родителей и учила только хорошему. Но когда Омели исполнилось шестнадцать, бабушка простудилась и тяжело заболела. В следующие два  месяца она понемногу восстановилась, но оказалось, что болезнь не прошла бесследно, повлияла на глаза, и бабушка стала совсем плохо видеть.
Бабушкин племянник, монах-чернец из мужского монастыря, находившегося неподалеку от деревни, уговорил настоятеля взять бабушку в обитель, чтобы та пряла для монастыря шерсть, - такой тонкой и ровной нитью не могла похвастаться ни одна пряха в округе. Бабушка умела прясть, даже закрыв глаза, поэтому могла работать вслепую.
По понятным причинам для Омели в мужском монастыре места не нашлось, поэтому  бабушкин племянник, а ее дядя (или кем он там ей приходился) снесся с матерью-настоятельницей из монастыря Святой Анны близ Руана. Там Омели прожила до последнего времени и, наверное, жила бы дальше, если б в монастыре не разразился скандал: одна из старших монахинь стала проявлять к Омели и другим девушкам-послушницам совсем не сестринские чувства, что не осталось незамеченным для окружающих.
Провинившуюся настоятельницу высекли розгами и отправили на поселение в дальний скит, а «оскверненных» девушек разослали по разным монастырям. Омели достался монастырь Пресвятой девы Марии. Служительница руанского монастыря сама привезла ее в Париж и сдала с рук на руки местной настоятельнице.
В этом монастыре Омели прожила последние полгода, а потом увидела красавца-доктора и влюбилась без памяти. Влюбилась и бросилась в свою любовь как в омут, вниз головой, позабыв про все на свете…
Потому и сидит сейчас в этой маленькой комнатке, вспоминает  своего обидчика и ревет как белуга. И нет у нее больше ни чести, ни любимого мужчины, ни надежд на лучезарное будущее… Все, что у нее осталось, - это маленькая комнатка позади кухни, узелок с одной сменой белья… и добрая хозяйка, которая, кажется, понимает ее и сочувствует, но не выносит слез.
Сегодня утром она строго отчитала Омели, застав ее плачущей в уголке гостиной за кадкой с фикусом.
- Не смей реветь! Терпеть не могу, когда плачут! В моем доме не должно быть слез!
Может быть, мадмуазель Пуатье действительно этого не любила, но сама порой  тоже плакала, правда, нечасто, - Омели знала это, потому что ночью иногда проходила мимо спальни хозяйки и слышала доносившиеся оттуда тихие всхлипывания. Наверное, у Омели Пуатье тоже был возлюбленный, который ее бросил, и девушка грустила о нем.
Но, как известно, что позволено Юпитеру, не позволено быку, и Омели старалась не показывать своей печали днем. Зато ночью она распоряжалась собственными чувствами как хотела, то есть, плакала полночи, а потом до утра уговаривала себя успокоиться.
В дверь негромко, но требовательно постучали.
- Омели, ты не спишь? Можно войти?
Девушка быстро вытерла слезы.
- Да, входите.
ОдильПуатье распахнула дверь. Она была в ночной рубашке и со свечой в руках. Поглядев на заплаканное лицо девушки, она покачала головой и вздохнула.
- Извини за поздний визит, Омели. Я зашла предупредить, что завтра утром мы уезжаем.
- Куда, мадмуазель?
- В Орлеан. У меня там дела.
- Мы поедем на дилижансе?
- Нет, на поезде. Так что, на вокзале надо быть ровно в десять.

Отвечала Айрин.

Елена
М-мм… Как меняются настроения у читателей! То хотите видеть Омели с доктором, то соединить Бедье с хозяйкой магазина. А теперь уже хотите видеть Омели с Бедье! А что же делать с доктором? Скрестить его с мадам Ламьер?

Цирилла
Я тоже больше люблю полутона. Д-р Марти не бог и не дьявол, а человек. А в человеке много чего намешано, и плохого, и хорошего. Но я к мсье Марти отношусь скорее отрицательно, чем положительно – не питаю склонность к мужчинам, питающих склонность к садизму.

Miss
Ну дык конечно, стрелять в звезду – всё равно, что стрелять по звёздам. Он ведь как Шварценеггер, - встанет, отряхнется и дальше пойдёт =))

Achse
Прода будет представлена по мере возможности =)
А насчёт Реми – в тихом омуте черти водятся. Разве вы не замечали?

Sunset
Думаете, стоит ввести в повествование элементы слэша? В общем-то я об этом не думала, но если общество настаивает, могу подумать.

Мэг
Вашей прозорливости можно позавидовать. Ждите проды =))

Mademoiselle
Я тоже ему не верю. Скользкий он тип, однако.