Угумс. Причём языком  :vay:

Не, не стоит недооценивать Эрика. Поцелуй Кристины-то он пережил… Вот и с этим справится.

Глава  12.

Наступившее утро Эрик встретил во всеоружии. Найденное во сне решение грело душу: наконец-то есть способ избавиться от прилипчивой девчонки раз и навсегда! Не будет больше бессонных ночей, не будет смятения души и тела из-за ее прикосновений…
Пришедшая в больницу девушка была приятно удивлена оказанным радушным приемом. Мужчина поздоровался первый и даже придвинул ей табурет.
- Присаживайтесь, мадмуазель Моншармен.
- Моншармен? – Удивилась девушка. – Но это дядина фамилия.
- Разве у вас не такая же?
- Нет. Дядя – родной брат мамы. Когда она вышла замуж за моего отца, ее фамилия стала Пуатье.
Эрику было глубоко безразлично, кто чьим братом был и за кого вышел замуж, но он вежливо кивнул в ответ.
- Значит, вы…
- Пуатье. Мадмуазель Одиль Пуатье.
         « Надо же, и имя есть, и фамилия. Мне бы так…»
- Очень приятно, - выдавил он из себя. 
- А как ваше имя?
Вопрос застал Эрика врасплох, хотя он предвидел, что в ответ на представление девушки придется ответить тем же. 
- Мое имя… мое имя… Норманн.
- А фамилия?
Мужчина насупился.
- У меня нет фамилии.
- Нет фамилии? Но так не бывает. У каждого человека есть фамилия.
- А у меня вот нет. – Помимо воли Эрик начал раздражаться. – Нет, и все.
- Извините. – Одиль Пуатье помолчала. – Как вы себя чувствуете?
Мужчина хмыкнул.
- Прекрасно. И погода сегодня великолепная.
Девушка рассмеялась.
- Браво, мсье, ценю ваш тонкий юмор.
- Рад услужить.
- Мсье Норманн, перед тем, как идти к вам, я посетила доктора Марти.
- Вот как? Не знал, что вы больны.
- Мы говорили о вас. Я хочу перевести вас в палату.
- Зачем?
- Коридор – не лучшее место для такого пациента, как вы.
Эрик оглядел закопченные стены и потолок коридора, ставшего за две недели почти родным.
- А по-моему, вполне приличное место. Все под рукой… и от морга недалеко.
Девушка пропустила замечание мимо ушей.
- Я осмотрела палату, она светлая и чистая. Доктор Марти не возражает против вашего переезда.
- Зато возражаю я.
- Почему?
- Потому что мне здесь нравится. Кстати, тут лежит мой приятель.
Девушка посмотрела в сторону Эмиля Бедье.
- Это тот, в коляске?
- Да.
- У него добрая улыбка. Если хотите, его переведут вместе с вами.
- Не хочу. – Эрик провел рукой по забинтованному лицу. – Мое лечение скоро закончится, долежу как-нибудь здесь… Кстати, мне пора на перевязку.
- Я знаю. Доктор Марти обещал прислать за вами сиделку.
- Зачем ждать?  Сами меня и проводите.
- Я? – Одиль Пуатье немного поколебалась, потом решительно встала. – Конечно, мсье Норманн. Помочь вам встать?
- Не надо.
Он медленно поднялся со скрипучей кровати, сунул ноги в шлепанцы. Девушка взяла его под руку, и странная пара двинулась по коридору, сопровождаемая заинтересованным взглядом Эмиля Бедье.
К счастью, на этот раз коварные прикосновения мадмуазель никак не отразились на самочувствии Эрика, - видимо, его тело реагировало на них только в лежачем состоянии.
У дверей кабинета доктора Марти они столкнулись с Омели.
- О, мсье Норманн, вы уже здесь! А я за вами.
- Спасибо, Омели, мне помогла мадмуазель Пуатье. Вы не знакомы? 
Девушки обменялись изучающими взглядами и, кажется, остались довольны увиденным.
- Можно сказать, что нет. – Омели сделал книксен. – Здравствуйте, мадмуазель. Я Омелия Желлен-Пере, сиделка при мсье Норманне и мсье Бедье.
Одиль наклонила голову.
- Одиллия Женевьев Пуатье. Я знакомая мсье Норманна. 
- Очень приятно… Мсье Норманн, заходите в кабинет.
- А мадмуазель Пуатье может зайти?
- В кабинет? – Омели замялась. – Не знаю, надо спросить у доктора.
Доктор Марти удивился неожиданной просьбе, но дал разрешение.
- Мадмуазель может присутствовать, только пусть сядет в сторонке, а мы, мсье Норманн, займемся нашими делами.     
Одиль устроилась на стуле у двери и с любопытством разглядывала кабинет доктора Марти. Она впервые была в операционной. Предыдущие встречи – первая, когда Одиль только пришла в больницу, разыскивая мужчину, и сегодняшняя, когда она просила о переводе «своего» больного в палату, - происходили в маленькой приемной, где доктор разговаривал с родственниками и знакомыми пациентов.
В кабинете все было белым: белые стены, белый потолок,  белая мебель.  Даже пол кабинета, и тот был покрашен белой краской, - видимо, для того, чтобы были видны малейшие соринки. 
Потом взгляд девушки переключился на Норманна. Мужчина сидел посреди комнаты на стуле, спиной к ней. Сиделка Омели сняла с него рубашку и принялась разматывать бинты, оголив больного до пояса. У него были широкие плечи и крепкая спина с неестественно белой ( опять белой!) кожей.
Такая кожа бывает обычно у стариков или тяжело больных, подолгу не бывающих на солнце. Еще Одиль встречала людей,  которых называли альбиносами. Они имели светлые волосы и красные глаза. Темноволосый и сероглазый Норманн к ним явно не относился, и он не был ни стар, ни тяжко болен.
Существовала еще одна категория людей – тех, кто совершил преступление и был посажен в тюрьму. Некоторые из них проводят в заключении долгие годы и со временем их кожа, лишенная солнечного света, обесцвечивается. Помнится, Одиль читала роман мсье Александра Дюма, где рассказывалось о человеке, проведшем много лет за решеткой. У того человека тоже была белая кожа.
Девушка поежилась: мужчина, спасший ей жизнь – преступник?!  Быть не может!   
Тем временем доктор Марти вымыл руки и, вытерев полотенцем, подошел к пациенту. Он сел напротив, рассматривая его раны.
- Что ж, воспаление практически исчезло, остались отдельные очаги. Еще несколько дней – и можно будет снять повязки. Омели, подайте тампоны и спирт.
Далее последовала процедура промывания ран, смазывания их лекарством и повторного бинтования.
Одиль сидела на своем стуле и ломала голову: чего, собственно, добивался Норманн, настаивая на ее присутствии в операционной?
Увы, ответа оставалось ждать недолго…
Наконец грудь больного была забинтована, и доктор Марти приступил к лицу. Теперь он действовал особенно осторожно, словно трогал сосуд из тончайшего стекла; его гибкие пальцы порхали возле лица пациента, как мотыльки, едва касаясь кожи. Наконец комок бинтов полетел в мусорную корзину.
Врач придирчиво обследовал лицо больного.
- Как мои дела, доктор?
- Очень, очень неплохо. Заживление идет весьма активно. Можно подумать, мсье Норманн, у вас внутри спрятан «перпетуум мобиле», который ускоряет регенерацию тканей. Никогда такого не видел.
- Я тоже. Позвольте посмотреть?
- Пожалуйста. - Доктор Марти протянул ему зеркало. – Только помните, что я сказал в прошлый раз.
- Да помню я, помню…
Некоторое время пациент напряженно вглядывался в зеркало, изучая свое лицо.
- Вы правы, доктор, оно почти восстановилось. – Норманн замолчал, потом неожиданно повернулся к девушке. – А вы как считаете, мадмуазель?
Бьющие в окно солнечные лучи заливали лицо мужчины резким, безжалостным светом…
Одиль вскрикнула от ужаса и вцепилась в спинку стула.
Полноте, да разве ЭТО могло быть лицом?! На нее взирало нечто, чему не было, не могло быть названия!
ЭТО состояло как бы из отдельных, не связанных между собой частей и больше напоминало лоскутное одеяло, чем человеческое лицо. Никакого намека на лоб, щеки, или нос, - только изжелто-сизая, бугристая масса, похожая на изрытую кротами вересковую пустошь, в центре которой возвышался  неуклюжий бурый валун.
И, что особенно жутко, над всем этим уродством сверкали глаза, живые, человеческие глаза, принадлежавшие… Норманну!
Человек без лица поднялся со стула и шагнул к девушке.
- Ну как, мадмуазель, я вам нравлюсь?
Одиль в ужасе отшатнулась.
- Я… нет… простите… 
Зажав рот рукой, она вскочила со стула и метнулась к двери, которая тут же захлопнулась у нее за спиной. По коридору гулко простучали каблучки, и снова наступила тишина.
Мертвая тишина...
Мужчина рухнул на стул, на котором только что сидела девушка, и скривил побелевшие губы.
- Ха-ха-ха! Видите, доктор, как все просто? Один взгляд – и  все, дело сделано!
К нему бросился врач.
- Не смейтесь! Вы не должны смеяться!
- Почему?
- Лицевые мышцы не окрепли, их нельзя напрягать. Если швы разойдутся, вся моя работа пойдет насмарку.
- Твоя работа, эскулап! Да кому она…
Договорить он не успел, получив сильный удар по шее, вроде того, каким сам недавно угомонил девушку на пожаре в Опера Популер.
Поддерживая бесчувственного пациента, чтобы тот не упал на пол, доктор Марти крикнул растерянной Омели.
- Двоих санитаров с каталкой в кабинет! Сама ко мне с бинтами! Живо!
Вдвоем они перевязали Норманну лицо – к счастью, швы не разошлись – и с помощью санитаров уложили его на каталку. Затем хирург сделал больному укол снотворного и приказал везти обратно.
- Побудьте рядом, Омели, пока не убедитесь, что этот сумасшедший заснул.

Одиль не помнила, как выбежала из больницы, как оказалась на улице. Кажется, она плакала или кричала, потому что прохожие оборачивались и с изумлением глядели вслед, но ей было все равно. Она пришла в себя через три или четыре квартала от больницы. На свежем воздухе тошнота понемногу прошла, а слезы высохли.
Старинное здание монастыря Пресвятой девы Марии скрылось за сплошной стеной снегопада, и это странным образом успокаивало, словно невидение глазами предпосылало неведенье разуму. А сейчас больше всего хотелось забыть о том, чему она только что стала свидетельницей.   
Видимо, Одиль где-то потеряла шляпку, потому что на голове ее не было, а волосы запорошил снег. На разгоряченные щеки садились, тут же тая, восхитительно холодные снежинки, но во рту было сухо, словно там развели костер, и очень хотелось пить.
На другой стороне улицы маячила вывеска кафе, и девушка поспешила туда. Заказав стакан лимонада, она села за столик в углу и закрыла глаза, заново переживая ужас увиденного. Мыслей как таковых не было, - они еще не вышли из состояния ступора, - но ощущения остались.
Ощущение страха и нереальности. Ощущение боли и чужого страдания.
Одиль всегда сочувствовала бедам других людей и делала это искренне, потому что была доброй и отзывчивой девушкой. Но на этот раз страдание не было чужим. Она столкнулась с болью близкого ей человека и восприняла как свою собственную.
Странно, но сегодня она поняла, что этот угрюмый, неприветливый мужчина по имени Норманн ей небезразличен. Не в тот миг, когда он вытаскивал ее из пожара, не когда она разъезжала в поисках по больницам, а сейчас. В то мгновение, когда он отложил зеркало и  обратил к ней обожженное огнем и отчаянием лицо…
Одиль вдруг представила себя на месте Норманна и содрогнулась. Что должен испытывать нормальный, здоровый мужчина, по воле судьбы превратившийся в такого… такого…
Монстра? Урода? Чудовища?
Более подходящих названий не приходило на ум; наверное, их просто не существовало в природе.
Но главное, что мучило Одиль, было сознание: не приди мужчина ей на помощь, он остался бы здоров.
Одиль с удивлением поглядела на свой стакан, почему-то пустой: она и не заметила, как выпила лимонад. Подозвав официанта, девушка повторила заказ.
Да, она одна во всем виновата и должна искупить вину.
Но как? И чем?
К сожалению, Одиль не в силах вернуть мужчине его внешность, заживить его ужасные раны, зато в состоянии помочь другим.
Пусть деньги не вернут Норманну былой привлекательности, зато он сможет поехать за границу, например, в Англию, где работают хирурги, практикующие в области лицевой хирургии.
Доктор Марти хороший врач, но он слишком молод и неопытен. Конечно, он сделал все что мог, но…
Но результат, как говорится, налицо.
Точнее, на лице… Теперь Норманн будет вынужден сторониться людей, выходить на улицу по вечерам, когда стемнеет, пряча свое уродство под маской.
Девушка вздохнула: дядя рассказывал о Призраке, обитавшем в подвалах Опера Популер. Его никто не видел, но поговаривали, что у него тоже изуродовано лицо и он носит маску. Может, тоже пострадал, спасая кого-то?
Одиль покачала головой: нет, это  исключено. Призрак Оперы не способен на благородные поступки. Он шантажировал директора театра мсье Лефевра, а потом дядю Моншармена и его компаньона, что уничтожит Оперу, если ему не станут платить дань.
Он терроризировал оперную примадонну Карлотту, принуждая певицу отдать свои лучшие партии другой исполнительнице, в которой принимал участие.
Дебютантка Кристина Дайе имела неплохой голос, хотя до карлоттиного ей было далеко, и неплохо смотрелась на сцене. Но у нее не было шарма Карлотты, умения подать себя публике, не было ее замечательной колоратуры. Единственное, в чем Кристина имела неоспоримое преимущество, была молодость. Ее хорошенькое личико импонировало театральным завсегдатаям, и девушка зачастую срывала овации.
А также она была протеже Призрака Оперы. 
И тут в голову Одиль пришла новая мысль: что, если в самом деле виновником пожара был Призрак?
Помнится, об этом писали газеты; об этом судачили люди, собравшиеся возле сгоревшей Оперы на другой день после пожара. Дядя тоже говорил, что пожарные, разбиравшие то немногое, что осталось от Опера Популер, обратили внимание на цепь, удерживавшую люстру под потолком зрительного зала на нужном уровне. Оказывается, Призрак ослабил натяжение, дав люстре опуститься так низко, что она цепью прорезала перекрытия зала и упала на сцену, лишь по счастливой случайности не задев никого из зрителей. Падение люстры повлекло за собой значительные разрушения здания. 
Возможно, Призраку показалось этого мало, и чтобы усилить эффект, он поджег Оперу. Тогда выходит, что он и есть главный  виновник того, что случилось с Норманном и другими людьми. 
Девушка прижала руки к пылающим щекам.
- Призрак Оперы, ты не человек, ты – чудовище! Я тебя проклинаю! 

Пробуждение было не самым приятным. Непонятная боль в шее и ломота во всем теле доказывали, что он все еще жив.
Непонятно только, зачем.
         Эрик оторвал голову от подушки и огляделся. Увернутые на ночь газовые светильники едва горели. Мужчина перевел взгляд на темное окно: судя по всему, наступила ночь. Значит, он проспал весь день и весь вечер.
Есть не хотелось, зато мучила сильная жажда. Пошарив на табуретке, он нащупал кружку с остывшим чаем и жадно выпил, обливая бинты на груди. 
- Вот черт! – Эрик приподнялся на локте, оглядывая коридор. – Эй, кто-нибудь! Сейчас что? Утро или вечер?
Неподалеку громко всхрапнули и протяжно, со всхлипом, зевнули.
- Сейчас ночь, придурок, - отозвался голос Эмиля Бедье. – Так что, не ори и спи дальше.
- А если я не хочу?
- Тогда лежи и считай слонов. А другим спать не мешай.
- Ладно, не буду.
- Вот и молодец.
Бедье повернулся на другой бок и снова захрапел, а Эрик остался наедине со своими мыслями.
… Когда доктор Марти подал зеркало, Эрик ожидал увидеть ту же картину, что и в прошлый раз, но ошибся: отражение в зеркале коренным образом изменилось. Покрывавшая лицо опухоль за двое суток спала, рассосалась, изменив цвет и прежние очертания. Вместо безобразных багровых подушек на лице остались лишь желто-бурые бугорки меньшего размера и приглушенной цветовой гаммы.
Но что больше всего потрясло Эрика, - это очертания его правой щеки, изуродованной много лет назад: привычные глазу рубцы и желваки разгладились, исчезли, словно срезанные острой бритвой. Теперь правая сторона лица стала почти такой же ровной, как левая!
В первый момент мужчина не поверил своим глазам, а когда посмотрел еще раз и убедился, что не спит, то ощутил такую радость, словно стал обладателем несметных сокровищ: доктор Марти добился невозможного! Он сделал из Эрика НОРМАЛЬНОГО человека!
Но в следующий момент радость сменилась досадой: если его лицо обрело нормальный вид, - ну, почти нормальный, -  девчонка может не испугаться, и великолепный замысел Эрика сорвется.
Замысел не сорвался. Одиль Пуатье увидела его лицо и покинула операционную в совершенной прострации.
Да, он исполнил задуманное, показался девчонке, испугав бедняжку так, что та чуть не отдала богу  душу.
В памяти вновь возникло бледное лицо девушки: дрожащие губы, силящиеся сдержать испуганный крик;  потемневшие, расширенные от ужаса глаза,  в которых,  как в маленьких зеркалах, отражался он, во всей своей неземной красоте.
Что ж, Эрик может быть доволен: цель достигнута, девчонка напугана и больше не придет. 
Но был ли он этим доволен?
Наверное, был, но к чувству удовлетворения примешивалась растерянность:  да, девушка могла испугаться, но не до такой же степени! Ведь лицо, которое Эрик «носит» сейчас, во сто крат лучше того, прежнего.
Однако Одиль Пуатье привело в ужас даже оно. Должно быть, до сих пор ее окружали писаные красавцы и красавицы,  она привыкла к ним и не представляла, что некоторые люди могут выглядеть иначе. Мадмуазель не встречала людей с обожженными лицами, не знала, как они выглядят, поэтому не была готова к их… восприятию.
Эрик с горечью усмехнулся: что ж, не готова так не готова. В конце концов, цель достигнута: Одиль Пуатье поняла, что он – герой не ее романа, и больше сюда не придет.

Отвечает Айрин.
Осмелюсь воспринять это как комплимент. Но из человеколюбия не стану доводить вас до ломки. Прода сударыня!
_____________________________________

Глава 13.

Когда Эрик вновь проснулся, за окном светило солнце. Он прислушался к себе и с удовлетворением отметил, что голова больше не болит, а шею не оттягивает камень по имени Одиль Пуатье. Он избавился от девчонки и очень рад этому.
Рад?
Эрик стиснул зубы: должен быть рад. Просто обязан.
- Мсье Норманн, доброе утро! – Над ним склонилась Омели в белой больничной наколке. – Как вы себя чувствуете?
- Хорошо. – Он вгляделся в бледное личико сиделки. – А вы, кажется, не очень.
- Нет, нет, - девушка  испуганно поправила на лбу волосы, и Эрик увидел под ними синяк, - у меня все в порядке.
Омели явно говорила неправду.
Не желая расспрашивать, - в сущности, это не его дело, - Эрик встал с кровати, которую сиделка тут же стала перестилать, а сам пошел мыться. Проходя мимо койки соседа, он замедлил шаги, увидев, чем тот занимается: выпростав ногу из-под одеяла, Бедье пытался согнуть ее в колене. У него не получалось; мужчина пыхтел, сопел и отдувался, но продолжал попытки.
- Привет соседям. Что ты тут изображаешь?
Эмиль Бедье благодарно поглядел на него и выпустил воздух из надутых щек.
- Уф… кто  как, а я бы назвал это вычерпыванием моря при помощи сита.
- Тогда зачем занимаешься?
Бедье подтянулся на руках и ловко пересел в кресло.
- Доктор Марти велел. Сказал, что если ногам не давать нагрузку, они атро… отру… в общем, отрубятся.
- Атрофируются?
- Ну да. Вот я и занимаюсь.  Ты-то как, Норманн?
- Нормально.
- Рад за тебя. – Бедье наклонился в своем кресле, пытаясь достать руками до ступней. – Ладно, иди куда шел, после поговорим. А я еще покувыркаюсь.
Когда Эрик вернулся, сиделка уже ушла, а на столе (то есть, на табурете) его ждал завтрак. Съев безвкусную перловую кашу и запив ее странным напитком без цвета и запаха, он отнес их с  Бедье посуду на тумбочку в начале коридора, откуда ее забирали кухонные работницы. 
Когда он вернулся, сосед все еще истязал себя гимнастикой.
- Фу, закончил! – Бедье развернул кресло и подъехал к нему. Его лицо лоснилось от пота. – Ну и работка, доложу я тебе! Лучше бы сотню ведер с углем перетаскал.   
- Всему свое время.
- Доктор Марти то же говорит. Знаешь, у меня появилась чувствительность до колен.
- Ниже?
- Выше! Понимаешь, что это значит?
Эрик подумал.
- Пожалуй.
- Доктор Марти сказал, что скоро все придет в норму, и сверху, и снизу.
- Поздравляю. – Эрик улегся на кровать поверх одеяла, закинув руки за голову.
Эмиль Бедье заглянул ему в лицо.
- Э, парень, что-то не так?
- С чего ты взял?
- Вижу, не слепой. Снова поссорились?
- Вроде того.
- Ничего, придет – и помиритесь.
Эрик вдруг почувствовал себя усталым, словно это он, а не Бедье истязал себя целое утро изнурительной гимнастикой.
- Она больше не придет.
- Ну да, - сосед кивнул, - как не пришла вчера и позавчера.
- Теперь точно не придет.
Если у Эмиля Бедье и было что возразить, он не стал этого делать, махнув рукой на приятеля.
- Что ж, не придет, и не надо. Между прочим, вчера к нам тут кое-кто наведывался.
Эрик насторожился.
- Жандармы?
- Шут знает. Парень какой-то. На жандарма вроде не похож, одет в цивильное.
- А я почему не видел?
- Ты ж спал, как тот сурок, пушкой не разбудишь.
- Спал… да. Что ему было нужно?
- От тебя – ничего. Он дядюшку своего искал, тот тоже на пожаре обгорел.
- Значит, не ко мне. У меня родственников нет.
- Он так и понял. Покрутился тут немножко и убрался восвояси. – Эмиль Бедье помолчал. – Что с тобой вчера случилось?
Эрик отвернулся.
- Не помню…
Эмиль Бедье воззрился на него с удивлением, но, поглядев на мужчину, пожал плечами.
- Бывает. Я тоже, слышь, однажды нагрузился, просыпаюсь – ничего не помню. А ведь накануне…
Бедье пустился в воспоминания, но Эрик его не слушал, думая о своем.
Судя по положению солнца за окном, время близилось к полудню, а девушки не было, хотя обычно она приходила раньше.  Значит, горькое лекарство подействовало, мадмуазель Одиль Пуатье сочла невозможным дальнейшие отношения с уродом по имени Норманн  и больше не появится.               
Что ж, это ее право, и обижаться на девушку за вчерашнее не стоит. В конце концов, Эрик сам подвел ее к этому.
Если смотреть на вещи объективно, ничего плохого Одиль Пуатье не сделала,- напротив, хотела помочь. Другой вопрос, нужна ли эта помощь Эрику. Конечно, он не отказался бы от кругленькой суммы, но не жаждал повторения стрижки ногтей и тому подобных процедур.
Обидно, что девушка ужаснулась, увидев его лицо.  После потрясающей работы доктора Марти она не должна была так испугаться, ведь хирург совершил настоящее чудо!
Но Одиль Пуатье этого не знала. К тому же, она не видела, что представлял собой Эрик до операции, и не могла сравнить.
Значит, другие люди будут реагировать точно так же, в их глазах он останется тем же отвратительным уродом, что и прежде…
Сколько Эрик себя помнил, он всегда был один. Он сторонился людей в цирке, видевших в нем балаганного уродца; сторонился случайных попутчиков, когда после бегства из цирка путешествовал по белу свету. Бродячая цирковая жизнь привила любовь к перемене мест, и Эрик кочевал из города в город, из страны в страну. За десять лет он объездил и обошел пешком почти всю Европу, побывав даже в дикой, малоисследованной России. Но везде чувствовал себя отщепенцем, изгоем, которого презирают окружающие.
Потом он вернулся во Францию, в Опера Популер, увидел Кристину и полюбил навсегда. Он поселился в подвалах театра, потому что там не было никого, кроме него, и наконец почувствовал, что обрел свой дом. Это было единственное место, где он мог расслабиться, быть самим собой, не играя навязанную людьми роль монстра. Он был счастлив, обучая Кристину петь, радовался ее успехам. Эти чувства заглушали многолетнюю боль, смиряли его с осознанием собственной неполноценности.
Потому что Кристина никогда над ним не смеялась.
Потому что она никогда его не видела…
Но в последнее время все изменилось.
Одиль Пуатье, доктор Марти, монашка Омели. И, наконец, болтун-весельчак Эмиль Бедье…
Они такие разные. Но они приняли Эрика.
Допустим, с мадмуазель Пуатье вышла промашка. Она увидела его небесный лик и не вынесла потрясения.
Но доктор Марти? Ведь он знает, что представляет из себя его пациент, однако относится без отвращения.
А скромница Омели, с вечно опущенными долу глазами? Она ухаживала за Эриком с первого дня, видела его лицо много раз, но продолжает ухаживать с прежним вниманием и заботой.
Что до Эмиля Бедье, то тут сомнений почти не было: когда сосед увидит Эрика без бинтов, он просто отпустит в его адрес какую-нибудь соленую шуточку, а потом предложит выпить пивка и поболтать о женщинах. 

Одиль Пуатье не пришла ни на второй, ни на третий  день, и Эрик понял, что победил. Но, как ни странно, ожидаемого облегчения не наступало. Мало того, Эрик чувствовал, что начинает впадать в меланхолию. Не потому, что скучал по девушке, а потому, что с ее уходом ушла надежда.
Надежда на новую жизнь.
И дело тут не в деньгах, - то есть, не только в них. Где-то в глубине души Эрика теплилась мечта, что и он может быть нужен кому-то. Нужен сам по себе, такой, какой есть, с трудной, не сложившейся судьбой и некрасивым, обожженным лицом.
Порой Эрику казалось, что Одиль Пуатье чувствует к нему интерес, - естественный интерес и любопытство, которые один человек может испытывать к другому. Что скрывать, хоть Эрик и делал вид, что недоволен посещениями девушки, ее внимание ему льстило. Он был готов с ней спорить, вступать в перепалку, даже выслушивать глупые назидания. В такие моменты он чувствовал себя человеком, с которым кому-то интересно общаться.
Но девушка ушла, и мечты разбились на мелкие осколки, как разбивается упавшая на пол чашка, а у Эрика началась Великая Хандра.
Добродушный Эмиль Бедье не отходил от него с утра до вечера, отлучаясь лишь, когда его посещала мадам Ламьер.
Женщина по-прежнему приходила к своему «подпольному» квартиранту, но с каждым днем ее визиты становились все короче. Как-то после ухода женщины Бедье подъехал к Эрику и потряс увесистой пачкой купюр.
- Живем, дружище! Теперь мы с тобой – покорители мира! 
- В чем дело? Ты выиграл в лотерею?
- Моя лотерея – Марго Ламьер. Вот, выделила на поправку здоровья. – Бедье хлопнул деньгами по колену. – Ох, и погуляем же мы с тобой! 
Эрик пожал плечами.
- Тебе дали – ты и гуляй. А мне веселиться не из-за чего.
- Как бы не так! – Эмиль Бедье развязал ленточку, и денежный дождь хлынул на кровать Эрика. – Во-первых, мы с тобой завтра напьемся, во-вторых, накупим шмотья и принарядимся с головы до ног.
- С какой радости?
- С такой, что у Марго завтра именины, и она хочет, чтобы мы выпили за ее здоровье. – Бедье хохотнул. – А мы выпьем и за свое. Ты какое вино любишь?
- Допустим, шардоне.
- Правда? А я больше перье уважаю. Ладно, завтра закажем Омели, пусть принесет того и другого. – Бедье начал было собирать деньги с кровати, но вдруг замер, осененный новой идеей. – Слушай, что я придумал!
- Что?
- Ты говорил, тебе негде жить?
- Ну, говорил.
- Так вот, проблема решена: я беру тебя к себе.
Эрик подумал, что ослышался.
- Что ты сказал?!
- Что слышал. - Эмиль Бедье сунул деньги в карман. – В моем подвале тепло и уютно, и хватит места  на пятерых. Думаю, Марго не станет возражать.
Эрик от удивления даже открыл глаза: то, что говорил Бедье, не укладывалось ни в какие рамки. До сих пор Эрику никто не протягивал руки, не предлагал помощи. Правда, тогда он был обыкновенным уродом, которого сторонились люди, или выступал в роли Призрака, который сам всех сторонился.   
- Эй, заснул, что ли? – Сосед не слишком вежливо пихнул Эрика в бок. – Как мое предложение?
- Какое?
- Вот те раз, забыл? Я про подвальчик. Пойдешь в компаньоны?
- Не знаю. Подумаю.
- Ну, думай, думай. Кстати, я тут с нашей Омели пошептался. Обещала утречком сбегать куда надо и принести кой-чего покушать. – Бедье подмигнул. – Согласно составленному списку.
- Составленному кем?
- Мной, конечно. Говорю же: завтра у Марго именины. Вот мы и отметим. Поближе к вечеру, когда доктора разойдутся.

План был исполнен в точности. Чуть свет малышка Омели притащила приятелям целый мешок деликатесов. Где она купила их в такую рань, оставалось загадкой. Получив от неунывающего Эмиля Бедье в знак благодарности звучный поцелуй в щечку, девушка зарделась как маков цвет и поспешила покинуть их коридор.
- Хорошая девочка, - Бедье порылся в мешке, выудив оттуда бутылку. – Гляди-ка, мускатель! А шардоне нет, и моего перье тоже.
- Ничего, переживешь. Скажи спасибо, что вообще принесла.
- А я и сказал, прямо в румяную щечку. – Бедье прищелкнул языком. – Чудесная девушка. Эх, скинуть бы годков десять, мы бы с ней так поладили!
- Утри слюни, приятель. Она уже нашла своего Ромео.
- Ты про нашего доктора?
- Про кого же еще?
Эмиль Бедье задумчиво покачал головой.
- Нет, там что-то не так. Видал, какая она теперь ходит?
- Какая?
- Расстроенная. Доктор Марти, конечно, отличный врач. Но как человек – настоящий сухарь.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю. Это написано у него на физиономии. Малютке Омели  с ним совсем не сладко. А синяк? Ты видел ее синяк?
- Видел.
- Мне она сказала, что поскользнулась на лестнице.
- Может, так и есть.
- Конечно, только у этой лестницы имеется и другое имя: Этьен Марти. Омели поскользнулась на нем.
- Думаешь, он ее бьет?
- Не думаю – уверен. Бедная девочка покинула монастырь и теперь целиком в его власти. – Бедье помолчал. – Жаль, что мы не можем ей помочь.
Эрик пожал плечами.
- Если то, что ты сказал, правда, ей можно посочувствовать. Но, надеюсь, это лишь твои предположения.
До вечера время тянулось невыносимо медленно. Эмиль Бедье каждый час заглядывал под кровать, проверяя, на месте ли его сокровище. Наконец за окнами начало смеркаться. Дождавшись ухода врачей, Эмиль Бедье вытащил припрятанный мешок с закусками,  и приятели занялись устройством банкета. Для удобства Эрик пересел на кровать приятеля, освободив второй табурет, и праздничный стол был готов. Эмиль Бедье ловко откупорил бутылку с вином и разлил янтарный напиток по кружкам.
- Первый тост за нашу благодетельницу, мадам Ламьер. Она упекла меня сюда, зато теперь заботится как мать родная. – Мужчина подмигнул. – Что доказывает сегодняшний фуршет… Виват, Марго!
Они выпили и закусили копченой осетриной, потом налили по второй. Бедье поднял палец.
- Теперь выпьем за здоровье. За твое, а главное – за мое. Когда я выздоровлю  и заключу Марго в свои объятия… - Мужчина вдруг запнулся и, раскрыв рот, уставился в конец коридора. – Эй! А это что за явление Христа народу?
Повинуясь взгляду мужчины, Эрик оглянулся. И ахнул: по коридору к ним торопливо шла… Одиль Пуатье!
Оба приятеля с изумлением наблюдали за приближающейся девушкой. Наконец она поравнялась с их «банкетным залом».
- Здравствуйте, господа. – Она скользнула взглядом по их фуршету. – Простите, но я должна поговорить с мсье Норманном.
- О, пожалуйста, - Эмиль Бедье лучезарно улыбнулся девушке. – Я как раз собирался ненадолго отъехать. А вы тут поболтайте.
Одиль Пуатье покачала головой.
- Спасибо, мсье, но это лишнее. Мы уйдем сами. – Она повернулась к Эрику. – Пожалуйста, мсье Норманн!
- Не вижу необходимости. – Но, встретив просительный взгляд девушки, Эрик нехотя поднялся из-за «стола», - что ж, идемте.
- Эй, вы там не очень долго!  - Крикнул вслед Эмиль Бедье, - мне одному скучно!
Эрик не оборачиваясь махнул рукой.
- Не волнуйся, разговор не будет долгим.
Он привел девушку к себе  и первым уселся на койку.
- К сожалению, стула нет, так что присаживайтесь на кровать.
- Спасибо, но я лучше… - Девушка запнулась и шагнула к нему. – Хорошо.
Потом присела рядом, положив руки на колени. Она была явно смущена.
Некоторое время они молчали, потом гостья сказала.
- Я пришла извиниться. Поверьте, мсье Норманн…
Мужчина покачал головой.
- Зря себя утруждали, мадам. Я заранее верю всему, что вы скажете. Так что, можете спокойно идти туда, откуда пришли.
- Меня выгоняют?
- Вы очень догадливы.
- А вы не очень.
Одиль Пуатье вскинула голову, и Эрик увидел, что она очень бледна, а под глазами залегли глубокие синеватые тени. Возможно, девушка была нездорова, но Эрика это не касалось.
- Может быть.
- Хорошо, я уйду. Но прежде скажу все, что хотела.
Мужчина безразлично пожал плечами.
- Дело ваше. 
- Да, мое, но оно касается вас. – Девушка посмотрела ему прямо в глаза. – Я испугалась, увидев вас без бинтов. Простите.
- Уже простил.
- Я знала, что у вас обожжено лицо, но не думала, что это так…
- Ужасно?
- Нет, жестоко. И виной всему была я.
- Вы здесь не при чем. – Мужчина помолчал. – Это все, что вы хотели сказать?
- Нет. – Одиль Пуатье вздохнула. Потом порылась в ридикюле и достала пачку денег. – Вот. Это вам.
Мужчина криво усмехнулся.
- Компенсация за причиненный моральный ущерб?
- Нет, что вы! Просто я знаю, что у вас нет денег.
- А если и нет? Я, по-моему, ни о чем не просил.
- Я знаю, вы не из тех людей, которые что-либо просят. Вы или берете сами, или просто проходите мимо. Так вот, я хочу, чтобы вы ни в чем не нуждались, пока меня не будет.
- Где не будет?
- Здесь, рядом с вами. – Девушка покачнулась и упала бы, если б Эрик не удержал за плечо. Ее руки были горячи.
- Что с вами, мадмуазель?
- Ничего страшного, - девушка попыталась улыбнуться. – Просто в тот день… я долго бродила по улицам и, кажется, немного простудилась.
- Сочувствую.
- Но сегодня мне стало лучше, и когда горничная ушла на рынок, я убежала из дома, чтобы придти сюда. 
Взгляд Одиль Пуатье был так чист и искренен, что Эрик чуть было не поверил.
- Зачем?
- Чтобы сказать, что не собираюсь отказываться от своих обещаний. Мы поедем в Италию, когда поправитесь. Но для этого вам необходимо хорошо питаться. Поэтому возьмите деньги. А мне пора идти. Если горничная не застанет меня дома, она будет сердиться.
- И оставит вас без сладкого?
Одиль Пуатье слабо улыбнулась и встала с кровати.
- Может быть.
Девушка снова покачнулась, и Эрику опять пришлось ее поддержать.
- Как же вы доедете одна в таком состоянии?
- Не волнуйтесь, на улице меня ждет фиакр.
И тут на Эрика вдруг напала мания рыцарства.
- Позвольте хотя бы проводить вас до выхода.
Она благодарно улыбнулась.
- Спасибо, мсье, вы в самом деле очень галантны.
Они снова прошли мимо ошарашенного Эмиля Бедье и направились дальше.
- Эй, вы куда?
Эрик обернулся.
- Провожу мадмуазель Пуатье и вернусь.
- Только недолго!   Мне в самом деле скучно.
У больничных дверей действительно стоял фиакр. Эрик помог девушке сесть внутрь.
- Выздоравливайте, мадмуазель.
- Спасибо. – Она протянула руку, и Эрику пришлось подать свою. – Спасибо за все.
Она захлопнула дверцу, фиакр двинулся вперед. А Эрик повернулся и пошел назад, удивляясь самому себе. Скажи кто-нибудь неделю назад, что он будет держать девиц под руку и провожать их до фиакра, он обозвал бы этого человека лгуном.
Подходя к своему коридору, он по привычке почесал мочку уха и ощутил некое неудобство.
- Черт, это еще что?
На его левом мизинце снова красовался золотое колечко с овальным украшением из бриллиантов…

Глава  14.

Когда Эрик вернулся, Эмиль Бедье задумчиво поглощал ветчину с горошком.
- Наконец-то! – Он отставил тарелку. – Ну, что я говорил? Явилась твоя цыпочка?
Эрик уселся на кровать.
- Явилась. Не знаю только, зачем.
- А я, кажется, знаю, - Бедье кивнул на колечко, - эта дама имеет на тебя виды.
- В каком смысле?
- Сам догадайся. Помысли логически: зачем такой красотке нужен нищий, больной мужик, без крова над головой, да еще с обожженной физиономией?
- Совершенно не нужен.
- Вот именно. – Бедье поднял палец. – Разве что для одной цели.
- Для какой?
Бедье подмигнул.
- Не для той, о которой ты подумал.
- Откуда ты знаешь, о чем я подумал?
- Знаю. Для той цели она найдет кого-нибудь покрасивей… Похоже, она хочет женить тебя на себе, дуралей.
Эрик опешил.
- Это еще зачем?
- А вот тут давай покумекаем вместе. Втрескаться в тебя она не могла, у женщин внешность мужчины стоит на одном из первых мест, а она даже не видела твоего пресветлого лика.
- Она видела. – Эрик угрюмо уставился в кружку с вином. – И пришла в ужас.
- Вот видишь! Значит, дело не во влюбленности, а чем-то другом.
- В чем?
- Богатством похвастаться ты тоже не можешь, верно?
- Верно.
- Значит, остается одно: дама хочет использовать тебя как ширму.
- То есть?
- То есть, скрыть с твоей помощью кой-какие грешки.
- Какие грешки?
- Ну, не знаю… скорей всего – последствие любовной связи. То есть, внебрачное дитя.
- У Одиль Пуатье есть внебрачный ребенок?!
- Пока, может, и нет, но скоро будет. Вот девица и решила заранее подсуетиться – найти себе муженька, чтобы оправдаться в глазах  общества. А ты для этого самый подходящий человек.
- Почему я?
- Во-первых, не женат, во-вторых, беден как церковная мышь, в-третьих – не блещешь красотой. Кому такой нужен?
Эрик мрачно мотнул головой.
- Ты прав, никому. Но я не собираюсь жениться.   
- Это, конечно, твои проблемы, но я бы не советовал торопиться с отказом. – Эмиль Бедье разлил по кружкам остатки вина. – Для тебя этот брак выгоден по всем статьям. Женившись на мадмуазель Пуатье, ты получишь кров над головой, сколько хочешь карманных денег, а главное – очаровательную жену. Думаю, в постели с ней не соскучишься.
- Замолчи. Не желаю слушать эту чушь. – Эрик залпом допил вино и поднялся. – Все, я спать пошел.
- Иди, иди, только подумай о том, что я сказал.

Сон, однако, не спешил приходить. Возбужденный вином, а еще больше приходом девушки, Эрик вертелся на своей неудобной постели, а в голове у него крутились противоречивые мысли.
Предположение Эмиля Бедье о намерениях Одиль Пуатье женить его на себе было, конечно же, бредовым. Будь это так, девушка нашла бы объект поинтересней, чем бездомный бродяга с искалеченным лицом, - при ее внешности и материальном благополучии это сделать нетрудно.
Да и не верилось в то, что Одиль Пуатье может пойти на обман. Она честная и порядочная девушка, это видно с первого взгляда.
Эрик снова крутанулся на жестком матрасе: что бы там ни было, он не собирается становиться ни чьим мужем. Ни сейчас, ни через год, ни через десять лет. Единственная женщина, которую он  мечтал назвать своей, предпочла другого. А новой любви в его жизни не будет. Никогда. Он знает, чем кончаются подобные истории и не жаждет повторения.
И все-таки, зачем приходила девушка? Чтобы справиться о его здоровье? Кстати, сама она тоже выглядела не лучшим образом. Темные тени под глазами были настоящими, а не нарисованными с помощью грима, а блеск в глазах вызван лихорадкой, а не впрыснутой в них белладонной. Зачем девушке в таком состоянии покидать теплую постель, выходить на улицу, в темноту, холод и слякоть и ехать на другой конец города? Неужели только для того, чтобы проведать урода с обожженным лицом и вручить ему деньги? Поистине, надо быть не в своем уме, чтобы так поступить.
Эрик усмехнулся: а кто утверждает обратное? Разве нормальная, здравомыслящая женщина будет разъезжать по всему городу в поисках человека, вынесшего ее из пожара? Разве станет ходить к нему в больницу, заботиться, предлагать деньги? – Нет, нет и нет! На это способна только сумасшедшая.
Или святая.

Одиль успела вернуться домой до прихода служанки, опередив ее на несколько минут. Она быстро переоделась в домашнее платье, задвинула мокрые сапожки под кровать, а сама устроилась в кресле возле камина.
Она была довольна поездкой. Мужчина по имени Норманн должен знать, что не одинок в своей беде, что на свете есть люди, готовые придти на помощь. Правда, Норманн самолюбив и не привык полагаться на чью-то милость и сочувствие. Но Одиль докажет ему, что ею движет не жалость к несчастному калеке, а… а  чувство уважения и благодарности. Во всяком случае, пока.
Пришедшая с рынка служанка поворчала на Одиль за то, что та не выпила вовремя лекарство, и отправилась на кухню готовить ужин.
Одиль в задумчивости смотрела на огонь в камине и вдруг представила рядом его… Видение было таким ярким, что девушка даже протянула руку, чтобы коснуться плеча мужчины. Смутная мысль промелькнула в голове и пропала, но…
Как-то Норманн обмолвился, что из-за пожара в Опера Популер ему негде жить. Должно быть, он работал в театре и занимал каморку в полуподвальном помещении, как многие работники сцены, чтоб быть всегда под рукой. Теперь он лишен самого главного – крыши над головой. Куда он пойдет, когда выздоровеет и будет вынужден покинуть больницу? Вот было бы здорово поселить мужчину где-нибудь рядом, ухаживать за ним…
Поселить, конечно, не в этой квартире, а, например, в соседней. Кстати, Одиль слышала, что на днях оттуда съезжает жилец. Если устроить там Норманна, проблема решится   наилучшим образом. Значит, нужно поговорить с хозяином дома и оставить квартиру за мужчиной.

… ОН закурил свою любимую сигару и с удобством устроился в кресле, положив ноги на соседнее. ОН был доволен собой. Продолжительные поиски увенчались успехом. Человек, которого ОН искал, наконец найден и больше никуда не денется.
ОН гонялся за ним много лет, иногда почти настигал, иногда полностью терял из виду, но теперь догнал окончательно. Скоро презренный тип перестанет существовать, исчезнет с лица земли, надо только как следует продумать, как все сделать, чтобы самому остаться вне подозрений. Хоть кое-кто и ругает парижскую полицию за тупость и медлительность, на самом деле она весьма расторопна и жалование ее служащие получают не напрасно. Если они ухватят зубами кончик клубка, то непременно размотают его до конца. Поэтому нужно тщательно подготовиться, предусмотреть все нюансы, чтобы сделать дело, а потом уйти и не оставить следов.
ОН стряхнул пепел в серебряную пепельницу и взял со стола бокал с вином. Это было шардоне, любимое вино негодяя. Он знает толк в винах, этот тип, недаром объездил всю Францию и Испанию. Но ничего, когда этот выродок ляжет навсегда в сырую землю, ОН выльет туда целую бутылку шардоне, а потом трижды плюнет на могилу и будет считать свою миссию выполненной.
Обидно, конечно, что на поиски негодяя пришлось потратить столько сил и времени, ОН бы мог использовать эти годы с большей пользой для себя, - например, найти достойную работу, обзавестись семьей, помогать старым родителям…
Но вместо этого вынужден гоняться за подлецом по всей Европе.
Особенно досадным был промах в Орлеане. Это случилось пять лет назад. Этот тип работал тогда на строительстве здания городской больницы для бедных. ЕМУ тоже пришлось устроиться туда, хотя ОН не был приспособлен для физической работы и не выносил острых запахов красок, скипидара и тому подобной дряни, - ЕГО всегда от них мутило.
Помнится, ОН устроился наверху, на кровле и лежал там часами, карауля свою жертву; там же лежал спрятанный мешок с песком. Если сбросить его на голову ничего не подозревающему человеку, успех обеспечен: жертва умрет в тот же миг, как хрустнут ее шейные позвонки.
Но фортуна была не на ЕГО стороне: когда объект покушения появился на строительной площадке, ОН поспешил достать из укромного места орудие убийства, но… мешка на месте не оказалось, - видимо, песок  нашел кто-то из строителей и употребил для других целей. 
Второй мешок удалось переправить наверх только через неделю. Теперь ОН целыми днями караулил, когда же негодяй появится в нужном месте в нужное время, и вот однажды благоприятный момент представился: объект остановился возле здания, беседуя с кем-то.  Уяснив, что разговор серьезный и продлится долго, ОН бросился было наверх, на подготовленную позицию, но замер, пораженный: ЕГО мешок вдруг сам перевалился через каменный поребрик крыши и полетел вниз! Сам, без ЕГО вмешательства!
И опять неудачно: когда орудие убийства было уже в воздухе, оказалось, что выродок стоит чуть в стороне, и смерть подстерегает его собеседника, пожилого мужчину лет пятидесяти. Каким-то шестым чувством уловив опасность, негодяй посмотрел вверх и в последний момент оттолкнул мужчину в сторону, так что злополучный мешок рухнул точно между ними.
ОН потом долго ломал голову, кто же был тот неведомый доброхот, взявшийся исполнить ЕГО замысел, но так ни до чего и не додумался. Скорей всего, это была случайность: кто-то нашел спрятанный мешок, хотел его взять, но не удержал и уронил вниз. 
А потом работы на стройке завершились, и негодяй уехал. Причем исчез так неожиданно, что ОН узнал об этом только на третий день, когда настигнуть беглеца было уже невозможно.   
Но теперь все будет иначе.  Через пару дней ОН закончит приготовления, пойдет туда, где скрывается негодяй, и покончит с ним раз и навсегда.   

На другой день Одиль Пуатье не пришла, но Эрик и не ждал: по виду девушки было ясно, что она больна и нескоро поправится. Впрочем, теперь, при наличии денег, это его не слишком заботило.
Эрик ееще раз пересчитал купюры: при прежнем образе жизни такой суммы ему хватило бы недели на две, а если жить поскромнее, то и на месяц. Он решил было не говорить о деньгах соседу, но потом устыдился своего решения: Эмиль Бедье первый рассказал ему о щедром даре мадам Ламьер, предложив потратить часть денег на Эрика. Ответить молчанием на такой жест доброты было бы непорядочно.
Подумав так, Эрик удивился самому себе: с каких пор он стал считаться с чувствами других людей? С каких пор их мнение стало для него что-то значить?!
Должно быть, все дело в физическом преображении. Может, оттого, что Эрик становится похожим на нормального человека, он и  думать, и чувствовать начинает как обыкновенный человек?
Осознание этого факта оказалось знаковым. Когда Эмиль Бедье проснулся, Эрик поведал ему о щедром вспомоществовании   мадмуазель Пуатье. 
- Так что, и квартиру, и теплое белье куплю себе сам. Но тебе все равно спасибо.
- Пожалуйста, - расстроенно пробормотал Бедье, - значит, не хочешь жить в моем подвальчике…
- Не в том дело, приятель. – Эрик помолчал, подыскивая подходящие слова, чтобы не обидеть мужчину. – Я не люблю подолгу оставаться на одном месте, Эмиль. Скорей всего, выйдя отсюда, я сразу уеду в другой город. А может, и в другую страну.
- Большому кораблю – большое плавание. – Сосед вздохнул. – Конечно, теперь перед тобой открываются широкие пути. Имея такую патронессу, как мадмуазель Пуатье…
Эрик пожал плечами.
- При чем здесь мадмуазель Пуатье? Когда я выздоровлю, мы разойдемся с ней, как в море корабли.
- Ой ли? – Эмиль Бедье погрозил пальцем. – Не говори «гоп», парень, пока не перепрыгнешь.
Эрик нахмурился.
- На что ты намекаешь?
- На то, что все не так просто, как кажется. – Сосед кивнул на колечко. – Это тоже кое-что значит, верно?
- Ерунда. Просто девчонка вообразила меня своим спасителем… и все такое прочее.
- Своим спасителем? Ты ее спас?! На пожаре?!
- Ну… да.  Разве я не говорил?
- Нет, не говорил. – Эмиль Бедье как-то по-новому взглянул на Эрика. – Так ты у нас герой?
- Какой там герой, - мужчина махнул рукой, - все вышло случайно.
Ему не хотелось говорить про саквояж, про то, что главной причиной были деньги, а не лежавшая на полу бесчувственная девушка, которую он спас не намеренно, а как бы попутно, по инерции. Романтичный Бедье счел бы приятеля бесчувственным прагматиком, каковым, в сущности, он и был.
Но Эрику почему-то не хотелось, чтобы об этом знали другие.
Эмиль Бедье подъехал ближе.
- Расскажи, Норманн! Это же интересно!
- Ничего интересного, - насупился мужчина, - шел мимо, увидел ее на полу, поднял и вынес на улицу. Вот и вся история.
- А она открыла свои зеленые глаза, увидела тебя и поцеловала… а ты что сделал?
- Дал ей по шее, чтоб не мешала. А поцелуев не было.
- Врешь.
- Нет, не вру. – Эрик перевернул подушку холодной стороной. – Давай сменим тему, а?
- Ладно, - Бедье с неохотой отъехал от приятеля. – Будь я        на твоем месте, не упустил бы  момента, обязательно поцеловал в ответ.
- Да не было у нас ничего, сколько раз повторять?!
К счастью, к ним направлялась сиделка Омели, и неприятный для Эрика разговор прекратился сам собой.
На этот раз даже ненаблюдательный Эрик заметил на запястьях девушки красные полосы, которые не могли скрыть даже длинные рукава платья. По своему обыкновению он промолчал, зато Эмиль Бедье не преминул спросить.     
- Что это у вас, Омели?
Она что-то ответила, но так тихо, что Эрик со своего места не услышал. Когда девушка, побрив Бедье, ушла, сосед подъехал к нему.
- Слыхал? Говорит, рукавами нового платья натерла.
- Может, и правда?
- Что – правда?! Вчера она весь день бегала по больнице в своей серой хламидке! Когда, интересно, могла натереть? Ночью, что ли?     
- Не знаю. А сам что думаешь?
- Это следы от веревки. Наш медицинский гений связывал ей руки.
- Зачем?
- Не знаю. – Эмиль Бедье помолчал. – Я слышал, существуют такие изуверы, что привязывают женщину к кровати… Кажется, их называют садистами. По имени маркиза де Сада.
- По-моему, у тебя разыгралось воображение. Опомнись, какой маркиз де Сад?!
- Говорю тебе, он ее истязает! У хирургов такое бывает. Это как-то связано с их профессией.       
- Допустим. Но что можем сделать мы? Если девушка терпит, значит, ей нравится.
- Нравится?! – Эмиль Бедье постучал себя по лбу. – Думай, что говоришь-то! Кому это может нравиться?
- Почему же она не уйдет?
- Куда?! У нее нет дома! Где-то в предместье живет старуха бабка, но чтобы добраться туда, нужны деньги. И потом, ей самой не на что жить, не то что содержать внучку. – Эмиль Бедье помолчал. – Между прочим, они у нас есть, и мы можем помочь бедняжке… Ты как, не против?
Эрик пожал плечами.
- О чем разговор?
Сказал и удивился словам, которые произнес: впервые в жизни он согласился пожертвовать кому-то свои деньги… ну, не свои, а пожертвованные другой особой, но ставшие теперь его достоянием. До сих пор он все брал себе и тратил только на себя.
Эрик потрогал лицо под бинтами: неужели причиной всему оно? Он преображается в нормального человека, но вместе с лицом меняется и его мировоззрение. Выходит, чем красивее человек, тем он лучше и добрее?
Тогда самыми добрыми, чистыми и справедливыми должны быть очень красивые люди. Такие, например, как египетская царица Клеопатра, Лукреция Борджиа, король Луи XIV. Они ведь были самыми красивыми людьми своего времени.
Правда, Клеопатра слыла женщиной, ненасытной в любви, и безжалостной правительницей, Лукреция Борджиа травила людей ядами и сожительствовала с собственными братьями, а Людовик был жестоким и беспринципным человеком, более заботящимся о собственных удовольствиях, чем о судьбе страны.
Мужчина усмехнулся: что за бредовые мысли приходят на ум? Похоже, изменения во внешности действительно влекут за собой изменения в самом человеке, но в первую очередь это отражается на его умственных способностях. То есть, на мозгах, и Эрик это уже ощутил. И если он не хочет, чтобы они сломались от перегрузки, должен срочно переключиться на что-нибудь другое.

Омели сидела в своем убежище под черной лестницей и дула на распухшие запястья. Они саднили и кровоточили, несмотря на чудодейственную мазь доктора Марти.
Доктора Марти…
Даже в своих мыслях Омели называла его так, несмотря на то, что между ними было. Для нее он всегда будет оставаться «мсье Марти», господином, хозяином дома, в котором она живет на птичьих правах.
Слишком поздно Омели поняла, что попала в ловушку, причем ловушку, созданную ее собственными руками. Любовь – штука коварная и загадочная. Омели влюбилась в доктора с первого взгляда, с первого дня, как оказалась в больнице.
Доктор Марти был красив, умен и обходителен, особенно с молоденькими медсестрами и сиделками. Омели, непривычная к таком обхождению, мгновенно подпала под обаяние мужчины и с каждым днем все больше увязала в паутине приветливых слов и ласковых взглядов. Доктор Марти не делал ей никаких авансов, просто был самим собой, милым, добрым и обаятельным человеком.
Он и сейчас оставался таким, - утром, днем и вечером. Но ночью…
Омели содрогнулась всем телом, как будто вновь ощутила холодное прикосновение мужчины. Странно, но его руки всегда были холодны, словно он только что протер их снегом. Когда его ледяные пальцы касались тела, Омели от страха сжималась в комочек, а на ум приходили страшные рассказы о вампирах, живых мертвецах и прочих мистических ужасах… Она любила доктора Марти, но боялась оставаться с ним ночью.
Их первая близость произошла на третий день после переезда Одиль в дом Этьена Марти. Он просто зашел к ней вечером пожелать доброй ночи… а дальше все получилось само собой.
В первое время доктор Марти был ласков и даже нежен, но скоро… С каждым днем, а, вернее, с каждой ночью в нем все больше проявлялись черты собственника, рассудочного и жесткого человека. Ему нравилось, когда  Омели называла его «господином», нравилось, когда она вскрикивала во время их единения. А еще он получал удовольствие, причиняя ей боль. Не сильную, мучительную, от которой заходится сердце и мутится разум, а легкую, которая заставляет исторгать крики и стоны. Недавно, например, Этьен Марти таскал ее за волосы, да так, что по неосторожности ударил лбом о стену; а вчера привязал шнурками от штор к спинке кровати и принялся стегать тонким ивовым прутом по голому телу. Боль была незначительной, и Омели страдала не от нее, а от чувства стыда и собственной беспомощности. Она плакала и умоляла развязать, но доктор Марти только похохатывал и уговаривал потерпеть, - он явно получал от этого удовольствие. Потом он снял с Омели шнуры и принялся целовать и ласкать, а ей  хотелось лишь одного: оказаться как можно дальше от своего мучителя…
Боль в натертых запястьях понемногу утихла. Омели вытерла слезы, забинтовала руки и опустила рукава платья до самого низа, чтобы не было видно бинтов. Теперь она снова была готова к работе…

Глава  15.

Когда Эрик вернулся с перевязки, он увидел сидевшую возле кровати Эмиля Бедье посетительницу. Это была мадам Ламьер. Не желая мешать беседе, Эрик прошел мимо, отвесив женщине легкий поклон, но та сделала вид, что не заметила.
Улегшись на кровать, Эрик принялся размышлять о том, что только что услышал – а главное, увидел – в кабинете доктора Марти.     
Едва он вошел в операционную, врач приказал ассистентке – на этот раз это была не Омели – снять с пациента бинты. Он долго и очень внимательно рассматривал пораженные участки кожи, потом сказал.
- Что ж, мсье Норманн, похоже, мы приближаемся к финишной прямой.
- И каковы успехи?
- Успехи несомненны. Кожа на груди практически прижилась, отторжения нет ни на одном участке.
- А на лице?
- Тут сложнее.
- То есть?
- Дело в том, что правая и левая части лица имеют разные степени поражения. Как вы сами говорили, правая сторона была обожжена значительно раньше левой.
- Да, почти на тридцать лет.
- Вследствие этого кожа регенерировала неодинаково. На правой части лица остались рубцы от первой травмы, хотя наиболее крупные фрагменты я удалил. Что касается левой половины, то она практически пришла в норму.
- Дайте посмотреть!
Эрик протянул руку; она дрожала.
Девушка-ассистентка подала зеркало. Мужчина зажмурился, как перед прыжком в воду, потом открыл  глаза.
Из зеркала на него смотрел незнакомый мужчина. У этого мужчины были пронзительные серые глаза и высокий нахмуренный лоб с  тонкими беловатыми  шрамами. А ниже… было чудо.
Левая щека практически пришла в норму; правда, кожа на ней имела неестественный бело-желто-розовый цвет и казалась составленной из отдельных кусочков. Так с вершины горы выглядит долина внизу, расчерченная квадратами и прямоугольниками полей, на которых крестьяне выращивают овощи. Такую же картину представляла и правая часть лица, только она была менее гладкой, чем левая. 
Мужскому лицу в зеркале было далеко от совершенства, но оно отличалось от прежней личины Эрика, как день отличается от ночи. 
Эрик сжал зеркало так, что тонкая деревянная оправа хрустнула под его сильными пальцами.
- Доктор. – Он слышал свой голос, который прозвучал как чужой. – Доктор, вы… совершили чудо.
- Вы так считаете? – Этьен Марти подошел и заглянул в зеркало из-за его плеча. – Да, улучшение, несомненно, есть. Остались еще проблемы с правой щекой, да и носовая часть не до конца восстановилась. Но, думаю, в течение следующей недели все придет в норму.
- А эти…кусочки… они так и будут видны?
- Надеюсь, что нет. – Хирург улыбнулся. – Между прочим, кожа на ваших щеках просто великолепна; скажите «спасибо» той части тела, что пониже спины, - материал взят оттуда.
Эрик покосился на ассистентку и покраснел.
- Не оттуда, а с боков, я сам видел.
- Ну да, именно это я и хотел сказать. А теперь  приготовьтесь к не слишком приятной процедуре.
- Что, снова будем резать?
- В общем, да, но не вас, а нитки.
- Нитки?!
- Именно. Что вас так удивило? Фрагменты кожи на вашем лице и груди скреплены между собой специальными хирургическими нитками, чтобы стыки не расходились при натяжении мышц. Теперь кожный покров практически восстановился, и в швах нет необходимости. – Врач протянул руку, и медсестра, вложила в нее странного вида ножницы. – Начнем, пожалуй.
- Эй, постойте! – Эрик прижал к груди зеркало, которое до сих пор держал в руках. – Может, не стоит так спешить?
Доктор Марти удивленно поднял брови.
- Не стоит? Да вы, мой друг, боитесь?!
- Нет, но… вдруг еще рано?
- Если б было рано, я не стал бы этого делать. – Хирург помолчал. – В принципе, можно оставить и так. Если, конечно, хотите быть похожим на бабушкино лоскутное одеяло.
Эрик опасливо взглянул на врача.
- На лоскутное?
- Да. Нитки, стягивающие кожу, врастут в ваше тело, из-за этого места соединения фрагментов не смогут расправиться, и ваши лицо и тело навсегда останутся бугристыми и шероховатыми. Но хуже всего то, что позже может произойти отторжение.
- Отторжение чего?
- Инородного тела. В данном случае – хирургических ниток. Это приведет к новой операции, весьма болезненной. Хотите вы этого?
- Не хочу. – Эрик обреченно посмотрел на хирурга. – Режьте ваши нитки, мсье.
Операция оказалась не слишком долгой и практически безболезненной: доктор Марти разрезал швы ножницами, после чего ассистентка вытаскивала кусочки ниток маленьким пинцетом. Эрик чувствовал лишь легкое покалывание, и ничего больше. После окончания процедуры девушка смазала места швов слабым раствором йода и снова забинтовала лицо и грудь Эрика.
- Зачем это, доктор? Разве я не выздоровел?
- Не совсем, мсье Норманн. Ваша кожа почти полностью восстановилась, но еще очень нежна и уязвима; вы можете ее случайно травмировать, что нежелательно. – Доктор Марти улыбнулся. – Потерпите хотя бы неделю.
- Хорошо, потерплю.
- Вот и отлично. А сейчас произведем последнюю процедуру…  Сестра, вы свободны.
Эрик облегченно вздохнул. Каждый раз он ждал этого момента со страхом и смущением. Дело в том, что раны на боковых сторонах бедер – места взятия кожи для трансплантации – требовали постоянного контроля и обработки. Но снимать штаны при женщине, даже медицинской сестре, Эрик стеснялся. Помнится, в первый раз, видя его смущение, доктор Марти шутя спросил, не является ли тот девственником… или кастратом, на что пациент густо покраснел и ответил, что нет, просто он не привык оголяться ниже пояса перед незнакомыми женщинами. С тех пор эту часть лечения доктор Марти проводил один на один с пациентом.
Благодаря чудодейственным мазям хирурга, кожа на бедрах  у Эрика почти полностью восстановилась, но была очень тонкой и чувствительной. Хирург наложил новые тампоны с лекарством и прикрепил их к телу больного. Крепление было чисто условным, и чтобы повязки не спадали, доктор Марти при первой же перевязке выдал больному… батистовые дамские панталоны.
В первое мгновение, увидев в руках врача сей предмет женской галантереи, Эрик оскорбился, но Марти строго сказал, что это необходимо.
- Повязки могут отстать от кожи, и чтобы не попала инфекция, нужна дополнительная защита, - доктор потряс панталонами с кружевными оборочками, - хотя бы такая, как эта.
- А другой нет? – С надеждой спросил Эрик.
- Нет, - отрезал доктор, и больному пришлось покориться.
С тех пор Эрик ходил в дамском белье, которого, к счастью, никто, кроме него и доктора, не видел…

Тем временем свидание Эмиля Бедье с мадам Ламьер подошло к концу. Эрик видел, как дама поднялась с табурета, что-то сказала на прощанье лежавшему мужчине, а потом повернулась и пошла прочь степенной походкой уверенной в себе женщины.
Эрик ожидал, что приятель, поспешит к нему, чтобы, как всегда, поделиться впечатлениями от встречи с дамой своего сердца, но не тут-то было: женщина давно скрылась в конце коридора, а Бедье все не подавал признаков жизни. Он лежал на кровати, отвернувшись к стене, и даже не шевелился.
Подождав еще, но так и не дождавшись, Эрик направился к соседу.
- Эй, ты что, спишь? – Ответа не последовало. Озадаченный непонятным поведением друга, он подошел ближе. – Что с тобой, приятель?         
Опять ни слова в ответ.
Тут уж Эрик встревожился не на шутку. Присев на табурет, он потряс лежащего приятеля за плечо.
- Да что с тобой наконец?! Только не говори, что ты умер.
- Я жив. – Из-под одеяла голос Бедье звучал глухо. – Но лучше бы умер.
- Это еще почему? Что за чушь ты несешь, дружище?
- Не чушь, а жестокую правду. – Даже тут Бедье не мог обойтись без причущей ему патетики. – Меня бросила Марго.
- Что?! Мадам Ламьер?! Как же так? А ты ничего не напутал? Она только что была здесь, вы так мило беседовали…
- Ну да, беседовали. – Эмиль Бедье подтянулся и сел на постели. – О том, как она переделала мой подвал.
- Что значит – переделала? Подвал невозможно переделать, подвал как был подвалом, так и останется. В мансарду он не превратится.
- Она устроила там швейную мастерскую.
- Постой, постой! А как же ты?
Эмиль Бедье тяжело вздохнул.
- В том-то и дело, что никак. Она сказала…сказала…
Губы мужчины затряслись, вот-вот заплачет.
- Эй, брось, - Эрик похлопал приятеля по плечу. – Насколько я понял, твоя любезная решила от тебя избавиться?
Бедье шмыгнул носом, кивнув опущенной головой.
- Да…
- Все ясно, - подвел итог Эрик. – Теперь ты попал в ситуацию, в которой я сам пребывал до последних дней.
- Да. – Эмиль Бедье вытащил из-под подушки пачку денег, перевязанных такой же ленточкой, как первая. – Вот, дала на обустройство. Говорит, на эти деньги можно прожить пару месяцев.
Эрик бросил оценивающий взгляд на деньги.
- Пожалуй, даже три.
- А где, где, черт возьми?! Где я найду квартиру? Кто пустит типа с моей внешностью в мало-мальски приличный дом?
- Хочешь сказать, что привык к приличному жилью? В своем-то подвале?
Эмиль Бедье вызывающе вскинул подбородок.
- Представь себе! Между прочим, там у меня и камин был, и газовое освещение. Я топил камин углем и читал возле него книги… - Его губы снова дрогнули. – А теперь где я буду их читать?
- У другого камина. – Эрик с улыбкой смотрел на друга. – В Париже, слава богу, есть много других каминов, и один из них будет твоим. Обещаю.       
- Обещаешь?! – Бледно-голубые глаза Эмиля Бедье широко раскрылись. – Ты обещаешь?!
- Ну да. Когда выйдем отсюда, снимем квартиру на двоих. А когда уеду, она останется тебе.
- Погоди, - у Бедье даже высохли невыплаканные слезы, - ты это серьезно?
- Серьезней не бывает.
- Поклянись!
Эрик прижал руку к забинтованной груди.
- Чтоб я сдох.   
Чувства, хлынувшие из пылкой натуры Эмиля Бедье, было трудно описать. Он что-то кричал, приплясывал на кровати, а потом   влепил звонкий поцелуй Эрику, не успевшему вовремя отскочить в сторону.
- Ура! Мы вместе! Снова вместе!
Когда первые восторги утихли, Бедье рассказал о своей беде подробнее. Мадам Ламьер, по ее словам, уже давно собиралась устроить в подвале мастерскую, но оттягивала сроки, чтобы, по ее словам, не лишать Эмиля Бедье убежища посреди зимы. Неожиданная болезнь мужчины решила проблемы: во-первых, нежелательный постоялец покинул подвал и переселился туда, где мог пережить зиму, не страдая от холода и голода; во-вторых, она имела возможность без помех перестроить помещение на свой лад. Все эти доводы были хороши только на словах; Эмилю же Бедье  по выходе из больницы было просто некуда идти.   
- А родственники? У тебя есть какие-нибудь родственники?
Бедье пожал плечами.
- Может, и есть, кто их знает? Лично я – не знаю ни одного.
Потолковав еще немного о проблеме жилья, приятели пришли к выводу, что должны поселиться в каком-нибудь тихом, но не слишком убогом районе Парижа.
- Хорошо бы поближе к Елисейским полям, - мечтательно произнес Бедье, - страсть люблю гулять по вечерам около Триумфальной арки…
- Красиво жить не запретишь, - усмехнулся Эрик. – А скажи, местные жандармы не забирали тебя в участок за появление в общественном месте в неподобающем виде?
- В неподобающем виде? – Бедье оглядел свою убогую курточку и усмехнулся. – Нет, не забирали. Думаешь, я в этом тряпье гулять хожу?
- Откуда я знаю, в чем ты ходишь?
- А раз не знаешь – не говори. Для прогулок по Елисейским полям у меня есть специальный костюм: черный сюртук, штаны и жилетка. А еще цилиндр и почти новый плащ. Когда я все это надеваю, то выгляжу совсем неплохо. – Эмиль Бедье подмигнул. – Во всяком случае, дамы на улице оборачиваются. А те, кто послабее в коленках, - те в обморок валятся.   
- Прямо так и валятся?
- Кто прямо, кто наискосок. – Бедье подмигнул. – А я наклоняюсь и привожу их в чувство своими поцелуями.
Не в силах более сдерживаться, Эрик рассмеялся от всей души. Ему нравился сосед, нравился его веселый нрав и легкий, незлобивый характер. И Эрик вдруг подумал, что, наверное, будет скучать по этому человеку, когда они расстанутся.
Мысль была странной и ни на что не похожей, но Эрик уже перестал удивляться изменениям, происходящим с ним в последнее время.  Поскольку в нем шло формирование его нового образа, это могло затронуть разные сферы души и тела. Нужно дождаться окончания процесса, чтобы оценить, что получилось. И только после этого принимать решение, что следует оставить, так сказать, для употребления, а что безжалостно уничтожить.
Размышления были прерваны появлением Омели, которая привезла обед. Эрик вернулся на свое место и с жадностью набросился на еду: сегодня он почему-то чувствовал себя особенно голодным. Съев все, что было в тарелках, Эрик сыто зевнул и крикнул Эмилю Бедье, что хочет немного подремать после обеда. Тот в ответ пожелал приятных сновидений и тоже улегся, почти сразу захрапев.
Но Эрик не стал спать, а продолжил рассуждения.
Поскольку вопрос о чувствах оставался пока открытым, Эрик предпочел отложить его решение до более благоприятных времен, а сейчас обратился к более насущным проблемам.
Одной из таких проблем была Одиль Пуатье.
После вчерашнего прихода девушки он испытывал странное чувство облегчения, почти полета, и в то же время что-то неумолимо тянуло вниз, к земле.
Сегодня он ознакомился с почти окончательным вариантом своего лица, сформированного талантливыми руками доктора Марти. Интересно, если б Одиль Пуатье увидела его сегодня, она тоже пришла бы в ужас?
Эрику хотелось верить, что нет. Поглядев сегодня в зеркало, он увидел там лицо ЧЕЛОВЕКА. Не монстра, на которого без ужаса невозможно смотреть, не обожженного пациента, нуждающегося в помощи и сочувствии, а лицо обыкновенного мужчины. Пусть не красавца, но и не урода.   
Интересно, что сделает Одиль, когда увидит его без бинтов? В страхе отвернется? Или удивленно поднимет брови и осведомится, он ли это?
         А может, кокетливо улыбнется и спросит, куда делся пациент со страшным лицом, который лежал на этой койке?
Ответить сам на этот вопрос Эрик не мог, это могла сделать только Одиль Пуатье.

Девушка пришла в воскресенье после полудня. Она была немного бледна, но одета с обычной тщательностью и даже кокетством. Эрик не слишком разбирался в дамских нарядах – кроме некоторых предметов, с которыми познакомился по необходимости, - но смутно догадывался, что за внешней легкостью и изяществом скрывается многочасовой труд у зеркала. И это было ему приятно: ведь Одиль Пуатье принарядилась, готовясь к встрече с ним…
- Здравствуйте, мсье Норманн. Как поживаете?
- Прекрасно. – Эрик убрал с табурета книгу, которую читал, - вернее, пытался читать до прихода девушки. – Присаживайтесь.
- Спасибо. – Она села рядом, овеяв мужчину запахом фиалки. – Сегодня вы на редкость любезны.
- А вы прекрасно выглядите. – Эрик сказал это и едва не отшлепал себя по губам за словоблудие.
Одиль Пуатье удивленно подняла брови.
- Еще раз спасибо. Сегодня вы прямо сыплете комплиментами. Позвольте мне ответить тем же.
Эрик безразлично пожал плечами, - то есть, постарался показать, что все, что скажет девушка, его абсолютно не волнует.
- Говорите что хотите. Язык для того и существует, чтобы говорить.
- Но я бы хотела, чтобы это был разговор двух людей. Хочу задать вам несколько вопросов и получить на них ответ.
Эрик пожал плечами. Почему-то сегодня он не чувствовал раздражения от присутствия девушки.
- Задавайте свои вопросы.
- Тогда скажите, когда и в какую страну вы намерены поехать?
- Ну, не знаю… я еще точно не решил.
- А когда решите? Я должна знать.
- Это так важно?
- Конечно. – Девушка поправила выбившиеся из-под шляпки волосы; мужчина внимательно следил за ее движениями. – Дело в том, что время поездки зависит от страны, которую вы выберете.
- Вот как?
- Да. Если вы намерены поехать в Англию, лучше сделать это летом, в июле или августе. Если же хотите отправиться на юг, в Италию или Испанию, надо ехать весной.
- Почему?
- Сейчас объясню. Летом в этих странах очень жарко, а для человека, перенесшего операцию, это вредно. Ваша новая кожа может не вынести горячих солнечных лучей… Так куда вы решили поехать?
Эрик замялся: он еще не думал об этом всерьез.
- Можно, я скажу в ближайшие дни?
- Хорошо. Теперь вопрос номер два: у вас есть место, где будете жить после выхода из больницы?
- Пока нет. Но благодаря вашей… помощи проблем с этим не будет.
- В таком случае, у меня на примете есть подходящая квартира.
- Вот как?
- Она находится в достаточно благополучном районе Парижа и вполне комфортабельна. 
Мужчина криво усмехнулся.
- А не будет ли проживать по соседству одна известная мне особа?
Щеки Одиль Пуатье слегка порозовели, но она не отвела взгляда.
- Вы правы, мсье Норманн, я хочу вас поселить в том же доме, в котором живу сама.
- То есть, у себя?
Девушка вздрогнула.
- О нет, я снимаю там квартиру и могу арендовать соседнюю… для вас. Если, конечно, вы не против.
Теперь уже пришел черед задуматься Эрику. Предложение девушки было заманчивым, но…
Нужно ли ему это? Нужны ли новые отношения с женщиной, когда в памяти еще живы воспоминания о той, потерянной, но навеки любимой? И потом, еще неизвестно, как сложатся  отношения – дружеские, разумеется, других и быть не может – с Одиль Пуатье. Эрик никогда не был альфонсом и не собирается им быть, пока же все говорит за то, что юная мадмуазель намерена купить его со всеми потрохами.
Девушка смотрела на него в ожидании ответа.
И Эрик решился. Возможно, он перечеркнет своими словами собственное лучезарное будущее, но должен высказать все, что думает.
- Мадмуазель, мне кажется, вы совершаете ошибку, связывая свои планы со мной. Я не тот человек, который вам нужен.
- Правда? – Она тихонько засмеялась, и Эрику показалось, что в коридоре зазвучали серебряные колокольчики. – Мсье Норманн, осмелюсь признаться, что вы тоже… герой не моего романа.
- Тогда почему…
- Почему я принимаю в вас такое участие? – Одиль Пуатье немного грустно улыбнулась. – Видите ли, стремление заботиться о тех, кому плохо, у меня в крови.
- Вот как?
- Много лет назад умерла моя мама, а перед тем она долго болела. Я ухаживала за ней от  первого дня до последнего. Потом тяжело заболел отец.
- Простите, я не знал.
- Конечно, вы не знали. После смерти отца я поняла, что не могу жить на свете, ни о ком не заботясь, никому не помогая.
- То есть, выбрали стезю любви и сострадания к ближнему? Что ж, я счастлив, что попал в число облагодетельствованных вами сирых и убогих.
- Вы не так поняли, мсье Норманн. Вы не сирый и не убогий. Вы – человек, спасший мне жизнь. И я хочу отблагодарить вас всем, чем могу.
Мужчина усмехнулся.
- Увы, это не в ваших силах.
- То есть?
- Вы не может вернуть мне то, что я потерял.
- То есть, ваше лицо? Но ведь есть другие врачи…
- Я имел в виду не только это.
- Что же еще?
Перед мысленным взором вновь возникла Кристина с белом подвенечном платье, возвращающая ему обручальное кольцо…
Эрик нахмурился.
- То, чего вам никогда не вернуть.
Девушка пожала плечами.
- Я не прошу раскрывать мне душу…
- Вот и не стучитесь туда.
- Хорошо. – Зеленые глаза девушки потемнели. – Я хочу помочь вам вернуть внешность, утраченную при пожаре. Поверьте, мсье Норманн, я сделаю все, что в моих силах! – Она сжала свои маленькие кулачки. – Жаль, что я не могу найти этого негодяя и наказать!
- Какого негодяя?
- Призрака Оперы, или как его там! Это он разрушил театр, он стал виновником пожара. Этот изувер погубил людей, он творит только зло и недостоин того, чтобы называться человеком. – Девушка прижала руки к горлу, словно ей было трудно дышать. – Я  его ненавижу, ненавижу!!! Будь моя воля, я убила бы его собственными руками!
Эрику показалось, что перед ним разверзлась бездна. Минуту назад он стоял на зеленом лугу, где росли цветы и пели птицы, - и вдруг оказался на краю бездонной пропастью, и пути назад не было. 
- Вы… - Он почувствовал, что не может говорить, но знал также, что должен сказать. – Хотите его убить? Так сделайте это.
Девушка непонимающе смотрела на него.
- Что вы хотите сказать, мсье Норманн?
- Я не мсье Норманн. – Он медленно поднялся с кровати и встал перед девушкой.
- А кто же? – Растерянно спросила она.
- Люди называют меня по-разному. – Мужчина улыбнулся холодной, отчужденной улыбкой. – Но чаще всего – Призраком Оперы.