Дорогие все, вы меня просили вам положить детективов. Кладу. Думаю, вам не понравится, но уж что есть. Детактивы: а) юмористические, б) наивные и чистые, в) оперные, г) НАПИСАНЫ ОЧЕНЬ ДАВНО. Первый - буквально десять лет назад. Потому было и нечто более зрелое, но первый важен, потому что герои все сквозные и тут мы с ними первый раз познакомились.
Опечатки исправить не успел.
Вот.
ВСЕ ПРЕЛЕСТИ ШОУ-БИЗНЕСА
Глава I
- Откуда у них могут быть такие деньги?
Этот вопрос одна очаровательная молодая особа задала другой, чье очарование было несколько подпорчено покрасневшим носом, слезящимися глазами и другими признаками сильнейшего насморка. Именно насморк лишил Бланш Карлотти, отвечавшую за отдел новостей и сплетен в редакции женского журнала “Belle”, возможности явиться на работу и самой найти ответ на этот щекотливый вопрос. Она вынуждена была прибегнуть к помощи своей любимой подруги Диззи Дженкс, которая и озвучила их общее недоумение.
- Ради бога, Диззи, если бы я знала, неужели я отдала бы тебе этот лакомый кусочек?
- Надеюсь, что нет. Тем более, что заниматься светскими сплетнями не входит в мои обязательства перед журналом.
- Зачем вредничать и лишний раз напоминать мне, что я сваливаю на тебя свою работу? Если бы я могла выйти из дома - но на меня же смотреть страшно! Но разве тебе самой не интересно?..
- Интересно, конечно, но мне все равно кажется, что я здесь ни при чем. У тебя такие связи, что один твой звонок мог бы многое прояснить.
- Ничего подобного. Думаешь, я не пыталась! Никто - НИКТО - ничего не говорит!!! “Мы не можем, мы не знаем, мы не уполномочены, у нас только официальные сообщения...” Но ведь мы - редакция - тоже не можем! Не можем ждать! Если сплетня не уйдет в этот номер...
- То она распрекрасно появится в следующем в виде комментария. Если даже ты не можешь добраться до нужной информации, никому другому это точно не удастся. - мрачно сказала Диззи, зубами соскребая лак с ногтя на указательном пальце - очень глупое действие, всю нелепость которого она уже осознавала, но остановиться не могла.
- Нет! - с триумфом воскликнула Бланш, высморкавшись. - Это удастся тебе, и эта вещица пойдет в оба номера... Кроме того, ты там всех знаешь после той статьи про оперных примадонн.
После этого несчастная страдалица тряхнула своими роскошными черными волосами, откинулась на подушки и помахала рукой, показывая, что спор исчерпал себя. Диззи тяжело вздохнула и признала свое поражение - а одновременно согласие “во всем разобраться”. На самом деле, Бланш была абсолютно уверена в успехе с того момента, когда Диззи начала соскребать лак - это явно означало, что она всерьез заинтригована вопросом о том , “откуда у них такие деньги?”
“У них” - это в оперном театре города Эннбурга, директора которого только что поразили общественность сообщением о том, что в новом сезоне они поставят “Тоску”. В самом этом факте не было ничего сенсационного, но они объявили также, что на партию Каварадосси приглашен испанец Мануэль Вольвер. Если его и не всегда называли “лучшим тенором в мире”, то уж одним из самых дорогих он был точно. Гонорар, который он обычно получал за участие в постановке, намного превосходил финансовые возможности старинного и уважаемого, но небольшого оперного театра в Эннбурге. Театр всегда славился своими дирижерами и блестящим хором, но позволить себе пригласить ведущего тенора мира он не мог. Диззи, в “обязанности которой перед редакцией” входило написание длинной и умной, но по возможности не скучной статьи в каждый номер (одна из них была про оперу), действительно знала в руководстве театра всех, а с главным художником училась в колледже. Она хорошо представляла себе порядок цифр в контракте Вольвера. Кроме того, всем в прессе было известно, что этот сезон он собирался провести в Нью-Йорке, в “Метрополитен опера”. Если он отказался от этого ради приезда в Эннбург, то предложенный гонорар должен был превосходить его обычные заработки... Так что “откуда такие деньги” было совершенно непонятно.
Но выяснение этого вопроса безусловно относилось к обязанностям “отдела новостей”, а не “умных статей”. Потому Диззи Дженкс не знала, с чего начать. Выйдя на улицу и стоя на тротуаре перед домом Бланш, она размышляла о целом ряде вещей. О том, что теперь придется сделать маникюр заново. О том, что для визита в оперу она сейчас недостаточно элегантна. О том, что она завидует “настоящим” журналистам, которым ничего не стоило бы пойти и прямо спросить директора оперы Фермена “Откуда у вас деньги на Вольвера?” О том, что, каково бы ни было происхождение денег, хорошо, что они появились, потому что услышать “живое” пение Мануэля Вольвера - “голубая мечта”. Постепенно основной мыслью стал вопрос о том, не забыла ли она ключи от дома. Начав рыться в сумочке, она поняла, что ключи от дома не забыла, а вот ключи от машины сунула неизвестно куда. Почти без надежды она вернулась к Бланш, которая, привыкнув к характеру подруги, уже ждала ее у дверей со злополучными ключами, забрала их и поехала домой - приводить в порядок испорченные ногти.
Полное имя Диззи было Дезире. Ее смешанных кровей родители назвали ее так в приступе уважения к Наполеону (так звали не то одну из его девушек, не то жену его брата). Никто уже много лет не называл ее так, потому что уменьшительное имя стало для нее и отличным прозвищем, дававшем полное представление о ее характере и впечатлении, которое она производила на окружающих. Диззи была не удивление рассеянным и несобранным существом. Забытые ключи и незакрытые дверцы автомобилей и шкафов, потерянные важные бумаги, опрокинутые чашки и пропущенные повороты - это было неотьемлемой частью ее образа. Воистину, голова шла кругом и у нее, и у всех остальных. Однако именно эта ее рассеянная манера жить позволяла ей появляться в самых неожиданных местах в самые важные моменты. Однажды она ухитрилась задержать грабителя в доме своих друзей: когда она вошла в комнату, где он работал над сейфом, и непринужденно осведомилась, знает ли она его и не один ли он из гостей, а если так, то где лестница на второй этаж, этот честный труженик так опешил, что не сдвинулся с места, пока гнавшийся за Диззи, шедшей не в ту сторону, хозяин дома не поймал его. Подобные вещи происходили с ней постоянно, и потому начальник полиции Эннбурга, господин Дьедонне, называл ее “моя любимая свидетельница”. Диззи постоянно оказывалась на местах преступлений и рассеянно “роняла” какую-нибудь фразу, отчаянно важную для следствия. Очарование Диззи было в том, что она и не подозревала об этой своей особенности.
Дьедонне был “давним другом семьи”. Помимо уважения к ее уникальной способности помогать следствию, он просто относился к Диззи с теплотой потому, что хорошо помнил ее в виде кудрявого, пухлого и сообразительного ребенка. Именно так подумал этот господин, когда через пару дней увидел Диззи, пробивавшуюся к нему сквозь толпу в антракте “Травиаты” в фойе оперного театра. Она была в вечернем платье, но одна, и выглядела гораздо лучше, чем двадцать лет назад. Он приветственно помахал ей, пригладил рукой пшеничные усы и спросил:
- Диззи, неужели что-то должно произойти? Что ты здесь делаешь? Кого убьют? У кого украли сумочку?
Сдув волосы со лба, мисс Дженкс ответила ему в тон:
- Надеюсь, что не у меня. Никогда нельзя быть уверенной.
- Как спектакль?
- Как обычно, мне кажется. Мне проявлять по отношению к вам журналистскую хитрость или сразу сказать, что я на работе и что меня интересует?
Подав ей руку и начав прогуливать по золотому зеркальному фойе, Дьедонне ответил:
- Хотелось бы посмотреть, как ты будешь хитростью выманивать у меня важную информацию. У тебя есть зацепка, чтобы задавать “ничего не значащие” вопросы? Ты пишешь статью о нежном и благородном характере Джека-Потрошителя?
- Нет, но зацепка у меня действительно есть... Спектакль хороший, но обычный. Надо думать, что с приездом Мануэля Вольвера мы услышим нечто потрясающее. Как вы думаете?
- О да, я уверен, что он блеснет. Я не видел его уже несколько лет, но все, что слышал, только радовало. Приятно, когда знаешь человека много лет, узнавать о его успехах.
- А в школе он уже пел?
- Когда мы учились? Конечно, он солировал в церкви, как это обычно бывает. Но, ты знаешь, у него сначала открылся баритон, а лишь потом и тенор тоже.
- Да уж, певец с четырьмя октавами - это фантастика. Даже непонятно, как мы можем позволить себе нанять такое чудо!..
Дьедонне резко остановился и с подозрением посмотрел на нее:
- Так. Ты что, меня уже поймала?
Диззи засмеялась.
- Практически. Может, чуть-чуть поторопилась. Все-таки, я имею дело с великим полицейским.
Он продолжал смотреть на нее с подозрением:
- Что ты пытаешься узнать?
- А как вы думаете?
- Ты завела разговор о Вольвере, о его возможностях, я тут же клюнул и вспомнил, что учился с великим человеком в школе, ты продолжила копать, но где загвоздка?
Диззи скорчила забавную рожу. Она знала, что это ее не украшает, но детские привычки не выветриваются.
- Меня интересует гонорар. Не сумма - это понятно, что она очень велика, а его происхождение. Мне непонятно, и отделу сплетен тоже, откуда у нашей оперы такие средства. Они это не разглашают. Может быть, школьный друг знает что-нибудь?
Реакция Дьедонне показалась Диззи странной. Он помрачнел и некоторое время молчал. Потом произнес с сомнением:
- Мне действительно странно, что ты - из всех людей на свете - задаешь мне сегодня вопросы о Мануэле. Я даже вынужден спросить тебя еще раз, не случится ли чего... Это не имеет отношения к твоему вопросу - об этом я ничего не знаю, но могу сообщить тебе, не как журналистке, а как хорошей девочке, что Вольвер звонил мне сегодня, показался расстроенным и просил меня персонально встретить его, когда он прилетит сюда послезавтра. По его словам, он должен что-то со мной обсудить.
Диззи восторженно захлопала в ладоши:
- Я знаю, знаю! Он вообще будет выступать бесплатно, потому что хочет проконсультироваться со своим другом-полицейским по важнейшему делу! Он отказался от контракта в “Мет” под угрозой шантажа, снедаемый тревогой, он едет в наш мирный уголок!
Раздался звонок, и они должны были двинуться к своим местам. Снова подхватив Диззи под руку, Дьедонне прошептал голосом опереточного злодея:
- Вы раскрыли нашу тайну, мисс Дженкс, и теперь вы должны умереть! - Изменив тон, он продолжил. - Мой юный друг, ты не доверяешь людям. Будешь плохо себя вести, я тебя с ним не познакомлю, и ты не возьмешь у него эксклюзивное интервью о том, зачем он сюда приехал, какой у него любимый аромат и как продвигается его развод.
Диззи остановилась как вкопанная.
- Развод?! Мануэль Вольвер разводится? Но это же сенсация! И нигде ничего не сообщают!.. А вы собирались нас познакомить?..
Дьедонне приложил палец к губам и сказал голосом, каким с очаровательными двадцатипятилетними сотрудницами женских журналов могут говорить только мужчины, знающие их с пяти лет:
- Тсс! Вам пора вернуться на свое место - начинается третий акт.
Глава 2
Сидя вместе с Мануэлем Вольвером в ресторанчике “Старый трамвай” и выслушивая сбивчивый рассказ великого тенора о неприятностях, полицейский Дьедонне снова и снова вспоминал шутливое высказывание Диззи о шантаже.
Ресторан, находившийся в старой части Эннбурга, был местной достопримечательностью. Он открылся в качестве закусочной для водителей трамваев одновременно с прокладкой первой в городе трамвайной линии. Его фирменным блюдом были сардельки с картофелем, капустой и пивом. Если это звучит скучно, значит, вы никогда не пробовали эннбургских сарделек и пива.
Дьедонне был здесь завсегдатаем, так как международная любовь полицейских к сарделькам общеизвестна. Обычно он располагался в общем зале, у окошка, но сегодня жизнерадостный толстяк-хозяин предоставил ему и его гостю отдельный “кабинет” - крошечное отделение, в котором установлены были старые трамвайные сиденья и откидной столик. Обменявшись традиционными шутками с любимым посетителем, хозяин мгновенно доставил заказ и удалился. Он был несколько смущен: именитый гость, которого привел Дьедонне, был мрачен, но хозяин надеялся, что виной тому - не недостатки его заведения.
Оставшись с Вольвером наедине, Дьедонне спросил:
- Надеюсь, ты не сердишься, что я не повел тебя в какое-нибудь более шикарное место? Не знаю, может, пиво и сардельки - это не совсем то, что ты считаешь хорошим обедом.
Вольвер отвечал с легким испанским акцентом, который Дьедонне хорошо помнил с детских лет:
- Ты прекрасно понял меня, когда я сказал, что хочу спокойно посидеть. В шикарном месте это невозможно. Кроме того, я хотел поговорить с тобой.
Дьедонне взмахнул салфеткой:
- Я помню. Но сначала ты должен поесть.
- Я не голоден.
- Глупости. Во-первых, ты прилетел из Парижа, а я знаю, что ты не ешь в самолетах. Во-вторых, ты похудеешь слишком сильно, и не сможешь опирать голос на живот. В-третьих, пока я не поем, я не стану тебя слушать, и тебе будет скучно сидеть и смотреть на меня. Наконец, ты явно нервничаешь, а я должен сказать тебе, что ничто так не успокаивает, как хороший стакан пива с эннбургской сарделькой. Так что ешь.
Вольвер выслушал его, почесал лоб, провел рукой по лицу и, наконец, улыбнулся.
- Я не опираю голос на живот. У меня нет живота.
- Тогда твоя анатомия сильно отличается от большинства известных мне людей. Ешь, говорю тебе. Ты, можно сказать, не жил, если не ел наших сарделек.
Улыбка Вольвера стала шире.
- Ты убедил меня. Да и пахнет вкусно.
Потихоньку напряжение, владевшее Мануэлем Вольвером с того самого момента, когда Дьедонне впервые увидел его по выходе с таможни в аэропорту, ослабело. Старые друзья поговорили о школе, в которой вместе учились в Швейцарии, о назначении Дьедонне начальником полиции, о последних работах Вольвера. Тенор вскользь упомянул о продвигающемся разводе, сказав, что уже подписал документы и отослал их жене, и дело лишь за ее подписью. Обстановка становилась все более непринужденной, возможно под воздействием великолепного пива, и Дьедонне стал думать, что нервное напряжение друга ему почудилось. Наконец, наполняя его опустевший стакан, он спросил:
- О чем ты хотел поговорить со мной? За время ужина проблема не исчезла?
Вольвер замолчал, потом запустил руки в волосы, посидел так, опершись локтями о стол и глядя себе в пустую тарелку. Потом встряхнул головой и сказал:
- Не знаю, может быть, я старею. Может, просто с ума схожу. Может, стал не в меру подозрительным. Но меня беспокоит вполне определенная вещь, и она, к сожалению, не исчезла, несмотря на этот восхитительный ужин.
Серые глаза Дьедонне были устремлены на друга со всей серьезностью:
- Что у тебя за дела?
Мануэль Вольвер повторил свой маневр с волосами, помолчал, сложил руки перед собой и сказал, глядя в глаза Дьедонне:
- Мне кажется, меня хотят убить.
Начальник полиции откинулся на спинку своего стула. Серьезности в его взгляде меньше не стало.
- Что ты конкретно имеешь в виду? Анонимки с угрозами или таинственные голоса?
- Ни то, ни другое. Как бы мне получше описать это...
- Подожди. - перебил его Дьедонне. - Ты подозреваешь кого-нибудь? Обращался в полицию?
Вольвер нетерпеливо покачал головой.
- Нет, я никого не подозреваю, мне не с чем идти в полицию. Пойми, я даже не уверен, что прав. В конце концов, было несколько случаев подряд, а потом долгое время - ни одного. И я все еще жив... Считай, что я обращаюсь в полицию в твоем лице.
- Зря я тебя перебил. Рассказывай, а то я ничего не понимаю.
Вольвер настороженно посмотрел на Дьедонне.
- Обещай мне одну вещь. Если я расскажу тебе и ты вполне ясно увидишь, что у меня просто паранойя, ты сможешь сказать мне об этом мягко, не издеваясь? Я уже не знаю, что думать, и потерял на этом массу нервов.
- Я обещаю отнестись к твоей проблеме со всей серьезностью, хотя и надеюсь втайне, что это действительно только мания преследования.
- Хорошо. - Мануэль Вольвер склонил голову и замолчал, сосредотачиваясь, и наконец заговорил:
- Все это произошло в Нью-Йорке, откуда я уехал две недели назад. Я приехал туда для участия в фестивале одноактных опер, устроенном “Метрополитен”, с русской оперой “Моцарт и Сальери”. Для тенора и баритона. В ней есть сцена, в конце, в которой Сальери отравляет Моцарту вино - он завистник. Это важно. Проклятье, я отвлекся. Началось все не с оперы.
Началось все с вьезда в отель. Я приехал туда после утренней встречи с Мартой и нашими адвокатами по поводу развода. Я хочу, чтобы он состоялся по условиям нашего брачного контракта, поскольку она - виновная сторона, а она хочет еще поторговаться. Но я опять отвлекся.
Я приехал в отель, занял свой обычный номер - тот, что всегда забронирован на мое имя. Я не знаю, во сколько мне это обходится, но думаю, что они делают для меня скидку, так как это - хорошая реклама.
- Разве у тебя нет квартиры в Нью-Йорке?
- У меня там дом в пригороде. В дни спектаклей я предпочитаю не ездить далеко, а останавливаюсь в Плазе. Так или иначе, я прошел туда и в ванной комнате на зеркале увидел рисунок, сделанный губной помадой. Он изображал человечка без головы. Я нашел его забавным и решил, что он относится к шуткам предыдущего постояльца.
- Погоди. - Дьедонне перебил его. - Какого предыдущего постояльца?
- Вот. Тебе сразу это пришло в голову. Конечно, предыдущего постояльца не было, этот номер всегда держат для меня. Я почему-то не подумал об этом - в тот момент. Выйдя из ванной, я через какое-то время решил открыть окно - я люблю уличный шум и запах настоящего воздуха, а не того, что загоняет в комнату кондиционер. Окно там открывается следующим образом, - он сделал объясняющий жест, - часть рамы поднимается наверх. Я проделал это, высунулся в окно, посмотрел на улицу. Когда я убирал голову обратно, я задел фрамугу плечом. Нижняя планка переплета разломилась, и лист стекла размером примерно полтора на полтора метра едва не рухнул мне на шею. Сам не знаю, когда я успел дернуться в сторону. С диким грохотом все это обрушилось у моих ног, и пока оно падало, и разлетались осколки, я понял две вещи: во-первых, что не было предыдущего постояльца, а во-вторых, что, если бы не чистая случайность, я был бы сейчас, как тот человечек на рисунке - без головы.
Так. Именно это совпадение заставило меня - инстинктивно - осмотреть сломавшуюся часть рамы. Привлеченные грохотом служащие отеля уже примчались на этаж и колотили в дверь номера, крича “Все ли в порядке, мистер Вольвер?” А я все стоял и смотрел на эти обломки. Может быть, я параноик, Дьедонне, но мне показалось, что переплет был подпилен!
На этом мои приключения не закончились. Администрация отеля рассыпалась в извинениях, видимо до смерти перепугавшись, что я их покину навсегда. Но на это у меня не было времени. Сменив номер, выпив виски и оправившись от нервного шока, я поехал в театр. Было уже пора. Я распелся, загримировался, начался спектакль. Со мной пел баритон Черчилл Стадер, мой хороший друг. И очень темпераментный исполнитель.
В сцене отравления Сальери подсыпает Моцарту яд из кольца. Моцарт пьет, Сальери, уже раскаиваясь, хочет его остановить, но лишь упрекает, что тот выпил без него. Все это довольно трудно, потому что пели мы по-русски. Я обычно не пью на сцене - это чревато дурацкими сюрпризами с голосом. Но мне случается и пригубить бокал с бутафорской жидкостью. На этот раз я пить не стал - был слишком занят утренними неприятностями, чтобы вполне увлечься сюжетом. Стадер, как я уже сказал, темпераментный певец. Он вошел в роль и, упрекнув меня, выпил свой бокал залпом. После чего рухнул как подкошенный и забился в судорогах.
Дьедонне даже вздрогнул от неожиданности:
- Что же случилось?
Вольвер тяжело вздохнул.
- Он остался в живых, хотя это выяснилось очень нескоро. В составе бутафорского вина была отравляющая жидкость, которой накануне в театре для профилактики от паразитов обрызгивали реквизит. Очевидно, она каким-то случайным образом попала в “вино”.
- Ничего себе случайность! Ведь кто-то подмешал ее, закрыл бутылку... Но как нью-йоркская полиция все это объяснила?
- По-моему, они до сих пор выясняют, чья это была оплошность. Но мне кажется... Конечно, мы оба со Стадером были в равной опасности. Если бы не утренний случай в отеле, я тоже считал бы это нелепой случайностью. Но теперь мне, вопреки очевидному, показалось, что все это было подстроено, причем именно против меня.
Дьедонне невольно перебил его:
- Ничего себе финал получился у вашего спектакля. Все шиворот-навыворот.
Вольвер покачал головой.
- Да уж... Я не на шутку испугался. Но, поскольку отравился-то Стадер, я не хотел ничего говорить полиции, чтобы не выглядеть полным психом. Они, надо сказать, все проверили. Я сам, по их мнению, не мог подмешать отраву в вино, потому что вчера меня не было в городе, я приехал утром, а с момента прихода в театр ни на секунду не приближался к бутафорскому цеху. Они были очень дотошны.
Я решил, что оставаться в отеле опасно. Вероятно, я был в истерике. Я решил поехать в свой дом, но я боялся ехать один. Я взял с собой Тео Кюноссоса, моего аккомпаниатора, ассистента и друга - кого-то, кому я абсолютно доверял. Я все порывался ему рассказать, но боялся, что он сочтет меня сумасшедшим.
По пути мы оба вдруг почувствовали себя плохо. Тошнота, какое-то удушье. Мы переглядывались, не понимая, в чем дело. Голова у меня кружилась - за рулем сидел я. Бросив взгляд на Тео, я увидел, что он теряет сознание. Неожиданно заглох двигатель, машина стала, и я, сам в полуобмороке, едва успел приоткрыть дверцу и, собственно, выпал наружу. Когда я очнулся, люди, заметившие нашу машину, уже вызвали врача. Мы оба отравились выхлопными газами. В гараже, куда я отправил машину на ремонт, мне сказали, что наверняка ничего сказать не могут, но похоже, что это не могло произойти случайно - кто-то должен был перерезать какой-то там шланг, направить его в салон - черт его знает, я ничего не понимаю в машинах!
Дьедонне вынужден был снова перебить его:
- А что случилось с двигателем? Почему он заглох?
- Я был в таком шоке, что не дал себе труда разобраться. А стоило?
- Мне просто хотелось знать, были ли какие-нибудь серьезные проблемы.
- На этот счет могу поручиться. Они сказали, что нет никаких объективных причин для поломки.
Дьедонне кивнул. Это совпадало с возникшими у него мыслями. Вольвер продолжал:
- После всего этого я позвонил в “Метрополитен” и сказал, что не хочу оставаться в Нью-Йорке на этот сезон. Мы еще не подписали контракт, поэтому отказ не стоил мне ни цента. На следующий же день я улетел в Париж, где сидел тихо, как мышь, и обдумывал свое положение. То мне казалось, что я все выдумал, что все произошедшее в тот день - цепь зловещих совпадений, то с ужасом ждал новой “случайности”. Тем временем полученное ранее приглашение из Эннбурга и то, что ты здесь служишь, соединились в моем сознании, и вот я здесь. Ты думаешь, я сумасшедший?
Дьедонне смотрел на взвинченного своим рассказом тенора и думал, как ни странно, о том, что Диззи снова попала пальцем в небо. “Снедаемый тревогой, приехал консультироваться со своим другом-полицейским”... Да...
- Ты должен был заключить контракт с “Мет”?
- Причем тут это? Да, мы обсуждали эту возможность. Когда я отказался, они пригласили Друперотти, чему он очень рад, и я рад - сделал приятное толстяку. Но что ты думаешь по поводу моей паранойи?
Дьедонне молчал. Пожалуй, такие приключения не заешь сардельками. Конечно, требовалось все проверить, все обдумать. Плохо то, что ни одно из происшествий не было прямо на месте расценено иначе, чем просто несчастный случай...
- До эпизода с рисунком на стекле, было ли что-нибудь подозрительное? Что-нибудь, что ты можешь поставить в этом же ряду “случайностей”?
Вольвер задумался.
- Никогда не думал об этом. Теперь, когда ты спросил - да! Хотя мне все же кажется, что то была действительно случайность. Во время представления “Самсона и Далилы” в Сан-Франциско меня задело - в сцене обрушения храма - каким-то непредусмотренно тяжелым фрагментом декорации. Но, с другой стороны, там такое происходит в этот момент, что случайность может возникнуть любая. Нет, наверно, мне все это кажется. Это все бред, да?
Дьедонне с тревогой смотрел на своего знаменитого одноклассника. Тот мгновенно переходил от мрачности к веселью, от тревоги к надежде. Похоже, на горизонте нервный срыв.
- Конечно, мне надо все проверить. Например, поговорить с Тео, который, как я понимаю, и сейчас с тобой, и тогда был свидетелем. С другими, кто мог там быть. Связаться с отелем и полицией Нью-Йорка. Но мне кажется, что я уже сейчас могу сказать почти наверняка... Мне жаль тебя разочаровывать, Мануэль, но это действительно очень напоминает покушения на убийство.
Глава 3
Несмотря на настойчивые приглашения Дьедонне воспользоваться его гостеприимством, подавленный Вольвер решил все же поселиться в отеле.
- Со мной будет Тео, он всегда останавливается в соседнем номере. Со мной масса народу, которые - как бы это сказать, - всегда со мной. Они постоянно сопровождают меня во всех поездках, это профессионалы, которым я доверяю.
Дьедонне теребил усы:
- Ты ни с кем из них не делился своими подозрениями?
- Говорил же я тебе, что сам в них не уверен! Мне даже хотелось бы знать, почему ты, полицейский, почти не сомневаешься.
- Я все тебе объясню, когда сам обдумаю. Мне не хочется тебя еще больше накручивать. Но: подумай сам, никто из сопровождающих тебя постоянно людей не может быть в этом замешан?
Вольвер и Дьедонне шли в это время по улице, направляясь в отелю. Услышав вопрос полицейского, Вольвер даже остановился:
- Но почему? Что я им сделал плохого?
Дьедонне нахмурился и улыбнулся одновременно:
- Ты что, совершенно ничем и никогда не раздражаешь людей? Может, ты им мало платишь?
Вольвер рассмеялся.
- В этом меня, пожалуй, все-таки нельзя обвинить. Кроме того, всегда можно сменить патрона.
Совершенно серьезно Дьедонне заметил:
- Иногда дело не в том, чтобы действительно изменить положение, а в том, чтобы найти выход эмоциям. В принципе, так сказать. Ты не представляешь, сколько убийств совершается из принципа.
Мануэль Вольвер побледнел и вынужден был прислониться к ближайшей стене. Вид у него был не ахти, и потому Дьедонне сжал его руку и произнес решительно:
- Я не хочу, чтобы таких убийств стало на одно больше. Так что давай, перестань сомневаться - предупрежден, значит, вооружен. Ты знаешь, в чем проблема. Ты не знаешь только, откуда может быть нанесен следующий удар. Но за этим ты и обратился ко мне - это уже мое дело, и моих людей, обеспечить твою безопасность и найти виновного.
Тенор слабо возразил:
- Но, похоже, все успокоилось, как только я уехал из Нью-Йорка! Может, меня хотели запугать? Только это было их целью?
- А случай в Сан-Франциско? И потом, даже если проблема в том, чтобы уехать из Америки, по-моему, ты не можешь себе позволить разрушать свою карьеру из-за какого-то психопата.
Вольвер тяжело вздохнул, и они снова двинулись по узкой улочке старинного Эннбурга к отелю, носившему странное название “Зеленое место”. Он стоял на границе старейшего в городе крошечного парка, и, наверное этим его название и объяснялось. Отель был самый лучший. Старое здание, которое он занимал, было в отличном состоянии и заполнено всеми благами цивилизации, но при этом атмосфера сохранялась та же, что и в конце XIX века, когда здесь частенько останавливались проезжие титулованные особы: неповторимое сочетание кричащей роскоши и уюта. Все стены “Зеленого места” снаружи и внутри были залеплены самыми разнообразными “украшениями”, на которые только способен был прихотливый ум архитектора. Самыми поразительными были двое гигантских молодых людей, которые, развернувшись к улице спиной и показывая объемные и свежепокрашенные пятки, лезли на центральный балкон, все в вихрях гипсовых складок. Очевидно, предполагалось, что таким образом они этот балкон поддерживают. Похоже, это были два Ромео, одновременно предлагавшие свои услуги даме. Балкон принадлежал номеру “люкс”, который и занял Вольвер, так что теперь они лезли к нему.
Вольвер уговорил Дьедонне подняться к нему и выпить. Начальник полиции охотно согласился, так как хотел еще поговорить с ним. Устроившись на одном из диванов в розовой с золотом гостиной люкса, он заметил:
- В этом номере больше спальных мест, чем во всей гостинице!
Вольвер сел к кресло напротив и ответил с улыбкой, хотя в голосе его звучала горечь:
- Мне явно столько не нужно. Мне даже кровать двуспальная не нужна.
Дьедонне решил, что хватит пока беседовать об убийствах, и спросил:
- Ты не расскажешь мне про развод?
Вольвер откинулся в кресле и закрыл глаза:
- Тут, собственно, и рассказывать-то не о чем. Мы с Мартой много лет прожили вместе, и она была рядом даже тогда, когда все складывалось не слишком удачно. Мы привыкли, но, мне кажется, не нуждались друг в друге. Она говорит, я не уделял ей внимания - вероятно, она права, но я работал, как вол, чтобы добиться того... чем мы решили вместе не пользоваться. Если бы она не отказалась от собственной карьеры певицы “ради меня”, может, все было бы и по другому... Не знаю. На самом деле, это развод по обоюдному согласию.
Дьедонне отпил заказанного ранее коньяка:
- Но ты говорил, что она - виновная сторона?
- Ах, это! Глупо было так это формулировать, - за ней ухаживает этот... - он защелкал пальцами, пытаясь вспомнить. - Парень, который выиграл Уимблдон в прошлом году. Не стоило заострять на этом внимание. Меня просто разозлило, что после пятнадцати лет разговоров об искусстве она решила, что больше певца ей подходит спортсмен. Чарльз Мастерс, вот! Впрочем, его физическая форма, несомненно, превосходит мою.
- Странно, что ты не мог вспомнить имя парня, который увел у тебя жену.
- Вероятно, это показывает, что этот развод давно назрел.
Дьедонне встал и походил немного по комнате, инстинктивно осматривая ее. Его мозг уже работал, выбирая наиболее приемлемые варианты обеспечения безопасности Вольвера. Однако он понимал, что бесполезно просто расставлять своих ребят по всем углам - предполагаемый убийца был слишком хитер, чтобы действовать в открытую. Не хотел он так же, и чтобы его собственные люди постоянно находились рядом с певцом, действуя ему на нервы и напоминая о грозящей опасности. Нужно, чтобы кто-то был с ним, прикрывая; Дьедонне должен был доверять этому человеку, а Вольвер не раздражаться его присутствием... Внезапно в голову ему пришла парадоксальная мысль, заставившая спросить:
- Как ты относишься к прессе?
Вольвер воззрился на него с удивлением:
- Нормально, но почему ты об этом спросил?
Дьедонне усмехнулся:
- Предполагается, что вы, знаменитости, на дух не переносите представителей печати.
Вольвер отвечал без всякого выражения.
- По предварительной договоренности, и если журналист держит себя в руках... Я не истеричная “звезда”.
Дьедонне подсел к нему поближе.
- Услуга за услугу. Я тут приложу все силы, чтобы выяснить, кто с тобой вредничает. А ты, за это, познакомишься и дашь эксклюзивное интервью одной очаровательной молодой особе, моему личному другу. Если вы друг другу понравитесь, она будет о тебе заботиться.
- Что значит заботиться?
- Показывать красоты Эннбурга, знакомить с местной элитой, и так далее.
- Очень странный обмен услугами. Ты мне собираешься спасать жизнь, а я при этом должен проводить время с твоей подружкой... Что за странный план?
- Она не подружка, а друг детства - ее детства. Мы с тобой старше ее лет на 15-20. Она работает в журнале “Belle”, и они все там с ума посходили по поводу тебя - это же женский журнал. Но дело не столько в том, что я хочу оказать услугу ей, хотя, честно говоря, я обещал ей вас познакомить. Просто мне будет поспокойнее, если она будет рядом с тобой.
На лице Вольвера отразилось чистейшее изумление:
- Поспокойнее за меня?! Каким образом это может быть? Она что, профессиональный телохранитель?
Дьедонне рассмеялся.
- Вот уж чего про нее не скажешь! Нет. Во-первых, я ей абсолютно доверяю. Во-вторых, надеюсь, твой недоброжелатель не будет убивать тебя при даме. И наконец... Это совершенно абсурдное, с твоей точки зрения, обстоятельство, но ты не встречался с Диззи. Она одновременно и притягивает уголовные деяния и мимоходом, неосознанно, их предотвращает. Это ее дар...
Вольвер задумчиво смотрел на Дьедонне, возможно, прикидывая, не сошел ли он с ума. Потом переспросил:
- Что ты в сущности имеешь в виду?
- Пример. Позавчера, когда я упомянул о том, что ты позвонил мне, она захлопала в ладоши и сказала “Я знаю, он отказался от контракта в “Мет” под угрозой шантажа и хочет с тобой проконсультироваться!”
- Понимаю...
- Она не смогла точно сказать, в чем твоя проблема, но почувствовала, что таковая существует, к чему она на настоящий момент привела и зачем тебе я. Хотя и по сути проблемы она почти не ошиблась.
- Это можно сделать, просто логически мысля. Она знает, что я отказался от контракта, потому что она журналистка, и знает, что ты полицейский, значит, если я обратился к тебе, у меня есть проблемы.
Дьедонне улыбнулся.
- Все бы хорошо, но, видишь ли, она и не думала “мыслить” - прошу прощения за каламбур. Она шутила. Кроме того, ее мысль о шантаже с логикой не свяжешь. Я могу привести тебе с десяток примеров из своей профессиональной деятельности за последнюю пару лет, когда она буквально так же, каким-нибудь идиотским замечанием, наталкивала меня на разгадку крайне неприятных преступлений.
Вольвер выпил залпом то, что оставалось в его стакане и переспросил:
- Ты действительно думаешь, что присутствие рядом со мной девушки, замечания которой ты характеризуешь как “идиотские”, может мне как-то помочь?
Дьедонне постарался ответить, сохраняя серьезность:
- Она вполне может придержать убийцу за локоть и осведомиться “Что это у вас? Пистолет? Неужели вы собираетесь стрелять из него? А кого же вы собираетесь убить здесь, при всех, когда вас непременно остановят у входа?..”
Вольвер продолжал смотреть на него с сомнением, покачал головой и сказал:
- Не знаю, прав ты или сошел с ума. Давай остановимся на том, что я согласен с ней встретиться и дать интервью, и общаться, поскольку, судя по твоей характеристике, скучно мне не будет. Но насколько это будет полезно для моей безопасности, я предпочитаю не задумываться... чтобы не слишком бояться. Кроме того, как насчет ее собственной безопасности? В двух случаях, произошедших со мной, пострадали как раз другие люди - Тео и Стадер.
Дьедонне хмурился. Естественно, он думал об этом.
- Не знаю. Конечно, приставить к тебе Диззи - лишь одна из вещей, которые я хочу сделать, наряду с круглосуточной охраной и прочим. Кроме того, мне кажется, наш неизвестный друг уже достаточно замел следы, делая вид, что покушается на других. Наконец, я ей доверяю, да и тебе, по моему, будет приятно общество молодой и очаровательной девушки, а не только моих горилл у тебя за спиной.
Вольвер опять расчесал волосы обеими руками - видимо, это было постоянной привычкой, - и покачал головой, как человек, вынужденный согласиться с неопровержимыми доводами:
- Хорошо, хорошо, ты меня убедил. Но почему ее так странно зовут - Диззи? Кружит всем головы?
Дьедонне многозначительно ответил:
- Подожди, познакомишься - поймешь.
А то текст сплошняком, без разделения на абзацы мои глаза ни в какую не хотят воспринимать. 
