Глава 46.

Одиль в очередной раз повернулась на жестком диване и вздохнула. Стенные часы только что пробили три раза.
Три часа ночи, а у нее сна ни в одном глазу. И дело тут не в размышлениях на возвышенные темы, - нет, причина куда прозаичнее: Одиль не могла уснуть, потому что диван, на котором она лежала, набит конским волосом, который, как известно, очень жесткий и колючий. Колкие волосинки проникали даже через плотную гобеленовую обивку и кололи ее нежное тело сквозь простыню.
На память пришла нестареющая сказка про принцессу на горошине, которая не могла уснуть на десяти перинах. Девушка вздохнула: будь у нее хоть одна перина, она спала бы сейчас сном праведницы и видела самые распрекрасные сны…
Часы на стене пробили половину четвертого. Одиль ткнула подушку кулаком и села.
- Нет, так продолжаться не может. В конце концов, я тоже имею право на нормальный сон.   

Эрик спал и ему снилось нечто необычайное и прекрасное: как будто он попал на небеса, - нет, не умер и отправился в рай, а просто оказался в прекрасном саду, похожем на райский. Вокруг порхали диковинные птицы и цвели необыкновенные цветы, каждый цветок был величиной с тарелку и источал нежнейший аромат. Эрик шагал по высокой, мягкой траве, которая тоже пахла тонко и призывно…
На душе было легко и спокойно, потому что Эрик знал: это место принадлежит ему, оно предназначено стать его убежищем от бурь и штормов, прибежищем всех его надежд и мечтаний… 
И он опустился на эту мягчайшую траву, окунул в нее руки, зарылся лицом. Легкие травинки, едва колеблемые ветром, нежно касались лица, навевая покой и умиротворение.  И он понял, ощутил всем своим существом, что это и есть счастье…
Но травинок с каждой минутой становилось все больше, они лезли в лицо, в глаза, в  уши. Они проникали в рот и нос, и Эрик почувствовал, что начинает задыхаться. Он стал отплевываться, отмахиваться руками и случайно зацепил… что?
Оно было рядом, большое и теплое, и от него приятно пахло. Женское тело… Нет, не так: тело его жены. Запретное тело запретной жены.
Эрик открыл глаза. Было еще очень рано, сквозь плотную оконную штору пробивался жиденький рассвет. А рядом на постели лежала женщина. Одиль Пуатье, его законная супруга, которую он никогда не познает как женщину.
Но почему она здесь? Вечером, когда он удалился в спальню, жена читала книгу на диване в гостиной и там же собиралась провести ночь. Как она оказалась в его комнате, в его постели?!
Мягкие волосы забились в рот и нос, мешая дышать. Первым движением Эрика было оттолкнуть приникшую к нему особу. Близость женского тела будила вполне определенные желания, которые с каждой минутой становились все сильнее. Эрик хотел разбудить жену и спросить, с чего это она здесь разлеглась, но невольно залюбовался тем, что видел перед собой. Длинные ресницы девушки бросали легкую тень на щеки, зарумянившиеся во сне; припухлые розовые губы были приоткрыты, словно ждали его поцелуя.
Мужчина стиснул зубы: нет, он не станет этого делать! Ни за что на свете он не прикоснется к женщине без ее согласия. Долгие годы уродства и вынужденного одиночества научили сдерживать любые эмоции, какими бы сильными они ни были. Сдержится Эрик и сейчас… только вот уберет эту светлую прядку с ее лица…
Одиль проснулась от прикосновения к своим губам. Почему-то она не испугалась, хотя первым движением было вскочить и оттолкнуть того, кто был рядом.
Но рядом мог быть только один человек, тот самый, которого она… да, которого она так долго ждала…
Она ответила на осторожный поцелуй мужчины, чувствуя, как по телу пробежала жаркая волна желания. Ее руки обвились вокруг шеи мужчины, ее губы потянулись к нему, требуя продолжения.
Но… продолжения не последовало. Эрик Венсан вздрогнул и рванулся из объятий, как рвется на волю попавший в капкан кролик.
- Простите меня…
Одиль стиснула зубы, чтобы не позволить вырваться наружу возгласу отчаяния. Она открыла глаза и огляделась. Ее муж стоял в дальнем углу спальни спиной к  ней и торопливо натягивал штаны.
Девушка вздохнула и покачала головой: да, все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Итак, законный муж только что ее отверг. Правда, попросил прощения.
- По-моему, мсье, это я должна извиниться.
- За что? – Спросил он, не оборачиваясь.
- Ну, как же! Я тайком забралась к вам в постель, позволила себя поцеловать… хотя не имела на это никакого права.
- Что, что? – Венсан удивленно повернулся к жене. – Что вы такое говорите, мадам?
- Мадмуазель, с вашего позволения. Ведь я для вас лишь  номинальная  жена, так сказать, для выхода в свет.
- Не понимаю, к чему вы клоните, мадмуазель. - Мужчина наконец покончил со своим туалетом и обернулся, холодно глядя на девушку. – Кажется, я неукоснительно соблюдаю все условия нашего договора.
- О да, - Одиль саркастически усмехнулась, - вы соблюдаете.
- Да, соблюдаю. – Венсан повысил голос. – Прекрасно его помню и могу зачитать на память.
- Не утруждайте себя, мсье, я тоже его помню.
Мужчина подошел ближе.
- Отлично; это упрощает дело. Тогда вы не станете отрицать, одним из главных пунктов этого договора было условие, что мы останемся номинальными супругами. – Он в упор посмотрел на девушку. – Я ничего не путаю?
- Нет, не путаете.
- В таком случае, не понимаю…
         - Я тоже не понимаю! – Перебила его девушка. – Если вы так ратуете за соблюдение буквы закона, объясните, как следует понимать ваш утренний поцелуй? Как гимнастику для губ? Или вы были в трансе, когда меня целовали?   
Щеки Венсана порозовели.
- Я же попросил извинения, - сказал он тихо.
- Я слышала, мсье. Но хотелось бы знать, зачем вы это сделали.
- Зачем извинился?
- Нет!
- Зачем поцеловал? – Мужчина пожал плечами. – Не знаю. Это был минутный порыв. Вы спали и были так… так прекрасны…
Одиль обиженно посмотрела ему в лицо.
- А теперь я проснулась и уже не…
- Сейчас вы еще прекраснее. – Он скрипнул зубами. – Но это ничего не меняет.
- Вы правы. – Одиль приподнялась и села на постели. Глаза ее горели странным огнем. – Сплю я или нет, это абсолютно ничего не меняет. А потому можете подойти и, - она запнулась, - и поцеловать свою жену бодрствующую.
Он машинально шагнул вперед и тут же остановился.
- Но это будет означать…
- Все что угодно! – Одиль выскользнула из-под одеяла и подбежала к мужчине. – Эрик, Эрик, Эрик! Ведь мы вместе, правда?!
Он не ответил, заворожено глядя в зеленые глаза девушки. Потом поднял ее на руки и понес куда-то…

Они встретились на следующий день у пассажа и отправились кататься по городу. Эмиль предложил посетить Ботанический сад, и Жервеза Пинель ничего не имела против.
- А после прогулки съездим на площадь Бастилии, если не возражаете.
- Конечно, не возражаю, - отозвалась девушка.
Сегодня она была одета в светло-серое муаровое платье с белым кружевным воротником, что ей чрезвычайно шло. Правда, румяна и белила на ее лице были нанесены не столь аккуратно, как накануне, ведь Жервеза накладывала их сама. Но, как говорится, лиха беда – начало. Девушка наконец поверила, что может быть привлекательной, и решила во что бы то ни стало сделаться  таковой. Даже голубые глаза ее смотрели теперь по-новому, в них светилась радость жизни и уверенность в себе.
Маршрут прогулки Эмиль продумал заранее. Ботанический сад находился неподалеку от площади Бастилии, а оттуда рукой подать до улицы Шаронн, той самой, где проживает пассия мсье Антуана Арди, и сегодня в четыре часа они должны встретиться.
Эмиль не знал, насколько сильны чувства Жервезы к жениху, но на всякий случай захватил из дома флакон с нюхательной солью: мало ли что может приключиться, когда невеста увидит Антуана Арди в объятиях другой женщины.
Посещение Ботанического сада произвело на Жервезу сильное впечатление. Хотя она жила в Париже почти полгода, в этот городской уголок природы еще не заглядывала. Ее поразили  огромные финиковые пальмы, колючие кактусы и тоненькие, в обхват двух пальцев, самшитовые деревья, которые, тем не менее,   насчитывали несколько сотен лет от роду.     
После знакомства с экзотическими представителями флоры Эмиль повез Жервезу в ресторан «Сюлли», получивший свое название в честь моста, возле которого был построен. Молодые люди сидели за столиком, любуясь видом Сены.
- Вы любите воду, мадмуазель?
- Какую воду?
- Да любую – реку, озеро, море.
Жервеза подумала.
- Пожалуй, люблю. Наш дом в Лионе стоит на набережной Роны, и мне с детства нравилось смотреть, как по реке плывут корабли.
- А сами плавали на них?
Девушка боязливо поежилась.
- Нет, что вы. Я же не умею плавать.
- Чтобы плыть на корабле, не обязательно уметь плавать. Там есть спасательные средства, лодки и специальные плоты. – Эмиль помолчал. – В следующий раз обязательно проплывам по Сене.
Жервеза покраснела.
- Давайте лучше съездим в Булонский лес.
Бедье накрыл ее руку своей.
- Одно другому не мешает, дорогая, мы побываем везде, где хотите. – Он как бы ненароком поглядел на часы. – Половина третьего… надеюсь, сегодня вы никуда не спешите?
- Да… то есть, нет, не спешу.   
- Прекрасно. Тогда доедайте мороженое, и поедем дальше.
- На площадь Бастилии?
- Да. – Мужчина улыбнулся. – Можем даже в нее зайти.
На лице девушки отразилось недоумение.
- В Бастилию? Разве она не разрушена?
- Конечно, разрушена. Но на площади отмечены ее контуры. Так что, дорогая, можете беспрепятственно проникнуть на ее территорию и так же спокойно выйти.
- Как Железная маска?!
Эмиль рассмеялся.
- Ну, ему спокойно выйти не удалось. Зато Вольтеру повезло больше.
- Как, мсье Вольтер был заключен в Бастилию?!
- Был. Как и Мирабо, и многие другие выдающиеся личности.
Жервеза Пинель повела плечами, словно ее знобило.
- Бр-р-р! Наверное, по ночам там было холодно и бегали мыши.
- Очень может быть…
Они проехали по площади Бастилии из конца в конец, полюбовались на Июльскую колонну, воздвигнутую в память жертв революции 1830 года.
- Между прочим, Наполеон хотел, чтобы на этом месте был поставлен фонтан в виде огромного слона.
- Почему?
Бедье пожал плечами.
- Должно быть, император был влюблен в этих милых зверюшек.
Жервеза рассмеялась.
- Хороши зверюшки! – Она указала на копошащихся возле колонны людей. – Что они там делают?
Эмиль пригляделся, и то, что увидел, ему совсем не понравилось: люди раскапывали землю у основания колонны, - там, где хранились склепы с прахом жертв июльской революции.
- В самом деле, что они затеяли? – Пробормотал он и решил сегодня же вечером выяснить это через своих агентов, но, не желая  тревожить девушку, беззаботно махнул рукой. – Видно, городская управа решила заложить цветочные клумбы. Город надо украшать, ведь скоро четырнадцатое июля.
- А что будет четырнадцатого июля?
Бедье снисходительно посмотрел на девушку.
- День взятия Бастилии, наш великий праздник. Вы ведь о нем слышали, дорогая?
Жервеза покраснела.
- Слышала… только забыла.
Коляска тем временем выехала с площади и направилась в сторону улицы Шаронн. Эмиль снова украдкой посмотрел на часы: до предполагаемой встречи Антуана Арди и его любовницы оставались считанные минуты.
Жервеза заметила его нервозность.
- Вы куда-то спешите, мой друг?
- Никуда, - ее спутник пожал плечами, - просто…  Посмотрите, мадмуазель, какое необычное здание вон там, впереди!
- Где? – Жервеза выглянула в окно. – Где именно?
И вдруг замерла, словно превратившись в соляной столб.   
- Боженьки святые…
- Что, что там, мадмуазель? – Бедье тоже придвинулся к окошку, хотя мог бы не делать этого, ибо отлично знал, что там происходит.
А происходило ужасное, - по крайней мере, в понимании Жервезы Пинель: мсье Антуан Арди, ее обожаемый жених стоял на крыльце ближайшего дома, выходящего фасадом на улицу, и обнимал… постороннюю женщину! Оба любовника были настолько увлечены друг другом, что не обратили внимания на проезжавший мимо экипаж.
Жервеза отшатнулась от окна и упала на подушки. Она тяжело дышала и была бледна как мел.
Бедье бросился к ней.
- Дорогая, что случилось?! Вам плохо?
Она не ответила, только смотрела на мужчину невидящим взглядом, а по щекам ее беззвучно катились крупные, прозрачные слезы…
Нюхательная соль не понадобилась, Жервеза Пинель отбила и этот удар судьбы. Но чего ей это стоило, знала только она. Эмиль рассчитывал, что сломленная духом девушка разрыдается и бросится в его объятия в поисках поддержки и утешения, но Жервеза лишь приняла из его рук носовой платок, вытерла слезы и высморкалась. А потом попросила отвезти ее домой. Весь обратный путь она молчала, хотя Бедье и пытался развлекать ее светской беседой.
Когда же коляска остановилась и новый знакомый попросил о новой встрече, она согласилась не раздумывая.
- Хорошо, мсье Бедье, я встречусь с вами.
- Вы так добры мадмуазель!
- И не считайте, что я делаю это из жалости к вам.
- Я счастлив, что это не так, мадмуазель!
- Вот и хорошо. И еще – я не собираюсь изменять мсье Арди.
- О, мадмуазель! У меня и в мыслях не было!
- Тем лучше. Просто мне скучно одной, а мсье Арди целыми днями на работе.
Эмиль Бедье сладко улыбнулся.
- Я готов благословлять небеса за то, что ваш жених так трудолюбив.
- Мой жених? – Жервеза Пинель посмотрела на Эмиля каким-то странным взглядом. – Да, он мой жених…
А потом повернулась и ушла в дом.   
   
- Мсье Венсан, сестра Летиция примет вас.
Эрик вскочил со стула.
- Когда?!
- Она обещала выйти к вам после приема полуденной трапезы.  – Высокая, сухопарая монахиня в белой наколке поглядела на висевшие у пояса серебряные часы. – То есть, очень скоро.
- Благодарю вас, матушка.
Женщина величественно кивнула в ответ.
- Но должна предостеречь вас, сын мой: не следует возлагать на эту встречу слишком больших надежд.
- Почему?
- Сестра Летиция находится в том возрасте, когда фантазии перемешиваются с былью, а сны – с явью. К тому же, в последнее время наша сестра была тяжело больна, и это отразилось на ее рассудке.
- Я искренне сожалею.
Монахиня снова кивнула.
- Хорошо. Во всяком случае, я вас предупредила, сын мой, а дальше решайте сами.
Одиль сидела поодаль, вслушиваясь в разговор мужа и монахини. Из ее скупого объяснения следовало, что сестра Летиция, та самая нянюшка, с которой Эрик Венсан провел детские годы, страдает слабоумием. А это означает, что старушка может не признать во взрослом мужчине маленького мальчика с обожженным лицом, которого нянчила много лет назад. Что же им тогда делать?
Девушка украдкой поглядела на сидевших неподалеку двух мужчин – нотариуса и его помощника. Они негромко между собой переговаривались, - видимо, обсуждая услышанное. Если старуха-монахиня выжила из ума, вряд ли она вспомнит мужчину, которого не видела много лет. И окажется, что они напрасно проделали такой долгий путь в этот забытый богом и людьми монастырь.
Одиль отвернулась: нет, не следует заранее бить тревогу, может, память старушки не настолько ослабела, и она узнает Эрика.                                                                                                                                                                                               
Минуты ожидания тянулись бесконечной нитью, но наконец внутренние двери монастырского помещения распахнулись, и в приемную вошла невысокая, худенькая женщина в одежде монахини. С первого взгляда было видно, что она стара и немощна. С двух сторон сестру Летицию поддерживали под руки двое женщин помоложе, также в монашеских одеяниях.
Эрик Венсан вскочил с места и бросился к старушке.
- Здравствуй, Ханна!
Старушка встрепенулась и обратила сморщенное, как печеное яблоко, лицо к мужчине.
- Кто здесь?
- Это я, Ханна, я, Эрик!
- Эрик? – Женщина нахмурила лоб, видимо, вспоминая, потом ее лицо просветлело. – Эрик, да… Эрик Венсан.
- Да, это я!
Летиция протянула руку, чтобы поздороваться с мужчиной, которого знала еще маленьким мальчиком, но рука ее прошла мимо.
- Где же ты, Эрик?
- Я здесь. – Венсан схватил ее маленькую, сухонькую ладошку и слегка пожал.
Женщина ощупью нашла его вторую руку.
- По голосу вроде похож.
Эрик в растерянности обернулся к жене, которая так же, как и он, только сейчас  поняла ужасную истину: Летиция была слепа!
- Это я, Ханна! – Он бережно подвел ее к креслу. – Присядь и давай поговорим.
- Я могу поговорить с тобой, незнакомец, но не уверена, что ты – Эрик. Голос легко подделать.
- Я не подделывал свой голос.
- Как знать, как знать. – Старушка помолчала. – Ведь я видела и слышала тебя взрослого всего один раз.
- Да, это было в Орлеане много лет назад. Я работал тогда на строительстве.
Женщина кивнула.
- Верно. И был в маске… Ты и сейчас ходишь в маске?
- Нет. Я давно ее снял.
- Почему? Ты больше не стыдишься своих шрамов?
- Их нет, Ханна! Меня вылечил доктор.
- Вот как? – Ханна-Летиция помолчала. – Значит, теперь тебя трудно узнать?
- Да, почти невозможно. Но ты ведь меня узнала?
Женщина покачала головой.
- Говоришь складно. Но кто знает, тот ли ты человек, за которого себя выдаешь?
- Поверь, это я! Хочешь, спроси о чем-то, что знал маленький Эрик, и я отвечу!
- Он мог все рассказать тебе.
- Но зачем?!
- Как я слышала, речь идет о наследстве Эрика, и оно не так уж мало. Чтобы его заполучить, многие готовы пойти на подлог.
- Какой подлог, Ханна! О чем ты говоришь?
- Ты мог заставить моего мальчика все рассказать или выведал у него хитростью.
- Я ничего не выведывал, нянюшка! – Венсан бросился на колени перед креслом, в котором сидела старушка, и уткнулся лицом  в ее колени. – Не думал, что ты так меня встретишь…   
Старушка коснулась сухонькой рукой его головы.
- Эти волосы слишком жесткие. У Эрика были другие.
- Ты права, няня, это парик. – Мужчина сдернул его с головы. – А  мои – вот…
- Да, верно, - Ханна-Летиция погладила его виски, - и ожог на месте…
- Куда ж ему деться…
Нотариус и его помощник переглянулись и пересели поближе.
Прозрачные пальчики слепой женщины ласково гладили волосы склонившегося перед ней мужчины, как когда-то ласкали, когда он был ребенком. Она нащупала что-то у Эрика за ухом.
- Да, это ты, мой мальчик! Твои родинки на месте! Только у одного мальчика на свете могут быть такие замечательные родинки, похожие на две капли воды, - у моего милого, маленького Эрика...
Она приподняла его голову и поцеловала в лоб.
- Я рада, что ты вспомнил обо мне, мой мальчик, пусть даже так поздно. Я рада, что ты избавился от проклятья, которое наложил на тебя тот страшный человек. Но он давно поплатился за все свои злодеяния, он и его… - старушка запнулась, - …его сообщница.
Одиль увидела, как изменилось лицо мужа, когда он услышал последние слова женщины. О какой сообщнице упомянула Ханна? Неужели о его матери?
До сих пор Венсан никогда не рассказывал о матери, всячески избегал этой темы. Неужели мать Эрика была виновницей его несчастья?!
Девушка покачала головой: нет, нет, это было бы слишком чудовищно!
Тем временем беседа няни и его бывшего питомца подошла к концу. Эрик с нежностью обнимал старую женщину за плечи, а она, мигая незрячими глазами, из которых текли слезы, целовала его руки.
- Ханна, ну что ты, не надо! 
- Нет, надо! Надо! – Летиция повысила голос. – Господа свидетели! Вы меня слышите? 
- Мы здесь, мадам!
- Подойдите ближе и поглядите внимательно на этого мужчину.
- Мы смотрим, мадам.
- Тогда скажите: его глаза серого цвета?
- Да.
- И его волосы темно-русые?
- Именно так.
- И за ухом справа у него две темные родинки, причем верхняя темнее нижней?
Нотариус и его помощник обследовали ухо Венсана.
- Все сходится, мадам.
- Ну так знайте, - женщина медленно поднялась из кресла, - мужчина, которого вы привели сюда, носит имя Эрика Венсана и является законным наследником своего отца. Я все сказала.
- Мы поняли, мадам.
Ханна-Летиция протянула руку.
- Эрик, подойди ко мне.
- Я здесь, Ханна.
Старушка схватила его за рукав.
- Ты ведь пришел не один, верно?
- Да, не один.
- Ты любишь ее?
Мужчина смешался.
- Не знаю. Я об этом не думал.
- Так подумай. Жизнь коротка, и половина ее уже прошла. Не растрать же понапрасну вторую половину.
- Постараюсь.
- И последнее, мой мальчик. Мои глаза слепы, но сердце все видит. Вы оба  стоите на пороге большой беды.
- Какой беды, Ханна?
Старушка покачала головой.
- Не знаю. Вижу только, что она близко и ждет вас в большом городе.
- В Руане?
- Нет, не там. Грядет кровавая неделя, и воды Сены окрасятся кровью невинных…
- Кровавая неделя? О чем ты, няня?
- Люди. Злые люди сделают это, и брат поднимет руку на брата, а сын пойдет против отца…
- Не понимаю, о чем ты?!
- Это невозможно понять, мой мальчик, просто верь мне. Обещай не возвращаться в Париж, а переждать беду в Руане.
- Какую беду?
- Великую, после которой оставшиеся в живых будут скорбеть о погибших, и проклянут себя за то, что сотворили.
- Няня, ты говоришь загадками.
- Возможно. Но ты должен мне верить.
- Когда же кончится эта кровавая беда?
- Не раньше, чем этот месяц сменится следующим. А до тех пор ты должен держаться подальше от лихого места. – Слепая Летиция осенила Эрика Венсана крестным знамением. – Благослови тебя господь, мой мальчик.

  Омели отложила книгу и посмотрела на спящего: ей казалось, что он шевельнулся, но это, конечно же, было самообманом. Этьен Марти пребывал в своем необыкновенном сне уже более трех недель, и до сих пор врачи не заметили улучшения в его состоянии. Большинство склонялось к тому, что больной так и не придет в себя, и нет смысла поддерживать и далее то неустойчивое равновесие, в котором находится мужчина, балансируя на грани между  жизнью и смертью. Кое-кто из врачей высказывался еще более откровенно, призывая, как говорится, отдать богу богово.
То есть, оборвать тонкую нить жизни Этьена Марти.
Но Омели была с ними не согласна. Это был уже не первый спор девушки с врачами, и с каждым разом число ее сторонников уменьшалось. А вчерашний консилиум подвел итог всему: большинством голосов было решено прекратить эксперименты над поддержанием жизни пациента по имени Этьен Марти.
Когда Омели стало известно об этом решении, она словно лишилась рассудка. Она заперлась в палате и отказалась пускать туда врачей, пока они не отменят своего бесчеловечного решения.
- Этьен никогда бы не позволил сделать такое со своим больным! И я не позволю! Он живой человек и должен жить!
Она так разбушевалась, что врачи были вынуждены позвать санитаров, которые сломали замок на двери и вытащили бунтарку наружу. Ей сделали ей укол анальгетика, после которого девушка успокоилась.
Ради справедливости стоит отметить, что врачи больницы пришли к решению произвести эвтаназию больному коллеге после долгих и непростых переговоров. Они испробовали все имеющиеся в их арсенале средства, чтобы «оживить» Этьена Марти, но не добились успеха. Но после выступления Омели в защиту любимого человека они провели еще одно совещание и объявили ей свое окончательное решение: они будут держать пациента на искусственном питании еще несколько дней, а потом…
Когда Омели пришла в себя, ей сообщили окончательное решение медиков. Врач, который предложил девушке пробудить Этьена Марти посредством звукового раздражителя, лишь пожал плечами.
- Сожалею, мадмуазель, но наши попытки ни к чему не привели.
- Неправда! Этьен скоро проснется!
- Вам это кажется, мадмуазель.
- Нет, не кажется! Он уже просыпается!
Врач покачал головой.
- Боюсь, деточка, вы пытаетесь выдавать желаемое за действительное.  Через неделю мсье Марти будет отключен от искусственного питания.
Тон врача был безапелляционным, и Омели поняла, что если хочет видеть своего любимого живым, пусть даже и не здоровым, она вынуждена принять срочные меры.
И она их приняла.

Эрик Венсан и его жена возвращались из монастыря. Они сидели рядышком в кабинке фиакра, ощущая близость друг друга и испытывая странные, но приятные чувства. Одиль загоралась от любого прикосновения мужа, а он начинал тяжело дышать, когда рука жены случайно прижималась к его руке, а плечо к плечу.
Минувшая ночь была решающей в их жизни и подарила им многое, а главное - веру в себя, в собственные силы. Подарила  уверенность в том, что их отношение друг к другу кардинально изменилось, причем в лучшую сторону, и этот процесс уже необратим.
Да, ночью у них было все… ну, почти все. Было смущение, были ласки, слова нежности и доселе неведомые и оттого еще более восхитительные  прикосновения… Но когда дело дошло до последнего, самого главного таинства, Одиль поняла, что не сможет побороть свой… нет, не страх. 
Скорее, это был некий протест.
Протест против их первой, долгожданной, выстраданной близости, которая должна произойти в стенах этой чужой, холодной гостиницы, на кровати, которая была свидетельницей десятков, а то и сотен совокуплений других мужчин и женщин…
Эти ужасные мысли полностью поглотили сознание Одиль. На глаза ее сами собой навернулись слезы, а в горле застрял ком, мешавший дышать. И когда Венсан заглянул ей в глаза, испрашивая согласия, Одиль в испуге отпрянула от него, откатившись на самый край необъятной гостиничной постели.
- Прости… я не могу.
- Почему? Ты… передумала?
Девушка помотала головой.
- Нет, просто не могу делать ЭТО здесь, на кровати, где до нас…
Ее муж откашлялся. Омели знала, что он начинает кашлять, когда волнуется.
- Что же делать? В этом отеле на всех кроватях кто-то когда-то спал.
- Мы должны вернуться в Париж, домой.
Мужчина усмехнулся.   
- Вернуться, конечно, можно. Но где гарантия, что дома у тебя не возникнет какая-нибудь другая фобия? Например, к цвету занавесок на окне или к запаху букета в вазе?
Одиль робко погладила мужа по плечу.
- Этого не будет… Эрик, я люблю тебя и хочу всего, чего хочешь ты… только дома. 
Этот разговор происходил уже на рассвете, и супруги так и не заснули, потому что рано утром им предстояло ехать в дальний монастырь, который находился в предместье Лиона.
Встреча с Ханной-Летицией все расставила по своим местам. После прощания со старой женщиной Эрик Венсан и приглашенные им нотариусы собрались в кабинете у настоятельницы монастыря. В ее присутствии был составлен документ, главной мыслью которого являлось утверждение того, что «мужчина, именующий себя Эриком Венсаном, в действительности таковым и является».
Далее прилагался отчет двух нотариусов, свидетелей встречи Эрика Венсана и его старой няни, ныне монахини. Протокол был подписан обоими свидетелями, а также настоятельницей монастыря Кающейся Магдалины. С этой минуты личность Эрика считалась установленной и он получал право на наследование состояния, завещанного отцом.
Затем нотариусы попрощались с настоятельницей монастыря и со своим клиентом, пожав ему руку и пожелав всяческих благ, получили оговоренное вознаграждение за работу и поспешно отбыли в следующий пункт назначения, где их ждали другие заказчики. 
Оказавшись вдвоем за пределами монастыря, супруги некоторое время молчали, переживая поворотный момент в их судьбе. Одиль думала о том, что ее муж обрел независимость и материальное благополучие раньше, чем она сама. А поскольку его наследство немногим уступает ее собственному, обещанные за венчание деньги составляют весьма незначительную сумму. Теперь, когда Эрик Венсан стал богатым человеком, он может отказаться от предложенной ему мзды с легкой душой.
Но если он это сделает…
Одиль на мгновение зажмурила глаза, словно мужчина уже произнес роковые слова: если он откажется от официального звания ее супруга, это будет означать, что он отказался и от нее, Одиль.
Она инстинктивно вцепилась мужу в рукав, словно пыталась его удержать: нет, только не это! Если он уйдет, жизнь потеряет для нее всякий смысл. Жить без любви невозможно, а Одиль теперь знает точно, что любит этого человека, и будет любить вечно, до последнего дня, до последнего вздоха…
Почувствовав руку жены, Венсан повернул голову.
- Устали, мадам?
- Да, немного. – Она зевнула. – Оказаться бы сейчас в гостинице, в нашем номере…
- В гостинице? Ну уж нет! – Мужчина усмехнулся. – Второй такой ночи я не переживу. А потому…
- А потому? – Повторила Одиль, почему-то замирая.
- А потому мы возвращаемся в Лион, собираем вещи и немедленно едем домой.
- Как, в Париж?!
- Именно. – Он повернул девушку к себе и взял за плечи, глядя ей в глаза. – И только попробуйте найти новую причину для отказа! Я ей не поверю!
От этих слов мужа, а еще больше от его обжигающего взгляда по телу Одиль прокатилась жаркая волна, подстать вулканической. Но она не отвела глаз от лица мужчины.
- Причин не будет, мой друг. Только…
Он нахмурился.
- Что – только?!
Одиль положила ладони ему на грудь.
- Милый, вы помните, что сказала старая Ханна?
- О чем?
- О кровавой неделе и людской ненависти. А вдруг она что-то знает?
- Глупости. – Мужчина пренебрежительно пожал плечами. – Что, по-вашему, может знать старая, слепая женщина, отрезанная от мира? Она даже не выходит за пределы монастыря.
- Это так, но…
- Поверьте, дорогая, ваши страхи абсолютно беспочвенны. Вы ведь помните, что говорила настоятельница: Ханна тяжело болела и частично лишилась рассудка. Ее страшные предсказания – не более чем видения психически нездорового человека.
- Вы думаете? А мне она показалась вполне разумной.
- Разумной? Тогда откуда, скажите, она взяла эти реки крови, горы трупов и прочие ужасы? Вычитала, несмотря на свою слепоту, в книге прорицаний Нострадамуса? Или увидела в вещем сне?
Одиль поежилась: картинки, навеянные воспоминаниями о предсказаниях слепой Ханны, казались слишком живыми и почти осязаемыми.
- А вдруг за время нашего отсутствия в Париже что-то произошло?
- Да что там могло произойти?! Думаете, на Францию напал новый Аттила? Или произошло землетрясение, и Париж провалился в Тартарары?
- Не говорите так. – Одиль поджала губы. Хотя отповедь мужчины была несколько суровой, она непонятным образом успокоила. – Хорошо, мы отправляемся в Париж сегодня же.

                                         Глава  48.

Эрик открыл глаза и сладко потянулся: ему казалось, что его тело, большое и сильное, проснулось от долгого сна и поет какую-то прекрасную песню. Он не мог разобрать слов, но отлично понимал, о чем была эта песня. Его тело пело о любви, которая сильнее всего на свете. Нынешней ночью наконец произошло то, о чем он мечтал всю свою нескладную, ущербную жизнь, мечтал, но не надеялся, что это когда-нибудь произойдет.
Но любовь пришла. Пришла вместе с зеленоглазой колдуньей по имени Одиль. Она сумела пробудить в его душе чувства, которые не смогла пробудить ни одна женщина до нее. Даже любовь к Кристине…
Нет, о Кристине он сейчас говорить не станет. Любовь к ней была, есть и будет, но – другая, эфемерная, как бы бестелесная. Зато Одиль Пуатье здесь, рядом, она живет, чувствует, любит… Она будет дарить ему наслаждение всегда, каждый день, каждую ночь. И Эрик ответит тем же. Он надеялся, что это произойдет в первую же ночь, но, увы, потерпел фиаско. Одиль Пуатье приняла его, отдала  всю себя, без остатка, хотя Эрик, безусловно, причинил ей боль своим вторжением. Но девушка стойко вытерпела все до конца… Только вот удовольствия, похоже, не получила.
Эрик смущенно повернулся на постели, но жены рядом не было. Лишь на том месте, где она лежала, осталось…
Венсан покраснел и отвел глаза в сторону.
Надо бы встретиться с Эмилем Бедье… пардон, с его сиятельством маркизом де Шатонеф и поговорить на интересующую тему. Эмиль – знаток женского пола, ему известны все их слабости, достоинства и недостатки. И он наверняка знает, как подарить женщине настоящее удовольствие… А Эрику так хочется сделать приятное своей жене!
Наверное, нужно было сказать ей какие-то особые слова, но Эрик был так оглушен тем, что между ними произошло, так поражен собственными ощущениями, что на какое-то время потерял дар речи. Он только охал, стонал, мычал и мотал головой, приходя в себя после наслаждения, которое подарила ему Одиль Пуатье, его жена…
Нет, не так: теперь она Одиль Венсан, отныне и довеку.  Фиктивный брак стал настоящим, и Эрику не надо никуда уезжать, искать для себя иной доли. То, что произошло ночью, связало их друг с другом крепче любых цепей. Во всяком случае, сейчас Эрик  не мыслит себе жизни без жены… Интересно, а она?
Венсан перевернулся с боку на бок: в этом он не был уверен. В самый кульминационный момент, когда необычайной силы  наслаждение вознесло его на седьмое небо, его жена вела себя на удивление спокойно, когда же Эрик склонился к ее лицу, то увидел блестевшие в глазах слезы.
- Ты плачешь, милая?
Она улыбнулась сквозь слезы.
- Это от счастья…
В тот момент Эрик верил, что она говорит правду, вернее, заставил себя поверить, потому что и сам пребывал на вершине блаженства. Но сейчас, спустя несколько часов, его охватили сомнения. Получив то, о чем так долго мечтал, он не позаботился, чтобы жена также насладилась их близостью. Он рассчитывал, что Одиль автоматически получит то же самое, но, видимо, ошибался. Наверное, у женщин в первый раз все происходит иначе, чем у мужчин. А может, Эрик сам во всем виноват, будь он чуть-чуть поопытней, он сумел бы доставить удовольствие жене.
Наверное, настоящие любовники ведут себя по-другому, они  прежде ублажают партнершу, и лишь после этого заботятся о собственных удовольствиях. Эрик вздохнул: а он, как самый настоящий эгоист,  думал только о себе.
Да, нужно обязательно встретиться с Эмилем Бедье, и чем скорее, тем лучше…

Омели отложила книгу и поглядела на лежащего неподвижно мужчину. Он спал, спал уже четвертую неделю, и этому сну не видно было конца. Девушка вновь посмотрела на любимого.
- Спи, мой милый, надеюсь, тебе снятся райские сады.
Она тихонько вздохнула и улыбнулась своим мыслям: теперь Этьен Марти может спать столько, сколько пожелает, эвтаназия ему не угрожает.
Во время недельного срока, установленного врачебным консилиумом, Омели находилась на грани нервного срыва. Она была готова отдать собственную жизнь, лишь бы спасти любимого. Она обивала пороги кабинетов главного врача и ведущего хирурга, умоляя отменить жестокий приговор, но врачи были неумолимы. И когда пошли седьмые сутки, Омели использовала последнее средство: она нарядилась в свое лучшее платье, уложила волосы в замысловатую прическу и надела самую кокетливую шляпку. А потом поцеловала спящего Этьена Марти и сказала.
- Не волнуйся, любовь моя, я ухожу, но скоро вернусь, и все у нас будет хорошо.
Омели отправилась на Елисейские поля, во дворец маркиза де Шатонеф. Это был единственный человек, который мог ей помочь.  И не ошиблась: Эмиль принял близко к сердцу ее заботы. Доктор Марти и для него сделал немало, и он считал недопустимым лишать жизни такого врача.
- Итак, все упирается в деньги? – Подвел Эмиль итог всему, сказанному девушкой.
- Увы, - вздохнула она.
- Ну, это не та проблема, из-за которой следует заламывать руки, ангелочек. - Эмиль позвонил в колокольчик, и когда в кабинет заглянул управляющий, приказал. – Вели закладывать коляску, Жан. Мы с мадмуазель Омели едем по делам.
- Но, ваше сиятельство, через полчаса у вас встреча с господином префектом.
- Извинись перед ним и перенеси встречу на другой день, сегодня я занят более важными делами. – Затем, дождавшись, когда за управляющим закроется дверь, Эмиль Бедье достал и маленького, спрятанного за картиной сейфа увесистую пачку денег, помахал ею в воздухе. – А вот и лекарство, которое поднимет на ноги нашего дорогого доктора.
Омели улыбнулась ему сквозь слезы, потом подбежала к мужчине и запечатлела на его щеке звонкий поцелуй.
- Спасибо, Эмиль! Ты – самый-самый!...
Он самодовольно усмехнулся.
- А то! – И подмигнул девушке. – А знаешь, дорогая, быть маркизом совсем неплохо.
- Правда? – Улыбнулась она в ответ.
- Точно! Ну, подумай сама: с какой стати меня стала бы целовать хорошенькая девушка, не будь я маркизом и не имей много денег?
Омели посерьезнела.
- Ты не прав, Эмиль. Главное – не деньги, а твое доброе сердце. Если б не ты…
- Ну-ну, еще не хватало, чтобы ты разревелась, милая. – Он подал ей платок. – Сейчас же утри слезы и улыбнись! А то прислуга подумает, что ты – любовница, которой я только что дал отставку, и миф о моей добродетели развеется, как дым.
Они поехали в больницу, где Эмиль имел длительную беседу с главным врачом. Когда же их разговор закончился, Омели было объявлено, что Этьен Марти может находиться в больнице до полного выздоровления… или до своей смерти.
Омели опять взглянула на спящего и вскочила на ноги: доселе спокойное, отрешенное лицо Этьена исказила судорога! Девушка ахнула, протерла глаза и снова уставилась на него… и грустно опустилась обратно на стул: лицо мужчины было по-прежнему безмятежно.
- Показалось…
Но в следующее мгновение задергались пальцы его рук. Это продолжалось всего несколько мгновений, но тут уж Омели не могла ошибиться, - она больше не протирала глаз и не закрывала лицо руками.
- Боже мой, Этьен! Ты просыпаешься!
Прибежавшая на ее крик медсестра поспешила за врачом, и тот известными ему способами установил, что…
- Пациент выходит из комы. – Это был тот самый врач, который советовал Омели вести с больным беседы. Он обернулся к  девушке. – Похоже, мы все-таки оказались правы, мадмуазель. Первый шаг мсье Шарье сделал.
- С вашей помощью, доктор! – В глазах Омели стояли слезы радости.
- И с вашей, дорогая. – Врач посмотрел на лежавшего неподвижно больного. – Что ж, процесс реабилитации начался.
- Когда же он проснется?
Врач пожал плечами.
- Это зависит от многих причин. Но одно могу сказать точно: восстановление нервной системы будет продолжаться. Мозг нашего больного просыпается.
- А что мне делать теперь?
- То же, что и делали. Разговаривайте с ним, прикасайтесь к его телу. Чем больше будет сейчас раздражителей, тем интенсивнее пойдет процесс пробуждения и тем скорее мсье Шарье вернется к нам.                 
Когда врач ушел, Омели наклонилась к любимому и поцеловала его в губы.
- Вот видишь, любовь моя, а ты сомневался. Скоро ты выздоровеешь, и тогда…
Омели не знала, что будет тогда. Она часто вспоминала время, когда жила в доме Этьена Марти и была в полной зависимости от мужчины. Но сейчас воспоминания о былых ужасах приглушились, развеялись, и в памяти остались лишь картинки их недолгого счастья.
- Вот увидишь, любовь моя, теперь все будет иначе, и ты тоже станешь другим, - добрым, нежным, ласковым… Я верю в это, Этьен!

Одиль сидела на кухне и задумчиво глядела на стоявшую на плите кастрюльку, из которой медленно вылезала наружу овсяная каша. Она стекала по стенкам кастрюли и капала на плиту, сердито шипя, словно обижалась на нерадивую повариху. Но та, погруженная в свои мысли, едва это замечала.
Итак, нынешней ночью произошло событие, быть может, самое главное в ее жизни. Еще вчера вечером она была глупой девчонкой, которая играла во взрослые отношения взрослых людей, сегодня же Одиль стала частью этой взрослой жизни, она стала замужней женщиной в полном смысле этого слова.
Принесло ли ей это счастье?
Нет, не так: чувствует ли она удовлетворение от того, что сделала счастливым своего мужа?
На этот вопрос можно ответить однозначно – да, чувствует. Только… только ей казалось, что ЭТО приносит удовлетворение обоим супругам.
Одиль вздохнула: а вот ей сегодняшнее ночное деяние не принесло ничего, кроме боли да еще, пожалуй, сознания собственной неполноценности. Если Эрик Венсан, ее муж, после ЭТОГО стонал от наслаждения, она ощутила лишь разочарование, - ничего похожего на  удовольствие не было и в помине.
Одиль обхватила себя руками за плечи, словно ей было холодно. Наверное, в ее организме что-то не в порядке, раз она остается бесчувственной там, где другие испытывают восторг. Жаль, что у нее нет матери или старшей сестры, с которой можно поговорить на такие темы. Конечно, можно разыскать Омели и спросить у нее, ведь ее бывшая служанка уже имела опыт в этом вопросе.
Одиль вздохнула и покачала головой: нет, она ни за что не пойдет к Омели, не расскажет о своих проблемах ни ей, ни кому-то другому. Кстати, если вспомнить, у Омели тоже все складывалось отнюдь не прекрасно, иначе девушка не стремилась бы покинуть дом своего любовника…
Зашипевшая пуще прежнего каша разбила хрупкий ледок печальных размышлений. Одиль вздрогнула и кинулась к плите.
- Боже мой! Ведь это наш завтрак!
- Без которого мы остались? – Раздался голос Эрика Венсана. Он шагнул через порог и, подойдя к смущенной супруге, заключил ее в объятия. – Каким он был?
- Кто?
- Наш завтрак. – Он перевел взгляд на плиту и повел носом. – По-моему, это был поридж.
- Поридж?
- Овсянка по-английски. Между прочим, англичане всегда начинают день с порции овсянки и яичницы с ветчиной.
Одиль повела плечами, сжатыми в кольце его рук.
- К сожалению, яиц у нас нет, зато ветчины сколько угодно. – Она снова поерзала в его руках. – И если мсье меня выпустит, я приготовлю кофе и бутерброды с ветчиной.
- Бог с ними, - Эрик Венсан заглянул ей в глаза. – Как ты себя чувствуешь, дорогая?
Одиль вспыхнула и отвернулась, - честно говоря, чувствовала она себя прескверно. Мало того, что ее одолевали мрачные мысли о собственной ущербности, к этому еще добавились болезненные ощущения в некоторых частях тела. Не сведущая в таких вопросах, Одиль заподозрила самое худшее, что могло придти на ум, а именно: дражайший супруг подарил ей некое заболевание, которым страдал сам. Наверняка он имел раньше отношения с падшими женщинами, а многие из них страдают дурными болезнями. Правда, Одиль от кого-то слыхала, что симптомы этих заболеваний проявляются не сразу, а через какое-то время… Может, это так, а может, и нет – Одиль не знала, но спросить у мужа стыдилась. Поэтому ответа на вопрос он так и не получил.
Выскользнув из объятий мужчины, Одиль поспешила к плите, на которой уже испеклась аккуратная овсяная лепешка. Заглянув в кастрюлю, самодеятельная кашеварка обернулась к мужу.
- Вы можете смеяться, но каши достаточно, чтобы нам поесть.
- Великолепно. – Венсан снова подошел к жене. – Мы снова «выкаем»?
- Что?
Он повернул Одиль к себе.
- А вот что, моя дорогая, пора нам разобраться в некоторых вопросах нашей семейной жизни.
Одиль в замешательстве опустила голову.
- Как хотите, мой друг…
- Очень хочу. И прежде всего, дорогая, чтобы ты не стыдилась смотреть в глаза своему мужу. – Он взял ее за подбородок. – Неужели он настолько безобразен, что тебе страшно на него смотреть?
Повинуясь жесту мужчины, Одиль подняла глаза.
- Вы не безобразны, сударь просто…
- «Вы», опять «вы»! Не находите ли, сударыня, после всего,  что между нами произошло, целесообразнее вести себя более демократично и обращаться друг к другу на «ты»? Между прочим, в в Лионе мы именно так и общались. Но стоило наступить утру, как все вернулось к исходной точке.
Одиль покраснела. 
- Да, но ночью все иначе…
- Интимней, хочешь сказать? – Венсан взял жену за руку, нежно поцеловал каждый пальчик. – Дорогая, эта ночь все изменила, отныне мы с тобой – одно целое. И как бы ни сложились наши судьбы, я всегда буду рядом… Скажи, ты хочешь этого?
Одиль подняла голову.
- Да. Только…
- Что?
- Ведь ты хотел уехать…
- Да, хотел. Но только с тобой. – Венсан прижал ее к себе. – Мы нарушили договор и должны понести наказание.
- Какой договор, Эрик?
- Ну как же, - он с улыбкой посмотрел на жену сверху вниз, - наш фиктивный брак качественно изменился, перейдя в настоящий… со всеми вытекающими отсюда последствиями.
- Какими последствиями?
- Отныне мы обречены идти по жизни вместе… - Он чмокнул ее в кончик носа. – И только смерть нас разлучит.
Одиль покраснела.
- И каждую ночь будем…
- А как же! – Эрик подхватил жену на руки и закружил по кухне. – Надеюсь, моя маленькая соблазнительница не возражает?
- Нет, только…
- Что?
Одиль выбралась из его объятий и села на скамью, незаметно поморщившись. Но Эрик заметил тень, пробежавшую по милому лицу.
- В чем дело, дорогая?         
Одиль с отчаянием посмотрела на него.
- Скажи, ты… здоров?
- В каком смысле?
Она опустила голову и поерзала на скамье, что не укрылось от взгляда мужчины.
- Постой, постой! Дорогая, не думаешь ли ты… – Он потер лицо рукой, будто снимая с глаз невидимую паутину, потом тяжело вздохнул и опустился перед девушкой, спрятав лицо в ее колени. – Прости, я причинил тебе боль своим вторжением, но это скоро пройдет. Я же абсолютно здоров.
- Правда?
Эрик заглянул в распахнутые зеленые глаза и помрачнел.
- Кажется, я должен кое в чем признаться.
- В чем же?
Он покачал головой, как бы удивляясь самому себе.
- Возможно, я упаду в твоих глазах, дорогая, но до тебя у меня никого не было.
- Как - не было? А Кристина?
Он покачал головой.
- Там было другое: мечты, надежды,  грезы, которым так и не суждено было осуществиться. Ты же стала для меня первой реальной женщиной, как я для тебя – первым мужчиной.   
Это признание дорогого стоило, и Одиль поняла все как надо.
Во-первых, ее муж – здоровый мужчина, и он чист перед ней.
Во-вторых, Эрик, так же, как она, делает лишь первые шаги на поприще любви. Возможно, по незнанию он что-то сделал не так, поэтому Одиль и ощущает сейчас некоторое неудобство, которое со временем, несомненно, пройдет.
Повторное извержение каши из кастрюли нарушило любовную идиллию супругов. Одиль ахнула и вскочила со скамьи, ринувшись к плите; Эрик Венсан поднялся с колен и сел за стол.
За завтраком они разговаривали на отвлеченные темы, но их взгляды, жесты и улыбки придавали самым банальным фразам особый, только им двоим понятный ВЫСОКИЙ смысл… 

Антуан Арди молча бесился перед домом своей невесты. Жервеза Пинель не возвращалась, и терпение отвергнутого жениха подходило к концу. Когда же его совсем не осталось, и Антуан был готов броситься на взятие дома изменницы, как его предки бросались на взятие Бастилии, к подъезду подкатила уже известная коляска, из которой вышла Жервеза. Помахав рукой провожавшему ее маркизу, девушка легко взбежала по крутым ступеням крыльца.
- До завтра, мсье Бедье!
- До завтра, дорогая!
Коляска уехала, а Арди, выждав некоторое время, направился к дому невесты. Теперь у него было, что ей сказать.

Жервеза плакала, плакала уже давно.
Она плакала и думала, что в мире нет справедливости. Раньше, когда она была юной девушкой, все было ясно и просто: у нее есть семья, отец и мать, которые ее любят и которых любит она. У нее была интересная, можно сказать, любимая работа, которую она с удовольствием выполняла.
Кстати, рабочие на фабрике тоже любили Жервезу, старались ей услужить.
Но это была совсем не так любовь, о которой она мечтала с юных лет. А мечтала Жервеза о том, как в один прекрасный день в ее жизнь войдет не менее прекрасный… может, и не Принц, но тоже вполне симпатичный и уважаемый человек.
Конечно, он будет красив. Конечно же, он будет умен.
И, что самое главное, он будет любить Жервезу. Такую, какой она была на самом деле.
Годы юности пролетели на удивление быстро, Жервеза даже не заметила, как они кончились. Молодость прошла тоже как-то незаметно, среди бухгалтерских гроссбухов. Работы было много, Жервеза отдавала ей всю себя. А когда опомнилась, оказалось, что все ее сверстницы давно замужем, и она осталась одна. То есть, с ней рядом были родители, но они не могли дать ей того, что дало бы общение с любимым мужчиной.
По молодости к ней сватались двое или трое молодых людей, один был помощником управляющего на предприятии по производству древесного угля; второй закончил юридический факультет Сорбонны и намеревался сделать карьеру адвоката в Лионе. Но отношения с ними как-то не сложились. Третий…
Жервеза на минуту прервала плач и задумалась: кто же был третьим? Но вспомнить так и не смогла: возможно, его просто не было.
Девушка вздохнула: третьим стал парижский фуражир Антуан Арди, у которого на стороне имелась еще одна дама сердца. А четвертый…
При воспоминании о нем слезы хлынули из глаз с новой силой. Мысли об Эмиле Бедье причиняли сердечную боль.
Изменник Антуан Арди все же оказал одну услугу: перед тем, как оставить бывшую невесту, он бросил в нее парфянскую стрелу, которая поразила девушку в самое сердце.
Это произошло вчера вечером, когда Жервеза вернулась с прогулки. Не успела она переодеться в домашний наряд, как служанка доложила о приходе визитера. Это был Антуан Арди.
Жервеза нахмурилась.
- Что нужно этому человеку в моем доме?
- Мсье Арди сказал, что это его последний визит. Он просит уделить ему несколько минут.
Девушка вздохнула.
- Хорошо, зови.
Она приняла визитера в гостиной.
- Итак, мсье, что вы имеете мне сообщить?
- Очень немногое, мадмуазель. Но прежде ответьте, только честно, на один вопрос.
Жервеза нахмурилась.
- И это вы говорите мне о честности?! Уходите, мсье, я не хочу вас видеть! 
- Ну, разумеется! После утонченных ласк маркиза ухаживания простого буржуа кажутся вам грубыми и непристойными!
Жервеза топнула ногой.
- Не забывайтесь, сударь, когда разговариваете с порядочной девушкой! И что это за маркиз, которого вы упомянули? Я не знаю никакого маркиза!
Антуан Арди усмехнулся в душе: его предположения оказались верными, его сиятельство маркиз де Шатонеф играл с Жервезой Пинель втемную. А это означает, что он не питает к девушке настоящих чувств и хочет просто с ней позабавиться.
- Вы не знаете маркиза де Шатонеф? – Антуан покачал головой. – Очень странно.
- Нет ничего странного, - Жервеза пожала плечами, - меня этот человек не интересует, только и всего.
- Вот как? – В голосе Антуана Арди прозвучал сарказм. – Позвольте не поверить, мадмуазель, поскольку не далее, чем десять минут назад вы вышли из его коляски и договорились о встрече на завтра.
- Что, что? – Жервеза отошла к окну, разглядывая что-то на улице. – Что вы такое говорите, мсье? Да, я ездила в коляске маркиза, но сопровождал меня совсем другой человек.
- По имени Эмиль Бедье?
Жервеза замерла возле окна.
- Откуда вы знаете?
- Знаю, дорогая. – Антуан подошел к своей бывшей невесте. – Я знаю также многое другое, чего не знаете вы. Эмиль Бедье – имя вымышленное.
- Вот как?
- Да, так. На самом деле его зовут Эмиль де Шатонеф.
- Ложь! – Жервеза так быстро обернулась, что чуть не сломала каблучки своих модных туфелек. – Это не правда! Эмиль Бедье работает на маркиза, он выполняет его секретные поручения…
- Ну да, - Арди с усмешкой кивнул, - он выполняет свои собственные поручения. Например, затуманивает голову наивным дурочкам, которых хочет обольстить.
- Это ложь! – Жервеза раздраженно отошла от окна. – Вы все придумали, мсье, чтобы отвратить меня от него!
- Я сказал это, чтобы открыть вам глаза, мадмуазель! Эмиль Бедье и маркиз де Шатонеф – один и тот же человек. И если он ухаживает за вами, сохраняя инкогнито… в общем, подумайте сами, с какой целью он это делает.
Жервеза внезапно остановилась посреди комнаты.
- Я не верю вам, сударь…
- И напрасно.
- … но если даже то, что вы сказали, правда – это мое дело, а не ваше. Поэтому будьте добры покинуть мой дом.
- Прстойте, Жервеза! Бедье вас обманул, это так. Но не я! Я был всегда чист перед вами!
- Чисты? – Его бывшая невеста уничтожающе рассмеялась. – Подите вон, мсье! Я не желаю вас больше видеть!
… И вот она сидит в одиночестве на постели и ревет, как белуга. Роковое сообщение Антуана Арди лишь подтвердило ее собственные догадки. Жервезу ставили в тупик многочисленные несуразности в поведении Эмиля Бедье, которые фиксировал ее разум. Действительно, несоответствий было более чем достаточно, но Жервеза уговаривала себя не обращать на них внимания. А сделать это, наверное, стоило.
Например, старый садовник Эрве называл Эмиля «ваше сиятельство», но тот нашел отговорку, что у старика в голове каша, и он называет так всех мужчин в поместье.
Далее: обед в парадной столовой, где «слуге» маркиза позволено принимать своих гостей и угощать их самыми изысканными кушаньями и поить редкими винами из погребов хозяина.
А проверка гроссбухов? Какое, в сущности, дело тайному агенту маркиза, сходится или не сходится дебет и кредит у его хозяина? И потом, во время проверки Жервезой бухгалтерских книг, Эмиль Бедье сам оговорился, спросив, действительно ли его – его! – обманывает управляющий.
И, наконец, последнее: какой хозяин будет постоянно снабжать слугу собственными костюмами и позволять кататься в своей коляске?
Девушка вытерла глаза мокрым носовым платком и поискала другой. Итак, все ясно: его сиятельству маркизу доставляет удовольствие играть другими людьми, не считаясь с их чувствами. И она, Жервеза Пинель, оказалась очередной игрушкой в его изуверских забавах.
Девушка встала с кровати и пригладила растрепанные волосы. Все, с поисками женихов покончено, завтра же она возвращается в Лион, чтобы вернуться к прежней работе на фабрике, туда, где она по-настоящему чувствовала себя спокойной и счастливой…
А матримониальные планы ее матери… что ж, они так и останутся неосуществленными.

Эмиль чувствовал себя счастливейшим из смертных: в самом деле, чего еще он мог ждать от жизни? Богатства? Власти? Любви прекрасной женщины? Все это у него теперь есть, а любовь женщины скоро увенчает его жизнь свадебными колоколами.
Плотно позавтракав, маркиз де Шатонеф приказал готовить экипаж к выезду: сегодня он намеревался свозить свою подругу на прогулку в парк Тюильри.
Неприятности начались на выезде из поместья: прямо перед воротами дорогу экипажу перебежала черная кошка, которая с громким мяуканьем проскочила под копытами лошадей и скрылась за парковой оградой.
Возница натянул поводья и осадил вороных.
- В чем дело, Пьер? Почему стоим?
- Плохо, ваше сиятельство. Кошка…
- Какая кошка?
- Черная. Это к беде. Надо вернуться, запрячь других лошадей, а потом уж ехать.
- Что за глупости? – Эмиль взглянул на часы. Времени, чтобы добраться до дома Жервезы Пинель, было в обрез. – Выброси из головы эти глупости и езжай поскорей.
Дорогой не произошло никаких неприятностей, только Эмилю не понравились многочисленные скопления людей на некоторых перекрестках. Люди не делали ничего недозволенного, просто стояли на улице и чего-то ждали. Интересно, чего?
Вторая неприятность ожидала у дома Жервезы Пинель. Возле крыльца стояла закрытая коляска, в которую горничная Жервезы укладывала какие-то вещи.
- В чем дело, Мари? – Спросил он у девушки, подходя.
- Ни в чем. Просто мадмуазель уезжает.
- Куда? Когда?!
- Сейчас. В Лион. – Служанка затолкала под сидение очередной саквояж. – Так что, если хотите попрощаться, мсье, советую поторопиться.
- Да уж, придется. – Ничего не понимающий Эмиль поспешил в дом.
Он нашел девушку стоящей у зеркала. Она надевала шляпку.
- Здравствуйте, Жервеза! Что за странную весть передала мне Мари? Вы уезжаете?
- Да. Уезжаю. – Она по-прежнему стояла у зеркала, не оборачиваясь. – Прощайте, мсье.
- «Прощайте»? «Мсье»? – Эмиль быстро подошел к девушке. – Что случилось, дорогая?
- Ничего. – Она высвободила свои пальцы из ладони мужчины. – Будет лучше, мсье, если мы расстанемся.
- Лучше? – Эмиль покрутил головой. Теперь он уже совсем ничего не понимал. – Для кого лучше, дорогая?
- Для всех. – Жервеза отошла наконец от зеркала и посмотрела него. – Желаю вам всего хорошего… ваше сиятельство.
- Ваше… Черт! – До него наконец дошло, в чем дело. – Так вы узнали…
- Да, узнала. – Жервеза грустно улыбнулась. – Жаль только, что не от вас.
Эмиль поник головой.
- Простите, моя милая. Понимаю, я должен был сказать об этом давно, только…
- Только…?
- Я боялся.
Девушка недоверчиво подняла брови.
- Чего же, мсье? Чего вы боялись?
- Что вы полюбите меня за мой титул, за мое богатство. – Он вздохнул. – А мне хотелось, чтобы женщина любила меня ради меня самого, такого, какой я есть.
- Так, так; и что дальше?
- Я нашел в вас все черты, которые хотел видеть в своей избраннице, и вы тоже, осмелюсь утверждать, тоже что-то нашли в моей скромной персоне… Вы ведь почти согласились стать моей женой, женой Эмиля Бедье, не так ли?
Теперь уже пришел черед опускать глаза Жервезе.
- Так…
Эмиль взял ее за руку.
- Тогда, быть может, снизойдете до маркиза де Шатонеф и согласитесь стать его супругой?
Жервеза вздрогнула.
- Вы… уверены в том, что говорите?
- Вполне. – Эмиль обнял девушку. – А что ответите мне вы? Сделаете меня счастливейшим из смертных или ввергнете в пучину вечного ада?
В эту великую минуту Жервеза совсем не торжественно шмыгнула носом.
- Я не ввергну вас в пучину… Эмиль. Но прежде, чем дать согласие, должна открыть вам одну тайну.
Маркиз де Шатонеф притворно прикрыл глаза ладонью.
- Только не говорите, что вы замужем и любите своего мужа!
- Нет, совсем не это. – Девушка вздохнула. – Эмиль, вы должны идти на брак со мной с открытыми глазами.
- Именно так я и делаю, дорогая.
- В таком случае, вы должны знать, что у меня…
- Что, что у вас? – Вскричал в нетерпении мужчина. – Говорите же!
- Мое имя…
- Ваше имя? Что же с ним не так?
- Оно ненастоящее.
- То есть?
Жервеза прижала руки к груди и чуть слышно прошептала.
- Меня зовут… Оригами. Это мое первое имя. А полностью я – Оригами Жервеза Пинель.
- И что ж с того?
- Оригами – японское имя… вернее, не имя, а слово. Оно означает вырезание из бумаги различных фигур…
- Кто же дал вам такое странное имя?
- Мой отец. В молодости он много путешествовал по Востоку и в Японии познакомился с мастером, который обучил его искусству оригами. Отцу так понравилось это слово и это занятие, что, когда я родилась, он дал мне сие ужасное имя.
Эмиль покачал головой.
- Не вижу ничего ужасного. Имя как имя, только необычное.
- И вам не будет неприятно называть меня так?
- Вовсе нет, дорогая, - Маркиз де Шатонеф привлек к себе невесту, француженку из Лиона с японским именем Оригами. – Слава богу, мой ангел, что ваш отец не увлекся изучением самурайских обычаев и не назвал вас Харакири.
- Харакири? Что это такое?
Эмиль поцеловал невесту в носик-пуговку.
- А об этом я расскажу в другой раз.