ГЛАВА  49.

Две коляски медленно двигались по запруженным людьми улицам. В первом экипаже расположились маркиз де Шатонеф с дамами – матерью и дочерью Пинель; вторая коляска с вещами и охраняющей их служанкой следовала за ними.
Эмиль уговорил обеих женщин переждать неспокойное время в одном из своих загородных поместий.
Мадам Пинель была на десятом небе от счастья, когда узнала об истинном положении дел: надо же такому случиться, чтобы ее дочерью увлекся самый настоящий маркиз!
Правда, маркизом этот человек стал недавно, и в свете о нем ходят самые разные слухи, но вряд ли стоит обращать на них внимание. Главное – мсье Шатонеф богат, недурен собой и без памяти влюблен в Жервезу.
Последнее обстоятельство особенно расположило мадам Пинель к новому жениху ее дочери, прежняя же привязанность к фуражиру улетучилась в одно мгновение, словно ее и не было.
Мадам Пинель сидела вместе с дочерью напротив мужчины и глядела в окно экипажа, за которым, как ей казалось, шла обычная парижская жизнь.
- Вы уверены, мсье маркиз, что нам угрожает опасность? Эти люди не выглядят злодеями. Они разговаривают и мило улыбаются и, по-моему,  настроены вполне миролюбиво.
- Надеюсь, что так, - Эмиль выглянул в окно, оценивая обстановку, – в противном случае нас ждут неприятности.
- Какие именно? – Подняла брови женщина.
Бедье окинул будущую тещу критическим взглядом, задержавшись на ее украшениях.
- Самые непредсказуемые. Сударыня, советую снять ваш красивый браслет и эту прелестную брошь и спрятать их подальше.
Мадам Пинель машинально прикрыла рукой грудь, где красовалась упомянутая вещица. При этом рубины в ее браслете вспыхнули в лучах солнца, выплеснув на стены кареты сотни алых брызг.
- Неужели эти люди могут на нас напасть?
- Успокойся, мама, ничего такого не случится, - Жервеза укоризненно посмотрела на Бедье. – Зачем вы нас пугаете, мсье?
- Я не пугаю, а предупреждаю. Кстати, мадмуазель, вам тоже не мешает снять алмазные серьги, они так зазывно блестят, что могут кого-то ослепить своим сиянием.
Тон мужчины был далек от игривого, и руки Жервезы сами собой потянулись к серьгам, матушка же ее поспешила снять брошь и браслет. После того, как  драгоценности были увязаны в носовой платок, мадам Пинель укрыла их среди складок своего необъятного платья.
- Теперь, мсье, нам ничто не угрожает?
- Надеюсь.
- А куда вы нас везете?
- Если удастся выбраться за пределы города, мы отправимся в Нейи, где у меня поместье.
- В Нейи? – Мадам Пинель всплеснула пухлыми ручками. – Боже мой, я всегда мечтала там побывать! Я слышала, Нейи снабжает Париж лучшими молочными продуктами!
- Мама, о чем ты говоришь?
- А что я такого сказала, - пожала плечами мать, - просто вспомнила о тамошних продуктах. Мсье Арди их очень хвалил.
Эмиль сделал вид, что не услышал последней фразы, и снова выглянул в окно, оценивая обстановку.
- Боюсь, милые дамы, наши планы могут не сбыться… - Он быстро повернулся к будущей теще. – Мадам, сделайте вид, что вам дурно.
- С какой стати?
- Не спрашивай, мама, - Жервеза привлекла мать и почти насильно уложила ее голову себе на колени. – Просто закрой глаза и не разговаривай.
- Но зачем?!
- Так надо. Маркиз знает, что делает.
- Да ладно, ладно, - мать  с недовольным видом повиновалась.
Вслед за тем коляска остановилась. Грубые голоса множества людей снаружи давали понять, что это не случайная остановка. Дверь экипажа распахнулась, и внутрь просунулась лохматая голова.
- Эге, да тут, похоже, знатные господа! Вылезайте, приехали! Нам нужен ваш экипаж. Он послужит делу Коммуны.
- Не спеши, приятель, -  Эмиль указал на женщин. – Разве ты не видишь, тут дамы.
- Ну и что? Не велики барыни, могут и пешочком дойти. Да и ты…
- Я-то дойду, а вот они – нет. Эти женщины больны.
Лохматый революционер захохотал.
- Чем, интересно? От обжорства, что ли, животы прихватило? – Он чуть ли не наполовину влез внутрь и с интересом разглядывал  изящное убранство салона. – Эвона как аристократия ездит, у них даже коляски сплошь из шелка и бархата! А ну, вылезайте без промедления!
Неведомо откуда в руках у Бедье появился пистолет, который он как бы невзначай положил себе на колени.
- Невозможно, сударь. Повторяю: эти женщины больны. У них черная оспа.
- Черная оспа? – Взгляд у лохматого коммунара остекленел. – Врешь! Сам-то откуда знаешь?
Эмиль поиграл пистолетом.
- Я врач, везу больных в госпиталь, и не имею права пускать в коляску посторонних. Так что, дайте проехать, если сами не хотите заразиться…
- Черная оспа, говоришь?
Лохматый повстанец некоторое время размышлял, наморщив лоб, потом испуганно ахнул, и его голова исчезла из кареты, а дверца сама собой захлопнулась. Громкий голос снаружи отдал приказ пропустить экипаж.
Жервеза поежилась.
- Черная оспа? Неужели по городу и правда гуляет эта страшная болезнь?   
Бедье усмехнулся и перебросил пистолет с руки на руку.
- Конечно, нет. Насколько я знаю, последний раз эта беда обрушилась на Париж лет двести тому назад. – Бедье усмехнулся. – Но у людей долгая память, легенды о последствиях страшной болезни переходят из уст в уста, из поколения в поколение. Я слышал от стариков, что от черной оспы погибали целый деревни, она не щадила ни взрослых, ни детей.
Жервеза поежилась.
- Слава богу, что это было так давно.
Мадам Пинель повозилась у нее на коленях.
- Можно мне подняться? От этого лежания у меня помялось платье. Брабантские кружева не предназначены для того, чтобы на них спали. – Она приняла сидячее положение. – Надеюсь, наши неприятности закончились?
- Хотелось бы верить. – Эмиль Бедье отодвинул занавеску. – А, мы уже перебрались через Сену! Если удастся доехать до улицы Фобур, можно считать, что мы выбрались из города.
- А далеко еще до этой улицы?
- Нет, но подъезды к ней могут быть перекрыты баррикадами.
- Почему?
- Потому что коммунары не хотят пускать в город регулярные войска, - Эмиль Бедье развел руками, - а, следовательно, они не выпустят и нас.
- Но мы не собираемся ни с кем воевать! – Мадам Пинель бросила неуверенный взгляд на пистолет Эмиля. – Или собираемся?
Тот пожал плечами.
- А это как получится.
- Что же нам делать?
- Искать лазейку в заграждениях. – Бедье улыбнулся. – Что, собственно, и пытается сделать наш кучер.
Жервеза ахнула.
- Боже мой! Я совсем забыла о Мари! Она ведь осталась во втором экипаже с вещами!
Эмиль поглядел в заднее окошко.
- Ничего не вижу. Наверное, ее коляску остановили те клошары на углу… У вас было много ценных вещей?
- Нет, только одежда… Что же будет с Мари?
- Надеюсь, ничего страшного. Если девушка догадлива, она найдет безопасное место и укроется.
В этот момент за окошком мелькнула чья-то маленькая ладонь.  Жервеза ахнула.
– Ой, а это что такое?!
Эмиль выглянул в окно.
- Стой, Пьер! – Когда же карета остановилась, Бедье распахнул дверь. – Мадмуазель Мари, пожалуйте сюда!
Служанка проскользнула внутрь. Поскольку свободное место было только рядом с мужчиной, она там и села. Дамы Пинель глядели на девушку, разинув рты.
- Откуда ты, Мари? – Спросила наконец Жервеза.
- С запяток. Простите, мадам, я побоялась остаться в коляске. Когда те люди нас остановили, я подумала, что в вашей карете будет безопаснее.
Бедье хмыкнул.
- Правильно подумала.
Мадам Пинель всплеснула руками.
- И ты сбежала, бросив наши вещи?!
- Девушка поступила правильно, сударыня. Нет ничего дороже человеческой жизни. А вещи… бог с ними. – Бедье с легкой усмешкой поглядел на мать своей невесты. – К тому же, как вы сами сказали, там не было ничего ценного.
- Но мои зонтики… шляпки…
- Не печальтесь, мадам. Когда заварушка кончится, я куплю вам дюжину других.
Обещание будущего зятя сразу успокоило мадам, и инцидент был исчерпан. Четверо пассажиров вновь с волнением прильнули к окнам, ожидая окончания путешествия по лабиринту парижских улиц, перегороженных тут и там стихийно возникшими баррикадами. 

После завтрака супруги Венсан решили отправиться на рынок, так как провизия была на исходе. Памятуя о событиях минувшего дня, Эрик на всякий случай прихватил с собой небольшой, но острый нож, позаимствованный на кухне. Он спрятал его в потайном кармане плаща, который решил надеть, несмотря на теплый день.
Одиль нарядилась в темно-зеленое бархатное платье, которое очень шло к ее глазам; на плечи она набросила легкую накидку.
Как покажут дальнейшие события, эта мера предосторожности оказалась совсем не лишней.
Из высказываний Омели, снабжавшей до недавнего времени их маленькое сообщество продуктами, Одиль уяснила, что рынок находится на соседней улице Севр, в нескольких минутах ходьбы от «Розен паласа».
Когда Эрик это услышал, он покачал головой.
- Омели не уточнила, в какой именно части улицы Севр?
Одиль пожала плечами.
- Не знаю, но где-то близко, ведь эта улица соприкасается с нашей.
- Верно, в самом начале. Но они расположены под углом, так что вначале идут рядом, а в конце расходятся в разные стороны, на довольно большое расстояние.
Одиль поставила на кухонный стол корзинку, приготовленную  для провизии.
- Возможно. Но я отлично помню, что Омели отсутствовала всегда не более часа. Будь рынок в начале улицы Севр, она бы так скоро не обернулась.
- Значит, он находится на другом конце, ближе к нам. – Эрик развернул потрепанный лист бумаги, и Одиль увидела, что это карта города, но очень странная на вид.
- Где ты ее взял? 
- Что, карту? – Муж махнул рукой. – Там, в библиотеке… Знаешь, в нашем доме есть библиотека.
- Представь себе, знаю. – Одиль подошла ближе. – Помилуй, что же это за карта! Тут изображена едва ли половина городских улиц!
- Разумеется, - мужчина водил пальцем по подозрительной карте, выискивая нужные названия, – книжка ведь была старинная.
- Книжка?!
- Да, по истории. Я взял карту оттуда.
- Взял? Да ты ее просто вырвал! – Одиль поджала губы: она не терпела пренебрежительного отношения к книгам. – И испортил одно из ценнейших изданий!   
- Прости, дорогая, - Эрик наклонился и чмокнул жену за ухо, от чего гнев ее сразу куда-то исчез, - других карт не нашлось, а мне была нужна хоть какая-нибудь.
- Зачем?
Ее муж смущенно улыбнулся.
- Видишь ли, что хоть я и провел какое-то время в Париже, но путешествовал по нему мало. А в левобережную часть города почти не заглядывал.
- Почему? – Вырвалось у Одиль, и она тотчас прижала к губам руку. – Ой, прости…
- Ничего страшного. – Муж снова склонился над картой. – А, вот, нашел! 
- Что?
- Нашу улицу. – Он ткнул пальцем куда-то вниз, где синяя лента реки делала крутой изгиб. – Гляди: вот улица Варрен, она идет с востока на запад и на востоке упирается в авеню Распай, а на западе – в бульвар Инвалидов.
- Так же, как и улица Севр.
- А «Розен палас» расположен там, где улицы разошлись на наибольшее расстояние. Если мы хотим попасть на рынок, то должны прежде выйти на бульвар Инвалидов, пройти по нему, а уж потом повернуть на улицу Севр. Между прочим, не ближний путь.   
Одиль покачала головой.
- Омели так не ходила. Она говорила, что отыскала тропинку между поместьями, и добирается до рынка за десять-пятнадцать минут.
- То есть, вот так, - Эрик прочертил пальцем сверху вниз, затем сложил карту и убрал в карман. – Что ж, дорогая, раз Омели нашла дорогу, найдем и мы. Пожалуй, пробираться по закоулкам сейчас безопаснее, чем открыто дефилировать по улицам.
Одиль подумала об их вчерашнем блуждании по городу и тревожно посмотрела на мужа.
- Думаешь, те люди готовят что-то плохое?
- Боюсь, что так. – Эрик привлек к себе жену. – Но, надеюсь, нас с тобой эти события не затронут. Мы лишь закупим продукты и вернемся в нашу маленькую крепость, у которой толстые стены и не менее крепкие засовы на дверях.
Одиль прислушалась к отдаленным раскатам.
- Странно, гром гремит, а на небе ни облачка. Неужели собирается гроза?
Эрик нахмурился.
- Боюсь, дорогая, что это не гром.
- Ты думаешь…
- Да. Это больше похоже на выстрелы.
- А стреляют те люди, что остановили нас вчера? Чего же они добиваются?
- Трудно сказать, я не слишком силен в политике.
- Но у тебя есть какие-нибудь предположения?
- Кое-какие, конечно, есть. Думаю, все это началось еще зимой или в начале весны,  когда я был в больнице.
- Что началось?
- Как сказал бы наш друг Эмиль Бедье, - большая заварушка. Столкнулись две противоборствующие группировки.
- Одна из которых – уличные разбойники?
- Они не совсем разбойники. Вернее, не все из них. – Эрик вздохнул. – Ну, как тебе объяснить… Понимаешь, в любом большом деле бывают издержки. Когда корабль в плавании, к его днищу прилипают водоросли, раковины и прочий мусор, который вредит кораблю, портит его обшивку и тормозит ход. Вчерашние разбойники являлись как раз таким мусором.
- Так я и думала!
- Но я не стал бы причесывать всех под одну гребенку. Люди, возводящие на улицах баррикады, называют себя коммунарами и считают себя патриотами, защищающими Париж он нашествия вражеских войск.
- О каких войсках ты говоришь? Неужели кто-то хочет на нас напасть?
Муж с улыбкой покачал головой.
- Ай-яй-яй, неужели моя высокообразованная жена так плохо знает историю собственной страны? Франция потерпела поражение от прусских войск, и Тьер подписал перемирие с немцами.
- Тьер? Я где-то слышала это имя.
- Сейчас он глава нашего правительства. В марте этого года он приказал забрать пушки с Монмартра, чтобы обезоружить Париж и привести его к повиновению, но это вызвало недовольство парижан. Посланцы Тьера были расстреляны, пушки остались на Монмартре, а в городе стихийно образовалась новая власть – Совет Коммуны. Произошло это в середине марта, когда я лежал в больнице, а ты меня упорно разыскивала.
Одиль с нежностью посмотрела на мужа.
- Да, я отдавала поискам все свое время, поэтому, наверное, не замечала того, что происходит вокруг.
- Сейчас же правительственные войска восстановили силы и снова двинулись на Париж.
- Неужели они отдадут столицу Франции на разграбление банде пруссаков?!
Венсан задумчиво разглядывал что-то за окном.
- Не думаю, что хоть один немецкий солдат появится на     парижских улицах, но коммунарам придется несладко. Тьер полон решимости уничтожить мятежников.
Одиль покачала головой.
- Странно.
- Что тебе кажется странным?
- Откуда ты все знаешь, если, как говоришь, не интересуешься политикой?
Венсан снисходительно посмотрел на жену.
- В отличие от тебя, дорогая, я читаю газеты. Ты же их терпеть не можешь, потому что они пачкают краской твои чистенькие    пальчики.
- Да, это так. – Одиль  вздохнула. – Знаешь, Эрик, мне жаль этих людей. Все-таки они борются за правое дело.
- Согласен. Но какими бы благородными ни были устремления коммунаров, их гибель – увы! – давно предрешена: силы сторон слишком не равны.
- Когда же войска Тьера вступят в город?
- Судя по обстановке, это может произойти со дня на день. И тогда нас ожидает еще одна Варфоломеевская ночь.
Одиль невольно вздрогнула.
- Как и предрекала старая Хана! Эрик, ты говоришь об этом так спокойно! Погибнут люди, многие сотни, может быть, даже тысячи! Этого нельзя допустить!
Венсан пожал плечами.
- Что ты предлагаешь? Выйти на улицу и кричать во весь голос, чтобы коммунары разошлись по домам? Или сама возглавишь их движение?
Одиль покачала головой.
- Конечно, нет. Для этого надо быть воительницей, Жанной д*Арк, а я всего лишь слабая женщина.
Эрик обнял ее за плечи.
- Неправда, ты сильная. Ты спасла меня от гибели, подарила новую жизнь, сделала из меня другого человека…
Их разговор вроде бы продолжался, но, как часто случалось в последнее время, плавно перетек в иное русло. Одиль, как котенок, потерлась подбородком о ладонь мужа.
- Допустим, новую жизнь тебе подарил доктор Марти, а я лишь указала выход из тупика.
- Иногда выход из тупика означает воскрешение из мертвых.
- Ты, как всегда, преувеличиваешь…
- Вовсе нет. – Эрик поцеловал ее в кончик носа, потом взял за подбородок и одарил полновесным поцелуем в губы. – Девочка, ты – единственное, ради чего я все еще живу на свете…
- Спасибо, - Одиль со смехом выскользнула из его объятий, - но чтобы жить, надо еще есть и пить. И пока войска мсье Тьера не вошли в город, мы должны добраться до рынка.
Венсан оправил одежду и выровнял сбившееся дыхание.
- При условии, что одна дама больше не станет отвлекать меня своими сладкими поцелуями.
- Никто и не отвлекал. – Одиль прижала ладони к разгоряченным щекам. – Может, нам уехать на время в Руан?
От неожиданного предложения мужчина изменился в лице.
- Это еще зачем? Чтобы снова жить в гостинице и терпеть  капризы одной дамы по поводу кроватей, на которых кто-то спал до нее?! Нет уж, родная, уволь!
Одиль смущенно отвела глаза.
- Я не это имела в виду. Просто в Париже становится опасно.
- Не опаснее, чем всегда. – Эрик набросил накидку на плечи жены и подтолкнул ее к двери. – Ничего не бойся, дорогая. Свою собственную жену я сумею защитить.

Реми подошел к окошку и выглянул в щель между занавесками: тип в клетчатых штанах по-прежнему  маячил на углу. Он появился накануне утром, к ночи исчез, а нынче снова, как ни в чем не бывало, стоял на прежнем месте.
Реми выругался и отошел от окна. Сомнений быть не могло: за ним следили, причем слежка велась днем и ночью. Вечером, когда клетчатый ушел, его место занял мужчина в темном плаще. Он простоял в подворотне напротив всю ночь и ушел под утро, передав дежурство вернувшемуся напарнику.
Реми стиснул зубы и пробормотал забористое итальянское  ругательство. Кто и зачем устроил слежку? Неужели мсье Моншармен? Выходит, старик почуял, что планы его подельника изменились?
Ландо хмыкнул и покачал головой: да уж, планы не только изменились, но и пополнились новыми пунктами. Прежние условия контракта с Моншарменом больше Реми не удовлетворяли. Да, он вызвался найти Одиль Пуатье и устранить ее липового мужа, и выполнит обещание, потому что это совпадает с его собственными намерениями. Но мизерный гонорар за такую работу Реми теперь не устраивает: с какой стати он должен соглашаться на малое и отказываться от большего?
А это большее, судя по всему, настолько велико, что сможет обеспечить Реми безбедное существование на долгие, долгие  годы…
В одно из посещений дома Моншармена он удостоился особого доверия хозяина и был принят в кабинете. Входя в дверь, глазастый секретарь узрел, как бывший директор поправлял на стене картину, которая почему-то висела криво. Поскольку ни землетрясения, ни других катаклизмов в Париже в этот день не случилось, Ландо сделал вывод, что картину сдвинул сам хозяин, и позади прелестного пейзажа Клода Лоррена находится тайник, в котором бывший директор Опера Популер вряд ли хранит набор курительных трубок или связку пожелтевшей писем своей бывшей любовницы…
Неужели Моншармен подметил заинтересованность Реми, догадался о его истинных намерениях и установил слежку?
Ландо покачал головой: нет, вряд ли. Если б старый хомяк что-то заподозрил, он устроил бы засаду в собственном доме, а не стал нанимать людей для слежки за своим подельником, живущим на другом конце Парижа.
Значит, сыщиков послал кто-то другой. Но кто?
Реми в раздумье прошелся по комнате. Кого еще в этом городе могла заинтересовать его персона?
Первым в списке был, конечно же, подонок. То есть, Призрак Оперы. Этот трус знает, что Реми охотится за ним, и мог нанять агентов, чтобы те докладывали о каждом шаге его врага.
Далее – некто лохматый, бросившийся в больнице на помощь Призраку. Помнится, Реми его тоже ранил. Правда, у этого бродяги нет ни гроша за душой, так что вряд ли он мог нанять для слежки профессионалов, работа которых стоит очень дорого.
Третьим был негодяй-доктор, лечивший в больнице Призрака. Реми ловко завалил его своим стилетом, после такого удара люди долго не живут. Но, может, у докторишки остались родственники, которые жаждут мести?
Итак, желающих причинить зло Реми было предостаточно. Но кем бы ни был неизвестный враг, он просчитался: люди, нанятые им, оказались не слишком опытными, Ландо их легко вычислил. А кто предупрежден, тот, как известно, вооружен.
Реми снова подошел к окну и усмехнулся, увидев внизу мающегося от безделья клетчатого агента.
- Стоишь, образина? Ну, стой, стой, а я погляжу. А когда настанет время, уйду так, что ты и не заметишь.

ГЛАВА  50.

Карета медленно продвигалась к дворцу на Елисейских полях. Чем ближе к главной улице, тем труднее давались эти последние минуты путешествия. Баррикады высились на каждом углу, в каждой подворотне. Карету еще несколько раз останавливали, и Эмиль Бедье скармливал коммунарам историю о черной оспе. Дамы Пинель, конечно, не были от этого в восторге, особенно старшая, вынужденная играть роль жертвы, пораженной сим страшным недугом.
До дворца было рукой подать, когда их остановил очередной патруль.
- Эй, что там у вас?
- Черная оспа, - бодро отрапортовал Бедье, уверенный, что их и на сей раз пропустят без промедления.
Но не тут-то было. Патрульный распахнул дверцу и оглядел «больную», потом с сомнением покачал головой.
- Черная оспа, говоришь?
- Да, мсье, это очень заразная болезнь.
- Ну да, заразная. – Мужчина без трепета протянул руку и схватил лежавшую женщину за запястье, от чего та взвизгнула. –  Странно, у вашей больной нет жара. И пульс нормальный.
- Потому, что наступил кризис, - нашелся Эмиль.
- Правда? – Патрульный недоверчиво хмыкнул. – Где же, в таком случае, следы от оспин? Я сам был фельдшером, за десять лет насмотрелся всякого, а вот у вашей больной не вижу ни единого шрама. Может, объясните, почему?
- Потому, что у тебя нелады с глазами, дубина!
С этими словами маркиз де Шатонеф поднял пистолет и приложился рукояткой ко лбу дотошного коммунара. Тот охнул и без звука осел на землю.
- Гони! – Крикнул Бедье кучеру, и карета понеслась вперед.
Эмиль попытался на ходу закрыть распахнутую дверцу, за которую цеплялись бросившиеся вдогонку люди. Они кидались камнями, палками, выкрикивали оскорбления, но лошадиные ноги оказались быстрее, чем человеческие. Плохо было лишь то, что рассеянные на протяжение всей улицы коммунары, завидев мчавшийся не разбирая дороги экипаж, устремлялись навстречу, пытаясь его остановить.
У ворот поместья на Елисейских полях их карету поджидал пикет. Мрачные лица пикетчиков и оружие в руках вызывали сомнения в их дружелюбных намерениях.
- Всем лечь на пол! – Приказал Бедье и высунулся в окно.
Дамы, как кегли, без звука посыпались с диванов на пол. Пистолет в руке маркиза де Шатонеф работал без остановки, но пока что хозяин задействовал только рукоятку, направляя удары на головы тех, кто подобрался слишком близко к карете. Когда же  кто-то из бандитов поднял арбалет, Бедье коротко выругался и нажал на курок. Прогремел выстрел, и арбалетчик упал на мостовую, схватившись за раненое плечо и выронив из рук смертоносное оружие. На какое-то время его вопли отвлекли внимание толпы от кареты. Этого оказалось достаточно, чтобы въехать в распахнутые ворота, которые перепуганный привратник тут же захлопнул снова. Вскочив на запятки кареты, он творил молитву, чтобы лошади бежали порезвее, а бунтари перебрались через ограду не слишком скоро.
Эмиль Бедье отбросил дымящийся пистолет в сторону.
- Отбой тревоги, сударыни, вы в безопасности. Можете занять свои места.
Мадам Пинель с опаской выглянула из-под дивана.
- Вы уверены в этом, маркиз?
- Абсолютно. – Эмиль помог будущей теще принять позу, более подобающую ее возрасту и положению, усадив на диван напротив себя. – Не бойтесь, мадам, самое страшное позади.
- Как же позади, если мы не можем уехать в Нейи?
- Не беспокойтесь, здесь нам тоже ничто не угрожает.
- А вдруг разбойники захватят поместье?
Бедье пожал плечами.
- Вряд ли. Но если такое случится, - что, повторяю, весьма сомнительно, - эти люди никогда нас не найдут.
- Почему? Мы что, станем невидимыми?
Маркиз де Шатонеф усмехнулся.
- В каком-то смысле. Мы спрячемся в помещениях, о которых никто не знает.
-В этом дворце имеются тайные ходы? – Догадалась Жервеза.
Эмиль галантно поцеловал ее руку.
- Как и в любой старинной постройке. При необходимости мы прекрасно там укроемся.
- И ваши слуги тоже?
- Конечно. Места хватит на всех. Управляющий рассказывал, что подземные ходы под дворцом расходятся в разные стороны и тянутся на многие лье.
- Значит, мы сможем уйти по ним из города?
Эмиль одобрительно посмотрел на невесту: девушка имела острый ум и быструю реакцию, что ему всегда нравилось в людях.
- Нет, дорогая Жервеза, не сможем.
- Почему?
Маркиз де Шатонеф развел руками.
- Теоретически это, конечно, возможно, но практически… Дело в том, что подземные ходы очень старые, построены несколько веков назад, и за ними никто не присматривал.
- То есть, они могут быть разрушены?
- Именно. – Бедье усмехнулся. – Согласитесь, было бы обидно прошагать несколько часов по подземным лабиринтам в кромешной тьме, чтобы в конце пути наткнуться на непроходимый завал.
Мадам Пинель поежилась.
- Да уж, это было бы очень неприятно… А скажите, маркиз, в ваших не заваленных ходах достаточно места, чтобы нам всем разместиться? Ведь во дворце, я слышала, много слуг.
- Пусть это вас не тревожит, сударыня. Как я уже сказал, места хватит на всех.
- А провизии? – Пискнула Мари.
Бедье улыбнулся служанке.
- И провизии тоже. Благодаря стараниям… - он помедлил, бросив быстрый взгляд на Жервезу - …моего управляющего, кладовые дворца просто ломятся от продуктов. Их хватит, чтобы выдержать многодневную осаду.
- Неужели нам придется пробыть в подвале целую неделю? –                                        Встревожилась будущая теща. – Я не привыкла ходить по нескольку дней в одном и том же платье. 
- Надеюсь, до этого не дойдет. – Маркиз де Шатонеф вздохнул про себя и подумал, как было бы здорово жениться на сироте. – Я упомянул о еде лишь для того, чтобы вас успокоить.
В этот момент экипаж остановился возле парадного подъезда. Хозяин выпрыгнул из кареты и помог выйти дамам, затем проводил их внутрь. В родных стенах он вновь обрел прежнюю уверенность, почувствовав себя хозяином положения.

Супруги Венсан пробирались между раскинувшихся вокруг обширных угодий. Парижская знать селилась в этой части города с незапамятных времен. В прежние, стародавние года, получить земли во владение в Сен-Жерменском предместье могли только очень богатые и знатные люди, доказавшие свою преданность французскому трону. Как правило, это были приближенные короля и королевы, фавориты и фаворитки, отличившиеся в боевых походах генералы и маршалы, королевские министры и тому подобные прославленные личности. Со временем предместье вошло в состав города, став одним из самых респектабельных, аристократических кварталов Парижа. Многие знатные и богатые парижане боролись за право построить здесь особняк, но далеко не всем удавалось, а те, кто сумел это сделать, считались счастливчиками и вызывали зависть у других.
Тем не менее, былая слава Сен-Жермена с течением времени потускнела, поистерлась, так как прежние владельцы поместий давно перекочевали на кладбище Пер-Лашез в фамильные склепы и гробницы, а их бывшие владения были перекуплены другими людьми, не имевшими никаких заслуг перед монаршей властью. Некогда модные особняки многократно меняли владельцев, которые порой не слишком заботились о своих приобретениях.
Теперешние границы поместий, например, были обозначены чисто условно, и супруги Венсан, шествовавшие по узкой тропинке,  рисковали забрести, сами того не ведая, в частное владение, что могло иметь весьма неприятные  последствия, такие, например, как нападение сторожевых собак, а то и выстрел из арбалета какого-нибудь чересчур рьяного охранителя хозяйских угодий.
Тропинка извивалась между разделительными столбами, на которых едва проступали вырезанные из дерева или камня, стертые от времени буквы, обозначавшие имя хозяина. А иногда это были  настоящие крепостные стены, сложенные из огромных валунов, в два обхвата каждый.
Эрик шагал по узенькой тропинке вслед за женой, с интересом оглядывая окрестности. На ум сами собой приходили строки из прочитанных исторических книг, и временами он испытывал странное чувство нереальности, словно переместился назад во времени.
Массивные каменные стены и вырисовывающиеся вдали мрачные, порой обветшалые постройки навевали мысли о поселениях древних паризиев, давших Парижу его нынешнее имя, и о поражении армии Цезаря, которому эти свободолюбивые племена не отдали любимого города.
         Эрик поймал себя на том, что теперь ощущает все глубже, острее, будь то чувственные удовольствия или простое созерцание какого-то предмета или явления. До сих пор почерпнутые из книг знания были для него чем-то отвлеченным, чисто умозрительным. Теперь же все стало явным, осязаемым, исполненным глубокого смысла, как, например, старые крепостные стены, мимо которых он сейчас проходил. И это было непривычно… и увлекательно. 
Одиль. Все это сделала с ним Одиль. Она научила его смотреть и видеть, ощущать радость бытия…
Любить…
Эрик одернул себя: нет, говорить о любви слишком рано, к этому он еще не готов. Встреча с Одиль Пуатье произошла совсем недавно, за это время он мог увлечься, да. Но не полюбить. Конечно, Эрик увлечен своей женой, она молода, красива, умна, на нее приятно смотреть, с ней приятно говорить… А если вспомнить, какова она в постели…
Эрик откашлялся и покрутил головой, вытряхивая из сознания крамольные мысли. Он знал, что позже они снова вернутся, и не был этим сильно удручен. Однако сейчас следовало думать о более насущном: как добраться до рынка и вернуться обратно, не подвергнув опасности жену.

Реми застегнул сюртук на все пуговицы, сунул в карман кошелек с деньгами, и вышел из комнаты. Заперев дверь, он осторожно двинулся мимо соседских дверей в дальний конец длинного, пустого коридора, где была лестница, ведущая на чердак. Реми пользовался ею уже несколько раз и относился с полным доверием. Под крышей, как в любом чердачном помещении, имелось слуховое окно, выбравшись из которого, легко перебраться на крышу соседнего дома, с нее на крышу следующего… и так далее, до конца квартала.
Ландо усмехнулся: тупоголовым сыщикам до такого трюка, конечно, не додуматься, они не видят ничего дальше собственного носа, Реми же проделывал эти вылазки ежевечернее, отправляясь под покровом темноты туда, где нашел приют его злейший враг. Правда, в последние дни дом на улице Варрен казался опустевшим, - видимо, его обитатели куда-то уехали. Но Реми это не слишком беспокоило: рано или поздно негодяй вернется, - он накрепко привязан к этому месту, так как после женитьбы на Одиль Пуатье является владельцем поместья, а ни один здравомыслящий человек не откажется добровольно от того, что ему принадлежит. Когда же негодяй вернется в «Розен палас», то получит сполна за все свои злодеяния.
Вчера, правда, Реми не выходил из дома: у него разыгрался насморк, да и вечер был холодный, то и дело принимался моросить дождь. Зато сегодня погода отменная, насморка нет и в помине, и Реми вновь наведается в особняк на тихой улочке Варрен.
Прогулка по крышам, как всегда, прошла без неожиданностей, ищейки с набережной Орфевр, или откуда они там, ничего не заметили. Из-за многочисленных баррикад и завалов на улицах Реми пришлось отказаться от фиакра и добираться до места пешком, что заняло более часа. Так что, когда он оказался у заветных ворот, на город опустилась ночная тьма. Тем отраднее было увидеть освещенные окна особняка: Призрак вернулся домой!
У Реми сами собой сжались кулаки: долгожданный момент уже близок! Благородный мститель весь дрожал от предвкушения, нащупывая во внутреннем  кармане сюртука любимый стилет и представляя со злобной радостью, как твердое стальное лезвие входит в мягкую и беззащитную человеческую плоть… В плоть негодяя, убившего его сестру…
При этих мыслях сердце застучало чаще, а кровь стала быстрее бежать по жилам. Но очарование момента длилось недолго. Реми вздохнул и покачал головой: нет, стилет как оружие не подходит. Вряд ли подонок подпустит его к себе так близко. К тому же, теперь он не тот немощный больной, который бессилен дать отпор противнику. Значит, придется прибегнуть к другому оружию, пусть не такому легкому и изящному, как подарок любимой матушки, зато более действенному и смертоносному.
Конечно, убить подонка можно хоть сейчас, когда он сладко заснет после любовных утех с этой потаскушкой Одиль Пуатье. Реми может тихонько проникнуть в дом, подняться на второй этаж и заколоть ублюдка во сне. Но тогда этот тип не узнает, кто и за что его убил, а ведь это необходимое условие мести. Потому что Реми не убийца, он совершает справедливое возмездие. Он скажет все своему врагу в лицо и увидит его глаза, в которых будет метаться холодный ужас и страх неминуемой смерти…
И этот миг станет минутой торжества Реми Ландо. 

Эрик сидел перед камином в гостиной на втором этаже «Розен паласа» и задумчиво наблюдал за пылающими поленьями. День был теплым, почти жарким, но к вечеру заметно похолодало, и чтобы не пускать в комнату сырость с улицы, Эрик растопил камин. Кроме того, ему всегда хорошо думалось под умиротворяющее потрескивание дров в очаге. За окном сгустилась вечерняя мгла, которая вот-вот перейдет в ночную. А когда наступит ночь…
Эрик устроился в кресле поудобнее и протянул ноги поближе к огню. Да, скоро наступит ночь, и очаровательная женщина по имени Одиль вновь познает его как мужчину, как своего мужа. На этот раз он будет на высоте и доставит ей такое же удовольствие, какое получает сам.
Сегодняшнее утро Эрик провел в библиотеке, где занимался не только поисками карты Парижа. Собрание книг «Розен паласа» было обширным и разнообразным, и наряду с увесистыми томами по истории, политике и географии, там имелись труды по многим другим дисциплинам. Так, например, Эрик обнаружил несколько ценных изданий по архитектуре и строительству, чему был очень рад.
Но куда больший восторг вызвал у него старинный трактат о любви, написанный каким-то умным персом задолго до рождества Христова, а также великолепно иллюстрированный индийский экземпляр «Камасутры», снабженный французским переводом. Будь у Эрика больше времени, он проштудировал бы этот труд от корки до корки. Но нужно было идти на рынок, и Венсан с тяжелым вздохом отложил в сторону заинтересовавшее издание, решив вернуться к нему при первой же возможности.
К великому сожалению, возможность представилась лишь  вечером, и то на короткое время – на полчаса перед ужином. Тем не менее, Эрик потратил эти полчаса с пользой, найдя ответы на многие мучившие его вопросы.
Весь же день был потрачен на посещение пресловутого рынка, а потом на ликвидацию негативных последствий этого  рискованного вояжа.
Вначале все шло вроде бы хорошо. Эрик и Одиль без труда отыскали тропинку, которая сокращала путь до улицы Севр. Эрик шагал вслед за женой, слушал пение птиц и любовался окрестными пейзажами. Живописные уголки умиротворяли, и в какой-то момент Эрик даже настроился на лирическо-философскую волну, что бывало с ним довольно редко.
Рынок оказался на той же стороне улицы Севр, куда они  вышли.  Даже не видя торговых рядов, определить расположение рынка не составляло труда из-за доносившегося оттуда людского гомона. Судя по всему, рынок был обширный. Может, не такой огромный, как Центральный, но и не маленький, - об этом говорил гул, характерный для большого скопления людей.
Действительно, рынок был внушительный, здесь продавалось все, что способно быть товаром: от овощей и фруктов до медвежьих окороков, и от кухонной утвари до разнообразной одежды и изящных женских украшений.
В первый момент супруги Венсан были слегка ошеломлены таким скоплением народа, оглушены криками и сутолокой, которую производили торговцы и покупатели. Но вскоре Одиль освоилась в новой обстановке и уверенно зашагала в мясные ряды, увлекая за собой мужа. Не ведая, когда можно будет снова выбраться за пределы поместья, она решила закупить побольше мясных продуктов, поскольку мужчин, особенно больших, нужно кормить мясом. Эту мудрую истину она услышала от Омели и не имела причин сомневаться в правильности: и Эрик, и Эмиль отличались завидным аппетитом и за столом обычно налегали больше на мясо, чем на шпинат или морковь… К тому же, в погребе еще остался лед, и грех им не воспользоваться.
Мясные ряды сменили овощные, затем бакалейные. Корзинка, захваченная из дома, была полна до краев, а покупок предстояло сделать еще немало. Поэтому Эрик, заприметив невдалеке торговца берестяными изделиями, поспешил к нему и купил еще одну корзину. В нее уложили муку, крупу, а также кофе, чай и сахар.
Время за покупкой провизии пролетело быстро, пора было возвращаться домой. Одиль еще раз внимательно оглядела купленные продукты, пытаясь вспомнить, что она упустила. 
- Дорогой, мне нужна веревка.
Эрик, изрядно вспотевший в своем парике и теплом плаще, поставил корзинки на каменную тумбу и вытер пот со лба. 
- Зачем тебе веревка, дорогая? Не для меня ли?
Она удивленно хлопнула ресницами.
- Для тебя?!
- Да, чтобы я мог на ней повеситься. 
Одиль рассмеялась.
- Откуда столь мрачные мысли, мой друг? По-моему, все идет как надо. Мы не попали ни в какую переделку и купили то, что было намечено.
- Кроме веревки. 
- Верно. А веревка нужна для того, чтобы сушить белье.
Венсан удивленно поднял бровь.
- Дорогая, ты решила сменить амплуа жены и заделаться прачкой?
- Конечно, нет. – Одиль покраснела, представив, как полощет в воде нижнее белье своего мужа. – Когда смута в городе пройдет, я найму новую служанку, взамен Омели. Она будет убирать дом, готовить еду и стирать. А выстиранное белье станет сушить на веревках.
- Разве в нашем доме нет веревок?
- Таких, как надо, нет.
- А какие есть?
Одиль вспомнила найденный в сарае старый пеньковый канат, который Омели использовала для сушки. От него постоянно отслаивались жесткие, колючие волокна, которые прилипали к белью, особенно нижнему, и больно кололи голое тело.
- Другие. Наши веревки толстые и колючие, а мне нужна тонкая и гладкая.
- А, как для лассо?
Одиль подняла брови.
- Что такое «лассо»?
Эрик смутился.
- Ну… пенджабская удавка. Что-то вроде длинного-длинного кнута.
Одиль вдруг вспомнила, что именно в такой удавке нашел свою смерть рабочий сцены Джозеф Буке, убитый Призраком Оперы, то есть, ее мужем, и невольно вздрогнула. Это не укрылось от взгляда мужчины. Видимо, он подумал о том же.
- Не надо, Одиль. Все осталось в прошлой жизни.
- Да, конечно. – Она заставила себя улыбнуться. – Так мы купим веревку?
- Разумеется.
Вскоре нужная веревка была найдена, и супруги собрались в обратный путь. Они были на выходе из рынка, когда в ворота, сметая все на своем пути, ввалилась толпа грязных, взъерошенных людей. У них были красные лица, выпученные глаза, а в руках – бутыли с вином. Они что-то кричали, переругиваясь между собой. Эрик едва успел оттолкнуть жену к стене дома, загородив собой, и лишь благодаря этому она не была смята и унесена прочь неуправляемой людской массой.
- Черт возьми, что здесь происходит?!
- Что случилось? – Пропищала из-за спины мужа Одиль, полупридавленная его мощной фигурой. – Я ничего не вижу!
- Тебе и не надо ничего видеть, - прорычал Венсан, отбивая ножом удары отделившегося от толпы пьяного клошара, которого, видимо, привлек элегантный плащ Призрака. Бродяга размахивал ржавым обрубком сабли, намереваясь сдернуть плащ с Эрика. Но на этот раз он неудачно выбрал жертву.
Поединок закончился победой более сильного и опытного противника. Венсан чиркнул нападавшего по руке, распоров рукав потрепанного сюртука, а также пребольно хлестнул его купленной веревкой.
- Пошел прочь, разбойник! 
Тот с воем отскочил в сторону. Но другие лже-коммунары, подогретые вином и опьяненные сознанием своей безнаказанности,  желали получить сполна по векселям, которые сами себе выдали. А может, они считали их индульгенциями?
Парируя удары множества людей, Эрик обернулся к жене.
- Надо выбираться отсюда! Беги к тропинке, дорогая!
- А как же ты?
- Я скоро приду. – Он на мгновение обернулся к жене и тут же получил ощутимый удар в плечо. – Что же ты медлишь? Прячься!
Повинуясь словам мужа, а еще больше его взгляду, Одиль поплотнее запахнула накидку и скользнула в приотворенную дверь строения, возле которого стояла. Это был какой-то сарай. Поняв ее намерение, Венсан, не оборачиваясь, пнул дверь сапогом, прикрыв поплотнее, и отбежал в сторону, подальше от сарая, принуждая тем самым противников следовать за ним. Тех не надо было долго уговаривать. Одурманенные вином, - видимо, где-то неподалеку разграбили винный магазин, - разбойники плохо соображали, что творится вокруг, и руководствовались больше чувством стадности, нежели собственным разумом.   
- Кто – разбойники? Мы – разбойники?! – Не унимался пьяный рыжий задира, надвигаясь на Эрика. – Врешь, мы не разбойники!  Ты сам разбойник! А мы - ваши заши… ик! защи… ик! Защипники! – Пьяница помотал головой. – Нет, зажимники… зажирники…
Пнув пьяницу кулаком под дых и краем глаза отметив, что тот рухнул на ворох соломы, Эрик разметал по сторонам других, уже не слишком твердо стоявших на ногах, затем убрал нож и веревку и поспешил к укрытию, где спряталась жена.
Она не казалась особенно испуганной и даже фыркнула, когда проходила мимо поверженных «коммунаров». Те уже угомонились и мирно похрапывали на куче соломы, словно по заказу брошенной у рыночных ворот.
Венсан подхватил корзинки с провизией. 
- Идем скорее, дорогая, Чует мое сердце – это только начало. Когда все здесь перепьются, начнется такое…
Он был прав: с каждой минутой людей с бутылками в руках становилось на улице все больше. Они нетвердо держались на ногах, глаза их горели, а на лицах застыла угроза. Пока супруги добирались до лазейки в ограде, через которую попали на улицу Севр, к ним еще несколько раз приставали пьяные, особенно к Одиль. Они пытались хватать ее руками, мять и тискать, она едва успевала увертываться от жадных, похотливых прикосновений. Плотная накидка из бархата помогала избегать мерзких объятий.  Впрочем, Эрик был начеку, и сворачивал невежам скулы направо и налево.
Одиль вцепилась в руку мужа, как утопающий цепляется за протянутое весло, и ей впервые стало по-настоящему страшно.
- Боже мой, это не люди! Это какие-то животные!
- Согласен. Вот видишь, что делает вино!
Им удалось проскользнуть незамеченным в заветную лазейку, и оба с облегчением вздохнули. Эрик поставил корзинки на землю и привлек к себе жену.
- Как ты, дорогая?
- Нормально. – Одиль дрожащей рукой поправила выбившиеся из-под шляпки волосы. – Могло быть и хуже… правда?
- Правда. – Он убрал светлую прядку у  нее со лба. – Очень испугалась?
- Не очень. – Одиль порывисто прижалась к мужу. – Я больше боялась за корзинки.
Венсан поцеловал ее волосы.
- Значит, ты самая смелая из всех женщин. Лично я трясся от страха, как осиновый лист.
Одиль улыбнулась.
- Из-за корзинок?
- Из-за тебя.
Она задумчиво взглянула на мужа и покачала головой.
- Неправда, ты вел себя, как Робин Гуд. Когда ты рядом, я ничего не боюсь…   
Лучшего комплимента нельзя было придумать. Эрик глубоко и как-то сладко вздохнул и подхватил корзинки с продуктами.
- Я всегда буду рядом, Одиль. А теперь вперед! Мы должны вернуться домой как можно скорее.
- Мой дом – моя крепость, - кивнула Одиль.
- Вот именно. Похоже, канонада не утихает.
Одиль прислушалась.
- Мне кажется, она даже стала ближе. Неужели войска Тьери вошли в город?

Они так и не узнали, вступили правительственные войска в город или нет, но до усадьбы добрались без приключений. И тут у Одиль случилась истерика. Едва за спиной захлопнулись двери дома, она разрыдалась и долго не могла успокоиться: видимо, пережитые события испугали ее куда больше, чем она хотела показать.
Бросив корзинки у входа, Эрик поспешил отвести жену наверх в гостиную, усадил на диван и дал выпить вина с водой. Испытанное средство подействовало: рыдания понемногу утихли, и молодая женщина вскоре уснула. И лишь тогда, вспомнив об оставленных  в вестибюле продуктах, Венсан пошел вниз определить их куда следует. Затем он вновь вернулся в гостиную, сел в кресло напротив дивана и стал смотреть на спящую жену.
Какие мысли блуждали в его голове?
Одиль проснулась ближе к ужину, успокоенная и освеженная сном. От недавнего расстройства не осталось и следа. Поглядев на сгустившиеся сумерки за окном, она ахнула и заторопилась на кухню, пообещав, что через полчаса ужин будет готов.
Как уже известно, эти полчаса Венсан посвятил изучению литературы вполне определенной тематики, и когда нежный голосок Одиль позвал ужинать, Эрик уже четко знал, что и в какой последовательности следует делать, когда они с женой доберутся до постели…

opera
*выбивая на груди татуировку:
«За Айрин – загрызу!»*

Почему же фарс? Ну, посмеётся автор немножко (и то не факт), что в этом такого? =))
Или ты всё ещё вспоминаешь нашу с Айрин «гостью»? Поверь, здесь такого не будет… Вроде =)

Отредактировано Мышь (2006-08-16 18:57:59)

Отвечает Айрин

Цирилла
Ура мне? Большое спасибо. Приятно сознавать, что мой опус интересен в любом месте. Еще раз спасибо.
Надеюсь, меня не забросают испорченными овощами за то, что данная глава - еще не конец, и, следовательно,
развязки пока нет?

opera
При желании Робин Гуда можно заменить на Жана Вальжана, но, по-моему, это будет не совсем в тему.
А секса, родные мои, не ждите, я не из тех, кто дважды наступает на одни и те же грабли.
Впрочем, намеки на некое светлое действо все же себе позволю. Но это так, для проформы.

Hell
Обижаете, Неll, наш Эрик сам с усам, обойдется без всяких там маркизов. А книжка - это так, для страховки.
В конце концов, интуиция подскажет, что, где и когда. Как говоривал Наполеон, главное - ввязаться в бой, а
потом все получится.

Мышь
Ей ответа не даю, так как вижу каждый день и за поддержку поблагодарила лично.

opera
Псиссимизм, да еще здоровый - это клево, мне б такого! Ан - нет, с детства все обзывали оптимисткой.
Что до моего фика, то могу обнадежить: ни Эрик, ни обездвиженный доктор Марти больше ничего себе не сломают:
повествование идет к концу, когда ж мне их лечить-то?

                                    ГЛАВА  52.

Муж сказал правду: бросание лассо оказалось не таким простым делом, как представляла себе Одиль. Несмотря на то, что физически она была достаточно развита, вся сила ее рук тратилась на то, чтобы как следует размахнуться. На сам же бросок энергии не хватало, и полет лассо получался слабый и недалекий. К тому же, веревка ни за что не хотела раскручиваться в воздухе, летела странными зигзагами и норовила запутаться, что было совершенно недопустимо.
- Это потому, что веревка ненастоящая, - оправдывалась Одиль, стараясь скрыть смущение от своей неловкости, - с твоей пенджабкой у меня бы все получилось.
- Совершенно верно, дорогая, - кивал в ответ ее супруг и делал свой бросок. У него в руках веревка почему-то разматывалась как положено и падала туда, куда он наметил.
Стиснув зубы, Одиль оглядела зеленую поляну, на которой они упражнялись в метании.
- Я поняла, поняла, в чем дело!
- В чем же?
Одиль указала на высокую траву.
- Это все из-за нее. Путается под ногами, и я делаю неверные движения.
-Ты делаешь движения руками, а не ногами, - мягко возразил супруг, - при чем же здесь трава?
- Все равно мешает. – Одиль вызывающе тряхнула головой и огляделась вокруг. Взгляд зацепился за шахматный помост, который когда-то соорудили для нее Эрик и Эмиль Бедье. – Нашла! Идем на помост, там нет травы, и у меня все получится.
Ее муж пожал плечами, скрывая усмешку.
- Если думаешь, что это тебе поможет… хорошо, идем.
На небе было ни облачка, солнце поднялось довольно высоко, даря земле свет и живительное тепло. Помня о том, как неудобно стоять против солнца, Одиль предусмотрительно выбрала позицию, чтобы солнечные лучи падали сбоку, а не в глаза; Эрик, стоявший на противоположном конце помоста, оказался в менее выгодном положении, - лицом к солнцу. Приложив ладонь козырьком ко лбу, он указал на стоявшую в углу шахматной доски одинокую фигуру ладьи.
- Бросай туда! Раз, два…
- Три! – Крикнула по привычке Одиль и бросила.
Увы! – бросок вышел ничуть не лучше, чем на травяной поляне. Одиль вполголоса чертыхнулась и потянула к себе запутавшуюся веревку.
- Все равно научусь, – процедила она сквозь зубы, и взяла свернутую бухту в руку.     
- Конечно, научишься, ангелочек, только не сегодня, - прошелестело возле уха, и в то же мгновение сильная рука схватила ее за горло, а острое стальное лезвие впилось в шею. Знакомый голос уже более отчетливо произнес. – Сегодня у нас в программе другой аттракцион.
Одиль ахнула и сделала попытку вырваться. Первым движением было обернуться и увидеть напавшего на нее человека, но острие ножа укололо в шею сильнее.
- Не дергайся, сучка, если хочешь жить!
И Одиль застыла, как изваяние. От холодного ужаса оцепенело не только ее тело, но даже мозг, живыми остались лишь глаза. Они видели, как потемнело лицо Эрика, как муж сделал по направлению к ней неправдоподобно большой прыжок и приготовился сделать второй.
Но его остановил резкий окрик бандита.
- Стой где стоишь, ублюдок! Еще один шаг, и твоей девке не жить!
И тут неустрашимый Призрак дрогнул. Он замер на месте, словно ударившись грудью о невидимую стену.
- Отпусти ее, Реми. Она ни в чем не виновата.
Одиль вздрогнула: так вот почему ей показался знакомым  этот голос! Реми Ландо! Он все-таки их выследил!
Бывший секретарь Опера Популер расхохотался.
- Ну да, я ее отпущу, а ты меня прикончишь, как беднягу Буке… или того, другого человека…
Венсан поднял обе руки ладонями вверх, показывая, что не вооружен.
- Ты видишь, при мне нет ни ружья, ни арбалета. Чем же я могу убить?
Реми криво усмехнулся.
- Черт тебя знает, ты всегда был мастером на разные штучки. Ну-ка, встань туда, где стоял! Иначе…
Одиль пискнула, ощутив, как на шею упала теплая капля. Эрик стиснул кулаки, но отошел назад.
- Я выполнил твое желание. Теперь отпусти ее.
- Ага, щас! – Реми еще крепче прижал к себе Одиль, прикрывшись ею, как щитом. В сущности, он так и задумал:  использовать женщину в качестве прикрытия. – Я отпущу, а ты набросишься.
- Даю слово, что не наброшусь.
- Так я и поверил!
Венсан стиснул кулаки.
- Чего ты хочешь, Ландо?
- Возмездия!
- Возмездия?! За что?
- Будто сам не знаешь!
- Поверь, не знаю.
- Не лги, негодяй! Не смей лгать в последние минуты своей поганой жизни!
- И в мыслях не было. Скажи, в чем ты меня обвиняешь, и я отвечу, виновен или нет.
- Как же, ответишь ты!
Одиль чувствовала, как начали подрагивать пальцы Реми на ее шее. Судя по всему, его охватило нервное возбуждение, которое в любой момент могло перейти в истерику, и тогда Ландо стал бы неуправляемым. Видимо, Эрик тоже это понял.
- Хорошо, Реми, можешь не верить. Но если я в чем-то виновен перед тобой, наказывать нужно меня, а не мою жену. Отпусти ее, и поговорим как двое мужчин.
- Говорить с тобой, подонок?! Слишком много чести! Убийца невинной девушки этого недостоин!
- О чем ты говоришь, Ландо? Я - убийца девушки?!
- Да, негодяй! Ты убил мою сестру, мою маленькую Джулию, и она никогда больше не увидит солнца, не услышит пения птиц…
- Ты заблуждаешься, Реми. Я не знаю никакой Джулии. И никогда не знал.
- Ложь! Низкая ложь! О вашей дружбе знали все вокруг! Мои родители были против, но ты, дьявол, сумел вкрасться к ней в доверие, влюбить в себя…
- Опомнись, Ландо, влюбить в себя?! При моей-то внешности?! Ты бредишь!
- Нет, не брежу! И не называй меня больше «Ландо», это имя мне ненавистно!
- Как же тебя называть?
- Как?! – Ландо расхохотался и еще сильнее вдавил нож в горло своей жертвы, чем вызвал ее сдавленный стон. –  Сам догадайся!
Венсан стиснул зубы.
- Невозможно решить задачу, если неизвестно условие.
- Придется постараться, а то твоя подружка умрет, - голос Реми дрогнул, - как умерла моя маленькая Жюли…
-Жюли?! – Вскричал Эрик. – Ты сказал – Жюли?!
- Да, я так сказал! Ее звали Жюли Орланло!
- Но ведь она…
- Что – она?
- Жюли Орландо умерла ребенком много лет назад, когда тебя еще не было на свете.
- Ну и что? Она моя сестра, и я люблю ее!
- Любишь? Ты же никогда ее не видел.
- Какая разница? Да, я родился через два года после ее смерти, но мне рассказывала о ней матушка. Они с отцом работали в цирке воздушными акробатами, с номером «два-орландо-два», и Жюли выходила на комплимент вместе с ними, чтобы собирать брошенные на арену цветы и монеты. – Реми с ненавистью посмотрел на своего врага. – Она была красивая, добрая девочка, ее все любили. А потом появился ты и все испортил.
- Что я испортил? – Венсан сделал маленький шажок вперед. – Жюли простудилась и заболела, я в этом не виноват. Ее смерть была ударом и для меня.
- Ложь! Ты убил ее! – Быстрым движением Реми спрятал нож и вытащил из кармана револьвер. Стальное дуло уткнулось Одиль в щеку. – А за это я убью твою подружку.
Одиль содрогнулась от прикосновения холодного металла к своему лицу и во все глаза смотрела на мужа, который, судя по всему, лихорадочно искал тему, чтобы отвлечь внимание Реми хотя бы на несколько минут.
- Зачем ты достал револьвер, Реми? Нож не менее надежен, а звуки выстрелов могут привлечь внимание людей.
Ландо судорожно, с надрывом рассмеялся.
- Каких людей, глупец? Мы здесь одни, я, ты и твоя девка. А если даже кто-то что-то услышит, то вряд ли поспешит на помощь. Сейчас в городе творится такое, что один жалкий выстрел вряд ли привлечет внимание.
Реми был, безусловно, прав. После вступления регулярных войск в Париж в городе воцарился хаос: орудийная канонада и ружейные выстрелы слились в непрерывный гул, не затихающий ни днем, ни ночью. Различить в нем одиночный револьверный выстрел просто невозможно. К тому же, вряд ли найдутся любопытные, готовые пойти выяснять, кто там стреляет по соседству. 
Эрику это понимал, но он понимал и то, что нужно любым способом тянуть время, пока у него не сложится точный план действий.
- Согласен, одиночный выстрел вряд ли привлечет внимание. Но ведь одним выстрелом ты не ограничишься.
- Это почему?
- Подумай сам, - Эрик сделал второй крошечный шажок по направлению к своему врагу, - убив мою жену… ты должен будешь убить и меня. То есть, сделать, как минимум, два выстрела.
- Ну и что? Где один, там и два, невелика разница.
- Это ты так думаешь. – Эрик помолчал. – Впрочем, сейчас меня волнует другое.
- Что еще? – Взвизгнул Ландо. Было видно, что его терпению приходит  конец.
- Скажи, кого ты имел в виду, говоря, что я поспособствовал смерти другого человека?
- Как, уже забыл? Это был человек из шапито, тот, кто выставлял тебя перед всеми на посмешище, как дрессированную обезьяну. Ты ведь его придушил, не так ли?
Одиль заметила, как побледнело лицо ее мужа, а на скулах заходили желваки.
- Да, придушил, и не жалею об этом. Он был тот еще мерзавец.
- Два сапога пара, - изрек Реми. – Эй, ты мне зубы-то не заговаривай!
Эрик пожал плечами.
- И в мыслях не было. Просто перед смертью хочу выяснить кое-что, в чем до сих пор не разобрался.
Как известно, любопытство сгубило кошку, но, видно, Реми не знал сей великой истины. Револьвер давал ему неоспоримое преимущество, и он решил немного покуражиться над поверженным противником.
- Ну, что тебя еще интересует?
- Смерть того певца, Пьянджи. Все считают, что в ней повинен Призрак. Но я-то знаю, что не убивал его.
- Конечно, не убивал, - Ландо самодовольно ухмыльнулся, - его убил я.
- И обставил все так, будто это моя работа?
- Имеешь в виду веревку у него на шее?
- Именно. Но я никогда не применял посторонних предметов, чтобы затянуть петлю. Я делал все собственными руками, ты же использовал ножку от стула.
- Да уж, руки у тебя плебейские, посильнее моих, – Ландо хмыкнул, – только вот ума поменьше. Глупец, кому теперь нужны эти тонкости? Люди уверены, что убийство совершил ты. А поскольку ты сейчас умрешь, они никогда не узнают правды.
- Это нечестно, Реми.
Тот пренебрежительно махнул рукой.
- Кто бы говорил о чести…
Хотя Эрик обращался к Ландо, взгляд его был устремлен на жену, точнее, на руку, в которой она все еще сжимала свернутое в кольцо «лассо». Одиль понимала, что Венсан затягивает разговор с убийцей неспроста, и вся обратилась вслух, чтобы не пропустить сигнал мужа.
Видимо, желание спасти жену было у Эрика столь велико, что часть его внутренней силы передалась ей. В этот отчаянный момент не только сердца их бились в унисон, но и мысли работали четко, в едином ритме, как хорошо отлаженный механизм.
Эрик Венсан пошевелил пальцами правой руки и стукнул носком сапога по деревянному настилу.
Раз!
Это могло означать только одно: отсчет! Эрик всегда отбивал ногой или хлопал в ладоши перед тем, как она сделает очередной бросок. Обычно это происходило на счет «три».
         Два!!
Она внутренне вся подобралась и затаила дыхание.
Три!!!
При третьем ударе Одиль изо всей силы наступила острым каблучком на ногу своему мучителю так, что тот охнул от боли, и, выскользнув из его ослабевших объятий, упала плашмя на помост. Одновременно с этим она метнула лассо Эрику. Ландо бросился вперед, направив револьвер на Венсана. Секундой позже грянул выстрел, и Одиль зажмурилась. А когда открыла глаза, то увидела, что револьвер валяется на помосте, а рука Реми неестественно дергается, оказавшись в плену брошенного Венсаном лассо.
От неожиданности Реми потерял равновесие и покачнулся, но сумел удержать равновесие. Подскочивший Эрик сбил его с ног, и оба мужчины покатились по деревянному настилу, молотя друг друга кулаками и пытаясь дотянуться до брошенного пистолета. Венсан наматывал на Ландо веревку, пытаясь обездвижить противника, но у того в руке вновь появился нож, и прочная веревка в мгновение ока оказалась порезанной на куски, как бумажная бечевка. Теперь они опять были на равных.
Впрочем, нет: у Ландо еще оставался нож.
Они тут же вскочили на ноги; Реми размахивал своим итальянским стилетом, пытаясь задеть Эрика, но тот был начеку и не подпускал Ландо вплотную. Со своего места Одиль могла видеть все до мельчайших подробностей.
Оба противника были сильны и достаточно опытны в ведении рукопашного боя, а также очень осторожны. Правда, Реми казался более гибким и подвижным, в то время как Эрик производил впечатление более грузного и медлительного противника. И если Ландо все время был в движении, наскакивая то с одного, то с другого бока, то Венсан почти не перемещался по помосту в поисках более выгодной позиции. Впрочем, это не мешало ему без особого труда парировать удары бывшего секретаря.
Одиль даже залюбовалась мужем, наблюдая за тем, как он движется: с какой-то особой, неторопливой грацией, даже чуть-чуть лениво, как человек, отгоняющий надоевшую ему муху. Вот если бы у него еще было оружие…
Стараясь не привлекать внимания, Одиль отползла подальше от борющихся мужчин, туда, где лежал револьвер Реми. Она почти достигла цели, когда Ландо разгадал ее маневр. Размахнувшись, он бросил в женщину свой стилет.
Он ошибся на пару дюймов, не больше: острие вонзилось не в Одиль, а в ее платье, намертво пригвоздив к деревянному настилу.  Короткий возглас жены отвлек на какой-то миг внимание мужа. Эрик обернулся на крик... и тут же получил сокрушительный удар по затылку, от которого у него потемнело в глазах.
  Пользуясь полученным одномоментным преимуществом, Реми бросился к револьверу и успел его схватить, пока Одиль освобождала из плена свое платье. В последний момент ей это удалось.
- Не-е-е-т! Не смей! – Не зная, как еще удержать Ландо от самого страшного, непоправимого действа, она схватила стоявшую на доске шахматную ладью и швырнула в спину убийце.
Удар достиг цели. Реми покатился по помосту, не выпустив, однако, револьвера из рук. Последним, отчаянным движением Одиль бросилась к мужу и заслонила его собой.
И тут прозвучал выстрел…
В первый момент она даже не почувствовала боли, просто что-то твердое и горячее сильно ударило в плечо. Потом обжигающая боль разлилась по всему телу; свет перед глазами померк, сознание заволоклось туманом, и Одиль упала на руки своего мужа…     

Этьен закусил губу, чтобы не закричать от умопомрачительных ощущений. Минула неделя, как Омели начала терзать его губкой с железными ворсинками, но ему казалось, что прошли месяцы, - нет, годы. Странная «массажная» губка, вначале казавшаяся Этьену одной из казней египетских, стала для него поистине волшебной палочкой, возродившей его бренное существо к жизни.
В первое время, правда, он внутренне содрогался, когда холодная, жесткая металлическая щетина скребла его бессильное, обмякшее за долгие недели лежания в кровати тело.
Вначале Этьен умолял Эмили глазами, чтобы та прекратила экзекуцию, но каждый раз девушка делала вид, что не понимает его страдающих взглядов, и продолжала творить свои издевательства.
Однако на четвертый день Этьен с удивлением отметил, что у него ни с того, ни с сего зачесалась пятка, а еще через день смог согнуть ногу в колене. А поскольку и пятка, и колено находились в нижней части тела, Этьен впервые за время болезни поверил, что, может быть, для него не все еще потеряно, и он сможет когда-нибудь…
Далее действительно следовало поставить многоточие.
Во-первых, потому что до полного пробуждения того самого органа еще следовало дожить; во-вторых, с некоторых пор Этьена привлекала только одна женщина. Но он не был уверен, что Омели согласна вернуться к нему…
Он понял, что любит девушку, хотя запрещал себе об этом думать. Он понял, что только с ней хочет связать свою судьбу. Но захочет ли она? Вот в чем вопрос…
Всю неделю Этьен пребывал в молчании, - не из гордости и даже не от страха, а просто потому, что язык, хоть и принадлежал к верхней части тела, но пока его не слушался. Но сегодня утром…
Сегодня утром произошли сразу два исключительных по своей значимости события: Этьен наконец заговорил, и у него случилось, выражаясь по-научному, самопроизвольное семяизвержение.
Хотя, если быть точным, - все произошло в обратной последовательности. Вот как это было.
Обычно Омели являлась утром в палату с «массажной» губкой и к концу процедуры доводила Этьена до полубессознательного состояния. Несмотря на то, что почти все части его тела ожили, Омели продолжала ежедневно их надраивать, словно это они были покрыты не нежной человеческой кожей, а бесчувственной корой баобаба. Правда, после такого массажа тело словно заново рождалось и кровь быстрее бегала по жилам, но боль была та еще. Зато после начиналась настоящая сказка: боль стихала, потихоньку уходила, Омели обтирала покрасневшую кожу Этьена мягкой мыльной салфеткой, и это было так приятно!
Так было и на сей раз. Но сегодня к приятным ощущениям добавились сверхприятные: когда Омели со свойственным ей легкомыслием начала обтирать спящую плоть своего пациента, та неожиданно пробудилась. Увидев такую метаморфозу, девушка ойкнула и отдернула руку, потом прикрыла чресла мужчины простыней, - как прикрывают покойника, - и выскочила из палаты. Этьен даже не успел обидеться, настолько сам был изумлен происшедшим.
  Вернувшись через пять минут, Омели нашла Этьена Марти в состоянии, близком к полной прострации: на худощавом лице мужчины играла глупейшая улыбка, какая бывает у хронических даунов; а недавно чистую простыню украшало большое мокрое  пятно. Поджав губы, сиделка молча убрала испорченную простыню, заменив ее новой.
Этьен Марти не мигая смотрел на девушку; его губы шевельнулись. Омели нахмурилась.
- Хочешь что-то сказать?
Он сделал неловкое движение головой, обозначавшее знак согласия.
- Тогда говори. – Девушка была явно недовольна случившимся и не скрывала этого.
- Я хо… ч…чу… 
- «Я хочу»? Чего же ты хочешь?
- Б… бы…
- Быка? Ты хочешь быка?   
- Бы… ть…
- Ах, быть! – Омели посмотрела на больного, но тут же отвела глаза, не выдержав его пронзительного взгляда. – Кем же ты хочешь быть?
- С…то…
- Сторожем? Столяром? Стогом сена? – Она помолчала. – А  может, столбом?
- С…то…бой…
Омели вскочила с табурета, на котором сидела перед кроватью больного.
- Со… мной?! Ты хочешь, чтобы мы снова… Но я этого не хочу!
Лицо больного страдальчески скривилось.
- Не… так…
- Что – не так?!
- Всё…
- Не понимаю!
- По… том… - Этьен Марти с нежностью посмотрел на девушку и устало закрыл глаза. – Потом…
Убедившись, что мужчина заснул, Омели осторожно поправила его подушку и вышла из палаты. Противоречивые чувства теснились в ее душе. Она любила этого человека, когда он был здоров и силен, и продолжала любить, когда он стал вот таким. Но если даже он полностью вернется к жизни, Омели ни за какие сокровища не согласится вновь пережить то, что пережила, живя с ним под одной крышей. Хотя бы потому, что сделать это ей это не позволит чувство собственного достоинства…
Омели ошибалась, думая, что Этьен спит. Нет, он не спал. Если б даже он попытался заснуть, события сегодняшнего утра не позволили бы этого сделать.
Итак, он обрел самое главное, что есть у мужчины, - потенцию. Он уже начал сомневаться, что когда-нибудь сможет получить чувственное наслаждение от общения с женщиной, поскольку форма, в которую облекалось получаемое им удовольствие, сильно отличалась от общепринятой. Пользоваться же услугами продажных женщин, готовых на все ради денег, Этьен брезговал.  Единственной и желанной была для него только одна – Омели, девушка, с которой он, пусть и недолго, но был по-настоящему  счастлив.
Чего нельзя сказать о ней…
Этьен глубоко вздохнул и улыбнулся, вспомнив о том, что случилось. 
Да, сегодня произошло нечто, поставившее все с ног на голову… А может, наоборот, все встало на ноги, как и должно быть?
Итак, амнезия что-то изменила в его психике, причем в той части, которая больше всего в этом нуждалась. Сегодня Этьен впервые за свою жизнь получил сексуальное удовлетворение, не прибегая к изуверским ухищрениям. Это было как гром среди ясного неба: Омели просто провела салфеткой по его проснувшейся плоти, и та мгновенно откликнулась на нежное прикосновение.
Этьен поднял глаза к потолку, бездумно вперив взгляд в одноухого кота: господи, какое счастье! Теперь у него начнется новая жизнь! Жизнь, в которой не будет слез, насилия, сознания собственной неполноценности!
Жизнь, в которой будет место для Омели, его единственной, любимой девочки. Только бы она согласилась…

Глава  53.

Эрик сидел возле постели жены и смотрел на ее бледное, отрешенное лицо. С момента рокового выстрела прошло пять дней, но она все еще не оправилась от ранения.
Да, в тот страшный день Одиль спасла его от смерти, но сама едва не заплатила за это собственной жизнью.
Эрик вздохнул и опустил усталые веки. Он не спал эти пять ночей, ни на минуту не отходя от постели жены, и с неохотой покидал ее комнату утром, когда горничная приходила его сменить.
Слава богу, теперь жизнь Одиль вне опасности. Врач, навестивший ее сегодня утром, выразился на этот счет вполне определенно.
- Больная вышла из кризиса, рана понемногу затягивается.
- Вы уверены, доктор, что опасности больше нет?
- Вне всякого сомнения. Думаю, инъекции морфия больше не понадобятся.
- А если она почувствует боль?
- Пусть принимает эту настойку. – Врач вытащил из медицинского саквояжа маленький пузырек и поставил на столик у кровати. – Трех-четырех капель достаточно, чтобы купировать болевые ощущения.
- Спасибо, доктор. – Эрик полез в карман за деньгами. – Вы не представляете, как много для нас сделали.
Врач одобрительно оглядел купюру и спрятал ее в карман сюртука.
- Думаю, что представляю. Завтра утром загляну к вам снова. А сейчас наша больная должна  поспать. – Врач посмотрел в покрасневшие глаза Эрика. – Вам, сударь, тоже не мешает отдохнуть. Нельзя так загонять организм. Вы ведь не спали все эти ночи?
Венсан смущенно пожал плечами.
- Просто не мог. Ведь Одиль пострадала из-за меня, приняла пулю, предназначенную мне.
Врач похлопал его по руке.
- Наслышан, мсье Венсан, наслышан. Ваша супруга – благороднейшее создание и очень вас любит. Какое счастье, что военные действия закончились, и Париж вновь вернулся к мирной жизни. Теперь можно спокойно ходить по городу, не опасаясь, что тебя в любую минуту убьют или ограбят бандиты, величающие себя «коммунарами»… Ваш преступник был одним из них? Надеюсь, он схвачен и отправлен в тюрьму?
- Да, это так.
- Не понимаю только, почему он забрел именно к вам. Ведь вы не принимали участия в военных действиях, не сражались ни на той, ни на  другой стороне?
Венсан пожал плечами.
- Конечно, нет. Думаю, это был обыкновенный мародер, польстившийся на столовое серебро и украшения моей жены. Я же мешал ему их получить.
Объяснение было, мягко говоря, малоубедительным, но доктора оно удовлетворило. Попрощавшись, он в сопровождении Венсана вышел из дома, еще раз посоветовав как следует отдохнуть.
Совет был дельный, и Эрик, передав дежурство у постели Одиль горничной, удалился в соседнюю комнату, где прежде жила Омели, а теперь поселился он, дабы быть поближе к жене.
Но и лежа в кровати он долго не мог уснуть, прокручивая в памяти – уже в который раз! – события того рокового дня.
… Их ночь была прекрасной. Наверное, о таких ночах поэты слагают баллады и посвящают их любимым женщинам. Но Эрик не умел слагать баллад, поэтому подарил жене скромный букетик цветов, которые отыскал в заросшем саду поместья.
Увидев цветы, Одиль смутилась, спрятала в них лицо и отвернулась, даже не сказав «спасибо». Но Эрик видел, что подарок ей приятен.
За завтраком они болтали о пустяках, не касаясь событий прошедшей ночи, но взгляды их, устремленные друг на друга, были красноречивее всяких слов…   
Потом они вышли в сад, и Эрик стал учить жену бросать лассо. Она предложила пойти на шахматный помост; Эрик не возражал.
По всей видимости, Реми Ландо прятался в саду уже давно и присмотрел себе надежное укрытие – за высоким кустом, росшим возле хозяйственных построек.
Эрик улыбнулся: однажды за этим кустом пряталась Одиль, которой непременно хотелось узнать, чем таким тайным заняты Эрик и Эмиль Бедье. Они же в то время мастерили ей подарок: уличные шахматы, где каждая фигура была ростом с хорошую собаку.
Солнце, как назло, било Эрику прямо в глаза, и он не уловил момента, когда Ландо выскочил из-за куста и набросился на Одиль.
Дальнейшее было похоже на дурной сон. Реми Ландо обвинил Эрика в убийстве маленькой Жюли Орландо. Эрик возразил, что непричастен к смерти девочки, скончавшейся от лихорадки. Но Реми находился в полубезумном состоянии и почти не воспринимал того, что ему говорили, слыша только себя.
Трюк с лассо оказался спасительным для Эрика.
Но не для Одиль. Она самоотверженно защищала мужа, позабыв о собственной безопасности, и едва не погибла. Это ли не свидетельство ее искренней любви?
… Получив удар по голове, Эрик несколько секунд пребывал в полубессознательном состоянии. Возглас жены привел его в чувство. Он увидел ее, лежащую на помосте. Одиль пыталась высвободить платье, пригвожденное к доскам стилетом Реми Ландо. Тот же, вновь завладев револьвером, бросился к Эрику, чтобы свершить «месть». Но Одиль каким-то чудом высвободилась, схватила с помоста деревянную ладью и швырнула в убийцу.
Этих мгновений было достаточно, чтобы Эрик полностью пришел в себя. Он бросился к жене, чтобы заслонить собой, как во время драки на рынке, но она его опередила…
Выстрел прозвучал совсем нестрашно, - просто хлопок в ладоши, - но Одиль как-то странно вздрогнула и начала медленно оседать на помост, так что Эрик едва успел ее подхватить. И только тут до него дошел весь ужас происшедшего: Реми стрелял в Одиль!
Эрик нащупал в руке жены стилет, который тут же выпал из ее ослабевших пальцев, и, почти ничего не видя, - солнце по-прежнему слепило глаза, - метнул смертоносное лезвие в своего противника. Его бросок достиг цели: Реми Ландо коротко охнул и схватился за горло, потом стал медленно оседать на помост. Из перерезанной артерии хлестала кровь, обагряя сюртук и светлый жилет итальянца.
Но Эрику было не до него. Он в тревоге склонился над женой.
- Одиль, пожалуйста, очнись! Милая, открой глаза!
Но она не отвечала и даже не шевелилась. Он прижал ухо к ее груди, улавливая дыхание… и ничего не услышал.
Умерла?! Вот так просто, тихо и незаметно ушла из жизни?! Ушла, чтобы никогда не вернуться?! Но это невозможно!
Эрик глухо застонал, обхватив голову руками. Им овладело отчаяние, быть может, впервые за всю жизнь. Судьба и прежде не была к нему благосклонной, с детских лет подвергала тяжелым, порой нечеловеческим испытаниям. Но Эрик перенес все, выходя из жизненных перипетий еще более твердым и закаленным. Он привык с легкостью переживать разлуки и потери, поджидавшие его, как любого человека, на жизненном пути.
Но все они – ничто по сравнению со смертью Одиль…
Эрик шумно вздохнул и перевернул подушку холодной стороной. Сна не было ни в одном глазу. Зато были мысли, много мыслей.
Да, он сумел пережить все утраты, за исключением одной: смерти отца, зверски убитого много лет назад бандитом с черной бородой, ставшим позже мужем его матери.
А еще он скорбел о Жюли Орландо, своей маленькой подружке из цирка шапито…
Конечно, была еще одна утрата… утрата его надежд и мечтаний, символа всей жизни, - прекрасной и недосягаемой Кристины Дайе.  Кристина никогда не любила Эрика. Она видела в нем  прекрасного учителя, да, но не мужчину. Когда же на горизонте появился виконт де Шаньи, не задумываясь ушла с ним.
В первые мгновения после ее ухода Эрику хотелось умереть, убить себя, лишь бы избавиться от нестерпимой боли утраты, от обжигающей душу обиды. Ведь он вложил в Кристину все свои силы и знания, хотел сделать ее счастливой, а она… Зачем жить, если утрачен сам смысл существования?
Но жажда жизни, являющая собой сущность человеческой натуры, заставила поступить иначе. Минутный порыв слабости прошел, уступив место другому, прямо противоположному: Эрик решил во что бы то ни стало выжить и доказать всем, - и в первую очередь самому себе, - что выйдет победителем и из этого поединка с судьбой. 
Решение пришло мгновенно, видно, подспудно вынашивалось в мозгу и раньше, - пробраться в кабинет директоров Опера Популер, забрать деньги из сейфа и скрыться. Но в кабинете его поджидал сюрприз в виде бесчувственной девушки с самыми прекрасными в мире пепельными волосами.
Одиль… 
Он спас ее, полузадохшуюся в дыму, и тут же потерял из виду, признаться, не слишком о том сожалея, - куда больше его тревожил потерянный во время пожара саквояж.
Но Одиль разыскала его сама и пообещала вернуть деньги. А потом ситуация еще больше запуталась, и в результате они стали мужем и женой.
Эрик снова вздохнул и потер виски руками. Воспоминания о недавних, почти счастливых днях чередой проходили перед его мысленным взором. Что и говорить, шероховатостей в их с Одиль супружеских отношениях было хоть отбавляй. Начать хотя бы с того, что во время венчания в церкви неожиданно появились Кристина Дайе и виконт де Шаньи.
В первый момент Эрик обмер, не веря своему счастью: любимая вновь вернулась!  Но он тут же понял свою ошибку, убедившись, что в их отношениях ничего не изменилось. Во всяком случае, со стороны Кристины. В ее испуганных голубых глазах промелькнуло прежнее выражение ужаса… И это – после того, как доктор Марти совершил чудо, вернув Эрику человеческий облик!
         Возможно, в ту самую минуту Эрик понял, что единственная женщина в мире, способная полюбить Призрака Оперы, существо, отвергнутое богом и отринутое людьми, - и есть Одиль Пуатье, его собственная жена…
Или это случилось позже, когда они с Эмилем Бедье делали шахматы? А  может, все произошло во время поездки  в Лион к его старой нянюшке Ханне?
Так или иначе, но теперь Эрик точно знает, что не был бы и вполовину так счастлив, не будь рядом Одиль Венсан, нежной и преданной женщины, готовой ради него на все.
А он сам? Готов ли он, холодный и разочарованный в жизни Призрак Оперы, пожертвовать собой ради любимой женщины?
Эрик замер от неожиданности. ЛЮБИМОЙ?! Он назвал Одиль любимой? Возможно ли это? Неужели его душа еще не умерла, а сердце способно испытывать любовь?
Он вскочил с постели и принялся ходить кругами по комнате, пораженный необыкновенным открытием. Да, черт возьми, он любит эту женщину, любит так, что от одной мысли о ней холодеют кончики пальцев, а сердце начинает биться быстрее.
Да, он готов принять все муки, уготованные Провидением на долю его жены, лишь бы она не страдала…
С души словно свалился камень, а с сердца – железный обруч, до сих пор сдерживающий чувства Эрика: он любит свою жену, эту удивительную женщину, которая сумела сотворить из него, бесчувственного истукана, влюбленного в несбыточную мечту, нормального, здравомыслящего человека. Она превратила Эрика в мужчину, влюбленного в реальную жизнь, в реальную женщину.
В нее, Одиль Венсан.
Эрик остановился у распахнутого окна, всей грудью вдохнул прохладный ночной воздух. Теперь он знал, что скажет жене, когда она придет в себя. А пока…
Память вновь вернулась к роковому дню.
…Эрик смотрел на бледное лицо жены, которое все больше и больше теряло краски. Ее левое плечо было в крови. Значит, пуля попала туда. Эрик пытался зажать рану рукой, уверяя себя, что рана в плечо – все же не рана в сердце. 
- Одиль, пожалуйста, открой глаза!
- Она вас не слышит, сударь.
Незнакомый мужской голос заставил Эрика поднять голову. Перед ним стоял невысокий господин в темном сюртуке и таких же штанах. В опущенной руке он держал револьвер.
- Кто вы, мсье? Как сюда попали?
Незнакомец поймал взгляд Венсана, обращенный к револьверу, и чуть заметно усмехнулся. Затем спрятал оружие в карман и присел на корточки перед раненой женщиной.
- Ваша супруга жива. И, надеюсь, будет жить еще долго и счастливо.
- Вы уверены?
- Абсолютно. От раны в плечо еще никто не умирал.
Эрик вновь окинул страдающим взглядом бесчувственное тело жены.
- Ей нужен врач!
- Согласен. – Мужчина хлопнул в ладоши, и перед ними, словно из-под земли вырос такой же невзрачный человечек, одетый во все темное. – Мсье Валери, найдите врача. Срочно.
- Да, мсье Данон.
Человечек исчез, словно вновь провалился под землю, а Эрик повторил свой вопрос.
- Кто вы, мсье?
Незнакомец коротко улыбнулся.
- Ваш ангел-хранитель… который замешкался в самый ответственный момент.   
- Не понимаю.
- Я частный сыщик, меня прислал маркиз де Шатонеф, чтобы я присматривал за вашим домом.
- Зачем?
Мсье Данон кивнул на бездыханного Реми Ландо.
- Чтобы оградить вас от его назойливости. Но сегодня утром экипаж, в котором я ехал, попал в затор, и я опоздал.
Эрик слушал объяснения сыщика, машинально гладя волосы жены. Ему казалось, отпусти он ее, - и Одиль уйдет, улетит на небеса, чтобы никогда больше не вернуться.
Сыщик же, как ни в чем не бывало, продолжал светскую беседу.
- Мы следили за Реми Ландо более двух недель, контролируя каждый его шаг. Но сегодня ему удалось уйти от слежки.
- Вот как? – Эрик бережно убрал влажную прядку с бледного лба жены. – И вы не знали, куда он направляется?
- Конечно, знали.
- Так почему не установили возле дома постоянный патруль? Будь тут ваш человек, он не допустил бы того, что…
Мсье Данон смущенно кашлянул.
- Наш человек был здесь. Но Реми Ландо оказался хитрее. Он выследил мсье Валери и оглушил его ударом по голове, после чего беспрепятственно проник в сад и совершил… то, что совершил. 
- Хороши же ваши подчиненные, если выслеживаемый ими преступник сам их выслеживает.
Сыщик пожал плечами.
- В нашей работе бывает всякое. К счастью, в данном случае все окончилось не так уж плохо.
Эрик мрачно усмехнулся.
- Вы так считаете?
- Да, считаю. Мадам Венсан осталась жива, вы тоже, и это самое главное…  - Мсье Данон обернулся на шум шагов. – А, вот и доктор.
Врач, осмотревший рану Одиль, еще раз успокоил Эрика.
- Опасности для жизни мадам нет. Однако несколько дней ее будут мучить боли в раненом плече, поэтому подержим больную на морфии.
- Это не опасно?
- Нисколько. Просто ваша жена будет все время спать.
Последующие четыре дня врач приходил проведать Одиль и сделать обезболивающие уколы. Чтобы как-то поддержать силы, сиделка поила ее куриным бульоном и слабеньким чаем. Тем не менее, за четыре дня Одиль сильно похудела. Ее милое лицо приобрело землистый оттенок, а под глазами пролегли синеватые тени. В тревоге за жену, Эрик тоже почти ничего не ел.
Но один день сменял другой, и состояние больной понемногу улучшалось. Чтобы дать отдых Эрику, врач прислал в помощь ему сиделку, которая присматривала за Одиль днем. Муж же не покидал поста у ее постели ночью.
         
Одиль неловко повернулась на постели и едва не закричала от боли. Вначале ей показалось, что болит все тело, каждая жилка, каждая косточка. Потом источник боли определился более точно: левая рука. Ею было не пошевельнуть.
Осторожные прикосновения к собственному телу показали, что очаг боли только один. Видимо, пуля ударила в плечо…
События того страшного дня вновь встали перед глазами: искаженное ненавистью лицо Реми Ландо и направленный на Эрика револьвер. Да, она приняла на себя пулю, предназначенную мужу…
Но… что было потом? Где Эрик? Жив ли он?! А вдруг…
При мысли о непоправимом на глаза навернулись слезы.
- Эрик…
При звуке ее голоса возле кровати раздался возглас, потом послышалось какое-то шевеление, и над Одиль склонилось незнакомое женское лицо.
- Мадам пришла в себя?
- Кажется… кто вы?
- Я ваша сиделка.
- А… Эрик? Где Эрик?!
- Мадам имеет в виду мсье Венсана?
- Да, да!
- Думаю, он спит.
- Спит?!
- Да, в соседней комнате. Видите ли, мсье проводит все ночи у вашей постели, днем же его сменяю я, а он отдыхает… Мадам хочет покушать? Или попить?
Одиль со вздохом облегчения закрыла глаза.
- Я хочу его видеть…
Сиделка кашлянула.
- Сейчас только половина шестого. Мсье Венсан, наверное, еще не проснулся. Но он просил разбудить его, когда мадам придет в себя.
- Так разбудите!   
Сиделка поспешно вышла из комнаты, а Одиль с облегчением закрыла глаза. Эрик жив… она смогла спасти его… какое счастье…
Но она ошибалась: счастье ждало ее впереди. В следующую минуту дверь с грохотом распахнулась, и в спальню Одиль вбежал  муж, Эрик Венсан, живой и невредимый!
- Одиль! Девочка моя! Ты вернулась!
В следующее мгновение Эрик был у ее постели, и Одиль увидела его глаза… Глаза, в которых светилось счастье.
И она поняла, что одержала победу. Быть может, главную победу в своей жизни…
Когда первые, самые яростные восторги утихли, Одиль с нежностью провела рукой по впалым щекам мужа.
- Ты похудел, Эрик. Наверное, кухарка плохо готовит… кстати, ты ее нанял?
Муж смущенно мотнул головой.
- Не успел. Как-то не было времени.
- Кто же готовил тебе еду?
Он еще более смущенно пожал плечами.
- В общем, я сам… между прочим, мой куриный бульон тебе нравился. Ты выпивала его без остатка.
- Ты поил меня бульоном?!
- Не я – сиделка. – Эрик помолчал. – Но мы все о пустяках говорим.
Одиль взяла его за руку.
- Это не пустяки, Эрик. Это наша с тобой жизнь.
- Нет, пустяки. Я же хочу сказать главное.
- Главное? – Одиль непонимающе подняла брови. Она знала, какие слова хочет услышать от своего мужа, но не надеялась, что он когда-нибудь их произнесет. – Так скажи!
Эрик набрал в легкие побольше воздуху, как перед прыжком в воду.
- Я… – и он умолк. Все заготовленные фразы вдруг куда-то подевались.
Одиль выжидательно глядела на мужа.
- Что - ты?
Он чертыхнулся в сторону, надеясь, что она не услышит.
- Неужели непонятно? Я люблю тебя, черт возьми! Люблю!
В комнате воцарилась тишина, прерываемая только шелестом листьев за окном. Эрик с тревогой наблюдал за женой: что она скажет в ответ? Не обидится ли на столь неуклюжее, грубоватое признание? Хотя вроде бы не должна, сама ведь не раз говорила, что любит его, Эрика…
- Любишь? – Одиль лежала на постели, закрыв глаза. Ее лицо было странно спокойным, потом губы дрогнули, а в уголках глаз блеснули две слезинки. – Это правда?
- Это правда, Одиль.
Зеленые глаза неожиданно распахнулись, их влажный блеск ослепил, как два изумрудных солнца.   
- Боже мой, Эрик… как долго я этого ждала…

                                        Эпилог.

Полтора месяца спустя…
Венчание происходило в той же самой палате с закопченными стенами и безухим котом на потолке.
Приглашенных на церемонию было немного: четверо врачей больницы при монастыре Пресвятой девы Марии, а также супруги Венсан и мсье и мадам де Шатонеф.
Эмиль и Жервеза сочетались законным браком неделю назад. На свадьбе присутствовал весь парижский свет, которого Эмиль терпеть не мог и пригласил лишь после настойчивых требований и уговоров тещи. В обмен на уступку зятя она дала обещание жить не в Париже, вместе с молодоженами, а в Виши, одном из поместий Эмиля. Это было немаловажное достижение в их отношениях, и Эмиль согласился.
В списке почетных гостей на первом месте стояли имена Эрика и Одиль Венсан. За столом они были усажены рядом с новобрачными, - честь, которой удостаиваются лишь родственники и самые близкие друзья.   
В самый разгар торжества жених наклонился к уху сидевшего рядом Эрика.
- А я оказался прав, дружище.
- В чем именно?
- Помнишь историю про Эжена Онегина? Если б он выбрал другую девушку, Олгу, у них бы все получилось. «О» и «Э»! Как у вас с Одиль и у меня с Жервезой.
- Постой, но ведь…
Эмиль расхохотался.
- Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Я влюбился в Жервезу, не оглядываясь ни на какие приметы, но Провидение оказалось умнее нас: у моей невесты есть еще одно имя, и оно начинается с буквы  «О». Так что, моя версия оказалась верна.
- Не совсем. У доктора Марти и Омели ничего не вышло, хотя твоя кабалистика предрекала другое.
- Не торопи события, дружище. С ними пока ничего не ясно. Вот погоди, придет доктор Марти в себя, посмотрит ласковым взглядом на Омели, тогда и увидим, кто прав. Думаю, точка в их отношениях еще не поставлена. 
Тут Эмиля отвлекла молодая жена, и разговор прервался.
…Свадьба закончилась поздно и получилась пышная, хоть и немного сумбурная, но, по отзывам присутствовавших на торжестве представителей прессы, (еще одна уступка Эмиля будущей теще) «респектабельная и элегантная, одним словом, комильфо».
С того памятного дня минула неделя.
Сегодня же обе супружеские пары вновь встретились, чтобы присутствовать при рождении еще одной семьи, создать которую вознамерились доктор Этьен Марти и Омели Желлен-Пере.
Эмиль де Шатонеф оказался прав: таинственная сила магических букв «О» и «Э» соединила и эту пару влюбленных. 
Этьен сидел в инвалидном кресле и держал за руку стоявшую рядом Омели в белоснежном платье невесты. Он погладил ее дрожащие пальчики. 
- Не бойся, малыш, все будет хорошо.   
Она ответила на рукопожатие.
- Все равно страшно… - Она бросила на Марти испуганный взгляд. – В первый раз ведь…
Он хмыкнул.
- Бедняжка, сочувствую от всей души. Мне-то куда легче,  жениться в восьмой раз – не то, что в первый.
- Болтун! – Омели легонько шлепнула его по затылку. – Даже в такой момент не можешь быть серьезным.
Этьен украдкой поцеловал ее ладонь.
- Я ведь для поддержания духа….
Гости стояли полукругом перед женихом и невестой. Одиль и Жервеза улыбались Омели; мужчины поддерживали ободряющими взглядами жениха.
Наконец священник произнес заготовленную речь и выяснил у присутствующих гостей, известны ли им причины, по которым данная свадьба не может состояться. Таких причин не нашлось, и священник приступил к последней части церемонии. Спросив, согласны ли Омели и Этьен любить друг друга до гроба «в горе и в радости, в болезни и здравии», и услышав положительный ответ обоих, он громогласно объявил их мужем и женой и предложил обменяться кольцами и поцелуями.
Что молодожены и сделали с явным облегчением и большим удовольствием.
Поскольку Этьен пока оставался в больнице, банкет в честь бракосочетания решили отложить на некоторое время, сейчас же участники торжества ограничились шампанским, после чего гости пожелали новобрачным крепкого семейного счастья и разъехались по домам.
Супруги де Шатонеф предполагали провести медовый месяц в Италии, а Эрик и Одиль собирались отправиться в Руан на восстановление фамильного особняка Венсан. Прощаясь у дверей больницы, обе супружеские пары уговорились встретиться осенью после возвращения в Париж.
Эрик откинулся на спинку сидения и покачал головой.
- Вот уж не думал.
- О чем ты, дорогой?
- Что все так получится.
- Что именно?
- Что мы женимся.
- Мы с тобой?
- В том числе и мы. А вообще я имел в виду нас троих: Эмиля, доктора Марти и себя. Мы ведь познакомились в одно время и все трое были холосты.
- Да, верно. – Одиль улыбнулась. – И почти в одно и то же время встретили своих избранниц.
- Избранниц? – Муж лукаво поглядел на нее. – А это как сказать.
- То есть? – Подняла брови Одиль.
- Какой-то мудрец сказал, что мужчины только думают, что делают выбор; на самом же деле выбирают женщины. Согласись, ведь ты первая обратила на меня внимание?
- В общем, да. – Одиль обиженно поджала губы. – Но если  считаешь, что я принудила тебя к браку…
- Ш-ш-ш, - Эрик пересел на скамью к жене и закрыл ей рот поцелуем. – Я счастлив, что все случилось именно так. Не будь той встречи в Опера Популер, кто знает, как сложились бы наши судьбы.
- Моя – точно, отвратительно. Мсье Моншармен…
- Бог с ним, дорогая. Теперь он нам не страшен. Что до меня…
Одиль шутливо шлепнула его по щеке.
- Знаю: ты утащил бы дядюшкины деньги и уехал за границу…
- … где никогда не встретился с тобой и был навеки вечные забыт богом и людьми. 
Одиль задумчиво покачала головой.
- Неправда. Призрак Оперы не будет забыт, он навсегда останется в памяти людей. Он – символ Опера Популер, своего рода символ Парижа.
- Опомнись, Одиль, я – символ?!
- Поверь мне, Эрик, так и будет! Пройдут года, десятилетия, но имя Призрака Оперы будут повторять старики, вспоминать новые поколения…
- К сожалению, недобрыми словами.
- Что делать, мы не в силах изменить прошлое.
Эрик сжал ее руки.
- Зато можем построить будущее таким, каким хотим его видеть. И мы это сделаем!
Жена с нежностью посмотрела на него.
- У тебя так странно блестят глаза. В них словно зажегся свет.
- Его зажгла ты, Одиль. Ты, единственная из женщин, которая заставила меня поверить в жизнь… 

…Думается, здесь самое время поставить точку в нашем повествовании. Впрочем, не точку, а большой восклицательный знак. Ибо далеко не всегда два любящих сердца находят друг друга в круговерти времен и событий, среди тысяч и тысяч других таких же одиноких и неприкаянных сердец, бредущих по жизни в ожидании той единственной, волшебной встречи…

  Декабрь 2005 – сентябрь 2006.

Отредактировано Мышь (2006-09-08 23:20:41)