Пролог

Когда на Париж опустилась ночь, трактир почти опустел. Насытившиеся пропойцы неуверенным шагом вышли на улицы, их пьяные выкрики раздавались в мрачной тиши. Официантки со слишком ярким, несвежим и оттого ещё более отталкивающим в неверном свете угасающих свечей макияжем, тщательно вытирали прилавки и столы.

Несколько человек остались, жадно допивая свой эль. Они остались, потому что сегодняшний вечер – один из тех, которые принадлежат Маске, а они не любят пропускать эти вечера.

Этих людей преследует их прошлое: отвергнутая или потерянная любовь, преступления, о которых нельзя говорить, война, море крови. Они оставались, потому что Маска понимал их; в Маске они находили на какое-то время прощение и утешение, которых в жизни были лишены.

Маска, как называли этого человека завсегдатаи ресторанчика, появился как-то ночью год назад  с тех пор приходил время от времени. Иногда его не было несколько дней, порой – целый месяц. Иной раз он приходил каждый вечер недели подряд. Приходя, он садился за фортепьяно и играл. Это единственное занятие, за которым его можно было застать.

Постоянный пианист, вернувшийся после короткого перерыва, поначалу был оскорблён тем, что его место занял искусный незнакомец, но, как все мужчины и женщины в таверне, он научился уважать загадочного посетителя. Сейчас, когда бы этот человек ни вошёл, пианист тотчас же вставал со своего места и уступал дорогу мрачной фигуре, облачённой в чёрное.

Даже если человек и не обладал необычайным мастерством, никто не осмелился усомниться в нём. Широкоплечий, со взглядом, обжигающим, как огонь, - он был выше их всех. Несомненно, он был красив – официантки заметили это сразу, у него были голубые глаза и густые каштановые волосы, которые всегда были безукоризненно приглажены. «Если бы только не эта чудная маска на правой половине лица», - часто говорили между собой официантки.

И музыка, которую он играл, о боже, его музыка. Это был грех, и небеса, и все силы, порождённые и контролируемые человеческой рукой, рассказанные музыкой в абсолютном совершенстве. Самая сущность смерти, жизни, любви, ненависти, захваченная и открытая по-новому, раскрывалась клавиатурой фортепьяно.

Что видел этот человек, что пережил, через что прошёл, что дало ему такую силу и знание, способность удерживать саму жизнь в своих руках, ласкать и управлять ею по своей прихоти? Те, на кого пало благословение слушать эту музыку, едва ли задумывались над этим.

Той ночью он пришёл раньше обычного, неожиданным резким движением распахнув дверь и тем самым заставив замолчать всех, кто находился в таверне. С развевающимся за спиной тёмным плащом, он, казалось, скользил сквозь комнату подобно тени, добираясь к месту назначения, пока пианист поспешно поднимался со своей скамьи.

Первый же аккорд привёл всех в состояние немого оцепенения, и весь вечер люди говорили редко и только шёпотом, как будто они были свидетелями чего-то священного, божества, сошедшего с небес.

Сейчас, когда все посетители отправились домой, Маска играл в пустоту, заполняя каждый изгиб и трещинку прогнившего здания своей задушевной, осязаемой, красноречивой песней.

Но за самым дальним столиком кто-то сидел; кто-то, о чьём присутствии никто не знал, потому что считали его ещё слишком юным, чтобы позволить ему видеть такую непристойную и безнравственную сторону жизни. Что-то в необычном музыканте заинтересовало этого человека, задело что-то, чего он никогда прежде не осознавал. Он почувствовал необъяснимую привязанность к этому человеку, не испуг, как другие, но желание подойти ближе и узнать, видение перед ним или простой смертный.

Он встал на ноги и, стараясь двигаться как можно тише, прошёл через комнату и встал возле фортепьяно. Играя, человек содрогался всем телом, а по незащищённой маской щеке текли безмолвные слёзы. Вид таких обыкновенных человеческих эмоций на лице загадочного человека испугал наблюдателя, но он остался там, где стоял.

Внезапно душевное волнение от игры переполнило Маску и он, измученный, прерывисто рыдая, упал на клавиатуру, вырезанную из слоновой кости. Инструмент издал резкий, неприятный стон и юноша отпрыгнул назад.

На звук его шаркающих по полу шагов Маска застыл и резко поднялся со своего места, его грудь тяжёло вздымалась, а горящие глаза подозрительно сузились.

- О каком бы глупом одолжении вы ни пришли меня просить, я не доставлю вам такого удовольствия! – резко сказал он хриплым от слёз, но глубоким баритоном.

На мгновение юноша испугался отчаянной ненависти в голосе Маски. Но нет... от него так просто не отделаются...

- Я бы хотел нанять вас, - сказал он дрожащим голосом, - в качестве учителя.

Маска прошипел с отвращением, отступая ещё на шаг назад:

- Почему вы думаете, почему вы даже лелеете надежду, что вы обладаете хотя бы каким-то умением играть музыку?

- Если не учителем, тогда, - ответил он кротко, - я бы хотел, чтобы вы стали моим другом.

Плечи напряглись, готовность к обороне, светящаяся в каждой черте его лица и всей фигуре, немного смягчилась, глаза, холодные от ненависти, потеряли свой ледяной блеск.

- Другом... – мужчина повторил медленно.

- Другом, - подтвердил его собеседник. – Меня зовут Дион Маршан.

Он протянул руку.

Маска, казалось, был испуган и колебался. Дион почувствовал на себе его обжигающий взгляд и старался изо всех сил держаться уверенно. Он поднял голову и заглянул человеку прямо в глаза, настаивая на том, чтобы он принял руку. Что бы ни было причиной недоверия, ненависти этого человека, Диону захотелось пробиться сквозь него...

Дион издал глубокий вздох облегчения, когда человек медленно поднял свою руку и протянул её для рукопожатия.

- Мсье Маршан, - сказал он, - сын барона.

Дион вздрогнул. Глупо было с его стороны так легко выдать себя.

- Я буду учить вас, - спокойно продолжал человек. – Можете звать меня Эрик.

Отредактировано Liss (2005-11-04 17:31:32)

Внесла корректировку в шапку.

1. Мечты

Ницца, Франция, 1874 год

- Моё предложение: я оплачиваю ваши дорожные расходы до Ниццы.
- Отлично.
- Ваше жалованье отныне – тридцать тысяч франков
- Принимаю.
- Я организую ваше пребывание в моём доме, пока у вас нет своего.
- Я предпочитаю жить один. Ваше гостеприимство излишне.
- Очень хорошо. Выезжаем в следующий четверг.

***

- Состоятельный, - подумал Эрик язвительно. - Вот как я выгляжу: состоятельным.

Конечно, он был прав. В зеркале отражался прекрасно сшитый костюм: шёлковые жилет и галстук, тонкая муслиновая сорочка, которая была тонка как раз настолько, чтобы подчеркнуть очертания его великолепно сложенной фигуры. Он носил бриджи, которые доходили до колен и были заправлены в кожаные сапоги, которые были подогнаны настолько хорошо, что на них не было ни единой морщинки.

Он действительно выглядел значительно. И это вполне объяснимо, потому что последние два года он ежемесячно получал целое состояние от своего богатого работодателя, Диона Маршана.

Эрик ощутил незначительный удар вины, так небрежно повесив на него ярлык, хотя мальчик не проявлял по отношению к нему ничего, кроме доброты и уважения за те годы, что был его учеником. «Способности, - подумал Эрик рассеянно, - у мальчика есть кое-какие способности». Он понял это ещё в ночь их первой встречи, когда он ещё жил в Париже.

Париж. Вот как он вспоминал сейчас о своей жизни до Ниццы: просто годы в Париже. Он хранил воспоминания глубоко в своём сознании за семью замками. Он до сих пор извлекал их, пристально изучал, оживлял. Сейчас, хотя он уже давно жил в Ницце, это было всё ещё слишком больно. То и дело его посещали сны о его двухлетних скитаниях по Парижу. Смутные воспоминания о выпивке и бесконечном самоистязании всё ещё возвращались. Тогда он был слишком труслив, чтобы покончить со всем этим раз и навсегда, и слишком слаб, чтобы идти дальше. Он расходовал все свои деньги на виски и приятные компании, погрязая в унынии, близком к всепоглощающей тоске. Он вспоминал время, когда с уверенностью не мог сказать, где кончается день и начинается ночь, когда проводил недели в бесцельном хождении по улочкам города, упиваясь жалостью к себе и отвратительными сожалениями.
     
Однажды вечером он попал в эту грязную таверну со старым, скрипящим фортепьяно. С первой же сыгранно нотой он почувствовал, как все отвратительные ночи отступают, а музыка очищает его тело от яда, которым оно было наполнено, возрождая его. Ему было безразлично для кого играть, когда он играл – он был один. Он и тьма, он нежно с ней разговаривал, ласкал её, а она в ответ окутывала его своей тенью.

Почему он согласился покинуть свой дом и стать учителем какого-то глупого мальчишки, которого он едва знал? Конечно, улицы Парижа едва ли были его домом. Они были холодными и суровыми, у него не было причин оставаться там, где только ночные кошмары составляли ему компанию. Всей своей неистовой душой он стремился к покою, страстно желал забыть всё, что помнил и начать заново...

Он испытывал потребность в той незапятнанной чистоте, которая исходила от Диона. Грязные руки Парижа ещё не прикоснулись к нему, Эрик прекрасно это видел. В глазах Диона не было лжи. Эрик, хотя и лишённый своей прежней славы, всё ещё был отличным знатоком человеческих характеров. Он принял предложение Диона.

А сейчас он должен развлекаться на празднике Диона.

«Болван!– отчитывал он себя неоднократно. – Болван, потому что согласился на такую нелепую выходку!»

Он не мог вспомнить ни одного случая за всю свою сумбурную жизнь, когда бы он присутствовал на каком-нибудь светском мероприятии, не имея намерений запугать или убить одного из приглашённых, некоторым это казалось забавным.  Эрик же, потрясённый самой мыслью о вечеринке, не испытывал веселья по этому поводу.

Но Дион раздражал его своей настойчивостью, умоляя его помочь довести до конца начатое: Дион хотел показать гостям, чему он научился и говорил, что будет почти невероятно, если его учитель не будет присутствовать. Ему необходима поддержка, заявлял Дион.   
   
Эрик, чувствовавший себя на протяжении всего времени обучения как можно более отстранённым, сильно сомневался, что может оказать какую бы то ни было поддержку. На самом деле он был абсолютно уверен в том, что Дион пытался сделать одну из тех вещей, которые друзья делают друг для друга. Он хотел оказать любезность, которая выражалась в представлении Эрика светскому обществу.

Общество было тем, от чего он хотел скрыться, сбежав в этом прекрасный город на морском побережье. Но раз уж он никогда не говорил Диону ни о прошлом, ни о причинах, по которым он носил маску, у него не было весомых извинений не уделить внимания вечеринке. Дион, дразня Эрика, обвинял его в страхе.

Страх?

Эрик сказал, что придёт. Диона можно было в какой-то степени назвать другом. Он был многим ему обязан, теперь нужно было расплачиваться своим присутствием на празднике.

Подойдя к окну, он устремил взгляд к океану. Город окутывали сумерки, и заходящее солнце разбросало по небу изогнутые потоки золотого света. Покрытая лёгкой зыбью вода блестела и искрилась, нежно лаская белый прибрежный песок. Эрик полюбил море с тех пор, как приехал сюда, его запах освежал и придавал сил, оно притягивало к себе. Как только он накопил достаточную сумму, он купил маленькое поместье на берегу моря и провёл первую ночь на  балконе, завороженно глядя на отражение лунного света в воде.

А каким палящим было солнце! Первые недели в Ницце он провёл, не выходя из дома, кроме необходимых визитов к своему ученику, в дом барона Маршана. Но вскоре любопытство взяло верх, и он отважился выйти в город. Люди пытливо вглядывались в его маску, некоторые улыбались, как будто на нём был нелепый костюм, кто-то хмурился, видя столь неподобающую вещь на лице незнакомца средь бела дня. А он изумлялся простому удовольствию прогуливаться в солнечный день, не обращая внимания на взгляды прохожих.   

Сейчас он приобрёл репутацию загадочного и богатого мастера, работающего у наследника Маршана, и взгляды, обращенные на него, были полны благоговейного трепета и уважения. Эрика очень забавляли распространившиеся по городу слухи о том, почему он носит маску; одни говорили, что он пострадал, героически спасая семью из горящего дома. Другие, что во время путешествий по Индии его укусила ядовитая змея, и вся правая сторона лица у него багрового цвета и покрыта шрамами. Истории становились настолько смехотворными, что он и вовсе перестал их слушать. В любом случае, эти истории были лучше того, что про него думали в Париже.

Как раз в тот момент, когда на горизонте солнце погрузилось в волны, за спиной Эрика раздался голос:

- Прикажете заложить экипаж, хозяин?

Эрик обернулся и увидал лакея, стоящего у порога спальни. Наверное, сам забыл закрыть дверь.

- Стучи, прежде чем входить, Бомон, - прошипел он.

- Прошу прощения, - заикаясь, произнёс лакей, но Эрик оборвал его на полуслове.

- Да, прикажи подать экипаж. Сегодня я буду править сам.

- Как пожелаете, - прошептал Бомон и поспешно закрыл за собой дверь.

Помимо Бомона, у Эрика на службе были повар Травер и садовник Випон, присматривавший за небольшим садом в поместье. Эрика они боялись, как и лакей.

Массируя пульсирующий висок, Эрик рассеянно осмотрел комнату. Центральное место в комнате занимала большая кровать из красного дерева, стол, находившийся перед нишей, был завален нотами и покрыт чернильными пятнами. У противоположной стены стояла конторка и большое, богато украшенное зеркало в позолоченной раме.

Эрик развернул пергамент на столе и накрыл лежащей поблизости книгой так, чтобы его нельзя было заметить. Ему не хотелось, чтобы прислуга, вечно сующая свой нос куда не следует, рассматривала его работу. Опуская тяжёлые, малинового цвета портьеры, чтобы закрыть нишу, он остановился в дверном проёме.

«Добрый вечер, дамы и господа, позвольте представиться – Эрик Деларю».

Молча посмеиваясь над собственной глупостью, он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

***

- Приглашение пришло, когда вас не было дома, хозяин, - рука в белой перчатке протянула кремово-белый конверт обнажённой руке.

- Да? – обнаженная рука с любопытством взяла конверт, легко касаясь пальцем края прежде, чем сломать восковую печать. – Ах, это от барона! Конечно, день рождения его сына... Назначены ли у меня на завтрашний вечер встречи, Деньо? Нет, не надо, не отвечай, просто отмени их.

В другой комнате две бледные руки нежно прикасались к гладкой крышке большого чёрного фортепьяно.

- Дорогая!

От звука голоса руки тотчас же отпрянули, будто укушенные.

- Да?

- Как ты смотришь на то, чтобы пойти завтра вечером на праздник в честь дня рождения Диона Маршана?

- Я была бы очень рада, - руки нервно теребили тонкую ткань платья на тонкой талии, испытывая непреодолимое желание прикоснуться к клавишам из слоновой кости, которые были всего в нескольких шагах.   

- Тогда решено. Деньо, известите барона, что графиня и я приедем.

***

Кристина сидела перед туалетным столиком, критично глядя на своё отражение. Служанка щебетала ей в ухо комплименты, и от её раздражающего пронзительного голоса у Кристины начинала болеть голова.

Кристине казалось, что она выглядит сносно: волосы были собраны и заколоты в элегантный узел, слегка оттягивающий шею, как велела мода, а тёмные круги под глазами удачно скрывал слой пудры. За последние четыре года её фигура ничуть не изменилась, чем Кристина гордилась, - она была всё такой же стройной и гибкой, как в те годы, когда она танцевала в кордебалете. На этот вечер Кристина выбрала нежно-жёлтое платье из тафты, которое придавало ей нежный и воздушный вид.

Однако здоровый румянец сошёл с её кожи, а искры в глазах померкли, и это уже нельзя было исправить макияжем или подходящим платьем.

«Неудивительно, что ты сохранила фигуру, - подумала она цинично. - Полные женщины вскормили много детей, родили многих наследников. Полные женщины счастливы, а ты явно не из их числа».

Она тряхнула головой, отгоняя печальные мысли, собственное враждебное отношение к себе удивляло её. Нужно попытаться хорошенько выспаться.

«Но сон – далеко не то, в чём ты нуждаешься больше всего», - поднялся тихий голос из глубины души. Не обращая на него внимания, она с силой тянула перчатки, пока не услышала громкий звук рвущейся материи.

- Мадам! – служанка от удивления раскрыла рот и в ее тоне засквозило неодобрение.

Кристина улыбнулась, печально взглянув на пришедшие в негодность перчатки:

- Адель, подай, пожалуйста, другую пару.

Адель молча кивнула и покинула комнату. Как только она исчезла из виду, Кристина облокотилась о столик, опустила голову на руки и крепко закрыла глаза: слёзы катились из-под опущенных ресниц и опускались блестящими дорожками по щекам. В конце концов Кристина начала дрожать, к горлу подкатили рыдания, и  ей пришлось прижать ладонь ко рту, чтобы сдержать громкие всхлипывания.

«Ты слабая девчонка! Представь, что сказала бы мадам Жири, если бы увидела, как ты плачешь над парой жалких перчаток».

Но дело не в перчатках, Кристина прекрасно это знала, но всё равно не желала признаваться даже себе. Всё из-за ледяного, мертвенного ощущения, которое пожирало её изнутри и снаружи; отвратительных кошмаров, которые она не могла помнить, но тем не менее каждый раз просыпалась от страха, с таким чувством, будто в лёгких больше не осталось воздуха для дыхания; странной и мучительной боли в сердце. Из-за смерти её ребёнка...

Её ребёнка...

Шаги. Кристина решительно осушила слёзы, как раз в тот момент, когда Адель вошла.

- Ваши перчатки, графиня.

- Да, спасибо, - она пыталась скрыть хрипоту в голосе. – Скажи мужу, что я присоединюсь к нему через минуту.

Она беспомощно посмотрела в зеркало – от слез пудра под глазами смылась, но поправить макияж уже не было времени. Кристина тяжело вздохнула и вышла из комнаты вслед за служанкой.

***
   
Рауль, не отводя глаз, смотрел на высунувшуюся из окна экипажа жену. Оранжевый свет заката освещал её нежные черты и танцевал в глазах, словно огонь.  Изнывая от жары, она обмахивалась рукой: жара была для них, парижан, непривычной. Он надеялся, что каникулы в Ницце помогут ей восстановить силы после длительной болезни, из-за которой она пролежала в постели всю зиму. Доктор, указывая на болезнь лёгких, рекомендовал путешествие на юг, но за последние три года её здоровье только ухудшалось, и Рауль не знал, что ещё можно с этим поделать. Что вообще можно сделать для женщины, которая была уже почти мертва?

И что было ещё хуже – он не знал, что её убивает. Он не мог сказать, когда в ней произошла эта перемена. Возможно, потому, что он не мог назвать точной даты, когда от тихого полёта она перешла к падению. Это происходило постепенно, с каждым новым вздохом она становилась всё бледнее и печальнее.

Может быть, всему виной невозможность иметь детей?

Погружённый в размышления о том времени, что они провели в браке, он рассеянно стёр капельки пота со лба. Мысленно он часто задерживался на этой проблеме и, хотя старался придерживаться оптимистичного взгляда на вещи, но на задворках сознания едкий голос с горечью спрашивал: «Когда? Если после четырёх лет брака вы не можете произвести на свет живого ребёнка, то какая может быть надежда на будущее?»

Эти мысли, как правило, заканчивались хорошей порцией виски. Они не могут произвести на свет живого ребёнка... Но, с другой стороны, мёртвого... «Нет», - осадил он себя, он не будет думать об этом. Прошлое пусть остаётся в прошлом, а сейчас нужно сосредоточиться на том, что должно вскоре произойти. Что станет с родом де Шаньи, если у них не будет наследника? Раулю не хотелось долго мучить себя подобными мыслями.

Голос, прозвучавший над самым его ухом, вывел его из задумчивого состояния, и он напрасно старался сделать вид, будто никакие мрачные мысли его не занимали.

- Хм-м?

- Я сказала, что город очень красив, - жена смотрела на него с беспокойством. – Что-то произошло?

Он был поражён тем, что Кристина, даже в состоянии глубокой скорби, была одной из самых прекрасных женщин парижского общества. На ней было платье из жёлтой тафты, её тёмные локоны были завязаны тёмной лентой в хвост, отдельные пряди обрамляли лицо. Её кожа была безупречна, а двигалась она с естественной грацией, которую она приобрела за годы в кордебалете. Однако он не мог не обращать внимания на нездоровые круги под её глубокими карими глазами и странное напряжение в уголках губ, которое возникало, когда она ласково ему улыбалась. Хотя она и старательно скрывала от него эти мелочи, но её состояние беспокоило его всё больше.

- Нет, прости, я...

- Рауль, не извиняйся, - произнесла она тихим и немного хриплым, как всегда в последнее время, голосом. Её голос напоминал ему порыв ветра, врывающийся и кружащий у него в голове и затем обращающийся в ничто.

Она подняла руку и материнским жестом смахнула упавшие ему на лицо пряди волос. Он пристально вглядывался в её равнодушные глаза, пытаясь понять, что у неё на уме... Но всё, что он мог увидеть, была пустота.

Он вздохнул:

- Да, действительно, прекрасный город.

- Со стороны твоего брата было очень мудро приобрести здесь собственность, - сказала она мечтательно, наблюдая за парочкой, неторопливо гуляющей по тротуару. – Нужно выезжать чаще.

- Да, Кристина, возможно, ты права.

Вскоре бульвар совсем пропал из виду за густой растительностью, экзотическими цветами и возвышающимися деревьями, каких ни один из них никогда в жизни не видел. Остаток пути они провели в тишине, наслаждаясь красотами природы, пока совсем не стемнело, а затем – блуждая в лабиринте своих мыслей. Небо было ясным, и луна сияла, словно серебряная монета, среди миллионов маленьких звёздочек.

Качнувшись в последний раз, экипаж остановился, и Рауль поднялся с места. Кристина заметила, что он избегал её взгляда, даже когда помогал ей спуститься по ступенькам кареты, и её охватило желание взять его за голову обеими руками и заставить посмотреть ей в глаза.

Но она не сделала этого.

Особняк барона располагался на участке, расчищенном от упомянутых деревьев, и был окружён удивительно зелёной травой и прекрасным садом. Посреди двора, напротив парадного входа, сверкал в солнечном свете огромный фонтан, вода низвергалась с вершины гранитной статуэтки и стекала вниз сияющими потоками. Кристина остановилась на мгновение, восхищённая его красотой. Затем Рауль крепко взял её за руку и увёл внутрь дома, подальше от источника влажного воздуха.

Сам дом поражал своими размерами, широкими изгибающимися лестницами и сплошь мраморными полами. Кристина думала, что поместье де Шаньи огромно, но оно не выдерживало никакого сравнения с особняком Маршанов.

Привратник ввёл и внутрь дома, а потом провёл сквозь пару белых дверей с блестящими золотыми ручками. За ними открывался танцевальный зал, такой же впечатляющий, как и весь дом, и Кристина заметила, как глаза Рауля расширились от изумления. Пол в танцевальном зале был мраморным, но отполированным до такой степени, что танцующие пары отражались в нём, как в зеркалах. Ниспадающие свободными складками голубые портьеры свисали с перил над полом. Поднимаясь по лестнице под руку с Раулем, Кристина прикоснулась к ним и почувствовала мягкое тепло, исходящее от бархатной материи.

- Граф и графиня де Шаньи! – как положено, официальным тоном объявил об их прибытии швейцар, и большинство присутствующих обернулись в сторону вошедшей пары. Кристине казалось, что она и Рауль выглядели вместе достаточно эффектно: её каштановые локоны и светлое платье контрастировали с его светлыми волосами и чёрным фраком. Отметив про себя завистливые взгляды многих женщин, она испытала гордость и самодовольный восторг, но тут же отчитала себя за то, что опустилась до их уровня и осмелилась тешить себя подобными мыслями.

- Разрешите пригласить вас на танец? – любезно спросил Рауль, предлагая свою руку. В ответ на непривычное формальное обращение в горле образовался комок, и в знак согласия она смогла лишь кивнуть.

Кристина всегда восхищалась тем, как хорошо Рауль танцует, и она не могла сдержать улыбку от волнующих воспоминаний, когда они развернулись и пошли по лестнице.     

Кружение юбок и поток ритмично двигающихся в танце тел привели её в состояние странной отрешённости, она как будто со стороны увидела себя среди людей в масках, они с Раулем сначала танцевали, а потом обнялись, как это было в те дни, когда они были лишь помолвлены. Щекочущее, ностальгическое чувство отдавало холодком где-то в животе, когда у неё в памяти ожила ночь маскарада; все детали твёрдо врезались в её память, воспоминания были чётки и ясны, пока свет не померк, а мелодия из ликующей не превратилась в наводящую ужас.

Почему воспоминания о той жизни, той части прошлого были такими отрывочными и туманными?

Безучастно она наблюдала за странным солнечным зайчиком в форме нескольких сцепленных ромбов, прыгающих на плече у Рауля. Зайчик исчез, а затем, когда они скользили через зал, снова промелькнул.  В недоумении, она оглянулась вокруг в поисках источника странного света.

Внезапно она потеряла равновесие, оступилась, и её ноги неловко подогнулись. Она чуть было не упала, но Рауль прижал её к себе, открыв от изумления рот.

- Кристина! – пробормотал Рауль тревожно, помогая ей подняться.

- Извини... – прошептала Кристина, едва дыша. – Кажется, мне нужно присесть на минуточку, - сказала она, уже выходя.

Рауль испуганно посмотрел на побледневшее лицо жены и поспешил вслед за ней.

- С тобой всё в порядке?

- Голова закружилась... – сказала она натянуто. Садясь на диван, стоящий в длинном коридоре, простирающемся на всё западное крыло особняка, она подала Раулю знак, чтобы он оставил её одну. – Через минутку мне будет лучше. Почему бы тебе не пойти поговорить с бароном Маршаном?

В конце концов, Кристина убедила Рауля, что с ней всё в порядке и он, хотя и неохотно, оставил её одну. Когда он исчез в толпе гостей, Кристина перестала сдерживать дрожь и начала неистово растирать заледеневшие, несмотря на жару, руки.

Она подняла голову в поисках источника необычного света и увидела роскошную люстру, свисавшую с потолка прямо над ними. От яркого блеска хрустальных подвесок Кристина на время ослепла, их было так много, что казалось, будто с неба собрали все звёзды и подвесили на величественное украшение. Её слабость после зимней болезни ещё не совсем прошла, от танца голова закружилась ещё сильнее, и теперь Кристине казалось, что люстра вот-вот упадёт прямо на неё.

Он здесь... он...

- Графиня де Шаньи!

Кристина обернулась на звук радостного голоса.

- Мсье Маршан! – она поприветствовала стоящего перед ней молодого человека со всей возможной теплотой, на которую была способна в таком состоянии. – С днём рождения!

Одарив её чуть кривоватой улыбкой, он протянул ей руку и помог подняться на ноги.

- Куда катится Франция, если такая женщина, как вы, сидит на балу в одиночестве!

Она мягко засмеялась, чувствуя, как в его присутствии словно камень упал с её плеч. Его светло-каштановые волосы были собраны в свободный хвост, он был одет во фрак, подобный тому, какой был на Рауле и почти на всех мужчинах на празднике. Кристина считала, что для своих юных лет он был достаточно привлекательным молодым человеком, хотя и несколько эксцентричным. У него были узкие лицо и нос, миндалевидные глаза цвета лесного ореха, а тонкие губы всегда были изогнуты в кривой усмешке. В конечном итоге, он всегда умел расположить к себе девушек своим мальчишеским обаянием. 

Кристина была старше его на шесть лет и всегда видела в нем только младшего брата.

Они встречались много раз во время её отдыха в Ницце. Она была в городе около месяца, и они с Раулем приглашали к себе барона с сыном дважды в неделю, если не чаще. Барон был пожилой мужчина с седыми завитыми усами и серьёзным выражением лица, совершенно противоположным выражению лица Диона. Барон и Рауль часто говорили о делах и политике, оставляя Диона и Кристину в компании друг друга.

Кристина сразу же прониклась симпатией к юноше. Он был истинным ценителем прекрасного и, казалось, понял с первых минут их знакомства, что это относилось и к ней, хотя она и не соприкасалась с миром искусства очень давно, со времён девичества. Он щедро радовал её последними новостями о новомодных художниках, музыкантах, артистах и спектаклях, а она жадно ловила каждое его слово. Однажды он даже рассказал ей о новом оперном театре в Тулузе и спросил, посещала ли она когда-либо Опера Попюлэр, ту, где несколько лет назад произошёл ужасный пожар и где прямо посреди представления исчезла исполнительница главной роли – как бишь её звали? Нет, он не мог вспомнить, что об этом писали газеты.

Нет, она никогда не бывала там.

Это к лучшему, сказал он. Ходили слухи, что в Опере обитало привидение.

При более близком знакомстве Дион поведал Кристине, что последние два года он берёт уроки музыки у профессионала и может играть на фортепьяно и органе.

- Возможно, я сыграю для вас когда-нибудь!

- Возможно...       

- Кристина, вы так побледнели... принести вам стакан воды?

- Это просто... холод в груди... я в порядке, не беспокойтесь, мсье.

- Если Вы уверены... ну, как я говорил, мой учитель, по моему скромному мнению, величайший композитор из всех, кто когда-либо рождался на свете.

- Какое смелое утверждение. Почему вы говорите так?

- О, это невозможно выразить словами! Как будто он играет на языке любви... это истинное волшебство!

Сейчас мальчик стоял прямо перед ней, его глаза странно блестели, и к горлу у неё подкатило ужасное предчувствие.

- Да? – вопросительно сказала она, отвечая на его пристальный взгляд.

- О, графиня, вы солгали мне!

Кристина улыбнулась бы, если бы он закончил фразу иначе. Его манера говорить взволнованно, как будто то, что он собирался вам сказать, была самая волнующая новость, которую вы когда-либо слышали, казалась ей чисто французской.

- Солгала Вам? – засмеялась она слабо. – Я не понимаю вас, мсье.

- Ну, может быть, не солгали, но, тем не менее, утаили от меня кое-что, - спросил он обиженно, но тон его при этом был шутливым.

- Нас едва ли можно назвать закадычными друзьями, и не следует ждать, что я буду делиться с вами своими самыми сокровенными и тёмными секретами, - возразила Кристина, улыбаясь.

- Едва ли это тёмный секрет, милый друг. Я разговаривал с отцом сегодня утром, и наш диалог коснулся вашего мужа. Короче говоря, я уверен, что точные слова моего отца были: «И неудивительно, если речь идёт о его очаровательной жене, оперной певице!», - он закончил свой рассказ торжествующим «ха!» и Кристина почувствовала, как земля уходи из-под ног.

- Итак, мадам, я подумал: «Почему очаровательная графиня хранит от меня втайне нечто настолько важное? Может быть, у неё вылетело из головы? Но нет, никто не забывает такие значительные детали своего прошлого! Возможно, она в смущении? О Боже, надеюсь, не я тому виной!» И ещё многие мысли в том же духе пронеслись у меня в голове. Но, тем не менее, моя милая графиня, факт в том, что вы не открылись человеку, который был бы в этом заинтересован. В отместку я настаиваю, чтобы вы спели для меня.

Она словно со стороны услышала собственный крик боли, когда Дион крепко взял её за руку и повёл обратно из коридора в бальный зал, а затем в открытый дверной проём, за которым находилась большая гостиная. Она удивилась тому, как легко он тянул её за собой, тогда как она пыталась вырваться и убежать.

- Клянусь, мсье, я не могу петь... я очень... Отпустите меня! Я приказываю!

Но её голос потонул в общем гуле разговоров и музыки, никто не услышал её слабых выкриков. Она беспомощно пыталась освободиться от хватки крепких пальцев, но всё безрезультатно. Несколько человек обратили  на них внимание, когда они пересекали гостиную, покоящуюся в более спокойной атмосфере, и Кристина подумала, что они вдвоём, должно быть, выглядят довольно странной парой. Он радостно ухмылялся в предвкушении, а её лицо было искажено неистовым испугом.

Наконец он остановился, и Кристина вырвалась из его цепких рук, тяжело вдыхая и выдыхая.   

- Это... – прошипела она, с трудом подбирая слова, - было абсолютно неподобающе. Опершись обо что-то рукой, она попыталась успокоить своё неистово колотящееся сердце и не сразу поняла, что под её рукой была до боли и головокружения знакомая поверхность.

- О Боже! – прошептала она исступленно, отступив назад.

Её душа переполнилась болезненными воспоминаниями, когда она посмотрела на величественный инструмент перед собой. Она не думала, что когда-либо снова увидит орган; она боялась, что один взгляд на инструмент затянет её назад в прошлое. На этот раз так и случилось. Она словно наяву слышала разрывающие душу мелодии, видела тень человека, склонившегося над клавишами из слоновой кости, поднимающего на неё взгляд, полный невыразимой тоски. Она ощутила покалывание на коже от прикосновения невидимых рук.

- Я не могу петь, - сказала она Диону автоматически, не отводя широко раскрытых глаз от органа. Он усмехнулся.

- Посмотрим, графиня, посмотрим. – Он повернулся в сторону любознательных гостей, уже слегка расслабившихся от танцев. – Дамы и господа, сейчас я сыграю для Вас, а мой добрая знакомая виконтесса де Шаньи споёт.

- Дион, - прошептала она гневно, настолько возмущённая его дерзкой выходкой, что забыла все формальности. Она не будет, не сможет петь ни для него, ни, тем более, для всех его гостей.

- Кристина, - сказал он насмешливо, - я уверен, что Вы хорошо знакомы с арией, которую я собираюсь сейчас сыграть.

-Дион, но это нелепо! – она подумала, что напоминает маленького ребёнка, стоя здесь со сжатыми кулачками и упрямым, разочарованным выражением на лице. – Я не актриса. Возможно, когда-то была, но это было очень давно!

Он смотрел на неё в немом веселье, как будто не слышал сказанных ею слов.

- С начала арии, пожалуйста.

Её сопротивление растаяло, и воспоминания из прошлого снова завладели её разумом.

- Что Вы сказали? – спросила она охрипшим голосом.

Он не ответил, потому что уже начал играть. Когда она узнала мелодию, с её губ сорвался приглушенный вздох, а рука непроизвольно поднялась ко рту.

- Прекратите, Дион! – севшим голосом настаивала она. – Прекратите сейчас же!

Безнадёжно. Он продолжал.

Конечно же, ей была знакома эта ария, она пела её на своём первом представлении в качестве ведущего сопрано – в «Ганнибале».

Она закрыла глаза и почувствовала, как тело расслабляется, напряжение спадает. Знакомая музыка успокаивала её, наполняя неописуемым чувством воодушевления, более того – жаждой жизни, которой она не ощущала уже много лет. Как будто на её глазах, впервые за долгие годы зимы, распускались первые цветы.

Что-то у неё внутри оборвалось, вырывалось наружу, пока, наконец...

Думай обо мне с любовью.
Тихо мы шепчем: «Прощай»...
И, приникнув к изголовью,
Помнить нежность обещай.

Изумлённые, восхищённые лица гостей исчезли, и она снова была на сцене перед полным залом зрителей. Краем глаза она видела сияющие декорации и ободряющие улыбки артистов за кулисами.

Ты найдешь однажды снова
Тот соблазн свободным быть...
Помни сказанное слово –
Память не должна остыть.

Её нежный голос наполнил театр, проник в каждый затаенный уголок и распространился по зрительному залу, как волна. Она пела так, как будто ничто не могло её остановить.
Красная роза, перевязанная чёрной лентой, ждала её в гримёрной, она знала. Она почти улавливала её сильный запах уже отсюда. 

Зеленеть не сможет вечно
Наша юная любовь
Неизменно, быстротечно
Она кончится, и вновь...

Тысячи роз, решила она, когда отчётливый и неодолимый аромат заполнил её мысли.

Закрывай глаза, и снова
Вспоминай, любовь храня.
Пусть судьба была сурова –
Не забыть и мне тебя!

***

- Я уверен, что он... – Рауль остановился на полуслове. Ему показалось, что он только услышал самую невероятную вещь... Он подумал, что услышал, как Кристина пела – пела ту самую песню, которую он услышал в тот вечер, когда все его прежние чувства к Кристине возродились с новой силой. Это было четыре года назад.

Но его уши сыграли с ним злую шутку. Кристина больше не пела. На самом деле, она, вероятно, даже забыла как. Она едва ли говорила о тех днях.

Её голос звучал действительно божественно, когда она пела ту песню...

- Кто, скажите, это может быть? – усы барона дёрнулись, а глаза сузились от напряжения. – Вы слышите?

Слегка приоткрыв рот, Рауль смотрел на него в недоумении:

- Простите, господин барон?

- Вы не слышите пение? – спросил барон нетерпеливо.

- Пение? – Рауль побледнел. – Вы тоже слышите?

- Конечно, я слышу, я же ещё не совсем оглох! – покачал головой барон. – Вы узнаёте голос?

- Я...

- Знаете, можно подумать... звучит очень похоже на вашу...

- Извините! – Рауль рванулся с места раньше, чем барон успел закончить фразу. Он с трудом проталкивался сквозь толпу, на ходу бормотал извинения, когда налетал на других гостей. Многие из них поднимали головы, прислушиваясь к загадочному пению, тем самым пугая Рауля ещё больше. Он не знал, почему, но мысль о том, что Кристина вдруг запела, приводила его в непреодолимый ужас.

Он был на полпути, идя в направлении, откуда раздавался её голос, когда нанятый оркестр перестал играть, чтобы голос Кристины был лучше слышен. Когда оркестр смолк, Рауль понял, что она пела лишь в сопровождении органа.

- Проклятие! – закричал он, проталкиваясь сквозь толпу с удвоенной силой.

***

Приближаясь к имению Маршанов, Эрик не мог сдержать легкомысленной ухмылки. Твой первый выход в свет, и ты опаздываешь ровно настолько, насколько положено аристократам. Он издал глубокий смешок, когда дворецкий открыл перед ним дверь.

Улыбка исчезла в ту же секунду.

Он думал, что после двух лет обучения Диона и четырёх лет в попытках забыть, он в первую очередь узнает игру на органе. Но это было не так.

Первая вещь, которую он узнал и не подвергал сомнению, был владелец поразительного, ангельского голоса, летящего по всему дому. Его мышцы напряглись, глаза сузились, а дышать стало невыносимо трудно. Позже он уже не мог вспомнить, какое чувство пришло первым: слепой гнев или тошнотворное, давнишнее благоговение.

Однако они пришли, неистово напали на него – буря эмоций и ощущение, будто все внутренности поменялись местами, свернулись в болезненный клубок. Слёзы - печали? воспоминаний? - он не знал, но они наполнили его глаза и затуманили зрение. Его колени подогнулись, и он упал бы прямо здесь, если бы внимательный лакей не схватил его за плечо.

- Отпусти меня, дурак! – Эрик резко прорычал, и человек отскочил в сторону. - Где все гости?   

- Они... они...

- Ладно, не стоит беспокоиться, я сам найду, – с отвратительной презрительной усмешкой он, не переставая проклинать себя за минутную слабость на глазах у прислуги, устремился в том направлении, откуда, как ему казалось, доносился голос.

***

Увядают рощи, травы,
Но, навек любовь храня,
Мы с тобою вечно правы:
Не забыть тебе меня!

Она закончила; последняя нота парила, приводя в благоговейный трепет всех слушателей. Все гости столпились к этому моменту в гостиной, желая видеть, кто только что так превосходно пел. Какое-то мгновение они смотрели на неё, словно в гипнотическом трансе, а потом разразились рукоплесканиями.

Кристина прерывисто вдохнула, в изумлении улыбаясь Диону. Он вернул улыбку, ошеломленный, как и все присутствующие; затем выкрикнул, когда она буквально упала на скамейку рядом с ним:

- Графиня! Переведите дыхание, пожалуйста, дышите ровнее! – он помог ей сесть прямо, утешительно положив руку ей на плечо.

Она подняла голову на Рауля, внезапно прорвавшегося сквозь толпу, он тяжело дышал, а его волосы были в беспорядке. Его лицо одновременно выражало восхищение и ужас.

Она открыла рот, но голос ей больше не подчинялся. Она просто смотрела на него глазами, полными слёз. Что я наделала?

- Ваша знакомая – настоящая примадонна, Дион! – все обернулись, когда из угла выступил человек, облаченный в чёрное. – Интересно, кто был её учитель, если он смог создать такой необычайный голос.
Все чувства покинули Кристину, а в ушах зазвенело.

Маскарад... но лицо всё равно будет преследовать тебя...

Чувство отвращения исказило черты Рауля. Кристина заметила, что его рука опустилась на пояс, но она вовремя остановила его. Оба мужчины обернулись к ней лицом.
- Призрак, - прошептала она и упала в обморок на орган.
Инструмент издал ужасный раскатистый лязг, когда она прижалась всем телом к дюжине клавиш. Это был единственный звук, наполнивший весь дом, когда сотни гостей смотрели на странного человека в маске, графиню, певшую словно ангел, и её взбешённого мужа, который сейчас стоял и прицеливался из пистолета.
______________

Примечание. Перевод стихов принадлежит Скарлетт/

Отредактировано Liss (2005-11-04 17:43:48)

3. Иллюзии

Дион был всего один раз в доме Эрика; визит был короток и абсолютно бессмыслен; было очевидно, что учитель Диона не любил, когда незваные гости нарушали его уединение. За всё время визита Эрик едва ли промолвил пять слов, и юноша покорно ушёл, оставив надежду завоевать дружбу этого странного человека. Он также поклялся никогда больше не приходить к Эрику без его позволения.

Но сейчас было другое дело. Эрик не появлялся в доме Маршанов четыре дня после ужасного происшествия на празднике в честь дня рождения Диона, и молодой аристократ был в ужасе от мысли, что его драгоценный учитель решил покинуть своего ученика.

Поэтому сейчас он стоял перед Рю Манор, покрываясь холодным потом и надеясь, что если учитель и покинул его, то, по крайней мере, не прибегнул к самоубийству. Молодой человек сосредоточился на полированном дверном молоточке, старательно избегая своих мыслей, когда дверь неожиданно широко распахнулась.

Ещё больше Дион удивился, когда его встретили с неистовой радостью.

- Мсье Маршан! – Бомон, которого Дион помнил как скромного дворецкого в доме Эрика, воскликнул с облегчением. Его рыжеватые волосы были рассыпаны в беспорядке, лицо поблёкло и осунулось, но при появлении Диона каждая чёрточка измученного лица как будто посветлела и засветилась изнутри. – О Боже! Как же хорошо, что Вы пришли! Он прикован к постели уже несколько дней, но отказывается вызвать доктора...

- Бомон, - проворчал Дион, мягко освобождаясь от крепко схвативших его рук и входя в дом. - Я не смогу понять тебя, пока ты говоришь так быстро. Пойдём, давай сядем и...

- Сядем?! – выдохнул Бомон. Его челюсть отвисла, как будто сама мысль о том, чтобы присесть, была самой непристойной из всех, что когда-либо зарождались в человеческом мозгу. – У нас нет времени! Вы должны пойти немедленно – хозяин болен!

Дион слегка наклонил голову; должно быть, он неправильно понял дворецкого

- Что? – переспросил он.

-  У мсье Деларю лихорадка!  - сказал Бомон насколько мог медленно в настолько взволнованном состоянии.

Эрик болен? Дион некоторое время стоял совершенно неподвижно, ошеломлённый известием. Эрик всегда казался ему несокрушимым, сильнейшим из сильнейших, его силы, казалось, были сверхъестественными, дарованными свыше, в нём было что-то от... ангела-хранителя. Мысль о том, что его может приковать к постели нечто простое, свойственное людям, - как, например, лихорадка, - никогда не приходила в голову Диону.

- Как... как долго ему нездоровится?

- С вечера среды, мсье. Три ночи.

Он был болен с того вечера в доме Маршанов. 

Ты бестолковая свинья, Маршан...

- Его осматривал доктор?

- Мы отправили за одним, два дня назад, - замолчал он неловко, - но его не очень хорошо приняли, вот всё, что я могу Вам сказать.

Дион понимающе кивнул. Эрик был не из тех, кто привык с благодарностью принимать участие и заботу со стороны окружающих.

- Дайте мне посмотреть на него.

- Вы уверены, что это благоразумно? – спросил Бомон нерешительно.

- Вполне.

Испуганно кивнув, Бомон пригласил Диона следовать за ним.

Дворецкий молча провёл его через всё западное крыло дома, так что Дион мог спокойно подумать.

Хотелось бы ему знать, прислуга так заботится об Эрике потому, что боится его, или они действительно волновались о его здоровье? Дион знал, что кроме Бомона на службе у Эрика только два человека, которых он, должно быть, очень хорошо знал, раз доверил заботу о своём поместье. Он очень надеялся, что они чувствовали по отношению к Эрику не только страх; что-то подсказывало Диону, что страха и отвращения, пережитых Эриком, хватило бы, по меньшей мере, на две жизни. 

Если так, если им действительно было небезразлично здоровье Эрика, и Бомон по этой причине находился в таком беспокойном состоянии, неужели состояние Эрика внушало такие опасения?

- Насколько всё серьёзно? – вслух спросил Дион, и Бомон быстро оглянулся.

- Он не вставал, даже не приходил в себя с той минуты, как мы нашли его, за исключением момента, когда доктор хотел осмотреть его, - сообщил дворецкий, и Дион мог поклясться, что услышал в его голосе беспокойство. – Ну вот мы и пришли. Смотрите сами.

Оставовившись перед тяжёлой дверью из красного дерева, Бомон поднял свечу, стоявшую на столике у входа в спальню. Он поджёг фитиль дрожащими руками и протянул свечу Диону.

- Мсье, прежде чем вы войдёте, я должен предупредить вас: хозяин много говорит в бреду. Никто из нас не может понять, о чём он говорит, но, может быть, вам удастся разгадать смысл его слов.

Он взялся за дверную ручку, но вместо того, чтобы повернуть её, оглянулся на Диона и сказал тоном, который вполне можно было назвать обвиняющим:

- В конце концов, это с вашего праздника он возвращался в тот вечер, когда заболел.

Дион сглотнул и, крепко держа в руке свечу, вошёл в тёмную комнату.

Окна были занавешены тяжёлыми малиново-красными портьерами, в комнате царили тени. Когда Дион закрывал за собой дверь, пламя свечи заколыхалось, и он стал вглядываться в окружающий его мрак. Он смог различить лишь очертание кровати под пологом и человека, запутавшегося в белых простынях.

Глаза Диона привыкли к темноте и, глядя под ноги, чтобы не оступиться, он подошёл к изножью кровати. Он услышал резкое, затруднённое дыхание и испустил вздох отчаяния, глядя на лежащего перед ним человека.

Эрик неистово метался из стороны в сторону, его лицо было искажено болью и отчаянием. Торс был покрыт блестящими капельками пота. Глаза его были закрыты, но Дион заметил, как они болезненно двигались под сомкнутыми веками.

Даже в такой момент маска была на своём обычном месте. Она светилась в темноте, её строгий вид, конечно, не изменился, и теперь она вовсе не соответствовала беспокойному выражению лица, которое должна была защищать. Казалось, свет свечей придавал её изгибам некие сверхъестественные очертания. Дион невольно передёрнулся, когда заметил, как глаза Эрика перестали двигаться под закрытыми веками и, казалось, уставились прямо на него.

Вдруг ему захотелось подойти и сорвать приводящий в ужас предмет, но он тут же устыдился уже за одну мысль о вмешательстве в личную жизнь этого человека таким неделикатным образом. Однажды он уже просил Эрика снять маску, удивляясь, почему он носит её, но Эрик только разозлился и не ответил. Тогда Дион больше всего испугался не яростных криков Эрика, а того, что невольно мог причинить ему боль. Эрик запретил Диону когда-либо спрашивать о маске под угрозой прекратить занятия музыкой. Дион поспешно поклялся, что никогда больше не будет проявлять любопытство.

Но теперь... он был в забытьи, и он никогда не узнает, если Дион снимет маку всего на секундочку. Каким-то необъяснимым образом юноша понял, что ответы на все загадки из прошлого Эрика были скрыты под кожаной поверхностью его маски; разгадка странного треугольника взаимоотношений между ним и супругами де Шаньи тоже могла бы сразу обнаружиться. Если бы только Дион знал, он смог бы помочь Эрику...

Дион поставил свечу на столик возле кровати. Глубоко вдохнув, он вытянул вперёд руку и снял с Эрика маску.

О Боже!

Дион отшатнулся, в ужасе отбросив в сторону маску, и у него чуть не подогнулись колени, когда Эрик закричал. Он резко сел, поднял руку к лицу и снова упал на подушки, даже не открыв глаза. Он не проснулся.

Дион испустил вздох облегчения и, осторожно подойдя к брошенной маске, бережно поднял её.

Он думал, может быть, шрам, татуировка, возможно – ничего, зная эксцентричность Эрика, но этого он не ожидал.

Вся правая сторона лица Эрика выглядела так, будто её выжгли огнём, на голове частично отсутствовали волосы, а кожа была неестественного красного цвета. На ней виднелись отвратительные складки и огромные рубцы, на виске резко выделялись очертания вен, а кожа под глазом была заметно оттянута.

Так вот что ты прятал от меня, Эрик.

Дион едва не заплакал от сочувствия к этому человеку, проклятому гению, который заплатил за свой дар такую высокую цену. Наверняка его никогда не принимала общественность, он не знал любви женщины... Какое у него было детство? Дион почему-то был уверен, что Эрик не знал своей семьи. Были ли у него вообще какие-то человеческие привязанности?

- Кристина, как...

Дион чуть было снова не выронил маску, когда Эрик снова заговорил во сне. Его голос ослабел от слёз.

Кристина, - внезапно понял Дион, - он любил её... ну конечно...

И она отвергла его... ради графа де Шаньи? Но она не выказывала и тени той ненависти, которую излучал граф по отношению к Эрику; скорее она казалась убитой горем. Дион должен узнать как можно больше о том, что же произошло между Эриком и графиней, чтобы как-то помочь своему учителю.

И если Эрик не соглашался получить необходимую помощь от доктора, возможно, он примет её от женщины, которую любил... женщины, которую он до сих пор любит, быть может.

Печально улыбаясь, он вернул маску на место. Он знал Эрика слишком хорошо, чтобы бояться его физического недостатка. Он не будет жесток, как другие люди; он не возненавидит человека за то, за что этот человек не нёс ответственности. И, когда придёт время, он докажет это Эрику.

Не взял свечу и пошёл обратно к двери. Прежде чем открыть её и выйти, он обернулся, чтобы взглянуть на Эрика в последний раз. Как это ни странно, но сейчас, когда он знал, что скрывалось за маской, Эрик казался ему гораздо менее устрашающим, сейчас нелепая вещица обрела смысл.

- До скорого, - пробормотал он, уголки его губ изогнулись в лёгкой улыбке. – Твой следующий посетитель будет гораздо более привлекательным, мой друг, обещаю.

***

Её кожа горела, пламя пожирало её живьём. Почему никто не поможет ей? Кто-нибудь, пожалуйста, воды! Она попыталась закричать, но голос подвёл её. Перед глазами мелькали всполохи огня, растворяясь в белой вспышке, когда её захватывала очередная волна жара. Её заживо сжигали в гигантской печи. Она была в Аду.

Кристина…

Она слышала еле различимый голос где-то за огненной стеной.

Кристина…

Она отвернулась от огня, пытаясь хоть как-то защитить своё тело, которое уже покрывалось страшными ожогами.

Графиня!

Графиня? Огонь понемногу отступал. Почему к ней обращались по её титулу?

- Графиня!

Огонь совсем отпустил, и её омывала благословенная прохлада.

- Графиня, пожалуйста, уже почти полдень…

Нерешительно Кристина открыла сначала один глаз, потом другой.

Адель стояла, наклонившись над Кристиной и держа в руках одеяло, которое только что приподняла с нее.

- Мне действительно очень жаль, мадам, но граф хочет, чтобы Вы присоединились к нему за поздним завтраком. Он не хотел будить вас, но время уже позднее… - она нерешительно прервала себя, заметив испуг в глазах Кристины.

- Мадам, с Вами всё в порядке?

- Вполне, всё нормально, Адель, спасибо, - пробормотала Кристина, осторожно растирая руки: только лёгкое покалывание кожи напоминало о невыносимом жаре из её сна. – Который сейчас час, ты сказала?

- Почти полдень, мадам. Приходил мсье Маршан, сын барона. Он надеялся увидеться с вами, но не дождался и ушёл. Он оставил письмо, но…

Все следы дремоты исчезли с лица Кристины от упоминания имени младшего Маршана.

- Сын барона? – садясь на край кровати, она опустила ноги на прохладный пол. – Я не могу принять его, - она нетвёрдо встала на ноги и, слегка пошатываясь, пошла к окну.

Небо затянулось облаками, что было редкостью в Ницце. В свете пробивающихся сквозь облака бледно-серых лучей лицо Кристины казалось ещё более бледным, чем на самом деле. Круги под глазами стали ещё заметнее, а в горле у неё постоянно стоял неприятный комок, как будто её голос протестовал против злоупотребления им. Она не была готова петь: не после такого долгого перерыва.

Вся её душа протестовала. Три дня она ходила по поместью де Шаньи словно тень, Рауль беспомощно наблюдал, как она отказывалась выйти и ела очень редко. Её мучила бессонница, но когда она наконец засыпала, её мучили одни и те же кошмары.

- Мадам, он был в отчаянии… Может быть, Вы хотя бы прочитаете его письмо? – Адель умоляюще смотрела на неё. – Вам будет полезно выйти на свежий воздух, может быть, вы с графом прогуляетесь, посетите Маршанов?

Удивлённая беспокойством в голосе служанки, Кристина кивнула:

- Дай мне письмо.

- Не хотите сначала одеться?

- Да. Да, конечно.

Она выбрала платье из серого атласа с чёрной кружевной отделкой и квадратным вырезом. Служанка слабо попыталась возразить, настаивала, чтобы мадам выбрала другой цвет, но Кристина не слушала её. Все яркие и светлые платья, казалось, оскорбляли её, когда она смотрела на них.

Как же их много, слишком много…

Даже после четырёх лет брака богатство пугало её. Рауль часто баловал её, но она знала, что недостойна этого. Не испытывая ни малейшего намёка на чувство вины, она осознавала, что была ему плохой женой. Он души в ней не чаял и мог пожертвовать любыми планами на вечер, чтобы остаться дома, если она была не в настроении пойти с ним. В последние три года их брак неумолимо распадался, и всё из-за неё.

Если бы только она могла подарить ему ребёнка, ничего этого не случилось бы.

Она вошла в столовую, всё ещё поглощённая своими печальными мыслями, когда Рауль встал поприветствовать её.

- Доброе утро, Кристина, - сказал он, деланно улыбаясь и притворяясь весёлым. Она наклонила голову, с усилием стараясь ответить ему улыбкой.

- Доброе утро, - он отодвинул для неё стул рядом с собой, и она села.

Столовая понравилась ей с первого раза, во время первого знакомства с домом. Здесь был куполообразный потолок, окрашенный в нежно-кремовый цвет, и окна, выходящие на море. В центре занимающего всё помещение стола стоял изящный канделябр. Всё вокруг выглядело точно так, как представляла себе Кристина, когда была еще девочкой. Возможно, именно благодаря своим воспоминаниям она и полюбила эту комнату: как будто она жила в мечте из своего детства.

- Письмо от мсье Маршана, - произнес гнусавый голос, и Кристина вздрогнула. Это был их дворецкий Деньо. Что-то в его скользкой внешности отталкивало Кристину, и она старалась избегать его, когда они жили здесь. Сейчас он протянул ей клочок бумаги, его тонкие, костлявые пальцы какое-то время крепко сжимали письмо прежде, чем передать его Кристине. Он отступил назад, втягивая воздух заострённым носом, и вышел из комнаты.

- Он как-то странно вёл себя, когда приходил, - заметил Рауль, собирая вилкой остатки еды. - Он даже не захотел увидеться со мной, когда дворецкий сказал ему, что ты ещё не вставала. Он быстро написал письмо и снова умчался.

- О! – в недоумении воскликнула Кристина. Она аккуратно развернула бумагу, письмо гласило:

Дорогая графиня,

Я должен извиниться за огорчительные события, произошедшие несколько дней назад, также прошу простить меня за вмешательство в дела, в которые мне не следовало бы вмешиваться. Умоляю, приходите как можно скорее в имение Маршанов. Мне нужно обсудить с Вами одно очень важное дело. Это касается Эрика.

Искренне Ваш,
Д. Маршан.

Р.S. Это срочно.

Кристина несколько раз перечитывала каракули Диона, не в силах понять, в чём дело и что он хочет от неё. Кто был этот Эрик, который, очевидно, тоже имел какое-то отношение к этому делу? Загадочная записка разбудила в Кристине любопытство, с которым она не могла совладать.

- После завтрака мне нужно нанести визит в резиденцию Маршанов, - спокойно сказала мужу Кристина.

- Ты пойдёшь одна?

- Да.

- Ну что ж... хорошо, дорогая. Пойду попрошу Деньо позаботиться об экипаже.

Обрадованная уступчивостью мужа, Кристина облегчённо вздохнула, однако чувство вины её не покинуло.

- Могу я поинтересоваться, почему ты должна ехать одна? – от Кристины не ускользнула холодность его тона.

- Ну, Дион... мсье Маршан... дело в том... он просит, чтобы я пришла, но он не говорит... – чувствуя, что начинает заикаться, Кристина замолчала.

- Понятно, - проворчал Рауль.

В страхе, что если она скажет ещё хоть слово, ситуация только ухудшится, Кристина прикусила губу. Ей следовало придумать другое объяснение своего визита.

Они закончили завтракать в тишине, Кристина едва притронулась к еде, движения Рауля были дёргаными и резкими, как будто он принуждал себя остаться за столом.

Когда они закончили завтракать, Кристина встала из-за стола:

- Мне нужно идти.

Он посмотрел с холодным безразличием:

- Отлично. Желаю приятно провести время.

- Да, конечно. Я... я постараюсь, - сказала она, запинаясь. Она чувствовала, как он впился глазами ей в спину, когда она выходила из столовой.

***

- Должен поблагодарить вас за то, что вы пришли, - сказал серьёзным тоном Дион, когда Кристина вошла. Она слабо улыбнулась, оглядев помещение. – Думаю, моя библиотека будет гораздо более подходящим местом для разговора, чем гостиная.

Кристина кивнула, испытывая облегчение от возможности уйти подальше от органа, стоявшего в гостиной.

Личная библиотека Диона была небольшой уютной комнатой с несколькими полками, камином и множеством кресел с подушками. Когда она вошла, Дион стоял перед каминной решёткой с мрачным выражением на лице.

Он обернулся и указал ей на кресло, куда она могла сесть.

- В письме говорилось, что это срочно... – неуверенно начала Кристина. Дион кивнул.

- Кристина, во-первых, мне хотелось бы извиниться за то, что я стал причиной ваших огорчений на прошлой неделе, - он остановился, втягивая воздух. – И теперь я должен извиниться за то, что втягиваю вас в это неприятное дело.

Кристина невольно напряглась.

- Но что вы хотите от меня?

- Я не знаю всего, что произошло между вами и Эриком в прошлом, но...

- Простите, но кто это – Эрик?

Дион бросил на неё озадаченный взгляд.

- О, Эрик – мой учитель, вы встретили его здесь несколько дней назад. Вы не знаете его имени?

- Эрик, - в изумлении прошептала Кристина. Никогда прежде она не задумывалась, что у её учителя могло быть имя. Он был Ангелом Музыки, какое ещё имя ему было нужно? Эрик. Оно подходило ему. – Нет, я никогда не знала его имени.

- О, - Дион нахмурился. – Тогда я, наверное, ошибся...

- Почему вы позвали меня? – снова спросила Кристина.

Дион выпрямился.

- Кристина, я не буду тратить время в тщетных попытках быть деликатным. Эрик болен, опасно болен. Он отказывается от визита доктора, а лихорадка не отступает. Он без сознания уже несколько дней. Если он не получит должного лечения в ближайшее время...

Кристина стояла в немом ужасе, когда Дион угрожающе замолчал.

Это невозможно. Призраки не болеют... а Эрик?

Кем был Эрик?

- Конечно, он не... он не может...

Умереть.

- Ему нужен кто-то, кто позаботился бы о нём, графиня, – Дион смотрел ей прямо в глаза. – И если я, несмотря ни на что, не ошибся, только вы можете сделать это.

- Я не осмелюсь, - выдохнула она. – Дион, если я снова увижу его...

- Кристина, пожалуйста, - он смотрел на неё широко раскрытыми умоляющими глазами. – Если не ради меня, то ради него. Он для вас что-то значит, я это вижу.

- Но...

- Кристина, в бреду он говорит о вас. Пожалуйста, идите к нему, посмотрите на него, всего один раз.     

***

Тебе не следовало приходить.

Сперва дом удивил её; почему-то она ожидала увидеть убежище, похожее на пещеру, с дюжинами свечей и позолоченных статуэток. Вместо этого внутренности дома были щедро отделаны красным деревом, а в обстановке преобладали тёмно-зелёный и пурпурно-красный цвета.

Дворецкий, чересчур обрадованный посетительнице, поспешно повёл её через залы, так что она не успела как следует оглядеться. От зловещей тишины поместья она словно начала задыхаться.

Она напрасно пыталась успокоить свои дрожащие руки. Она чувствовала его присутствие во всём: обстановка, картины, ковры – рука Эрика чувствовалась во всём. Она чувствовала на себе его взгляд, хотя и знала, что он лежит в постели без сознания; она почти слышала тот ангельский голос, который когда-то заманивал её всё дальше, и дальше, и дальше...

- Ну вот мы и пришли, мадам, - дворецкий открыл дверь. Она сделала большой вдох, вглядываясь в открывшуюся перед ней темноту.

- Спасибо, - прошептала она внезапно охрипшим голосом и вошла.

Её глаза сразу привыкли к темноте, и она увидела его. Слёзы застелили ей глаза.

Болезненно нахмуренные брови, неподвижное тело покрыто испариной. Грудная клетка резко вздымалась и опускалась, сжатые кулаки крепко вцепились в простыни. Во мраке комнаты она могла различить маску. Она всегда была на своем месте, неизменно.

Она подошла к кровати и опустилась на колени, нерешительно положив руку поверх покрывала.

- О, Эрик...

Четыре года ей снилось, ее преследовало в кошмарах отчаянное выражение его лица, когда она уходила, и вдруг она поняла, почему всё это время он не отпускал её. Видя его сейчас, второй раз отданного ей на милость... она поняла, почему чувство вины пожирало её живьём.

Её сердце наполнялось одним чувством, когда она смотрела на него: не страхом, не ненавистью, не жалостью, только любовью.

Боже, я никогда не переставала любить тебя. Я никогда тебе не говорила.

Эрик пошевелился, и на мгновение его глаза открылись. Она задержала дыхание.

- Кристина... прости меня... – глаза снова закрылись, и он забормотал бессвязно. Он так и не проснулся.

- Да, прости меня... – повторила Кристина. Она подавила рыдание, когда он заметался по постели, а его бред становился все яростнее. Не сознавая своих действий, она протянула руку и положила ему на запястье. От прикосновения по её руке распространился покалывающий холодок.

- Эрик, - успокаивающе произнесла Кристина его имя, тогда как он метался по постели. Она пыталась говорить спокойнее. – Пожалуйста, Эрик... спи...

- Кристина... – шептал он, не приходя в сознание, поднимая вслепую руку и протягивая её в сторону Кристины.

- Да, - тихо сказала она, слёзы стояли в уголках её глаз. – Я здесь, - она осторожно вложила свою маленькую руку в его ладонь, и он сжал её почти до боли.

- Я здесь, - успокаивала его Кристина.

И бумажные маски танцуют,
Спрячь лицо, не узнают – ты рад.

Она с облегчением вздохнула, когда увидела, что он заметно расслабился; звук её голоса укутал его, словно одеялом.

И бумажные лица ликуют -
Это наш, только наш маскарад.

Отредактировано Liss (2005-11-04 17:50:01)

Ну вот знаете, найти не банальный фик по ПО - это большая проблема. Ведь вариантов развития ситуации не так много, особенно если речь идёт о продолжении отношений Призрака и Кристины...

Нет, дамы, второго Провокатора не будет, и не ждите! Там в некотором роде экшн развернётся.

За комплименты в адрес переводчика - большое спасибо, мне очень приятно. *-p 

5. Гармония

На обратной дороге домой Кристина хоть и была бледна, но ей всё же удалось успокоиться. Она могла бы засмеяться, когда поняла, что на ногах у неё нет туфель, но воздуха в лёгких не хватало. Сложив маленькие ручки на коленях и потупив взор, она неподвижно сидела в карете. Слёз больше не было; казалось, она выплакала свои глаза досуха. Сейчас она чувствовала себя опустошённой, как будто в её душе сделали дыру, и все силы медленно покидали её в течение последних недель.

Чего ты ждала? - спрашивала она себя с горечью.

Ничего. Она всего лишь хотела сказать ему, извиниться... доказать ему, что она не была такой бессердечной, какой он её, несомненно, считал. Или, возможно, доказать это себе самой. Но его слова всё ещё больно ранили и, несмотря ни на что, удивляли Кристину. Он в самом деле освободил её и освободился сам, теперь ей нужно учиться жить самостоятельно.

Но я спасла тебя, Эрик, и где-то в глубине своей души ты знаешь, что любишь меня. Когда он тянулся к ней, держался за неё в самые трудные часы болезни. В те бесценные мгновения я держала твоё сердце. И от неё не ускользнуло выражение его глаз, когда он стоял над ней, ещё полусонной. Оно промелькнуло всего на какой-то миг, но она увидела то робкое благоговение, существование которого Эрик с таким жаром отрицал.

Какой смысл цепляться за потерянные возможности, - внушала она себе, прикусив нижнюю губу. - Даже если он осмелится проявить какие-то чувства к тебе, ты замужняя женщина, графиня де Шаньи.

Она выглянула в окно, недовольно поморщившись от вида тёмного неба. Она снова вернётся домой поздно, и Рауль будет ждать её, она это  знала. Рауль будет ждать, когда его жена вернётся домой, проведя целый день в обществе другого мужчины.     

Неужели ты думаешь, что кому-то будет лучше от твоих хитростей?

- О, Рауль, - прошептала она уныло, - ты не заслуживаешь такой кары всего лишь за то, что любишь...

Кристина любила Рауля; любила всегда. Он был её освободителем, и она была в вечном долгу перед ним. Но они погубят друг друга, если и дальше будут пытаться сохранить брак, который, совершенно очевидно, распадался. От этой мысли её сердце разрывалось; осознавать, что волшебная сказка, которую она придумала для себя, была обречена с самого начала, было мучительно больно. В самом начале всё казалось совершенным, но теперь открылось истинное положение вещей: хрупкое равновесие нарушилось, достаточно было малейшего колебания воздуха, чтобы чаша весов опрокинулась.

Ошибки – сущность существования; без них не бывает продолжения жизни. Необходимо ошибиться, чтобы исправить ошибку; должно существовать зло, чтобы было добро; нужно ненавидеть, чтобы любить. И мир без тёмной стороны – не весь мир.

***

Сбитая с толку и потерянная в собственных мыслях, Кристина вошла в дом и тихо поднялась по лестнице, ведущей наверх. Только когда она села в своей спальне, надевая новые туфли, она поняла, что что-то в доме было не так. Тишина. Никогда в доме не было так тихо.

Обычно она слышала звуки и движение, доносившиеся из кухни, приглушённые голоса служанок и их шелестящие шаги, когда они шли по коридорам. Иногда Рауль растапливал камин, хотя ночи были тёплыми, и тогда она с удовольствием шла в его комнату, заслышав уютное потрескивание огня в камине. 

Этим вечером дом был бесшумен.

Вытянув шею, Кристина с колотящимся от испуга сердцем выглянула в коридор. Никого. Она пошла по пустому холлу, крепко сжав кулачки. Боишься идти по своему собственному дому, - подумала она с насмешкой, но так и не смогла перебороть страх, когда окликнула слуг:

- Адель? Вьен? – она почти сбежала по лестнице в спешке. – Деньо?

Нерешительно она сделала несколько шагов в сторону кабинета Рауля. Подбадривая себя, она повернула ручку и вошла.

***
Раулю не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто это был. Даже в том состоянии, в каком он теперь находился, он узнал лёгкие шаги Кристины и её манеру немного робко отрывать дверь. На этот раз он не стал прятать бутылку и полупустой стакан.

- Добрый вечер, Кристина, - Рауль изо всех сил старался придать голосу твёрдости. Она склонила голову, и Раулю стало ясно, что она сильно нервничает.

- Рауль, прости, что я снова вернулась так поздно, - глотая слова, пробормотала она. – Если бы ты только дал мне объясниться...

Она замолчала и, не отводя взгляд, смотрела на Рауля в то время как он оттолкнулся в кресле, на котором сидел, от стола, встал и медленно подошёл к ней; его шаги гулко отдавались в тишине кабинета.

- Кристина, давай не будем останавливаться на неприятных подробностях, - ему не хотелось слышать о том, где и как она провела день без него; внезапно его переполнило какое-то неопределённое чувство, что-то среднее между страстью и ревностью.

Она стояла перед ним - такая невинная, её тёмные глаза – такие большие, что он мог утонуть в них, её губы...

Когда он поцеловал её, то почувствовал её напряжение и неловкость; она была холодна к его прикосновениям. Руки, немного неловкие от выпитого виски, опустились с её плеча вниз к талии. Она так и не ответила.

Боже, ты что, больше не любишь меня?

Резко выкрикивая проклятия, Рауль оттолкнул её от себя:

- Почему? Почему? Разве я больше не твой муж, Кристина? – кричал он, когда она пятилась назад, пока не наткнулась на диван и не схватилась за его спинку, чтобы не упасть.

- Рауль, - дрожащим голосом начала Кристина, - любовь моя, ты не в себе...

- Не называй меня так! – пронзительно закричал он надломленным голосом. – Только не тогда, когда ты не уверена в том, что говоришь!

Кристина сделала шаг назад, страх бежал по её венам. Даже с расстояния она чувствовала, как от него пахнет виски, и видела его болезненно покрасневшие глаза; он был слишком пьян и абсолютно непредсказуем.

- Рауль, где все слуги? – спросила она, стараясь отвлечь его.

- Я освободил их на ночь, - ответил Рауль. – Я подумал, может быть... – нахмурившись, он замолчал.

Кристина застыла на месте. Она была одна в доме? Может быть, Рауль и не собирался причинить ей вред, но едва ли он мог отвечать за свои действия в состоянии полного опьянения.

- Но ты опять пришла так поздно, после того, как провела целый день с этим... этим убийцей и...

Внезапно Кристина почувствовала, как в груди шевельнулись, готовые вот-вот вырваться, гнев и раздражение. Она начала:     

- Он не...

- Ты что, защищаешь его? – с неверием спросил Рауль. – Кристина, этот человек – сумасшедший!  Ты не помнишь, что он сделал с Оперой? Ты забыла?

Пристыжённая, она отвернулась. 

Обиженно вздохнув, Рауль оперся обеими руками о поверхность стола и втянул голову в плечи.

- Как ты можешь до сих пор тревожиться о нём? – прошептал он, и Кристина вздрогнула от того, насколько печально прозвучали его слова. – Почему ты позволяешь ему преследовать тебя, Кристина?

Он резко смёл все бумаги со стола.

- Это из-за твоего нежелания жить дальше, забыть его, твои кошмары вернулись! Это из-за твоей чёртовой одержимости им мы спим в разных кроватях! – резко обернувшись, он сделал один большой шаг и оказался возле Кристины. Схватив за плечи, он начал трясти её. – Из-за тебя, и из-за него наш ребёнок мёртв.

Как только Рауль произнес эти слова, у Кристины что-то оборвалось внутри, она подняла руку и резко ударила Рауля по лицу. Ошеломлённый, он отпустил её.

- Вот так ты думаешь? – спросила Кристина севшим голосом. – Я убила нашего ребёнка? – она резко открыла дверь и уже на пороге закончила. – Четыре года я оплакивала потерю, и только сегодня я, наконец, смогла простить себя. – Её голос дрожал от волнения и гнева. – Я не вернусь в этот кошмар, слышишь? Не вернусь!

Захлопнув за собой дверь, Кристина удалялась решительными шагами. Рауль стоял посреди кабинета некоторое время после её ухода, а потом снова сел за свой стол и вернулся к недопитой бутылке в тщетной попытке утопить в ней свою печаль.

***

Дион самодовольно ухмыльнулся, в очередной раз перечитывая только что полученное письмо.

«Дион,

уверен, что Вы из самых благородных намерений поручили графине де Шаньи заботу обо мне...»

Безусловно, Эрик поправился. Когда прибыл его по-дурацки ухмыляющийся лакей, Дион сразу понял, что план сработал. Последние два дня он ждал, затаив дыхание, практически живя под дверью в надежде получить сообщение от Кристины или от своего учителя.

«Смею уверить Вас, что Ваше участие не прошло незамеченным. Однако Ваши способности в деле подбора докторов должны быть подвергнуты сомнению...»

Его язвительность восстановилась вместе с физическим состоянием.

«Вследствие несвоевременного оказания медицинской помощи, у меня возникли нежелательные осложнения в виде воспалённой раны. Таким образом, вынужден Вас огорчить, но наши уроки необходимо отложить до тех пор, пока моё здоровье не поправится полностью. Моя прислуга оказывает мне необходимую помощь, так что Вам не следует обременять себя поиском назойливых женщин с целью оказания помощи вашему покорному слуге».

Прочитав последнюю фразу, Дион ухмыльнулся. Сложив письмо, он в приподнятом настроении пошёл вверх по лестнице, но остановился на полпути, услышав резкий стук в дверь. Вздыхая, он спустился обратно вниз. Все следы веселья, вызванные письмом Эрика, исчезли, когда он открыл дверь и увидел Кристину де Шаньи, стоящую перед дверью с дорожным чемоданом в руках и свежим синяком на левой щеке.

- Кристина, - открыв от удивления рот, произнес Дион.

- Привет, Дион, - поздоровалась Кристина подавленным голосом. – Мне очень жаль, что я вторгаюсь к вам вот так, но...

- Нет, нет, вовсе нет! Входите! – он посторонился, пропуская её в дом и быстро закрывая за неё дверь. Так они стояли несколько мгновений в неловкой тишине: она болезненно улыбалась, а Дион несколько открывал и закрывал рот, не находя слов для начала разговора.

- Я не склонна к мелодраматизму, но... я больше не могу оставаться в своём доме, - она выдержала паузу, следя за выражением лица Диона. Он только с трудом сглотнул и медленно кивнул, ожидая продолжения. – Может быть, присядем? Простите меня за то, что я навязываюсь, но чашечка чая была бы не лишней...

- О! – воскликнул Дион, его обычные манеры вернулись к нему. – Да, конечно, следуйте за мной.

Как только они снова сели в кабинете Диона и служанка приготовила для них чай, Кристина немного расслабилась. Отставив чемодан в сторону, она буквально упала на софу и устало прислонилась к мягкой спинке.

- Итак... э... что привело вас ко... сюда? – неуверенно спросил Дион, как будто опасался, что она может разразиться неистовыми рыданиями в любое мгновение.

- Я бы ни за что не побеспокоила вас, но, боюсь, у меня совсем мало знакомых в Ницце, ответила Кристина, слабо улыбаясь. – И не смотрите на меня такими глазами, я не собираюсь падать в обморок, - она лукаво улыбнулась, чтобы убедить его.

- Простите меня, - улыбнулся Дион в ответ, - но вы выглядите такой подавленной, друг мой.

- Рауль и я... мы поссорились, - как можно короче попыталась объяснить она, и от неё не ускользнул взгляд Диона, когда он искоса посматривал на синяк на её щеке. – О! – она резко прикрыла его одной рукой и отрицательно покачала головой. – Нет, это не Рауль, это... случилось раньше. Рауль не причинил мне вреда.

Дион вздохнул с облегчением.

- Я приму любые меры, чтобы защитить вас, - сказал Дион серьёзным тоном, - вы настоящий друг.

Кристина сердечно улыбнулась.

- Как и вы для меня, Дион, но мне нужна не защита. Мне нужно всего лишь место, где я могла бы остаться до тех пор, пока окончательно не решу всех дел с мужем, - её лицо побледнело. – Я не думаю, что мы.... останемся вместе надолго...

Диона переполняла симпатия к этой молодой женщине, которая столько в пережила и была не по годам печальна.

- Простите, Кристина.

Она небрежно махнула рукой и, допивая чай, тихо сказала:

- Давайте не будем больше говорить об этом.

Дион удивлялся силе духа этой женщины. Если бы он был на её месте, он бы давным-давно упал на колени и просил прощения. Но только не она; из покорной, робкой графини, которой она была несколько месяцев назад, она превратилась в независимую, отважную женщину. Хотя Кристине было немногим больше двадцати, она была мудра не по годам, и Дион чувствовал, что может многому у неё научиться, если однажды она найдёт время присесть и рассказать ему историю своей жизни.

Но не в этот раз.

Вместо этого, у него появился план, который, возможно, помог бы спасти трех человек от себя самих, и сейчас было самое время ввести его в действие.

- Я в огромном долгу перед вами за то, что последние несколько дней вы были рядом с Эриком, - начал он, не удивляясь тому, что в глубоких карих глазах Кристины промелькнула с трудом скрываемая печаль. – Я только что получил от него письмо со словами благодарности... – в конце концов, это была не совсем ложь.

Вздрогнув, она взглянула на Диона; от него не ускользнул проблеск надежды, озаривший её бледное лицо.

- Со словами благодарности... – повторила она. Дион ободряющие кивнул.

- Но, видите ли, Кристина... Боюсь, мы с отцом завтра уезжаем, так что вы не можете остаться здесь.
Она изо всех сил старалась спрятать своё разочарование от этого известия.

– Но я уверен, что Эрик был бы очень рад... – всего лишь небольшое преувеличение, Маршан. – Принять вас у себя на столько времени, сколько вам будет нужно.

Кристина недоверчиво фыркнула, и Дион удивлённо посмотрел на её неженственную выходку.

- И я, и вы, мы оба прекрасно знаем, что это не так, - сказала она, отводя взгляд.

- Кристина, когда он узнает, в каком трудном положении вы находитесь... И к тому же, я не вполне верю его уверениям в том, что он полностью поправился. Ему всё ещё нужен уход, и я уверен, что его слуги не смогут справиться с ним так же хорошо, как вы.

Улыбаясь, она покачала головой.

- Вы слишком много на себя берёте, хотя сами едва ли знаете историю, которая произошла между мной и Эриком...

- Не скажу, что мне много рассказывали, но я ведь не слепой, и к тому же очень наблюдательный. Трудно не заметить глубину чувств, которые вы испытываете друг к другу.

Кристина заметно покраснела.

- Не говорите глупостей, - сказала она немного поспешно. Затем, взяв себя в руки, тихо вздохнула. – Неважно, в насколько затруднительном положении я нахожусь, Дион. Боюсь, Эрик никогда больше не станет со мной разговаривать.

Дион игриво усмехнулся.

- А кто сказал, что вы должны разговаривать? Так, дайте-ка я напишу письмо. – Он встал и, подойдя к столу, достал перо и бумагу. – Посмотрим, графиня, позволит ли он вам остановиться у него, посмотрим.

***

Кристина, обуреваемая одновременно тревогой и восторженным изумлением, вошла через парадный подъезд Рю Манор, сопровождаемая радостными приветствиями со стороны Бомона, когда тот нёс её чемодан. Так как уже почти наступила ночь, в фойе были зажжены все свечи, которые окутывали мебель из красного дерева мягким золотистым светом. Этот неверный свет в сочетании с красными портьерами и танцующими тенями вызвал мучительные воспоминания о её последней опере, «Торжествующем Дон Жуане».

Бомон разогнал её грустные воспоминания, спросив, желает ли она пройти в кабинет мсье Деларю, где он в это время работал. Кристина вежливо отказалась, протягивая ему письмо Диона и заявляя, что будем ждать его возвращения возле двери гостиной. Дион, хотя и немного озадаченный, быстро уступил, поставил её чемодан и пошёл исполнять поручение.

Скрестив руки на груди, Кристина наблюдала, как он удалялся. Не зная, чем занять себя в его отсутствие, она просто стояла, стараясь успокоиться.

***

- Письмо для вас, хозяин.

Эрик обернулся и сердито уставился на дворецкого. Он же ещё вечером просил не беспокоить его, и теперь эта дурацкая усмешка на лица Бомона явно не предвещала ничего хорошего. Он как раз работал над новым сочинением, тщетно пытаясь  изгнать Кристину из своих мыслей и музыки. Её тень была в каждой ноте, и он был готов вот-вот порвать ноты в клочья и начать всё заново.

Он сомневался, что следующее сочинение будет лучше предыдущего. Помимо тени Кристины, от работы его отвлекало ещё и ноющее плечо, отзывающееся резкими приступами боли, распространяющимися на всю руку, каждый раз, как только он шевелил ею.

- Должно быть, это что-то очень важное, - с раздражением сказал он радостному Бомону.

- О, да, мсье, это так, - он подошёл ближе, протянул Эрику письмо и, уже уходя, добавил, - Ах да, в фойе графиня, она ждёт вас. 

Лицо Эрика сделалось неподвижным.

- Что ты сказал?

- Я сказал: «Мадам»... графиня де...

- Я знаю, что ты сказал, - огрызнулся Эрик. В нём произошла резкая перемена: следы усталости как будто проступили сквозь отстранённость в облике, плечи опустились, и он обхватил голову руками. – Можешь идти.

Не сказав больше ни слова, Бомон удалился. Услышав скрип закрываемой двери и оставшись наедине с самим собой, Эрик прерывисто и тяжело вздохнул. 

Кристина вернулась? Он не ожидал увидеть её снова. Впрочем, он и раньше думал, что они больше не встретятся, однако она ушла из его дома всего несколько часов назад. Но зачем она вернулась? Эрик изучал письмо. На нём была печать Маршанов, и Эрик простонал.

Мне следовало знать.

Дион пустил в ход свой очередной выдающийся план по спасению Эрика от себя самого и для этого решил поселить Кристину у него в доме. С тяжёлым сердцем он открыл конверт.

«Эрик,

Мне очень приятно слышать, что Вашему здоровью больше ничего не угрожает. Должен признаться, я нуждаюсь в Вашей помощи и прошу об одной услуге. Кристина де Шаньи очень нуждается в Вашей поддержке...»

Губы Эрика сжались в тонкую линию.

«Она поставила меня в известность о Ваших обстоятельствах, но я могу уверить Вас, что она не будет Вам помехой. Если бы Вы только могли поселить её в одной из комнат Вашего просторного дома, я уверен, что вам двоим даже не пришлось бы друг с другом разговаривать. Ей всего лишь нужно место, где она могла бы пожить до тех пор, пока её развод с...»

Развод. Эрик перечитал строчку. Глаза не обманули его. Развод. Кристина собиралась разводиться. Подавив выкрик изумления и неожиданности, он подпрыгнул со своего стула и принялся быстро вышагивать по комнате, дочитывая письмо до конца.

«...графом де Шаньи не будет подтверждён документально. Уверен, Вы понимаете, в каком щекотливом положении она теперь находится. Сейчас она стоит в фойе в Вашем доме и  ждёт Вашего одобрения или отказа. Прошу Вас, хорошо подумайте, прежде чем отвечать.

Искренне Ваш,

Д. Маршан»

Он положил письмо на стол и некоторое время равнодушно на него смотрел. Он не знал, что и подумать. Кристина, живущая в его доме, – как он справится с этим? Он не смог поговорить с ней каких-то пять минут. А теперь, когда она разводится... что всё это значит?

Это может ничего не значить, - сказал он себе с внезапно накатившей злобой. – Это может значить именно то, о чём говорится в письме: ей нужно где-то жить до тех пор, пока она окончательно не избавится от мужа.

Но ведь она пришла к тебе! – с надеждой восклицал другой голос в его голове. - Она могла пойти к кому-нибудь из своих друзей, но она пришла сюда.   

«...вам двоим даже не пришлось бы друг с другом разговаривать...»

Это была правда. Он мог просто приказать Бомону приготовить для неё комнату, и потом бежать от неё, как от огня целый месяц или даже больше, столько времени, сколько она намеревается пробыть здесь.

Это выглядело смехотворно, даже в его голове этот план был смешон. Нет, он выйдет к ней, удостоверится, что её поселили в хорошей комнате, а потом просто оставит её одну. Он не сомневался, что и она захочет остаться в одиночестве.

Выпрямив плечи, он вышел из кабинета и большими шагами направился в сторону фойе. От одного взгляда на хрупкую фигуру Кристины, любезно разговаривающую с Бомоном, у Эрика перехватило дыхание. На ней было всё то же шерстяное платье; в неярком свете свечей её волосы отливали золотом и бронзой.   

Заслышав звук его шагов, Кристина и Бомон обернулись. Кристина покрылась мертвенной бледностью, Бомон отступил на несколько шагов назад. Решимость Эрика пошатнулась, когда Бомон отступил в сторону, чтобы открыть его взору ужасный багрово-фиолетовый синяк на её левой щеке. До сих пор в его ушах раздавались её печальные признания, а душу переполнили все те чувства, что тугим клубком свернулись в тот момент, когда она ушла от него этим вечером. Ему захотелось нежно прижать её к себе, попросить прощения, медленно осознавая истинность её слов, проклиная себя за то, что посмел причинить ей столько горя. В тот вечер он с трудом оделся, превозмогая боль в раненом плече, и, приказав не беспокоить себя, заперся в своём кабинете; остаток его вечера был наполнен тягостными размышлениями и отчаянной ненавистью к самому себе, усиливавшейся, казалось, с каждым вздохом.

Он почувствовал странное облегчение, когда, заглянув в её глаза, нашёл в них те же чувства: тревога и вина отражались в них, когда он увидел, как она стояла перед дверью, держа в руках свой чемодан, как будто ждала, что её вот-вот попросят уйти. И её щека... он не мог оторвать взгляд от её щеки: на белой коже виднелась чёткая, яркая отметина.

Неужели Рауль сделал это?

- Графиня, - тихо сказал он, довольный тем, что голос прозвучал ровно.

- Я бы предпочла, чтобы ко мне не обращались по титулу, пока я нахожусь здесь, - произнесла Кристина медленно и неуверенно, как будто пробуя впервые неизвестную пищу, не зная, понравится ли ей или нет.

- Ах, да, я слышал, что он больше не будет принадлежать вам... через некоторое время, - Эрик внимательно следил за её реакцией: уголки губ слегка дёрнулись, и она отвела взгляд.

- Да, не будет.

Они стояли в разных концах комнаты, но её аромат завладел чувствами Эрика, и он почувствовал лёгкое головокружение.

- Вы, конечно, можете остаться в Рю Манор, - слабая улыбка появилась на её привлекательном лице, и сердце Эрика переполнилось неведомым чувством, - столько, сколько вам будет угодно.

Бомон, тоже улыбавшийся, взял из её рук чемодан.

- Тогда я пойду и прослежу за приготовлением комнаты?

Склонив голову, он исчез в темноте длинного коридора справа от главного зала.

Тишина душила. Эрик был уверен, что стук его сердца начнёт отражаться от стен, если один из них не заговорит.

- Ваша щека, - решился, наконец, он, показывая на её щеку.

Она резко вздёрнула руку, чтобы прикрыть левую половину лица.

- Простая случайность.

- Ах, - ответил он с облегчением в голосе, - так это был не...

- Рауль? Нет, - она залилась краской.

- Могу я спросить?..

Её глаза расширились.

- Ты не должен... не должен винить себя, - запинаясь, пробормотала она. По позвоночнику Эрика пробежал неприятный холодок. Себя? – Когда ты был болен, в бреду... ты был неспокоен... махал руками, - Кристина с трудом подбирала слова, - а я была недостаточно проворна... и ты...

- Да, я понял, - вздохнул он, оборачиваясь. – Бомон может вернуться в любой момент, он отведёт вас в вашу комнату. Спокойной ночи, мадам.

Вернувшись в кабинет, своё привычное прибежище, он прислонился к спинке дивана и застонал. Он ударил её. Прямо по её безупречному лицу. Он резко поднял руку и... Он не знал, как он посмел сделать это, даже в бессознательном состоянии. Как он мог не винить себя? Если бы только она не попыталась помочь ему, если бы только она не помогла ему...

Эрик отгонял от себя эти мысли. Он вёл себя, как влюблённый идиот. И если её присутствие уже теперь причиняло ему такие беспокойства, то как он переживёт ещё несколько недель?

***

Кристине показалось очень символичным то, что ее комната находилась так же далеко от комнаты Эрика, как она сама теперь была далека от него. Кристина удивлялась, откуда в доме, который Эрик сам для себя спланировал, взялась комната, которая явно была предназначена для женщины: белые кружева, бледно-лиловые стены – как будто он рассчитывал на женское общество.

От этой мысли где-то в душе Кристина ощутила непривычный и неожиданный укол ревности. Имел ли Эрик отношения с женщинами? Жила ли здесь какая-нибудь другая женщина? Наслаждалась ли его компанией? Слушала ли его музыку, как когда-то и она сама слушала его игру в подземном доме под Оперой?

Прогоняя эти мысли из головы, она принялась медленно распаковывать чемодан: несколько платьев, которые она взяла с собой, и дорогие сердцу мелочи, которые не могла оставить в поместье де Шаньи. Ещё одно шерстяное платье, её любимое строгое платье из голубого атласа и светло-зелёное легкое платье из тафты, ночная сорочка, пара домашних туфель и фотография отца – это был весь её багаж. Она аккуратно развесила платья в шкаф и поставила фотографию на столик возле кровати.

Наконец, она начала переодеваться, сокрушаясь над тем, что поблизости не было служанки, а шнурков было так много.

Но, в конце концов, она справилась и с шерстяным платьем, и с корсетом, и надела ночную рубашку. В шкафу она нашла халат и уютно в него обернулась.

Потом, присев на краешек кровати, она попыталась обдумать всё, что произошло в этот день. Сначала она ушла из дома к Эрику, вернулась домой, потом она была у Диона, теперь снова у Эрика… Всё это было слишком утомительно. Она решила попытаться заснуть.

Постель оказалась чересчур удобной, Кристина утонула в ней, вздохнув от удовольствия. В доме у Эрика всё было высшего качества, и Кристина понимала, что находясь на службе у такого человека, как Дион, Эрик должен быть очень обеспеченным человеком.

Но какой бы мягкой ни была постель, как бы хорошо ни были взбиты подушки, но тело Кристины не хотело расслабляться и, наконец погрузиться в сладкую дремоту. Она крутилась и металась по постели, то натягивая одеяло, то отбрасывая его в сторону, но ничего не помогало. Встав с постели, она снова надела халат и открыла дверь.

Осторожно осмотрев тёмный холл, чтобы удостовериться, что она была одна, Кристина побрела по дому. Возможно, она исследует просторный дом Эрика, а потом попытается немного отдохнуть. Кому повредит, если она лучше узнает дом, в котором ей предстояло жить неизвестно сколько времени?

Полы поскрипывали от её острожных шагов; Кристина шла по коридорам, вглядываясь в затемнённые дверные проёмы и с восхищением осматривая комнаты, которые выглядели так, будто никто прежде не входил. Одно из помещений оказалось огромной гостиной, в которой был богато украшенный камин, а в дальнем углу стояло большое фортепьяно, покрытое тонким слоем пыли. Эрик никогда не играл на нём.

Другая комната оказалась мастерской с мольбертом и огромным окном, выходящим на океан. Несколько мгновений Кристина стояла у окна, наслаждаясь великолепием открывавшейся отсюда картины, а затем она обратила внимание на множество рисунков, в беспорядке заполнявших всю комнату.

Многие из них были больше похожи на грубые мазки кистью: пламенеющие алые, глубокие пурпурные, кричащие жёлтые. На некоторых были изображены человеческие фигуры, женские: все они были выполнены нежной розовой пастелью, размытые до такой степени, что едва выделялись на белом фоне. Только хрупкие тени, изящные руки, склонённые головы выдавали присутствие человеческой фигуры в пустоте.

Одно полотно всё ещё оставалось на мольберте, покрытое тряпкой в разноцветных пятнах. Не в силах побороть любопытство, Кристина приподняла тряпку и раскрыла от удивления рот. Она увидела ещё один женский портрет: черты лица представляли собой неясные контуры, но тёмные волосы и большие карие глаза невозможно было не узнать. Это была она сама.

Чувствуя, что вторглась в святая святых этого дома, она поспешно покинула мастерскую и пошла дальше по длинному коридору. Увидев тонкий луч света, пробивающийся из-под тяжёлых двойных дверей и освещающий небольшой участок коридора, Кристина остановилась. 

Она знала, что в этом доме есть только один человек, который может не спать в такое время.

Она приоткрыла дверь и зажмурилась от яркого, резко ударившего по глазам света камина. Проскользнув внутрь через маленькую щёлочку, Кристина поспешно закрыла за собой дверь, стараясь изо всех не шуметь.

Оглядывая обширное помещение, Кристина в первую очередь заметила большой стол в противоположном, почти скрытом в тени, углу комнаты. Прямо перед ней находился камин с тихо потрескивающим огнём; за столом, ссутулившись, сидел человек в свободной белой рубашке. Не в силах отвести взгляд, она смотрела, как он поднял правую руку, чтобы потереть левое плечо.

- Болит? – робко спросила она, и он резко обернулся и встал.

- Кристина, - выдохнул Эрик, стараясь не выглядеть застигнутым врасплох, - я не слышал, как ты вошла.

- Я была очень осторожна, чтобы не побеспокоить тебя, - прошептала она, и уголки её губ слегка изогнулись. – Плечо, оно беспокоит тебя?

- Нет, - ответил Эрик немедленно. Она недоверчиво вскинула бровь, и он добавил: - Нечасто.

Наступила неловкая тишина.

- Я хотела сказать тебе: моя щека… это не твоя вина, - смущённо сказала Кристина.

При этих словах Эрик заметно напрягся, глаза стали безжизненными.

- Прошу прощения за всё, что я мог сделать, пока был болен, - он обернулся к ней спиной и снова сел, уставившись на огонь.

Нерешительно ступая вперёд, Кристина осторожно положила руку на его больное плечо.

- Я могу ещё раз сделать повязку с мазью, - сказала она тихо. – Тебе не следует так много двигаться, рана будет заживать дольше.

Когда она прикоснулась к нему, Эрик почувствовал волну тепла, прошедшую через всё его тело.

- Уверяю, всё в порядке.

Кристина боролась с собой, стараясь не принимать близко к сердцу его отстранённый тон. Подойдя к кушетке, она присела в дальний угол и уставилась на свои руки, как будто пытаясь угадать по линиям на ладони, что ждёт её в будущем. Как же он сейчас несправедлив с ней; ведь она хотела теперь всё исправить…

Услышав тихие всхлипы, доносившиеся из противоположного угла комнаты, Эрик резко обернулся. Увидев, как отчаянно сотрясаются от рыданий плечи Кристины, а по щекам текут слёзы, Эрик подошёл к ней ближе и умоляюще воскликнул:

- Кристина, пожалуйста!

- Нет! – всхлипнула она, вставая и отходя от него. – Не стоит… Иногда мне кажется, что я никогда тебя не пойму, и твои вспышки… - она вскинула свободную руку и прикрыла ей свои глаза, её рыдания стали ещё более сильными. Эрик стоял, не зная, что сказать или сделать.

- Я разрушила свой брак, чтобы спасти тебя! Рауль сходил с ума от ревности, из-за меня он запил, Эрик… я разрушила свой брак, мой муж… - голос изменил Кристине, и она замолчала.

- Кажется, это твоё любимое занятие – губить мужчин, - холодно сказал он, едва сдерживая негодование от упоминания имени графа.

- Бесчувственный хам! Обязательно нужно всё усложнять? Я не знаю, почему я пришла сюда; я думала, что, может быть, найду здесь поддержку и понимание, - она прошипела слова прямо ему в лицо.

- Я не знаю, с чего ты вдруг решила, что можешь исправить меня, самонадеянная девчонка! – ядовито возразил Эрик. – Я такой, каким был всегда, и ничто не может изменить это.

- О, Боже! Эрик, я знаю, я обидела тебя, но неужели нужно так цепляться за прошлое?

- Обидела? Жестокое преуменьшение, Кристина... Ты предала меня перед толпой людей! Ты сорвала маску, унизила меня во время оперы, которую я написал для тебя!

Она разочарованно застонала.

- Но я должна была сделать это! – пронзительно крича, оправдывалась она. – Всюду была полиция: если бы ты не скрылся через люк, они бы пристрелили нас обоих! – она плотно сомкнула веки. – Я бы никогда не сделала этого, если бы это не было ради твоего спасения. Даже если бы Рауль просил меня об этом. Клянусь могилой моего отца, - слёзы снова заставили её замолчать. – А теперь я потеряла Рауля. Четыре года я провела в отчаянии, оплакивая человека, который был жив; оплакивая ребёнка, которого я убила... мой ребёнок, Эрик! Мёртв! Ему было всего полгода... Мой Филипп... мёртв...

Ледяное оцепенение завладело Эриком. Дышать стало тяжело, грудь словно сжало железным обручем, когда до него наконец дошло, что она только что сказала. Кристина потеряла ребёнка. Кристина спасла его. Кристина...

Он потянулся к ней, и она, обессилев и отчаянно рыдая, упала в его объятия, крепко вцепившись руками в его рубашку.

- Вот почему я должна была спасти тебя, Эрик... Филипп умер от лихорадки, а я была рядом... И я знала, знала, что если я вылечу тебя... Неужели это было так жестоко с моей стороны?.. Пожертвовать своим браком, чтобы заслужить прощение?..

- Тише, тише, Кристина... – он успокаивающе гладил её по спине.

- Он обвиняет меня, Эрик! Рауль во всём винит меня! – измученная, она прижалась к его груди. – И он прав...

Эрик обнял её крепче, наслаждаясь теплом, исходящим от её хрупкого тела. Как долго эти образы преследовали его? Как долго он безуспешно старался их прогнать? А сейчас его мечты стали более чем реальны, но он всё никак не мог поверить в это.

Внезапно острый приступ боли заставил его недовольно зашипеть, и Кристина резко отстранилась.

- Твоё плечо, - прерывающимся голосом пробормотала она, - извини, я забыла...

- Не надо извиняться, - мягко ответил Эрик и отёр следы слёз с её лица.

- Надо обработать его мазью, - настаивала она, не обращая внимания на то, что его руки всё ещё держали её за талию. – Где она?

- В моей комнате, - ответил Эрик. – Кристина, не нужно, ты не в состоянии...

- Ты тоже, - перебила она, беря его за руку и выводя в коридор. – Если ты не будешь лечить своё плечо, будет только хуже. Даже ты знаешь это.

- Я не помню дорогу, - сказала она, испытывая облегчение от того, что было темно и он не мог заметить, как она покраснела.

Эрик вздохнул.

- Я не нуждаюсь...

- Прекрати спорить и веди меня в свою комнату.

Что-то в её голосе, возможно, неожиданная твёрдость и приказной тон, заставили Эрика подчиниться.

Отредактировано Liss (2005-11-13 13:58:38)

Ну чтобы интригу, наверно, поддержать. А рейтинг я всё-таки несколько завысила, поскольку очень плохо разбираюсь в системе рейтингования.

Насчёт "не в своей тарелке". Хммм... может быть, и не совсем уместно (хотя вот скажите мне - почему? В литературе это очень употребительное выражение подобного состояния. ), но зато звучит понятно и вполне по-русски (если Вы читали оригинал, то поймёте, что дословный перевод будет звучать очень и очень коряво), коль скоро мы делаем художественный перевод. Кстати, по секрету скажу: я вообще-то переводчик. Недипломированный, правда, но тем не менее. *-p

С Коммуной вынуждена Вас огорчить - не будет её тут. А что будет - не скажу, не буду спойлерить.

Кстати, сам ПО мне в этом фике очень нравится. Как-то вот похож сам на себя. /baby/

Спасибо всем на добром слове! Перевод я и не думала бросать.