10. Мимолётность

Безмолвие поглотило всё вокруг.

Казалось, оно поглотило комнату и заполняло его лёгкие, когда он пытался вдохнуть; оно было настолько ужасным и всепоглощающим, что сама тишина была похожа на оглушительный грохот, раздающийся в ушах и отдающийся болезненной волной во всём теле. Он почувствовал нежное и тёплое прикосновение к своим губам, такое незнакомое, но приятное, что он не смог сдержать сдавленного стона. Он резко открыл глаза, но из-за льющегося изо всех окон яркого света ему пришлось невольно зажмуриться; не глядя, он старался понять, где находится и что здесь произошло.

- Эрик? – донёсся до его слуха робкий голос. – Всё в порядке? Извини, я разбудила тебя... – голос был таким до боли знакомым, что сердце в груди невольно сжалось и забилось где-то у горла.     

Потом его напряжённые мышцы расслабились, растаяли от ощущения мягкой постели и всплывших воспоминаний о том, что случилось прошлой ночью. И, снова открыв глаза, уже готовый к ослепительно яркому солнечному свету, он обвил руками нежное тело возлюбленной и крепко прижал к себе.

- Кристина, - он стал торопливо покрывать лёгкими поцелуями её лицо, чувствуя странное воодушевление от осознания того, что уголки её губ изогнулись в тонкой улыбке. Отстранившись лишь для того, чтобы взглянуть ей в лицо, он внимательно изучал и запоминал каждую её чёрточку, каждое ощущение, зарождающееся в его теле, когда их кожа соприкасалась. Её каштановые волосы, обрамляющие столь любимое лицо, нежные карие глаза, розовые, слегка припухшие губы – казалось, ничего больше не существовало в мире.

- Доброе утро, - хотя слова и не были оригинальными, но прозвучали очень правильно: несомненно, это было самое лучшее, самое доброе утро за всю его долгую жизнь. Ему хотелось что-нибудь сказать, он отчаянно пытался найти слова, но не мог и продолжал молчать.

- Я не осмеливаюсь говорить, - наконец прошептал он, - потому что боюсь, что моё сердце выпрыгнет из груди.

Кристина звонко рассмеялась: это не было насмешкой, смех был нежный; он тысячей колокольчиков раздавался в его голове.

- И почему ты этого так боишься? – спросила она, кладя прохладную ладонь на его щеку. – Мне хотелось бы этого больше всего.

Через несколько мгновений полной тишины, нарушаемой только их дыханием и стуком сердец, Кристина прошептала:

- Если мы так и будем здесь лежать, за нами придёт Сет. Уже почти полдень.

В ответ Эрик только недовольно пробормотал:

- И зачем мы привезли с собой этого мальчишку...

Ухмылка на губах Кристины стала ещё шире; воспользовавшись моментом его секундного замешательства, Кристина выскользнула из объятий Эрика и села на кровати: простыня съехала и теперь открывала его взору изгибы её спины. Когда она потягивалась, её мышцы растягивались, и их движение в её тонком теле было хорошо заметно: словно очарованный, Эрик провёл пальцем вниз по её позвоночнику. Кристина содрогнулась и, обернувшись, схватила его за запястья; она начала что-то говорить, но сама себя прервала, заметив, как он на ней смотрит. Яркий свет, льющийся из окна, напротив которого стояла кровать, высвечивал лишь её силуэт, так что Эрик не заметил проступивших красных пятен на её щеках.

- Останься, - просто попросил он.

Уступив, она опустилась на кровать, возвращая объятье и целуя его с неожиданной страстью. Как раз в тот момент, когда Эрик хотел предложить остаться в постели остаток дня, сбылись предсказания Кристины.

- Кристина? – затем последовало несколько грубых, сильных ударов в дверь и тот же голос снова заговорил: - Уже слишком поздно, и мне скучно. Ты уже проснулась?

- Проклятье! – сквозь зубы выплюнул Эрик, узнав Сета по странной манере растягивать слова, и помог Кристине снова сесть. Какое-то мгновение они вместе в страхе уставились на дверь.

- Одну минуточку, Сет, - крикнула Кристина, натягивая простыню до подбородка, и шёпотом, уже обращаясь к Эрику, добавила: - Спрячься в ванной.

- Я... что? – в замешательстве спросил Эрик. Приказ показался ему таким абсурдным, что он поначалу даже не поверил, правильно ли расслышал.

- Спрячься в ванной! Давай, быстрее! – осторожно подтолкнув его, она заставила его встать, взяла своё платье и протянула ему снятую с постели простыню.

Стук усилился.

- Можно войти? Кристина?

- Моя маска, - начал Эрик, и, когда Кристина обернулась, увидел в её руках белую маску. Однако она не протянула её Эрику, так что ему пришлось с досадой просить её сделать это.

Секунду она колебалась, но, в конце концов, с болью в сердце протянула ему безжизненный и кажущийся теперь ненужным предмет. Быстро надев её, Эрик скрылся в соседней комнате.

Кристина неловко завязала пояс халата; её щёки всё ещё горели от поцелуев Эрика, и она чувствовала покалывание в тех местах, где их кожа соприкасалась. Нервным движением она пригладила волосы и открыла дверь.

Сет уже был при полном параде: почти по самые колени его брюки были в грязи, но ботинки почему-то были чистыми; волосы слиплись и свисали грязными прядями вдоль лица. Не мешало бы ему переодеться, прежде чем подниматься сюда.

- Привет! – он весело поприветствовал Кристину, но проскользнул мимо неё и принялся очень внимательно оглядывать комнату. Кристина не могла сдержать улыбки, когда он с презрением сказал: - А твоя комната лучше моей. Кажется, мсье Деларю любит тебя больше, - он обернулся и с тем же выражением посмотрел на неё: - Наверно, потому, что ты девчонка. А у него здесь никогда не было раньше девушек.

- Уверена, что мсье Деларю любит тебя не меньше, чем меня. И даже больше, - сказала Кристина осторожно. Из ванной донеслось приглушённый звук, больше похожий на презрительное фырканье, но Сет его, кажется, не заметил: он ходил по комнате, критично разглядывая мебель, пока Кристина потихоньку подходила к комнате, где прятался Эрик, всё время усиленно стараясь выглядеть непринуждённо.

- Чьё это? – Кристина подняла взгляд от дверной ручки, которую хотела было повернуть; и в этот момент она потеряла дар речи: Сет держал в руках жилет Эрика и указывал на остальную его одежду, в беспорядке лежащую около кровати.

- Это, - запинаясь, произнесла Кристина, - это...

- А не в этом вчера был мсье Деларю?

- Нет, конечно, - неубедительно пробормотала она. – Я бы хотела одеться, Сет. Может быть, ты подождёшь меня снаружи?

- Но почему под твоей кроватью мужская одежда? – любопытство мальчишки не знало границ: он подобрал одежду и начал тщательно её осматривать.

- Сет, - прикрикнула на него Кристина, - я попросила тебя выйти!

- Это принадлежит мсье Деларю, - он растянул плащ Эрика. – Ты же такое не носишь, - с наглой любознательностью он смотрел прямо ей в глаза: - И почему ты охраняешь ту дверь?

- Что? – сиплым от страха голосом спросила Кристина. Сет подпрыгнул на месте, ловко пробежал мимо Кристины и резко распахнул дверь в ванную. От страха Кристина закрыла глаза и приготовилась услышать пронзительный крик, который, как она считала, должен был непременно последовать.

- У тебя отдельная ванная? – из-за двери она услышала возмущённый голос Сета. – Точно, мсье Деларю тебя очень любит, - он вернулся и, подходя к выходу, добавил: - Ладно, теперь одевайся, - и, не сказав больше ни слова, мальчишка ушёл.

Несколько секунд Кристина стояла, онемев от изумления прежде, чем опомниться и влететь в ванную комнату. Там было пусто.

- Эрик? – ответа не было. Сердце тревожно забилось. – Эрик, где ты?

Внезапно она почувствовала, как её обдувает прохладный воздух, и услышала скрип раскачивающейся рамы окна: оно было широко раскрыто, зелёные занавески раздувались от порывов ветра. Кристина, словно загипнотизированная, несколько минут смотрела, как по подоконнику стекают капли дождя, а потом опустилась на пол и разразилась громким смехом.

***

Только Сет спустился вовремя к завтраку, так что стол и вовсе не накрывали. Кристина нашла миссис Эттуотер, или просто Эдит, как та предпочитала, чтобы её называли, в кухне; там же её ждал и лёгкий завтрак. Она неохотно поела и решила осмотреть дом. Казалось, не успела она привыкнуть к первому дому Эрика, как приходилось осваивать новый, ещё больше и причудливей первого.

Полагая, что этому дому суждено стать её пристанищем на долгий срок, Кристина, идя по коридорам, мысленно составляла карту дома. Размер, величественный внешний вид и внутреннее убранство дома полностью соответствовали характеру и привычкам его создателя: бесчисленные тупики и переходы словно рассказывали о любви Эрика к всевозможным загадкам.

В самом деле, Мастер Ловушек, подумала Кристина, внезапно вспомнив имя, которым называла его мадам Жири несколько лет назад.

В конце концов, не замечая, направо она повернула или налево, она углубилась в размышления о том, какая может быть связь между Эриком и миссис Эттуотер. Лёгкость и непринуждённость, с которой пожилая женщина обращалась с Эриком, изумляла, но, насколько Кристина могла припомнить, у Эрика было совсем немного времени, чтобы завести серьёзные знакомства до того, как он попал в Оперу. Он скитался по свету с цыганами... Может ли быть так, что знакомство с Эдит произошло ещё раньше? Может быть, она была знакома с его семьёй?

Кристина припомнила, что мадам Жири покидала Оперу на пять лет, когда вышла замуж и растила маленькую Мэг, поэтому она вполне могла и не знать о том, чем был занят Эрик в эти годы, и Эрик мог приезжать иногда в Англию, чтобы строить этот дом. Или он занимался этим в последние четыре года?       

Её голова разрывалась от множества вопросов; она была настолько поглощена своими размышлениями, что забрела так далеко вглубь дома, что окончательно потеряла ориентиры и не знала, откуда пришла и куда поворачивать, чтобы вернуться назад. Остановившись посреди большого зала, она отметила три ответвляющихся коридора, которые не были похожи друг на друга. Теперь она могла лишь сказать, что всё ещё находилась на первом этаже здания, потому что была уверена, что не поднималась по лестнице. Кристина решила выйти в зал с окнами: в самом конце этого зала были массивные двери, которые, она надеялась, выведут её на открытое пространство или, возможно, на балкон.

Встревоженная гулким звуком своих собственных шагов, громко раздающихся в тишине пустой комнаты, Кристина приблизилась к дверям и резко их распахнула.

Первая мысль, пришедшая на ум Кристине, когда она увидела комнату, была - любовь.

Глубокий, насыщенный красный цвет, который доминировал в обстановки обоих домов Эрика, - здесь была и красная обивка, выгодно оттеняющая светло-коричневую мебель, и затянутые красным атласом стены; мягкий персидский ковёр, в котором ноги словно утопали, был спокойного жёлто-коричневого оттенка. Комната разделялась на две части. Первая, в которой было несколько кресел, диван, полированный низкий столик в одном углу и пустой письменный – в другом, представляла собой нечто вроде гостиной. Единственным предметом, свидетельствующим о том, что в комнате кто-то жил, было небольшое пианино – крышка была поднята, а скамейка отодвинута в сторону. Вторая половина комнаты была залита светом, благодаря множеству окон и стеклянным дверям, ведущим на балкон. Вид из окна был почти такой же чудесный, как и из комнаты Кристины.

В этой половине комнаты был только один предмет мебели, но это ничего больше и не было нужно: огромная кровать, накрытая полосато-бежевым покрывалом и с привязанным плетёными шёлковыми шнурками балдахином.

Несомненно, не возникало вопроса, чья это могла быть комната. Эрик не имел привычки лишать себя роскоши, да и почему он должен был это делать, если мог позволить себе приобрести всё, что ему захочется?

Теперь, когда она выяснила, где находилась его комната, ей хотелось найти его самого: она не видела его с самого утра, а теперь уже солнце садилось на западе. Улыбаясь, она представляла себя, как он выбрался из окна её ванной, обмотанный одной простынёй, и как добрался до своей комнаты незамеченным.

Конечно, мысли о сегодняшнем утре повлекли за собой воспоминания о ночи, и она покраснела, хотя теперь была одна. Садясь на диван, она постаралась занять свои мысли другими вещами: погода, Сет, загадочная миссис Эттуотер...

А что, если он избегает её? Конечно же, он не может думать, что что-то не так... не после того, что случилось... и он не может уехать, если только она для него хоть что-то значит...

Хватит волноваться[i], приказала она себе, [i]он может придти в любой момент и всё будет хорошо.

Успокоившись, она села, вспоминая каждую постыдную подробность, каждое сводящее с ума прикосновение, и ждала его возвращения.

*** 

Нахмурившись, Эрик уверенными шагами шёл через большой зал, неся в свёртке свою вчерашнюю одежду. Он ждал Кристину в её комнате не меньше получаса, но она так и не появилась. Эрик точно знал, что она не выходила из дома с Сетом, что завтракала она дома. Она должна быть где-то в доме.

Пока он шёл через восточное крыло дома, разные мысли роились у него в голове. А что, если она избегала его? Что, если она передумала... что, если она сердится на него и хочет, чтобы он уехал?

Проклиная всё на свете, Эрик ускорил шаг и в смятении ослабил галстук. Вылезая из окна ванной Кристины, Эрик неловко задел ранее повреждённое плечо, и хотя оно уже почти зажило, но теперь рана снова открылась и страшно зудела и ныла. Если у неё хватит смелости бросить его после этой ночи... что ж, хотел бы он посмотреть, как она будет вылезать из окна и карабкаться по крыше.

Он мысленно отчитал себя: она ещё ничего ему не сказала, а у него на уме уже такие отвратительные мысли.

Находясь всего в нескольких метрах от своей спальни, Эрик замер как вкопанный. Обе двери были открыты настежь, а ведь он строго-настрого запретил Сету и миссис Эттуотер входить в его спальню, ни при каких условиях.

Какого дьявола?..

Стиснув зубы, он тремя большими шагами преодолел отделяющее его от комнаты расстояние и приготовился встретиться лицом к лицу с незваным гостем.

***

О его присутствии она узнала даже раньше, чем обернулась и увидела его, - она услышала его дыхание. Улыбаясь, Кристина встала. На его удивлённом лице она увидела некое подобие благодарности.

- Так ты не избегаешь меня?..

- Избегаю тебя?.. – спросил он непонимающе.

- Я не видела тебя с самого утра, естественно, мне было интересно, куда ты пропал... прости, что ворвалась в твою комнату, но я не знала, где ещё тебя можно найти, и я подумала, что должен же ты хоть иногда возвращаться в свою комнату, так что я решила ждать...

Он прервал её, притянул к себе и нежно обнял, тихо усмехнувшись.

- А я ждал в твоей комнате... Я буду должен запереть тебя, чтобы знать, где ты находишься, когда мне это нужно, и не слоняться по всему дому, чтобы найти тебя...

***

Лишь через какое-то время Эрик смог основательно поразмыслить над своими чувствами.

В комнате стояла непроглядная тьма, хотя многочисленные окна его спальни и не были занавешены. Ливень превратился в мерное, мелодичное перестукивание отдельных капелек, усыплявшее его, словно колыбельная.  Во сне Кристина перекатилась из его тёплых рук на подушки и теперь лежала на спине, закинув одну руку над головой; её дыхание было спокойным и ровным.

Луна спряталась за плотными облаками, так что в темноте он мог видеть лишь силуэт Кристины, но этого было достаточно; волосы, бросающие тень на лицо, мягкими волнами ниспадали на изящный изгиб шеи и плеч. Его дыхание участилось, и он быстро отвернулся. Даже после второй ночи, когда она делила постель с ним, он боялся запятнать её невинность.

Только когда он ждал её днём в её комнате, Эрик со всей ясностью осознал свои действия. Действительно, Кристина больше не была замужем и скоро она будет мертва для жителей Франции. Он больше не сомневался в её чувствах к нему – она и так доказала, что он ей небезразличен. Но была ли она готова к тому, что может случиться, если их отношения и дальше будут продолжаться таким же образом? Будут... последствия, мягко говоря. Но ведь они не женаты, даже не обручены.

Он сухо усмехнулся, удивившись той холодности, с которой размышлял над их положением. Несомненно, четыре года после ухода Кристина выработали в нём ещё более стойкое чувство самосохранения, чем многие годы жизни в подземельях Оперы; только у него больше не было крепких стен театра, и он не избавлялся физически от людей, которые встали у него на пути. Он должен был справляться со своими проблемами так же, как и обычные люди, даже если его и не воспринимали как обычного человека из-за того, что он носил маску. В некоторой степени, он был вынужден приучить себя уважать человечество, собираясь жить среди людей.

Когда Кристина вернулась к нему, они оба были совершенно другими людьми, их истинные желания были спрятаны в течение пяти лет одиночества и горьких раздумий. И только эти немногие желания заставили их потянуться друг к другу; одна жертва стремилась к другой в поисках сострадания и утешения.

Его задумчивость на время рассеялась, когда Кристина пошевелилась и повернулась к нему лицом. Его глаза привыкли к темноте, и он любовался спящей  возлюбленной. Её глаза двигались под сомкнутыми веками, длинные ресницы трепетали, брови нахмурились, а уголки губ опустились, словно в печальной улыбке. Почти неосознанно его глаза скользнули по виднеющемуся под тонкой простынёй изгибу груди. И он снова отвёл глаза.     

Каким сентиментальным я стал из-за тебя, Кристина, подумал он, подняв бровь. Кажется, все мысли Эрика теперь были заняты Кристиной, он непрерывно думал только о ней одной; всё, что ему было нужно – её прикосновение, её взгляд; ему хотелось, чтобы всё её внимание было обращено к нему одному. Эрик настолько ослеп от любви, что если она проводила время с Сетом, он зеленел от зависти. Это было проявлением крайней степени эгоизма с его стороны, но первую неделю, хотя бы одну неделю, он хотел, чтобы она была только с ним. Он не мог найти в себе сил делить её с кем-то ещё. Не теперь.

Она снова пошевелилась и на этот раз вслепую ударила его, хотя и не очень сильно, прямо в подбородок. Сначала он чуть было не засмеялся вслух, но резко замолчал, затаив дыхание, когда от очередного движения с неё скатилась тонкая простыня.

Будь я проклят, если она уже не превратила меня в сентиментального глупца.

Он без труда разбудил её и доказал, что его пылкий нрав ещё не совсем сдался под натиском нежности и чувствительности.

***

Так прошли две недели; благословенные недели, как казалось Кристине. Как она и рассчитывала, Эрик никуда не уехал. Всё время она проводила с ним. Когда шёл дождь, они возобновляли уроки пения в большом зале – самой любимой комнате Кристины во всём доме после спальни Эрика. Когда облака рассеивались, Сет сопровождал их в прогулках по саду и близлежащим окрестностям. Так странно было видеть Эрика на улице средь бела дня, в сопровождении маленького мальчишки, что в первое время Кристине приходилось делать над собой усилие, чтобы подавить вспышки неуместного смеха. Теперь же она испытывала почти материнскую гордость за этого смышлёного, любознательного мальчика.

Иначе дела обстояли с пением. Кристина подозревала, что Эрик тайком строго-настрого запретил Сету беспокоить их, когда они музицировали. При обычных условиях мальчик с такой неугомонной натурой, какой обладал Сет, ворвался бы в запретную комнату в любой момент, но, тем не менее, в течение уроков их не беспокоили. Благодаря наставлениям и упорству Эрика, Кристина быстро наверстала упущенное, и они скоро перешли к новым вещам, которые раньше не разучивали. Однако пение не доставляло ей такого же удовольствия, как прежде.

Уроки всегда возвращали её, осознанно или нет, в прошлое, о котором она не хотела бы вспоминать. Привычные и всё такие же волнующие приёмы обучения Эрика превращали огромный бальный зал в скромную, всеми забытую часовенку в Опере. Она физически ощущала, как во время пения с неё спадает пелена опытности и уверенности в себе и она вновь становилась наивной, скромной хористкой, которую она уже почти забыла.

То, как Эрик постоянно исправлял её ошибки, беспокоило её так сильно, возбуждало в ней такой необъяснимый страх, что она каждый раз невольно вздрагивала, когда она переступала порог зала. Она обещала себе, что будет видеть в нём лишь человека и вести себя с ним соответствующим образом, но с каждым днём, проведённым в их своеобразном репетиционном зале, она чувствовала себя всё более неуверенно. И только когда замолкали последние аккорды, когда она прекращала петь, со свистящим вздохом она возвращалась к реальности, ловя ртом воздух в попытке успокоиться.

По тем странным, тревожным косым взглядам, что Эрик бросал в её сторону на протяжении занятий, Кристина понимала, что он видит в ней эту неуверенность. То же чувство овладевало и им: Кристина видела это по затуманенному взгляду, когда он играл; по вспыхивающим временами на его лице отблескам его прежней одержимости музыкой. Это воспоминание было бледной тенью по сравнению с тем безумным преклонением перед музыкой, которому Кристина стала свидетельницей несколько лет назад, но она всё равно прекрасно опознавала эти знаки, как если бы это было её собственное отражение. Она знала, что нужно как можно скорее отогнать призраков из прошлого, пока один из них или они оба не сдадутся, но она не могла придумать способа, как это сделать.

Другая проблема, не дававшая покоя Кристине в течение этих двух недель и омрачавшая их жизнь, заключалась в растущем день ото дня волнении Эрика. Кристина ощущала это так, словно она стояла на краю обрыва, покачиваясь из стороны в сторону, и ожидала, что вот-вот произойдёт что-то такое, что окончательно разрушит их маленький рай.

Окончательно всё решилось три дня спустя, когда по подозрительным, тайком брошенным, нетерпеливым взглядам, Кристина поняла, что у Эрика на уме что-то очень серьёзное и важное. Несколько раз она пыталась исподволь выяснить причину его беспокойства, намекала ему, чтобы он открылся ей, но всё было безрезультатно: он прерывал её в своей обычной манере и менял тему разговора.

Она и сама прекрасно понимала, что есть много сложных тем, которых придётся коснуться рано или поздно, и старалась сделать так, чтобы это случилось позднее. Теперь они, уже не таясь, делили одну комнату, настолько открыто, насколько это вообще может быть в доме, где из обитателей только маленький мальчик и пожилая женщина да недавно нанятая прислуга.

Кристина постоянно напоминала себе, что Эрик никогда не вёл семейной жизни и что ему была неведома самая обычная привычка домашней прислуги – передача друг другу сплетен и слухов. Их новая прислуга была заметно озадачена отношениями Эрика и Кристины, потому что кольца на её пальце не было, но обращался он с ней лучше, чем обычно обращаются с любовницами.

Удивлялись они и из-за Сета. Ведь это же неслыханно, чтобы такой состоятельный джентльмен из высшего общества приютил в своём доме беспризорного мальчишку. Да и сама Кристина недоумевала, зачем Эрику так нужен был Сет, если он его только раздражает. Только какое-то время спустя она начала понимать, что Эрик просто симпатизировал мальчугану и был добр к нему.

Она получила ответы на все эти вопросы одним тёплым, скучным вечером, примерно через три недели после прибытия в Англию.

Прогулявшись под хмурым небом по сырому саду, они вернулись в дом и обосновались в библиотеке. Уютно потрескивал камин, и Кристина лениво потягивалась в кресле, положив на колени едва начатый «Грозовой перевал». Эрик, прежде чем сесть рядом с ней, хотел выбрать себе какую-нибудь книгу, но так и сел с пустыми руками. Кристина с интересом наблюдала за ним, когда он устремил взор к огню, потом пожала плечами и вернулась к чтению – не могла же она силой заставить его излить ей душу, если сам он этого не хотел.

- Не знал, что ты читаешь такие романтические бредни, - заметил он через несколько минут, светящимся от веселья взглядом указывая на книгу.

Кристина покраснела, но ответила с подчёркнутой серьёзностью:

- Но ведь это твоя библиотека.

- Уж не намекаешь ли ты, что это я купил все эти книги?

- Ну уж точно не Сет.

Он напряжённо смотрел на неё несколько мгновений, губы его изогнулись в какой-то странной, мучительной улыбке.

- Тебе ведь интересно, откуда он взялся, правда? – прямо сказал он. – Ты всю неделю задаёшь нелепые вопросы о нём. Наверное, я больше не могу держать от тебя в секрете что-либо.

- У меня есть кое-какие подозрения, - немного несерьёзно ответила она, откладывая книгу и садясь рядом с ним на диван, - так что ты вовсе не такой загадочный, каким хочешь быть.

Эрик скептически ухмыльнулся и через некоторое время сказал:

- Ты сомневаешься в способностях Сета, потому что не видела его, когда находится в своей стихии. Этот парень очень способный во многих вещах, - он замолчал, взглянув на неё; его лицо светилось от восторга: - Кристина, этот мальчик - мастер переодевания.

Кристина в недоумении сдвинула брови.

- Что ты имеешь в виду?

Эрик наклонился вперёд, его глаза застыли, словно он что-то напряжённо припоминал.

-  Когда я впервые встретил его, на нём был дорогой, явно украденный костюм. Он стоял на тротуаре, задрав подбородок и глядя на мир так, как будто сам король был ниже его по величию. Когда он увидел меня, он сказал, в совершенстве подражая манере людей из высшего общества растягивать слова.     

- «Сэр, - сказал мне тогда Сет, - ваша маска тревожит меня. Должен спросить вас, нет ли у вас недобрых намерений, если вы скрываете своё истинное лицо? Тот, кто хочет скрыть лицо, наверняка является преступником, потому что когда на уме доброе дело, нет смысла скрывать свою личность. Таким образом, я прихожу к выводу, что вы отчаянный мошенник и жулик и я вынужден заявить о вас властям».   

Как Кристина не старалась держать губы плотно сомкнутыми, но не смогла сдержать взрыв смеха, когда услышала это. Сет, этот неопрятный, по-варварски неряшливый мальчишка – мастер переодеваний? Она с трудом себе это представляла. Эрик только сдержанно ухмыльнулся и приподнял бровь.

- Мне захотелось придушить его, когда он откинул свой плащ и открыл своё истинное лицо. С тех пор у меня появился личный интерес в обучении мальчика.

Прикрыв рот ладонью, чтобы спрятать своё веселье, Кристина спросила:

- Но какой смысл в искусстве переодевания, даже на таком высоком уровне? Как оно может пригодиться в жизни?

- Он оказывал мне несколько раз добрые услуги, но рано или поздно он вырастет, - сказал Эрик задумчиво. – Я предлагал ему несколько занятий на выбор в надежде разжечь в нём интерес, но, видимо, роль государственного шпиона его не привлекает, - Эрик резко вздохнул. – Думаю, в какой-то степени это и моя вина, что он предпочитает растрачивать свои способности на... скажем так, не совсем порядочные дела.

Улыбка слетела с лица Кристины.

- Ты хочешь сказать?..

- Он не раз заявлял, что хотел бы стать Мастером Преступлений, как он это называет...

- Но если мы отправим его в хорошую школу...

- Какая школа примет мальчишку с улицы, Кристина? – бросил он ядовито.

Кристина поняла, что задела его за живое и осторожно положила ладонь на руку Эрика.

- Прости меня, - сказала она тихо. – Ты прав. Я сказала, не подумав.

Эрик грустно улыбнулся ей и прикоснулся губами к её ладони.

- И ты прости меня.

Кристина вздохнула и устало положила голову на плечо Эрику.

- Тебе ведь не всё равно, что станет с Сетом, правда? – он не отвечал, и ей пришлось приподнять голову, чтобы заглянуть ему в глаза. – Эрик?

- Я никогда не думал, что у меня может быть... Я взял его как... как сына, если угодно, - тон его был спокоен, но в глазах Кристина видела бурю чувств. – Но у нас есть и другие темы для разговора, Кристина.

- Если ты ещё не готов...

- Кристина, не нужно обращаться со мной, как с больным, - сказал сквозь зубы. – Нет, теперь самое время, чтобы ты поняла, во что ввязалась.

Кристина нерешительно сглотнула и закрыла рот. Эрик встал, повернувшись к ней спиной, и она почувствовала, что ей заметно не хватает его тепла. Она видела, как его плечи поднимались и опускались, и понимала, что он колеблется. 

- Начни с самого начала, - подбодрила она его.

Он кивнул и мужественно начал говорить.

- Я родился в Руане, мою мать звали Элеонор Левеск, она была женой преуспевающего торговца. Однако они не любили друг друга, и я родился в результате связи матери с другим мужчиной. Подозреваю, что мой отец прознал об этом и бросил мать ещё до моего рождения. Мне никогда не говорили его имени. Я родился в дом старшей сестры моей матери, их родители к тому времени уже умерли. Конечно, мать приняла меня как наказание от Господа за супружескую неверность. В течение первых месяцев она отказывалась подходить ко мне, и только тётя и прислуга заботились обо мне. Тётка унаследовала от родителей небольшое состояние и всего через год после свадьбы потеряла мужа, который был моряком. Она посвятила свою жизнь заботе о брошенном ребёнке сестры, пока та проводила всё своё время взаперти в своей комнате или в церкви. Когда мать, наконец, пришла посмотреть на меня, она принесла с собой маску, чтобы спрятать изуродованную половину моего лица. Маска стала привычной частью моего гардероба, когда я рос в доме тёти, и мне было запрещено подходить к зеркалу и любой отражающей поверхности без неё. Когда мне было четыре года, мать рассорилась с тёткой, и та уехала в Англию, на родину своих предков. Мы с матерью бродили из города в город два года. Мне всегда запрещалось выходить на улицу, вообще покидать наше скромное жилище. Когда мне было лет шесть, моя мать стала невыносимой, отвратительной женщиной. Она всегда была тщеславной и эгоистичной, а после моего рождения, после наших многолетних скитаний, когда приходилось бороться за каждый грош, попрошайничать, она стала просто сумасшедшей. Помню, как она приходила по вечерам, начинала ни с того ни с сего кричать, разбрасывала в бешенстве по дому вещи, била посуду, а я тихо сидел в своей комнате и смотрел через щёлку в двери.

Он замолчал, вздрогнув.  Кристина сидела очень тихо, боясь отвести взгляд от его напряжённой спины, обращённой к ней. Её не оставляло чувство, что только её взгляд задерживает его здесь, не давая ему возможности с головой уйти в самые неприятные воспоминания из прошлого.

- Она ненавидела меня с самого рождения, и время только доказало, что я был для неё лишь обузой, страшной меткой, напоминающей о её грехе. Она испытывала ко мне отвращение, оно сочилось из каждой поры её тела. Временами мне казалось, что в мире живых её держит только презрение ко мне; казалось, она получала удовольствие, наказывая меня, а потом, выбившись из сил, приказывала мне уйти.

Кристина не осмелилась спросить, что он имел в виду, говоря, что мать наказывала его: отчасти потому, что не хотела знать, отчасти потому, что уже догадывалась.

- Так что, думаю, она не испытывала никаких угрызений совести, когда продала меня в бродячий балаган, когда мне было восемь лет. Цыгане заплатили ей достаточно денег, чтобы купить билет на пароход до Англии. Уходя, оставив меня у цыган, она ни разу не оглянулась. Моё последнее воспоминание о ней: как цыган протягивает ей горстку монет, она безумно ухмыляется и протягивает мне маску, которую до того сняла, чтобы показать меня цыгану. Я жил с цыганами до тринадцати лет. Сначала я был частью их мерзкого представления уродцев, потом, по мере того, как моя известность росла, меня начали показывать отдельно.

Наконец он повернулся лицом к Кристине; его глаза сузились и горели от гнева, рот скривился от ненависти.

- Дитя Дьявола стало самым главным номером во всём балагане. Мой хозяин, Павел, получал денег больше, чем все остальные из их шайки. В результате Павел разругался из-за меня со своим братом, и тот однажды ночью попытался украсть меня из моей... клетки, чтобы использовать меня в своих собственных целях. Когда я начал сопротивляться, он достал нож и пытался пересилить меня, - голос Эрика зазвучал мягче, стал похож на кошачье мурлыканье, только гораздо более зловещее. – Он стал первым. Я опрокинул его, перехватил нож и вонзил в его отвратительное тело. Он не увидел следующего рассвета; когда его нашли, я уже был в своей клетке и никто меня не подозревал.

Рыдания комом подкатывали к горлу Кристины, но глаза были на удивление сухими. Ей хотелось зажмуриться, отвернуться от Эрика, но она не могла.

- Павел оплакивал смерть брата, и на мне вымещал свой гнев. Если бы он знал, что это я убил его брата, он бы забил меня кнутом до смерти, но он не знал. Так я выживал ещё целый год, пока Антуанетта - будущая мадам Жири - не спасла меня. Она отстала от основной группы зрителей и видела, как я воспользовался тем, что Павел отвлёкся, когда считал деньги... – весь гнев Эрика внезапно исчез, и на его место пришло искреннее изумление. – Кажется, сначала я хотел только слегка напугать его, сделать так, чтобы он потерял сознание и у меня было бы время, чтобы сбежать, но вышло не так... Мадам Жири помогла мне уйти и привела в Оперу, - он обернулся, чтобы взглянуть на Кристину. Она судорожно вздохнула, сама не осознавая, что всё это время сдерживала дыхание.

- Продолжай, - сказала она хриплым голосом. – Пожалуйста.

Он сделал несколько шагов к ней, а потом как будто передумал.

- Я узнал Оперу лучше, чем кто-либо знал до меня, и, вероятно, никто и не узнает лучше. Опера стала моим первым настоящим домом, именно там я впервые осознал свою любовь к музыке, - он помолчал и слабо улыбнулся. – Я как будто заснул после многих лет беспрестанных скитаний по жаркой пустыне, грязным болотам и коварным горам... Я до сих пор не могу объяснить, что тогда произошло. Она захватила меня, и я твёрдо знал, чем буду заниматься всю свою жизнь, - он пожал плечами, как будто сказал только что самую очевидную вещь на свете. – Моя жизнь принадлежала музыке. В то время в Опере ходили слухи о неком Призраке. Директора были на редкость суеверными людьми, и достаточно было пары простых фокусов, чтобы убедить их платить мне деньги, необходимые мне для приобретения фортепьяно. По мере того, как я взрослел, мои фокусы становились всё более изощрёнными. По зову неутоленной жажды знаний, я незамеченным пробирался в библиотеку, изучая всё, что касалось архитектуры, музыки, искусства...

Мадам Жири, конечно, была единственным человеком, благодаря которому я поддерживал связь с внешним миром. Когда она вдруг вышла замуж и ушла из Оперы... Для меня это было равносильно тому, как если бы моя мать снова продала меня цыганам. Она бросила меня гнить в подвалах... по крайней мере, мне так казалось тогда... и именно тогда я почувствовал необходимость мстить, жажда крови, - его голос снова стал холодным; он с вызовом посмотрел на Кристину, как будто ожидая услышать от неё возражение, - охватила меня. Это был первый раз, когда я вышел из здания Оперы. Что-то гнало меня от того места, которое теперь казалось мне пустым и чужим.

На те деньги, что я получил от директоров Оперы, я отправился в путешествие: объездил всю Европу, был в Южной России. Развлечь людей трюками нетрудно, и я быстро приобрёл репутацию кочующего волшебника. Именно благодаря этому званию обо мне узнали в Персии и пригласили ради увеселения маленькой султанши.

Черты его лица стали твёрдыми, как и поверхность маски на другой половине лица.

- Моя жизнь в Персии мало походит на сказку, и я не хотел бы рассказывать о том времени, - сказал он сухо и сдержанно.

- Это не сказка, - сказала Кристина с обидой в голосе. До сих пор ей удавалось сдерживать свои эмоции, но, тем не менее, по её телу пробежала неприятная дрожь, когда он ровным голосом рассказывал о первых двух убийствах, и она не осмелилась прервать его. – Я бы хотела услышать.

Взглянув в его глаза, Кристина поняла, что он подумал, будто она сглупила, попросив его продолжать, но он всё-таки продолжил.

- Султанша была и есть самое извращённое создание на земле, с каким я имел несчастье встречаться. Она была совсем молодой девушкой, но её тяга к разрушению и смерти была ужасающей. Моё волшебство быстро наскучило ей, но я стал для неё бесценным источником развлечений. Она не оставила меня в покое. Напротив, она поставила передо мной ещё более трудную задачу и заставила меня применить все те знания, которые я почерпнул в те времена, когда просиживал в библиотеке Оперы. Мне поручили построить для неё дворец, и, так как я дорожил своей жизнью, я сделал, как мне приказали.

- Как только она переехала в новый дворец, она исследовала его в полной мере. Комната пыток, которую я разработал специально для неё, никогда не пустовала, и это повысило интерес маленькой султанши в практике. Она придумала новый вид спорта... или игру, как она сама считала. Меня, самую ценную вещь, которой владела султанша, выводили на площадь, с одной удавкой в руках, и она отсылала воина за воином, чтобы бороться со мной. В полном смысле известной фразы: «Убить...», - он говорил всё тише, - «...или быть убитым». Мне приказывали уничтожать людей, пленников султанши; только благодаря инстинкту самосохранения мне удалось выжить в те дни. К тому времени, как я постиг всю отвратительность того, во что меня втянули, было слишком поздно отказываться. После моей первой попытки к бегству султанша приказала своему начальнику полиции убить меня, и я бы непременно умер той ночью... Но дарога оказался очень добродетельным человеком и моим единственным другом на протяжении тех четырёх лет бесконечной резни и кровопролития. Он помог мне сбежать из страны и за неповиновение сам провёл пять лет в тюрьме, которую построил я.

На моих руках была кровь сотен людей, когда я вернулся обратно во Францию в поисках утешения во тьме подземелий моей Оперы. Это произошло за два года до возвращения мадам Жири в Оперу, и она думала, что я так и жил там всё время, потому что сплетни, разносимые маленькими балеринами, не позволяли забыть о Призраке, разгуливающем по Опере, - он запнулся, руки безвольно упали, и он беспомощно посмотрел на Кристину: - Остальное, думаю, ты знаешь.

***

Наконец Кристина закрыла глаза, и по её щекам потекли блестящие ручейки слёз. Внутри неё словно образовалась дыра, и невыносимая ноющая боль разлилась по всему её маленькому телу. Теперь она знала, откуда в его глазах этот мучительный и безразличный холод, и почему он до сих пор иногда кричит во сне. Его кошмары больше не были для неё тайной. Теперь это будут и её кошмары.

Эрик стиснул зубы и отвернулся, когда Кристина сжалась в комок, нелепо, по-детски наивно обняла себя за плечи, как будто желая защититься от мира, и отчаянно заплакала. Он боролся с подступающими к глазам слезами, подавляя желание упасть перед ней на колени и просить прощения. Она сама хотела всё знать, говорил он себе; она сама взвалила на себя эту ношу, он не виноват. Её страх и ненависть станут его неминуемой гибелью, но назад дороги уже нет.

То, что произошло несколько мгновений спустя, он мог бы назвать только божественным вмешательством. Он почувствовал спиной прикосновение нежных, отчаянных рук, которые затем крепко его обняли; почувствовал поцелуи, которыми Кристина осыпала воротник и рукав его сюртука. Кристина прижималась к нему с силой дикого животного, её слёзы скатывались со щеки и падали на его рукав, оставляя там влажные пятна; её губы шевелились, но голос звучал глухо - так, что Эрик не мог разобрать, о чем она говорит.

Эрик в изумлении смотрел, как она неистово рыдает; затем она встала прямо перед ним и попыталась встряхнуть его, но он был в два раза больше её, так что попытка не удалась, и она беспомощно припала к нему, сжимая в кулаках лацканы его сюртука. Наконец он обвил руками её тонкую талию, и они стояли так, тяжело дыша и не двигаясь с места, несколько минут.

- Несомненно, у тебя самое ужасное прошлое из всех людей, которых я знаю, - сказала Кристина мягко. – Тебе повезло, что мои родители давно умерли, иначе они не позволили бы мне выйти за тебя замуж.

Эрик с удивлением смотрел, как она протянула ему изящное кольцо с бриллиантом, то самое, которое он положил в карман днём. Он намеревался сделать ей предложение ещё до наступления ночи.

Он безуспешно подбирал слова, но так ничего и не мог сказать.

- Ты испортила сюрприз, - слабо прошептал он, зная, насколько глупо звучат его слова.

Кристина шумно вдохнула и улыбнулась, кладя кольцо обратно в его карман.

- Как подло с моей стороны.

Не выпуская Кристину из объятий, Эрик подвёл её к дивану и сел, устроив ее у себя на коленях, затем он снова достал из кармана кольцо, и они молча несколько секунд любовались сверканием камней в свете камина.

- Я согласна, - хриплым от слёз голосом произнесла Кристина, протягивая ему свою руку.

- Я ещё не просил тебя, - упрямо сказал он, сжимая в ладони кольцо.

- Ты слишком тянешь время, - Кристина наспех вытерла глаза. – Какого чёрта ты собираешься сказать? – спросила она его, смеясь и плача; это было любимое выражение Сета.

Он разжал ладонь и ласково сказал:

- Я никогда раньше не делал предложений.

- Надеюсь, что так.

Не обращая внимания на её сарказм, Эрик глубоко вдохнул и с самой искренней улыбкой, которую она когда-либо от него получала, протянул ей кольцо.

- Кристина, ты выйдешь за меня?

Она снова разразилась слезами, молча кивнула и протянула ему руку, чтобы он надел на её палец кольцо. Неловкими пальцами она сняла с него маску и поцеловала.

***

Дом уже погрузился в темноту, когда они снова заговорили, на этот раз лёжа под одеялом в кровати Эрика.

- Что мы теперь будем делать, Эрик? – спросила она, мечтательно глядя на искрившийся в свете луны бриллиант в своём кольце. – Жить в этом замке, растить Сета, пока не состаримся и единственным, на что мы станем способны будет музицирование?

Она говорила в шутку, но его ответ был вполне серьёзен:

- Думаю, Кристина, наша жизнь не может быть такой мирной и спокойной. Не сомневаюсь, какая-нибудь проблема настигнет нас ещё до конца этого года.

Проблема настигла их гораздо раньше конца года. Не прошло и месяца, как проблема постучала в их дверь. Звали проблему Рауль де Шаньи.

11. Столкновение

- Отлично, быть может, вы предпочли бы, чтобы я остался ночевать в городе?

Запнувшись, Кристина начала стремительно терять боевой настрой, как это бывало всегда, когда она слышала горечь в голосе Эрика. На этот раз они стояли в противоположных концах его мастерской, их лица покраснели от гнева, и они оба тряслись от негодования. Как обычно, Кристина не помнила, с чего начался этот спор, но вылился он в пылкую ссору, которую едва ли можно было назвать умилительной.

Кристина смягчилась, сожалея о своей беспричинной вспышке, и открыла рот, чтобы извиниться. Так заканчивались все их ссоры – бурным примирением и чрезвычайно нежными часами, следующими за ним. Как сказала миссис Эттуотер, ссоры были полезны для оживления чувств, особенно учитывая тот факт, что Эрик был единственным человеком, способным довести Кристину до крайней степени раздражения своими упрёками, и при этом возвести самые банальные ссоры в ранг искусства.

К несчастью, прежде чем она смогла издать хоть звук, раздался испугавший их обоих оглушительный стук в дверь. 

- Мне ужасно жаль, что приходится прерывать вас, - с искренним выражением сожаления на лице сказала миссис Эттуотер, - но вас ждёт один человек...

В этот момент Эрик раздражённо прервал её резким восклицанием:

- Кто он? Проклятье, Эдит, никто не должен знать, что мы здесь!

Экономка поджала губы и с видом оскорблённого достоинства произнесла:

- Не слишком ли много предосторожностей, мсье? Не станут они вас здесь преследовать... А мужчина передал свою визитную карточку. И он сказал, что дело срочное.

Кристина стояла ближе к двери и приняла карточку со смесью тревоги и любопытства. На карточке было три слова.

Граф де Шаньи.   

***

С мрачным предчувствием Эрик смотрел, как Кристина взяла карточку, пока он пересекал комнату. Бурлящий гнев быстро рассеивался, сменялся холодным безразличием. С тех пор, как они обручились, это был первая ссора, за которой не последовало мгновенное примирение.

Я не собираюсь первым  просить у неё прощения, подумал Эрик с обидой.

Однако его холодности и равнодушия не стало в тот момент, когда она побледнела и прислонилась к дверному косяку, в ужасе раскрыв рот. Он подошёл к Кристине, одной рукой обнял ее, чтобы она не упала, а другой взял карточку.

Он снова выругался, на этот раз крепче.

Граф де Шаньи.   

Страх и бессильный гнев завладели им в этот момент, но лицо его оставалось спокойным. Несомненно, «дело срочное». Не пришёл бы он, если бы Кристина на самом деле не была в опасности.

- Эрик, почему... - начала Кристина, тревожно беря его за руку.

Но он не дал ей договорить и стремительными шагами вышел из комнаты.

- Что-то случилось, - на ходу бросил он, слыша за спиной шелест юбок и прекрасно зная, что обе женщины идут за ним.

***

Рауль устало потёр ладонью глаза, оглядываясь вокруг уже невидящим взглядом. По адресу, который ему дали на случай крайней необходимости, трудно было представить местонахождение дома, но теперь, стоя в большой передней, он знал, что не ошибся. Место само говорило о том, кто его хозяин.

Когда в передней снова появилась дородная экономка, он сглотнул накопившийся комок горечи и попытался принять представительный вид. Мешки под глазами и крайняя степень поношенности его одежды делали его усилия ненужными и немного смехотворными.

Он думал, что готов ко всему, но его голова закружилась, когда из-за угла, в новом платье и с безупречно прибранными волосами, вышла Кристина. Удивительно, но теперь она держала подбородок выше, а на ее щеках играл здоровый румянец. Она была красива, и эта красота больше не принадлежала ему.

Он поймал её взгляд, и она отвела глаза.
- Шаньи, - Рауль перевёл взгляд на стоящего перед ним мужчину, с которым судьба против воли сводила его уже не первый раз, и не мог понять, какое чувство тот в нём вызывает: что-то среднее между ревностью и восхищением, и где-то в глубине души – благодарность.

- Я допустил ужасную ошибку, - сказал он, явно испытывая затруднение. – На Шаньи действительно ведётся охота, но охотник – не Коммуна. Пожалуйста, мне нужно с вами поговорить. К утру я должен быть в Париже.

***

От внезапно нахлынувшего стыда Кристина не в силах была встретить пытливый взгляд Рауля. Лицо его выражало глубочайшую озабоченность, осунулось и посерело; костюм его тоже, видимо, знал лучшие времена – он был потрёпан и явно изношен. И это в то время, как она сама пребывала в отличном расположении духа, энергия от неё исходила волнами, а здоровый цвет лица говорил сам за себя.

Рауль едва не упал на софу, и Эрик без лишних слов налил ему виски. Кивнув в знак благодарности, Рауль принял стакан и залпом выпил содержимое. В этот момент Кристина не могла не отметить в нём новую, странно отчаянную и взволнованную манеру двигаться.

Чересчур поздно она поняла, что слишком внимательно вглядывается в Рауля, и отвела взгляд, покраснев, когда встретилась глазами с Эриком. Она прекрасно осознавала, что ею движет лишь дружеская привязанность, но это не помешает Эрику понять её действия по-другому.

- За мной нет погони... Перед отъездом я удостоверился, что шпион неспособен последовать за мной, - сухо произнёс Рауль, и Эрик заметно расслабился.

- Кто?

- Дворецкий.

Кристина невольно вскрикнула, вспомнив острые, неприятные черты Рене Деньо.

- Но ведь он служил вашему семейству много лет! – воскликнула она.

- Организация была тщательно спланирована, - сказал Рауль серьёзно, и Кристина почувствовала неловкость. Разговор напрямую с Раулем странно влиял на нее.

- Граф, настоятельно рекомендую вам объясниться как можно скорее, пока вы не опоздали на пароход, - с ледяным спокойствием заметил Эрик.

- Конечно, - пробормотал Рауль. – Приношу свои извинения, путешествие совсем вымотало меня, - он отставил пустой стакан, слегка наклонился вперёд и сосредоточил взгляд на точке чуть выше головы Эрика.

- Через некоторое время после вашего отъезда стало известно о роспуске Коммуны – я даже почти смеялся над иронией происходящего. Так скоро после вашего отъезда всё, чего мы так боялись, прошло. Я испытал неземное облегчение... – он замолчал, вяло глядя на противоположную стену. Затем, встряхнувшись, продолжил: - А потом пришло ещё одно письмо. Всего одна строчка: «Всё тайное когда-нибудь становится явным». Я сначала подумал, что какой-нибудь отколовшийся от основной группы мятежник решил продолжать своё грязное дело, и не придал значения этому письму, хотя всё ещё нервничал. Тогда я думал, что их, должно быть, слишком мало для решительных действий. А на втором письме уже была печать, - Рауль вынул из кармана смятый конверт и протянул его Эрику.

- Прежние письма не были отмечены какими бы то ни было опознавательными знаками, это первое. И тогда я понял, что непростительно ошибся. Печать принадлежит...

- Герцогу Мюриэлю Боннёру, - нахмурившись, прервал его Эрик. – Он мёртв.

- Герцог Боннёр? – спросила Кристина, смутившись. Имя было ей совершенно незнакомо.

Рауль взглянул на неё мельком, но тут же отвёл взгляд и снова уставился в пустоту.

- Позвольте мне объясниться. В детстве я очень уважал своего отца. Он был нежным и отважным, слишком отважным, пожалуй. Его легкомыслие заставило его оставить нас, так что мой брат Филипп стал главой семейства ещё задолго до смерти нашего отца. Отец был весьма удачлив и никогда не упускал возможности очередной раз испытать судьбу. Именно из-за этой особенности он и попал под влияние герцога Боннёра: тот впутал его в свою знаменитую игровую аферу. Герцог был очень самонадеян и хитёр и, что самое главное, в его распоряжении были огромные капиталы. Люди, вступившие в его кружок, благоговейно почитали его. Все, за исключением моего отца. Граф никогда не позволял кому-либо затмить себя. Он стал известной фигурой среди игроков, и тайное противостояние между отцом и герцогом стало открытым и явным. Конфликт был неизбежен.

Герцог заключил пари с моим отцом по какому-то совершенно ничтожному поводу, на который другие просто пожалели бы денег. Но на самом деле герцогу только это и было нужно, но мой отец был настолько ослеплён желанием оставить с носом герцога, что не обратил внимания на эти мелочи. Мы так никогда и не узнали, что же там пошло не так, но герцогский соглядатай допустил ошибку, и наш отец выиграл. Герцог поставил денег больше, чем мог выплатить, и, естественно, был взбешён. Он хотел заполучить деньги отца и знал, что другого шанса у него больше не будет: его репутация в обществе и без того изрядно подмокла к тому времени. Но у Боннёра всё ещё были свои деньги: много лет он занимался изготовлением фальшивых денег, и ими же заплатил моему отцу. Отец, конечно, узнал об этом и угрожал Боннёру разоблачением, если тот не выплатит долг. Но Боннёру нечего было терять, и он пригрозил убить отца, если он не отступится. Мой отец хоть и страдал временами безрассудством, но он всё же отлично понимал, когда требуется вмешательство извне. Он привлёк власти и в обмен на сохранение полной конфиденциальности раскрыл имя основателя печально известного общества. Герцога с позором лишили титула, состояния, общество его презрело и вспоминало о нём только в случаях, когда последние сплетни начинали докучать людям, и они поднимали старые слухи. Так он и умер, всеми забытый. Но перед тем как умереть, он заставил своего сына, Николя Боннёра, поклясться наказать семейство де Шаньи за всё, что им причинил мой отец.

Рауль вздохнул, проводя рукой по волосам, словно признавая своё полное поражение.

- Брат предупреждал меня о Николя, когда я был ещё слишком молод. Он говорил, что Боннёр – единственный враг нашей семьи, который, возможно, вознамерится угрожать нам. Думаю, Боннёр не случайно выбрал именно этот момент, чтобы нанести удар: он хочет не просто унизить наше семейство... – Рауль запнулся.

- Он хочет разрушить его, - закончил за него Эрик, сузив глаза.

- Не упустив возможности заставить нас сначала пострадать, - добавил Рауль с мрачным смешком. – Он хотел прибрать к рукам часть нашего состояния, притворяясь одним из деятелей Коммуны, прекрасно зная, что полиция не стала бы ничего делать, если бы это на самом деле была Коммуна. У него, должно быть, имеются немалые средства, чтобы нанять хороших шпионов. Вы уверены, что ваше имение в безопасности?

- Да, - откровенно сказал Эрик. – Вы думаете, что он теперь в целях устрашения захочет использовать Кристину?

- В качестве приманки, да. Хотя он не знает, где она находится, но он не сдастся, можете быть уверены в этом. Я встречался с ним, он сумасшедший. Проклятье! Нельзя предугадать, на что он может быть способен.

Эрик напрягся и прошипел сквозь зубы:

- Предполагаю, я буду консультантом по действиям сумасшедших, так?

- Не будьте таким чертовски обидчивым, Эрик. У нас и без того есть о чём побеспокоиться.

В этот момент раздался слабый шорох, и все трое, одновременно обернувшись, увидели стоящую в дверях миссис Эттуотер. Лицо Рауля мгновенно омрачилось, он встал.

- Кажется, вы сказали, что дом в безопасности? – прорычал он, двигаясь в направлении к двери. Эрик поднялся и схватил графа за руку, заставив вернуться в кресло.

- Она не представляет для вас опасности, граф. Эта женщина – моя тётка.

Кристина в изумлении смотрела сначала на Эрика, потом на миссис Эттуотер.

- Твоя... тётя? – спросила она слабо.

- Да, тётя, если я правильно понял твоё удивление, - со злой усмешкой ответил Эрик. – Возможно, тебе следует выйти с моей тётушкой, пока мы с нашим гостем поговорим о важных делах.

- Но меня это тоже касается, не меньше, чем всех вас! – упрямо, воскликнула Кристина, не сходя с места.   

С нечленораздельным рычанием Эрик схватил Кристину за плечи и поднял её с места. Она безуспешно сопротивлялась, но Эрик был намного сильнее её. Он на руках вынес её из комнаты, опустил на ноги и закрыл дверь прямо перед носом у миссис Эттуотер.

***

Когда спустя некоторое время мужчины вышли из мастерской, Кристина сидела в гостиной на диване, устало прислонившись головой к его спинке. Ожидая их, она заснула. Рауль против воли залюбовался ею: он страстно желал поговорить с ней наедине, как это бывало прежде и, как ни странно, на этот раз именно Эрик подтолкнул его к тому, чтобы осуществить это желание.

- Мне нужно поговорить с миссис Эттуотер. Если вас не затруднит, побудьте с ней несколько минут, - уже идя по коридору, он рассеянно махнул рукой в сторону Кристины.

От видимого безразличия, с каким этот странный человек обращался к Кристине, Рауль пришёл в недоумение. Сначала он так грубо вытолкал её из мастерской, что Рауль побоялся вмешаться, а теперь этот пренебрежительный жест.

Может быть, ещё не?..

- Рауль? – мягкий усталый голос прервал его задумчивость.

- Ты проснулась! - воскликнул он, вздрогнув. Она несколько раз моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд и прийти в себя. В следующий миг к ней вернулась настороженность: поняв, что Рауль держит её за руку, она тут же отстранилась. – Нет, Кристина, - мягко возразил Рауль, и, покраснев от стыда, она сдалась.

- Прости... Как ты себя чувствуешь? – заинтересованность и участие в ее тоне тронули Рауля до глубины души.

- Очень устал, - признал он со слабой улыбкой. – Ну а ты?

- Отлично, - смутившись от его внезапного беспокойства, ответила Кристина.

- Ты счастлива? Он не... Кристина, если он плохо с тобой обращается, скажи всего одно слово: мы найдём кого-нибудь другого, кто мог бы позаботиться о тебе...

- Я в порядке, - повторила она, на этот раз более уверенно. – Эрик просто немного раздражён из-за твоего визита. В этом выражается его забота обо мне; это выглядит немного странно, но он действительно очень обо мне заботится.

- Если ты уверена, - прошептал он, хотя по его голосу можно было понять, что он надеялся на обратное. – Ты точно здорова?

Положив руку на талию, Кристина уверенно кивнула, её глаза в этот миг как-то необыкновенно засияли.

- Вполне здорова. Тебе, наверное, лучше уйти, Рауль. Эрик может вернуться в любой момент, и... – она замолчала, но Раулю не требовалось объяснять, что она имела в виду. Отпустив её руку, он встал.

И вдруг его словно пригвоздило к месту осознание значения жеста Кристины. Глядя на недоброжелательно сверкающее бриллиантовое кольцо на покоящейся чуть пониже груди руке, Рауль спросил вкрадчиво, со зловещими нотками в голосе:

- Вы оба здоровы?

- Эрик прекрасно себя чувствует, - удивившись, ответила Кристина.

- Я имел в виду не Эрика.

Её глаза округлились, и она залилась краской.

- Я ещё не совсем уверена, - ответила она тихо. – Ещё никто не знает.

- Я рад за тебя, - сказал Рауль, и Кристина заметила: он пытался сделать вид, что действительно счастлив. Но глаза выдали Рауля: его лицо всегда было открытой книгой для Кристины.

- Спасибо, - с нежностью сказала она, пожимая его руку.

- Граф, вы, должно быть, уже уходите?..

Заслышав голос Эрика, на этот раз тихий вкрадчивый шёпот, который был ещё страшнее его криков, Кристина выпустила из ладоней руку Рауля.

- Да, - согласился Рауль. – Мне следует быть в Париже к утру. Он коротко кивнул Кристине. – Прощай, Кристина. – Кивком головы попрощавшись с Эриком, Рауль направился по длинному коридору к выходу из дома. Между Эриком и Кристиной повисла напряжённая тишина, пока через несколько мгновений они не услышали, как дверь сначала открылась, потом закрылась.

***

- Я не понимаю, почему он не поговорит со мной, - задыхаясь от душивших её слёз, прошептала Кристина, не видя собственного отражения в зеркале. Эдит, бормоча что-то себе под нос, помогала ей расстегнуть платье.

- Он предоставлен самому себе всю жизнь, Кристина, - сказала она осуждающе. – Не следует ожидать от него таких быстрых перемен. Думаю, подпустить тебя так близко было для него одной из самых трудных вещей, которые он когда-либо совершал.

- А я припоминаю ещё несколько случаев, - сказала Кристина так тихо, что Эдит, теперь расшнуровывающая её корсет, не услышала этих слов.

- Я закончу с этим, - Эрик вошёл, как всегда, бесшумно. – Можете идти, Эдит.

Строго взглянув на Кристину и кивнув Эрику, Эдит вышла и плотно закрыла за собой дверь. Эрик подошёл к Кристине и ловкими пальцами быстро расправился со шнуровкой корсета.

- Пожалуйста, не злись, - кротко начала Кристина. – Я не хотела тебя обидеть. – Больше не сдерживаемый шнурками, корсет соскользнул с её гибкого тела.

- Уверен, граф хорошо утешил тебя.

- Ты прекрасно знаешь, что он мой хороший друг, не более того, - ответила она с горечью в голосе и обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. – Мне не всё равно, что с ним происходит, я беспокоюсь о нём. Но я не люблю его, как прежде.

Глаза Эрика и его слова обжигали, словно огонь.

- Но ведь ты любишь его не как брата.

- Не думай, что ты вправе указывать мне, кого мне любить, а кого нет! – воскликнула она, в отчаянии заламывая руки. – Как ты можешь до сих пор завидовать ему после всего, что случилось? – она протянула руку, так что кольцо на её пальце засияло в свете лампы. – После этого?

Эрик холодно посмотрел на неё.

- Это всего лишь кольцо, - сказал он холодно.

Её лицо мгновенно изменилось, следы возмущения и обиды исчезли, словно их и не было.

- Если оно так мало значит для тебя, возможно, это и была ошибка, - держа подбородок как можно выше, она с усилием боролась с предательски выступившими на глазах слезами. – Я ложусь спать. – Она тихо легла в кровать и укрылась одеялом.

- Кристина, - позвал Эрик в отчаянии, но она не откликнулась. Повернувшись на другой бок, она закрыла глаза и притворилась, будто спит.

***

Сначала Эрику казалось, что ему всё снится: призрачно-бледная фигура перед зеркалом почти парила над полом; тонкая ткань оплетала длинные, стройные ноги; руки были плотно прижаты к животу чуть пониже талии.

Какой-то неясный звук разбудил его, и он инстинктивно протянул руку, чтобы удостовериться – Кристина рядом. Но её место пустовало. Он сел в кровати, попытался восстановить затуманенное зрение и понял, что фигура перед зеркалом – это Кристина.

Она плотно натянула ткань ночной рубашки вокруг живота и внимательно изучала своё отражение в зеркале. Необычный блеск её щек без слов свидетельствовал о том, что она плакала или все ещё плачет. Она была настолько погружена в свои мысли, что не заметила, как Эрик встал и подошёл к ней так, что его отражения в зеркале не было видно. Она подняла руку и положила ладонь на свой пока ещё плоский живот.

- Боже! – произнёс Эрик сдавленно, и Кристина обернулась, оставив рубашку свободно ниспадать по её фигуре. Тень пробежала по её лицу, оставив за собой целую вереницу эмоций: испуг, гнев, смущение.

Эрик сделал несколько осторожных шагов.

- Прости меня, - тихо сказал он. – Чёрт возьми, Кристина, ты должна была сказать что-нибудь.

Она открыла рот, как будто собиралась сделать это сию же секунду, но вместо слов разразилась отчаянными слезами и закрыла лицо ладонями. Эрик подошёл к ней, заключил в объятья и поцеловал в макушку.

- Я вёл себя, как последний мерзавец, - с искренним раскаянием в голосе прошептал он, осыпая поцелуями её волосы. – И давно ты знаешь?

- А я и не знаю. Я только догадываюсь, - с печальной улыбкой сказала она.

Протянув руку, Эрик нерешительно положил ладонь на живот Кристины.

- Ребёнок, - восхищённо прошептал он одними губами, как будто боясь потревожить покой ещё не рождённого малыша. Где-то под ложечкой Эрик почувствовал странное покалывание, когда окончательно осознал, что значит это слово: чувство было такое, словно он вот-вот разорвётся от переполнявшего его восторга.

Когда он взглянул на Кристину, она не могла понять, что же произошло: он как будто стал другим человеком, как будто растаяла какая-то стена, отделявшая их друг от друга. Удивительная и неожиданная новость заставила его черты смягчиться, теперь его лицо выражало почти детский страх, прежде острый взгляд смягчился, а на губах играла нежная улыбка, которую он усердно пытался спрятать.

- Это не поправит нынешнее положение дел, - тихо сказал он. – Кристина, ты и без того в серьёзной опасности; обязательства, которые наложит на тебя... на нас рождение ребёнка, только усложнят ситуацию.

- Ты мог хотя бы сказать, что счастлив, - печально произнесла Кристина.

Весело смеясь, он подхватил её на руки и крепко поцеловал.

- Я очень счастлив, Кристина, - сказал он, чуть-чуть отстранившись от её губ. Она улыбнулась и погладила его по правой - обезображенной – щеке.

- Что такое? – спросила она обеспокоенно, когда его лицо вдруг омрачилось.

- Кристина... лицо ребёнка... что, если это будет... – он смотрел на неё с нескрываемым выражением ужаса на лице. – Что, если у него будет моё лицо?..

- Эрик, я буду любить нашего ребёнка за то, что он наш, а не за безупречную кожу, изящные ручки и аккуратные ножки. Всё, что нужно ребёнку – это любовь, - Кристина обняла его за талию и положила голову ему на грудь. Затем гораздо более уверенным тоном добавила: - И если кто-то посмеет не любить его, он ответит передо мной.

Эрик удивлённо смотрел в её лицо, но скоро незнакомая враждебность прошла, и Кристина снова смягчилась.

- Это наш ребёнок, - улыбаясь, вздохнула она, когда Эрик подхватил её на руки и отнёс в кровать.

Совершенно согласна. Видимо, я в своё время читала фик настолько "по диагонали", что не особо углубилась в весь этот флафф и сопутствующие сопли в сахарном сиропе (пардон). Но теперь уж бросать как-то несолидно, когда до конца осталось от силы страниц 35 текста. Да и просто труд свой элементарно жалко. 

Если кого-то еще интересует сей опус, то вот - принесла вам проду.

Отредактировано Liss (2005-12-14 09:12:44)