Этой осенью цена на мясо повысится.

«Этой осенью цена на мясо повысится…» - отчетливо произнес в ее голове голос перед самым пробуждением. Скорее всего, именно из-за него она и проснулась – на полчаса раньше, чем это было нужно. И долго еще лежала в полумраке комнаты, пытаясь понять, что же означала эта странная фраза. Сама по себе фраза не имела для нее особого смысла – ее жалованье замредактора крупного глянцевого журнала если и позволяло беспокоиться ценами, то во всяком случае не на мясо. Но этот голос, его уверенность в том, что он говорил и то, что он говорил это именно ей – вот что напугало ее в то хмурое весеннее только-только начавшее зарождаться утро.
Днем она уже забыла про этот сон. А еще через месяц произошло то, что заставило ее забыть еще о многих незначительных мелочах.

Сначала ей показалось, что она проспала. Слишком тихо было за окном. Не слышно было привычного шума машин, звука работающего лифта, голосов детей, которые по утрам шли под ее окнами в школу. Только свистела какая-то птица, да шелестела листва деревьев. Странная пасторальная тишина для двора в самом центре города. Странная – пустая и мертвая.

Да, наверное, они все таки все умерли. Но она никак не могла назвать трупами то, что попадалось ей на пути – кучки, в которых были свалены предметы одежды, часы, ключи, а кое-где вставные зуб или колечки пирсинга. И все это было присыпано тонким слоем светло-седого пепла. Словно какая-то неумолимая сила вырвала всех людей из этого мира, оставив их бренное имущество здесь.
Она смутно припоминала, что что-то подобное где-то читала, кажется, у Кинга, в каком-то романе о людях, заблудившихся во времени. Но то была книга – а перед ней сейчас была реальность.
Точнее, реальностью была она.
Единственной реальностью в этом теперь ставшем призрачном мире.

Город был пуст.
Она почувствала это практически сразу, когда увидела пустые улицы, усеянные холмиками смятой одежды, словно гигантские кроты трудились всю ночь.
Но ей до последнего момента не хотелось верить в то, что Это произошло. Она обошла соседние дворы, вышла на опустевший проспект, зашла в несколько подъездов и постучала в квартиры.
Не было никого.
Она даже бросила камни в пару окон и несколько стекол разбила.
Но никто не подошел к окну, никто не окрикнул ее.
Город был пуст.

Она не стала биться в истерике, рвать на себе волосы или щипать себе до изнеможения руки, чтобы убедиться, что Это произошло. Нет. Она была умной, или, во всяком случае, достаточно начитанной (разнообразной фантастикой) женщиной, чтобы без истерик понять и принять Это.
Правда, она еще надеялась на то, что кто-то таким же странным образом как и она, выжил и тоже бродит в этом пустынном и мертвом городе. Но она и боялась этого таинственного выжившего. Что может быть у него на уме? А может, он тронулся? Что принесет ей это встреча, если она, конечно, вдруг состоится? Поэтому она сразу отказалась от идеи уходить далеко от дома на поиски выживших. Мой дом – моя крепость, и это выражение как никогда было актуально именно сейчас.
Поэтому она поступила проще и осторожнее. Найдя старую, каким-то чудом завалявшеюся с переезда аудиокассету, она разобрала ее, отрезала, склеила скотчем и поставила на место маленький кусочек пленки – как раз такой, чтобы можно было записать на него одну-единственную фразу: «Остался ли кто, как и я, живой?». А потом вставить эту кассету в магнитофон, незаметно выставить колонки на улицу и включить на полную громкость.

Через неделю, проведенную под аккомпанимент этого надрывного вопроса, повторяющегося каждые 15 минут, она поняла, что никого больше нет. Поэтому выключила магнитофон и выкинула кассету.

Кстати, электричество почему-то еще работало. И даже в Интернете можно было еще что-то поискать, посмотреть, скачать. Этим она и занималась первые несколько недель – тупо сидела в Сети. Потому что было страшно подумать о будущем.
Правда, она и там пыталась поискать выживших – перебирала всевозможные форумы и сайты, в надежде обнаружить хоть кого-то. Тщетно. Сеть молчала. Она даже слепила какое-то подобие сайта на бесплатном хостинге, где написала о себе, дала свой электронный адрес (она все еще боялась рассекретить свое реальное местонахождение, пока не узнает о возможных выживших, что они не причинят ей вреда). Никто не отозвался.
Потом у нее начались другие заботы и она забросила Интернет.

Прежде всего нужно было позаботиться о еде.
Витрину супермаркета достаточно легко было разбить урной, и еще легче было вынести оттуда продукты, не подвергаясь угрызениям совести. Но вот где их хранить? Конечно, можно было бы оставить их в магазине и периодически наведываться туда – но что если туда как-нибудь наведаются и другие выжившие? Что, если она однажды придет и продуктов в магазине больше не будет?
Она поступила иначе.
Прошла весь свой подъезд и обнаружила у четырех квартир кучки одежды, перемешанной с прахом. Найти в этих останках ключи от квартир не составило труда. Как не составило труда и угрызений совести выкинуть оттуда все ненужные ей вещи.
Так у нее появились Мясная, Молочная, Овощная и Хлебная квартиры. Она хранила в них продукты – так много, сколько смогла унести из супермаркета и разместить в квартирах. Ей даже удалось, правда не сразу, а в течение месяца, притолкать из магазина еще несколько портативных морозильных камер. Она периодически проверяла свои квартиры и обновляла запасы.

Это только у Мэтсона да у подобных ему писателей последним человеком на Земле оказывался мужчина – воин-добытчик, одинаково лихо управлявшийся и с револьвером и с автомобилем и с пробиркой для химических опытов. Она ничего этого не умела. Револьверы видела только в кино, пробирки – много лет назад на уроках химии в школе, а в автомобилях ездила только на пассажирском сиденье. Справедливости ради надо отметить, что где-то через месяц после того, как случилось Это, она все-таки рискнула попробовать управлять автомобилем. Подобрала в горсточке уже полуразвеенного праха на стоянке ключ, нашла автомобиль, к которому подходил этот ключ – и через пару минут врезалась в соседний «Форд». Еще несколько попыток не увенчались успехом и стоили ей рассеченной брови и ушибленного локтя. Медицинскими навыками она тоже не обладала, поэтому решила во избежание более тяжелых и непоправимых травм больше не экспериментировать. Итог был неутешительным – она заперта в своем городе. Более того, заперта в пространстве, ограниченном несколькими часами пешей ходьбы – она так и не решилась еще не ночевать дома.

И то, что последний человек будет дико тосковать по человеческому обществу, было глупостью. Во всяком случае, пока и для нее. К ее услугам были книжные магазины, видеопрокаты и магазины аудиодисков, а в кинотеатре по соседству киномеханик превратился в прах прямо на пороге своей каморки. Так что она могла проигрывать фильмы даже на их аппаратуре. Не было ощущения безнадеги и одиночества. Было лишь ощущение чуть подзатянувшегося отпуска. Она не давала себе возможность проснуться от этого сна-побега, понять, что это не она убежала от человечества, а человество ушло куда-то, по какой-то глупой ошибке потеряв ее по дороге.

Несколько раз она даже что-то писала. Вернее, графоманила. Если бы ей в той, ушедшей жизни, попались бы эти опусы на рецензию, она бы безжалостно измочалила их едкими замечаниями и забраковала бы как литературный неликвид. Но сейчас она была в бессрочном отпуске, так что меньше всего ее волновало качество этих опусов. Это была пара повестушек в стиле дамского фэнтези, одна попытка неуклюжего подражания суровой научной фантастике «космоопер», да с десяток вычурных притч. Ей понравилось создавать вымышленный мир и долго, со вкусом, барахтаться в нем, делая его более реальным, чем тот, ущербный, что теперь окружал ее.
Может быть, психологи сказали бы, что это типичный пример эскапизма. Но психологов больше не было, а она особо и не задумывалась, как это назвать. Главное, что ей было так комфортно. И ничего больше не имело значения.

Но однажды ее комфорт был поколеблен. И даже практически разрушен.
Закончилось мясо.
Вернее, истек срок его годности. В холодильнике супермаркетов еще висели стройными рядами свиные и говяжьи туши, но от них уже исходил неуловимый сладковатый запах. Запах смерти того, что уже было мертво.
Консервы, правда были в изобилии, но они могли храниться еще лет десять, и она не хотела так быстро израсходовать их запас. Она еще месяц питалась овощами, зеленью, даже растворимыми супами, но ее организм настойчиво требовал мяса.
Поэтому ей пришлось перебороть свой страх уйти далеко от дома и рискнуть совершить долгое путешествие.

Строго говоря, если бы у нее была машина, то она бы преодолела этот путь за пару часов. Но машины у нее не было – только велосипед с привязанной к багажнику корзиной. Поэтому путешествие грозило занянуться заполночь.
Но это того стоило. На окраине города совсем недавно было построен новый гипермаркет, и она надеялась, что его холодильные камеры были лучше, чем в магазине по соседству.

Она приехала в этот гипермаркет даже раньше, чем рассчитывала – так ее гнало нежелание оставаться ночью вдали от дома. Но это было единственное, что обрадовало ее. Все остальное было плохо. Мясо и здесь сгнило, более того, наверное, вскоре после того, как случилось Это, одна из труб коммуникаций прорвалась и теперь все продукты были покрыты коркой чего-то дурно пахнущего.

Она чуть слышно – сказывалась еще привычка к хорошему тону – выругалась и направилась к выходу.
И тут на нее прыгнул он.

Скорее всего, это была помесь сенбернара с какой-то крупной беспородной шавкой, а может это был и чистокровный пес, только исхудалый и грязный, со свалявшейся шерстью. Но в нем было достаточно сил, чтобы свалить ее с ног, и ощерившись голодным оскалом, потянуться к ее горлу.
Она завопила – но кто слышал этот крик в пустом городе?
А потом она нащупала что-то у себя за спиной и, откинувшись назад, в тщетной попытке спасти лицо и горло от собаки, выставило вперед, словно прося пса съесть это, а не ее.

Острие лыжной палки вошло собаке в пасть и с дробным хрустом вышло из затылка. Пес еще пару раз утробно всхрапнул и рухнул на нее, заливая ее кровью и слюной.

Связав бельевой веревкой несколько скейтбордов, она перевалила на эту импровизированную повозку тушу, слишком громоздкую для корзины велосипеда и отвезла ее в Мясную Квартиру. Она не имела опыта свежевания мяса и разделки туш, но сейчас было самое время научиться.
Когда все было кончено и куски мяса (правда кое-где на них виднелась плохо снятая кожа) были аккуратно уложены в морозилку, она долго-долго мыла окровавленные руки в раковине, кидая все более и более задумчивый взгляд на искромсанные потроха, сваленные в кучу на поэлитиленовую скатерть.
Их тоже надо положить в холодильник.
Да.
Тоже.
Ненадолго.
Потом надо будет поискать капкан.
Где-то в городе, на расстоянии нескольких часов должны быть капканы.
А если нет, то она что-нибудь придумает.
Например, подпереть палкой перевернутый бак, привязать к палке веревку и протянуть веревку к ней в окно.
Но главное, надо будет набрать побольше лыжных палок.
И наточить их.
Да, наточить.
Потроха и лыжные палки.
И у нее будет мясо.
Этой осенью цена на мясо повысится.
Для обеих сторон.

Красный, белый, голубой…

     Это, видимо, была какая-то странная и неизвестная оптическая иллюзия. Может, все дело было в мутноватой туманной взвеси, которая парила в воздухе тягучей на ощупь и почему-то солоноватой на вкус портьерой. Может - в тяжелых, темных и чем-то недовольных тучах, которые нависали так низко, что казалось - еще чуть-чуть и они наткнутся на шпиль городской ратуши, обмотаются вокруг него и начнут наслаиваться друг на друга серым склизким тортом "Наполеон". Может быть - в солнце, которое светило очень неохотно и уныло, словно отбывало какую-то повинность, или же жители этого города давным-давно заняли у него денег и не стремятся отдавать. А может - еще в чем-то, что он не знал, или же о чем даже и не подозревал.
     Причины могли быть разными - объяснимыми с точки зрения физики, метеорологии, или еще чего-то там - но результат был прост и впечатляющ.
     В городе не было цветов.
     Нет, не тех цветов, что в изобилии прорастают на клумбах под окнами милых старушек в седых буклях, в выхолощенных городских парках или же в буйных и сумасшедших садах дачников-лентяев. Не роз, маргариток, гладиолусов, настурций, астр, пионов, хризантем и прочих, и прочих, и прочих. Они-то как раз были. На клумбах – небрежно и безалаберно. В цветочных ящиках – благодарно рукам хозяйки. В вазонах – пафосно и горделиво. Просто на газоне - хаотично, как когда-то рассыпались их семена.
     Эти цветы как раз были.
     Только вот заметить их в первого раза было практически невозможно. Впрочем, и со второго тоже. Да и с третьего - только если приглядеться.
     А все из-за того, что в городе не было других цветов.
     Красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового - их оттенков, переходов, нюансов, сочетаний. Их просто не было.
     В общем-то, не было так же и черного с белым.
     Только разные оттенки серого.
     Темно-серый с прожилками теней и трещин - стены домов.
Темно, очень темно-серый, с потеками грязи и воды - мостовая.
     Банально, но все-таки свинцово-серое – небо над головой в прорехе крыш.
     Больше цветов не было.
     Хотя нет… нет, нет, нет. Были. Он сам был цветом. Пусть даже неярким, неброским - в дорогу обычно же надеваешь что попроще - но все-таки цветом. Голубые, протертые и наспех заплатанные вчера на колене джинсы. Такая же грязно-голубая старая, но все-таки самая любимая куртка. И белая футболка, правда, сейчас, при такой погоде почти что коричневая.
     А вот вокруг все было серым.

     Есть еще один вариант - он предположил его навскидку, потому что сам совершенно не разбирался в этой области. Наверное, какие-то микроорганизмы…может мох, может плесень, может еще что-то…наверное это все в изобилии размножилось в благоприятном сыром климате и это…ну там как это.. проникло во все поры и тому подобное… А может это просто оптическая иллюзия. Черт знает, в общем.
     Надо сказать, что его больше волновал - точнее беспокоил, или озадачивал, это все-таки немного иные оттенки и нюансы чувств - тот момент, что в городе никого не было. Во всяком случае, за те полчаса, что он бродил по узким и унылым улочкам, напоминавших каменную кишку великана - ему никто не встретился. Никто не сидел на лавочках на площади, никто не курил, высунувшись в окно, никто не выгуливался посредством авторитарных мопсов - никто. Он не обнаружил никого в газетном киоске - равно как и за прилавком в булочной, на полицейском посту, перед кассой маленького кинотеатра. Он бы мог сказать, что город вымер - но моросил мелкий дождь, цветы покачивали стебельками, шли часы на башне - и казалось, что жизнь все-таки есть.
     Вот только где?
     Он уже сталкивался с подобным, когда на две недели рождественских и новогодних праздников застрял в малюсеньком городке в Швейцарии. Вот там тоже было примерно так же. На пару дней город вымер - и только шел снег, ветер колыхал развешанные по балконам тушки игрушечных Санта-Клаусов, и да, да, да - точно так же монотонно шли часы на башне. Нет, надо быть справедливым - тогда люди ему все-таки попадались. Но этот городок, в котором он очутился сейчас - еще более маленький, еще более затерянный на карте - затерянный настолько, что на его дорожном путеводителе даже и не был обозначен - так почему бы его жителям в честь какого-нибудь праздника не собраться всем вместе и не разъехаться по более веселым и оживленным местам?
     Да, скорее всего, все жители на каком-то празднике. Странно, конечно, что абсолютно все покинули городок… но почему бы и нет? Если тут от силы тысяча жителей… а может и всего несколько сотен… Маленькие городки быстро вымирают. Они усиленно цепляются за свое прошлое, за свой статус города, переживают все окружающие их деревни и села - но рано или поздно тоже вымирают. Молодежь переселяется в более крупные города, а старики - в мир иной. Город, как и живое существо может стареть и умирать, терять силы и истощаться…

     Итак.
     Было сыро - но терпимо.
     Было уныло - но нормально.
     Было голодно - и это напрягало.
     Надо сказать, что он еще утром достаточно нерасчетливо прикончил последний сэндвич и рассчитывал затариться в ближайшем городке. Собственно - вот городок и есть. А вот затариться как раз не у кого.
     Он попытался еще раз проверить наличие людей - и долго-долго стучал в открытую дверь булочной. Потом так же долго стучал по прилавку. И признаться, даже пару раз пнул его ногой. Никого не было.
     Вообще-то, это очень нерасчетливо и опасно - оставлять магазин вот так открытым. Может быть, конечно, денег в кассе и нет - зато вот хлеба было в избытке.
     Кстати да - и он понял это только сейчас - кажется, в городке кроме цветов отсутствуют еще и запахи. Потому что хлеб выглядел весьма свежим - даже через прилавок ему было видно, как заманчиво треснула пусть даже серая, но такая завлекательная корочка - но он совершенно не пах. Да, значит все дело в погоде, климате и прочих вещах… а может у него просто начался насморк. Он шмыгнул носом. Да, похоже на то.
     Однако надо было что-то решать с хлебом. Ждать хозяина он мог хоть до морковкиного заговенья - а есть хотелось сейчас. И кроме того, неизвестно когда вообще может вернуться хозяин. Моральные установки у него были довольно высокие - чем он втайне гордился - так что просто так взять и банально украсть булку ему не позволяли совесть, воспитание и тайный страх, что хозяин может все-таки вернуться аккурат в тот самый момент, когда он будет самозабвенно тырить продукт.
     Поэтому он решил поступить по совести - заплатить. Проблемой было то, что он нигде не видел ценников - и это его окончательно убедило в том, что городок весьма мелкий, и жителей там раз-два и обчелся - всяко они просто знают наизусть все цены на продукты. Ну или, в крайнем случае, продавцу не составляет особого труда самому помнить их и называть покупателям. Другой вопрос, что он-то их не знал. Поэтому просто оставил на прилавке столько, сколько стоил хлеб в окрестностях, когда он покупал его в последний раз.
     Такую же манипуляцию он провел и в мясной лавке, и в маленьком винном погребке - чего мелочиться-то? Но советь его была чиста - за все он заплатил.
     Сытость и полный рюкзак продуктов делает жизнь веселее, а окружающий мир - ярче. Во всяком случае, ему стало казаться, что все вокруг уже и не такое серо-серо унылое. Кажется, на клумбах было что-то серо-зеленоватое, некоторые крыши - серо-красноватые, а циферблат больших часов отливал серовато-желтым.
     В общем, жизнь налаживалась, и явным симптомом этого было проснувшееся любопытство.
     Собственно, а почему бы и нет?
     В кои-то веки можно вдоволь прогуляться по улочкам абсолютно пустого городка – не сопровождаемый вежливыми приветствиями абсолютно чужих людей, предупреждающим гавканьем их собак, и любопытными взглядами их детей. Побродить просто так – вперед, назад, по кругу, пересечь десяток раз одну и ту же маленькую площадь, выйти в который раз к одному и тому же покосившемуся крыльцу… Кстати да… он никак не мог понять схему улиц в этом городке… кажется их так мало – в тот же момент он никак не мог просчитать логику их расположения. Вот, вот, да – повернешь за этот угол – и там должен быть проулок… хлоп! – а там глухая каменная стена старого дома с заколоченными окнами. Или же вот – еще десяток шагов – и тебе откроется выход на площадь с маленьким фонтанчиком… раз! – а там переулок, который ты, кажется, миновал пару минут назад. Черт.. как же тут ориентируются сами жители?
     Ага! А вот здесь он еще не был.
     Вот эту площадь он еще не видел. Абсолютно точно не видел. Иначе бы запомнил эту облупленную статую в центре.
     И конечно, эту карусель.
     Карусель, красочно-серая, или же серовато-красочная, зазывно крутилась. Какое расточительство. Зачем тратить электричество в то время, как в городе никого нет?
     Но…
     Собственно, а почему бы и нет?
     Он вскарабкался на карусель - та крутилась достаточно медленно, и с этой задачей справился бы любой подросток – и долго и придирчиво выбирал себе скакуна, остановившись на ехидном верблюде. Под аккомпанемент скрипучего механизма прокатился круг, потом еще один… Нет, чего-то явно не хватает.. Глаз зацепил яркий – яркий? да-да-да, именно яркий, неожиданно яркий среди всего этого серо-приглушенного – фургончик.
     Собственно, а почему бы и нет?
     Разумеется, мороженщика в нем не было.
     Конечно, он расплатился так же, как и везде.
     И долго, долго, долго катался на карусели, обгладывая такой вкусное – и так нежно пахнущее сливками – эскимо.
     Потом закружилась голова, заболели затекшие от неудобной позы ноги – да и мороженое он уже доел.
     Поэтому он слез с карусели и пошел искать урну, чтобы выкинуть обертку.
     Странно, но вокруг карусели ничего подобного не было. Нелогично. Где карусель – там и дети. Где дети – там мусор. Глупо как-то, да.
     Собственно, а почему бы и нет?
     Он смял обертку и лихо запулил ее в глаз статуи.
     Оп-па!
     Попал!

     Статуя вздрогнула, моргнула и стала потирать рукой глаз.
     Он отшатнулся – и чуть не упал, наткнувшись спиной на что-то…живое?
     И тихо-тихо, как шепот капризного ребенка донеслось из каждой трещины в стене, каждой выбоине в камнях мостовой, с каждой черепицы крыш:
     - Красный, белый, голубой - не хотим играть с тобой….
     И ослепительно голубым вспыхнуло небо.
     И режуще-белым ударили облака.
     "А что же будет красным?" - успел подумать он.
     Успел подумать, прежде чем, плеснув горяче-красным, вокруг него сжались стены.

********
     Городок сложился в маленький кубик, который упал под куст ежевики, чуть не отдавив лапку суслику, который вальяжно раскинулся на солнцепеке в этот замечательный летний день.
     Суслик отшатнулся было - но потом подошел поближе и обнюхал кубик. Пахло дождем, мокрым камнем и чем-то соленым. Суслик сел на жирный задок, потер усики, подумал пару минут - и пошел прочь, по своим суслячим и очень-очень важным делам.
     А городок стал ждать.
     Когда.
     Придет.
     Тот.
     С.
     Кем.
     Можно.
     Поиграть.

правильно
автор - зверек спонтанный, мало ли, его снова может унести  :sp:
серьезно

Я не специально, так случайно выходит, спонтанно. 

Это первый и последний раз, когда я пыталась описать свои действия в подобном случае, так сказать - проекция своих возможностей на гипотетическую ситуацию.  ny_sm
Обычно меня в текстах нет. Наверное. Не знаю.

Никогда! Никогда я не буду вегетарианцем! Я без мяса не могу. ^-)

Ну и кроме того - иногда истории имеют две стороны. Ту, что нам показали - и та, что и была на самом деле.
Ну и да, когда нужны герои - их делают из тех, кто под рукой. Или под ногой.

Он мне дался тяжело.
В том смысле, что мне вообще ничего не хотелось писать, а я уже пообещала участие в конкурсе. И до окончания приема оставалось около часа.
Пришлось себя на пинках поднять и написать - уложилась в 25 минут. 

На самом деле ничего это нет. Я абсолютно нулевой психолог. Просто в тот момент я становлюсь этим персонажем - или он становится мной. И все, что он делает - делает он. 

спасибо  :wub:

я просто не помню, какие там были. Их же у меня за 60 зашкаливает   

Отредактировано Елена (Фамильное Привидение) (2010-07-29 17:16:52)

Спасибо  :give:

Я случайно увидела этот кубик.
Сначала это был просто город без цветов - а потом я вдруг увидела, как он схлопнулся. И сказал - "Хочу играть дальше".  :shok:

Как Иван Иванович и Адольф Леопольдович йогурт кушали

     Пришел как-то Иван Иванович к Адольфу Леопольдовичу в гости. Йогурту покушать. Клубничного. Со свежими ягодками - да ложечкой серебряной. Адольф Леопольдович любил кушать серебряными ложечками - говорил, что бактерии да микробы от серебра мрут. Намекал, стало быть, что йогурт тот не только с ягодками свеженькими, но и микробчиками свежепредставившимися. Но Иван Иванович не брезглив был. Кушал йогурт с удовольствием. Да еще если молочком парным - прям из-под коровы Матильды - запивать, да хлебушком мягким с корочкой хрустящей, закусывать - то прямо пища богов, да и только.
     Вот и пришел Иван Иванович к Адольфу Лепольдовичу йогурта покушать. Птички поют, цветочки пахнут, облачка по небу плывут - благодать! Хлебушек хрустит, молочко булькает, йогурт чвамчвамкает - лепота!
     Так по мисочке и укушали.
     И говорит тут Адольф Леопольдович:
     - А не съесть ли, нам, многоуважаемый Иван Иванович, еще по мисочке йОгурта?
     - Уважьте, достопочтенный Адольф Леопольдович, - ответствовал Иван Иванович. - Однако ж вы ошибаетесь, ибо говорить надобно йогУрт.
     - Да как же так? - изумился Адольф Леопольдович. - Это вы ошибаетесь, добрейший Иван Иванович. Ибо йОгурт - вот как все словари глаголят.
     - Отнюдь, - сокрушенно покачал головой Иван Иванович. - Вас ввели в заблуждение, милейший Адольф Леопольдович. Новейший закон вышел - токмо йогУрт говорить.
     - Да глупости все это! - всплеснул руками Адольф Леопольдович. - Незыблемы правила эти есть.
     - Увы и ах, - вздохнул Иван Иванович. - И снова ошибочное мнение. Язык есть творение человеческое - живое и меняющееся.
     - Немыслимо это, - стукнул серебряной ложечкой по столу Адольф Леопольдович. - Так скоро и говорить будут "звОнит", или, прости Господи - "ложить"!
     - Увы, увы, - постучал кулаком по столу Иван Иванович, - На все воля Министерства Образования.
     - Глупости все это! - кинул миску в корову Матильду Адольф Леопольдович. - Я буду говорить йОгурт, как Ожегов говорил и нам велел.
     - Так вы законов не соблюдаете? - схватил Иван Иванович Адольфа Леопольдовича за горло.
     - Приличные люди законов не соблюдают! - укусил Адольф Леопольдович Ивана Ивановича за ухо.
     - Это кто ж тут приличный человек! – ударил Иван Иванович Адольфа Леопольдовича стулом по голове.
     - Да уж никак не вы! – ткнул Адольф Леопольдович Ивана Ивановича брандспойтом в живот.
     - Да уж и не тот, кто не знает, как правильно произносить «йогУрт»! – направил Иван Иванович на Адольфа Леопольдовича танк с пятнышками.
     - Ну уж и никак не тот, кто за всяческим модными веяниями гонится, в обход настоящим традициям! – забросал Адольф Леопольдович танк Ивана Ивановича разрывными бомбами с бреющего полета.
     - Ах вы! – всплыл Иван Иванович у берегов на атомной подлодке.
     - Сами вы! – пролетел Адольф Леопольдович на дирижабле на атомной тяге.
     - ЙОгУрт! - вскрикнули одновременно Адольф Леопольдович Кузнецов и Иван Иванович Шмидт.
     И нажали на кнопочки.
     Маленькие такие.
     Красненькие.

     А потом был бамц.
     И бумс.
     И бухахрякс.
     И птыыыыждыщбыждр.
     И чпок.

     И не стало больше Адольфа Леопольдовича.
     Да и Ивана Ивановича тоже.
     И планеты Земля больше не осталось.

     И йогурта тоже не стало.
     Вот его было жаль.