***
Она слишком молода, слишком неопытна, но достаточно умна, чтобы понимать, что ей сегодня предстоит.
Занять, пусть даже на один вечер, место примадонны – о таком шансе днями и ночами мечтали многие, но выпал он лишь ей.
И пусть не судьба ей обеспечила его, пусть не случайность или стечение обстоятельств, а то, что кто-то заботливо, за руку вел ее навстречу сегодняшнему, такому долгожданному вечеру, а теперь оставил совсем одну, и, не чувствуя рядом с собой никакой поддержки, Кристине было по-прежнему невыносимо одиноко.

Она смотрит на себя в зеркало, и с трудом узнает. Это не она. Такая взрослая.

Собственное отражение кажется ей миражом, обманом, чем-то несуществующим: не веря, она поднимает руку и касается гладкой зеркальной поверхности, и убеждается в том, что подозревала.  Зеркальное отражение Кристины остается недвижимым. Она пристальнее всматривается в свои – не свои черты, и тоже замечает разницу.
Эта – зеркальная – Кристина чуть более уверена в себе, она смотрит без страха или сомнения, быть может, с небольшим волнением, устремляя взгляд куда-то внутрь себя, но дыхание ее свободно, паника над ней не властна. В ней нет ни следа наивности и даже, кажется, волосы чуть длиннее.
Не в силах отвести взгляда от зеркала, как завороженная, Кристина смотрит, как ее отражение оживает и, чуть приподнимая голову, вдруг обращает пристальный взгляд прямо на Кристину, ей в глаза. Наверное, вот так вот разглядывают фотографии прошлого – с легкой, светлой, чуть сожалеющей грустью, что нельзя ничего вернуть. Кристина старается не опускать глаз и ей кажется, что всю ее пронизывает леденящий холод, будто тонкой струйкой спускающийся вдоль позвоночника.
Кристина не опускает глаз и видит, что на смену светлой грусти ее отражение приходит в ярость, а взгляд, обращенный прямо на Кристину, сверкает ненавистью. Голубые глаза чуть светлее глаз самой Кристины, и сейчас они становятся почти прозрачными, и оттого еще более страшными.

Не в силах больше вынести этот молчаливый поединок, Кристина хочет открыть дверь и позвать кого-нибудь, но не может ступить ни шагу.
Зеркальная Кристина вновь становится спокойной и только с бесконечной грустью и сожалением смотрит на нее, качая головой. Взгляд ее снова мутнеет, она будто вновь уходит в себя.
Кристине становится страшно,  мысли ее лихорадочно скачут с предмета на предмет, стремясь то к Ангелу Музыки – ее верному утешителю и защитнику, то некстати возвращаются к сегодняшнему вечеру.

По комнате легким вихрем, как отражаясь от всего, от чего только возможно: от стен, от пола, от потолка и от самого зеркала, усиливаясь до гулкости, проносится вздох. В нем нет ни злости, ни ненависти. Он полон горечи и сожаления о чем-то уже случившемся и неизбежном.
И страх оставляет Кристину. Ей вдруг становится невероятно спокойно, так, как бывало лишь в редкие минуты одиночества и откровения наедине с собой и своими мыслями.
Кристина в зеркале вновь обращает на неё взгляд, который он по-прежнему необыкновенно светел, и на этот раз в нем почти материнская ласка, утешение, и по-прежнему та же грусть и бесконечная тоска. Пристально глядя Кристине в глаза, она медленно-медленно, но решительно качает головой из стороны в сторону.
- Нет? – переспрашивает Кристина, не до конца понимая, как истолковать этот знак. И вздрагивает от звука собственного голоса.

Слишком непривычным кажется ей этот звук – он хрипл, надтреснут и почти ее не слушается.

Зажав рот ладонью, она хочет закричать, но горло рождает лишь беспомощный всхлип. Дышать становится невыразимо трудно, легкие будто жжет огнем. И ей вдруг с пугающей ясностью становится очевидно, что еще мгновение – и она задохнется совсем. Обезумевшая от испуга перед чем-то ей неведомым, Кристина чувствует, что будто чья-то сильная рука сжимает ее изнутри, не давая ни малейшего шанса на спасение.
- Ангел, - прохрипела Кристина, падая куда-то в вязкую клокастую темноту.

Последние несколько часов Эрик провел наблюдая за Кристиной, не в силах уйти и не набравшись смелости, чтобы решиться позвать ее. Такой она казалась недосягаемой. Ему было крайне стыдно и неловко оттого, что он вот так вот за ней наблюдает с самого начала, как ее начали готовить к сегодняшнему вечеру. Он стыдился своего любопытства, а именно оно двигало им в этот момент. Женское тело не представляло для него тайны, и не раз становился он ранее свидетелем различных сцен, разыгрывающихся в Опере, но никогда не чувствовал того, что делает и видит что-то непозволительное, и чувство стыда не было таким острым.

Последние несколько часов Эрик провел наблюдая за Кристиной, не в силах уйти и не набравшись смелости, чтобы решиться позвать ее. Такой она казалась недосягаемой. Ему было крайне стыдно и неловко от того, что он вот так наблюдает, как ее готовят к сегодняшнему вечеру. Он стыдился своего любопытства - а именно оно двигало им в этот момент. Женское тело не представляло для него тайны, и не раз становился он ранее свидетелем различных сцен, разыгрывающихся в Опере, но никогда не чувствовал того, что делает и видит что-то непозволительное, и чувство стыда никогда не было таким острым.

Он и сам с трудом понимал происходящее, куда уж его Ангелу? Что могло произойти? Он видел ее страх, чувствовал ее панику, но и вообразить себе не мог, как все повернется.
Всей своей душой, направленной на нее, он ощущал, что как никогда остро Кристина нуждается в его поддержке. Поддержке своего Ангела, своего "голоса". Но, даже понимая это, он не мог осмелиться показаться ей. Он просто пришел взглянуть, как его ученица, созданная им богиня готовится к рождению собственного и Его триумфа. Пусть нельзя, чтобы мир увидел его, но он его услышит!
Со смешанным чувством наблюдая за Кристиной, он, с удивлением, не мог не отметить зависти и даже злости, пожиравших его сердце в этот момент - ибо не ему будет суждено вкусить сладостный плод успеха во всей его притягательности. Он смущался и стыдился своих чувств, оправдываясь тем, что такие чувства свойственны учителю, и тем сильнее ревность к успеху учеников, чем ярче была в прошлом слава и признание самого учителя.

Только отчего же злится он, Эрик? Он всегда понимал, что ему никогда этого не достичь, так к чему гнаться за недосягаемой мечтой, распаляя сердце тщетной надеждой? Другое дело Кристина: его девочка была обречена на успех, а душа ее так светла и непорочна, что, даже познав дурманящий вкус славы, не отвернется она от него, своего учителя.
Эрик старательно утешал себя этими мыслями, они были приятны гордости, а такого, чем он мог бы гордиться, было в его жизни очень немного, и так, видимо, было бы и дальше, если бы не Кристина.
Кристина, именно она показала ему пусть к свету, заставила ожить почти умершую надежду. Удивительно.
Эрику казалось, что он научился с этим жить, что в совершенстве научился не ждать от жизни ничего хорошего, но как быстро все его усилия пошли прахом.

Он стоял за зеркалом, снедаемый ревностью, завистью - и одновременно гордостью и радостью за нее. Он знал, что ее ждет сегодня. Знал и не мог не воображать, хотя бы на мгновение, себя на ее месте. Разве он был не волновался, разве у него не билось бы сердце в горле, так и норовя выскочить прочь?
Ах, как были ему близки и понятны все ее чувства, но… что он мог поделать? Кристина привыкла, что ее Ангел всегда был рядом, помогая в любых трудностях, оберегая… Сможет ли он бросить ее теперь?

И он легонько приоткрыл зеркало - в кармане его сюртука одним лишь ему известным образом оказались курительные палочки, которыми Эрик имел слабость пользоваться. Они одурманивали, вводили в полностью расслабленное состояние, даруя хотя бы на время то, чего он был лишен - чувство гармонии с самим собой. Их действие было достаточно сильным, но если немного, совсем чуть-чуть…
Он зажег одну из них и положил на пол тоннеля так, чтобы ароматный дым по сквозняку курился по комнате Кристины.
Поначалу он подумал, что реакции нет и концентрация слишком мала, но когда Кристина с растерянным "Нет?" сделала шаг вперед и начала оседать без чувств, Эрик едва не разбил себе голову о зеркало, совсем позабыв, что оно отделяет его от комнаты, когда бросился ей на помощь.

***
Граф Филипп де Шаньи был зол. Через два часа им с виконтом предстояло быть в Опере, а этот негодник Рауль все еще не соизволил появиться дома.
Виконт уехал вчера "на прогулку" в компании двух своих лучших друзей вчера, сразу после завтрака и до сих пор не вернулся.
Филипп любил брата, был к нему привязан и готов многое прощать, но сам граф уже не чувствовал в себе былой уверенности, а Рауль ещё был так молод. Его бы не так беспокоили частые отлучки виконта, но слишком многое в характере Рауля напоминало черты их дяди, так и не получившего титул.
Анатоль де Шаньи не стал графом по нелепой и глупейшей случайности, ставшей причиной грандиозного скандала, отголоски которого были актуальны и по сей день. Анатоль пользовался невероятным успехом у женщин, а о его любовных похождениях слагали легенды самого смелого и невероятного содержания.
И ничего в этом не было предосудительного, если бы в тот злосчастный день увлекшийся Анатоль совсем не позабыл о важной встрече. К нему должен был придти министр финансов.
Граф де Шаньи, его отец, полагал, что виконту и будущему наследнику необходимо вникать в финансовые дела. Он упросил министра финансов тайно привести с собой и Его Высочество, под предлогом того, что их негласному совещанию никто не помешает, а присутствие Анатоля будет лишь полезным. Граф опасался, что зависть, которую так или иначе испытывали по отношению к виконту, может его погубить. Репутация человека внимательного к финансам и экономике могла бы быть ему полезна.
Каковым же было удивление обоих высоких гостей, когда вместо виконта их встретили несколько, самого что ни на есть развязного вида, девиц, и, не мешкая, цепкой рукой ухватив за причинное место, увлекли за собой так быстро, что они и опомниться не успели.

Конец жизни виконта был невеселым: в дальнейшем он жил в безвестности. Повторения его судьбы для Рауля граф Филипп всеми силами старался не допустить. И запланированный на сегодня визит в Оперу был для этого просто необходим.
Раулю пора было жениться. Причем жениться на той особе, которая твердой рукой вела бы его по жизни. Силой и уговорами заставить виконта граф не мог, но когда его дорогая знакомая мадам Жири предложила Кристину Даэ, он сперва растерялся.
- Кто? Хористочка? Станет виконтессой, а потом и графиней?
Но, спустя какое-то время, внимательно выслушав Антуанетту, он не смог не отдать должного женской хитрости.
Кристина Даэ. Девушка была молода, хороша собой и обходительна, к тому же, обладала невероятной красоты голосом. Несколько наивна, но это даже к лучшему. Одним словом, у нее были все качества, чтобы привлечь Рауля.
Но главный козырь Филипп собирался выложить на стол, когда роман виконта и мадемуазель Даэ станет достоянием и предметом обсуждения в салонах Парижа.

Когда обнаружилось бы, что это дочь "того самого Даэ", с которым Филипп в свое время стал добрым знакомым во времена их соседства в Швеции, у Рауля бы просто не осталось другого выхода, как жениться на ней.
Граф не собирался излишне затягивать этот роман, чтобы не испортить девушке репутацию настолько, что даже женитьба не стала бы спасением. Поближе узнав Кристину, он смог увидеть за мечтательностью твердую волю и окончательно уверился в том, что лучшей партии и пожелать нельзя.

Первым шагом в осуществлении этого плана был их визит сегодня в Оперу, а этот негодник Рауль все опаздывал. Раздражение графа росло с каждой минутой все более, и он почти потерял терпение, но тут вошедший лакей объявил, что виконт прибыл.
Вопреки ожиданиям, выглядел Рауль прилично, и Филипп даже подавил желание отчитать его - времени почти не оставалось.
Обычно разговорчивый, Рауль был молчалив и задумчив, погружен в себя, отвечал невпопад, и Филипп, решив, что такое состояние вполне может сойти за серьезность и произвести самое благоприятное впечатление на мадемуазель Даэ, не стал ни о чем расспрашивать брата.
И все-таки они опоздали. К ним подошла мадам Жири, и, когда Филипп ее поприветствовал, предложила последовать за ней. Проходя мимо гримерной, куда им следовало подойти сразу после окончания спектакля, они услышали надрывающий душу женский крик…

прода..
__________________________________________________________

***
Кристине стало дурно от курительных благовоний, а то нервное состояние, в котором она пребывала все это время, только усугубило эффект.
Было невозможно дышать, перед глазами все помутилось, и она так скоро потеряла сознание, что могла бы пострадать от удара о крепкий дубовый столик, стоявший рядом с зеркалом.

Эрику воображение живописало все это на половину секунды раньше, чем могло случиться в действительности. Могло, но не произошло. Он опомниться не успел, как уже стоял в комнате,  успев как раз вовремя, чтобы подхватить девушку. Может, сама душа его ринулась на спасение в этом отчаянном порыве?
Кристина обмякла безжизненной куклой у Эрика на руках, но он был слишком растерян, чтобы адекватно оценить свои чувства. Было только… замешательство. Нет, конечно, он знал, что необходимо делать при обмороке, но дело в том, что Кристина, при всей мечтательности, была здорова и вынослива – а это одно из главных условий того, чтобы она могла со временем стать примадонной. Потом уже известнейшие певицы начинают жаловаться на нервы, слабость, утомленность, потому что заменить их некому, потому что они подлинные светила, и можно себе позволить многое из того, что ранее даже и в голову бы не пришло.
Разве придет хористке идея скандалить и жаловаться по каждой мелочи? Так и выгонят, не заметишь…
Все это Кристина знала, и никогда не пропускала спевок, репетиций, не смела возражать или ослушаться Голоса, и всегда выполняла его уроки.
И вдруг... обморок.
Держать ее на руках было не тяжело. Чувство было приятным, но он ощущал, что ее начинает бить озноб, а ей нужно было согреться.
Аккуратно положив свою ношу на диванчик, стоявший здесь же, Эрик отвернулся, чтобы найти что-то, чем бы ее укрыть, когда непонятная тревога заставила его обернуться.
Кристина немного пришла в себя и смогла открыть глаза. На мгновение они встретились взглядами, и уже в следующее, такое же короткое, Эрика оглушил непрерывный, полный ужаса и страха призыв:
- На помощь!

К их счастью, и к его, и к счастью самой Кристины, на этот раз Эрик не растерялся и не забылся. Его ученица не успела второй раз моргнуть глазами, как рядом уже никого не было.
- Ты кричала, дитя мое? – раздался голос Ангела Музыки, и Кристина, которая уже приподнялась на диване, рухнула назад без сил – ее защитник здесь.
- Ангел, Ангел, мне здесь…только что… - задыхаясь от волнения, Кристина, не знала, какие найти слова.
- Что? Успокойся, дитя мое, ты переволновалась, сегодняшний вечер – большое испытание, но ты справишься. Не волнуйся. Забудь обо всем, ведь я буду рядом.
Его мягкий голос был очень нежен, завораживал и успокаивал, но Кристина все-таки уловила, что что-то не так.
- Ангел, что с тобой? Ты… расстроен мною?
- Нет, дитя мое, ты меня очень напугала, когда кричала. Скажи мне, дитя мое, что тебе грезилось? И отчего ты так испугалась?
- Я… я увидела ужас, Учитель. Мне показалось, что за мной пришла смерть, и это…
- Не продолжай, - прервал ее Голос.  – Ни что уродливое и злое не должно касаться твоей чистой души, ты….
- Кристина? Кристина, открой немедленно, что случилось, почему ты кричала? – из-за двери раздался голос мадам Жири.
Сам Голос тут же смолк. Кристина не предала этому особого значения, ее Ангел обычно уходил, стоило только кому-нибудь постучаться к ней. Несколько раз, когда это были любопытные подружки, он вежливо Кристине предложил прерваться, и ей немедленно становилось стыдно и неловко оттого, что сам Ангел Музыки вынужден терпеть подобное. Только Мэг и мадам Жири могли вторгаться – с его молчаливого позволения.
Вот и сейчас, услышав голос мадам Жири, Кристина по привычке открыла дверь, предполагая, что всезнающая мадам поймала Мэг во время набега на буфет – подруга обещала Кристине принести пирожных. Насколько полезны пирожные для балерины, настолько же они полезны и певице, но Мэг утверждала, что они нужны для нервов.
Впрочем, дверь она открыла без особого беспокойства, справедливо полагая, что мадам все-таки войдет в ее положение, и достанется, в любом случае, только Мэг.
- Мадам Жири? – Кристина радостно улыбалась, - простите, если напугала вас, я перенервничала.
- Кристина, дорогая, - мадам Жири обняла ее за плечи и развернула к вошедшим. – Позволь представить тебе графа Филиппа де Шаньи, и виконта Рауля де Шаньи. Граф, виконт, наша будущая примадонна Кристина Даэ. Поклонников у нее пока мало, но, уверена, после сегодняшней премьеры, пробиться к ней будет невозможно.
Виконт моментально оценил ситуацию с нужной стороны, как и предполагали граф и мадам. Кристину он пока не узнал.
- Мадам, я безмерно рад и счастлив, что вы удостоили  нас подобной чести: быть представленными это очаровательной, и божественно талантливой мадемуазель. Может, у меня еще есть надежда не быть забытым через пять минут?
- Что вы, виконт, - смущенно пробормотала Кристина, тут же заливаясь краской смущения и становясь при этом еще более очаровательной, что не осталось без внимания виконта.
- Мадемуазель, позвольте, - распушился Рауль, но Филипп его прервал.
- Рауль, мадемуазель еще предстоит подготовиться, не будем злоупотреблять ее добротой, -  и, быстро поклонившись Кристине и мадам Жири, вышел, утащив за руку сопротивляющегося виконта.
- Это же был Рауль, - удивленно сказала Кристина, скорее ни к кому не обращаясь. – Он так изменился, что даже меня не узнал.
- Не волнуйся, лучше думай о том, какой триумф тебя ждет сегодня.
- Мадам, пожалуйста, мне так страшно! – девушка порывисто обняла Антуанетту, и  та, вздрогнула. Сдержанная Кристина очень редко давала волю своим чувствам, и всегда держалась на расстоянии, хоть и вежливо.
- Не волнуйся, ты же знаешь, все пройдет великолепно, - Антуанетта сжала девушку в объятиях, и отвернулась, чтобы та не увидела ее слез. – Твой отец должен услышать тебя с небес. Разве может он оставить тебя в такой день? Не бойся ничего!
- Да, вы правы, - к Кристине вернулась ее былая уверенность. – Спасибо вам мадам, вы буквально дали мне силы. Сегодня мой отец и моя мать непременно меня услышат. Ведь я буду петь для них!
- Я уверена, так и будет, - быстро пробормотала Антуанетта  и тут же вышла из гримерной, оставив Кристину в одиночестве.
Страха и волнения она больше не испытывала. Кристину всегда восхищало это свойство мадам Жири, уметь успокоить и вселить уверенность в кого угодно.
И даже Карлотта прислушивалась к ее замечаниям, которые мадам Жири если и давала, то всегда к месту.
В самом деле? Не глупо ли? Чего она боится? Опера не была для нее незнакомой, Кристина отлично знала все мизансцены, все арии, и, при желании, без особого труда могла бы спеть любую роль. У нее самый лучший учитель, которого можно только желать…
Тут Кристина смутилась собственных мыслей, но заставить себя не думать об этом она не могла, последнее время совсем не находя себе места. Чуткая душой, она понимала, что все в ее жизни не так просто. Ей постоянно хотелось остаться наедине с собой, но все время казалось, что с ней всегда кто-то рядом, даже в самые сокровенные моменты. Поначалу она это списывала на то, что в общей девической спальне, где тишина наступает крайне редко, у нее просто расшатались нервы, но теперь…
И как обычно она вдруг потеряла мысль. Что ж не стоит сейчас думать об этом – и Кристина себе под нос начала петь вполголоса арию, чтобы в последний раз понять и оценить чувства героини, отринув самое себя и полностью слившись с музыкой.
Эрик по-прежнему стоял за зеркалом. Страх, злость схлынули, уступив место облегчению и какому-то странному оцепенению.
Кристину он не потерял, или потерял в том смысле, что едва ли теперь возможно будет открыться ей, но все-таки она не отринула своего Ангела. И все же радости не было. Только смутное чувство тревоги и неопределенности, что его кара или помилование, пойди разберись, переносится на не определенный срок.
Странно и непонятно, а что же дальше? Но эмоции и чувства это одна, а вот подумать ему было над чем.
Природа, недодав одного, щедро компенсирует это чем-то другим. В отместку за чудовищную отталкивающую внешность, ему досталось много сверх того, что положено обыкновенному человеку.
Кинув на Кристину последний взгляд – она явно была готова к выступлению, Эрик вернулся в свое подземелье. До начала спектакля оставалось не более получаса, а он все никак не мог выкинуть из головы мысли о произошедшем.
Больше всего ему хотелось придушить Антуанетту. Какого черта она привела графа и этого мальчишку? Она была посвящена в его тайну, и, к его немалому смущению и замешательству, совсем не боялась. Стиль их отношений он определить затруднялся, но, скорее, с досадой признавал Эрик, Антуанетта вела себя как старшая сестра, распекавшая гуляку брата за беспорядок в квартире. Тщетно он пытался внушить ей ужас. Фокус с чревовещанием ее совсем не впечатлил, и когда в один прекрасный день, Эрик ждал малышку Кристину, к его удивлению в часовню, где они обычно встречались, в назначенный час вошла мадам, вся из себя суровость и ледяная недосягаемость.
- Месье Эрик, - сердито позвала она,  - соблаговолите показаться и не вздумайте дурить мне голову, как несчастному директору.
Эрик, стоявший за тонкой фальшивой стеной непременно бы упал, если бы его укрытие не было таким узким.
- Эрик! – повысила голос Антуанетта.
Он был без маски: в ней неудобно петь, а он хотел исполнить для Кристины нежную колыбельную.
- Зачем, мамаша Жири, вы беспокоите бедного Эрика? – голос его был зловещ, и Эрик выпрямился во весь рост, распрямив плечи, ожидая обычного крика ужаса.
- А зачем бедный Эрик обманывает маленькую девочку? – в тон ему поинтересовалась Антуанетта.

Антуанетта Жири сверлила его таким знакомым взглядом. Так в Персии, когда шах повелел бросить своего мага, допустившего досадный промах, ко львам, на него смотрел не кормленый пару дней хищник. Но тогда настолько страшно не было.

Эрик немного выждал, все еще надеясь услышать крик, но тишина оставалась такой же зловещей.

- Если ты обидишь Кристину, то и вправду станешь призраком, - пообещала ему мадам Жири, глядя прямо в глаза. – Запомни.

Эрика разозлил этот спокойный тон. Неужели она не видит, с кем говорит?

- С чего это вы так уверены, что труп не увлечет за собой в царство мертвых и Кристину?

- С того, что вы, месье Эрик Жюстьен де Аржанваль, совсем даже не труп, хоть и живете в подземелье. А ваша кошка давно уже напоминает размерами хорошую подушку, и если учесть, что вы неплохо относитесь к живому существу, то  не думаю, что Кристине грозит опасность.

- Откуда вы знаете мое имя?

- Не знаю, помните ли вы, Эрик, или нет, но болтливая мамаша Нинель, что жила по соседству с вами приходилась мне двоюродной теткой. Я слышала ваше пение несколько раз, так что, как видите, память меня не подвела.

- Но это значит… - совсем растерялся Эрик.

- Мы с вами родственники, точно. Дальние достаточно. Нинель была троюродной сестрой вашей бабки, то есть была вашей троюродной бабкой. Вы мне троюродный внучатый племянник, - пояснила Антуанетта.

- Вы меня совсем не боитесь?

- Ничуть, - кивнула она, и тут же добавила: - Бояться стоит меня. Уверена, никакие знания и опыт твоей разгульной жизни не смогу противостоять двадцати годам службы в Опере. Не мне объяснять тебе, что такое Опера, так что имей в виду.

Тот разговор был единственным, когда Антуанетта позволила себе такой тон. Эрик не стал отмахиваться от ее угрозы. Еще на его памяти, до прихода Карлотты, не слишком трезвую примадонну угостили каким-то напитком. Несчастную буквально разъедало изнутри. Впрочем, прима была скверного норова, и девушки-хористки от нее, как поговаривали, терпели не только затрещины и тычки. Ходили разные слухи, но так ничего достоверно выяснить и не удалось. Пока все охали, кто от ужаса, кто от восторга,  а Эрик от ужаса, восторга и зависти разом, Антуанетта хранила ледяное спокойствие.

В субботу, ранним вечером, Эрик по обыкновению пытался придать своему жилищу человеческий вид –  это было замечание Антуанетты, Эрику и так все нравилось… Сам он мало понимал, как так получилось, что новоприобретенная родственница так плотно прописалась в его жизни. Сначала была простуда, когда ей пришлось делать Эрику уколы, а после трех десятков сидел он с трудом, и пришлось терпеть еще и гостеприимство самой мадам, и при этом с грелкой пониже спины.

Многолетняя репутация мага, чудовища, призрака, чего-то неземного, дьявольского приучила его к тому, что он ожидал от людей признания и страха, невольного уважения, как перед тем, что недоступно и выше их понимания. Но когда Эрик неделю провел у Антуанетты, он счел, что это слишком. Терпение Призрака Оперы лопнуло, и он сбежал обратно к себе в подземелье. Особого успеха ему это не принесло, поскольку тем же вечером Антуанетта пришла его навестить, принесла ужин – и вышло как-то так, что на ее реплику: «Я устала, а ты помой посуду, у тебя руки не болят», Эрик спокойно пошел мыть посуду.

С тех пор, каждую субботу они неизменно ужинали, и каждый раз Эрику хотелось запустить чем-нибудь тяжелым в «тетушку» через стол. Она ему никогда не говорила, но почему-то он был уверен, что попроси что угодно – и она сделает. За свою жизнь Эрик научился разбираться в людях, и угадывал в Антуанетте ту безмолвную преданность, почти жертвенность по отношению к близким. Он верил в то, что она не предаст. Глупо, самонадеянно, но проходило время, и ничего не менялось. Удивительно, как быстро он привык к этому чувству.

Сейчас же ее поведение злило и немало озадачивало.

Решив не делать поспешных выводов, он написал короткую записку и позвал кошку.

- Отнеси мадам, - велел он, и Екатерина Великая ленивой, неторопливой походкой отправилась выполнять поручение.

Кошка была еще одним существом, которое не боялось, а более того, считало, что он, Эрик, только и создан для того, чтобы кормить, гладить, чесать за ухом и играться с перьями. Одним словом, для развлечения Ее Императорского Величества. Мелкий комок шерсти принесла ему Антуанетта два года назад, на Рождество. Воспользовавшись остолбенением Эрика, кошка была водворена в его жилище. У самого Эрика рука не поднялась ее выкинуть - такую жалость вызывала несчастная, худая как скелет животинка. Итог не замедлил сказаться. Теперь Эрик был большим специалистом во всем, что касалось выбора еды для его любимицы, игрушек и многого другого.
Через пару месяцев он разгадал коварный план Антуанетты. Ей, недовольной беспорядком в его доме, теперь даже не приходилось лишний раз напоминать об этом. Эрик исправно наводил чистоту, стирал и даже гладил, так как пушистая бестия спать желала только с Эриком и только на чистом белье, ела она тоже только вместе с ним, справедливо полагая, что если и он сам это ест, то все должно быть очень вкусно.
Пару раз он наивно попробовал не убраться и избежать совместного ритуала приема пищи. Оба раза потерпели сокрушительную неудачу. В первом случае кошка садилась на обеденный стол и боялась сделать шаг, чтобы ни во что не наступить, да при этом выводила такие рулады, что Эрик ей невольно завидовал. Когда же он кощунственно сунул ее блюдце с едой куда-то в кухню, то за ним три дня подряд ходили жалостливые, огромные желто-зеленые глаза с невыразимой мукой во взгляде. Чувствуя себя последней скотиной, Эрик сдался.

Поскольку повадками кошка ему напомнила императрицу, о которой он столько читал, то наглая бестия была переименована в Екатерину Великую, и, словно догадываясь об уважительном значении полного имени, не желала отзываться ни на какие либо сокращения.
Эрик смирился и принял все так, как есть. Впрочем, жаловаться он тоже права не имел: Екатерина оказалась на редкость умна и несколько раз оказывалась ему весьма полезной.

***
Проводив взглядом свою любимицу, он посмотрел на часы. Спектакль должен был вот-вот начаться. Отказать себе в удовольствии послушать Кристину, Эрик не мог.
Кристина… Разве возможно противостоять искушению еще раз окунуться в чистый, нежный звук ее голоса, который заставлял душу трепетать в невыразимом восторге или же повергал ее в самую глубокую бездну страдания? Разве можно допустить мысль, что явившийся ему Ангел, его девочка не подарок жестоких небес, ставших вдруг милостивыми? Пусть сегодня Кристина не поет его музыку, но до этого момента осталось совсем немного времени, и когда он, наконец, сможет услышать весь ураган чувств в исполнении той, которую так желал и жаждал. Но и сегодня талант Кристины блеснет в Аиде, чтобы никогда уже более не угаснуть.

Это была новая постановка, и Эрик постарался увести зрителей от Амнерис, ведь когда опера начинается гимном любви к Аиде, арией влюбленного Радамеса:
«Милая Аида, солнца сиянье,
Нильской долины дивный цветок»

Когда «Аида» такова, да еще с примечательным шикарным «си-бемоль» в конце, то и облик самой Аиды должен занимать воображение зрителей, чтобы страсть, которую Радамес испытывает к маленькой рабыне, нашла свое отражение в их сердцах.
Аида! Хрупкой, экзотическое создание. Ни у кого в опере нет таких трепетных pianissimo, вся ее вокальная партия представляется воплощением любви, счастливой жертвенности, все ее нутро переполняет та звенящая нежность, что звучит в оркестре при ее первом появлении на сцене.

Она представлялась Эрику грациозной, маленькой фарфоровой статуэткой с гордой осанкой – таинственная плененная эфиопская принцесса. Какой же силой, какой магической притягательностью и ярчайшей индивидуальностью должна была обладать рабыня, чтобы блестящий полководец рассмотрел ее и полюбил?
Неслучайно он наметил дебют Кристины именно в нынешней постановке. Карлотта уже много лет блистала в этой роли, по праву считаясь лучшей в таком амплуа. И тем сильнее Эрику хотелось уязвить ее тем, что Кристина за один вечер поднимется туда, куда путь у Карлотты занял более 15 лет.
Молодая, неизвестная певица, в час своего дебюта поющая Аиду, не может не произвести фурора. Уже вечером  газеты будут частить заголовками о сенсации и чуде, которому суждено сегодня свершиться в Опера Популер. Сомневаться в успехе было так же глупо, как сомневаться в собственном гении, и Эрик не сомневался. Он хотел слышать каждое слово, ощущать каждый ее вздох, и быть первым, кто поздравит ее с триумфом и достижением, наконец, всего того, к чему они вместе шли такое долгое время.
Ария Аиды, безусловно, труднейшая, но не зря Эрик так упорно и так чутко занимался с Кристиной. Его Ангел научилась не форсировать голос, в необходимых местах перекрывать оркестр не силой, но собранностью и остротой звука. За несколько месяцев Эрик, пропевая репетиции, учил ее большому дыханию, умению распределять его, умению расходовать силы. Не «лететь» вперед, подчиняясь темпераменту и восторженности, но трезво контролировать себя, управлять голосом, разнообразив его краски, меняя тембр. И его Ангел чутко ощущала и смогла вобрать все то, чему он ее учил. Кристина умела после труднейших сцен в несколько секунд восстановить неспокойное дыхание, сбросить напряжение и начать петь кантилену ясным, сильным звуком.
Невозможно было сомневаться в том, что сегодня вечером царить в зале будет она одна.
Он не стал устраиваться в своей ложе, любезно предоставив директорам возможность сдать ее. Эрику было не до удобств. Из ложи путь в гримерную Кристины был не близок, а ему не хотелось потерять даже нескольких минут. Ничуть не боясь быть обнаруженным – настолько внимание всех было приковано к Кристине Даэ, певшей сегодня так, словно она спустилась с небес вся охваченная божественным огнем – Эрик не мог сдвинуться с места.
Едва ли сейчас он слышал голос своей хрупкой, юной, наивной Кристины. Она исчезла, а ее место заняла совершенная незнакомка, прекрасное и неземное создание. Он даже зажмурился несколько раз, не в силах очнуться от наваждения и понять, мираж ли перед ним, или нет – слишком большая лавина эмоций вдруг обрушилась, грозя смести наповал.
Нет, он не может ей более противиться. Глупец! Разве мог так жестоко он обманывать себя? Он желает ее, желает быть для нее всем, чтобы только для него звучало каждое ее слово, каждый ее вздох был посвящен ему одному.
Кристина вложила столько сил, вдохновения в сегодняшний вечер, что только золоченые статуи остались к ней равнодушны. Было в ней какое-то внутреннее торжество, радость; казалось, будто стены рушатся и падают, уступая дорогу, умоляя петь еще и еще, и слышать, и слушать, и внимать до бесконечности.
С самого начала, с первых же звуков ее голоса, когда замер оркестр, и Кристина вступила:
«Радамеса жду…»
и неторопливо поначалу, будто каждое слово на вес золота, посылая звук в самую крайнюю точку зала.

Ощущалась в ней, несмотря на ее восторженность, отданность музыке, и какая-то уверенность, собранность – и как это впечатление противоречило тому времени, когда Кристина едва могла спеть, не сбившись на нескольких звуках. Смерть отца произвела на нее сильное впечатление, «задушив» голос. Едва начав с ней заниматься, Эрик понял по ее переходным нотам второй октавы, что перед ним далеко не заурядное меццо-сопрано. Несмотря на постановку голоса, Кристина не умела на переходных нотах ре, ми-бемоль, ми включать головной регистр, а это ключ к верхним нотам. Эрик учил ее сознательно, умом понять эти ощущения, сознательно включать и переключать грудной, средний, головной регистры, чтобы научиться владеть своим дыханием. Он заставлял Кристину прочувствовать, насколько зажата у нее диафрагма во время пения, что о верхних нотах поначалу не могло идти и речи. Специальными упражнениями они освободили гортань, язык, нижнюю челюсть, то есть весь певческий аппарат, и постепенно, Кристина обрела весь свой диапазон, теперь в ее голосе не слышалось недостатков, она умела управлять им, и ей можно было не бояться высоких нот. Теперь она была почти готова.
Он стоял, забыв обо всем, растворяясь в этом звучании ее голоса, сердце и душа, кажется, покидали на время тело, чтобы вместе с нею разделить тот восторг, то торжество, которые звучали в ней теперь открыто, рвались наружу, чтобы, наконец, заявить о себе.
Его девочка стала подлинным воплощением Его. Все свое певческое искусство вложил он в нее, всю свою душу. Не одна она сейчас ликовала на сцене, но и он, он тоже, там, вместе с ней. Эрик почти физически чувствовал ее радость, и знал, с кем она захочет разделить этот восторг.
Он это знал, и именно поэтому в гримерной ее ждет подарок. Подарок, который он выбирал придирчиво, не решаясь до конца положиться на свой вкус, и с бесконечной любовью.… Как же она будет счастлива!

Эрик слушал, не замечая ничего вокруг, душа его давно была на сцене, вместе с Кристиной, все чувства были направлены на нее, и потому, один единственный раз в жизни, хваленое чувство опасности его подвело. Грозный Призрак Оперы не успел ничего понять, только вдруг перед глазами запрыгали оранжевые чертики, и сознание заволокла дурнота.
------------------------------------------------------------------------------
upd.: Эрикова живность.

Отредактировано Цирилла (2006-12-24 19:57:40)