Deliranza, ах, это? Ну он же, того, улетел, но обещал вернуться Допустим, проверить, не слетела ли Крис с катушек за ночь, она же так и не появилась нигде после того, как слуга открыл дверь :sp: Хотя, вполне возможно, просто от балды. В общем, пришел)
Вообще логика отдыхает - знает же, что Крис не знает (пардон за тавтологию), куда идти, но открывать двери посылает слугу. Наследство от книжного Рауля налицо :sp:

***
Я закрыла книгу и отложила ее как можно дальше. Ухмылка виконта стала еще шире, он медленно прошел к креслу напротив и сел, насмешливо глядя на меня.
- Что-то не так? – наконец не выдержала я, вскочив. Слова так и вылетали из меня, я даже не успевала их как следует обдумать: - Я вам сама скажу, что не так, виконт! Вы держите мою тетю взаперти, вы превратили чудесный дом в замок ужасов и лабиринт страданий, вы скрываете свое истинное лицо, вы… Вы серьезно рассчитываете на то, что, вернувшись в Париж, я буду молчать?
- О, да, - кивнул он, как видно, готовый и не к таким речам. Также поднявшись с кресла, он двинулся ко мне. Я пыталась избежать какого-либо контакта с виконтом, но невольно пятилась прямо к стене, откуда уже не было спасения. Осторожно, почти нежно, но в то же время достаточно крепко взяв меня за подбородок, он продолжил:
- Ты ведь понимаешь, девочка моя, что тебе никто не поверит, не так ли? Что значит твое слово против моего, Кристина Даае? Ты еще даже не успела дебютировать в моем оперном театре, а уже пытаешься прижать меня к стенке? Но сейчас все ровно наоборот, у стены стоишь ты, и именно так и должно быть, дорогая племянница, - он приблизил ко мне лицо и прошептал: -  Вообще-то мне никто не помешал бы забыть о твоей тетушке и утешиться тобой, но, - он несколько отодвинулся, - по правде говоря, ты совсем не в моем вкусе.
Он даже изобразил на лице наигранное отвращение, но я не думаю, что это было сделано для моего успокоения. К тому времени, как виконт сказал о своих вкусах, я тряслась мелкой дрожью и с трудом понимала, что он говорит…

Видимо, виконт намеревался продолжать, но его речь была прервана появлением Рауля. Я с облегчением вздохнула, ожидая, что Рауль подойдет ко мне и скажет что-нибудь ободряющее, как-то поддержит. Но, судя по всему, это не входило в его планы:
- Филипп, мне нужны деньги.
Виконт развернулся к брату, будто забыв о моем существовании. Сначала я стояла и слушала:
- Зачем тебе нужен презренный металл на этот раз? – явно с удовольствием растягивая слова, проговорил Филипп де Шаньи.
- Затем, чтобы нормально жить! – патетически воскликнул его брат. Затем, хохотнув, добавил:
- Меня ты не запугаешь, как нашу гостью.
Мне кажется, или братья, у ног которых лежит весь Париж, спорят из-за меня? Впрочем, что бы мне там ни казалось, я видела, что Рауль явно не уважает старшего брата, кстати, видимо, взаимно.
Чем дольше они препирались, тем яснее мне становилось , что в отношениях между братьями не только нет уважения, но царит самая настоящая ненависть. С обеих сторон она смешивалась с презрением, но его не хватало для того, чтобы скрыть напряжение. О богатых наследниках знают все, но кто думает об их обделенных родственниках?
Стоп. Это значит, что я начинаю слишком много думать о брате виконта?
Я выбежала из комнаты, наверняка ошеломив обоих своей стремительностью. Мне нужно было срочно скрыться подальше от них и все обдумать…

Явно привыкшие ко всему слуги распахивали передо мной двери, однако в какой-то момент я наконец попала в ту часть дома, где было, так сказать, самообслуживание. Сев на пол у стены какого-то широкого коридора, я без труда представила себе и виконта, и его брата. Несмотря на разногласия, свидетелем которым я была каких-то несколько минут назад, они мнились мне чуть ли не одним человеком, одержимым единственным желанием – погубить меня. Причем именно так, как это произошло с тетей: я бесследно исчезну, никто не будет меня искать, никто даже не вспомнит о безродной хористке Кристине Даае, которая… верит в ангелов.
Нет, право, глупо пытаться понять людей, не разобравшись в себе, глупо!
Попытавшись ни о чем не думать и выбросив из головы виконта с братом, я практически моментально вспомнила о тете. Я даже боялась подумать о том, что происходило в ее комнате, когда она выставила меня за дверь (пусть и по моей просьбе), оставшись наедине с пьяным виконтом. Она явно знала, что делать, ее уверенность почти не вызывала сомнений, но это проявление несвойственного мне эгоизма перевернуло все. Теперь мне казалось, что я убежала, хлопнув дверью, оставив беспомощную тетю на растерзание бешеного пьяного виконта.
Безумное желание попасть в ее комнату захватило меня полностью; все, что происходило со мной дальше, было словно в бреду…

… до того момента, как я открыла глаза и увидела зеркало, висящее напротив кровати в моей комнатке в Опере. Итак, я снова дома. Но что же произошло со мной в доме виконта, сколько я там пробыла? Мне следовало встать и найти мадам Жири, расспросить ее. Но неожиданно для себя я пропела:
-Mon Ange, combien de temps j’ai été partie? (Мой Ангел, как долго меня не было?)
Сначала ответом было глухое  молчание, напомнившее мне давящую тишину, которая заполняет помещение, где кроме тебя есть только покойный. И одного раза достаточно, чтобы навеки запомнить, а мне пришлось пройти через это дважды! Чувствуя, что с каждой секундой пустота высасывает из меня душу, я вся превратилась в слух. Что ж, иногда неправильные поступки имеют право на существование – голос был слышен мне так четко, что я легко могла представить говорящего прямо за моей спиной:
- A peine trois jours, ma chère… élève. (Всего лишь три дня, дорогая… ученица.)
Он произнес это, не пропел. Но после опустошающей тишины его голос, такой родной и близкий, был для меня лучшей музыкой мира, мне хотелось слышать его еще и еще, поэтому я громко прокричала:
- Chante pour moi! (Спой для меня!)
И снова эта глухая тишина, это безнадежное ожидание, нарастающая уверенность в том, что ему на самом деле абсолютно плевать на мои чувства. Нет, он не должен петь для меня сегодня. Он вообще мне ничего не должен. Зато я буду обязана ему вечно, вечно! Я навеки обречена нести на себе бремя должницы, не знающей никаких способов расплатиться и облегчить душу*…

Il faut aller de l'avant
Pour être heureux
Nous devons aller de l'avant
Pour redevenir vivant
Suis ta lumière
Suis et espère

У меня словно отняли дар речи в обмен на право слышать этот божественный голос. Право, в ту секунду, когда он начал петь, я чувствовала себя какой-то мелкой тварью, букашкой. Но чем дальше он пел, тем сильнее становилась моя воля, тем больше сил появлялось у меня, тем свободнее я себя чувствовала.
И, кажется, я знала, как мне отблагодарить своего ментора…
____
* Нужно идти вперед,
Чтобы быть счастливым.
Нам нужно идти вперед,
Чтобы вновь начать жить.
Иди за своим светом,
Иди и надейся.

Ученица Маэстро
*прижав тапки к груди*
Первое не ко мне, а уже к бете.
Аскетом его знали в городе, я же описываю доступное только самым избранным загородное поместье.
Ну а логика иногда будет хромать. И Кристина повела себя как результат кроссовера, в "ТЯ" Мэри словами тоже бросалась неплохо.
Испуг девушки тоже объясним: если дама из Оперы не пугается подобных слухов, а смеется над ними, то она либо в них не верит, либо... она в них фигурирует как тот человек, которого надо бояться.

Но, конечно, моя кривая логика уже ни для кого не секрет, и если дело касается ее, то в основном стоит надеяться на то, что ляпов не будет в продолжениях

opa79
Не надо пенджабить аффтара раньше времени

Объяснения будут давать проды. Правда, товарищи, читавшие книгу, поймут. Если вы не читали - только проды и то, если я до этого доберусь

я уже говорила, что товарищи, прочитавшие книгу Дюморье, упомянутую в шапке, фактически лишены интриги
ну а Леру в фике, возможно, мелькает, но не настолько AU и OOC как-никак.

***
Вернувшись в свою комнатку, я безвольно упала на кровать. Почувствовав, что мне уже ничто не угрожает, я бросила взгляд на зеркало. В нем, как и утром, было только мое отражение. Но я все равно попыталась сдвинуть зеркало с места. И снова безрезультатно.
Невольно решишь, что черный человек – выдумка. Но нет, нужно собраться с мыслями, снова вспомнить, как он подхватил меня, когда я упала. Не знаю почему, но я отчетливо почувствовала, что он не желает мне зла. Возможно, он чего-то хотел от меня – ведь зачем-то же зеркало открылось! – но я не успела в этом разобраться, потеряв сознание.
Из некоего чувства противоречия собственным мыслям я захотела убежать из комнаты, вырваться из атмосферы этой проклятой Оперы, без которой уже не представляла  жизни. Вставая с кровати, я твердо намеревалась уйти. Но бросив взгляд на брошенные либретто и партитуру, я заметила лист, лежавший как-то не так. Я узнала его даже издали, поскольку уже получала подобные послания…
«Ты не услышишь меня ровно до тех пор, пока не будешь готова петь вместо Карлотты. Ангел Музыки»
- Я и так уже давно тебя не слышала! – закричала я, забыв о такте, вежливости и уважении. – Мне страшно находиться даже в собственной комнате, и от этого чувства меня не избавить даже тебе! Мой Ангел, ты слышишь меня?
Нет ответа. Но я знаю, что он все слышит. Если он вообще существует, он точно меня слышит!
Вопреки всякой логике мое воображение нарисовало разочарование спрятавшегося за зеркалом черного человека. Что ж, поклонимся зеркалу и пойдем отсюда как можно скорее!

День медленно превращался в вечер, но я не боялась захода солнца. Почему-то мне было жизненно необходимо услышать шведскую речь. И, видимо, сегодня мне везло – вдали вырисовывались сразу несколько кафе – ну почему бы одному из них не оказаться шведским?
И действительно, одна из вывесок гласила кратко и ясно: “Svensk Kafé”. Я решительно направилась к дверям .
- En man ar pa restaurang. Han sager till kyparen: «Den har fisken ser inte riktigt frisk ut»  (Мужчина в ресторане говорит официанту: «Эта рыба выглядит не совсем здоровой»)…
Говоривший остановился, поскольку взгляды всех посетителей обратились на меня.
- Vous êtes perdue , Mademoiselle? (Вы заблудились, мадемуазель?) – лениво произнес официант.
Тут надо отметить, что внешность моя была не совсем шведской. Меня легко можно было принять за француженку, да и, по правде говоря, Опера сильно изменила мою походку и прочее. Единственным способом завоевать доверие постоянных посетителей кафе было заговорить на шведском, который я, по правде говоря, помнила не так уж и хорошо. Но попытка не пытка…
- Mitt namn är Christina Daae. Jag sjunger på Opera Populaire. (Меня зовут Кристина Даае. Я пою в Opera Populaire.)
- Vill du öva på svenska (Вы хотите попрактиковаться в шведском)? – мягко спросил мужчина, сидевший за столиком у окна.
- Jag vet svenska (Я знаю шведский)! – отрезала я, чувствуя, как во мне закипает злость.
- Ta det lugnt (Успокойтесь), - тихо сказал официант, который сначала заговорил со мной по- французски.
Но я не хотела успокаиваться. Я пришла в кафе, надеясь на спокойную и дружелюбную атмосферу, желая послушать почти забытую мной родную речь. Однако меня с порога встретили глубоким недоверием и ироничностью, которых мне с лихвой хватало в Опере. Я уже хотела развернуться и уйти, как неожиданно услышала:
- Daae… Jag vet ditt efternamnet. (Даае… Мне знакома твоя фамилия.)
- Och du sa inget (И вы ничего не сказали)? – громко спросила я, слишком серьезно воспринимая ситуацию, в которой посетителям кафе всего-навсего захотелось проверить, а знает ли новая клиентка шведский.
- Jag var inte säker, Christina (Я не был уверен, Кристина).
Я наконец повернулась к говорившему, коим оказался юноша примерно моего возраста. Судя по голосу, именно его речь была прервана моим внезапным появлением. Стараясь не смотреть на него во все глаза, я думала и вспоминала: могла ли я его где-то видеть? Я была не в состоянии точно сказать, знаю я его или нет. Но в его голосе, его взгляде, его внешности было что-то знакомое, и это что-то не давало мне покоя.
- Nu ursäkta mig, jag måste gå (А теперь извините, я должен идти), - бодро проговорил юноша, вставая и стараясь не смотреть в мою сторону.
Проходя мимо меня к выходу, он шепнул:
- Jag kommer definitivt komma i Opera (Я обязательно приду в Оперу).
- Kommer du (Ты придешь)? – внезапно громко спросила я. Юноша остановился у самого выхода и повернулся ко мне.
- Jag vill komma (Я хотел бы прийти), - спокойно ответил он, - Och vad jag vill, oftast blir sann (И то, чего я хочу, обычно происходит).
Он вышел. Я же, оставшись в совершенно расстроенных чувствах, села за пустой столик у стены, за которым, судя по тоненькому слою пыли, обычно скапливающейся за день, сегодня никто не сидел. Передо мной оказался стакан воды, который я выпила почти залпом, пытаясь отвлечься от мыслей, все настойчивее овладевавших мной.
Я еще никогда не выступала на сцене Оперы, даже как хористка. Мой дебют еще только предстоял, причем то, что я выступала сразу в главной роли, придавало ситуации особую пикантность. Я только сейчас поняла, что одной из целей Филиппа (или кому еще пришла в голову идея выставить меня вместо Карлотты) было потрясти парижскую публику. В сфере оперного искусства уже давно не появлялось новых имен. А тут на головы ценителей и критиков должна была свалиться я, еще не спевшая на публике ни одной ноты.
- Du vill beställa något (Вы хотите что-нибудь заказать)?
- Jag har inga pengar (У меня нет денег), - сказала я, не глядя на обращавшегося ко мне официанта.
- Tyvärr, du behöver gå (Извините, но тогда вам нужно уйти), - нерешительно начал официант.
- Låt flickan stanna här!  (Позволь девушке остаться здесь)! – вмешался другой официант, тот самый, который ранее обратился ко мне на французском.
Внезапно я подумала, что могу, даже имею право спросить:
- Vem sa en anekdot, när jag kom (Кто рассказывал анекдот, когда я пришла)?
Мужчины переглянулись, явно не зная, что мне ответить.
- Vi ber inte om namnen på besökarna (Мы не спрашиваем имена посетителей), - вмешался солидный на вид мужчина, который вполне мог оказаться владельцем этого кафе.
- Du vill bara inte att jag ska säga (Вы просто не хотите мне говорить), - пробормотала я, теряя остатки надежды и разума.
- Kanske, ja (Пожалуй, да), - спокойно согласился он.
Услышав его ответ, я окончательно вышла из себя.
- Du tror mig inte. Tja, det spelar ingen roll! (Вы мне не верите. Что ж, это ничего не значит!)
Вскочив со стула, я пошла к выходу. Приблизившись к порогу, я повернулась к двери спиной и продекламировала:

Det ar inte latt att vara kvinna:
Man ska tanka som en man,
uppfora sig som en dam,
se ut som en ung flicka,
och arbeta som en hast.*

Затем, картинно поклонившись, я развернулась и выбежала из кафе.

Всю дорогу до Оперы я безуспешно старалась убедить себя в том, что у меня всего лишь разыгралась фантазия. Но чем дольше я пыталась, тем сильнее я хотела найти виконта и прямо спросить его:
- У вас с Агнетой есть дети?
Конечно, мне стоило бы спросить об этом Агнету, но теперь, как мне казалось, думать об этом было поздно.
И вообще, я ведь теперь солистка в театре виконта. Карлотта наверняка еще не скоро придет в себя после такого потрясения, и все надежды в самом прямом смысле слова возложены на меня. Да, я воспользуюсь своим положением для того, чтобы шантажировать… гм… дядю.
- Но ради тети я и не на такое пойду! – прошипела я сквозь стиснутые зубы и вошла в здание театра.
_____
*
Нелегко быть женщиной:
нужно думать как мужчина,
вести себя как дама,
выглядеть как юная девушка
и работать как лошадь.

***
Ухмылка на лице Филиппа де Шаньи сменилась выражением крайнего недоумения. Ему, наверное, захотелось ущипнуть себя побольнее: уж не уснул ли он, разбирая бумаги, касавшиеся управления театром?
Но я на самом деле находилась в его кабинете. Хуже -  я действительно спросила его:
- Не хотите ли вы рассказать мне побольше о моей семье? Может быть, у меня есть двоюродный брат?
Судить о чем-то по реакции виконта было сложно. Он мог как удивиться тому, что я такое подумала, так и задуматься о том, как же я об этом узнала.
- Рассказывать тебе о твоей семье? Деточка, ты правда думаешь, что мне больше нечем заняться? – наконец выдавил из себя де Шаньи, постаравшись скрыть недоумение за насмешкой.
Я согласно покачала головой и добавила:
- Я знаю, что вы заняты, но мне все равно, месье.
Филипп де Шаньи наконец понял, что я не настроена слушать всякие отговорки. Но он не собирался легко сдавать позиции:
- Гм, двоюродный брат… С чего ты вообще взяла, что у тебя мог быть двоюродный брат? – мягко, словно обращаясь к душевнобольной, спросил виконт.
- Я могла бы рассказать… - начала я медленно. – Но ведь у вас мало времени…
- Я такого не говорил, - все тем же тоном, который начинал меня раздражать, ответил Филипп. – Я сказал, что у меня много дел.
Я пожала плечами: какая разница, чем он будет оправдывать свое молчание?
- Ладно, если вы не протестуете, я расскажу. Я пошла в “Svensk Kafé”, заметила там человека, который меня узнал. Я же его видела впервые. Значит, он обо мне слышал, не так ли?
- Ах, это… - вяло ответствовал виконт, ядовито улыбнувшись. – Скажите, а о чем же вы беседовали в этом кафе, Кристина?
- Я представилась, сказала, что пою в Опере… - честно начала я и, увидев искреннюю радость на лице Филиппа де Шаньи, остановилась.
- Представились? – переспросил он, улыбаясь так широко, что на него было неловко смотреть.
Я поняла, что, на самом деле, все эти умозаключения вполне могли зиждиться лишь на игре моего воображения. Но сдаваться я не собиралась:
- Он явно слышал обо мне раньше. Но как, если я еще ни разу не выступала?
- Вы сказали, что поете в Опере, Кристина, - виконт посерьезнел. - Хотя на самом деле вы только собираетесь дебютировать. Вы солгали. А этот юноша, видимо, решил воспользоваться ситуацией, чтобы вы отличили его среди толпы ваших поклонников. И, - он поднялся, обошел стол и приблизился ко мне вплотную, - это вполне неплохая тактика. А поклонники, - заметив мое недоверие, добавил он, - обязательно будут.
Он поднес руку к моему лицу, но я сразу вскочила и отошла подальше. Де Шаньи снова развеселился:
- Вы очаровательны, Кристина, но вы не в моем вкусе.
У меня не было никаких причин не верить ему, но опускаться обратно на стул я не собиралась.
- Кристина, идите спать. Я ничего не собираюсь вам рассказывать, вы напрасно тратите время.
Произнесено это было решительным тоном, и я сочла, что не стоит искушать судьбу. Но, уходя, я успела бросить:
- Он собирается прийти сюда. Я обязательно поговорю с ним об этом, и мне все равно, что он обо мне подумает, если я ошибаюсь.
И я быстро пошла в свою комнатку, прежде чем виконт сообразил, что я имела в виду.

Было уже очень поздно, и я твердо намеревалась сразу лечь спать. Но взгляд как бы случайно упал на зеркало, и я в ужасе вскрикнула.
Там было не только мое отражение.
Там был тот самый человек в маске.
- Кто вы? – выдохнула я точно так же, как и в нашу прошлую встречу.
Ответа не было. Я подошла к зеркалу, попыталась сдвинуть его с места и отпрянула, когда оно легко открылось.
За зеркалом никого не было. Я прошла дальше – никого. Осмотрелась – никого. Закрыла зеркало, отражение в нем осталось одно – мое и больше ничье.
Может быть, я схожу с ума?

Утром следующего дня ко мне ворвалась Мег. Без стука, ни капельки не стесняясь, она схватила меня за руку и велела следовать за ней. Хорошо, что я встала рано и уже успела переодеться.
Мег ничего не объясняла, а я не спрашивала. Шли  мы непонятно куда: явно не в балетный зал, явно не на сцену и даже не в кабинет мадам Жири. Наконец Мег остановилась и, приказав мне никуда не уходить, свернула налево, оставив меня одну-одинешеньку посреди длинного холла.
Вскоре слева вышел человек, даже отдаленно не напоминавший мою подругу. Я сразу узнала вчерашнего рассказчика анекдотов из шведского кафе.
- Вам определенно стоит подлатать шведский, вы забыли, как на нем разговаривают обычные люди, - сказал он вместо приветствия, тепло улыбнувшись.
Я не знала, что ответить. Я боялась дать волю воображению, которое уже было готово назвать юношу моим двоюродным братом.
- Как вас зовут? – наконец выдавила я.
- Довольно распространенное сочетание, - развеселился он. – Рихард Гульберг.
Мое воображение не хотело сдаваться. Собственно, оно и не ждало ответа, который прямо связывал бы этого человека с тетей и виконтом.
- Меня вот еще можно спутать с немцем, потому что мой отец – немец, да и родился я в Германии, - добавил он. – О вас я такого не скажу. Как бы ни испортила ваш шведский Франция, вас никто и никогда не назовет истинной француженкой, в вас всегда будет что-то скандинавское. Вас не сильно расстраивает мой вердикт?
- Ох, что вы, нет, - быстро ответила я, почти разом потеряв всякий интерес к юноше. Единственное, что удерживало меня от немедленного побега – элементарная вежливость.
К сожалению, молодой человек был наблюдательным:
- Такое ощущение, - мягко начал он, - что сейчас что-то случилось. Или вы что-то вспомнили, или…
- Да, мне надо репетировать, - не дала ему договорить я.
Рихард не стал спорить и с все той же теплой улыбкой, которая уже начинала причинять мне боль, продекламировал:
- Bättre ett ärligt nej än ett falskt ja.
Он ушел прежде, чем я поняла, что он сказал. «Лучше твердое “нет”, чем неуверенное “да”».
Если бы я помнила шведский лучше, я бы не позволила ему так уйти. А теперь мне требовалось срочно чем-нибудь заняться, попытаться забыть этот неловкий разговор. Ведь человек ничем не заслужил такого к себе отношения! Кровь прилила к щекам, но мне было все равно, как я выгляжу, петь это в любом случае не мешает.

Увидев меня, Мег не стала задавать вопросов, тут же позвав мадам Жири. Та критически посмотрела на меня и спросила:
- Хочешь начать репетировать сейчас?
Я живо кивнула, стараясь не обращать внимания на сгоравшую от любопытства Мег.
- Иди в свою комнату, - мягко сказала мадам Жири.
- Но…
- Иди, - повторила она тоном, не допускающим возражений. – Мег, идем на репетицию, ты опоздала.
Расстроившись, я медленно побрела в направлении своей комнатушки. Итак, я ничего не выяснила у виконта, круто ошиблась с юношей из шведского кафе… Ах да, меня еще преследуют видения.
Почему-то мне вспомнилась девушка, которую я встретила, заблудившись в Париже. «Опера – это страшное место, там пропадают люди!»
Насчет исчезновения людей я не уверена, но вот последние остатки разума потерять тут очень легко.

Дойдя до своей комнаты, я застыла перед дверью. Там кто-то был! Я отчетливо слышала дыхание человека. И бесполезно уверять себя в том, что я схожу с ума.
Я дернула ручку двери – она оказалась закрыта. И что же делать?
- Откройте дверь, - неуверенно произнесла я. Мне уже не казалось, что в комнате кто-то есть. По крайней мере, я больше не ощущала присутствия постороннего человека.
Затаив дыхание, я попыталась открыть дверь еще раз.
С того момента, как Мег потащила меня за собой, моя комната не изменилась. Но, присмотревшись, я заметила на столе незнакомый лист бумаги.

«Кристина, если ты хочешь впечатлить парижскую публику, тебе нужно работать, забыв о том, кто ты такая. Виконт (после слова была жирная клякса) вовсе не идиот и вряд ли что-то тебе расскажет, даже если ты будешь ему угрожать.
Я сам расскажу тебе все, когда придет время.
Ангел Музыки».

Даже клякса на листе не могла вернуть меня к реальности:
-  Mon Ange, aide-moi (Мой Ангел, помоги мне)!
И снова, в тот момент, когда я уже потеряла всякую надежду на ответ, начался урок, похожий на те, что были раньше, но все равно какой-то другой. Поначалу я не понимала даже того, какие ноты следует петь. Но мой Ангел терпеливо исправлял все ошибки, превращая хористку Даае в мадемуазель Кристину Даае, примадонну.