Глава 30

К счастью, кафетерий почти пуст. Не нужно стоять в очереди. Я выбираю запеченную в сыре рубленую треску и ромовую бабу. Жаль, что Тома пришлось вернуться домой к родителям, чтобы переодеться, ему бы понравилось! Я замечаю пустой столик и спешу занять место, сев к входу спиной. Там меня и отыскивает несколько минут спустя с извинениями мадемуазель Жамм:
– Дельфин сказала мне, что вы будете здесь. Простите, что отвлекаю от обеда, я знаю, что у вас дел невпроворот перед выставкой, но уверяю вас, я только на минуточку. Я, собственно, принесла вам в качестве пожелания «ни пуха, ни пера» то, что вам завещал Сильвен. Это его пять тетрадей.
Я благодарю ее, пролистывая дневники, которые она кладет на стол, предлагаю ей присесть и спрашиваю, не могу ли я еще что-нибудь сделать для нее.
– Это очень любезно, – отвечает она. – Но нет…
По размышлении она протягивает мне конверт, который Сильвен оставил ей.
– Я бы хотела, чтобы вы ознакомились с завещанием и сопроводительным письмом, – говорит она, добавляя к просьбе свою робкую улыбку, которая мне так нравится.
Разумеется, я соглашаюсь, отодвигаю тарелку и читаю с волнением:

Милая Сильвьян,

Настало время прощаться. Не печальтесь, это должно было рано или поздно произойти. Это в порядке вещей.

Как отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали? Вы заботились обо мне, когда я болел, поднимали мой дух, когда я отчаивался. Вы не пропустили ни одной нашей встречи за все эти годы. Вы служили моей посланницей к дивам и звездам, освещавшим мою печальную жизнь. Мне будет не хватать наших шахматных партий… Вы были грозной противницей, но – прошу прощения – настолько плохой шахматисткой, что иногда, стремясь сделать вам приятное, я делал вид, что проигрываю. Забудем прошлое! Благодаря вам, я был способен противостоять темным мыслям…

Помните, как мы безумно веселились, когда наводили страх на пожарных, прогуливаясь ночью по коридорам завернутыми в белые простыни? И тот раз, когда я в пластиковой маске в виде черепа, напугал режиссера, хваставшегося перед коллегами, будто вел со мной беседы на оккульные темы! Предметы реквизита, которые мы прятали… Костюмы, которые мы меняли местами… Искуственно созданные привидения! Шутки и розыгрыши! Как странно было слышать самые дикие слухи обо мне, что разносились по всей Опере. Воображение у наших поклонников было куда сильнее, чем у нас самих. Все эти статьи в газетах, что свидетельствовали о моем существовании! Для них фантом, которым меня считали, был абсолютно реален. (Я вот думаю: так Сильвен от старости умер или покончил с собой? Мне что-то не верится, чтобы умирающий человек столько понаписал на отвлеченные темы – Т.)

Если подумать о более серьезном, я вспоминаю и еврейские семьи, что во время немецкой оккупации делили со мной Дом на озере. Они считали и меня беженцем, подобно им самим, преследуемым Гестапо и милицией Виши. Человеческие отношения, которые я никогда не забуду. Один из редких случаев, когда со мной обращались как с нормальным существом.
(Дал бы другим людям такую возможность, и они бы обращались с тобой точно так же! Прячется от всех в подвале, пугает, крадет вещи, изображает сумасшедшего убийцу и еще чем-то недоволен – Т.) Как участница Сопротивления вы были великолепны. Думаю, сейчас я могу вам признаться, что я был немного влюблен в вас в ту пору.(Только сейчас?!!! – Т.)

Покидая этот мир, я хотел бы попросить вас еще об одной услуге. Я прошу вас послужить моей душеприказчицей. А кто еще мог бы выступить в этой роли, учитывая, что официально я не существую? Мои распоряжения заключены в приложенном документе.

Если в ином мире существуют призраки, знайте, время от времени я непременно буду заглядывать к вам, просто чтобы показать, что не забыл вас и никогда не забуду. (Так что даже после моей смерти от меня не отделаешься – Т.)

Дворец Гарнье, 1 апреля 1995 года
ПО

Это мое завещание.

Я, Сильвен, именуемый также «Призраком Оперы», завещаю:

Тома, когда ему исполнится 18 лет: деньги в банке
Его дяде: мой личный дневник
Музею Оперы: мою коллекцию фотографий с посвящением, а также мою корреспонденцию с Марией Каллас, Сержем Лифарем и Рудольфом Нуриевым
Сильвьян, моему верному другу: собрание моих картин с изображениями моей придуманной семьи, в которой она занимает почетное место – вечной невесты. (На ее месте я б его оживила. Чтобы убить еще раз. – Т.)

Написано в Париже, в здравом уме и твердой памяти,
В среду 1 апреля 1995 года, и это не апрельский розыгрыш! (Черт, он предусмотрел мой комментарий! – Т.)

Сильвьян вытирает слезу. Я не могу найти слов, чтобы выразить, что я чувствую. (Вот, я тоже – Т.)
– Он прав, – говорит она мне. – Были у нас и счастливые моменты. Не так уж все было мрачно.

Отредактировано Targhis (2012-11-06 14:06:25)

Так склероз... в 90-то лет...

За два-три дня он еще не был знаком с Зензеном и Тома и еще не придумал насчет денег (может, как раз собирался их "невесте" завещать  :sp: )

Отредактировано Targhis (2012-11-06 21:39:44)

Последнее усилие...

Глава 31

Я закрываю последнюю из тетрадей, в которых Сильвен описал свою жизнь: жизнь, полную страданий, надежд, вопросов, мимолетных мгновений счастья, откровений, философских мыслей, сомнений, отречений и любви. Что за необычайное созданье! В этом тщедушном теле, обескровленном тяжелой атмосферой, в которой ему довелось существовать, скрывалась огромная внутренняя сила великой красоты. Со временем я прочитаю эти личные дневники Тома. Для юноши это станет бесценным подарком. Подарком, который продлит очарование романа Гастона Леру.

Извещение об ожидающем его наследстве потрясло моего племянника. (Кто бы меня так потряс? – Т.) В его возрасте осознание того, что в недалеком будущем у него будет достаточно денег, чтобы посмотреть мир при полной независимости, открывает самые волнующие перспективы. (Да Сильвен сам не знал, сколько там осталось денег – может, их только на поездку за город хватит? – Т.) Ночью он не сомкнул глаз и во время завтрака только об этом и говорил. Об этом, и о Сильвене, который в его глазах приобрел статус божества. С общего согласия мы решили скрыть правду от его родителей. (Ага. Вашему сыну Призрак Оперы оставил в наследство деньги кузена российского императора… - Т.) Официально деньги, которые он получит на совершеннолетие, будут считаться моими. .(Хоть за комиссию? – Т.) Эта ложь станет нашим секретом.

В дверь моего кабинета стучат: это он.
– Ну что, Зензен, готов к большому выходу?
Пора открывать выставку. Вместе мы направляемся к большой лестнице. По случаю торжества, на нем серые фланелевые брюки, темно-синий блейзер и галстук в полоску. Стиль английского школьника. В очень оксфордском духе. Эта одежда ему совершенно не к лицу. Придает слишком ученый вид. Тот, кто сказал, что не стоит доверять внешнему виду, был абсолютно прав.

Все собрались. Дельфин, Даниель, Жак, Жанна. Все, кто участвовали в подготовке выставки: Мартин, распорядительница и заведующая отделением культуры, администраторы, техники, малые ручки, конферансье, хранитель музея. Не говоря о безымянной толпе приглашенных, в которой то и дело с радостью различаешь лица друзей или коллег. Поцелуи, поздравления, ревность. Множество журналистов, операторов с камерами, радиорепортеров. Вопросы со всех сторон. Одни и те же вопросы. Ответы перескакивают от одних к другим. Все мы играем в одну игру. Начинается официальное посещение выставки. Вместе с верхушкой Парижской оперы приглашены политики, VIP-персоны, несколько деятелей искусства, Тома и его родители. Это ведь и их праздник. Но я думаю прежде всего о Сильвьян Жамм. Главная билетерша наблюдает за нами издалека, облаченная в свое черное вдовье платье. Хрупкий силуэт, живая память Дворца Гарнье. По бокам ее стоят Махди и Мохаммед, празднично одетые, смущенные оттого что смешались с парижским обществом, и не подозревают, насколько приятно мне видеть их. И вдруг чья-то тень. Я чувствую, что кто-то стоит за моей спиной. Я поворачиваюсь. Никого… Но впечатление… Где он теперь, в этот вечер 3 апреля 1995 года? Нет ли его среди моих персонажей, что блистают под прожекторами в своих изукрашенных костюмах? Смотри-ка, шляпа Отелло сдвинулась. Не подает ли он мне знак? Сколько народу! А мне не хватает Сильвена. И однако, он повсюду: он мелькает в толпе среди манекенов, на большой лестнице, на балконах и галереях, которые ее окружают. Он – в самой прозрачности воздуха, он – неотъемлемая часть той тайны, что удивительным образом обнаруживается в архитектуре здания и в большинстве избранных мной костюмов. Как если бы камни и ткани хранили в своем объеме и в своих складках секрет собственного существования. Секрет Призрака Оперы.

Эпилог

Прошло семь лет. Национальная библиотека Франции и Национальная Парижская Опера организуют в музее Дворца Гарнье выставку по случаю тридцатой годовщины моего сотрудничества с Оперой.

Сейчас 4 июня 2002 года, вечер открытия выставки. Собралась куча народу. Без устали я расписываюсь на экземплярах каталога, выпущенного для этой ретроспективы. Так трудно найти оригинальное слово, отдельную формулировку для каждого, тем более что большинство из них – мои старые знакомые. Приходится поломать голову. Но самое ужасное – имена! Моя вечная проблема. Я постоянно их забываю, а их прихотливая орфография то и дело становится поводом для описок, которых следует избегать. Нельзя совершить ошибку! Следующий, пожалуйста! Не поднимая глаз (а вот это считается очень невежливым при раздаче автографов! – Т.), я спрашиваю:
– Кому автограф?
– Призраку Оперы.
Передо мной стоит Тома. Он прыскает от смеха. Сюрприз! Я-то думал, что он на другом конце света.
– Ты здесь!
– А как же, Зензен! Ты думал, я пропущу такое событие?
Мы обнимаемся. Теперь он высоченный двадцатилетний молодец. Крепкий, спортивный, загорелый. Многодневная щетина.
– Не было времени побриться, – извиняется он.
– Колется.
– Мы приземлились в Руасси. Смотри, кто со мной.
– Мадемуазель Жамм! Как приятно вас видеть! Но где же вы были? Я уже начал беспокоиться.
– Простите, что уехала, не известив вас. Но все произошло так быстро! Ваш племянник прислал мне билет, чтобы я приехала к нему в Индонезию. Впервые в жизни я летела на самолете. Что за приключение!
– Вам путешествие пошло на пользу. Выглядите прекрасно.
– Путешествия возвращают молодость! – шутливо замечает она.
И правда, она помолодела, по меньшей мере, на десять лет.  (Ну-ну, еще свозить в Австралию, и можно выходить замуж за Тома – Т.) Загар оттеняет ее прекрасные голубые глаза, а одежда, состоящая из брюк и китайской курточки голубого шелка, придает силуэту некую экзотичность, которая идет ей невероятно.
– Как же я рад видеть здесь вас обоих!
Потом я замечаю букет, который она держит в руках.
– Но это же нарциссы!
– Да, любимые цветы Сильвена. Мы подумали, что в такой вечер мы могли бы после закрытия заглянуть к нему.
– Отличная идея!
– Жаль, что с нами нет Махди и Мохаммеда.
– Вы ошибаетесь, они здесь. Ждут меня в видеозале. Мы собирались вместе пообедать. Пока вас не было, тут много чего произошло. Мохаммед женился на Жанне.
– На Жанне?
– На той стажерке, которая потерялась. Что до Махди – ни за что не догадаетесь! Он теперь работает билетером – угадайте!
– Где?
– Угадайте!
– Сдаюсь.
– Он отвечает за ложу № 5! И пользуется ею, чтобы спускаться в Дом на озере. Во время подготовки выставки я несколько раз ходил с ним в комнату Луи-Филиппа. Там все остается, как было… в ожидании нового жильца. (А зачем тогда Махди туда ходит? Пыль вытирать? – Т.) Но я вам еще не сказал главного. По словам хранителя, в Опере в последнее время происходили необъяснимые странности, и дирекция приняла решение перестать сдавать нашу знаменитую ложу. И что самое восхитительное, создается такое впечатление, что после этого решения снова восстановился порядок, по крайней мере, так кажется… (следовательно Махди можно уволить – на фиг билетер, если ложа не сдается? – Т.)
Мою болтовню прерывает авария осветительной сети, мгновенно погрузившая нас во мрак.
– Без паники! – раздается голос, наверно, принадлежащий ответственному за безопасность. – Всем оставаться на местах!
– Новый удар фантома! – шепчет кто-то мне в ухо, прежде чем издать хитрый смешок.
Я ощущаю вокруг себя странное движение. Эрик? Сильвен? Возможно ли… Мимолетное ощущение проходит. Через несколько секунд снова загорается свет, засим следует всеобщий вздох облегчения. Некоторые гости аплодируют. Всего лишь краткий испуг по ходу выставки, который только оживил обстановку. Гастон Леру мог бы гордиться. Созданная им легенда обрела долгую жизнь. Определенно Призрака Оперы ждет еще большое будущее! 

Все!
fin

Отредактировано Targhis (2012-11-09 11:09:29)