Название: Цвет его глаз
Автор: Rose de l'Opéra
Бета: opa79, Елена
Размер: миди
Версия канона: роман Гастона Леру
Пейринг/Персонажи: Рауль/Кристина, Эрик/Кристина, Филипп
Категория: джен
Жанр: АУ, романтика, кроссовер, фантастика, POV от имени Рауля.
Рейтинг: G
Краткое содержание: Когда Кристина потеряла отца, ей подарили робота, оборудованного для обучения музыке и пению.
Примечание/Предупреждения: Кроссовер с рассказами Азимова "Световирши" и "Двухсотлетний человек", а также с фильмом, снятым по второй истории.

1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред.
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому и Второму Законам.
А. Азимов

А знаете ли вы, что существует ещё один закон, эмпирический, — о цвете глаз робота? Когда разумные машины только появились, в их глаза ставили три пары лампочек — синие, зелёные и красные, и покупатель мог выбрать любой, даже самый экзотический, оттенок. А потом появились страшные истории, в которых глаза роботов сами по себе переключались на красный цвет, и роботы начинали вредить людям. Конечно, прислушиваться к этим сказкам было глупо: машины не могут причинить нам вреда. И, тем не менее, красные лампочки у всех уже выпущенных роботов заменили жёлтыми, а в новых моделях жёлтые лампочки начали ставить сразу. Люди вместо странных окрасок глаз стали выбирать голубые и зелёные тона: говорят, что так роботы выглядят спокойнее и миролюбивей. Но их глаза всё равно подчиняются эмпирическому закону: все лампочки, кроме жёлтых, перегорают, когда роботы влюбляются. Да-да, вы не ослышались: роботы могут любить, и цвет любви для них — жёлтый. Я сначала думал, что это случайность, но когда началась вся эта шумиха вокруг Эндрю Мартина, я сумел встретиться с ним. Эндрю подтвердил: когда он влюбился в Поршу, его зелёные глаза стали жёлтыми. Конечно, сейчас его глаза заменили на биосинтетические, и Эндрю предпочёл вернуть им зелёный цвет, однако факт остается фактом…

Эрик, историю о котором я сейчас вам расскажу, совсем не похож на Эндрю Мартина. Он совершенно не желает стать «представителем рода человеческого», но при этом и не хочет, чтобы к нему относились как к роботу. В любом случае, Эрик предпочитает оставаться в тени, и это позволяет нам с Кристиной жить, спокойно наслаждаясь простым, хоть и странным при взгляде со стороны, семейным счастьем. Но начнём с самого начала...

* * * * *

Кристина Дааэ в семь лет осталась круглой сиротой. Самым близким человеком бедной девочки оказался мой брат Филипп, её крёстный отец; он оформил опеку, и Кристина переехала жить к нам. Девочка очень сильно горевала по отцу, и мы не знали, что сделать, чтобы вернуть на её лицо улыбку. Как-то Кристина рассказала нам, что папа обещал прислать ей Ангела Музыки и что она сможет быть счастливой, только когда появится Ангел. Мне неизвестно, говорил ли что-то подобное Густав Дааэ на самом деле, но тяга девочки к музыке не казалась нам с братом чем-то удивительным: её отец был знаменитым скрипачом, а мать — оперной певицей. И потому на Новый год Филипп решился на крупную трату: он подарил Кристине её «Ангела» в виде робота ЭРК-1910, специально оборудованного для обучения музыке и пению. Я тогда ей страшно завидовал: ведь из интерната я приезжал домой очень редко, и мне никогда не делали таких дорогих подарков, а Кристина жила весь год дома с моим братом, да к тому же получила в подарок собственного робота! Но, когда я вернулся домой на летние каникулы, я уже нисколько не жалел о решении Филиппа: Кристина вновь превратилась в то жизнерадостное создание, которым была до смерти своего отца. Полдня она, запершись в своей комнате, занималась музыкой с Эриком, как она прозвала своего «Ангела», а полдня мы проводили вместе.

В то время мой брат был одним из акционеров Парижской Ностальгической Оперы, построенной на месте Оперы Гарнье, которую, как вы знаете, перенесли в мировой музей музыки. Так что, когда Кристине исполнилось двенадцать лет, Филипп без проблем определил её в школу искусств при Опере. Нет, конечно, девочка была достаточно талантлива для того, чтобы её приняли в эту школу и без поддержки моего брата, но иначе ей точно не разрешили бы взять Эрика с собой в интернат. А так ей позволили держать робота где-то в сухом уголке подвалов — комнаты интерната были слишком маленькими для такого громоздкого агрегата, да и привозить дорогие вещи в школу ученикам не разрешалось, — и заниматься с ним в свободных залах театра. Мне рассказывали, что Кристина быстро завела друзей, и, как и все подростки, частенько проказничала. Но в шесть вечера она всё и всегда бросала и шла на урок к своему «Ангелу». Эти труды не пропали даром: очень скоро Кристине позволили петь в хоре Оперы, а эту привилегию обычно получали лишь старшеклассники. Я же виделся с нею только на каникулах, и каждая встреча связывала нас всё больше и больше.

Я понял, что влюбился в Кристину, когда начал ревновать её к роботу. Мне тогда было двадцать лет, и я уже начинал думать о будущем. Кристине же было только пятнадцать, и она совсем не задумывалась о каких-либо изменениях в своей личной жизни. Я всё ещё помню, как она обиделась, когда я ей сказал: «Нечего на каникулах так много заниматься пением! Лучше пойдём прогуляемся». После этого я долго не осмеливался признаться ей в своих чувствах.

Летом N-го года Кристине исполнилось семнадцать, и она впервые приехала домой без Эрика. На вопросы о причинах своего поступка Кристина отвечать категорически отказалась, но вскоре вопрос о роботе отошёл на второй план. Когда Кристина на званом вечере запела, мы были поражены: за последние три месяца её тонкий девичий голосок превратился в развитое колоратурное сопрано. Поведение Кристины тоже изменилось: она стала очень задумчива и, кажется, сильно повзрослела. Я воспринял это как добрый знак, и, наконец, признался ей в любви. Как же я обрадовался, когда Кристина сказала, что разделяет мои чувства! Весь остаток лета мы были неразлучны и счастливы, но, как я ни пытался прогнать эту мысль, мне всё равно казалось: что-то не так...

* * * * *

Осень настала слишком быстро, Кристине пришла пора возвращаться в Оперу. Я простился с ней, пообещав, что прилечу на первое же представление, в котором она примет участие. И вот, наконец, я получил письмо с билетом и словами: «Люблю и жду».

Я полагал, что увижу Кристину в хоре, в лучшем случае — играющей эпизодическую роль, но никак не мог представить, что она появится на сцене в главной роли! И, тем не менее, это была она... Парящая над сценой в усыпанном «Сваровски» платье девушка казалась белокурым ангелом, спустившимся с небес. Зал слушал, затаив дыхание, — нет, не от спецэффектов, которыми так славится Ностальгическая Опера, а именно от голоса Кристины. Никто не ожидал, что эта хрупкая девушка может так петь. На этот раз она пела даже лучше, чем летом в кругу семьи!

Когда опустили занавес, я, с трудом протискиваясь через толпу, поспешил в гримёрку Кристины. Когда я, наконец, добрался до дверей, певица уже отвечала на вопросы перебивающих друг друга журналистов.

— Кристина! Ты была восхитительна! Почему ты не сказала, что тебе предложили главную роль? — спросил я, не обращая внимания на посторонних.

— Рауль, — улыбнулась она, — я рада, что тебе понравился мой сюрприз. Извините меня, пожалуйста, — обратилась она к журналистам, — я отдала постановке все силы, и теперь мне надо отдохнуть... Я буду рада дать вам интервью в любой другой день, можете договориться об этом с директором.

Когда гримёрка наконец опустела, я заключил девушку в объятия.

— Я даже не представляю, как можно было научиться петь настолько хорошо... Критики и журналисты говорят, что так пела только твоя мать. Но ведь она достигла такого уровня лишь годам к тридцати! Кристина, это поразительно! Я так рад за тебя! Кажется, ты начала заниматься вокалом по-другому, совсем не так, как все эти годы...

— Да нет, — слегка взволнованно перебила она меня, — ничего не поменялось, я всё ещё занимаюсь с Эриком, — и тут же перевела разговор на другую тему. — Рауль, я так счастлива! Я ведь всегда мечтала стать примадонной!

Сердце моё почуяло неладное, но я решил не обращать на это внимания: мало ли что может послышаться в голосе уставшей певицы.

— Давай сходим сейчас в какой-нибудь ресторан и отпразднуем твой успех, — предложил я.

— Нет, я не могу...

— Как это не можешь?

Девушка призадумалась:

— Я же в интернате, я не могу так, посреди недели, да ещё во время семестра...

— Да ну, Кристина, брось. Ты — с огромным успехом исполнившая главную роль певица, и не можешь пойти поужинать? Этого не может быть!

— Нет, нет, пожалуйста, я не могу, — заволновалась она. — И вообще, мне, наверное, уже пора ложиться, завтра рано вставать...

— Что за чепуха? — обиделся я. Но, увидев выступившие на глазах любимой слёзы, я умолк и лишь грустно вздохнул.

— Давай подождём следующих каникул, — тихо предложила Кристина. — У нас будет море свободного времени, чтобы всё отпраздновать.

Я снова вздохнул.

— К сожалению, я не смогу приехать домой во время твоих каникул...

— Ну, тогда увидимся уже на новогоднем маскараде, — грустно ответила девушка. — Но сейчас, пожалуйста, уходи. Мне надо отдохнуть...

Шепнув «я люблю тебя» и быстро, будто с опаской поцеловав, Кристина выпроводила меня из гримёрки. Мне оставалось только надеяться, что она просто устала и что успех не избалует её.

* * * * *

Все последующие месяцы каждый раз, когда мы разговаривали по видеофону, я замечал изменения в моей Кристине, и изменения эти, увы, были далеко не в лучшую сторону. Радость от первых ролей быстро испарилась, и тоска, которую я чувствовал прошлым летом, снова появилась в её глазах. Кристина не хотела мне говорить, что происходит, однако, задавая (по крайней мере, так это должно было выглядеть со стороны) вполне невинные вопросы, я всё-таки смог кое-что узнать. По всей видимости, прошлой весной Эрик изменил программу обучения вокалу. Причём сделал он это так, что Кристина смогла за несколько месяцев достичь того уровня, которого певица обычно достигает лишь после долгих лет на сцене. Но какое отношение это имело к появившейся примерно в то же время грусти девушки? Я решил связаться с фирмой-изготовителем робота. Получив ответ «Ю. С. Роботс энд Мекэникел Мэн Корпорэйшн», я совсем запутался: меня клятвенно уверили, что робот модели ЭРК-1910 никак не мог изменить программу обучения, поскольку его позитронный мозг способен выполнять только запрограммированные функции без всякой инициативы. Но что-то странное с роботом наверняка творилось: Филипп рассказал мне, что на осенние каникулы Кристина опять приехала без своего «Ангела» и снова отказалась объяснить, почему.

За две недели до рождественских каникул, в первый день которых в Опере устраивают новогодний маскарад для артистов, учеников, их семей и друзей, я сказал Кристине, что на этот раз она обязательно должна приехать с роботом. Я думал проверить, всё ли с ним в порядке, но не хотел встревожить девушку прямым вопросом. Сразу после этого разговора Кристина пропала. Узнали мы об этом только за два дня до маскарада: в интернате очень боялись скандала, и дирекция до последнего не хотела никому сообщать об исчезновении несовершеннолетней примы. Филипп не находил себе места от волнения, и, конечно, сразу же нанял лучших сыщиков. А на следующий день после этого сообщения я получил странное послание от Кристины: она просила меня прийти на праздник в костюме чёрного рыцаря, полностью закрыв лицо, чтобы только она могла меня узнать, и ни в коем случае никому об этом не говорить. Это было глупо — но кто по молодости лет не делает глупостей? Конечно же, я поступил в точности так, как Кристина меня попросила.

На следующий вечер, в чёрном одеянии и с лицом, закрытым купленным на рождественской распродаже шлемом, я с опаской передвигался среди яркой и веселой толпы маскарада. Спустя примерно час откуда-то вдруг появился белый рыцарь, и, скорее почувствовав, чем узнав Кристину, я тихо последовал за нею. После нескольких минут скитания по коридорам мы, наконец, выбрались на крышу; я снял шлем, и белый рыцарь последовал моему примеру. Я не ошибся: это действительно была моя любимая.

— Рауль! — радостно воскликнула Кристина и бросилась в мои объятия. Я крепко прижал её к себе.

— Милая, с тобой всё в порядке? Где ты была? Мы все так волновались! И почему ты попросила меня никого не...

— Ш-ш-ш... — перебила меня Кристина, прижав палец к моим губам. Потом она с опаской огляделась и тихо продолжила. — Наверное, тут он нас не услышит...

— Кто? — удивился я.

— Эрик, — невозмутимо ответила она.

— Как это, Эрик? Это что, ты из-за него пропадала неизвестно где? Он сделал тебе что-то плохое?

— Конечно, нет! — слишком быстро сказала Кристина. — Эрик никогда не причинит мне вреда, он же робот...

«Значит я был прав, с ним что-то не так...» — подумал я, а вслух спросил:

— Так что же случилось?

— Я ничего не понимаю, ведь всё было так хорошо, и вдруг... он не захотел меня отпускать...

— И ты ещё уверяешь меня, что он не причинял тебе вреда? По-моему, держать тебя взаперти — это недопустимо!

— Нет, ты не понимаешь, я сказала ему, что согласна с ним остаться, и поначалу так оно и было...

— Что? Кристина, ты меня совсем запутала. Пожалуйста, расскажи мне, что случилось. И начни, наверное, с прошлого лета. Что тогда произошло, почему ты нам ничего не сказала?

Девушка немного замялась, но потом всё-таки решилась, и рассказала мне такую историю.

— Всё началось за пару месяцев до летних каникул. Как-то вечером я ждала урока вокала Эрика в той же комнате, что и обычно, но он задерживался. В конце концов, я услышала его голос из-за зеркала. Эрик сказал, что так надо для занятий, которые он будет проводить, начиная с этого дня. Я удивилась: ведь так он не сможет корректировать моё дыхание и осанку, но Эрик уверил меня, что проблем не будет — с его стороны зеркало прозрачное. У меня не было оснований не доверять ему, и урок прошёл странно — ведь учителя я не видела — но без особых проблем. Когда урок закончился, Эрик не вышел из своего укрытия, сказав, что так надо. Я опять поверила ему. Несколько недель подряд он придумывал новые методы обучения...

— Подожди Кристина, — прервал я её, — ты уверена, что он их придумывал?

При одной мысли, что робот, а тем более робот, по конструкции лишённый инициативы, может что-то придумывать, по коже побежали мурашки.

— Конечно, он мне сам об этом говорил, — ответила девушка и продолжила рассказ, не обращая внимания на мой почти панический испуг. — В конце концов, он нашёл самый подходящий для меня метод и помог мне показать всё, на что я способна: ты же сам слышал, как я теперь пою! Но из-за того, что я больше не видела Эрика, я страшно по нему соскучилась. А он всё оказывался выходить — даже когда я отправилась домой на каникулы. Мне было так плохо из-за этого, так хотелось, чтобы он вновь был рядом! Все эти месяцы я умоляла его вновь показаться...

— Ты говоришь так, будто любишь его! — вновь перебил я девушку.

Она посмотрела на меня широко открытыми от удивления глазами:

— Конечно, люблю!

— Но...

— Да не волнуйся ты, и тебя я тоже люблю, но дело сейчас не в этом!

Ответ Кристины на время лишил меня дара речи. Правильно ли я её понял? Но ведь так не может быть, так нельзя… Или она имела в виду не любовь, а нечто совершенно иное? Даже сейчас, много лет спустя, я не совсем понимаю эти необычные отношения между моей женой и роботом. В конце концов, я смирился с ними и принимаю всё как есть, потому что так мы все трое можем жить счастливо... Но тогда, в ту зимнюю ночь на крыше Оперы, я совершенно растерялся. Кристину же мой растерянный вид ничуточки не смутил, и она спокойно продолжила свой рассказ, будто только что сказала самую обычную банальность о погоде, а не перевернула весь мой мир с ног на голову.

— Когда ты попросил меня приехать к Рождеству с Эриком, он заволновался. Я попыталась доказать Эрику, что бояться нечего, но он не захотел мне верить. Весь вечер я молила его выйти, и в конце концов он явился через зеркало. Оказалось, это зеркало может поворачиваться вокруг оси, открывая проход, — пояснила мне девушка. — С Эриком было что-то не в порядке. Жёлтые глаза, маска на лице (зачем?!), он даже держался как-то иначе. В нём не было ничего привычного, кроме голоса...

— Какая-то чепуха получается… Стой, значит я был прав, он сломался!

— Т-с-с-с... не говори так громко, он может нас услышать. — Девушка обернулась и с опаской посмотрела в окружающую нас тьму. — Мне кажется, что кто-то вздохнул...

— Не волнуйся, — ответил я, хоть сам больше не был ни в чём уверен, — роботы не вздыхают, это всего лишь ветер.

— Наверное... После того как Эрик предстал передо мной, он попросил меня следовать за ним. Хоть я и не понимала, почему он так изменился, причин для отказа у меня не было. Он провёл меня потайными ходами — я поняла, почему они были построены в Опере, лишь намного позже, — в подвалы. Мы спускались всё ниже, проходили по тёмным коридорам... Сначала там везде лежали ящики с реквизитом, а потом мы попали в совершенно неиспользуемую часть подвалов. Эрик остановился напротив стены, ничем не отличавшейся от других, нажал на что-то, и открылась потайная дверь. Мы прошли через неё и оказались перед другой дверью, железной и очень массивной. Эрик поколдовал над расположенным рядом пультом, и она тоже открылась. Мы продолжили спуск и оказались в подобии огромного дома. В одном из залов было полно аппаратов и мониторов — старинных, с выпуклыми экранами. И тогда я поняла. Не просто так на месте Оперы Гарнье построили новую Оперу, не просто так нигде не описаны еë подвалы... Рауль, мы оказались в старом бомбоубежище для правительства! Именно там я провела эти две недели...

— Невероятно... Как твой робот туда попал?

В ответ девушка только пожала плечами.

— Всё свободное от уроков время Эрик должен был оставаться в подвалах. Наверное, ему надоело безделье, и он их исследовал...

— Так значит, он всё-таки держал тебя взаперти!

— Не совсем взаперти. Он попросил меня остаться на несколько дней для интенсивных уроков пения, а в Опере в последние дни мне все так надоели, что я согласилась. Из-за пары дней отсутствия ведь никто волноваться не стал бы...

— Из-за пары дней? Кристина, ты пропадала в подвалах целых две недели!

— Подожди, я ещё не закончила. Первые два дня всё было прекрасно, вот только Эрик не хотел мне объяснять, отчего он так странно себя ведёт. На третий день я не выдержала, и, улучив момент, когда он сочинял музыку...

Я опять не поверил своим ушам. Так Эрик ещё и музыку сочинять может?! Чертовщина какая-то...

— ... сорвала с него маску. И сразу же об этом пожалела. Это было ужасно!

— То, что было под маской?

— Да нет, под маской всего лишь повреждено синтетическое покрытие, да ещё пара проводов и механизмов открыты и ничем не защищены. Я конечно, ожидала чего-то подобного, но не понимала, почему Эрик мне просто не сказал об этом — починили бы, и всё. Нет, ужасным было то, что он на меня накричал, и говорил он при этом что-то страшное — что-то непонятное, чего я почти не запомнила от ужаса. А потом Эрик сказал, что раз я увидела, что у него случилось с лицом, то я никогда не смогу уйти! Представляешь, Рауль? Он сказал мне то, что противоречит всем законам! Знаешь, я побоялась испортить его позитронный мозг: мой уход убил бы Эрика, и я никогда не смогла бы себе этого простить... Поэтому я только каждый день просила его отпустить меня и соглашалась, когда он мне отказывал. Кто знает, что произошло бы, если б я попыталась уйти силой... У меня всё же получилось уговорить Эрика отпустить меня на маскарад — я уверила его, что в костюме рыцаря меня не узнают — и назначить тебе встречу. Я сказала Эрику, что только так смогу показать тебе: со мной всё в порядке и меня не надо разыскивать. А теперь я не знаю, что мне делать. Конечно, дальше так продолжаться не может, но ведь если я не вернусь к Эрику, он наверняка сгорит!

— Кристина, это звучит просто невероятно... Но мне всё равно кажется, что ты что-то не договариваешь.

Девушка замялась, покраснела, опустила глаза и, наконец, сказала:

— Наверное, ты мне не поверишь. После того скандала с маской Эрик упал передо мной на колени и признался в любви. Если бы он мог плакать, то, наверное, заплакал бы, говоря, что он меня любит, по-настоящему любит, но не позволит уйти... Не смотри так, Рауль, просто поверь мне! Уверяю тебя, он действительно меня любит.

После этого Кристина глянула на часы и заторопилась.

— Мне пора идти, я обещала Эрику, что вернусь к полуночи. Может, ты сумеешь придумать что-то, чтобы всё это прекратилось... Только прошу тебя, успокой всех, нужно, чтобы меня перестали искать.

С этими словами девушка развернулась и скользнула в темноту. Я попытался пойти следом за Кристиной, но она уже куда-то пропала. Мне оставалось только возвратиться домой — искать способ выпутаться из этой ситуации. А действовать надо было быстро: если робот не повинуется трём законам робототехники, Кристина в большой опасности. Но, несмотря на панику, разум шептал мне: невозможно, чтобы Эрик делал что-то вопреки этим законам. В его поступках должна быть какая-то логика; где-то должна быть нить, за которую стоит только потянуть — и всё встанет на свои места. Вот тогда я очень пожалел, что не изучал робопсихологию в школе.

Раздумывая подобным образом, я брёл по коридорам Оперы, не обращая внимания, куда именно иду. Так я случайно оказался в какой-то комнатке с диванами и журнальным столиком, заваленным газетами. Наверное, это была приёмная оперного врача или директора театра. Всё в комнате выглядело так мягко и уютно, что я не устоял и просто повалился на ближайший диван. Мне надо было хорошенько подумать над тем, что я скажу брату, вернувшись домой.

И тут мой взгляд случайно упал на одну из газет. «Секретом лучевых скульптур мисс Ларднер оказался старый робот! Узнайте, как её гость поплатился за это жизнью, на странице 17!» «Ну и старьё тут валяется», — подумал я, вспоминая эту историю двухлетней давности. А потом меня вдруг осенило. Ну конечно! Ведь эта трагедия наверняка впечатлила в своё время каждого робота… А что, если Эрик боится подобного происшествия? Тогда всё встает на свои места! И, значит, мне нужно немедленно отыскать Кристину и её робота; чем раньше это всё закончится, тем лучше.

Надеясь только на своё везение, я ринулся в подвалы Оперы. Я метался по ним довольно долго, пока не добрался до абсолютно пустых и, к моему большому сожалению, неосвещённых коридоров. Ну что же, ехидно подумал я, надеюсь, тут не найдут моего запылённого скелета лет этак через десять... Вперёд! Я двинулся на ощупь, простукивая правую стену и время от времени выкрикивая имя Кристины.

Примерно через двадцать минут такого передвижения наконец что-то случилось, вот только везением я бы это не назвал: пол ушёл у меня из-под ног, и я провалился в открывшийся люк. Очнулся я в полной темноте. Тело слегка ныло, но, вроде, ничего серьёзного со мной не стряслось. Я встал и начал на ощупь исследовать помещение, в котором очутился. Оказалось, что я заперт в какой-то комнатушке размером примерно метр на два и двухметровой высоты. Потолок явно был сплошным, провалиться прямо сюда было невозможно, а значит, меня сюда принесли… Вот только дверей я так и не нашёл. В комнате было лишь два круглых окна — и никаких ручек или кнопок.

— Кристина! Эрик! — прокричал я, так как никого другого, по идее, тут быть не могло.

Ответа, однако, не было. Клаустрофобией я никогда не страдал, но из-за всех сегодняшних событий и усталости мне стало нехорошо. На мои крики никто не приходил, и я начал колотить кулаками по стенам и окнам. После очередного удара включился слабый красный свет — по всей видимости, я всё-таки на что-то нажал. Я огляделся и, наконец, понял, что нахожусь в шлюзовой камере. Пытаясь понять, как отсюда выйти, я продолжал звать Кристину и, в конце концов, увидел в окне её силуэт.

— Кристина! Помоги мне выйти отсюда!

— Рауль? Как ты тут оказался? — удивилась девушка.

— Сам не знаю... Я искал тебя, упал и очнулся тут. Пожалуйста, помоги мне выйти...

Растерянная Кристина начала осматривать камеру снаружи.

— Зачем ты сюда пришёл? — бормотала она, ища как мне помочь. — Тут всё заблокировано... Как ты только смог попасть внутрь?

— Это всё Эрик! Другого ответа я не вижу, и…

Закончить фразу я не успел, так как робот как раз в это время появился сзади девушки. Кристина не преувеличивала, когда рассказала, как он изменился. И цвет глаз, и маска… Даже походка Эрика стала чем-то похожа на человеческую.

— Кристина, — полным укора голосом (до сих пор не понимаю: как его голос вообще мог иметь такую интонацию?) сказал робот, — ты должна в это время спать.

— Это ты меня сюда принёс? — спросил я, обращаясь к Эрику.

— Да, я.

— Открой дверь, — попросила Кристина.

— Нет.

— Как это «нет»? — удивилась она. — Открой Раулю дверь сейчас же!

— Я не должен.

— Должен! Рауль же не может здесь находиться вечно!

Приказ был отдан так строго, что робот сделал несколько шагов по направлению к нам. Но потом он отступил на шаг назад, а затем сделал шаг вперёд и опять отступил.

— Не должен... должен... не должен... дол... не...

Робот бормотал что-то невнятное, а потом умолк и полностью застыл.

— О боже, — ахнула Кристина.

— Так, быстро, пока он ещё не начал дымиться, — скомандовал я, — убеди Эрика, что ни я, ни кто-либо другой его чинить не собирается.

— Зачем?!

— Кристина, я все объясню позже! А сейчас делай то, что я тебе сказал. Пожалуйста, быстрее!

* * * * *

Мои догадки оказались правильными, а Кристина убедительной, и уже спустя несколько часов мы втроём удобно устроились у камина в моём семейном доме. Брат ещё спал. И ему, и всем остальным мы решили сказать о том, что с Кристиной всё в порядке, только утром. Ну, а конец этой сумасшедшей ночи мы посвятили объяснениям. Кое-что Эрик рассказал нам сразу, а о некоторых вещах сказал только Кристине, и она поведала мне обо всём только много лет спустя. В общем, вот что с ним произошло.

Каким-то чудом — правда, я уже не удивляюсь этому, тем более что теперь знаю, что такое случилось как минимум ещё с одним роботом, — Эрик влюбился в Кристину. В тот момент, когда он осознал это, у него перегорели синие и зелёные лампочки, от удивления он потерял равновесие и упал. Всё бы ничего, но в этот момент робот находился в подвалах на какой-то лестнице. Так что, падая, он пересчитал все ступени и сильно ударился головой о лестничную площадку внизу. Пострадала при этом, правда, только голова, но, когда Эрик поднялся на ноги и уже был готов идти в ремонт, он вдруг понял, что к нему начали приходить мысли. Он стал думать не только о том, что в нём запрограммировано; в голову Эрику начали приходить новые идеи, в том числе и о том, как помочь Кристине развить голос. Робот понял, что такое творится с ним из-за «поломки», и решил подождать с починкой. Спрятавшись от Кристины, чтобы она ничего не заподозрила, Эрик начал обучать её по им же придуманным методикам. А позже, когда Кристина добилась успеха, он понял: если его починят, он больше не сможет помогать девушке, и этим может ей навредить, нарушив первый закон робототехники. Эрик прекрасно помнил случай с мисс Ларднер: скульптор убила ремонтника за то, что тот отремонтировал её робота. Оказалось, что не она создавала изумительные скульптуры, а её поломанный старый робот, который после починки творить уже не смог. Эрик решил, что если Кристина лишится его новых способностей, то может случиться беда. А он — робот и обязан независимо от обстоятельств соблюдать первый закон. Помните? «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред»… Эрик прекрасно слышал, как я искал Кристину, и когда я провалился в ловушку при бомбоубежище на случай атомной войны, не мог не оказать мне помощь. Но, так как робот догадывался, что я продолжу поиски и что это всё закончится его починкой, он запер меня в шлюзовой камере и оказался в парадоксальной ситуации: или он помогает мне, и это плохо заканчивается для Кристины, или он оставляет меня в камере, где выжить я не смогу...

Но это всё уже давно позади, и рассказываю я вам всё только для того, чтобы вы поняли. Поняли, почему завтра я буду голосовать за то, чтобы у самых развитых роботов было больше прав. Они — по крайней мере, некоторые из них, — намного больше похожи на нас, чем вы подозреваете.