на этой неделе на одном из форумов был очередной конкурс рассказа на заданную тему
тема "Джентльмен должен..."
мой рассказ
В тумане
Скорее всего, он умер.
Во всяком случае, это было наиболее простое и логичное объяснение тому, что произошло. Точнее нет, тому, что происходило.
Объяснение же тому, что произошло, было еще более просто и логично – он дурак. Потому что только дурак, заткнув уши капельками от плеера и схватив подмышку переносной мольбертик, рванет через дорогу к группе знакомых. Никуда бы те не делись – их уже на подходе было слышно за сотню метров – так же по шуму и нашел бы их потом.
Ну а в этом случае «потом» для него был визг тормозов, что-то большое и темное, что он успел заметить краем глаза, и сильный удар в плечо.
Ну и все.
Да, вероятнее всего, он умер.
Потому что это было не похоже ни на улицу, на которой он только что был, ни на больницу, в которой мог быть сейчас, ни на его дом, в котором.. да, в котором он как-то давненько не появлялся.
Скорее это было похоже на густой туман, который спускается зябким утром с холмов и зависает над озером. Правда, обычно туманы белые, как кефир или жирное молоко – этот же был густо-серым.
Когда он открыл глаза, туман нависал сразу над ним – в первый момент он даже подумал, что это какое-то давно не стираное одеяло – но стоило ему сесть, как туман отхлынул от него, очистил вокруг него пятачок радиусом в пару метров и затаился.
Он осмотрелся по сторонам.
Туман надежно скрывал все стороны.
Он опустил взгляд вниз.
Так.
Он был голым.
Загадочно.
Он бы мог понять, если бы какие-то бомжи стянули с него куртку, рубашку, брюки и ботинки – но зачем им забирать трусы и носки? Если же вместо бомжей эту манипуляцию проделали санитары – то те бы выдали ему хотя бы халатик, или как там называется этот больничный фиговый листок на все тело?
Он посмотрел ниже. Нет, совсем-совсем ниже.
Хм.
Внизу тоже был туман.
Ассоциация с одеялом усилилась. На секунду ему в голову взбрела идиотская мысль, картинка из старого фильма ужасов – хотя какие там были ужасы, так.. название одно.. – что он вдруг невероятно уменьшился, стал размером в крупинку, с гречишное зерно, и это зернышко невозвратимо затерялось в плотных складках ткани, и его никто никогда больше не найдет – лишь через много-много лет иссохший трупик случайно вытряхнут на ветру. Но он тут же отогнал эту мысль – что за ерунда. Он не зернышко, туман – не ткань, а трупик – не дождетесь.
Он решительно встал.
Серый туман колыхнулся и отодвинулся. Туман под ногами не шевелился.
Он задумчиво пошевелил пальцами на ногах. Нельзя сказать, чтобы было холодно – но нельзя сказать, чтобы было и жарко. Так было.. никак… Да и под ним было так… нельзя сказать, чтобы было мягко – но нельзя сказать, чтобы было и твердо. Так было.. никак.
Он задумался еще сильнее. Вообще-то бы хорошо, чтобы он стоял на чем-то определенном, а не на этом.. сером облаке… На траве, например… на зеленой, мягкой – и одновременно упругой – траве… ну или хотя бы на камне… на теплой, чуть болезненно – но приятно болезненно – жесткой гальке.
Ступни пронзило странно знакомое чувство – и тут же погладило теплом. Он опустил глаза.
Галька.
Черт возьми, галька.
Он стоял на гальке. Точь-в-точь такой, какая была на побережье, где он отдыхал в том году. Но… откуда? Откуда? Или же… или же она тут и была, и это просто туман под ногами рассеялся, и он наконец разглядел, что скрывалось под ним… Но это глупо… да, туман скрадывает очертания – но никак не ощущения. Даже в самом густом тумане ты на ощупь понимаешь, что дерево – это дерево, камень – это камень, а собака – это не только мохнатая спина, но и твердый вертлявый хвост, и холодный мокрый нос, и вездесущий шершавый язык. Он бы все равно сразу, босыми ступнями, ощутил бы, что стоит на камне. Если бы.. если бы камень там был с самого начала…
Он почесал ногу об ногу. Камень – это, конечно, хорошо. Но это еще и жестко. Особенно если на нем стоять. И стоять долго. А вот идти пока как-то было боязно. Туман окружил его широким кольцом – он поднял голову – да даже не кольцом, а куполом…. И идти куда-то, в данном случае неважно куда, было ..ну да, боязно. А кто бы в этой ситуации не опасался?
Он потоптался на месте и снова потер ногу об ногу. Нет, то есть да, галька – это, конечно, хорошо… Но вот еще лучше было бы стоять на этой гальке в ботинках. А еще лучше в кроссовках… нет, в кедах… нет, все-таки в кроссовках… По его опыту, лучший вариант для гальки – это кроссовки. У кед подошва слишком скользкая, сандалии могут резать ногу перемычками, в ботинках ты выглядишь на ней слишком глупо… да, кроссовки. Такие… легкие, с ребристой подошвой и высоким подъемом…
Что-то упруго и крепко обхватило ноги – и ощущение жесткого камня исчезло. Он опустил глаза. Мда.
Поковыряв кроссовки пальцем, он убедился, что они настоящие и весьма качественные. Точь-в-точь такие, какие у него были, когда он как-то решил позаниматься паркуром. Паркур выветрился из него через месяц, когда сняли гипс со сломанной руки – а вот кроссовки так и остались и еще долго служили верой и правдой в более спокойном времяпрепровождении. Мда.
- Брюки, - вдруг вслух сказал он. – Хочу брюки. Джинсы, - поправился он. – Широкие. С желтой строчкой. И это.. .карманом на штанине.
В карман он на всякий случай положил несколько камней – мало ли кто сейчас следит за его манипуляциями из тумана. Тяжесть потянула брюки вниз – и он решил внести корректировку.
- И ремень. Широкий. Ммм… Военный, вот! С петельками для инструментов. Инструменты не надо, достаточно только петелек!
Вот так, теперь все правильно.
- А в петельку нож. Тоже военный. Тесак такой… Или нет.. швейцарский, с инструментами.. Или нет.. Так, в одну петельку тесак, в другую швейцарский… ну а в третью револьвер!
Стрелять он не умел, но с револьвером было как-то спокойнее.
- И что уж тогда… давай тогда рубашку.. хотя нет.. лучше футболку … или… Давай поло! Ты же знаешь, что такое поло? – спросил он у невидимого благодетеля.
Благодетель знал, что такое поло.
Завершив свою экипировку кепкой – на случай внезапного дождя или столь же внезапного солнца – он сурово вгляделся в туман.
- Ну что? – спросил он. – Выходи, кто там есть?
Серая масса молчала и не шевелилась.
Он сделал шаг вперед.
Туман отодвинулся.
Он сделал еще шаг.
Туман отодвинулся еще.
Так он прошел с сотню метров – туман лишь отодвигался и отодвигался от него. Вокруг и над ним по-прежнему парила серая невесомая масса, а под ногами похрустывала галька.
Может быть, он на берегу? И там, в тумане, с одной стороны море, а с другой – нагромождение валунов? Это был бы логичный и привычный пейзаж.
Туман колыхнулся и раздвинулся.
Ну так и есть, да. Слева море – справа валуны. Как мило. Готов поспорить, что за ним сейчас будет стоять дуб.
Он оглянулся. Дуба не было.
Хм. Он снова посмотрел на море. Море качественное. Валуны справа тоже неплохи. Так почему ему не дали дуба? То есть дуб?
Так…. А если стена? Ну такая.. кирпичная стена. С плющом, ползущим по трещинам на кладке. И юркими ящерицами, греющимися на солнце.
Он оглянулся.
Так. Стена есть. Кладка есть. Трещины есть. Плюща нет. И ящериц нет. И солнца тоже.
Ой, нет… солнце есть. Да еще какое!
Он надвинул кепку посильнее на глаза и задумался.
Через несколько часов он выяснил, что может получить все, что захочет – если только это «все, что захочет» не живое. Когда-то живым оно быть могло, - уточнил он, уплетая третью свиную котлету, но на данный момент должно быть без признаков жизни. Больше никаких условий на то, что создавалось по его желанию, не распространялось. С одинаковой легкостью он получил и комок ваты – и дорогое бриллиантовое ожерелье. Так же быстро, как ему в руки упало птичье перо, точнее, перо сороки – в точности то, что он заказывал – так же мгновенно перед ним возник джип последней модели. Да, надо бы выяснить еще, как убирать то, что вызвал. Пока это все валялось вокруг него живописными и не очень кучками. Ожерелье плавало в чесночном соусе от котлет, перо было воткнуто в комок ваты, а на капоте джипа почивала шкура амурского тигра – ну он хотел проверить, есть ли какие-то условия по редкости требуемой вещи. Оказалось, что никаких.
Вскоре стало понятно, что исполнение его желаний распространяется на все, что его окружает. Любая картина, которую он представлял перед своим мысленным взором, тут же появлялась. Любые строения, любые пейзажи… хотя нет, пейзажи были не «любые». Не любые…
Все, что угодно – башня, замок, мост, небоскреб, плац, трек, стадион, завод, галерея, цирк, телевышка – все, все, все… Все – но только мертвое. Ни одного дерева, ни единой травинки. Ни птицы в небе, ни червя в земле. Только мертвое.
****
Он не знал, сколько времени прошло. Точнее – не задумывался. Просто не хотел об этом задумываться. А смысл? Он же не Робинзон Крузо на острове, считающий дни и месяцы в ожидании того, когда за ним придет – или мимо него пройдет – корабль. Он уже понял, что никакой корабль за ним никогда не придет. Никогда. Да и мимо вряд ли пройдет. Нет, не будем врать… поначалу он ждал. Вглядывался в туман. Надеялся. Нет, не считал дни – просто ждал и просто надеялся. А потом так же просто понял. Ничего не будет. И никого не будет.
Поэтому он стал просто жить. Гулять по Лувру, взбираться на Биг Бен, гонять по трассе Монте-Карло… есть ласточкины гнезда, фуа-гра, трюфели… читать Джойса, Кинга, братьев Гримм… Все, что угодно, все, что душа пожелает – но душа может пожелать только мертвое.
Он задумывался, чтобы покончить со всем этим – даже пытался несколько раз. Но всякий раз, всякий раз буквально за мгновение до – камень мостовой превращался в серый туман, который мягко обволакивал его, револьвер испарялся из его рук, а лезвие ножа исчезало обманчивым бликом света.
И он снова, снова, снова в отчаянии пытался отвлечься, развлечься, забыться – и снова, снова, снова поиграть с серым туманом на то, кто в этот раз успеет первым.
Туман всегда успевал первым.
А потом это ему надоело, и он стал просто жить. Как-то да жить. В конце концов, и там, в том мире многие тоже как-то да живут. Почему же он не сможет?
****
Она появилась внезапно, прямо перед ним, когда он сидел на лавочке на пустынных и голых Елисейских полях и плевал катышками из жеваной бумаги в вазу эпохи Цинь.
Она была голой и озадаченной.
- Пяяятница! – не помня себя от радости, заорал он.
Она вздрогнула и озадаченность на ее лице сменилась недоумением и состраданием к нему.
- О, простите! – спохватился он, сообразив, как глупо сейчас выглядит. – Я как-то.. как-то даже не подумал.. Извините.. за такой поступок… джентльмен не должен… то есть джентльмен должен… вот!
Он быстро облачил ее в самое лучшее и шикарное платье, которое только мог вообразить – точнее, какое видел в каком-то старом фильме. Она поежилась и поморщилась. Он все понял – и сделал платье попроще.
- Спасибо, - улыбнулась она.
- Не за что, - галантно поклонился он. – Джентльмен должен угадывать все желания дамы и исполнять их.
Она снова улыбнулась.
****
Да, наверное, он все-таки умер. Потому что она подозревала, что она тоже умерла.
У нее все было по-другому. Шум в соседнем переулке, крики, которые приближались все ближе и ближе, какие-то резкие сухие щелчки – а потом резкая боль под ключицей – и все.
Больше она ничего не стала рассказывать о себе – а он не стал спрашивать. Потому что понимал. Потому что сам о себе не хотел рассказывать. И не потому, что в его прошлом было что-то постыдное или неприятное, нет – в конце концов, в их ситуации они могли и сами придумать свое прошлое, как можно более красивое и героическое. Просто не хотелось.
Прошлое осталось в прошлом – ныне же было здесь и сейчас. Бесконечное здесь и сейчас. Вечное здесь и сейчас.
Но теперь он был не один и кажется… кажется, бесконечность и вечность его уже пугали чуть менее.
****
Он пытался угадать каждое ее желание – и стремился удивлять ее каждый день, каждый час, каждое мгновение.
- Джентльмен должен дарить даме цветы! – восклицал он, и в ее руках распускался нежный и хрупкий цветок из тончайших малахитовых пластинок.
- Джентльмен должен радовать даму музыкой! – и призывал ветер, который пел серенады в тщательно подобранных и расставленных им вазах, рюмках, стаканах и бокалов самой разной формы и самого разного стекла.
- Джентльмен должен дарить даме весь мир! – и каждый день он создавал ей новый мир. И с каждым днем это все меньше и меньше был тот, старый мир, созданный из Эйфелевой башни, Биг Бена, московского Кремля, египетских пирамид – и все больше и больше другой, причудливый, неожиданный для него новый мир. Теперь он рисовал не красками – рисовал солнцем, ветром, камнями, водой, зданиями, мостами, горами, снегом. Бесконечность и вечность его уже не пугали.
Она улыбалась, благодарно кивала головой, радовалась как ребенок, обнимала за шею – и он радовался, радовался, радовался как никогда. Он был бы счастлив, если бы.. если бы.. да, если бы..
Если бы в созданном им мире была хоть капелька жизни.
****
Он проснулся посреди ночи и расплакался. Как маленький, как ребенок, которому так и не подарили обещанную игрушку, или даже нет – которого поманили игрушкой, да так и не дали.
- Что такое? – спросила она.
И он, рыдая и всхлипывая, стал рассказывать свой сон. Сон, в котором он видит птиц, рыб, бабочек, ос, собак, слонов, видит деревья, траву, цветы, видит живое, то самое живое, которому почему-то, по какой-то прихоти этого серого тумана нет места в этом мире.
Он плакал очень долго – а она гладила его по голове и молчала.
А потом он уснул.
****
Солнечный луч скользнул по его лицу и постучался в закрытые глаза. Он поморщился и вспомнил, что забыл вчера, когда создавал этот пентхаус, представить на окнах занавески. Или даже нет, портьеры. Тяжелые бархатные портьеры. Темно-синего цвета.
Луч исчез.
Но было уже поздно.
Он встал, кляня себя за такую опрометчивую забывчивость. Да, это не страшно, так, мелкая неприятность, но все равно… неприятно.
Что же создать для нее сегодня..хмм… надо подумать.
Надо начать с вида из окна.
Он подошел к окну.
Итак.
Итак.
И….
На подоконнике сидел голубь. Большой, жирный, нахальный голубь. Голубь требовательно смотрел на него и косил глазом, как бы ненавязчиво намекая.
В горле у него перехватило.
Голубь раздраженно переступил лапками.
Он глотнул воздуха и почувствовал, как сердце заколотилось по всей грудной клетке, словно мечась в поисках нового места.
Голубь капризно затопал по подоконнику.
Он создал горку хлебных крошек.
Голубь одобрительно кивнул и принялся за трапезу.
Он перевел дыхание.
Не может быть…
Запястье кольнуло.
Он опустил глаза.
Комар. Черт возьми, комар. Стремительно набухающая алая бусинка в ореоле крыльев, лапок и прочих конечностей.
Он даже не стал его сгонять.
Потому что там, внизу, в глубине улицы увидел безмятежно развалившуюся на теплой тротуарной плитке трехцветную кошку.
А рядом с ней.. там.. там, где раньше был просто камень… не может быть… и над ними… над ними.. .это же бабочки… а там, дальше… неужели.. нет, не может быть… да…да… это именно так!
- Что это… - прошептал он и повернулся в глубину комнаты, к ней.
Она еще дремала, прикрыв лицо от солнца локтем.
- Что это… - повторил он, понимая, что она все равно не ответит, потому что не знает. – Что это?
- Джентльмен должен, джентльмен должен… - вдруг сонно пробормотала она. – Джентльмен должен, а дама – может!
И перевернулась на другой бок.
Там ещё последнего "с..." не хватает. ))) И больничный фиговый листок насмешил.
Но мудрый. 
