12 января.

Сейчас уже почти вечер, а я только проснулась… Какое счастье, что сегодня не нужно никуда идти! Судя по тому, как болит моя несчастная голова, шампанского вчера было выпито больше, чем может позволить себе приличная девушка. С другой стороны, не поднять бокал за собственный дебют было бы глупо, за прежних директоров – неловко, за новых – опрометчиво, а за Кристину Даэ – невозможно. Однако мне стоит записать все с самого начала, иначе, боюсь, когда-нибудь я сама перестану верить в то, что события прошедших суток произошли на самом деле.

С утра в нашей маленькой квартирке разразилась настоящая буря. Мама металась из угла в угол, хватая все, что попадалось под руку, и тут же бросала, где придется, а потом, подчиняясь какому-то слепому материнскому инстинкту, пыталась накормить меня  неимоверным количеством салата и отвратительным кассуле. К счастью, я сумела отбиться от ее настойчивых атак, через силу проглотила ложку густой бобовой похлебки и кинулась приводить себя в порядок, в то время как она с мученическим вздохом рухнула в кресло и осушила рюмку черносмородиновой наливки. Провожая меня на последнюю генеральную репетицию, мама вдруг расплакалась так, будто перенеслась на девять лет назад и снова стала благонравной мадам Жюль, обнимающей на прощание любимого супруга и отца своих детей… Я была вынуждена задержаться на четверть часа, чтобы успокоить ее, поэтому до Оперы затем пришлось добираться почти бегом. Хорошо хоть, что Франсуа теперь в школе, иначе стихийное бедствие непременно приобрело бы характер катастрофы.

Проскользнув через служебный вход и коснувшись украдкой знаменитой подковы, я взлетела в свою крохотную, темную и холодную, но зато отдельную гримерную, переоделась с помощью милой пожилой горничной и предстала перед грозными очами мсье Гонкура. Несмотря ни на что, настроение у меня было преотличное, волнение сладко холодило сердце, но голова оставалась ясной, а отработанные до автоматизма па оживлялись обострившимися перед выступлением эмоциями. После репетиции, когда балет уступил место хористам, я вспомнила про Кристину, которую, как выяснилось, еще никто не видел. Это обстоятельство немного меня встревожило, однако не настолько, чтобы я забыла о своей странной, страшноватой, но благородной затее. Добравшись до своей каморки, я заперлась изнутри на ключ, освободила столик от засилья всевозможных баночек и пузырьков, достала бумагу, обмакнула перо в чернила и принялась писать письмо. Письмо Призраку! Я почему-то решила, что было бы неучтиво не поблагодарить обитателя пятой ложи за покровительство нашему маленькому семейству. После долгих творческих мук мне удалось, наконец, сочинить вполне адекватное послание, насколько это вообще возможно в случае, если ваш адресат – оперное привидение.

«Милостивый государь!» - начиналось оно. (Вообще-то, такое помпезное обращение мне не слишком нравилось, но как написать иначе?) Так вот:

«Милостивый государь!

Позвольте мне заверить Вас в нашей, матушки и моей собственной, глубокой признательности за внимание и живейшее участие, оказанное Вами неоднократно в устройстве благополучия нашей семьи. К сожалению, я не могу выразить свою искреннюю благодарность иначе, как этой запиской и выступлением нынче вечером в дивертисменте «Полиевкта», однако, знайте, что мысли мои сегодня будут обращены к Вам. Приятного вечера, мсье Призрак! Надеюсь, праздник не слишком Вас потревожит.

P.S.: Пожалуйста, простите меня за болтливость!

Всегда Ваша Мег Жири.»
 

Перечитав пару раз, я довольно кивнула своему отражению и взбрызнула бумагу нежными лавандовыми духами. Мама, как ни старалась, так и не смогла привить мне расчетливого женского кокетства, но кое-что накрепко засело в моей голове, а лаванду я обожаю с самого детства. Когда мы еще жили в Барреме, отец часто брал меня с собой на работу в поля, и не было бы в этом ничего особенного, если бы поля эти не были царством ароматного сапфирового волшебства. Папа говорил, что лаванда пахнет слезами Богоматери. Надеюсь, мой потусторонний адресат не отреагировал на нее, как черти на святую воду… Прокравшись к заветной двери, с виду ничем не отличающейся от прочих, я воровато осмотрелась, достала записку из-под корсажа и протолкнула в щель над порожком, испытав при этом глубочайшее душевное удовлетворение. Не люблю оставаться в долгу: чувство виноватой зависимости от кого бы то ни было сковывает волю и мешает нормально жить.

Между тем, театр постепенно стал наполняться публикой. Аристократы, имеющие абонементы лож, конечно, приезжают позже, нередко лишь ко второму акту, но публика попроще, обычно занимающая партер, проявляет к искусству большее уважение и прибывает в среднем за полчаса до начала спектакля. Спешно ретировавшись в свои скромные апартаменты, я позвала горничную для сооружения замысловатой прически, затем привычно нанесла яркий грим, подозрительно напоминающий раскраску уличной кокотки, и уже собралась сменить удобные туфли на жесткие пуанты, но тут что-то остановило меня. На пол посыпалась мелкая сверкающая крошка. Стекло. В первую минуту я тупо смотрела себе под ноги, растерянно сжимая в руке аккуратно подрезанные кем-то атласные ленты, а потом пришла злость, но не обычная, импульсивно-слезливая, а чужая, незнакомая: холодная и острая, как миланский стилет. Понять, чьих рук это дело, не составило труда, и к тому моменту, когда я прошла мимо стайки подруг перед самым  выходом на сцену, достойный ответ уже был готов. Я лучезарно улыбнулась Сорелли и стоящей за ее плечом Сесиль, сделала лестный комплимент первой и поинтересовалась здоровьем матушки у второй, пожелала обеим удачи и вылетела из-за кулис.

Сцена никогда не была моей религией. Мне кажется, многие артисты на самом деле преувеличивают свою одержимость служением Терпсихоре или Полигимнии. Те, кто воспевают театральные подмостки, сравнивая их с «храмом гармонии» или «обителью истинной красоты», скорее всего ничего не знают об изнанке этого иллюзорного мира, либо нагло врут. Не расхваливает же подобным образом рабочий цех своей фабрики или солдат свою казарму! Возможно, кому-то мои слова покажутся циничными, однако таково мое мнение, сформированное отчасти привычкой, отчасти простым житейским опытом. Это для публики Опера – чудесный дворец из золота, бархата и хрусталя, где оживают сказки, демоны возникают из адских подземелий и юные девы воспаряют к небесам. Впрочем, в большинстве своем даже зрители приходят сюда, чтобы побеседовать друг с другом о финансах и контрактах, пофлиртовать и провести вечер в компании какой-нибудь хорошенькой балерины или хористки, а вовсе не ради приобщения к прекрасному. Я не стану лицемерить и скажу прямо, что танец для меня – работа, единственная работа, которую я училась выполнять на протяжении долгих лет, тяжелая работа, благодаря которой у меня есть возможность однажды вытянуть счастливый лотерейный билет. По крайней мере, так мне казалось до вчерашнего вечера.

Знакомая до оскомины музыка жизнерадостного итальянца, сосредоточенная мина дирижера, черная бездна зала… Натренированные мышцы сами знали все, что нужно делать, так что я почувствовала себя вертлявой деревянной куклой с застывшей улыбкой, которую заставляют двигаться нити-паутинки согласно воле невидимого кукловода. Стоило мне подумать об этом, как взгляд мой невольно устремился к пустой ложе справа от сцены, к ложе №5. И мне ответили… Точнее… Невозможно объяснить это жуткое ощущение, уверенность в том, что кто-то, какое-то неведомое существо тоже посмотрело на меня. Пристально, спокойно и насмешливо. Точно так же, как в те минуты, проведенные в обществе Кристины Даэ, странная сила перенесла меня с оперной сцены на стеклышко микроскопа. Сердце сорвалось и ухнуло вниз, отчего стало трудно дышать, а в ушах зашумела кровь, перекрывая форте оркестра. Покрывшись холодным потом, я упрямо прорывалась сквозь сковавший меня страх и постепенно,  с каждым новым тактом все темпераментнее вскидывала руки, все пластичнее прогибалась и взлетала в прыжках, подхваченная непритворной страстью. Назло избалованной публике, завистливым доброжелателям и самой себе, я танцевала, как никогда раньше, заслужив сдержанные, но благожелательные аплодисменты зала и менторские объятия балетмейстера. Конечно, до мастерства Сорелли мне еще очень далеко, однако дебют определенно удался. Говорят, в критических ситуациях человек может проявлять ранее скрытые таланты и способности, о которых даже не подозревал. Возможно, нечто подобное произошло и со мной. Любопытная  тема для раздумий долгими зимними вечерами с чашкой горячего чая под теплым пледом, благо зимних вечеров у меня впереди еще предостаточно.

А пока философствовать было некогда. Быстро переодевшись, я вернулась в компанию веселых подруг, большинство из которых искренне поздравили меня с успешным выступлением, и на радостях пригласила всех в буфет, пообещав угостить шоколадным ликером. Разумеется, такое щедрое предложение вызвало восторг у девочек, и пока благородная публика досматривала третий акт «Полиевкта», мы оккупировали прилавок, с которого за несколько секунд смели половину всего заготовленного на торжественный вечер. Даже Сесиль, не смущаясь, уплетала виноград с общей тарелки, а под конец и вовсе предложила мне выпить с ней на брудершафт, на что я невозмутимо согласилась, вызвав неоднозначные взгляды и легкий шепоток за столиками. Вскоре, однако, господин Мерсье, вездесущий администратор и блюститель нравов, потрясая кулаками, выставил всех нас в коридор, и мы, уже слегка захмелевшие, направились в сторону своих гримерных, чтобы подготовиться к встрече с новыми директорами в танцевальном фойе.
Бесконечные запутанные коридоры Оперы представляют собой не самое приятное место для прогулок. Даже старожилы театра могут заплутать, ошибившись с поворотом или дверью. Редкие лампы бросают тусклые отсветы на глухие облупившиеся стены, а то и вовсе не горят, что вкупе с застоявшимся влажным воздухом заставляет вспомнить легенду о критском лабиринте, в глубине которого сотни лет назад бродило ужасное кровожадное чудовище. Впрочем, на тот момент, когда мы разноцветной стайкой семенили по своим делам, настроение было самое приподнятое. Все шутили и смеялись, несколько учениц балетной школы, незаметно приставшие к нашей компании, уморительно пародировали любимых персонажей закулисных сплетен. Лично я хохотала без умолку, как вдруг идущие впереди девочки резко остановились и замолчали, поперхнувшись сдавленным хихиканьем. Чья-то рука судорожно впилась в мое предплечье, а Сесиль побледнела, как полотно, и стала похожа на рыбу, беззвучно хватающую ртом воздух.

Если бы Смерть решила показаться людям на глаза, она не могла бы избрать более жуткого обличия. Существо, возникшее перед нами буквально из ниоткуда, походило на иссохшую мумию из египетского павильона Лувра, с той только разницей, что мощи повстречавшегося нам монстра были облачены в костюм светского человека. Нас разделяло не более двух метров, поэтому все отвратительные подробности его внешности каленым железом отпечатались в моей памяти. Голый череп, обтянутый какой-то мерзкой желтушной кожей, черные ямы глазниц и запавший нос, как у сифилитика или прокаженного – все это вместе имело такой нечеловечески-кошмарный вид, что меня едва не стошнило. За несколько секунд, в течение которых мы не дыша смотрели на него, а он на нас, я чуть не умерла от страха, и даже теперь меня трясет, как в лихорадке, при одном воспоминании о случившемся. Но хуже всего было то, что я совершенно отчетливо ощутила на себе его взгляд, тот самый: тяжелый, пронзительный, преследовавший меня в течение всей последней недели. Никакой яд не мог бы парализовать эффективнее, чем этот взгляд самого Дьявола из двух черных провалов в уродливой голове. Не издав ни звука, совершенно бесшумно, как бесплотная тень или болезненная галлюцинация, он скользнул поперек коридора и в буквальном смысле растворился в воздухе, а точнее прошел сквозь стену, словно бы слившись с нею, и исчез, будто его и не было.

Сесиль, стоявшая ближе всех к чудовищному видению, первая пришла в себя, дико завизжала и ринулась бегом по коридору, увлекая всех нас за собой. Ученица балетной школы, девочка лет тринадцати, намертво вцепившаяся в мою руку, жалобно что-то лепетала, и даже успевала креститься, пока мы обезумевшей толпой не ввалились в уборную Сорелли.

- Там призрак! – выдавила Сесиль сиплым шепотом и заперла дверь.

Мадемуазель Сорелли отвернулась от зеркала, выронила пилочку для ногтей и обратила на нас встревоженный взор. Пространство роскошных апартаментов примы тут же огласили истеричные вопли, в которых постороннему человеку было бы крайне сложно что-либо разобрать, а я кое-как добралась до кресла и рухнула в него, не чувствуя под собою ног. Кажется, малышка Жамм стала рассказывать обо всем Сорелли, которая поминутно ахала и качала головой, а я вообще бормотала что-то нечленораздельное, кусая губы до крови. Относительно успокоиться мне удалось только, когда Сесиль принялась посвящать общественность в подробности происшествия с Габриэлем и помянула знаменитого с некоторых пор Жозефа Бюке. Вот тогда моя проклятая болтливость, воспользовавшись беспомощностью разума, одержала безоговорочную победу над обомлевшим здравым смыслом. Какой черт дернул меня рассказать им про ложу? Начав, я уже не могла остановиться, ободряемая мрачными восторгами девочек и всеобщим жгучим интересом. Но вот что странно: с каким-то одержимым упрямством я не желала признавать, что повстречавшееся нам чудовище и Призрак с манерами джентльмена, оставляющий маме чаевые и коробки конфет, - одно и то же лицо. Мне гораздо легче представить его невидимкой, бестелесным духом, чем существом из самых извращенных кошмаров, поэтому, осознавая всю абсурдность собственной позиции, я заявила, что урод в черном фраке, умеющий проходить сквозь стены, не имеет к Призраку Оперы никакого отношения. Разумеется, никто мне не поверил, и я от какой-то беспричинной злости и отчаяния чуть не разрыдалась.

- А Жозеф еще поплатится за свое любопытство, вот увидите! – всхлипнула я, предрекая, сама того не зная, весть о его необъяснимой трагической смерти.

Да-да! Бюке мертв! Ворвавшаяся в комнату мамаша Жамм сообщила нам об этом, вращая выпученными глазами. Преисполненные ужасом взгляды дружно обратились на меня, как будто это я подвесила его в подземелье и заодно исполнила погребальную мессу, якобы услышанную нашедшими тело машинистами. Впрочем, наверное, вид у меня был такой жалкий и перепуганный, что подозрение быстро перевелось на пресловутого Призрака.

Потрясенные всем произошедшим за столь короткий промежуток времени, мы так увлеклись собственными переживаниями, что не заметили, как пропустили начало торжественного вечера. Божественная Сорелли зашипела на нас, как разозленный лебедь, но в результате объявила, что мы все вместе пойдем в танцевальное фойе, как только закончится концерт, а до тех пор приказала сидеть тихо и не мешать ей готовить приветственную речь.

Кое-как дождавшись финального звонка, мы гурьбой высыпали в коридор и мужественно двинулись к залу, возглавляемые отважной примой, облачившейся в один из самых изысканных своих нарядов. Еще бы! Если ты звезда Парижской Оперы, да еще и возлюбленная графа Филиппа, нужно всегда выглядеть неотразимо. Кстати, граф де Шаньи не замедлил появиться на нашем пути, раскланялся с присущей ему элегантностью и сообщил кое-что, чрезвычайно меня удивившее. Оказывается, пока я отсиживалась в чужой гримерной, юная хористка, моя новая подруга Кристина Даэ, не только выступила в программе одного из самых престижных концертов года, но и произвела настоящий фурор среди взыскательной публики. Исполнив арию Джульетты в начале и сцену в тюрьме из «Фауста» в конце, вместо внезапно заболевшей Карлотты, вдохновенная шведка покорила весь высший свет. Как я потом узнала, сам Гуно прослезился от переполнивших его эмоций и признался, что не мог даже надеяться на столь совершенное воплощение своих замыслов. Крайне озадаченная таким поворотом событий, я направилась к танцевальному фойе, где уже собрался кордебалет в полном составе и множество благородных поклонников стройных девичьих ножек, как вдруг заметила чуть в стороне компанию своих бойких подруг, взявших в окружение незнакомого юношу. Тут надо сказать, что юноша этот с первого же взгляда невероятно мне понравился. Высокий и по-мальчишески стройный, он держался с непринужденностью истинного дворянина и выправкой морского офицера. Рассеянная улыбка, играющая на его губах и солнечными искрами мерцающая в голубых глазах, только добавляла ему какого-то особенного милого очарования, смягчавшего чистые, немного заостренные черты красивого лица. Ох… Спокойнее, Мег Жири! Спокойнее! Минуты две я просто стояла и наблюдала, как этот сказочный принц, смущаясь и краснея, пытался избавиться от излишне назойливого внимания девушек, боясь обидеть их неловким словом. Ха! Милый мальчик, чтобы их обидеть, нужно еще очень постараться! А такому, как ты, они вообще простят все, что угодно… Я бы простила. (Сесиль, если ты читаешь мой дневник, я убью тебя, клянусь!) Помявшись еще некоторое время, он все-таки вырвался на волю и так стремительно направился сквозь бурлящую толпу к лестнице, что я невольно позавидовала той счастливице, к которой он летел, как влюбленный бог, с пышным букетом белоснежных роз. Не в силах устоять перед собственным любопытством, я подошла к группе восторженных девочек и прямо спросила, кто же это такой.

- Да ты что, Мег! С луны свалилась? Это же Рауль, виконт де Шаньи, младший брат Филиппа! Он уже месяц как вернулся из кругосветного путешествия и теперь вместе с братом посещает все спектакли. Выгоднее партии невозможно представить!

Объяснение завершилось томными вздохами, лучше всяких слов показавшими, насколько хорош юный виконт – герой, красавец и настоящий аристократ. Я тоже вздохнула, правда совсем с другой интонацией. Пожалуй, впервые кто-то настолько понравился мне, то есть по-настоящему, так, что сладко затрепетало сердце, но при этом я осознаю, что ни к чему хорошему это не приведет. Точнее, вообще ни к чему не приведет, потому что мечтательная отрешенность в глазах и роскошный белый букет доходчиво давали понять всем и каждому, что все помыслы молодого человека уже посвящены единственной и неповторимой, таинственной прекрасной даме.

Таким образом, настроение мое к финальной части вечера испортилось совершенно. От нагромождения бешено сменяющих друг друга событий шла кругом голова, и хотелось убежать куда-нибудь на край света. Хотя бы в памятные с детства лавандовые поля, лечь прямо на землю между ровных рядов ароматных сиреневых шапок и забыть обо всем под деловитое жужжание пчел, вдыхая полной грудью сладковатый дурман… Время близилось к полуночи, когда теперь уже бывшие директора, господа Дебьен и Полиньи, наконец, почтили нас своим вниманием. Сорелли заняла подобающее место в центре зала, изящно держа бокал шампанского в правой руке, и начала свою старательно вызубренную речь. Толпа притихла, выказывая уважение торжественности момента, директора сверкали радостными улыбками, прима без запинки читала наизусть заздравный текст, но тут мои надежды на то, что вечер завершится без происшествий, разбились вдребезги.

- Призрак Оперы! – не своим голосом воскликнула Сесиль, до этого беззаботно ворковавшая с поклонниками, и через ползала указала дрожащим пальчиком прямо на меня.

Я остолбенела от такого выпада, беспомощно глядя на багровеющую от ярости Сорелли и медленно каменеющие лица директоров. В зале тут же воцарилась мертвая тишина, и все, кто в ней находился, уставились куда-то сквозь меня… Ко мне за спину. На меня вдруг словно вылили ведро ледяной воды, даже зубы застучали, как в лютый мороз. Черт возьми! Он стоял в шаге от меня, прямо за левым плечом, как и положено уважающему себя демону. Обернувшись, я оказалась почти вплотную с этим кошмарным существом и, видимо, совсем свихнувшись от  ужаса, прошептала:

- Что вам нужно?

Прошептала я это так тихо, что сама едва услышала, и все же немыслимо уродливое лицо повернулось ко мне, в глубине глазниц вспыхнуло адское пламя, и откуда-то донесся протяжный потусторонний вздох, от которого у меня все тело покрылось мурашками. В следующее мгновение перед глазами у меня потемнело, но чьи-то руки успели подхватить меня, и я сумела удержаться на ногах, а между тем толпа, очевидно, воспринявшая все, как остроумный розыгрыш, с веселыми тостами двинулась к объекту всеобщего интереса. Однако «призрак» исчез, растворился, будто сквозь землю провалился, точно как в том темном коридоре пару часов назад… Одно дело, когда черт знает что мерещится вам в какой-нибудь соответствующей обстановке, вроде кладбища или заброшенного замка, и совсем другое – когда материальное воплощение самых жутких страхов является вам в освещенной сотней огней зале дворца Гарнье. Право, я бы подумала, что схожу с ума, не будь свидетелями этой сцены такое количество народа. Директора, явно напуганные не меньше моего, расцеловали оскорбленную до глубины души Сорелли и сбежали так быстро, что никто даже не успел пожать им руки. При этом Дебьен и Полиньи обменялись такими потрясенными взглядами, что мне стало совсем плохо.

Только через полчаса, оказавшись с матушкой в коляске фиакра, я вздохнула свободнее. Мама болтала без умолку, то сокрушаясь по поводу загадочной смерти Жозефа Бюке, то поздравляя меня с успешным дебютом. Потом она что-то говорила насчет Кристины и новых директоров, но я уже не слушала ее, рассеянно глядя на проплывающие мимо дома с черными провалами окон. Едва добравшись до постели, я отключилась и проспала до полудня. Кажется, мне снился Рауль…

О! Только что увидела в сегодняшней газете. «Новая Маргарита» - статья про Кристину. Невероятно… Просто уму не постижимо! «… в первый раз полюбила…», «небесный огонь»… Интересно, она любит белые розы?..

Отредактировано Маргарита (2012-05-30 10:51:37)

Девушки, спасибо большое!    Прошу прощения за долгое ожидание проды, но она, наконец, родилась.

P.S.: автор не виноват, что Мег расшифровывается как Маргарита. 

25 января.

Они сдают ложу Призрака! Боже мой… Мама просто в отчаянии. Единственной хорошей новостью можно считать то, что мне удалось разговорить Реми. Бедняга шарахнулся, как ошпаренный, когда я схватила его за рукав и потребовала рассказать все, что ему известно о происходящем за дверьми директорского кабинета. Поцелуй в щеку и обещание свидания растопили лед секретарского сердца, и наградой мне стало самое настоящее откровение: оказывается, сегодня утром, когда Реми по обыкновению разбирал корреспонденцию, среди полдюжины писем, адресованных лично мсье Ришару, обнаружился странный конверт, подписанный красными чернилами. Разумеется, Реми не распечатывал его, поэтому мог только догадываться о содержании зловещего послания, но одно было совершенно ясно – Призрак Оперы решил снова напомнить о себе, что не удивительно в свете последних событий. Новые директора радуются, как дети, заполучившие долгожданную игрушку и, похоже, совсем не понимают, с какими силами задумали шутить. Наверняка Дебьен и Полиньи предупредили их, но легкомысленные преемники пропустили все увещевания мимо ушей. Оно и понятно. Кто в наш рациональный, выпотрошенный научными теориями век станет верить каким-то россказням о привидениях?

Кстати, в тот злополучный вечер я умудрилась еще и жутко простудиться, поэтому почти десять дней пришлось сидеть дома, глотая микстуры мсье Жермена, который до сих пор пытается оказывать неуклюжие знаки внимания моей неприступной матушке. Вообще-то, мне и сейчас предписано лежать под одеялом, запивая травяными чаями малиновое варенье, но так можно окончательно выбиться из колеи, а потерять место корифейки я не могу себе позволить. Каким-то чудом тщательная перетасовка и чистка состава не затронули ни меня, ни маму, ни… Ни Кристину Даэ. Честное слово, я была уверена, что после такого триумфа моя приятельница сместит на посту ведущего сопрано Гранд-Опера незабвенную Карлотту, но ничего подобного не случилось. Наоборот, о ней как будто все забыли, и ничего более не напоминает о грандиозном успехе дочери шведского скрипача.

- Когда я пела на том концерте, я не думала о том, чтобы понравиться публике, - рассказывала сама Кристина, навестив меня три дня спустя. – Я вообще ни о чем не думала, потому что просто не могла. Наверное, ты посчитаешь меня слишком впечатлительной, но тогда, стоя на сцене, я чувствовала, как чьи-то невероятно сильные и ласковые руки поддерживают меня, его голос сливается с моим и направляет куда-то ввысь, к таким высотам, где можно ослепнуть от божественного света… В какое-то мгновение мне даже показалось, что я умираю, но он был рядом, он хранил и оберегал меня, как и всегда.

- Мне очень жаль, Кристина, что я не побывала на твоем выступлении. Прости пожалуйста, - искренне извинилась я, сокрушенно представляя себе волшебное действо, исторгнувшее слезы восторга у искушенной парижской публики. – Наверное, это чертовски хорошо – иметь такого деятельного ангела-хранителя. Тебе очень повезло дорогая. Еще немного, и я начну завидовать!

Мы обе рассмеялись, правда, для меня это обернулось новым приступом кашля. Кристина действительно необыкновенная девушка. Детская сказка об Ангеле Музыки, посланном с небес давно умершим отцом, вовсе не кажется такой уж глупой в ее устах, скорее напротив, слушая ее, я чувствую себя слишком грубой и пошлой, слишком земной, и это ощущение болезненно царапается в сердце, как птенец в заточении чересчур толстой скорлупы. Удивительно чуткая и добрая, она не имеет подруг, красивая, как озерная фея, и, безусловно, талантливая – никогда не заводила романов и теперь деликатно, но решительно отвергает внимание многочисленных поклонников. Интересно, что после тех вечерних посиделок мадемуазель Даэ на целую неделю, будто сквозь землю провалилась, хотя обещала, что заглянет в гости. Вместо этого посыльный мальчишка доставил мне короткую записку, в которой она просила извинить ее и заявляла, что не сможет видеться со мной до тех пор, пока я совершенно не поправлюсь. Далее следовали традиционные пожелания скорейшего выздоровления и постскриптум: «Пожалуйста, не обижайся, милая Мег! Он сказал, что я не имею права так рисковать своим голосом. До встречи! Когда-нибудь я все расскажу тебе, и ты поймешь». Вот так. Ни больше, ни меньше. Не скрою, мне сложно понять ее, и все же я пытаюсь в меру своих скромных способностей. Хотя бы потому, что у меня тоже никогда не было настоящей подруги.

Конечно, странно все это… Призраки, ангелы, загадочные письма директорам… Зря господа Ришар и Моншармен решили сдавать пятую ложу. Очень зря!

2 февраля.

Особняк герцогини Цюрихской, что на улице Тюильри, всегда был известен своими пышными приемами, куртуазными вечерами, на которые приглашаются представители нищей, но гордой богемы с Монмартра, и благотворительными концертами, один из которых я вчера посетила. Вообще-то, чтобы ходить в такие места, у меня нет ни статуса, ни влиятельного покровителя (об этом, впрочем, позже), ни даже приличествующего случаю платья, поэтому приглашение, торжественно врученное мне Кристиной перед обедом произвело эффект грома среди ясного неба. Сначала я несказанно удивилась тому, что позабытая администрацией мадемуазель Даэ вдруг получила редкую, прямо скажем, драгоценную возможность выступить в самом изысканном салоне Парижа, но оставила размышления не потом, поздравила подругу с успехом и пообещала, что непременно приду и поддержу ее. Не стану скрывать, мне самой безумно хотелось услышать ее чудесное пение, да и перспектива знакомства с каким-нибудь состоятельным неженатым бароном или графом представлялась самой, что ни на есть, радужной. Тем более глубоким было мое отчаяние, когда я осознала, что единственная имеющаяся шляпка давно потеряла весь свой и без того скудный плюмаж, туфли стоптаны, а любимое празднично-выходное платье среди шелков и бархата будет выглядеть донельзя жалко. Денег у нас не водилось никогда, а теперь, когда нужно платить за пансион Франсуа, положение и вовсе обострилось, поэтому мысли об обновках автоматически отметались. К счастью, в мою не слишком-то умную голову иногда приходят светлые идеи. На этот раз я сообразила, что вполне могу воспользоваться служебным положением и одолжить из костюмерной какое-нибудь наименее пропахшее нафталином платье. Под пристальным взором мадам Дюфоль я выбрала нечто ужасно старомодное, но относительно эстетичное и приятного кремового цвета - кажется, из массовки «Травиаты», - оставила залог и приободренная отправилась домой. Разумеется, мама мгновенно ударилась в панику, едва узнав, какое общество сегодня на пару часов распахнет мне свои двери. Тут же начался подробнейший инструктаж по технике безопасности и разработка планов действий на все потенциально возможные ситуации, однако вскоре наша семейная черта, непреодолимая потребность посплетничать, взяла верх, и красноречие ее зажурчало в излюбленном русле.

Призрак Оперы! Он едва не сорвал «Еврейку» два дня назад. В главной роли сверкала мадемуазель Карлотта, влюбленного героя, как и всегда, достойно изображал Каролюс Фонта, поэтому зал был полон. Ложа номер пять тоже была занята, согласно распоряжению дирекции, и вопреки самоотверженным протестам матушки, В итоге компания молодых людей, рассевшихся в обитых красным бархатом креслах, испытала на себе всю прелесть общения с потусторонними силами. Надо сказать, Призрак в тот вечер находился в самом благодушном настроении за всю историю, так как обошлось без сломанных конечностей (как у бедняги Исидора Саака) и бледных от страха лиц (как у господина Полиньи, к примеру). Наоборот, засевшие в ложе студенты, в кои-то веки сумевшие скопить деньги на билеты, только и делали, что покатывались со смеху. Вот уж не знаю, что в точности там происходило, но мама утверждает, что слышала из-за двери голос Призрака, который непрестанно отпускал едкие и даже не очень приличные остроты в адрес находящихся на сцене артистов, вызывая у слегка нетрезвых студентов приступы гомерического хохота, без труда перекрывавшие и тутти оркестра, и колоратуры испанской примадонны. Закончилось все тем, что к концу второго акта веселую компанию пришлось выдворять с помощью жандармов, причем студенты нестройным хором потребовали возвращения денег за билеты, а Призрак… Призрак снова заполучил свою ложу.

Пользуясь поворотом, который принял наш разговор, я рискнула осторожно поинтересоваться у матушки, точно ли, что Призрак невидим, и не может ли он, хотя бы теоретически, иметь какого-нибудь ужасного телесного обличия. Мои предположения так поразили ее, что я почувствовала себя непроходимой идиоткой.

- Боже мой! – вскричала она, заламывая руки. – Вот уж не думала, что моя собственная дочь когда-нибудь начнет сомневаться в словах матери! Да будет тебе известно, что я никогда не вру! Призрак – это только голос. Его нельзя увидеть. Все эти россказни твоих подружек – пустая болтовня. Череп, огненная голова… Бред! Или, может, тебе самой что-то такое померещилось?

Я поспешно замотала головой, чувствуя, что рассказ о скелете во фраке вызовет только новый приступ негодования. С некоторых пор матушка считает своим долгом стоять на страже чести и достоинства нашего семейного благодетеля. Даже в смерти несчастного Жозефа Бюке она не усматривает ничего сверхъестественного, объясняя все банальным, хотя и довольно странным, самоубийством. На этом тема была закрыта, однако у меня теперь появилось больше вопросов, чем ответов. Когда разнообразных мистических явлений становится слишком много, невольно задумываешься, такие ли уж они мистические?

Последние полтора часа перед выходом были посвящены героическим трудам по превращению сценического костюма, пошитого в моде конца пятидесятых годов, в современное вечернее платье. Необъятная юбка, созданная, чтобы свободно возлежать на каркасе кринолина, путем нехитрых манипуляций собралась сзади в неказистый турнюр с хвостом, который мама деликатно нарекла «шлейфом». Корсет затянул талию так, что я начала всерьез опасаться, не переломлюсь ли пополам от какого-нибудь случайного порыва ветра, а из потайного ящичка секретера впервые за много лет были извлечены скромные фамильные драгоценности: жемчужные в золоте серьги и колье – наследство от итальянской бабушки, кажется, блиставшей когда-то на сцене Ла Фениче перед последним из венецианских дожей. Картину портила только моя облезлая кроличья шубка, но я утешала себя тем, что никто из гостей ее не увидит, а лакеи обычно держат свое мнение при себе.

Вот в таком виде я и прибыла на прием в доме герцогини Цюрихской, прославленной меценатки, законодательницы мод и просто красивой женщины. Оставшись богатой молодой вдовой, она стала центром притяжения для всего творческого Парижа. Лучшие архитекторы, художники, скульпторы, оформители и флористы в течение трех лет работали над полной перестройкой особняка, и вот теперь я поднималась по парадной лестнице в стиле рококо, озираясь по сторонам с видом американских индейцев, узревших у своих берегов корабли Колумба. Робко отвечая на учтивые поклоны незнакомых мужчин, многие из которых наверняка могли бы купить половину столицы, я чувствовала себя Алисой, очутившейся вдруг в мире таком похожем на свой собственный, но все же ином, полном загадок и опасностей. Все мои попытки отыскать Кристину окончились неудачей, поэтому, в конце концов, я сдалась, вернулась в предназначенную для концерта залу, где уже рассаживались дамы, донельзя похожие на говорящие цветы из зазеркального сада, а когда сама герцогиня вышла на импровизированную сцену, чтобы поприветствовать гостей, в моей голове промелькнуло игривое: «Черная королева!» Но в таком случае мне отводилась роль белой пешки… А кто же тогда Белая королева и Черный король? Чей это сон? И где благородный рыцарь в сверкающих доспехах?

Пока мою дурную голову занимали эти в высшей степени глупые мысли, концерт успел не только начаться, но и продемонстрировать как минимум треть своей программы. Там было, на что посмотреть и кого послушать – взлохмаченные пианисты принимали эстафету у порывистых поэтов, за певцами следовали камерные ансамбли, все это было прекрасно, однако я ждала только одного выступления, да и не только я. Все с нетерпением ожидали выхода Кристины Даэ.

Даже если вы видели прелестных стеклянных ангелов, которыми украшают рождественские ели в фойе Оперы, вам вряд ли удастся представить изящество и очарование, присущие Кристине Даэ. Я говорю об этом без обычной женской зависти, которую вполне могла бы испытать. Как человека искусства, меня, прежде всего, привлекает и восхищает красота в любой ее форме, а Кристина вчера была истинным ее воплощением. Нежно-сиреневое платье тонким шелком охватывало ее точеную фигурку, светлые волосы золотились в мягком приглушенном свете газовых ламп, а кроткое лицо озарилось улыбкой, когда она заметила меня среди гостей. В то же время я уловила боковым зрением странное движение: какой-то человек, больше похожий на тень, неслышно проскользнул в зал и затаился в нише стены за портьерой. Я почти сразу же отвела взгляд, но не раньше, чем он судорожно ослабил рукой ворот белоснежной сорочки и прижал к груди кулак, словно пытаясь заглушить слишком громко бьющееся сердце. А дальше мне стало не до оглядок. При первых же звуках ее голоса я поняла, что такое «гений». Казалось, в горле у нее звенели хрустальные колокольчики, потревоженные дыханием самого Господа, неземные звуки, льющиеся, как вода из святого источника, наполняли душу гармонией и чистотой, а мы, простые смертные, с жадностью припадали к этому животворному потоку, словно истощенные кочевники в пустыне. А она была щедра, с наивной непосредственностью Моцарта позволяя нам купаться в совершенстве своего искусства. Офелия, Царица ночи – не все ли равно? Я вцепилась в подлокотники стула, словно боялась улететь куда-нибудь вместе с этой потрясающей музыкой, от которой кружилась голова. Мне доводилось слышать лучшие голоса Европы, но клянусь, всем им вместе взятым было так же далеко до сверхъестественного мастерства Кристины, как мотылькам до звезд. Когда все закончилось, в окутанном сумерками зале стальной струной натянулась тишина, готовая в любую секунду лопнуть от напряжения. Так и случилось, когда Кристина покачнулась и упала без чувств. Мужчина за портьерой справа от меня рванулся вперед, без сомнения, желая подхватить бедную девушку, но тут же резко остановился, словно цепной пес, в шею которого врезался ненавистный обод, и отшатнулся обратно в тень. Похоже, кроме меня, никто не замечал его метаний, что было совсем не удивительно. Я сама, задержавшись лишь на несколько секунд, вскочила со своего места и, позабыв о приличиях, протолкалась к Кристине, шипя налево и направо: «Она моя подруга! Пропустите! Пропустите!..» Предусмотрительно положенная  мамой в ридикюль коробочка с нюхательной солью пришлась как нельзя более кстати.  С неведомо откуда взявшейся смелостью я приказала компании молодых людей перенести девушку на ближайшую кушетку, села рядом с ней и принялась приводить ее в чувства. Вокруг суетилось множество народу, сама герцогиня осторожно промокала Кристине лоб и виски смоченной в холодной воде салфеткой. Когда подоспел доктор, моя подруга, осыпанная цветами, будто одеялом, уже открыла глаза и сонно пробормотала что-то, зачаровано глядя в пространство. Мне удалось разобрать лишь невнятные слова благодарности какому-то Маэстро. Затем распорядились подать экипаж, и Кристина в сопровождении врача уехала домой, а я осталась одна.

Статус подруги мадемуазель Даэ значительно изменил отношение ко мне общественности. Хозяйка дома подхватила меня под локоть и, обращаясь исключительно «милое дитя», стала расспрашивать о Кристине. Впрочем, я не оправдала ее надежд, ограничившись скупыми и без того общеизвестными фактами, вроде шведского происхождения и образцовой добродетели. Кое-кто из мужской аудитории даже пытался заигрывать со мной, предлагая шампанское и шоколад, но настроения для охоты за толстыми кошельками у меня теперь совсем не было, поэтому ухаживания благородных мсье, о которых раньше я могла только мечтать, оставляли меня пугающе равнодушной. Всякий раз, когда чьи-то губы касались моей руки, когда чей-то возбужденный шепот обжигал ухо, я почему-то  вспоминала того человека из-за портьеры… И брезгливо отстранялась. Вскоре высокородные господа поняли, что все комплименты и любезности отскакивают от меня, как от стенки горох, и я, побродив еще немного по пышным покоям, собралась возвращаться домой.

«Наверняка мама уже с ума сходит от беспокойства...» - рассеянно размышляла я, спускаясь по лестнице к выходу. – «И что мне ей сказать? «Извини, мама, я отшила дюжину графов и баронов, потому что у меня сегодня паршивое настроение…» Господи, почему все так сложно? А Франсуа? За что ему все это? Что я скажу ему, когда его выгонят из пансиона за неуплату? Ох… Пусть катится все к чертям! Завтра же пойду на свиданье с Реми, выйду за него замуж и стану почтенной мадам Готье». Придя к такому решению, я взяла свою жалкую шубку, старательно не замечая презрительного взгляда лакея, и уже полезла в сумочку, чтобы пересчитать горстку сантимов, как вдруг обнаружила то, чего там никак не должно было быть. Аккуратно сложенная записка на дорогой бумаге. Незнакомый прерывистый почерк, по которому можно было сказать разве только то, что его хозяин  в детстве люто ненавидел каллиграфию. Конечно, я очень удивилась, если не испугалась, обнаружив записку в ридикюле, который весь вечер держала при себе, ведь чтобы подсунуть ее туда, необходимо было обладать ловкостью профессионального карманника. А чтобы написать такое письмо, автор должен был знать такие тайны моего сердца, в которых я сама себе боялась признаться.

«Сударыня!
Прошу простить меня за столь бесцеремонное предложение, однако Вы оказали бы мне большую честь, уделив полчаса своего времени беседе на тему крайне важную как для Вас, так и для меня. Думаю, владелец инициалов «Р.Ш.» представляет для Вас определенный интерес. Уверяю Вас, что причинять Вам какой-либо вред мне совершенно не выгодно, поэтому насчет своей безопасности можете не беспокоиться. Если Вы решитесь, я буду ждать Вас в Красной гостиной до полуночи. Надеюсь, мое ожидание будет не напрасным. Со всем уважением.»

Несколько минут я просто пожирала глазами нервные, загибающиеся к низу строчки, а потом их смысл обрушился на меня с такой силой, что я попятилась на два шага, будто от физического удара. «Р.Ш.» Я даже не сразу сообразила, почему вид этих букв привел все мои чувства в такое смятение. Среди моих друзей и знакомых не было никого с такими инициалами, зато ими обладал человек, с недавнего времени полностью завладевший стыдливыми девичьими снами. Рауль де Шаньи… Но возможно ли это? Кто мог догадаться о моих самых сокровенных грезах? И главное, почему и зачем я кому-то так понадобилась?

- У мадемуазель какие-то проблемы? – возвращая меня в реальность, угрожающе вопросил лакей в ливрее цвета бордо с золотыми аксельбантами, при этом лицо его приобрело оттенок обожженного кирпича. Стоя у дверей, он все это время ждал, когда я, наконец, избавлю его от своего общества.

- Нет, мсье. Все хорошо, извините… - сконфуженно пролепетала я, затолкнула записку под рукав и бросилась по лестнице обратно, наверх.

Красная гостиная! Я понятия не имела, где она находится, а спросить у кого-то, значило, наполовину выдать свою тайну. (То, что записка связана с большой и, возможно, страшной тайной, у меня не вызывало сомнений.) Стараясь поменьше попадаться на глаза уже слишком развязно веселящимся гостям, я не заметила, как очутилась в совершенно не знакомой галерее, где с обитых темным бархатом стен на меня взирали чьи-то потрескавшиеся портреты, а затем в лучших традициях готических романов вздрогнула от гулкого диссонирующего эха полуночного боя часов. Тут следует упомянуть, что больше всего на свете я боюсь темноты. Еще, правда, насекомых и журналистов. Последних, к счастью, на тот момент поблизости не наблюдалось, но мне и без того было не по себе. Я вдруг вообразила, что безнадежно заблудилась и обречена буду отныне бродить по заколдованному замку в полном одиночестве до скончания века. Самодельный турнюр развалился, освобождая широкие складки юбки, прическа последовала его примеру, свесив длинные пряди ко мне на плечи, лицо мое наверняка побледнело до синюшности… Короче говоря, я вполне могла бы с блеском и без всякого грима исполнить роль обезумевшей Жизели, утопленницы или привидения. Боюсь, не заметь я тогда тонкую полоску теплого янтарного света, протянувшуюся из-за поворота коридора, на утро меня нашли бы в невменяемом состоянии.

Двумя балетными прыжками я преодолела оставшиеся метры, потянула за ручку и только тогда подумала, что врываться в неизвестное помещение посреди ночи без стука крайне безрассудно, однако было уже поздно. По какой-то странной иронии судьбы, меня занесло именно туда, куда я уже отчаялась попасть. Красная гостиная полностью оправдывала свое название, так что ошибиться было просто невозможно. Живое пламя в камине резного черного мрамора за витой решеткой отбрасывало алые языки на элегантную обстановку комнаты, на лакированном столе перед софой стоял золоченый канделябр с оплывшими свечами, на которых еще плясали желтые огоньки-саламандры. Если кто-то и ждал меня здесь, то теперь уже, конечно, ушел… Не потушив свечи?

Не зная, что делать дальше, я опустилась на софу и принялась соскребать ногтем накапавший на столешницу воск. Растерянная, уставшая одинокая девушка, заблудившаяся в чужом доме, где развлекаются отпрыски аристократических фамилий и свободная от моральных ограничений богема, - разве можно представить себе более доступную и беззащитную жертву? «Если я теперь не выберусь отсюда незамеченной, с репутацией придется попрощаться… Балерина… В глазах знати это почти то же, что проститутка.» Я чуть не взвыла от такой отвратительной мысли и в бессильной ярости сжала ладонями виски.

- Почему? Почему я не ушла?.. Надо было уехать вместе с Кристиной,– жалобно стенала я, чувствуя, что готова впасть в истерику. Кровь итальянских предков периодически закипает в моих жилах и отнимает способность здраво соображать.- А сюда? Сюда-то зачем меня понесло?

- Любопытство, - лаконично ответил внутренний голос.

- А вот и нет! – упрямо возразила я. – То есть не совсем… Если бы не Рауль, я бы сейчас уже десятый сон видела!

- А разве в письме говорилось что-то о виконте? Еще неизвестно, чьи это могут быть инициалы.

- А кто еще может меня интересовать?

- Так значит, вы признаете, что неравнодушны к этому юноше?

Только тут до меня дошло, что для моего внутреннего голоса этот – слишком рассудителен и красив, да и вообще, что он мужской и доносится из кресла у камина. Кажется, даже слезы застыли у меня на щеках от страха. Нервно сглотнув, я подняла голову и уставилась на незнакомца, расслабленно сидящего почти напротив меня, устало откинувшись в кресле. Человек был в маске. Этот факт заставил меня мелко затрястись, когда воображение и память услужливо нарисовали жуткие истории, шепотом передающиеся в кордебалете, о наивных девушках, загубленных развратниками, скрывавшими свое высокое происхождение аналогичным способом. Незнакомец при этом как будто уловил ход моих мыслей и слегка подался вперед, вцепившись в завитки подлокотников тонкими длиннопалыми, как птичьи лапы, затянутыми в перчатки руками. Тогда я подскочила, схватила со стола увесистый бронзовый канделябр и заявила, что не задумываясь пущу его в ход, если мсье сделает хотя бы шаг в мою сторону. Моя отчаянная храбрость, видимо, изрядно его позабавила, потому что он глухо усмехнулся и снисходительно заметил:

- Если будете так размахивать своим оружием, устроите здесь пожар. Присядьте и успокойтесь, мадемуазель. Вам ничего не угрожает.

У меня на этот счет было свое мнение, поэтому подсвечник я из рук не выпустила, но все же села обратно на софу и задула оставшиеся огоньки.

- Кто вы такой, и что вам нужно?

- Это не совсем верная формулировка вопроса, мадемуазель Жири, - спокойно продолжил человек в маске, глядя уже не на меня, а на поленья в камине. – Дело в том, что это вы нуждаетесь в моей помощи, а не я в вашей.

- С чего это вы взяли? – нагло поинтересовалась я, решив для себя, что светские манеры в данной ситуации все только усложнят. – Если бы мне действительно что-то было нужно, я бы сама попросила об этом, и уж, конечно, не вас.

- Разумеется, сударыня. Однако я готов предложить вам сотрудничество, которое может разрешить практически любую вашу проблему. Говоря иначе, приняв мое предложение, вы получите все, о чем когда-либо мечтали.

Именно так начинаются самые опасные аферы… Золотые горы, которые с энтузиазмом обещают вам мошенники всех мастей, на поверку оказываются сыром в мышеловке, а плата, как правило, тем выше, чем крупнее ставки. Мне ли об этом не знать! Поэтому я перепугалась пуще прежнего.

- Ну уж нет, благодарю, мсье. Что бы вы там обо мне ни думали, я честная девушка, и не собираюсь участвовать в ваших сомнительных махинациях. Найдите себе какую-нибудь другую дурочку. Я ничего про вас не знаю, не видела вашего лица, так что вам нечего опасаться. Просто отпустите меня, и забудем об этом.

Темное пятно маски обратилось ко мне, и невидимые глаза наградили свинцовым взглядом. Тяжело, жутко… знакомо. В то же время в нем явственно ощущалось удивление и даже замешательство, которого, впрочем, мой собеседник ничем не выдал, все так же неподвижно сидя в своей странной напряженно-расслабленной позе, будто черный богомол из мудреных книжек Франсуа.

- Я не удерживаю вас, мадемуазель. Вы можете уйти, когда пожелаете, однако перед тем, как вы это сделаете, выслушайте меня до конца.

Несмотря на безапелляционность тона, я чувствовала, что незнакомец искренне старается говорить со мной вежливее, чем, вероятно, привык общаться с людьми. Удивительно мелодичный голос при этом казался чуть приглушенным, словно что-то сдерживало его в дозволенных границах, как плотина горный поток, но и этого оказалось достаточно, чтобы я осторожно поставила на стол свое грозное золоченое орудие, шумно вздохнула и кивнула в знак согласия. Тем более что я все равно не знала, как выбраться отсюда.

- Ладно, рассказывайте. Но сначала объясните мне, как это связано с виконтом де Шаньи.

Человек в маске дернулся от дорогого моему сердцу имени, словно я дала ему пощечину, но быстро овладел собой и снова взглянул на меня так, что мне почудились желтые проблески в запавших глазницах.

- Вы ведь достаточно прямолинейная девушка, не так ли, мадемуазель? В таком случае я не стану утомлять вас излишними подробностями и перейду сразу к делу. Все, что от вас требуется – это познакомиться с тем юношей и влюбить его в себя.

- Что? – ошалело переспросила я, не в силах даже представить такой абсурд. – Я? Виконта де Шаньи? Вы что, с ума сошли? Интересно, как я должна это сделать?

- Господи… - страдальчески прошипел он и нетерпеливо взмахнул рукой. – Мне что, еще и это вам объяснять? Обворожите его, соблазните. Все женщины в совершенстве владеют этой наукой, даже если сами невинны, как младенец.

- Подождите… Но вам самому какая от этого польза? Бедный юноша перешел вам дорогу, и вы теперь хотите унизить его в глазах высшего света недостойной связью с танцовщицей? Может, скажете еще и замуж за него выйти?

- Это был бы идеальный вариант, - как ни в чем не бывало подтвердил незнакомец, в задумчивости потирая друг о друга кончики невероятно хрупких, как паучьи лапки, пальцев.  – Разве вы сами не об этом мечтаете, томно вздыхая между репетициями?

Вне себя от волнения, я поднялась и снова упала на прежнее место, в голове вертелась какая-то бешеная карусель, а легкие качали воздух, как кузнечные меха.

- Он… Он даже не посмотрит в мою сторону, мсье… - застонала я, сама поразившись отчаянию, с которым это прозвучало. – Ведь он влюблен. По-настоящему, понимаете? У него наверняка уже есть невеста. Я видела, как он летел к ней с букетом роз. Так бегут не к очередной возлюбленной, а к любимой женщине – это уж вы мне поверьте…

- Замолчи! – загремело вокруг меня так, словно под ногами разверзлась адская бездна, из которой вострубили сотни демонов. Меня будто припечатало к спинке дивана, в то время как человек в маске одним стремительным движением атакующей кобры метнулся с кресла и так хватил по столу кулаком, что даже стоявшие на каминной полке фужеры звонко задребезжали. – Что ты знаешь о любви?! Что ты можешь знать, несчастная!

Перетекая по комнате, подобно сгустку черной ртути, он извергал на меня какие-то бессвязные проклятия, смысл которых я даже не пыталась понять, думая только об одном: если он посчитал возможным так на меня орать, значит, звать на помощь бессмысленно. Никто не услышал бы меня, а если бы и услышал, вряд ли явился бы на зов быстрее, чем эти костлявые руки сомкнутся на моей шее. У меня уже не осталось сил, чтобы бояться, поэтому я просто отрешенно смотрела куда-то сквозь обитые тисненой кожей стены. Я была почти уверена, что не доживу до утра, и когда он прервался, чтобы набрать в грудь воздуха для новой тирады, тихо, но прямо спросила его:

- Вы намерены убить меня, мсье?

По правде говоря, это было скорее утверждение, нежели вопрос, но действие, которое оказал на разъяренного мужчину мой бесцветный спокойный голос, превзошло все ожидания. Мгновенно замерев, он вдруг вытянулся, как предзакатная тень, так что я невольно поразилась, насколько он высок и при этом гротескно тощ, оглянулся на меня через плечо и рассеянно повел рукой в сторону маски, отдернув пальцы, едва они коснулись шелкового лоскута, будто обжегся о раскаленный металл.

- Что?.. Убить вас?.. – с интонацией только что пробудившегося от дурного сна человека переспросил он. – Нет… Полагаю, в этом нет необходимости. Я мог бы… Знаете, если бы не дарога… Я бы сделал это. Я хотел убить его…Но не вас, Маргерит. Не вас… Вы храбрая девушка. Простите…

Что бы сделали вы, если бы вдруг услышали, как плачет камень? Я потрясенно смотрела на этого необыкновенного человека, который только что готов был отправить меня на тот свет, а теперь просил прощения, как побитый мальчишка. Нет, конечно, он не плакал, но в словах его, да и в самой позе проступила такая неподдельная душевная боль и страдание, что у меня комок подкатил к горлу. Облокотившись на спинку кресла, он отвернулся от меня и сгорбился под тяжестью собственных дум, кажется, напрочь позабыв обо всем остальном. Так, молча мы провели несколько долгих и тягучих, как смоляные капли, минут. Он стоял, изредка покачивая поникшей головой, а я сидела, забравшись с ногами на софу, и разглядывала его нескладный тонкий силуэт, пытаясь привести в порядок разлетевшиеся колодой игральных карт мысли. «Дарога… Это что, имя такое или предмет? И кого он собирался убить? Рауля?..» - этот естественный вывод удивительно бесстрастно возник в моем мозгу. – «То есть, он почему-то передумал это делать и обратился ко мне… Как ему вообще такое в голову пришло? Кто же он такой, черт возьми?! Боже, как спать хочется…Так… Но если он передумал один раз, что помешает ему сделать это снова? Где гарантия, что он действительно не убьет виконта, если я откажусь? Надо бы спросить, как его зовут… Или, хотя бы, как мне к нему обращаться. Если уж соглашаться, надо хотя бы имя узнать. А как он назвал меня!.. Никто не обращался ко мне полным именем. Я уже и сама забыла, как оно звучит. Голос… Невероятно красивый голос!»

- Сударь, - прокашлявшись, осторожно начала я, - честно говоря, вы меня жутко напугали... - тут мужчина явно напрягся, и дальше я затараторила скороговоркой, -… но мне понятно ваше состояние. То есть, наверняка мне даже не представить, насколько вам тяжело, и все же очевидно, что вы страдаете, и мне очень жаль. Правда. Раз уж вы действительно не желаете мне зла, я приму ваше предложение. Я готова сотрудничать, но при условии, что вы не станете намеренно причинять Ра… виконту де Шаньи никакого вреда.

Закончив свою пламенную речь, я перевела дух и стала ждать реакции. Поколебавшись, он все же повернулся ко мне, будто гадая, не ослышался ли, а затем ребячливо скрестил руки на груди и заявил:

- Я никогда не даю обещаний, мадемуазель Жири. Это позволяет избегать напрасных сантиментов.

Мне оставалось только недоуменно захлопать ресницами, но возмутиться или возразить я не успела, потому что передо мной вдруг шлепнулась на стол какая-то папка. Повинуясь небрежному приглашающему жесту человека в маске, я развязала тесемки, достала внушительную стопку документов, но разглядеть что-либо в полумраке гостиной оказалось почти невозможно, притом, что моего странного компаньона отсутствие нормального освещения нисколько не смущало. На мою просьбу зажечь хотя бы свечи, он отреагировал с искренним недоумением, но потом как будто спохватился и через минуту поставил передо мной газовую лампу. И вот тогда... Тогда мне показалось, что все это сон. Слишком хороший сон, чтобы оказаться явью.

- Я подумал, что вам необходимо дать некоторое… преимущество, - с заметным смущением объяснил мужчина, возвратившись в свое излюбленное кресло. – Здесь собраны бумаги, согласно которым вы являетесь единственной дочерью и наследницей барона де Кастелло-Барбезак, безвременно погибшего полгода назад в ходе морского сражения у берегов Аннамской империи. С банковским счетом разбирайтесь сами – надеюсь, суммы, которую вы там обнаружите, хватит  на обновление гардероба. Кроме того, вероятно, вам понадобится что-то более презентабельное, чем квартирка на улице Виктуар, если хотите, чтобы наш дорогой виконт провожал вас до дома, поэтому я позволил себе выбрать небольшой особняк в районе Вандомской площади. Документы можете забирать. Не беспокойтесь, я позаботился о том, чтобы придраться было не к чему. Ключи от своих новых апартаментов получите при нашей следующей встрече, если не передумаете. На размышления даю вам два дня. Ах, да… Надеюсь, не нужно разъяснять, что все это должно остаться между нами?

Кажется, я кивнула. Кажется, задала несколько неловких вопросов, вроде того, не узнают ли меня, а если узнают, какую ответственность может повлечь за собой такая наглая, откровенная и бесстыдная афера… Все мои страхи человек в маске отсекал, будто дамасским клинком, а когда я, в конце концов, поинтересовалась, зачем он все это делает, и почему я должна ему доверять мужчина ответил в высшей степени загадочной фразой:

- Ради Нее я готов перевернуть вселенную, мадемуазель. А так как каждый из вас двоих по-своему дорог Ей, я не стану без крайней необходимости причинять вам какой-либо вред. Я бы просто не смог вынести Ее слез.

Никакие слова не в силах передать той глубокой, ласковой и волнующей, как струящийся шелк, нежности, с которой пролился тогда его голос. При одном воспоминании о «Ней», речь его заиграла такими бархатными обертонами, такой щемящей теплотой, что у меня заныло сердце. Каждый звук обращался музыкой и обволакивал, словно тончайший аромат… Тогда я впервые попыталась представить его лицо.

Едва живая после пережитых потрясений, я, наконец, объявила, что смертельно устала и даже потребовала отвезти меня домой, окончательно убедившись, что никто не собирается покушаться на мою жизнь, честь и достоинство. К счастью, мой новоиспеченный сообщник выразил готовность незаметно провести меня на улицу, где, как оказалось, нас ожидал экипаж. Любопытно, что, несмотря на мое жуткое состояние, мужчина ни разу не предложил мне руки, поэтому мне пришлось плестись следом за ним, прижимая к груди заветную папку, изо всех сил стараясь при этом не запутаться в собственных юбках, а потом и неуклюже карабкаться по ступенькам экипажа. Уже устроившись на сидении, я выглянула из окошка и еще раз спросила, как мне к нему обращаться.

- Это не имеет значения, мадемуазель. Можете сами выбрать мне фамилию, если для вас это так важно.

Я задумалась, окинув взглядом его высокую фигуру, облаченную теперь в длинное черное пальто и фетровую шляпу с низко опущенными полями, и уцепилась за первое пришедшее на ум слово, которое как нельзя лучше, по моему мнению, характеризовало этого непостижимого человека. Тень…

- В таком случае, приятно было познакомиться, мсье Омбре…

Ответом меня не удостоили.

Отредактировано Маргарита (2012-06-08 10:47:44)

Mary-Belatrix, спасибо. Рада стараться. 

Chipolotta, вы меня совсем в краску вогнали. Спасибо большое.  А кроме ПО меня, к сожалению, ничего на писательство не вдохновляет. Разве что рецензии какие-нибудь коротенькие, доклады, курсовые. Для меня они в удовольствие.

Deydra, спасибо большое.)))

Я тоже думала, не слишком ли оно подробно-распространенно, но потом решила, что если я могу, то почему она не сможет? По возрасту она еще и постарше меня вроде бы. Тем более, записывать события из жизни гораздо легче, чем сочинять. Да и атмосфера, опять же, вдохновляет. И телевизоров/интеренетов тогда не было - чем особенно заниматься на досуге?

А Эрик... Ну он же здесь все равно самый главный.)) Мне почему-то пришло в голову: а почему бы ему такое не провернуть? Тем более по наводке дароги. Само собой, сначала он Рауля вздернуть бы решил, а потом Перс бы ему мозги вправил, что мол: "Устраняй, как хочешь, но ведь ты мне поклялся! Никаких преступлений!.." и т.п. К тому же, поостыв, он бы понял, что не сможет причинить Кристине боль даже таким, косвеным путем - а тут йуная девица под боком, чувства которой можно использовать в своих целях. Так что, вроде бы, в меру жестоко, в меру гуманно. 

Отредактировано Маргарита (2012-06-09 08:18:31)

Автора пару часов назад едва не растерзала овчарка. Автор остался жив, чему несказанно рад, а потому выкладываю проду, как и обещала.  Конечно, я планировала выложить чуть позднее и чуть побольше, но уж как есть пока, так есть. Заранее прошу прощения, что действие обрывается на полуслове, но тянуть дальше уже стыдно.

3 февраля.

Сегодня вечером я должна буду дать ответ… Но как? Ведь мы не договорились о встрече! Кроме того, сегодня очередной спектакль, а после него придется идти на обещанное Реми свидание. И как я могла забыть? Бедняга. Ему и раньше приходилось переносить от меня такое, что я начинала сомневаться – уж не святой ли он: такие чудеса терпимости, понимания и всепрощения демонстрирует этот темпераментный и достойный во всех отношениях молодой человек, когда дело касается моих капризов. У меня дурной характер, и это, несомненно, от матушки, которую до сих пор не выгнали из театра только благодаря Призраку. Часто я ловлю себя на мысли, что завидую Франсуа, который гораздо больше похож на отца, хотя толком даже не помнит его. Тот же гибкий от природы ум, неуемная жажда знаний, потрясающий кругозор и тяга к экспериментам… Помню, как-то раз он устроил в нашей каморке настоящий взрыв, смешав не меньше десятка разных порошков, названиями которых я даже не рискнула интересоваться, и залив все это пугающей изумрудной жидкостью. Отвечать, конечно, пришлось мне, как не уследившей за несчастным ребенком, который между тем забился в угол и рыдал навзрыд, сотрясаясь всем телом, будто эпилептик. После этого инцидента, переполнившего чашу терпения пышногрудой домовладелицы, нам указали на дверь, а на семейном совете решено было затянуть потуже пояса и отправить Франсуа в загородный пансион, где его научные изыскания могли бы найти более полезное применение. Разумеется, мой драгоценный братец обрадовался такому повороту событий, будто манне небесной. Еще бы! В девять лет ускользнуть из-под потрепанного материнского крылышка – мечта любого мальчишки. Однако когда пришло время расставаться, я с удивлением обнаружила, насколько сильно он, оказывается, был ко мне привязан. Всю последнюю неделю перед учебой он ходил за мной, как голодный кот, и даже забегал в Оперу, чтобы встретить меня после занятий в балетной школе, хотя мне было прекрасно известно, что он ненавидит искусство в любой его форме, считая, что «музыка и танцы – это прикрытие для тех, кто ничего по-настоящему в жизни не умеет!» С тех пор прошло шесть лет, теперь он экстерном заканчивает школу, мечтая стать самым юным студентом факультета фармацевтики Парижского университета за всю историю его существования. Что ж… Хорошо, что он решил направить свою бешеную энергию в благое дело, а не на поиски Философского камня или еще какой-нибудь алхимической жути.

Странно, что на меня вдруг напала ностальгия. Раньше ничего подобного не случалось. Впрочем, мне кажется, воспоминания помогают нам подготовиться к чему-то новому, заставляют остановиться на минуту и, оглянувшись, взглянуть на себя настоящего, а потому, вполне естественны. Мама презрительно называет мое нынешнее состояние «эгоистической хандрой» и ставит мне в пример какую-то Жаклин, троюродную сестру ее внучатой племянницы, которая, в отличие от меня, не только вышла замуж за блистательного адвоката, но и успела родить ему прелестных двойняшек. Ха! Если бы она знала, в какую интригу впуталась ее собственная дочь, вряд ли бы кто-то вспомнил об умнице Жаклин.

Вынужденное молчание стало для меня настоящей пыткой. То есть, конечно, я была готова к тому, что сохранить сомнительный договор в тайне будет нелегко, и все же не подозревала, каких неимоверных усилий это потребует. А ведь прошло чуть больше суток! Что же будет дальше? Вот и сейчас Кристина сидит у меня в гримерной и периодически поднимает свои васильковые глаза, будто умоляя: «Расскажи мне! Расскажи мне все!» Между прочим, она сама ведет себя все загадочнее с каждым днем, несомненно, тоже обладая каким-то секретом. Не может же, в самом деле, за какие-то полгода простая хористка стать богиней оперной сцены! Разве только, ее и вправду осенил своим крылом Ангел Музыки… Должно быть, мсье Омбре тоже хорошо поет. Такой голос все равно, что горящие уголья за пазухой – не утаишь, как ни старайся. А Рауль? Боже мой, какие глупости… Это совсем не важно.

5 февраля.

Итак, я продолжаю. Вообще-то, судя по всему, скоро мой дневник нужно будет хранить в сейфе швейцарского банка, словно какую-нибудь секретную государственную документацию, иначе меня посадят в тюрьму, запрут в сумасшедшем доме или, того хуже, задушат в темном переулке. Тетрадь, предназначавшаяся для записи невинных девичьих размышлений, стремительно преображается в хронику самых необычайных событий и явлений, которым позавидовали бы страницы любого романа.

Возвращаясь к событиям трехдневной давности, следует упомянуть, что спектакль в тот день показался мне неимоверно, я бы даже сказала мучительно долгим. Никогда еще мне не приходилось испытывать такого острого желания «убить время» в буквальном смысле, подобно той странной девочке из английской сказки. Свое выступление я почти не помню. Помню только, что на этот раз нанесла особенно яркий грим и благословила газовую вуалетку, благодаря которой высший парижский свет и, в особенности, представители семейства де Шаньи не могли бы разглядеть моего лица, даже если бы целенаправленно изучали его через свои позолоченные бинокли. На финальный поклон я не вышла, проигнорировав настойчивые требования балетмейстера, который почти четверть часа ломился ко мне в дверь, а когда надтреснутые тенорок мсье Гонкура сменился знакомым, чуть встревоженным голосом Реми, вылетела в коридор, как черт из табакерки, и потащила приятеля к служебной лестнице с изяществом пьяного грузчика, укравшего мешок картошки. Только когда мы добрались до какого-то второсортного кафе с едкими клубами табачного дыма в полутемном зале и, запыхавшись, уселись за столик, я заметила, что Реми прячет за спиной поникший от нашей пробежки, но все еще эффектный букет ярких, как тропические бабочки, ирисов. Увидев эти нежные цветы, я обрадовалась сразу по двум причинам: во-первых, любой женщине было бы приятно такое проявление внимания со стороны противоположного пола, а во-вторых, ирисы, несмотря на всю свою внешнюю вычурность, как известно, символизируют исключительно дружеские чувства. Оставалось только надеяться, что Реми тоже осведомлен об этом.

Однако надежды мои не оправдались: пылкий секретарь дирекции Гранд Опера был настроен в высшей степени решительно и серьезно. Тот, кого я всегда считала своим другом, вдруг, смущаясь и краснея, как мальчишка, стал расточать в мой адрес явно выписанные откуда-то комплименты, цитировать Шекспира и подливать мне в бокал бургундское. Все это, впрочем, выглядело так натянуто и ненатурально, что я едва подавляла зевоту. Свидание наше было похоже на плохую пьесу, в которой роли влюбленных очень дурно исполняют незнакомые друг с другом актеры. Мысли мои витали далеко за стенами душного маленького кафе, где-то там, в сверкающих начищенным паркетом залах, в алом бархате лож, на дорожках Булонского леса и всюду - рядом с юным Адонисом, виконтом де Шаньи. Конечно, Реми сложно было не заметить моего отрешенного состояния, поэтому вскоре красноречие его иссякло, на лице возникло выражение раздраженной обиды, которая сконцентрировалась в одном коротком вопросе:

- Кто он?

- Кто? – глупо переспросила я, рухнув из поднебесья своих фантазий.

- Тот, кто весь вечер занимает твои мысли. У нас свидание, Мег, а ты даже не слушала меня.

- Я… Прости. Наверное, я просто устала после спектакля, - на более изысканную ложь у меня не хватило сообразительности, поэтому пришлось ограничиться стандартной отговоркой.

- Так устала, что пробежала едва ли не бегом полквартала? – скептически поднял бровь Реми. – Я не знаю, что с тобой происходит, но порой мне кажется, что ты немного не в себе.

- Что? – вскипела я, радуясь возможности обоснованно возмутиться и тем самым отвести разговор от опасной темы. – Да как у тебя язык повернулся сказать такое! Я, может быть, самый здравомыслящий человек во всей Опере!

- Не пытайся меня запутать. Я давно знаю тебя, так что со мной твои уловки не пройдут. Кто этот счастливчик, покоривший сердце будущей императрицы?

- А ты что же, ревнуешь? Можно подумать, у тебя есть на это право!

- Если ты так говоришь, значит, еще никогда не любила, иначе знала бы, что для ревности не требуется разрешений. 

- Да ты поэт, Реми! – сострила я, роняя на стол безжалостно скомканную салфетку. – Брось, тебе не идет этот возвышенный тон.

- А тебе не идет скрытность, - со сталью в серых глазах ответил он и накрыл своей ладонью мою безвольно лежащую на скатерти руку. – Я же знаю, ты не умеешь хранить тайны. Что могло заставить малышку Мег так перемениться?

- Не искушай меня.

- Я пытаюсь понять…

- Нет, Реми. Я поклялась молчать.

- Кому? Послушай, это не праздное любопытство. Я волнуюсь за тебя, если и не как за возлюбленную, то как за близкого друга. Если тебе угрожает какая-то опасность, вместе мы сможем все преодолеть.

«Будь ты проклят со своей заботой, Реми!» - зарычала я про себя, чувствуя, как рушится неумело выстроенные мною стены. – «Боже, дай мне сил!» Господь не внял моим молитвам.

- Ладно! Да, я влюбилась. Не спрашивай, в кого! Не в тебя, по крайней мере, прости. Он молод, красив, богат и имеет титул. В общем, все, как я мечтала. Кроме того, мне предложили один… контракт. Очень выгодный контракт, Реми. Я получу практически все, что захочу, если только буду молчать. Ты не представляешь, насколько это важно для меня. Это шанс, который выпадает раз в жизни – все равно, что поймать звезду с неба. Не смотри на меня так! Сегодня я должна решиться. Все будет хорошо, я уверена… Но если… если что-то случится со мной, не ищи виноватых и ни во что не вмешивайся – я не хочу, чтобы ты пострадал. Это только мое дело, и в случае чего, я сама за все отвечу.

- Какого черта, Мег? – мрачно процедил он сквозь зубы и до боли стиснул мое запястье. – С кем ты связалась? Куда лезешь?

- Пусти!.. – взвизгнула я, замечая, что немногочисленные посетители кафе обратили на нас самое пристальное внимание.

- Что за контракт? Я не отпущу тебя, пока не расскажешь.

- Ты с ума сошел?! Пусти сейчас же! Люди смотрят! Пусти!

С усилием вырвав свою руку из его хватки, я по инерции сбила локтем графин с вином, который тут же слетел со стола и разбился с оглушительным звоном. Реми отвлекся на секунду, а я, воспользовавшись этим, устремилась к выходу, где, к счастью, никто меня не задержал. Оказавшись на улице, я заметалась, как безумная, остановила первый попавшийся фиакр, заскочила в него и, когда экипаж тронулся, увидела сквозь занавеску моего бедного несбывшегося поклонника, выбегающего на крыльцо.

«С любовью не шутят!» - любит повторять моя матушка, назидательно поднимая указательный палец. Да уж… Редко я бываю с ней согласна, но в этом она права. Слишком много сердец запуталось в этой липкой паутине, слишком много чувств сплетается в гордиев узел, который кому-то из нас придется разрубать, рассекая чьи-то судьбы, а возможно и собственную душу. Реми не подписывал контракта, он не виноват.

- Только не говорите, что он ваш друг детства.

Я почти не удивилась, услышав в темноте кареты этот неповторимый голос, пропитанный теперь ядовитой смесью сарказма и печали. Высокая костлявая фигура чернела в противоположном углу, будто зияющая рана в нежном теле сумерек.

- Почти… - уклончиво ответила я, невольно отодвигаясь от него как можно дальше.

- Потрясающе! – усмехнулся мой спутник, процарапав кончиками пальцев по серебряному черепу набалдашника своей трости, словно собираясь снять с него скальп.

Я поежилась и отвернулась, предпочтя парижские виды этому жуткому зрелищу. Знакомые фасады особняков, почти не отличимые друг от друга, уже тускло освещались желтыми огнями фонарей, в свете которых мерцали капли не то дождя, не то мокрого снега. Прохожие, спешащие завершить свои дела и успеть домой к теплому семейному ужину, казались странно бесплотными, их смазанные из-за быстрого хода нашего экипажа силуэты пролетали мимо, словно полупрозрачные неприкаянные духи, но призрачнее всех их вместе взятых был тот, чье лицо скрывала черная шелковая маска, тот, до кого я запросто могла бы дотронуться, если бы посмела. Хотя… я даже засомневалась, не окунутся ли мои пальцы в пустоту, если я когда-нибудь решусь сделать это. Наедине с призраком…

- Куда мы едем? – набравшись храбрости, тихо осведомилась я, чувствуя, что имею на это право.

- Это зависит от того, какой ответ вы намерены дать, мадемуазель Жири, - проронил он и слегка пожал плечами.

- То есть, если бы я сказала «нет», вы отвезли бы меня домой и оставили в покое?

- А вы бы предпочли, чтобы вам перерезали горло? – с внезапным интересом спросил мой компаньон и смерил меня неопределимым тяжелым взглядом.

- Нет! – ужаснулась я. – К чему такие крайности...

- В таком случае, что вы решили?

Пару раз глубоко вздохнув и обхватив себя руками, я подумала о маме и Франсуа, представила милое лицо Рауля, вспомнила слова заветного пророчества, и, прочитав краткую молитву, робко, будто невеста перед алтарем, пролепетала: «Согласна…» Все это так смахивало на сделку с Дьяволом, что я уже готова была как должное принять языки адского пламени, зловещий хохот и роковой пергамент, на котором меня попросят расписаться за проданную душу. Маргарита, поменявшаяся местами с Фаустом… Забавно! Однако ничего этого, вопреки моим ожиданиям, не произошло. Мсье Омбре, вернее тот, кого я так называю, казалось, был заранее уверен в моем ответе, поэтому не посчитал нужным даже кивнуть. Тонкая рука взметнулась, изящно перехватив трость, серебряный набалдашник три раза коротко постучал в стенку, а затем невыразимо прекрасный голос, без труда заглушив скрип колес и перестук лошадиных копыт, приказал:

- Вандомская площадь. Сент-Оноре.

Если бы такой голос повелел мне спрыгнуть с крыши Гранд Опера, я бы, пожалуй, безо всяких колебаний подчинилась, причем с блаженной улыбкой на лице. Мысль эта одновременно испугала меня и сладкой дрожью отдалась в груди.

- А знаете, мсье… - начала я, от волнения перейдя на вопиюще-фамильярный тон, - у меня есть одна подруга… То есть, у меня, вообще-то, много подруг, но она не такая, как они. Она особенная, понимаете? Она певица и… Возможно, вы даже слышали ее на том вечере у герцогини Цюрихской. Ну, или, по крайней мере, читали про нее в газетах. Такая хорошенькая высокая блондинка… Боже мой, что я несу… Простите.

- Продолжайте, - срезонировало в тесном мирке фиакра.

- Я… В общем, я хочу сказать, что она верит, будто к ней явился ангел с небес, посланный ей на помощь покойным отцом. Кристина называет его Ангелом Музыки и говорит, что у него самый красивый в мире голос.

- Кристина… - эхом откликнулся человек в маске и, сняв шляпу, обнажил высокий лоб восковой бледности.

- Ну да, Кристина Даэ. – продолжала щебетать я, постепенно войдя во вкус. – Вы, должно быть, мало бываете в Опере, иначе, конечно, знали бы о ее триумфе. Так вот, простите мою дерзость, мсье, но я думаю, что если бы Ангел Музыки существовал на самом деле, он говорил бы вашими устами.

Черт! Я даже сейчас покраснела… Вот уж не предполагала, что когда-нибудь начну говорить комплименты мужчинам. Чувствуя, как вспыхнули от смущения щеки, я готова была провалиться сквозь землю.

- Моими устами?.. – медленно повторил он и мрачно усмехнулся, но что-то подсказало мне, что утонченный комплимент очень ему польстил. – То есть, вы не верите в ангелов, мадемуазель Жири?

- Я верю в тех из них, кто живет на небе. Единственный ангел, коснувшийся земли – это низвергнутый за свою гордыню Люцифер, но он, как известно, плохо кончил… Целую вечность провести в жутком подземелье с ледяным озером!.. Можете себе представить? Это же просто ужас!

- Да уж… Действительно.

- Вот и я об этом! А ведь он мог быть самым могущественным из ангелов господних! Только подумайте: ощущать в себе силы, способные покорить целый мир, и при этом не иметь возможности вырваться из своей тюрьмы… Мне кажется, сложно изобрести более изощренную пытку.

- Сочувствуете дьяволу? Не боитесь, что он услышит вас?

- Ах, сударь, право же, какие глупости вы говорите, - совсем осмелев, рассмеялась я. - Разве ему есть до меня дело? В любом случае, не думаю, что ему была бы интересна моя болтовня.

Тут экипаж остановился, и странный разговор подошел к концу. Если бы кто-то спросил меня, почему я так подробно описываю эти события, фиксируя на бумаге все, вплоть до мельчайших подробностей, я бы не знала, что ответить. Скорее всего,  причина проста: таким образом я пытаюсь по-хорошему во всем разобраться, ведь поделиться своими переживаниями с кем-либо, даже с матушкой, мне не позволяет данное слово. Никто не поддержит меня, не к кому обратиться за советом, неоткуда ждать помощи или предостережения…Несмотря ни на что, было бы глупо не признать, что я еще слишком молода и неопытна. Не только же из-за роста меня вся Опера называет малышкой Мег!
Выскользнув из фиакра, мсье Омбре в очередной раз поразил меня своим показным пренебрежением правилами хорошего тона. Как и в ночь нашего знакомства, руки он мне не предложил, равнодушно ожидая, пока я вылезу сама. Сделала я это, впрочем, довольно ловко, огляделась по сторонам и невольно задержала взгляд на своем таинственном спутнике. Яркий свет газового фонаря резко очерчивал контуры его тонкого силуэта, элегантное кашемировое пальто скрадывало болезненную худобу, а надвинутая на самые глаза шляпа с опущенными полями могла бы скрыть лицо мужчины с не меньшим успехом, чем маска, поэтому, в общем, эксцентричный облик его теперь скорее возбуждал мое любопытство, чем отталкивал, как это было поначалу.

- Мадемуазель, следуйте за мной – проронил он, передернув плечами, будто пытаясь сбросить мой настороженный взгляд.

Разумеется, уговаривать меня не пришлось: я поплелась за ним, как привязанная. Помнится, давным-давно кто-то рассказал мне легенду о гамельнском крысолове, чья флейта зачаровала и погубила ни в чем не повинных детей. Так вот, моему провожатому, в отличие от средневекового музыканта, не потребовалось бы никакого инструмента, чтобы увлечь за собой кого угодно хотя бы и в самое пекло Преисподней. Послушная его воле, я семенила, отчаянно стараясь не отставать; дрожа от холода, куталась в шубку и считала про себя легкие щелчки его трости о булыжники мостовой, в то время как он сам шел совершенно беззвучно, в своей, как я уже поняла, обычной змеиной манере, не лишенной специфической хищной грациозности.

Если вы думаете, что улица Сент-Оноре – это сосредоточие сверкающих огнями витрин, роскошных частных особняков, банков и дворцов дипломатических миссий, вы, несомненно, правы. Здесь обитает парижская элита, гордая и изнеженная настолько, что даже традиционные для всех аристократических семей походы в Оперу считаются проявлением дурного вкуса. Если же кто-то из ее представителей все-таки снисходит ненадолго со своего Олимпа, кордебалет еще с парадной лестницы чует волнами исходящее от него ханжество и спесь. Лично я всегда испытывала брезгливое отвращение к таким господам, смешенное с малодушным страхом любого обывателя перед власть имущими. Относится ли к этой категории мсье Омбре? Я не знаю. Когда я пытаюсь разобраться, с кем столкнула меня судьба, никакая логика не способна мне помочь. Думаю,  все же, что нет. Надеюсь, что нет.

- Я бы посоветовал вам смотреть по сторонам и запоминать дорогу, мадемуазель, - высокомерно одернул он меня, хотя ни разу не обернулся. – Впредь вам придется самостоятельно добираться до своих апартаментов.

- Да, конечно, извините… - сконфуженно пробормотала я и обнаружила, что мы свернули в какой-то узкий переулок, образованный высокой, увитой, словно паутиной, сухими стеблями стеной бывшего монастыря Фейянов с одной стороны и плотным решетом обнаженных кустов сирени с другой.

Никогда не думала, что в самом сердце Парижа, в двух шагах от Вандомской площади и сада Тюильри можно обнаружить такой тихий укромный уголок, но не успела я по-настоящему удивиться, как открывшийся передо мною вид заставил позабыть и об особенностях городской застройки, и о пробравшем до костей морозе.

- Клутуар… - выдал вдруг мсье Омбре, заметив мое изумление.

- Что? – не поняла я.

- Так называется галерея с колоннами, обрамляющая обычно внутренние дворы в мавританском стиле. В Альгамбре, пожалуй, есть что-то подобное.

- Вы разбираетесь в архитектуре? – восхитилась я, не в силах оторвать взгляда от изящной аркады, таинственно мерцающей изнутри светлячками лампад, и маленького трехъярусного фонтана в центре мощеной цветной мозаикой площадки.

- Можно и так сказать, - не без кокетства ответил он, подошел к одной из колонн, снял перчатку с левой руки и осторожно провел ладонью по гладкой мраморной поверхности, будто лаская стан возлюбленной после долгой разлуки.- Застывшая музыка… Кажется, так говорил кто-то из немецких романтиков.

- Здесь очень красиво, - прошептала я, испытывая смутную зависть к бездушному камню, удостоенному  такой трепетной нежности. Едва ли найдется на свете мужчина, относящийся даже к собственной жене с большей любовью. – Если этот дом так дорог вам, мсье, почему вы не хотите сами здесь жить?

Мой вопрос, очевидно, застал его врасплох, потому что он не сразу нашелся с ответом.

- Не любопытствуйте знать то, о чем одинаково опасно говорить или молчать.*

- Но…

- Идемте, мадемуазель, иначе вы рискуете подцепить пневмонию, а больная вы никому не нужны, если только не рассчитываете надавить виконту на жалость.

- Надеюсь, до этого не дойдет… - мрачно отозвалась я и вновь последовала за ним.

Когда резная с витражными вставками дверь отворилась без ключа, послушная неуловимому движению ловких, словно у фокусника, пальцев, я решила, что попала в сказочный замок. Пустой, как выброшенная на морской берег раковина, запущенный, по-человечески угрюмый, и все же немного волшебный, хотя бы потому, что теперь принадлежал мне. Мне! Глупой девчонке из кордебалета, всю жизнь боявшейся потратить лишнее су! Строгие гостиные в английском стиле, просторная столовая с окнами на монастырский сад, огромная библиотека с кружевными готическими панелями и кованой люстрой, персидский кабинет, роскошно декорированный потускневшей от пыли парчой, коврами и подушками с золотыми кисточками. При этом многих вещей в комнатах явно не доставало, а некоторые из них и вовсе пустовали, сохраняя следы стоявшей в них когда-то мебели. Интересно было также и полное отсутствие в доме зеркал, но я не решилась расспрашивать об этой особенности мсье Омбре, который по-хозяйски осматривал свои владения, изредка швыряя мне скупые комментарии относительно той или иной достойной внимания с его точки зрения детали интерьера. Сперва я еще пыталась сдерживать свои восторги, но вскоре эмоции совершенно лишили меня разума и, когда очередные изысканные апартаменты были определены как моя «личная комната», я заливисто рассмеялась, вскинула руки и вприпрыжку закружилась по паркету, выкрикивая бессвязные хвалы Небесам. Никогда еще я не испытывала такого безрассудного всепоглощающего счастья, от которого хотелось петь, летать, порхать, как бабочка, и обнимать весь мир. Вдохновленная этим радостным порывом, я уже готова была повиснуть на шее у своего благодетеля, но, к счастью, он вовремя отступил в сторону, так что я просто прислонилась к стене рядом с ним и, запыхавшись, выдавила слова благодарности.

- Спасибо… Спасибо вам, мсье. Я не могу поверить, что все это происходит со мной на самом деле.

- Запомните хорошенько, мадемуазель Жири, - ледяным тоном протрезвил он меня, отходя к окну и чуть приподнимая портьеру, - малейшее отступление от условий нашего договора я буду расценивать как предательство. В этом случае вам придется очень дорого заплатить, потому что милосердие, как и совесть, не входит в комплект моих добродетелей. Надеюсь, вам не придется на практике убедиться в том, что шутить со мной не следует.

- Я вовсе и не думала…Просто… мне немного не по себе оттого, что придется жить не своей жизнью, обманывать, хитрить, изворачиваться… Театральные интриги – это одно, а заигрывания с высшим светом – совсем другое.

- Глупости! – презрительно фыркнул он и гордо вздернул подбородок. – Все люди одинаковы. На самом деле они более всего на свете желают быть обманутыми. Кто вы такая, чтобы отказывать им в этом удовольствии?

- Я даже не знаю, что говорить, как вести себя… Они сразу поймут, что я самозванка.

- Вы же актриса, черт возьми! Чтобы сочинить трогательную историю о несчастном сиротском детстве, много ума не требуется. Займитесь этим, пока будете повторять свои батманы у станка.

- Но я… По крайней мере, я могу каким-то образом связаться с вами, если возникнут проблемы?

- Проблемы? – в недоумении взглянул на меня хозяин дома. – Неужели вы полагаете, мадемуазель, что у меня нет больше других дел, кроме как возиться с вами, как со слепым котенком? На этот адрес я буду присылать вам свои указания, которым вы будете обязаны беспрекословно подчиняться и следовать, во что бы то ни стало. Для начала было бы неплохо, если бы вы все же заказали себе пару новых платьев, наняли прислугу и подвернули ногу прямо под чудесным греческим носом мсье виконта. Дальше действуйте по своему усмотрению, но если через неделю он не начнет целовать вам руки, я потребую объяснений.

Безудержная радость по поводу чудесным образом обретенного богатства сменилась глубокой задумчивостью и мерзким холодноватым ощущением, будто вокруг меня обвилась скользкая змея, готовая в любую секунду сжать свои кольца и выдавить из моего бренного тела душу. Мужчина у окна стоял вполоборота, выказывая своей по-королевски надменной позой равное пренебрежение как копошащимися на улице прохожими, так и мною, безмозглой куклой, которую можно выбросить или вовсе разбить, если она однажды не захочет висеть на нитках. Каково это, быть любимой таким человеком? Завидовать или сострадать мне его избраннице? Действительно ли способен этот расчетливый циничный разум затуманиваться вдохновением и грезой? Возможно ли, чтобы под маской язвительности и гордыни таились страсть и нежность?

- Она прекрасна… - предупредил он мой вопрос и прочертил пальцем на стекле чей-то невидимый профиль. – Она прекрасна совершенством, недостижимым для смертной женщины… Все в ней – музыка… Вы знаете, что от музыки можно ослепнуть?.. А еще от нее можно умереть. Полагаю, это очень просто. Жаль, что я не задумывался об этом раньше… Когда она смеется, - о, она очень редко смеется! – я смотрю, как искрятся ее глаза, волшебные голубые глаза, ставшие моим небом… Я мог бы вырвать сердце из груди, ради тени ее улыбки… Что мне сделать, чтобы она перестала плакать? Что мне сделать, чтобы она перестала улыбаться ему? Я был уверен, что она - ангел, потому что иначе мне пришлось бы признаться, что все это не сон, а мне так не хотелось просыпаться! На самом деле, я еще не решил, ангел она или человек… Возможно, если бы я коснулся ее… если бы я только раз, очень быстро коснулся пряди ее волос… Она даже не заметила бы этого! Тогда все стало бы ясно. Впрочем, мне это безразлично. Вернее, я пытаюсь внушить себе, что мне это безразлично. Я никогда не посмею дотронуться до нее… Я просто не переживу, если она исчезнет, потому что от тишины тоже умирают. Даже ангелы…

Я оторопела… Даже не так. Я была потрясена до такой степени, что чуть не задохнулась и очень медленно сползла по стене прямо на пол. По стеклу застучали тяжелые капли дождя, сливаясь в нервные прозрачные дорожки; рядом с моим подолом на паркете замер громадный тонконогий паук и выжидательно уставился на меня. Я горько усмехнулась ему в ответ.

- Мы все погибнем…

Молчание. Причудливое сплетение ритмов возбужденного пульса, дождя и непреклонных секунд на циферблате.

- Да. Наверняка, - рассеянно согласился человек в маске, отодвинул стул, сгорбившись, сел и обхватил голову руками, словно какая-то обезумевшая муха…

- Хотите… Хотите я поговорю с ней? – убитым голосом проговорила я, безучастно позволяя пауку забраться по кружевной оборке в одну из складок юбки.

- Не будьте дурой, мадемуазель Жири! Как вы себе это представляете? Я не нуждаюсь в вашей жалости. Мне никто не нужен!

*Д. Кардано – (1505 – 1576) - итальянский математик, инженер, философ, медик и астролог.

Продолжение следует

Отредактировано Маргарита (2012-06-20 09:34:16)

В качестве иллюстраций. Та самая улица Риволи. Фото, насколько я поняла, где-то начала девяностых годов 19 века. 

И с другого ракурса.))

karolinka, спасибо за внимание! 
Эрик личность взрывная, а тут сразу по нескольким причинам весь на нервах: во-первых, с Кристиной все катится под откос, во-вторых, Перс со своими советами раздражает, в-третьих, он совсем не собирался раскрывать перед Мег все карты. а тут почти все выложил, сам себя разоблачил почти по всем пунктам, и теперь осознает свою зависимость от нее. Зависимость от кого-то любого человека, тем более, Эрика, тем более от маленькой болтливой танцовщицы, выводит из равновесия. Непросто довериться кому-то, если всю жизнь надеялся только на себя. Наорал, чтобы испугалась и от страха не смела разбалтывать. А уж как он к ней будет относиться в дальнейшем... Загадочно промолчу.)) Заодно, он злость сорвал, она многое поняла, и оба успокоились. В конце концов, все люди, никто не идеален, а в горячке еще и не такое можно выкинуть, имхо.

Ну, если бы она сама в себя не верила. тогда вообще ничего и не было бы. Никто не смог бы заставить ее делать то, что она сама не желает. Интеллектом она не блещет, а в силу юного возраста верит в собственные силы и чудеса, не меньше. чем та же Кристина. К тому же, она влюблена, а это мощнейший движущий фактор. И потом, еще есть предсказание Призрака и семейное финансовое неблагополучие, из которого она очень стремится вырваться любой ценой. Думаю, она просто решила: "будь, что будет". Игра началась и выйти из нее, как выпрыгнуть из кареты на полном ходу. уже невозможно без опасности для жизни и здоровья.

Он ведь наблюдал за ней в Опере. Слышал ее болтовню про пятую ложу, изучил характер, знает, что она болтушка, вот и надавил на больное место.

Надеюсь, обосновала.  Пардон, если не оправдала ожиданий. Трудно держать планку, но будем стараться.  :poet:

Отредактировано Маргарита (2012-06-25 12:58:00)