Эх, тряхнем стариной.
Малюточка
«Ну, мертвая!» — крикнул малюточка басом,
Рванул под уздцы и быстрей зашагал.
Н. А. Некрасов «Крестьянские дети»
— Подлец! Предатель! — всхлипывала Алиса, пытаясь попасть трясущейся рукой в рукав дубленки. — Я все видела!
Михаил растерянно стоял в дверях и что-то бормотал — то ли оправдывался, то ли пытался ее успокоить, то ли считал вполголоса до ста, не давая уже себе вспылить и устроить некрасивую сцену. Алиса сама жаждала закатить настоящую истерику — с воплями, матом, швырянием вещей, но она понимала, что спокойствие и трагизм — ее козыри. Да, спокойствие, конечно, относительное — но кто бы мог остаться хладнокровным, обнаружив, что ее муж приобнимает незнакомую девицу и что-то нежно шепчет той на ухо?
В тот момент ей больше всего на свете хотелось взять табурет и крепко приложить им сначала мужа — а потом и девицу. Но все, что Алиса смогла сделать — это всплеснуть руками и громко ахнуть. Девица, кстати, не сразу поняла, что именно произошло — даже недовольно зыркнула в сторону Алисы, видимо, приняв ее за нетактичную дурочку. Михаил тоже сначала, не поднимая глаз, недовольно поморщился — но уже через секунду, разглядев, кто стоит перед ним, побелел, затрясся и совершенно не по-джентльменски оттолкнул новую подружку. Надо отдать той должное — быстро смекнула, в чем дело, и выскочила из комнаты, затерявшись где-то в доме.
Дача Витьки — их старого приятеля — в эти посленовогодние дни кишела знакомыми, полузнакомыми и совершенно чужими людьми. Друзья пригласили своих товарищей, те в свою очередь — своих, и, таким образом, в дом набилось десятка четыре жаждущих продолжения праздника. Неудивительно, что очень скоро по углам стали обжиматься новосложившиеся парочки. Правда, Алиса никак не ожидала, что в одной из них признает собственного мужа.
Ей безумно хотелось устроить сцену. Созвать народ и, тыкая дрожащей рукой в сторону Михаила, обвинить его во всех грехах: масляные взгляды в сторону каждой более-менее симпатичной и не слишком старой дамочки; заначки, которые она постоянно находит в книгах, дисках и даже носках; отсутствие цветов вот уже третий месяц… О, как хотелось! Но она понимала, что не в ее интересах превращаться перед всеми знакомыми и незнакомыми в озверевшую мегеру. Мегеру Михаил получит позже, дома — а здесь она должна сохранить лицо. Оскорбленная верная жена, позволившая себе чуть-чуть сорваться, но даже тут подобравшая лишь интеллигентные выражения — вот какой она должна предстать перед всеми.
— Как ты мог! — задыхаясь, патетично произнесла Алиса тогда, отступая в коридор.
— А я верила тебе! — стонала она, спускаясь по лестнице и заламывая руки.
Любопытствующие уже повысовывались отовсюду — ей даже показалось, что кто-то держит телефон так, чтобы незаметно заснять происходящее. Ютьюбовский тарантино, что ли? Даже лентяй и нелюбитель склок Витька боком вылез из кухни, обнимая миску с салатом.
— Ты лжец! — шумно выдохнула Алиса в сторону растерянно следующего за ней по пятам, но на безопасном отдалении Михаила. На его лице уже начало проступать понимание смысла всего происходящего — и теперь главное было успеть закончить этот спектакль в соответствии с собственным сценарием.
— Как ты мог! — повторила Алиса, лихорадочно подбирая подходящие к ситуации реплики. Обернувшись, она разглядела в полумраке кладовки уже знакомые черты. — Как ты мог… — она протянула в сторону девицы указующий перст, — … с ней!
Все головы — и телефон — развернулись к той. Напуганная, девица заметалась, не зная, что же ей делать — просить прощения, обвинять Михаила или, наоборот, нагло атаковать. Для зевак все складывалось в высшей степени интересно и многообещающе.
Воспользовавшись тем, что внимание было отвлечено, Алиса проскользнула мимо людей — о, это было очень опасный маневр, ведь ее могли и остановить, приобнять, начать упрашивать успокоиться! — в прихожую.
— А я-то собиралась… — что именно она якобы собиралась, Алиса скрыла за громкими рыданиями.
Михаил стыдливо потупился — и тут она быстрым рывком засунула руку в карман его куртки, висящей на крючке, и вытянула оттуда ключи от машины. Великое изобретение человечества — брелок. Можно потерять или украсть все ключи разом!
Сжимая в руках добычу, она метнулась к выходу.
— Алиса! — запоздало сообразив, что она собирается сделать, дернулся Михаил, но она захлопнула дверь перед самым его носом.
Перебирая в руках ключи — на счету была каждая секунда, — Алиса сбежала с крыльца. Где же их машина? Вчера вечером было уже темно, и она помнила лишь смутные очертания… но чего? Дома? Гаража? Бани? Недостроя на другом конце участка?
— Алиса! — Михаил выскочил вслед за ней, но, попав босыми ногами в снег, зашипел и отпрыгнул обратно в дом. — Алиса! Не дури!
Она лихорадочно озиралась. Черный внедорожник Витьки, серая легковушка близнецов Гвоздиковых, тюнингованное до арлекиновой пестроты нечто Лешки Кутова… А! Вот и их белая «Хонда» — притаившаяся рядом с сугробом, практически незаметная на фоне белого свежевыпавшего ночью снега. О, она сама заставила Михаила помыть машину перед поездкой к Витьке — мол, стыдно в гости чумазыми. И теперь эта ее чистоплотность чуть было не вышла ей боком — ведь помедли она еще хоть минуту, и Михаил успел бы ее догнать.
Спотыкаясь и поскальзываясь, Алиса бросилась к машине. В любой другой раз она бы бежала медленнее и неуклюже, давая Михаилу догнать ее и начать успокаивать, заглаживать вину — в любой другой, но не сейчас. Она твердо решила уехать домой — пусть помучается, потерзается чувством вины, половит на себе осуждающие взгляды друзей… Тем слаще будет потом воссоединение и тем дороже окажется подарок!
К счастью, было недостаточно холодно, чтобы машина успела промерзнуть за ночь простоя. Алиса рванула дверь, метнулась за руль и резко провернула ключ. Мотор, не привыкший к такому грубому обращению, взревел, и Алиса втопила педаль.
— Эй! — Михаил бросился наперерез, пытаясь не дать ей выехать за ворота. На одну ногу он нацепил чей-то валенок, на другой болтался чужой кроссовок, а от волосатой груди поднимался клочковатый пар.
Алиса злобно оскалилась. Ах, если можно было избежать наказания, с каким бы она удовольствием задавила его! Или нет, если бы можно было потом оживить человека, да так, чтобы он ничего не помнил! Наверное, она бы убивала Михаила по три раза за месяц. За все косяки, а то и просто так.
— Эй! — то ли рассмотрев через лобовое стекло ее ухмылку, то ли что-то сообразив, Михаил отшатнулся. Машина проскочила в паре сантиметров от него, обдав сметенным со стекол и крыши снегом.
Алисе повезло, что ворота были открыты. Видимо, ночью, возвращаясь с запуска фейерверков на холме, кто-то забыл — или забил — запереть их. Дачный поселок был пуст — кто попрется в предрождественские дни по пустой трассе за полторы сотни километров от города? Только какие-нибудь скучающие и силящиеся казаться активными бездельники — собственно, как все те, кто собрались в доме у Витьки. Опасаться здесь было некого — два десятка парней под визг двух десятков девиц скрутили бы любых местных гопников.
— Али-и-иса! — расслышала она через шум мотора и глянула в зеркало заднего вида. Михаил махал ей руками и еще что-то кричал — но она показала зеркалу язык и газанула, подняв белое облако и вылетев на единственную в поселке дорогу.
***
Она никогда не была хорошим водителем. В час пик ее колотила нервная истерика; парковалась отвратительно, перестраховываясь так, что на стоянке занимала два места; а завидев перебегающего в неположенном месте пешехода, стремилась зажмуриться от ужаса. Спокойно и относительно уверенно Алиса чувствовала себя только за городом, на полупустых трассах, где попасть в аварию было сложно при всем желании.
Собственно, именно на такой, как эта, по которой она мчалась в направлении города. Правда, назвать это «мчалась» было бы слишком нагло — всего лишь девяносто километров в час, — но для Алисы за рулем это была несусветная скорость. Полдень шестого января — не то время, когда загородные трассы, не очень-то оживленные даже летом, запружены машинами. За полчаса своего пути она встретила только одну — и то рейсовый автобус с бельмами заиндевевших окон, одиноко и уныло ползущий по какому-то никому не нужному в этот день маршруту.
Погода была прекрасная — это не могла не признать даже в принципе недолюбливавшая зиму Алиса. Как там у поэта — «Мороз и солнце, день чудесный»? Ну вот как-то так. Мороза, правда, особого не было — на день обещали лишь минус двадцать — но зато солнце светило за двоих. Алисе даже пришлось опустить козырек, пожертвовав обзором.
Дорога бежала вперед, ровная и убаюкивающая. Снег, кое-где прихваченный ночным морозцем до ледяной корки, слепил глаза и пускал в салон солнечные зайчики. Через пару часов она уже будет нежиться в теплой ванне и слать Михаилу гневные и укоряющие эсэмэски. Приготовит курицу с цветной капустой, тяпнет рюмочку коньяка — ну и что, что муж держит эту бутылку только для особых случаев, будем считать, что сейчас именно такой случай и есть! Затем посмотрит какой-нибудь сериал, закутавшись в любимый плед и открыв коробку конфет, подаренных на работе от профсоюза… Прекрасное завершение так неудачно начавшегося дня. А завтра раскаявшийся Михаил, стыдливо пряча глаза, преподнесет ей коробочку с примирительным подарком…
Алиса осмелела настолько, что стала переписываться в «ВКонтакте» с подругой, лишь изредка бросая взгляд на трассу.
«Да ты че? А он?» — подруга была явно заинтригована ее историей.
«Глазами лупал да мычал че-то», — Алиса играла роль хозяйки положения.
«А она?»
«Ломанулась куда-то. Наверное, в тубзик, обоссалась со страху»
Подруга послала шеренгу смайликов.
Алиса мельком глянула на дорогу и резко вывернула руль. Черт! Чуть было не проехала поворот! Михаил так и не удосужился поставить подаренный ею на Новый год навигатор, так что ехать пришлось по памяти — а последний раз самостоятельно рулила от Витькиного дома она еще летом.
Да и поля — тогда зеленые, а теперь белые, — которые простирались по обе стороны дороги, лишь кое-где разбавляемые жидким леском, практически не имели ориентиров. Первый поворот после столбика с засохшим венком — вот что помнила Алиса. Засохший венок она заметила краем глаза, когда писала подруге — а вот поворот чуть не проморгала. Интересно, как скоро бы она заметила, что что-то не так? Через час, когда не обнаружила бы въезда в город? Или заехала в какую-то деревню? Или забурилась в лес? Что было после нужного поворота, Алиса не знала, да и не хотела знать. И сегодня уж точно не сезон исследовать местную географию.
«Прикинь, чуть было не проехала поворот», — написала она подруге.
Та послала шокированный смайлик.
«Ага. Вот так бы и сгинула голая и босая в полях и лесах. И никто бы не узнал, где могилка моя».
Хихикающий смайлик.
«Интересно, как долго бы Михаил в трауре ходил? Или сразу бы нашел кого-то?»
«А помнишь стори про самолет, который в горах упал? Там, где тетку с детьми одну оставили и забыли про нее?»
«Где она детей съела?»
«Ага. Там муж уже через месяц женился».
«Да ну, это крипи обычная, так не бывает».
«Быстро жениться или детей есть?»
«А ты мгла бы даже своеего кота състь?» — рассеянно написала Алиса, поглядывая в окно.
Странно, ей стало казаться, что дорога гораздо уже, чем была вчера. Ночью и здесь прошел снегопад? Но тогда бы он просто засыпал дорогу равномерно, а не сузил ее до однополосной.
Да и снег казался нетронутым. Конечно, машин могло не быть с вечера — и они с Михаилом оказались последними, кто тут проезжал за эти дни… Но автобус, который она встретила? Разве это был не пригородный маршрут? Да, в воздухе искрились одинокие снежинки — но их явно было недостаточно, чтобы засыпать следы от шин.
И вообще…
Алиса, не дочитав ответ подруги, бросила телефон на пассажирское сиденье и стала внимательно вглядываться в окружающий пейзаж. Конечно, для нее все заснеженные поля на одно лицо, но…
«Не параной! — одернула она себя. — Ничего ты не заблудилась и не сбилась с пути. Просто вчера в сумерках все выглядело чуть-чуть по-другому. Столбик был? Был. Повернула? Повернула. Все, через час будешь дома. Все хоро…»
И тут с машиной что-то произошло.
Ее завело юзом и потащило по снегу, словно какой-то невидимый рыбак поймал «Хонду» на крючок и теперь подсекал в упорной попытке не потерять улов.
Алиса завизжала и выпустила руль из рук — только через пару секунд опомнившись и вцепившись в него, как в спасательный круг.
Машина пахала боком снежную целину, поднимая волну снега. Засыпало лобовое стекло, залепило боковое со стороны водителя — в салоне стемнело.
«Только не перевернуться, только не перевернуться», — билась в голове паническая мысль. За помятую машину Михаил ей всю душу вынет, и теперь уже Алисе придется покупать ему примирительный подарок!
Руль не слушался, что-то стучало под капотом, одно из колес, кажется, лопнуло — громко ахнуло под днищем, автомобиль тряхнуло, и он резко просел на левую сторону. Снег с лобовухи скатился пластом, и в глаза снова ударило яркое солнце.
Алиса выжала тормоз до предела.
Машина фыркнула и заглохла, в последний раз дернувшись так, что голова Алисы мотнулась и стукнулась о боковую стойку.
***
Наверное, она потеряла сознание.
Во всяком случае, когда она открыла глаза, небо уже было затянуто мутно-серыми тучами и от «мороза-и-солнца-дня-чудесного» остался только мороз.
Ее мутило, перед глазами плавали какие-то пятна, а в висках пульсировало. Алиса подняла руку, ойкнув от боли в спине, и нащупала уже набухшую шишку в том месте, где приложилась о стойку. Хотелось в туалет, пить и размять затекшие плечи.
Но самое главное — в машине было холодно.
Алиса повернула ключ — ничего. Дернула рычаг — ничего. Стала в постепенно нарастающей панике жать все кнопки и дергать каждую, даже декоративную, пимпку — без толку. Машина заглохла окончательно и бесповоротно, превратившись в холодный металлический гроб.
От этой ассоциации Алису передернуло.
Скорее звонить! Пусть приедут и заберут ее отсюда — куда угодно, хоть в город, хоть обратно на Витькину дачу, лишь бы скорее попасть в тепло!
Она протянула руку к пассажирскому сиденью — но там телефона не было. Неудивительно — он, вероятно, соскользнул, когда машину занесло и мотало по полю.
Алиса, отстегнув ремень безопасности, стала вслепую ощупывать пол. Пусто, скорее всего, закатился под сиденье. Короткая, но плотная дубленка, в которой было так удобно водить машину, сейчас не давала ни согнуться, ни протиснуться поближе, чтобы вытащить телефон.
Пришлось открыть дверь. Через нее тут же ворвался холод, выстужая и без того промерзший салон. Алиса выскочила из машины — тут же обожгло щеки и больно защипало в носу — и, обежав ее, нырнула со стороны пассажирской двери.
Запустив руку под сиденье, она нащупала холодный кирпичик телефона.
И тут тот тоненько булькнул.
Сердце Алисы замерло в ужасе.
Она узнала этот звук — практически разряженной батареи. Черт… она же забыла вечером поставить на зарядку! Застолье, пускание фейерверков, селфи… Алиса и не смотрела на индикатор заряда — работает и работает. А потом, завалившись спать под теплую и пахучую овечью шкуру, даже и не подумала о телефоне. Дома-то это было уже делом привычки, выработанной до автоматизма — а вот на новом месте привычка отказала. В любом другом случае батареи хватило бы еще надолго — но переписка и холод сделали свое дело.
Прыгнув на сиденье и захлопнув дверь, Алиса лихорадочно стала вызывать Михаила.
Сброс.
Снова.
Сброс.
Снова.
Сброс.
Снова.
«Аппарат абонента выключен или находится в зоне действия сети. Пожалуйста, позвоните попозже».
Алиса нервно дернула головой. Ну конечно же! Михаил решил, что она уже дома и названивает с целью поскандалить и высказать все, что успела надумать в машине. Неудивительно, что он сначала сбрасывал, а потом и вовсе отключился.
Что же делать, что же делать, кому звонить? Службе спасения? А какой там теперь телефон? 911? Алиса помнила, что появился какой-то единый, но какой?
911.
Ничего, долгие гудки.
03.
— «Скорая» слушает, — донеслось сквозь помехи.
— Алло! — от волнения голос у нее сорвался. — Алло! Вы меня слышите?
— Да, — рассеянно отозвались. — Говорите, что случилось?
— Я в машине, у Розовки.
— Вы попали в аварию?
— Н-нет, не совсем.
— Вы пострадали?
— Н-не то, чтобы…
— Что-то случилось с кем-то? — по голосу было ясно, что диспетчер все больше и больше разочаровывается в Алисе и принимает ее за какую-то дурочку, так и не отошедшую от новогоднего загула.
— Понимаете, — заторопилась она. — У меня сломалась машина, а тут холодно… и я замерзну, совсем замерзну.
— Мы этим не занимаемся, — ответила диспетчер.
— Ну пожалуйста! — взмолилась она. — У меня сейчас сядет телефон, а я не знаю, кому звонить.
— Хорошо, — смягчились на том конце. — Мы передадим ваш вызов. Диктуйте, где вы находитесь.
— Около Розовки.
— И?
— И… — Алиса стала рассеянно озираться кругом в попытках обнаружить хоть какой-то ориентир. — В поле… в часе езды от Розовки… в сторону города.
— А вы…
И тут окончательно разряженный телефон пиликнул и отключился.
Она смутно помнила, как Михаил после того, как на какой-то из оренбургских трасс замерзли люди, авторитетно рассуждал, что нужно было им жечь салон, запаски, а потом и колеса. Жечь! Огонь! Тем более, что вдалеке виднеется лесок, она сможет набрать там хворост!
Алиса лихорадочно зашарила в бардачке. Михаил не курил, но вдруг? Зажигалка, забытая каким-нибудь приятелем, коробок спичек, выданный на сдачу — мало ли вариантов? Но нет, «вдруга» не произошло. Только какая-то одинокая спичка, обломанная и со следами зубов — наверное, муж использовал как зубочистку. Головка была не тронута. Но может быть, где-то есть и целый коробок? Алиса стала шарить еще активнее, переворачивая каждую бумажку из того хлама, которым был заполнен бардачок — и, наконец, ее старания были вознаграждены. Еще одна спичка! На этот раз абсолютно целая.
Коробка не было — но может быть, за него сгодится одна из спичек? Если и там фосфор, и там — может быть, можно зажечь одну о другую?
Она поднесла головки друг к другу и, затаив дыхание, резко чиркнула. На коричневом появилось по белой полоске — но больше ничего.
Еще раз.
Ничего.
Еще раз.
Ничего.
Еще раз — на этот раз сильнее и резче.
Одна из спичек треснула и переломилась в пальцах — а от другой отлетела половина головки.
Алиса отшвырнула бесполезную труху и завыла — дико, утробно, по-звериному, как оплакивают покойника.
***
В машине было мертвецки холодно.
Алиса уже стянула на себя чехлы с сидений, запихала под одежду все бумажки из бардачка — где-то она слышала, что это поможет сохранить тепло — но толку от этого было мало, если не сказать, что не было вообще.
Закутавшись, она напоминала куль, плотно заклиненный между сиденьем и приборной панелью. Не тепло, нет — не холодно — было лишь первые полчаса. А потом Алиса стала постепенно остывать. Не мерзли пальцы, не щипало щеки, нет — просто все внутри нее начало холодеть. Как будто она за один присест сжевала целую упаковку мятной жвачки, а потом еще и проглотила этот твердый морозный ком, который теперь застрял в желудке.
Она уже даже вытащила руки из рукавов и прижала к телу — чтобы хоть так сохранить тепло, — но этого хватило ненадолго. Кто-то как-то ей сказал, что в таких случаях стоит расслабиться, но Алиса никак не могла себя заставить это сделать. Она только сжималась все сильнее и сильнее, пока ее не стало колотить до боли в стучащих зубах.
Ждать было нечего.
Никто не придет.
То, что она успела передать диспетчеру «Скорой», было бесполезной информацией. Где будут искать ее? В каких полях? Да и будут ли вообще? Непонятная девица, которая сама не знает, где оказалась и что с ней происходит… Никто в здравом уме не воспримет этот звонок всерьез.
В машине она замерзнет. Она уже гарантированно заработала себе простуду — но это все мелочи по сравнению с тем, что будет с ней еще через пару-тройку часов. А то и через сутки!
Алиса всхлипнула от жалости к себе. Никто не узнает, где могилка моя, даааааа! Навернулись слезы, и веки обожгло холодом. Алиса стала быстро тереть глаза, царапая лицо грубыми рабочими перчатками, которые нашла в машине. Щеки запульсировали болью — и только сейчас Алиса поняла, что все это время она их не чувствовала.
Неужели она обмораживается?
В ужасе она выскочила — а точнее, выпала тугим коконом из салона — и, отбрасывая в сторону коврики, тряпки и чехлы, стала прыгать по снегу. Затекшая спина захрустела, ноги и руки заломило — и Алиса поняла, что снаружи уже лишь ненамного холоднее, чем в машине.
Сидеть на месте больше было нельзя — «Хонда» действительно медленно, но верно превращалась в дорогой и пафосный металлический гроб. Нужно идти — причем идти быстро, чтобы разгонять кровь и не давать себе закоченеть. Идти, подпрыгивать на месте, махать руками — шевелиться. Как там говорят, движение — это жизнь, да?
Конечно, будь на ее месте мужчина, тот бы быстро что-нибудь придумал. Смог бы извлечь искру из двигателя, подзарядил телефон от аккумулятора автомобиля, вскрыл ножом заднее сиденье и устроил бы в нем гнездо — в общем, применил свою, особую, мужскую магию, которая недоступна таким маленьким дурочкам, как Алиса. Она снова всхлипнула — ну почему девочек учат только рукоделию и кулинарии? Чем ее умение варить борщ и крутить суши сейчас тут поможет? Заманить и удержать мужика с его магией? Ну приманила она этим борщом Михаила, увела от первой жены, закрепила все карияки-тепмура… а толку-то? Где он сейчас? Сидит в тепле, жрет салат, пьет водку, а она тут одна, голодная-холодная….ыыыыыы!!!!
Алису было затрясло в истерике — но холодный воздух, который она глотнула пару раз широко раззявленным в всхлипываниях ртом, быстро отрезвил ее. Она ничего не может сделать — поэтому ей остается только идти.
Но куда?
Легкий ветер и мелкий снег уже почти занесли следы от машины — приходилось вглядываться, чтобы разобрать полосы от шин. Конечно, идти нужно туда, откуда она приехала — и рано или поздно выйдет на дорогу и поймает попутку. Или автобус. Или… ну хоть что-то же должно быть на дороге!
***
Наверное, ей повезло, что она тогда на даче решила не переодеваться в платье и туфли, а так и остаться в джинсах и теплых полуботинках. Витька что-то говорил о прогулке к речке, и Алиса решила заранее подготовиться, а не толкаться в прихожей, прыгая на одной ноге. Будь она в платье и на каблуках — уже давно бы замерзла, еще в машине. Хотя, будь она в платье и на каблуках — убежала бы вообще с дачи? Или устроила скандал шепотом, там же?
Алиса засопела и стерла с кончика носа мокрую каплю.
Ноги проваливались в снег по лодыжку, но первым делом замерзли и онемели почему-то именно ляжки. Она уже шла нараскоряку, резкими шагами, чтобы бить ляжки друг о друга, но становилось только хуже. Казалось, что в них сейчас можно втыкать иголки, как в игольницу — и Алиса бы все равно ничего не почувствовала.
Который уже час? Был полдень, когда она так опрометчиво свернула — но сколько же времени прошло с тех пор? Час? Два? Три? Скоро уже будет темнеть… С ночью придет уже настоящий мороз — и она гарантированно и стопроцентно погибнет.
Она зубами стянула перчатки. Пальцы побелели и не сгибались — казалось, что это рука дурно прокрашенной китайской резиновой куклы.
Алиса — неуклюже, как лопатками, — загребла пригоршню снега и попыталась им растереть руки.
Бесполезно. Снег даже не таял в ладонях — всего лишь пересыпался как сухой белый порошок. Еще раз, еще… она вспомнила, как в детстве, начитавшись рассказов об индейцах, пыталась развести огонь трением. С точно таким же успехом, точнее, его отсутствием.
Она затрясла руками — а потом ударила себя в грудь. Еще и еще — она била рукой в грудь, в плечо, в бедро, пока в пальцы не пришло легкое покалывание, а потом и волна жгучей боли. Алиса сцепила зубы и зашипела — но радуясь. Как говорится — если у тебя что-то где-то болит, то ты еще жив.
Она побрела дальше, с трудом переставляя ноги. Вперед она больше не смотрела — от бескрайней белой пустыни ломило в висках. Несколько рощиц в отдалении только подчеркивали пустоту и безжизненность этого снежного безмолвия. Раз-раз, два-два — ее взгляд был теперь прикован к ногам, которые она практически не ощущала. О том, что они у нее еще есть, Алиса узнавала, только видя их. Раз-раз, два-два, бредем вперед.
Происходящее распадалось на какие-то отдельные эпизоды на границе сна и яви.
***
Очередной неуклюжий шаг обнажает под снегом что-то черное.
Дохлая ворона.
Неизвестно, замерзла она сегодня ли, вчера ли, а может быть — Алиса криво усмехается, — в прошлом году. Ее лапы скрючены, а остекленевшие, а точнее — Алиса снова цинично ухмыляется, — оледеневшие глаза уставились в небо.
Алиса истерично хохочет.
Несколько минут она практично раздумывает о том, как можно использовать находку. Все ее знания по выживанию на морозе сводятся к прочитанным в детстве рассказам Джека Лондона. Она смутно помнит, как какой-то замерзший и оголодавший герой вцепился в горло волку и пил горячую кровь… но то был волк. Живой волк, а не дохлая и замерзшая ворона. И Алиса не голодна. Во всяком случае, не настолько, чтобы жрать падаль.
Она тыкает рукой в ворону, проверяя мягкость перьев. А вот замерзла она как раз настолько, чтобы обобрать падаль, да. Но — увы! — перья слиплись и застыли ледяной коркой.
Она в сердцах пинает ворону и бредет дальше.
***
Алиса уже понимает, что окончательно заблудилась. Видимо, ее расчет был неверен, и она все это время шла совершенно в другую от дороги сторону, с каждым шагом удаляясь все дальше и дальше от единственного шанса на спасение.
Она пытается вернуться назад — но может пробрести по своим следам лишь сотню метров.
Далее ветер уже задул и засыпал их снегом. Машины тоже не видать — кто разглядит белый автомобиль в снежной пустыне? Она будет гнить до весны, пока на нее не натолкнутся случайные грибники. Она будет гнить… Кто «она» — машина или Алиса?
***
Уже нестерпимо хочется в туалет. Она оттягивает этот момент до последнего — не может представить, как в такой холод снимет в штаны. Но обмочиться еще хуже. Моча застынет ледяной коркой и в лучшем случае приведет в циститу. А в худшем…
Затаив дыхание, она рывком расстегивает и сдергивает джинсы и резко приседает. Горячая волна обжигает ляжки, и, повинуясь какому-то инстинкту, нежели здравому смыслу, и отбросив всю брезгливость, Алиса сует под струю — которая сейчас кажется струей кипятка — руки.
Пальцам снова возвращается чувствительность. Выпитого вчера и сегодня хватит еще на пару мочеиспусканий — но ведь кругом снег. Кругом много, бесконечно много снега — а значит, и воды! А значит, у нее внутри целая фабрика по обогреву рук!
Алиса истерично хохочет.
***
Ноги подкашиваются, и она кулем опускается в снег.
Становится мягко и отчего-то даже тепло.
Глаза закрываются. Она ведь так и не выспалась за эти сутки — веселье, пускание фейерверков… урвала буквально пару-тройку часов чуткого, тревожного сна — он всегда был таким на непривычной кровати в незнакомом месте. И вот теперь усталость берет свое — моргание становится все чаще, веки все дольше и дольше задерживаются закрытыми, ресницы слипаются — и лишь отчасти от мороза. Алиса понемногу сворачивается в клубочек, устраиваясь поудобнее. Сейчас она поспит… совсем чуть-чуть поспит… часик-полтора, не более… С ней же ничего не случится, правда ведь? Вон, тетерева, говорят, в сугробах спят… и чукчи или как их там, эскимосы, вообще в домах из льда живут… как они называются? … что-то такое швейное… оверлок? нет… игла… да, игла… иглу! вот как, иглу! Какое дурацкое название… В общем, ничего с ней не случится, сейчас она немного поспит, согреется, а потом пойдет дальше… А может быть, и не надо будет идти дальше — Михаил раскается и приедет за ней. А на чем он приедет, машину-то она забрала… ну и что, возьмет у парней… но он выпил же, как и все, впрочем… Ой, тоже мне, проблема — будто гибддшники сейчас будут в поле мерзнуть… она-то за это время хоть одного видела? Вот-вот… Вот-вот… вот-вот… в жопе кот… в жопе кот, во рту синица, проще будет удавиться…
Что-то мелькает на границе ее зрения.
Что-то движется в отдалении, движется целенаправленно. Не гонимое ветром — а идущее своим путем.
Живое существо.
***
Алису рывком вытолкнуло из сна.
В двух сотнях метров от нее — может больше, может меньше, ей было сложно определить расстояние в этой сплошной белизне — что-то двигалось.
Она заморгала, отгоняя сон и заставляя затуманенные от холода глаза работать.
«Что-то» распалось на две фигуры.
Одна из них — несомненно, лошадь, тащащая за собой то ли сани, то ли телегу. Вторая — маленькая, практически квадратная — карлик или ребенок? Но какая, впрочем, разница? Они могут вывести ее к жилью!
— Эй! — сипло выкрикнула Алиса и попыталась вскочить на ноги. Но те, то ли замерзшие, то ли онемевшие, не держали, и она рухнула в снег, лицом вниз.
— Эй! — вскинула она голову, отплевываясь забившим рот снегом. Шею прострелила резкая боль, отдавшаяся в левом ухе.
— Э-эй! — ноги не ощущались, руки едва-едва шевелились и то только в плечах и немного в локтях. Единственное, что Алиса могла делать — так это ползти, отталкиваясь руками и подтягивая тело.
— Эй! — почва под снегом была каменистой, ноги бились обо что-то твердое, но это разогревало их, возвращало чувствительность.
Алиса перекатилась на спину и попыталась сесть. Это удалось лишь с третьего раза. Она стала колотить руками по ногам. Сначала толку было столько же, как если бы она била друг о друга замороженные деревяшки. Но потом дрогнули пальцы — судя по тому, как вывернулся один из них, она его сломала — защипало ляжки, начали сгибаться колени…
— Эй! — закричала она, пошатываясь и поднимаясь на ноги.
Лошадь и человечек приближались к ней — точнее, шли наперерез. Если бы Алиса уснула, то они бы прошли мимо, не заметив — но сейчас у нее есть шанс на спасение.
— Эй! — кричала она на бегу — хотя это жалкое спотыкание и поскальзывание вряд ли можно было назвать бегом.
Идущие никак не реагировали на нее — ни убавили шаг, ни оглянулись. Они продолжали свой неторопливый путь, словно ничего не происходило.
Она уже даже не могла кричать — холодный воздух обжигал горло и рвал легкие, — поэтому бежала молча, размахивая руками и хлопая в ладоши.
***
Пегонькая тощая лошадь уныло тащила пустую телегу. Рядом с ней, держа поводья — зачем, неужели она могла куда-то убежать по снегу, да еще и с телегой? — шел мальчишка. Огромная шапка, из-под который было не видать лица, гигантские даже для взрослого рукавицы, овчинный полушубок, в котором малыш утонул полностью — но по движениям, по шагам, по какому-то внутреннему ощущению было понятно, что это не карлик, а просто ребенок. Малютка.
— Привет! — призвав на помощь все свое обаяние, постаралась улыбнуться Алиса.
Обмороженные губы, не выдержав натяжения, лопнули, резанув болью.
— Привет, — повторила она, делая вид, что ничего не произошло.
— Ступай мимо, — буркнул мальчишка из-под шапки.
В любой другой раз Алиса оскорбленно отчитала бы маленького нахала — но только не сейчас.
— Мальчик, — настолько елейно, насколько позволяли замерзшие губы, произнесла она, поспешая за ним. — Мальчик, я с тобой пройду до… до куда-нибудь, хорошо?
— Куда-нибудь, — скорее эхом повторил, чем спросил тот.
— Куда-нибудь, куда-нибудь, — закивала она. — До деревни… или дома… или твоих родителей. А где они?
— Отец, слышишь, рубит, — сказал мальчик, мотнув головой в сторону леса.
Алиса прислушалась. Из рощицы действительно доносился звук топора — едва различимый, она бы, скорее, приняла его за стук дятла. Неудивительно, что она не расслышала его раньше.
— А ты отвозишь дрова, да? — догадалась она.
Мальчик ничего не ответил.
— Я пойду с тобой. Дам деньги, много денег… — она автоматически захлопала по карманам. Денег, разумеется, не было — максимум, завалявшаяся мелочь. — Потом, когда придем.
Мальчик даже не повернул в ее сторону головы. Ну хотя бы не прогнал… так что можно считать, что разрешил идти с ним. А если бы и не разрешил — кто бы мог запретить ей следовать позади? Она, даже замерзшая и ослабевшая, все-таки могла бы справиться с малышом. Сколько там ему — пять, шесть, семь? Оттолкнуть от себя, повалить на снег… он же и так маленький — а ведь на нем еще полушубок, шапка, варежки. Полушубок, шапка, варежки… Не по размеру, не детские — в лучшем случае, подростковые… А у Алисы тридцать шестой — тридцать восьмой размер… В мозгу начала вяло бродить, как подходившее пиво, нехорошая мысль. Устыдившись ее и мотнув головой, чтобы отогнать, Алиса равнодушно спросила:
— А как тебя зовут?
— Влас, — в тон ей ответил мальчик.
— А сколько тебе лет?
— Шестой миновал.
Влас-Влас, в жопе квас...
— Ну, мертвая! — вдруг неожиданно густым басом заорал мальчик и дернул поводья.
Алиса вздрогнула — настолько этот голос не вязался с малюткой, который еле-еле доходил ей до пояса. «Ёртвая, ёртваа, тваа, ааааа!» — откликнулось в лесу.
Лошадь захрипела и прибавила шагу. Алиса уже не поспевала за телегой и возницей — казалось, что тем совершенно не мешает глубокий и вязкий снег. Хотя проваливались они в него гораздо сильнее, чем она.
Гораздо сильнее…
Алиса вдруг замерла, тупо уставившись в следы перед собой. Вмятины от телеги были обычными — ну, во всяком случае, казались обычными для Алисы, которая вообще видела телегу вблизи чуть ли не первый раз в жизни. Но вот следы мальчика и лошади… Алиса не видела у них дна. Они уходили куда-то глубоко в снег — но даже заглянув в них, можно было разглядеть лишь сплошную черноту, словно это были колодцы в чрево земли.
Алиса робко протянула ногу и ступила в след мальчика. Лодыжку обожгло огнем — или, наоборот, невозможным, невероятным холодом — и в следующую же секунду нога ухнула вниз, как в кротовью нору. Алиса закричала от боли в потянутой мышце — испугаться она даже не успела.
Мальчик оглянулся и зашипел — словно на раскаленную сковородку плеснули масло.
Алиса, скребя руками по снегу, подволакивая ногу, с трудом вылезла из ямы. С опаской заглянула туда — внизу клокотало и бурлило что-то густое и черное, и это была вовсе не земля.
Мальчик снова отвернулся и зашагал вперед.
Алиса растерянно оглянулась. Что же делать? Бежать от этой странной и жуткой парочки подальше? Но куда? Обратно в холод и одиночества пустого поля? Где ее ждет верная гибель? Или все-таки… все-таки ей все это лишь кажется? Может быть, это галлюцинации уставшего и замерзшего мозга?
Она догнала мальчика, осторожно протянула руку и тронула его за плечо.
— Влас, — робко позвала она. — Влас… мы скоро придем?
Малютка ничего не ответил — даже никак не отреагировал на ее прикосновение.
— Вла-а-ас, — позвала Алиса. — Вла-а-с…
Она схватила его за плечо и потянула на себя.
С таким же успехом она могла попытался остановить грузовик. Влас даже не заметил, что его пытались развернуть — уверенно шагнул вперед. А вот Алиса не удержалась на ногах, зашаталась и, падая, в попытке удержаться, схватилась за мех его шапки.
Та соскользнула, и Алиса со всего размаха упала лицом в снег, продолжая цепляться за шапку. Колючие льдинки ободрали кожу щек, забились в нос, искололи веки. Алиса вытерла лицо рукой, а потом и шапкой. Еще раз, еще — жесткий мех драл, как мочалка, но это шанс разогреть кожу. Еще раз, еще…
В нос ударила удушливая сладковатая волна. Так пахнет тухлятина — хорошо выдержанная, надолго забытая в холодильнике тухлятина, которую опрометчиво разморозили. Алиса с отвращением отшвырнула шапку прочь, вскочила на ноги и взглянула на мальчика, ожидая увидеть грязного, с засаленными волосами неряху.
Но увидев то, что до тех пор скрывалось под шапкой, Алиса заорала.
И орала, пока не сорвала голос.
***
Мертвая лошадь скалит синеватые зубы и косится на нее. Шапка и варежки, снятые с мертвеца, не греют, а наоборот, холодят. Этот холод пробирает до костей и вымораживает изнутри. Алисе кажется, что ее внутренности превратились в деревянные — вроде муляжей в школьном пособии по анатомии. Она резко выдыхает — и еле-еле может разглядеть призрачное облачко пара изо рта. А может быть, ей оно просто кажется.
Влас шагает впереди, его следы проминают снег до земли — еще глубже, еще, до самого ада, где клокочут и бурлят проклятые души.
Алиса плетется за ними, зная — теперь она никуда не сможет уйти. Они не отпустят ее.
Она уже бежала, бежала, спотыкаясь, куда глаза глядят — но стоило ей моргнуть, как она снова видела перед собой малютку и его лошадь. Разворачивалась и бежала обратно — но снова перед ней шли они. Малютка и лошадь.
Они идут туда, откуда раздается топор дровосека.
Алиса уже видит его — огромное существо, выше любого человека, выше деревьев и домов, достигающего неба, дотягивающегося до звезд.
Хозяин Леса.
Отец Зимы.
Его руки черны, его глаза впали, в его дыхании — вой ветра, в биении сердца — звук ломающихся льдин. Он рубит лес — и в каждом ударе его топора чья-то смерть, чей-то вопль на морозе, чей-то последний выдох. Он рубит и рубит — а ночью, по одной на его удар, начнут падать звезды.
Он вечен, как наступающая ночь, бесконечен, как смерть, и неумолим, как зима. Он и есть — они.
И единственная мысль пока еще бьется в затухающем сознании Алисы.
Малютка же сказал: «Ступай себе мимо»…
С одной стороны обижается, что его кровиночку не желают съедать, а с другой - беспокоится о здоровье и внешнем виде гувернера. Или он опасался, что дракон в дополнение к оплате непосильного труда потребует материальную компенсацию за причинение непоправимого вреда здоровью? Или хотел заранее избавить себя от неоправданных претензий, узнав, по каким признакам и где можно найти седину дракона? 
