Глава  41.

Омели была в кухне. Она готовила ужин, напевая модную песенку. Собравшись с духом, Эмиль распахнул дверь и шагнул за порог.
- Привет, малышка, вот и я.
- Вижу. – Омели ссыпала натертый сыр в кастрюльку, где что-то шипело и пузырилось. – Как дела?
- Отлично. – Эмиль прошел в кухню и сел у стола. – Скоро ужин?
- Проголодался? – Омели протянула ему деревянную ложку на длинной ручке. – Попробуй, не много соли?
Мужчина глотнул содержимое и сморщился.
- Голая соль! Влюбилась, несчастная?
Девушка чуть заметно улыбнулась.
- Угадал.
- Надеюсь, в меня?
- Нет, Эмиль. – Омели отложила ложку и села напротив. – Я люблю другого человека.
- Чушь собачья! Ты не можешь его любить. Ты его  ненавидишь.
- Теперь нет.
- Допустим. – Эмиль через стол взял ее руки в свои. – Ты все придумала, милая. Этьен Марти ушел из твоей жизни и никогда не вернется.
- Уже вернулся.
- Что-о-о?!
- Это правда, Эмиль, - Омели осторожно высвободила руки и вернулась к плите, снова взявшись за ложку. Стоя спиной к мужчине, говорить было легче. – Теперь он стал совсем другим.
- Черта с два! Горбатого могила исправит!
- Уже исправила.
- Постой, - опешил мужчина, - так он… умер?
- Не совсем. – Девушка вздохнула. – Он в коме, Эмиль. Уже несколько недель. Врачи считают, что он на волосок от смерти.
- Вот оно что… Теперь понятно, почему доктор Марти не показывается в «Розен паласе». – Эмиль удивленно поглядел на подругу. – Но откуда об этом знаешь ты?
- Я была у него в больнице.
- Фью-ить! – Присвистнул мужчина. – Теперь понятно! Значит, ты всем говорила, что навещаешь мать-настоятельницу, а вместо этого…
- Прости. Я не могла сказать правду, вы бы меня не отпустили.
- Это уж точно… Так что с ним стряслось?
- Однажды вечером Этьен шел из больницы домой, и на него напали хулиганы. Они ударили его ножом в спину.
Эмиль шумно вздохнул.
- Если бы я не был добрым христианином, то сказал, что негодяй получил по заслугам.
- Не говори так!
- Я и не говорю. – Эмиль помолчал. - Не понимаю только одного: что ты делаешь в больнице, если Марти без сознания? Все равно он тебя не видит и не слышит.
- Да, не видит. Но может слышать. Я пытаюсь вывести его из комы.
- Ну надо же, - развеселился мужчина, - вот так взять за ручку и вывести?
Девушка грустно покачала головой.
- Нет, конечно. В медицине существует много приемов вывести больного из комы. Только с Этьеном пока ничего не получается.
Эмиль Бедье пожал плечами.
- Может, и вовсе не получится.
Омели хлопнула деревянной ложкой по кастрюле так, что та чуть не слетела с плиты.
- Не смей так говорить! Он выживет!
- Ну да, - кивнул мужчина, - выживет, а потом снова примется за свои штучки. – Эмиль покачал головой. – Похоже, дорогая, ты из тех умных девушек, которые дважды наступают на одну и ту же швабру.
- Сам ты… швабра! – Вспылила Омели. – Уходи! Не хочу больше с тобой говорить!
- Да ладно, - Эмиль поднялся и пошел к выходу, но у двери остановился. – Не сердись, малыш, я не хотел тебя обидеть.
- Все равно уходи, - отозвалась девушка, но в ее голосе уже не ощущалось злости.
- Уйду, не волнуйся. Насколько я понял, сегодня вести разговор о твоем переезде на Елисейские поля бессмысленно?
Омели на мгновение замерла у плиты, потом медленно обернулась.
- Ты хороший человек, Эмиль, но я люблю Этьена. Это – навсегда.
- А если он умрет?
Она подняла на мужчину потемневшие глаза.
- Тогда я умру вместе с ним.

Эрик был доволен беседой с женой. Конечно, разговор  получился не совсем таким, каким ему хотелось, но прогресс на лицо: Одиль Пуатье видит в Эрике человека, с которым ей интересно. Конечно, это не бог весть что, но все же не полное неприятие, как прежде. Слова о дружбе, разумеется, были только словами, - невозможно за несколько дней перейти от холодного безразличия к дружеским отношениям. И все же в поведении Одиль Пуатье просматривается явное желание к сближению.
К сближению – да. Но до какой степени?
Эрик захлопнул книгу, которую безуспешно пытался читать, и встал из кресла. Страдания несчастного звонаря сегодня не увлекали. Он вышел из дома, решив побродить по саду и обдумать то, что тревожило его в настоящий момент.
Одиль Пуатье должна вступить во владение наследством, но когда это произойдет, сказать трудно. Поведение нотариуса говорит о том, что тот намерен тормозить процедуру признания Одиль Пуатье законной наследницей. Видимо, кое-кому выгодно, чтобы девушка как можно дольше не вступала в права наследования, и этот «кое-кто» – ее родной дядя мсье Моншармен.     
Но оставаться далее в Париже в ожидании обещанных денег  Эрик не может: Реми Ландо не оставит попыток разыскать его и убить, неизвестно, правда, за что. Кроме того, чертежи дома практически готовы, и чтобы проверить их на деле, необходимо ехать в Руан. В последние недели Эрика вдруг неодолимо потянуло на родину, в места, где он родился и провел несколько счастливых лет. Но для проведения строительных работ, даже первоначального цикла, требовались деньги, которых у Эрика не было. 
Мужчина потер лицо руками: деньги, опять деньги! Всюду эти проклятые деньги! Насколько проще была бы жизнь, если б их не было! Увы! Утопические идеи господ Монтескье и Сен-Симона так и остались ничем не подкрепленными мечтаниями, и надеяться, что мир вот-вот превратится в безоблачный, цветущий рай, чуждый алчности и корыстолюбия, может только безумец.

Одиль не сиделось в доме. После разговора с нотариусом, а позже с Эриком Венсаном в голове царил сумбур, развеять который могла лишь прогулка по свежему воздуху.
Одиль спустилась вниз, миновала полутемный бальный зал и вышла на парадное крыльцо. Закатные лучи солнца окрасили парк в золотисто-багровые тона, и это было красиво, хотя заросшие высокой травой газоны и клумбы с давно выродившимися цветами не производили того эффекта изысканности и утонченности, на который были рассчитаны, когда создавались.
Наверное, этот парк станет еще привлекательней, когда его приведет в порядок настоящий, профессиональный садовник. Но сейчас нанимать человека со стороны нельзя: незримый, но вполне реальный злоумышленник, покушавшийся на жизнь Эрика Венсана, не дремлет. Что если Реми Ландо выяснил, где скрывается Эрик, и ждет не дождется возможности подослать в усадьбу своего шпиона?
Одиль Венсан в задумчивости прошлась по заросшему парку до ворот и обратно, потом повернула за дом. Небольшой сад позади особняка тонул в бело-розовом тумане цветущих вишен; яблони тоже были готовы вот-вот взорваться дружным цветением.  Черемуховые деревья уже отцвели, и белые лепестки ковром устилали землю под ними…
Одиль вдруг подумала, что по такому саду хорошо бродить с любимым человеком, держась за руки и глядя друг другу в глаза…
Но такого человека у нее не было.
Ноги привели к хозяйственным постройкам, позади которых находилась сделанная ей в подарок мужчинами шахматная доска. Девушка вздохнула: с той достопамятной игры прошло несколько дней, но больше они с Эриком не играли. Почему? – Одиль не осмеливалась предложить мужу новый матч, подозревая, что он обижен за игру «в поддавки»; а Венсан поиграть жену не приглашал.
Девушка в задумчивости зашла за постройки и неожиданно остановилась, увидев в нескольких шагах от себя… мужа. Эрик Венсан стоял на черно-белом поле и занимался… нет, не решением шахматных задач, - деревянные фигуры сиротливо жались в уголке доски, - а гимнастическими упражнениями.
Мужчина стоял спиной к Одиль, обнаженный по пояс, и она невольно залюбовалась широким разворотом его плеч, крепкой спиной и стройными ногами. От непрестанной работы на солнце и свежем воздухе его кожа успела загореть, и Одиль вдруг ощутила неодолимое желание дотронуться до нее. К тому же, на спине у Эрика Венсана не было ни шрамов, ни ожогов, и Одиль мысленно облизнулась, представив, как гладит его большое, сильное тело.
Желание было так велико, что, наверное, передалось по воздуху предмету ее наблюдений.
Эрик Венсан вдруг замер, перестал приседать и наклоняться и обернулся так быстро, что Одиль не успела отскочить за спасительный сарай.
- Снова подглядываете? – Мужчина нахмурился и, подняв с настила рубашку, начал поспешно натягивать ее на плечи. От его недавнего доброжелательства не осталось и следа. – Похоже, любезнейшая, вы страдаете одной малопочтенной болезнью.
Одиль от неожиданности отступила назад.
- Какой… болезнью?
- Подсматриванием за раздетыми мужчинами. Иначе говоря, вуайеризмом. Некоторые психиатры считают, что это заболевание –наследственное… Не припомните, ваши родители им не страдали?
- Мои родители?! Вы… вы… – Одиль задохнулась от негодования. – Как вы смеете?!
Он усмехнулся и пожал плечами, на ходу застегивая рубашку, и двинулся к застывшей в шоке девушке.
- Смею, как видите. – Он подошел почти вплотную, сверля глазами ее лицо. – Чего вы добиваетесь, дорогая?
- Ни… ничего. Я просто гуляла по саду, – Одиль была смущена и в то же время сердита, что ее отчитывают, как напроказившую школьницу, – и полагала, что поскольку имение мое, могу гулять по нему, когда и где хочу.
Мужчина покачал головой.
- В корне ошибочное мнение. Вы же не вламываетесь в мою спальню, хотя по большому счету она тоже принадлежит вам.
Одиль поджала губы.
- Не надо смешивать разные вещи. Спальня – место вашего проживания, а сад – территория, где могут находиться все обитатели поместья.
- Но не тогда, когда я занимаюсь… своими личными делами.
- В таком случае, вывешивайте расписание, когда и где вы занимаетесь вашими столь секретными делами. - Одиль выдержала язвительную паузу. – Хотя не считаю себя преступницей из-за того, что подсмотрела, как вы делаете гимнастику. Между прочим, в больнице многие пациенты занимаются ею под наблюдением врачей и не делают из этого тайны. 
- Многие, но не я! – Венсан застегнул рубашку до самого верха и навис, как скала, перед женой. – В чем вы хотели убедиться, мадмуазель? В том, что я потерял физическую форму? Что стал хилым и бессильным? Так радуйтесь, вы это увидели.
- Ничего подобного. – Одиль покачала головой. – По-моему, вы в отличной форме.
Темно-серые глаза впились ей в лицо.
- Это… правда? Вы действительно так считаете?
- В общем… да.
- И вам… не противно на меня смотреть?
- Нет, - девушка пожала плечами, - скорее, наоборот…
- Наоборот?!
В следующее мгновение произошло то, чего позже ни Одиль, ни Эрик Венсан не могли себе объяснить: вполне фиктивный муж шагнул к своей вполне фиктивной жене, схватил ее за плечи, и – поцеловал!!!
Но этот поцелуй не был нежным или страстным, - напротив, он показался Одиль агрессивным, почти наказующим. Эрик Венсан словно мстил за что-то, до боли впиваясь жестким ртом в ее нежные губы. В какой-то момент Одиль ощутила во рту солоноватый привкус и поняла, что мужчина прокусил ей губу. Собрав все силы, которых оставалось не так много, она оттолкнула мужа и отскочила в сторону.
- Перестаньте! Как вы смеете?!
Он стоял перед ней, покачиваясь на своих длинных ногах и прижимая руку к собственным к губам, словно хотел защитить их от нежданного, преступного поцелуя. А когда отнял ладонь, она была красной.
- Что это?
- Кровь, как видите! Вы меня укусили!
- УКУСИЛ?!
- Да, и очень больно!
Он отступил на шаг, по-прежнему в недоумении глядя на свою окровавленную руку.
- Я не кусал.
- Правда? – Язвительно хмыкнула девушка, облизывая кровоточащую губу. – Что же, по-вашему, вы делали?
Даже сквозь загар было видно, как лицо мужчины залил густой румянец.
- Я… - Эрик Венсан поднял голову и в отчаянии посмотрел на жену. – Я хотел вас поцеловать…
- ПОЦЕЛОВАТЬ?!
- Да. – Он отвернулся. – Но оказалось, я не умею этого делать.
- Вы-не-умеете-целоваться? – Одиль не знала, что и думать. – Это правда?
- Увы, - он пожал опущенными плечами. - Раньше я считал, что это свойство присуще человеку от рождения… например, как умение дышать или музыкальный слух. Но когда она…
Мужчина умолк, потому что дальше следовало женское имя, произносить которое сейчас было, по меньшей мере, неразумно. Да, он целовался с Кристиной, но это было всего один раз, и в такой момент, когда разбираться в тонкостях ощущений не приходилось: за Эриком охотились все жандармы Парижа, а женщина, которую он любил больше собственной жизни, прощалась с ним навсегда. 
Эрик только помнил, что губы у Кристины были нежные, как лепестки цветка. Она поцеловала Эрика в знак благодарности за то, что он отпустил Рауля де Шаньи на свободу… До смакования ли  поцелуев тут было?
Тем не менее, второй, прощальный поцелуй был не только выражением благодарности, но чем-то гораздо большим. Эрик помнил странное ощущение, когда быстрая змейка скользнула ему в рот, горячая и неизъяснимо приятная, - язык Кристины. Эрика охватило ни с чем не сравнимое чувство восторга, но длилось оно всего лишь мгновение…
Быть может, он захотел испытать это чувство снова, но уже с Одиль Пуатье?
Но не сумел: ее губы были плотно сжаты, а когда Эрик попытался проникнуть внутрь, девушка сделала неловкое движение, и он прокусил ей губу. 
- Простите меня. – Эрик вышел из своих воспоминаний и мрачно вздохнул. – Я смешон, да?
Странная волна нежности, граничащей с болью, захлестнула Одиль. Она вдруг поняла чувства, обуревавшие этого сильного, но в чем-то уязвимого мужчину, поняла больше, чем он хотел сказать: похоже, ее муж до сего дня не целовал ни одной женщины! 
Это было неожиданно.
Неожиданно, но вполне объяснимо: до недавнего времени лицо Эрика Венсана было обезображено до такой степени, что женщин, желавших вступить с ним в близость, не находилось. А сам Призрак был слишком горд и не унизился до того, чтобы склонять их к любви путем подкупа или насилия.
Да, в свои тридцать с лишним лет Призрак не имел женщин, вот в чем дело. А что до Кристины Дайе, то она была…
Одиль на миг задумалась: кем же была Кристина в жизни Призрака Оперы? Наверное, его талисманом, его мечтой, которой не суждено было сбыться. Их отношения не выходили за рамки платонических, и не только по вине девушки, - Призрак сам не осмелился бы требовать взаимности от любимой, памятуя о своей отталкивающей внешности.   
Но теперь он изменился и перестал быть Призраком, изгоем.
И рядом нет никакой Кристины, а есть она, Одиль Венсан, его жена… И если не она, то кто докажет этому необыкновенному мужчине, что он тоже может быть любимым, желанным?!
Одиль шагнула к мужу и взяла его за руку.
- Вы не смешной, Эрик, вы…
Он резко поднял голову.
- Что?
- Вы славный. И забавный.
- Забавный?!
- В том смысле, что я еще не встречала мужчин, которые не умеют целоваться.
Венсан угрюмо посмотрел на жену. Еще мгновение, - и он повернется и уйдет. 
- Вот и встретили наконец.
Одиль бросилась спасать положение. Поднявшись на цыпочки,  она обняла его за шею и посмотрела в глаза.
- Но я не хочу мириться с таким положением дел.
Он повел плечами, пытаясь высвободиться из кольца ее рук.
- Чего же проще? Найдите другого мужа, только и всего.
- Но у меня уже есть муж, и другой не нужен. А потому…
- Потому…?
Одиль привстала на цыпочки и коснулась страдальчески сжатых губ мужчины.
- А потому я научу его целоваться.
Мужчина вздрогнул от поцелуя, потом осторожно, но твердо снял ее руки со своих плеч.
- Прошу прощения, мадам, но мне это не нужно.
Его ответ был как удар по лицу. Одиль стиснула зубы, чтобы не разрыдаться: нет, только не сейчас! Она сделает это потом, когда останется одна.
- Врете.
- Что, простите?
- Вы снова врете, мсье. Если б вам было не нужно, вы не укусили бы меня пять минут назад.
- То был минутный порыв.
- Возможно. Но он все же был, согласитесь, и инициатором его явились вы.
Венсан мрачно кивнул.
- Пожалуй.
- Вот видите! А что если вам опять  придет охота… поцеловать меня? Снова начнете кусаться?
- Нет. Впредь я буду сдержанней. До поцелуев дело не дойдет.
- Не уверена. – Одиль покачала головой. – Я не слишком сильна в специальных терминах, мсье, но знаю, существует еще один, подходящий к нашей ситуации.
- Какой же?
- Скажите, как называют человека, который получает удовольствие от того, что другие видят его обнаженным?
- Эксгиби… зачем вам это?
- Затем, что вы и есть такой человек.
- Я?!
- Да, вы. Признайтесь, ведь мое появление на шахматной площадке, где вы занимались гимнастическими упражнениями, вызвало у вас определенное… волнение?
- Да, черт возьми, вызвало! Но по другой, прямо противоположной причине!
- По какой же?
- Я не привык щеголять перед посторонними в раздетом виде!  Я был раздосадован, и только!
- И оттого бросились меня целовать?
- Черт, черт, черт! – Эрик Венсан резанул рукой воздух. – С вами трудно разговаривать, мадам! Вы все переворачиваете с ног на голову!
- Я лишь констатирую факты.
- Подтасованные факты!
- Хотите сказать, что это я заставила вас целоваться?
Эрик Венсан схватился рукой за щеки, словно у него болели зубы. Он понимал, что если сейчас не сдержится, то наговорит жене такого, о чем потом будет сильно жалеть.
- Ну вот что, любезнейшая! Прекратим этот ненужный спор. Все равно ничего путного из него не получится.
Его жена пожала плечами.
- И все-таки, мсье, вы хотели меня поцеловать. – Она явно желала, чтобы последнее слово осталось за ней.
И Эрик доставил ей это удовольствие. Он молча повернулся на каблуках и зашагал к дому, ощущая спиной жар, исходящий от полыхавших зеленым огнем очей любимой супруги.

Все четверо встретились за ужином.
Все четверо были взволнованы.
Все четверо знали, что должны открыть свою тайну другим,  но панически этого боялись.
Особенно двое из четверых.
Омели заранее подготовила речь, чтобы во всем признаться мадам, но так и не осмелилась этого сделать. Да и как можно сказать о том, что по-прежнему любишь человека, который едва не уничтожил тебя как личность, надругался над чувствами, самыми светлыми и чистыми? Как признаться, что готова отдать половину собственной  жизни, лишь бы этот человек был снова жив и здоров? 

Перед Эмилем Бедье стояла не менее трудная задача. Он понимал, что глупо скрывать то, что через несколько дней станет достоянием всего Парижа, и он, никому не известный подзаборный бродяга, превратится в титулованного аристократа, маркиза де Шатонеф. Не слишком-то порядочно скрывать такую новость от людей, которые его приютили, с которыми он сдружился и почти породнился.
И еще ему было грустно покидать этот обветшалый, но такой гостеприимный дом, который он уже успел полюбить и считал своим. Конечно, его парижский особняк куда краше и богаче «Розен паласа», и все же…

После разговора с женой Эрик Венсан еще более укрепился в решении поскорей уехать в Руан, а, точнее, в Малоне, где  находилось его фамильное имение. Впрочем, он готов был уехать в Италию, и в Испанию, и даже на север к эскимосам, лишь бы быть подальше от женщины, которую вынужден терпеть рядом и называть своей женой.
Сегодняшняя стычка еще больше развела их в разные стороны, показала, насколько они чужды друг другу. Эрик никогда не полюбит эту колючую девицу, у которой на теле вместо кожи сплошные иголки, и каждая так и норовит уколоть. А во рту у нее –  не язык, как у всех нормальных людей, а змеиное жало, которое того и гляди укусит…
Эрик поерзал на своем месте: впрочем, надо признать: сегодня укусил он, а не Одиль.
Он вдруг почувствовал, что краснеет, и украдкой поглядел на соседей по столу: не заметили ли остальные, и еще ниже наклонился над тарелкой с овощным рагу. Да, глупо все получилось. Он не собирался целовать эту девчонку, просто… так вышло. Случайно. Само собой.
Врешь, сказал он себе, это произошло совсем не случайно. Тебе хотелось поцеловать свою жену. Прижаться губами к ее ярким губам и попробовать их на вкус. Но ты оплошал, опростоволосился, выставил себя в ее глазах полным идиотом. Поэтому лучшее, что ты можешь сделать, - бежать подальше…

Одиль ковыряла вилкой в остывшем рагу и думала горькую думу.
Эрик Венсан явно к ней неравнодушен, но терзает себя раскаянием, считая, что предает свою прежнюю любовь. Как же убедить его, что это не так? Какие найти доводы, чтобы он понял: нельзя питаться всю жизнь воспоминаниями, пора открыть душу новым впечатлениям, новым чувствам, новой любви…
Но, Пресвятая дева, где отыскать такие слова, чтобы он понял?   
Вернувшись в дом после стычки с супругом, она некоторое время не могла найти себе места. Оставаться в своей комнате не хотелось: сознание того, что виновник ее смятения находится в непосредственной близости, отделенный всего лишь стеной, пусть даже капитальной, заставило девушку искать другое место для успокоения. 
Этим местом оказался бальный зал, то самый зал, под кровом которого Одиль и ее камеристка укрылись в день появления в «Розен паласе». Здесь, в зале, она провела свою первую ночь, здесь произошла встреча с Эриком Венсаном, попавшим в капкан, оставленный служанкой для поимки мышей …
При воспоминании о мышеловке Одиль невольно улыбнулась. Это не укрылось от глаз ее мужа.
- Вас что-то рассмешило, мадам?
- О, сущая ерунда. Просто кое о чем вспомнила.
- О чем же, если не секрет?
Она подняла на него смеющиеся зеленые глаза.
- О мышеловке.
- Понятно.
Эрик насупился еще больше. Лучше бы он не спрашивал! В глазах этой женщины он всегда будет выглядеть шутом и неудачником. Она не принимала его всерьез раньше и не принимает теперь… Нет, надо скорей уезжать из этого дома.       
Он наклонился к уху жены.
- Нам надо поговорить.
В ее глазах промелькнул испуг.
- Как, опять?
- Это не займет много времени. Речь идет о моем отъезде.
Если раньше аппетит Одиль находился на нулевой отметке, то после слов мужчины переместился в минусовую зону. Одиль почувствовала, как в животе что-то болезненно сжалось. Еще секунда – и содержимое ее желудка окажется на столе.
Эрик Венсан догнал ее в коридоре. Девушка стояла у окна, жадно вдыхая прохладный вечерний воздух.
- Что случилось, дорогая? – Голос мужчины прозвучал неожиданно мягко. – Вам плохо?
И тут Одиль не выдержала. События этого дня, все страхи, обиды и несбывшиеся надежды нахлынули на нее с новой силой. Девушка  всхлипнула и отвернулась.
- Нет, мне хорошо! Просто прекрасно!
- Не надо, прошу, не надо. – Эрик не умел успокаивать плачущих женщин. – У вас что-то болит?
У меня болит сердце, хотелось крикнуть Одиль, и болит оно из-за тебя, чурбан ты бесчувственный!
Венсан повернул ее к себе, взяв за плечи.
- Признаю, что был слишком резок, и прошу прощения. Пожалуйста, не сердитесь.
- Я не сержу-у-усь…
Чувствуя робость от собственной смелости, Эрик неуверенно погладил жену по голове. Ее светлые волосы были густыми и шелковистыми на ощупь. В них хотелось запустить пальцы, гладить, перебирать, и…
Эрик не знал, что должно последовать за этим «и», но предчувствовал, что это будет прекрасно…
Слезы девушки исчезли так же неожиданно, как появились. Она стерла со щек последние слезинки.
- О чем вы хотели говорить, мсье?
- Говорить… ах да… – Он  поспешно убрал руки. – О моем отъезде.
- Как, сейчас? Вы же знаете, у меня нет необходимой суммы, чтобы отправить вас за границу.
- Я не поеду за границу. Я решил посетить свое поместье под Руаном.
- У вас есть поместье?
- Да. Малоне гораздо ближе, чем Рим или Мадрид, так что, денег на дорогу уйдет немного.
- Вы правы. – Одиль сделала над собой усилие, чтобы не разрыдаться вновь. – Когда намерены ехать?
- Как можно скорее. – Эрик Венсан помолчал. – Я знаю Реми Ландо. Он не успокоится, пока не обшарит Париж  от края до края. В Руане же ему меня не достать.
Одиль заставила себя кивнуть.
- Вы правы, там бы будете в большей безопасности. –          Одиль пригладила волосы и, не глядя на мужчину, стала  подниматься по лестнице. – В таком случае, советую поторопиться со сборами.
- Непременно.
Они остановились у  дверей ее спальни.
- Спокойной ночи, Эрик.
- Спокойной ночи, Одиль.
С такими приятными, но ничего не значащими пожеланиями супруги и разошлись по своим кельям. Но каждый знал, что еще долго не заснет, занимаясь неблагодарной работой, - возведением воздушных замков для себя и для того, кто был в соседней комнате.
Причем оба ясно сознавали, что их архитектурные сооружения так легки и эфемерны, что их способен разрушить первый же порыв ветра…

Отвечала Айрин.

Цирилла
Омели любит своего маньяка, поэтому готова ради него на что угодно. Хотя это вовсе не значит, что у нее что-то получится.
А кусачему Эрику можно только посочувствовать.

Sunset
Не судите Эрика строго. Он много чего хочет, но мало чего умеет. Но научится.
Может быть.

Banshee
Спасибо за высокую оценку фика. Постараюсь держать так и дальше.
К сожалению, названного вами мюзикла я не знаю.

Miss
Насчет осовременивания героини.
Это мое слабое место. Дело в том, что до сих пор я писала  только о современной жизни, и у меня не всегда получается переход в век девятнадцатый.
Насчет поцелуя:
Так вам понравилось или нет?
А прода уже грядет.

Nemon
Боже мой, неужели меня не ругают? Кстати, за урок по поводу шахмат спасибо. Я действительно в них не сильна.
По поводу пугливых пташек:
Постараюсь сделать их менее пугливыми в самое ближайшее время. В июне ухожу в отпуск, до этого времени все должно определиться.

                                            Глава 43.

- Я вас люблю.   
Слова гулко прозвучали в пустой комнате, ударились о стены  и растворились в неподвижном воздухе. Одиль вглядывалась в большое овальное зеркало, прислоненное к стене и составлявшее всю обстановку заброшенной комнаты, пытаясь увидеть свое отражение. Но сделать это не удавалось: в потемневшем от времени стекле лишь смутно вырисовывались черты ее лица; о каком-то особом выражении говорить не приходилось.
Наверное, это старинное венецианское зеркало появилось на свет два, а то и три века назад. Наверное, его бережно хранили, оберегая от влаги, пыли и сотрясений, но в последние тридцать лет оно было подвластно всем ветрам, дождям и снегопадам, обрушивавшимся на маленький городок Малоне. Неудивительно, что драгоценное зеркальное стекло потрескалось и потемнело.
Одиль влюбилась в зеркало с первого взгляда и с тех пор выискивала любую причину, чтобы в него поглядеться. А поскольку она бывала в доме ежедневно, то любовалась этим творением средневекового искусства каждый день. То есть, с тех пор, как Эрик Венсан привез ее в поместье своих предков.
Дом был старый, полуразвалившийся, но кое-где сохранивший остатки былого величия. Первый этаж, построенный из камня, пострадал меньше, но верхний, деревянный, практически сгнил. Крыша над многими помещениями обвалилась, а в комнате с зеркалом одна стена была наполовину разрушена, позволяя видеть то, что находилось позади дома.
Эрик Венсан строго-настрого запретил жене подниматься в одиночку на второй этаж, но Одиль странным образом притягивало это загадочное зеркало, и она снова и снова нарушала запрет, украдкой пробираясь по шатким, скрипучим деревянным ступеням наверх, когда мужа не было рядом.
Из отрывочных рассказов Венсана она узнала, что эта комната много лет назад была детской, в которой жил маленький мальчик по имени Эрик. В этой комнате отец рассказывал ему перед сном сказки, сидел у постели, когда сын болел. Из таких же случайно оброненных слов мужа Одиль сделала вывод, что главным человеком в жизни ребенка был отец, а не мать.
С этой же комнатой были связаны самые страшные моменты в жизни пятилетнего мальчугана. Рассказ мужа поразил Одиль до глубины души. Перед глазами девушки всплывала одна и та же леденящая душу картина: в освещенную красноватым заревом пожара детскую вбегает раненый мужчина – отец Эрика. Он хочет спасти сына, но падает, сраженный топором убийцы. Ничего не понимающий, испуганный ребенок бросается к отцу, но убийца с черной бородой хватает его, тащит к окну, а потом с хохотом выкидывает наружу…
Это было единственное воспоминание детства, о котором Эрик Венсан поведал жене. Остальные события своей жизни он предпочел оставить при себе.
Все дни Венсан был занят делами и возвращался в маленькую гостиницу, где они поселились, лишь на исходе дня, когда государственные учреждения Руана заканчивали свою работу. Со дня их приезда в Малоне прошла неделя, но виделись супруги только по вечерам. Они вместе ужинали, и муж рассказывал о том, что удалось совершить за день.
Пьер Венсан, отец Эрика, оказался не только талантливым архитектором, но и неплохим экономистом. Безошибочно определив приоритетные направления экономической политики страны, он вкладывал сбережения в главнейшие отрасли промышленности, в том числе – в строительство железных дорог. Последнее вложение оказалось особенно удачным: за тридцать с лишним лет в банке на счете Эрика образовалась сумма, почти в два раза превышавшая ту, которую он затребовал с Одиль Пуатье за оформление брака.
Но чтобы получить деньги с банковского счета, требовались свидетели, которые могли бы удостоверить личность Венсана-младшего. Таких людей в городке не нашлось, - прошло слишком много времени. Те же, кто знал несчастную семью и покалеченного ребенка, покинули Малоне, переселившись в другие места, а некоторые умерли. Эрику приходилось день-деньской мотаться по городу и его окрестностям в поисках людей, которые помнили Пьера Венсана и его сына настолько хорошо, что смогли бы узнать во взрослом мужчине обожженного пятилетнего мальчика.     
Одиль же, предоставленная целыми днями себе самой, тоже нашла занятие: она изучала усадьбу мужа. Особенно ее привлекал разрушенный дом, а в нем – комната с таинственным зеркалом…
Девушка отошла от волшебного стекла и снова прошептала:
- Я люблю тебя…
И вновь от ее слов в глубине зеркала что-то вспыхнуло и медленно, медленно угасло.
Или ей только показалось?
Снаружи послышались голоса людей, среди которых Одиль различила характерный рокочущий баритон: муж вернулся!
Стараясь не шуметь, девушка поспешно двинулась к двери, ведущей на лестницу. Если она успеет спуститься вниз до прихода Венсана, она спасена, иначе не избежать нравоучений.
Ей удалось сбежать по ступеням до того, как в вестибюле появился ее муж.
- А, дорогая, и вы здесь?
- Разумеется; где же мне еще быть?
- И чем вы тут занимались?
Одиль улыбнулась.
- Мечтала. Вот, посмотрите, - она взяла мужа под руку и провела в комнату, выполнявшую некогда функции гостиной, - этот гобелен на стене показался мне оригинальным и довольно хорошо сохранившимся. Если отдать его на парижскую фабрику гобеленов, мастера смогут восстановить рисунок и на его основе выткать новые.
Одиль сказала первое, что пришло в голову, но Венсан принял ее интерес к старинному гобелену за чистую монету. 
- У вас тонкий вкус, дорогая. Этим занавесям более ста лет, их выткали старые лионские мастера. В детстве я тоже любил  разглядывать охотничьи сцены, которые были на них изображены.
- А что нового у вас, мой друг?
- Пока ничего, но, кажется, появилась зацепка.
- Какая?
- Одна женщина. Не помню, рассказывал ли вам о своей старой нянюшке…
Одиль без промедления качнула головой.
- Конечно, не рассказывали.
Мужчина усмехнулся.
- Откуда такая уверенность?
Его жена пожала плечами.
- Вы ничего не рассказываете о себе, поэтому ни про вашу нянюшку, ни про многое другое я не знаю.
Мужчина на мгновение смешался.
- Простите, дорогая, но в моей жизни было так мало хорошего, что рассказ об этом не займет и двух минут. А вспоминать о плохом как-то не хочется. – Он поцеловал руку жены. – Особенно, когда рядом находится такая красивая дама.
- Вы большой льстец, мсье. – Одиль высвободила свою руку, но не так поспешно, как сделала бы пару недель назад. – Лучше скажите, что вам не хочется разговаривать о серьезных вещах с женщиной.
- И тут вы правы, дорогая, - Венсан снова потянулся за рукой жены, но та предусмотрительно спрятала ее за спину. – В чем дело?
- Сначала расскажите, что удалось выяснить об этой старушке?
- Речь идет об одной женщине, долгие годы жившей в нашем доме. Она ухаживала еще за моим отцом, когда он был ребенком, а потом  присматривала за мной до последнего дня.
- До какого – последнего?
Мужчина немного смутился.
- До тех пор, пока я жил в доме.
- А до каких пор вы там… тут жили?
- Я покинул его, когда мне было шесть лет.
- Понимаю: родители отправили вас в закрытое учебное заведение, в котором вы…
- В учебное заведение? – Мужчина мрачно покачал головой. – Дорогая, вы, верно, смеетесь? Укажите мне заведение, которое примет на обучение урода с наполовину обожженным лицом!
- Простите, - Одиль чувствовала себя смущенной, - но куда же…
- На улицу, – Венсан кивнул, как бы подтверждая правильность своего тогдашнего поступка, - я убежал из этого дома на улицу.
- Маленький, шестилетний мальчик?! Но как же…
- Все! – Эрик Венсан рубанул рукой воздух, словно рассек сказанное пополам. – Остальная часть истории слишком мрачна, чтобы забивать ею ваши маленькие ушки. Давайте поговорим о чем-нибудь более приятном.
- Что ж, давайте… о вашей нянюшке, например.   
- Ах да… мне удалось выяснить, что она жива.
- И вы ее нашли?
- Пока нет, но надеюсь найти. Эта женщина приняла монашеский сан и живет в одной из святых обителей близ Лиона.
- И вы туда поедете?
- Не сразу. Сначала напишу письмо, а когда придет ответ, съезжу в Лион и привезу ее сюда.
- Чтобы она удостоверила вашу личность в суде?
- Именно так.
Одиль покачала головой.
- Слишком долго.
- Что – долго?
- Переписка с этой женщиной. А вдруг ваше письмо затеряется в пути? Или ее ответ? Тогда вам придется ждать до бесконечности.
Мужчина с сомнением посмотрел на нее.
- Считаете, стоит поехать в Лион?
- И немедленно! Этим вы сэкономите массу времени. Кроме того, женщина может оказаться слишком немощной, чтобы перенести поездку в Руан…
- Так, так; и что же?
- Тогда нянюшке придется удостоверить вашу личность на месте, в присутствии судьи и нотариуса.
Эрик Венсан с новым интересом посмотрел на жену.
- Ваши советы не лишены смысла, дорогая. Узнаю, когда отходит ближайший поезд на Лион. Вот только…
- Что?
На лице мужчины явственно проступила тревога.
- Как же вы? Мне бы не хотелось оставить вас тут одну.
- А я и не останусь. – Одиль улыбнулась мужу. – Я поеду с вами, мой друг.
- Со мной?!
- Разумеется. Между прочим, я не бывала в Лионе и с удовольствием познакомлюсь с этим городом. И потом, это все-таки свадебное путешествие, а в нем всегда принимают участие двое.
Ее муж немного подумал.
- Что ж, решено. Завтра же отправлюсь в Руан и куплю билеты до Лиона.
На следующий день Эрик Венсан привез из города железнодорожные билеты. Их было два.
- Поезд отправляется завтра рано утром, так что сегодня следует лечь спать пораньше.
- Конечно, мой друг.
Одиль отошла к окну, разглядывая что-то на улице. В последнее время она ощущала какое-то странное беспокойство, особенно сильно оно было в вечерние часы. Ее смущали странные взгляды мужа, а еще больше – собственная реакция на эти взгляды.
Казалось, мужчина хочет сказать ей что-то очень важное, но  не подберет слов, а еще больше – подходящего момента, когда эти слова можно произнести. Одиль и сама чувствовала неуверенность в обществе Венсана, и догадывалась, отчего она происходит.
Законов природы никто не отменял, рано или поздно она возьмет свое. Одиль испытывала жгучее томление и даже желание, когда смотрела на мужа, особенно по вечерам, оставаясь с ним наедине в просторном «новобрачном» номере.
Как и было задумано, они сняли в сельской гостинице Малоне лучший номер, в котором были две спальни и одна общая гостиная. Маленькая ванная комната была также одна, и супругам  приходилось пользоваться ею по очереди.
Первым обычно шел принимать ванну мужчина. Одиль оставалась в гостиной, читая книгу или разглядывая оставленные на столе чертежи мужа, и из ванной комнаты до нее доносились характерные звуки плещущейся воды, иногда заглушаемые пением Эрика Венсана. Одиль знала, что муж обладает красивым голосом, но в ее обществе он никогда не пел, - может, не удостаивал своим вниманием, а может, попросту стеснялся.
Помнится, дядя Моншармен рассказывал, что в тот роковой вечер, когда произошел пожар, в Опера Популер была премьера оперы «Торжествующий Дон Жуан», композитором и исполнителем заглавной партии в которой был Призрак Оперы.
Одиль вздохнула: жаль, что ей не удалось побывать на премьере. Наверное, Эрик Венсан был необычайно хорош на сцене в костюме Дон Жуана.
Так же, как хорош без него…
Воображение услужливо рисовало то, что происходило сейчас за запертой дверью ванной помимо пения, причем в самых ярких красках. Ее муж был высоким, широкоплечим мужчиной, с сильным, тренированным телом, и он был рядом, обнаженный, отделенный от Одиль лишь тонкой деревянной стенкой. Одиль замечала, что муж не запирается во время мытья, уверенный, что никто не нарушит его уединения. Стоит лишь толкнуть дверь – и они окажутся рядом, так близко, как только могут быть близки мужчина и женщина…
И  Одиль увидит и ощутит… все-все.
Как его крепкие мускулы поигрывают под гладкой, смугловатой кожей, а по ней бисеринками стекает вода… по лицу, по шее, по груди… потом по животу… и дальше.
Краска стыда заливала щеки девушки, но неуемное воображение не желало останавливаться. Одиль увидела себя рядом с этим божественным телом. Ее руки скользили по широкой груди мужчины, с нежностью касались заживших шрамов, опускаясь все ниже и ниже… Эрик Венсан прижимал ее к себе, целовал лицо, глаза, губы… но не кусал, как в прошлый раз, а только нежно, очень нежно поглаживал языком…
А потом они оба проваливались, падали в ослепительную бездну, у которой не было названия и не было конца…
Девушка с трудом отогнала коварные видения: несомненно, она слишком редко посещает церковь, и вот результат: ее душой и телом овладели греховные помыслы. Если в Лионе будет хоть полдня свободного времени, она сходит в церковь исповедаться и поставит самую большую свечку перед иконой Божьей матери.
Впрочем, если старая нянюшка ее мужа проживает в монастыре, можно побеседовать с исповедником и там…
Дверь позади хлопнула, это вышел из ванной комнаты Эрик Венсан.
- Дорогая, я вызвал горничную. Сейчас она сменит воду, и вы сможете принять ванну.
- Спасибо, мой друг.
Одиль по-прежнему стояла у окна, не оборачиваясь. Она видела отражение мужа в темном оконном стекле. Эрик Венсан был в длинном, до пят, фланелевом халате; его влажные волосы,  гладко зачесанные назад, блестели в свете газовых светильников. Венсан медленно подошел к окну, встал позади жены.
- По-моему, вы устали.
- Пожалуй. Немного.
- Не беда. Теплая ванна быстро снимет усталость. – Неожиданно он поднял руку и коснулся волос девушки. – Смотрите- ка, кто к нам залетел!
- Кто? – Одиль стремительно обернулась. Она терпеть не могла на своем теле всяких жучков, паучков и прочих букашек. – Кто это?!
- Вот. – На ладони мужчины лежала красивая мертвая бабочка.
- Ой! – Девушка испуганно тряхнула головой, словно там пряталась еще дюжина. – Откуда она?
- Наверное, запуталась в волосах, когда вы трясли тем  гобеленом. 
- Да, наверное.
Венсан смахнул бабочку за окно.
- Не бойтесь, она вас больше не потревожит.
С минуту он стоял перед женой, задумчиво глядя в ее покрасневшее от смущения лицо. Его серые глаза казались почти черными, в глубине расширенных зрачков полыхал огонь. Казалось, мужчина хочет что-то сказать, и Одиль приготовилась слушать.
Но с его полураскрытых губ не слетело ни звука. С минуту Эрик Венсан смотрел на жену странным, неподвижным взглядом, потом резко повернулся на пятках и пошел прочь. 
- Спокойной ночи, мадам! – И почти бегом направился к себе в спальню, оставив жену в одиночестве.
- Спокойной ночи, - промямлила Одиль и кисло поглядела вслед ушедшему мужчине. – Спасибо за внимание…
Нет, не такого внимания мужа ей сейчас хотелось!

Эрик готов был отшлепать себя по щекам: он опять сел в лужу! Рядом с этой девушкой он чувствовал себя неуклюжим медведем, дикарем с острова Борнео! Что это за пытка, - быть рядом с собственной женой и не сметь к ней прикоснуться!
Фиктивный брак?! – Черта с два! Он не желает такого брака, не согласен на него, полностью отвергает! В конце концов, он – нормальный, живой человек, мужчина, и этим все сказано!
Что там говорил доморощенный философ Эмиль Бедье? – С лица не воду пить? Женщины любят делать ЭТО не только с красавцами?
Эрик не слеп и не глух, он видел множество супружеских пар, и далеко не все из них были ослепительными красавцами и красавицами. Тем не менее, эти люди любили друг друга и были настоящими, а не фиктивными супругами.
Что же мешает ему, Эрику, подойти в своей жене и сказать: полно, милая, играть в детские игры, давай поступим так, как поступают взрослые люди…
А она распахнет свои зеленые, как молодая трава, глаза и спросит: а как они поступают? И что он должен ей ответить? Что муж и жена не только вместе завтракают, обедают и ужинают, но и ложатся в постель, чтобы заниматься… чем?!
Какими словами объяснить ей состояние, которое гложет его по ночам, не давая уснуть, поднимает ни свет, ни заря, заставляя бежать в ванную комнату и обливаться холодной водой?
А она в ответ презрительно пожмет плечами и скажет: не понимаю, мсье, о чем вы говорите?
Эрик скинул халат и подошел к высокому, от пола до потолка трюмо. Некоторое время он внимательно рассматривал свое отражение, поворачиваясь то одним боком, то другим. Да, фигурой его бог не обидел, как говорится, все при нем. Но вот лицо…
Даже после вмешательства волшебника-хирурга черты Эрика Венсана не обрели ангельской прелести и очарования. Не всякой женщине придутся по вкусу его шрамы на лице, а особенно на груди. Доктор Марти говорил, что планирует сделать Эрику ряд дополнительных операций по пересадке кожи на теле. Но теперь он сам тяжело болен и вряд ли когда-нибудь возьмет в руки скальпель и иглу.   
Кстати, малышка Омели не побоялась отвергнуть спокойную и обеспеченную жизнь в объятиях новоявленного маркиза де Шатонеф ради сомнительного удовольствия ухаживать всю жизнь за обездвиженным любовником, который, возможно, не только не поднимется на ноги, но даже не придет в сознание.
Значит, любовь все-таки есть, только порой принимает весьма причудливые формы. Кто знает, может, жене Эрика тоже снится по ночам не какой-то там заморский принц, живущий за тридевять земель, а другой человек, который находится гораздо ближе, совсем рядом?
Мужчина глухо застонал и отошел от зеркала.
Может, так, а может, и нет. Одиль Пуатье – красивая молодая девушка и, если захочет, без труда соблазнит любого из светских львов Парижа, достаточно лишь поманить пальцем. Но если такое случится, Эрик не переживет измены. Поэтому он не станет предлагать жене то, о чем мечтает, пока не убедится в ее ответном желании. Если Одиль Пуатье чувствует к нему такое же влечение, то скажет сама… или как-нибудь даст это понять.
Значит, главное – быть предельно внимательным не упустить момент, если он все-таки настанет.

                                              Глава  44.

Антуан Арди и его невеста прибыли во дворец маркиза де Шатонеф за четверть часа до назначенного времени. Дворецкий проводил их в приемную перед кабинетом хозяина.
- Прошу немного подождать. Его сиятельство примет вас, как только освободится, - и он скрылся за высокой дверью кабинета.
Арди и Жервеза Пинель расположились в мягких креслах и с интересом разглядывали обстановку гостиной. 
- Здесь очень красиво, - заметила девушка, - смотрите, мой друг, какие замечательные гобелены!
- Да что там гобелены, дорогая, поглядите-ка лучше на мебель, на бронзовые канделябры, на картины! Одна обстановка этой комнаты стоит много тысяч франков. – Арди помолчал. – Счастливчик этот Шатонеф! Ни за что, ни про что получить такое богатство! А говорят, до последнего времени он был обыкновенным подзаборным бродягой. Везет же дуракам!
- Господь выбирает достойнейших, - возразила девушка. – Наверное, маркиз – хороший человек, раз всевышний так его наградил… и я не думаю, что маркиз де Шатонеф – дурак.
- А это мы узнаем, когда с ним поговорим.
- Как – узнаем? Ведь вы знакомы!
- Конечно, знаком, - Антуан Арди постарался скрыть смущение: забывшись, он едва себя не выдал, - но вы-то не знакомы.
- Да, не знакома. Какой он из себя?
- Ну… заносчивый, гордый. Корчит из себя чистокровного аристократа. Как все нищие, вылезшие из грязи да в князи.
- Странно вы отзываетесь о своем будущем клиенте, мой друг.
- Ничего не странно, - пожал плечами Арди, - просто называю вещи своими именами.
В этот момент дверь кабинета распахнулась, и на пороге показался уже знакомый дворецкий.
- Мсье может зайти. – Он обратился к девушке. – А вас, мадмуазель, прошу немного подождать. Его сиятельство встретится с вами чуть позже.
- Хорошо, - Жервеза Пинель согласно кивнула головой и поудобнее устроилась в кресле. – Удачи, мой друг!
Антуан Арди улыбнулся подруге.
- Не скучайте, дорогая, - и не без трепета шагнул в распахнутую дверь.
Кабинет маркиза де шатонеф был обставлен не менее пышно, чем гостиная. Все стены комнаты занимали шкафы с книгами и стенды с ценными безделушками вроде коллекции нефритовых японских безделушек или фарфоровых статуэток из Майсена.
За массивным столом из мореного дуба восседал… управляющий Жан Ликок.
- Здравствуйте, мсье Арди. Проходите, садитесь.
- Вы, мсье Жанно? А где же маркиз?
Управляющий уклончиво повел плечами.
- Его сиятельство занят более важными делами, поэтому поручил переговоры мне. – Он пошелестел бумагами на столе. – Приступим, пожалуй?
Жервеза Пинель в это время томилась ожиданием в гостиной. Спустя некоторое время бесцельное сидение в кресле ей надоело, девушка встала и подошла к окну. Оттуда открывался чудесный вид на облицованный мрамором пруд, в котором плавал черный лебедь. Он медленно рассекал неподвижную темную воду, оставляя позади себя расходящиеся по сторонам легкие полоски ряби.
- Романтично, не правда ли? – Раздалось возле ее уха. – Одинокий лебедь тоскует о своей потерянной подруге…
Жервеза вздрогнула от неожиданности и обернулась. Перед ней стоял... вчерашний человек из театра Одеон!
- Мсье Бедье, это вы?!
Он наклонил голову в знак приветствия.
- Здравствуйте, мадмуазель Жервеза. Рад видеть вас снова. 
- Почему вы здесь, сударь?
Мужчина улыбнулся.
- Почему бы мне здесь не быть? Я живу в этом доме.
- Вот как? Значит, вы тоже служите маркизу?
- Что значит «тоже»?
Девушка смутилась.
- Дело в том, что мой… мсье Арди и я приглашены во дворец для беседы с его сиятельством. Антуан должен заключить договор… да вы сами вчера слышали.
Мсье Бедье наклонил голову.
- Да, да, что-то такое припоминаю. – Он посмотрел на девушку. – Но заключение договора – длительная процедура. Не желаете ли прогуляться по дворцу, пока ваш… кто…
- Мой жених, - ответила Жервеза и покраснела. Почему-то в эту минуту столь желанный брак с Антуаном Арди не казался ей таким уж желаемым. – Что ж, идемте… если это не займет много времени.
- Не более получаса, - уверил мужчина, - за это время его сиятельство и мсье Арди вряд ли доберутся до середины договора.
Они медленно двинулись вперед. Жервеза краем глаза оглядывала своего спутника, и он казался ей все более странным. На первый взгляд этот человек не представлял собой ничего особенного: невысокого роста, коренастый, широкоплечий, он был похож на деревенского кузнеца в их поместье под Лионом, где Жервеза провела детство.
Тем не менее, в карих глазах Эмиля Бедье светился ум и плясами золотистые искорки смеха, и сам он казался веселым и беззаботным.   
Он был одет в неброский бежевый сюртук и такие же брюки, но ткань костюма была очень дорогой, а крохотную булавку на галстуке мужчины венчал маленький, но натуральный бриллиант. Все это наводило на определенные размышления.
- А кем вы служите, мсье Бедье?
- Что, простите? – Не понял мужчина.
- Я хотела сказать – в какой должности вы состоите при его сиятельстве?
- Ах, вот вы о чем! – Бедье помялся. – Увы, моя должность слишком незначительна, чтобы упоминать о ней в беседе с красивыми дамами.
Жервеза замерла на полушаге.
- Вы… назвали меня красивой?
- Разумеется. – Мужчина тоже остановился. – Простите за прямолинейность, мадмуазель, но я давно не встречал такой милой и обаятельной девушки, как вы.
- Но не красивой! – Вспыхнула Жервеза. – Если еще раз назовете меня так, я скажу, что вы – лгун, обманщик! Вы и так уже…
- Что – уже? – Насторожился Бедье.
Девушка ткнула пальцем в его золотую булавку.
- Люди, занимающие незначительные должности, не позволяют себе таких украшений! И ваш костюм слишком хорош для простого слуги. Может, я не слишком красива, мсье, но умом меня бог не обидел.   
- Вот как? – Эмиль был смущен отповедью девушки: кажется. эта умненькая дурнушка чуть не раскрыла его обман. Да, с ней надо быть поосторожней. – Что ж, дорогая Жервеза, в проницательности вам не откажешь. Но вы правы только наполовину.
- На какую еще половину?
- Относительно вашего ума и моей должности. Действительно, я не простой слуга при его сиятельстве маркизе.
- А какой?
Эмиль Бедье приблизил губы к уху девушки.
- Тайный.   
- Тайный?!
- Да. Я выполняю особые поручения. Например, охраняю маркиза от покушений.
Жервеза Пинель посмотрела на мужчину с новым интересом.
- Так вы – сыщик?
- Скорее, телохранитель. Оберегаю сиятельное маркизовское тело от всяческих злоумышленников.
- Хорошо. – Цепкий ум Жервезы не упускал ничего из сказанного мужчиной. – А теперь расскажите о другой половине.
- Половине чего? – Не понял мужчина.
- Ну как же! Вы сказали, что я права только на половину.
- Ах, это! – Эмиль закусил губу: да, с этой особой нужно держать ухо востро. Девушка, конечно, имела в виду неосторожные рассуждения по поводу ее внешности. Как же сказать правду, чтобы не обидеть и в то же время, не погрешить против истины?
Эмиль откашлялся.
- Да будет вам известно, мадмуазель, что я не лгу женщинам.
Она недоверчиво поглядела на мужчину.
- Быть не может! Все мужчины – в той или иной степени обманщики. Они не могут обойтись без лжи.
- В таком случае, я – исключение. – Эмиль взял рассерженную девушку за руку и проникновенно посмотрел в глаза. – Поверьте, мадмуазель, мне нечего скрывать. Конечно, я мог бы называть вас прекрасной, говорить изысканные комплименты по поводу вашей внешности… но не стану этого делать.
- По…почему?
-Так поступают мужчины, которые хотят посредством обмана и лести добиться от женщины того… чего хотят. Я же реально смотрю на вещи и понимаю, что надеяться мне не на что.
- По…почему?
- Потому что вы богаты, умны и в скором времени выйдете замуж за человека, которого любите.
- Люблю? – В замешательстве переспросила девушка.
Эмиль Бедье бросил на нее быстрый взгляд.
- Разумеется! Иначе не стали бы давать своего согласия на этот брак. Для этого вы слишком честны.
- Да. Не стала бы, - пробормотала девушка, но в ее голосе не слышалось уверенности.
А Бедье продолжал заливаться соловьем.
- Потому-то, дорогая Жервеза, я безбоязненно могу говорить вам то, что думаю. А думаю я вот что: в вас есть особая, внутренняя красота, которую не каждый сумеет разглядеть с первого взгляда. Согласитесь, Джоконда итальянца да Винчи не блистает красотой, тем не менее, люди уже несколько столетий любуются ею и называют прекрасной. – Мужчина усмехнулся. – Я сам далек от совершенства, но, смею утверждать, некоторые дамы считают меня интересным… собеседником.
Жервеза вскинула на него голубые глаза.
- Я тоже… - В ее взгляде больше не блестели холодные льдинки недоверия. – Мсье Бедье, я бы хотела осмотреть парк. Вы мне его покажете?
«Разумеется, дорогуша, хотя с большим удовольствием я показал бы тебе кое-что другое. Но всему свое время…»
Они вышли в сад. Солнце завершало свой дневной путь, и клумбы, рабатки и бордюры с низкорослыми галантусами, примулами и крокусами были в тени и казались погруженными в в сон, в тихую, умиротворенную задумчивость. На этом фоне более высокие нарциссы, тюльпаны и троллиусы, освещенные последними лучами заходящего солнца, покачивали своими головками, словно приветствовали мужчину и женщину, вышедших полюбоваться их красотой.
- Как здесь красиво! – Воскликнула девушка. – Обожаю цветы! А вы, мсье?
- Пожалуй. Но сейчас не лучшее время для созерцания. Вот через месяц тут будет поистине рай.
- Через месяц?
- Да. Расцветут розы, их здесь великое множество, самых разнообразных. Это будет поистине феерическое зрелище.
- Вы любите розы, мсье?
- Да. Это мои любимые цветы.
- Странно… мои тоже.
- Вот как? – Эмиль завладел рукой девушки и поднес к своим губам. – Видите, как много у нас общего.     
Она поспешно вырвала руку и отвернулась.
- А кто тот человек, копающийся в земле?
- Мой… друг. Он садовник.
- Мы можем подойти к нему?
- Разумеется.
Старый садовник Эрве возился у кустов чайных роз. Увидев приближающегося хозяина, он с кряхтением поднялся на ноги, отряхивая с колен налипшую землю.
- Доброго вечера, ваше сиятельство. 
Услышав странное обращение садовника, Жервеза Пинель во все глаза уставилась на Бедье, но он крепко сжал ее руку и выразительно взглянул в глаза, как бы призывая к молчанию. Затем кивнул старику.
- Добрый вечер, Эрве. Все трудишься? Пора бы и отдохнуть. Гляди, солнце почти закатилось.
- Да, ваше сиятельство. Вот закончу и пойду спать. Что-то колени сегодня разболелись. Наверное, к дождю.
- Колени? Это плохо. Прислать к тебе доктора?
Старик махнул рукой.
- Какой доктор, ваша милость! Лучший доктор для меня – сырая земля. Да вот не берет что-то к себе.
Бедье рассмеялся.
- Это потому, что ты так усердно ее обрабатываешь. Вот она и не хочет лишиться твоих услуг.
Взяв Жервезу Пинель под руку, Эмиль повел ее дальше. Когда они отошли достаточно далеко, девушка задала вопрос, на который у Бедье уже был готов ответ.
- Почему садовник назвал вас маркизом?
- А вы не поняли, дорогая? Эрве добрый малый, но у него беда с глазами. А еще больше – с головой. Любого мужчину, которого встречает в поместье, он считает маркизом де Шатонеф… - Бедье хохотнул. – Представляете, сколько у нас во дворце маркизов?
Судя по всему, это объяснение удовлетворило девушку.
- Скажите, а какой он, ваш маркиз?
- Какой? – Эмиль задумался. – Да самый обыкновенный. Не то чтобы урод, но и красавцем его не назовешь. Кстати, он чем-то похож на меня.
- На вас?!
- Ну, в смысле роста. – Бедье развел руки в стороны и повернулся кругом, демонстрируя себя. – Между прочим, этот костюм – его.
- Маркиз настолько добр, что делится с вами своей одеждой?
Бедье пожал плечами.
- Не совсем так. Он просто отказался от того, чего сам носить не может. – Поймав вопросительный взгляд девушки, Эмиль пояснил, пустив в ход сказочку, рассказанную накануне в театре Одеон Маргарите Ламьер. – В последнее время мсье де Шатонеф прибавил в весе, и некоторые костюмы стали ему малы, вот он и отдал их мне.
- Мудрое решение.
- Конечно. Между прочим, он не женат.
- Вот как?
- Да. Но жаждет обзавестись любящей женой.
Жервеза Пинель восприняла новость спокойно.
- Думаю, это для него не проблема. Теперь, когда ваш хозяин стал богатым и знатным, многие парижские дамы постараются добиться его внимания.
- А… вы?
- Я?!
- Да, вы, мадмуазель Пинель.
Девушка без раздумья замотала головой.
- Нет. 
- Почему?
Она отвернулась, разглядывая что-то у корней развесистого черемухового дерева.
- У меня уже есть жених.
- А если бы не было?
Она наклонилась и подняла с земли золотистого майского жука.
- Все равно. Во-первых, я не охотница за богатством, оно у меня и так есть; во вторых, не стремлюсь получить титул…
- А в-третьих?
- А в-третьих… - Девушка помолчала. – Не уверена, что я в его вкусе.
- Как знать, как знать… Хотите, я представлю вас его сиятельству?
- Нет, не хочу. – Жервеза Пинель раскрыла ладонь и выпустила жука на свободу. – Признайтесь, мсье, вы исполняете при маркизе не только обязанности личного телохранителя?
- То есть?
- По-моему, вы еще способствуете его амурным делам. На мой взгляд, это не слишком достойное занятие для благородного человека.
Эмиль покачал головой: ему определенно нравился острый ум Жервезы Пинель.
- Я не способствую ничьим амурным делам, мадмуазель. Разве что своим собственным. А потому раскрою карты: я вам очарован.
- Лжете.
- Нет, правда. Мне интересно с вами, как ни с одной другой женщиной. И если бы вы согласились…
- На что, сударь?
Колючий взгляд девушки не предвещал ничего хорошего, но Эмиля он не остановил.
- Я был бы счастлив хоть изредка видеть вас, мадмуазель.
- Вы забываете, мсье, я невеста.
- Но не жена! И если мы пару раз в неделю совершим совместную прогулку по Люксембургскому саду, ничья честь не будет задета.
- Вы так думаете?   
- Уверен! Давайте встретимся… скажем, завтра в полдень и прокатимся в Булонский лес.
- Вы говорили про Люксембургский сад.
- Куда пожелаете, дорогая. Мсье де Шатонеф так добр, что позволяет пользоваться его экипажами.  А маршрут выберете сами.
Девушка задумалась.
- Мне кажется, мсье Арди это не понравится.
- Почему? В наших отношениях нет ничего предосудительного. В конце концов, вы можете ничего не говорить жениху. Ведь вы не сообщаете ему, когда отправляетесь по магазинам… или к портнихе.
- Но это обман!
- Ну, какой обман! Просто сокрытие некоторых фактов  вашей жизни. Вы не должны скучать, пока мсье Арди занят на работе. А эти прогулки вас немного развлекут.
- А… вас?
Эмиль Бедье расплылся в конфетной улыбке.
- Меня они просто осчастливят. 
Жервеза Пинель пребывала в явном затруднении.
- Право, не знаю…
Эмиль понял, что если хочет добиться желаемого, должен действовать решительно и без промедлений.
- Давайте сделаем так: завтра в полдень я буду ждать в экипаже возле пассажа на углу улицы Вожирар и бульвара Монпарнас, это недалеко от вашего дома.
- Да, недалеко…
- И если в этот час вы поймете, что хотите немного развеяться, приходите к пассажу. – Эмиль прижал руку к груди. – Обещаю, что буду корректен, как британский лорд, и не допущу никаких вольностей.
Жервеза Пинель покраснела от смущения и стала почти хорошенькой.
- Хорошо, но я ничего не обещаю…
- Разумеется, - понимающе кивнул Бедье, ликуя в душе: он понял, что одержал победу.  - Я буду на месте ровно в полдень.
Его спутница поглядела на закат. Солнце уже касалось шпиля видневшейся вдали колокольни собора Сент-Огюстен.
- Ой, нам пора возвращаться! Должно быть, договор давно подписан, и Антуан… мсье Арди ищет меня по всему дворцу.
Бедье усмехнулся себе под нос.
- Не думаю, дорогая.
Вернувшись во дворец, он усадил Жервезу в кресло и, галантно поцеловав ей на прощанье руку, исчез в лабиринте покоев.

Сидевший в кабинете Жан Ликок в третий раз перечитывал клюющему носом Антуану Арди условия контракта и сам изнемогал от скуки. Наконец, когда он был готов заснуть летаргическим сном, в глубине покоев раздался нежный звон колокольчика. Это был сигнал.
Ликок стряхнул с себя дремоту.
- Вот и все, мсье Арди. Надеюсь, мы обговорили все пункты контракта. С завтрашнего дня можете приступать к регулярным поставкам продуктов.
Антуан Арди вышел из кабинета с гудящей головой. Его невеста по-прежнему сидела в кресле, но не выглядела стосковавшейся от одиночества.
- А вот и я, дорогая.
Девушка поднялась из кресла.
- Как успехи, мой друг?
- Великолепно. Маркиз и я заключили контракт.
- Вы беседовали с ним лично?
- Разумеется. Видите закорючку, вот ту, внизу листа? Это его подпись.
- Поздравляю. – Жервеза взяла жениха под руку. – Съездим куда-нибудь отметить вашу победу?
- Разумеется. Как насчет ужина «У Максима»? 

Отвечала Айрин.

Уважаемые участницы конкурса Sunset,  Hell и Banshee!
Вы были почти у цели.
Но не совсем.
Ниже привожу истинное распределение ролей:
1. Эрик Венсан, он же Призрак Оперы         = 1
2. Одиль Пуатье.                                         = 6
3. Эмиль Бедье, он же маркиз де Шатонеф. = 7
4. Марго Ламьер.                                         = 4
5. Доктор Марти, он же Шарье.                    = 3
6. Омели Желлен-Пере.                               = 2
7. Реми Ландо.                                            = 5
8. Жервеза Пинель.                                     = 8
9. Антуан Арди.                                           = 9
Так что, почетный приз ( то бишь шоколадка фабрики им. Крупской ) остается в призовом фонде и будет съедена членами высокого жюри, то есть, поделена между Айрин и Мышью.

opera
Не знаю, что вам и ответить, мой добрый друг. Возможно, вы  правы в своем суждении. Но мечтать о свободе, находясь в тюрьме, и ощущать эту свободу в реальности – немного разные вещи. Не находите?