После долгих смен работы, поездок, и вообще разнообразнейших мук творчества, могу поделиться с миром еще двумя главками :poet:
Вообще, думаю, дальше осталось тоже где-то 2-3 штуки... 

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

12. Тайны сирен.

Вавилонское общество было в восторге и в недоумении. При чем, наличие поводов для недоумения приводило всех сплетников и сплетниц в восторг.
Сотрудники издательства «Watcher and Tattler» работали, не покладая рук.
Всем не давало покоя вопиющее и просто-таки абсурдное поведение Феликса Дурново. Что уж говорить, с начала летних каникул он вел себя совершенно неподобающе для русского дворянина!
Сначала он появляется в ресторане или в Опере вместе с Софией МакКлелан и ведет себя, как образцовый кавалер. Но на следующий же вечер его видят отправляющимся к «Сиренам» в компании Джорджа Дейла.

А бывали и такие дни, когда он вовсе не выходил из дома, ссылаясь на плохое самочувствие. Спорить с этим было трудно – в такие дни он действительно выглядел очень плохо, как чахоточный больной или жертва вампира.
А от дальней родственницы Дурново, мадам Жюли Копыловой, поступило предположение и вовсе жуткое – будто бы юный Феликс подвержен пагубной страсти. Во время визита в дом Дурново и краткой беседы с якобы больным Феликсом она приметила у него под широким рукавом халата скопище крохотных колотых ранок на сгибе локтя.
Впрочем, такие сомнительные подробности «Watcher and Tattler» решились напечатать лишь один раз и то с изрядной долей снисходительности к пожилой сплетнице.
От отца Феликса газетчикам и любопытным так и не удалось добиться никаких разъяснений, как и от его лучших друзей.
Джеффри Коллинз лишь пересказывал то, в курсе чего и так давно была вся Новая Падуя. А Джордж Дейл с удовольствием расписывал, как прекрасны юные «сирены» и как благотворно они влияют на мужской организм, но в отношении Софии МакКлелан проявлял удивительное благоразумие и прикусывал свой длинный язык.

Джордж многое бы отдал за то, чтобы узнать, отчего же так переменился его старый приятель. Прежде одинокий, не питающий слабости к «сиренам» и им подобным, теперь Феликс будто бы ударился во все тяжкие. У него появилась дама сердца (да еще какая!), а «сирен» он себе выбирал исключительно элитных – таковых в дано заведении было только три.
Маргарита, Анна и Мария – их апартаменты находились на самом верхнем, четвертом этаже заведения. Они никогда не спускались, а только сидели в креслах в открытой кружной галерее, а иногда и просто на перилах и смотрели вниз. Порой они бросали кому-то из гостей цветы, но даже это нельзя было считать разрешением подняться. На четвертый этаж, к трем прекраснейшим сиренам пускали лишь избранных.
Для многих это было несбыточной мечтой, а для Феликса в какой-то момент сделалось привычным, почти рутинным делом. Тем более, что во время его визитов к «сиренам» и речи не шло о плотских утехах.

Элитные проститутки Альфа-Вавилона отличались от обычных не только стоимостью услуг, но и своей сутью. Эта профессия часто являлась наследственной, и их матерям чудом удалось избежать «вакцинации» из-за своего двоякого положения – на вершине низов общества.
Конечно же, они входили в то немногое число людей, которые догадывались или просто знали о том, что происходит с населением города.
А трое изысканных «сирен» были еще и хорошими знакомыми доктора Шольца, всегда готовыми прийти к нему на помощь.
В роскошных, полных чувственного сумрака комнатах Феликс мог спокойно видеться с доктором и даже с Софией – все-таки в общественных местах они не решались обсуждать их общую тайну.
Шольц и София проникали в комнаты через потайные ходы, специально сделанные для того, чтобы желающие сохранить свое инкогнито гости проникали в заведение незамеченными – в основном это были пожилые и уважаемые отцы города. Теперь же культивируемое правительством напускное, внешнее честолюбие играло против него же.

Приходя к «Сиренам» раз или два за неделю, Феликс научился притворяться веселым и даже слегка пьяным. На самом деле, он всегда тщательно следил за тем, чтобы не выпить лишнего. Также он теперь и помыслить не мог о том, чтобы притронуться к девушкам из «низшей касты» - к тем, кого во младенчестве или еще в утробе матери затронула «вакцинация». Дело было не только в параноидальном страхе, что одна из них может в силу чудовищного стечения обстоятельств оказаться его родней. Любая связь с ними казалась Феликсу извращением, сродни некрофилии или насилию над их слепыми, никогда не родившимися душами.
Он с трудом высиживал полчаса в общей зале, видя, как мужчины и юноши его круга то млеют, то кутят в окружении покорных и горячих живых покойниц, а затем спешил подняться наверх. Благо, спешка в такой момент никому не казалась подозрительной.
И вот, в один из дней, получив условный знак в этот раз от Анны, Феликс взлетел по лестнице наверх. В дальней комнате ее покоев он увидел доктора Шольца и уже принялся, не говоря ни слова, закатывать рукав, как вдруг тот его остановил.
– Нет-нет! Этого больше не нужно. Сегодня я пришел, чтобы сообщить хорошие новости. Садитесь поближе.
Феликс послушно подсел к нему на диван.
– Я вас внимательно слушаю.
– Мне наконец-то удалось создать противоядие из вашей крови, - торжественно прошептал Шольц, наклонившись почти к самому уху юноши: секрет его крови пока не доверяли пока даже «сиренам».
– Значит, вы теперь готовы? – спросил после некоторой паузы Феликс.
Шольц вздохнул.
– Увы и ах! Полученный образец требуется размножить в лабораторных условиях. Вы, конечно, необычный юноша, но, даже осушив вас до дна, мы не спасем Вавилон. Посему нам потребуется время. И лучшее медицинское оборудование, которое есть в городе…
– Но чем я смогу в этом помочь?
– Возможно, что ничем. Вскоре вам, Феликс, предстоит очень важное дело. От вас потребуется только беспрекословное подчинение.
– Опять София что-то выдумала?
– О, нет, не она. Для нее это явилось большим сюрпризом.
– И что же это?
Шольц ухмыльнулся.
– Ну, пусть это станет сюрпризом и для вас.
– Только скажу, что если с вами все пройдет гладко, то и с сывороткой все может сложиться. Ах, да! У меня еще новость – ваш таинственный библиотекарь тоже с нами. Некоторые сведения, которые помогут в работе с сывороткой я получил от него.
– Он не рассказал вам свою историю? – тут же оживился Феликс.
Но Шольц только мотнул головой:
– Не рассказал.
Они сидели еще несколько минут, выпив по рюмке крепкого, сладкого ликера, а после Шольц попрощался с ним и с Анной, и исчез через потайную дверь.
Феликс для приличия и поддержания репутации задержался подольше.
– Вы не против, если мы просто немного помолчим? – спросил он у Анны.
«Сирена» оказалась не только не против – они мгновенно прилегла поспать на кровать в светлом алькове. А Феликс задремал прямо в кресле, благо оно было глубоким и мягким, с низкой широкой спинкой, на которую можно было откинуть голову.
Проспав минут пятнадцать, Феликс почувствовал себя немного легче и бодрее. Заглянув в альков, он осторожно тронул проститутку за плечо и тихо сказал ей, что уходит. Она только кивнула и вяло махнула рукой.

Внизу еще полным ходом шел кутеж, где-то в толпе, в месиве лиц Феликс заметил Джорджа, но разумеется, не стал подходить близко.
Он поспешил уйти, желая лишь оказаться дома. Странно, что он совершенно не чувствовал радости от того, что сыворотка найдена. Так же, впрочем, как прежде не чувствовал воодушевления от участия в заговоре. Не верил он и в успех заговорщиков, и дело тут было не в малом их числе. Нельзя было их упрекнуть и в недостатке веры в свою правоту или в отсутствии желания помочь страдающему рабочему люду. Но не было стрежня, не было того топлива, той могучей силы, что направила бы их, подтолкнула бы, как бильярдные шары в нужные лунки. Когда нет ни кия, ни умения, можно долго катать шар по сукну пальчиком. Но если знаешь, что и как делать, тогда: бац-бац – и партия!

Феликс сидел в механическом экипаже, смотрел, как проплывают мимо дома и весь мир, и чувствовал только гнетущую, смертельную усталость. Панацея найдена, а ему от этого было не легче и не радостней. Да и чему было радоваться? Очередным сложностям, о которых вскользь упомянул доктор?..
К тому же он был выжат, как лимон, в самом прямом, физическом смысле, и окончательно запутался в своих чувствах и мыслях.

Обещанный Шольцем сюрприз не оставил себя долго ждать. Придя домой Феликс тут же столкнулся с отцом – тот буквально выбежал в прихожую в халате и домашних туфлях.
– Добрый вечер сынок, - сказал он как-то не радостно, а скорее нервно. – Знаю, что час уже поздний, но, думаю, нам с тобой все-таки нужно поговорить.
– Что-то случилось, папенька? – осведомился Феликс, как ни в чем не бывало. Будто они с отцом со дня того злополучного Рождества говорили хоть о чем-нибудь, кроме погоды или здоровья.
– Вот, что случилось! – Николай достал из кармана конверт из плотной белой бумаги с золотой каймой. – Пришло сегодня, пока ты был у этих…
Феликс взял конверт из рук отца и достал из него сложенное втрое письмо. Текста в письме оказалось лишь на среднюю треть: сухо, сдержанно и очень вежливо сообщалось, что претор Джейсон МакКлелан будет очень рад видеть господина Феликса Дурново на праздничном обеде двадцать второго июня.
– О, какой сюрприз, - только и вымолвил Феликс.
– Сынок, я думаю, тебе нельзя туда идти, - нерешительно произнес Николай, глядя на сына.
Тот устало вздохнул:
– Папа, я думаю, нам действительно нужно серьезно поговорить…

13. Представление.

Обед проходил в достаточно узком кругу: тихий вечер для особых людей высшего сорта. Репортеры сюда допущены, разумеется, не были. Но самое удивительное, что Феликс не сразу понял истинный смысл происходящего.
За столом присутствовали господа Монро и Тэтч – два глубоких старца, светила вавилонской науки – начальник тайной полиции, давний личный друг Джейсона, господин Мадд. Были еще двое господ, которых Феликс никогда не видел и которых ему не сочли нужным представить. Вот этих двоих Феликс и боялся более всех прочих. За исключением, разумеется, Джейсона.
Молчаливый, сухопарый лакей встретил каждого из гостей у дверей и проводил в небольшую, отделанную дубом столовую, предназначенную для обедов и ужинов у узком кругу. Несмотря на волнение, Феликс, не в силах сдержать любопытства, оглядывался кругом. Пять высоких, стрельчатых окон, за которыми плыли клочья мертвых облаков, занимали всю восточную стену. В западной же были огромный камин и две двери – через одну из них вводили по очереди гостей.
С окружающими господами Феликс вежливо поздоровался, но более не заговаривал. А они все смотрели на него очень внимательно, оценивали, изучали. Но до этого Феликсу не было дела. Куда больше он встревожился, когда понял на каком месте он сидит – на почетном, по правую руку от хозяина.
Через вторую дверь, слева от камина, в назначенный час вошли претор с дочерью. Феликс и София посмотрели друг другу в глаза подольше – так, чтобы окружающие это заметили, а затем, словно смутившись от хитрого прищура претора, оба опустили взоры.
Джейсон оглядел присутствующих и негромко, размеренно, заговорил:
– Я чрезвычайно рад видеть вас всех здесь сегодня подле себя. Сегодня мы приветствуем нового человека. Феликс Дурново – чистокровный и прекрасно себя зарекомендовавший молодой аристократ. Когда моей дочери пришла пора вступать в брак, и я спросил ее, кого из молодых людей Альфа-Вавилона она предпочитает, ее выбор пал на Феликса. Я, безусловно, доволен тем, что их благосклонность и дружба абсолютно взаимны. В союзе с моей дочерью Феликс станет наследником должности претора – должности, которую должен был бы унаследовать мой сын, который у меня так и не родился… Должность, которую, вероятно, унаследует мой внук.
Джейсон нажал кнопку, скрытую в резьбе подлокотника его кресла, и через мгновение в столовую вошел слуга с подносом, на котором стояла неглубокая, широкая серебряная чаша, наполовину заполненная молодым, прозрачным вином.
– Чем проще ритуал, тем он естественнее и действеннее, - улыбнулся Джейсон.
Феликс с ужасом начала осознавать, что происходит. Все присутствующие затаили дыхание, когда претор взял с края чаши изумительно тонкий, незаметный до этого серебряный серп.
София, спокойная и невозмутимая, как и всегда на людях, протянула отцу свою руку. Тот мимолетно скользнул  лезвием по ее запястью – легко, только чтобы появилась узкая царапина, сочащаяся кровью. Несколько капель соскользнуло в чашу с вином и Джейсон обратился к Феликсу:
– Господин Дурново, готовы ли вы смешать свою кровь с кровью величайшего рода Нового Вавилона?
Феликс перевел дыхание, находя слова для ответа.
– Да, мой претор! И с каким наслаждением!..
И, не мешкая, он подставил запястье под серп. Окружающие не могли не отметить искреннюю, едва сдерживаемую улыбку Феликса, наблюдающего за тем, как его кровь падает в ритуальную чашу.
– Я в тебе не ошибся, - удовлетворенно произнес Джейсон, и обратился уже ко всем. – Знаете, что я увидел в его глазах? Торжество! Не беспокойся, мой мальчик. Аристократ не должен смущаться – никогда!
Далее по знаку претора слуга принес две шелковые ленты, чтобы Феликс и София перевязали свои шрамы.
И начался пир. Кроме традиционных для торжественных случаев рыбных закусок и блюд, а на столе оказался огромный зажаренный целиком поросенок. К каждой смене блюд подавалось свое вино. Воды на столе не было вовсе, поэтому Феликс практически не пил, давясь разносолами всухомятку  - он до ужаса боялся запьянеть и потерять контроль над собой.
Он еле удерживался от того, чтобы не перегнуться через стол и не спросить у Софии прямым текстом: «Это что, была свадебная церемония?!»
Его последние сомнения развеяло завершение вечера: претор лично проводил дочь и Феликса до спальни. Самое отвратительное, что вся свита, напоминающая свору, также поднялась из-за стола и шла следом за своим гордым господином. К счастью, во время всего этого нелепого шествия никто не сказал ни слова.
Едва закрылись двери спальни, София приложила палец к губам, веля новоиспеченному «мужу» молчать. Она выждала несколько минут, затем осторожно и бесшумно прокралась обратно к двери и долгое время прислушивалась к тишине в коридоре. По крайней мере, Феликс не слышал ничего, кроме тишины.
– За нами что, будут следить? – шепотом спросил он, когда София, казалось, немного успокоилась.
– Нет, не думаю, - ответила она. – Но кровь с запястья я, пожалуй, вытру о простыню – на всякий случай. Ты тоже так сделай, пусть будет поярче.
На секунду София вновь насторожилась и, приоткрыв дверь, через щелку выглянула в коридор. Там, судя по всему, было тихо и спокойно.
Она оглянулась.
– Сегодня великая, очень важная ночь… - произнесла она с усмешкой и на секунду задумалась. – Коль скоро ты стал членом семьи, тебе стоит узнать один давний секрет.

Ох, а я боялась, что меня начнут чем-то закидывать за долгое молчание...

Deydra

Не переживайте! Это тот редкий случай, когда наш великий претор не в курсе

И опять - не переживайте! Это конец только третьей части - закончится она, как на зло, на самом интересном моменте. Я просто даже уже вижу, на каком!))
Впереди еще четвертая)))

Deliranza
Правда?!)))  :sp: кто же он, как вы думаете? Просто скажите - я не буду спойлерить. Мне просто дико интересно, что Вы думаете)))

Мышь
Ух-ты!  :yahoo:

:sp:  :sp: аффтор рад - аффтор так и задумал)))

Ну, скажем так, у его матери были причины назвать его Кристианом. Но, конечно, аффтору тоже было приятно дать ему такое имя))

В качестве зверя-обоснуя могу предложить вот что: Шольцу нужно было добровольное согласие, потому что иначе все дело спасения города могло пойти на смарку. Выкачай он из него крови, предварительно обездвижив - и что бы вышло? За ним самим бы стали бегать в два раза больше и быстрее. К тому же, тогда официальные медработники покопались бы в крови Феликса и могли бы понять, что с ней не так.
Да и "сдача крови" Шольцу требовалась не разовая, а периодическая. А тут вариант какой - только держать Феликса связанным в подвале. С тем же успехом, что и в первом случае.

И еще - мне хотелось сделать главных героев действительно идейными, положительными и разумными. А не как в первых двух частях. Хотя, и их всех я тоже безмерно люблю. Особенно, Вальтера. Но хотелось разнообразия

**
Кстати, говоря. Последней я выложила 13-ю главу. Сейчас готовы 14 и 15. Пишу 16-ю - последнюю. Выложить ли готовые две или чуть позже, но все разом?

Мышь

Выкладываю две главы и маленький кусочек последней

********************************

14. Гроза надвигается.

Господа Монро и Тэтч были не просто великими докторами и учеными – они руководили Вавилонской академией наук и жили  апартаментах на самом верхнем этаже ее огромного здания. Всю жизнь они посвятили научным трудам, став почти затворниками, выходя из своей обители  только по зову своего претора.
Так случилось и в этот вечер, когда Джейсон пожелал, чтобы они присутствовали при семейном ритуале.

После ухода двух великих мэтров, здание Академии, обычно не прекращающее своей работы даже ночью, почти сразу же опустело – младшие сотрудники поспешили воспользоваться редким мигом абсолютной свободы. Остался только старый сторож, еще в детстве прошедший «вакцинацию». Этот милый и приветливый человечек, пожалуй, умер бы на своем посту, если бы хозяевам вздумалось запретить ему отлучаться даже на обед.
Он сидел, по велению господ бодрствовал, и следил за входом, через который так никто и не пытался пройти.

Но в Академию вел и другой путь – тайный ход, достаточно широкий, чтобы вместить и рельсы для самодвижущейся механической платформы, и даже некое подобие узкого тротуара.
То был один из небольших секретов, передававшихся в семействе МакКлеланов от отца к сыну. Всегда считалось, что он известен лишь претору. Даже Монро и Тэтч знали лишь расположение двери – в зале для собраний на верхнем этаже – но путь, ведущий к ней, равно как и шифр, открывающий ее с одной и с другой стороны, были им неизвестны.
И вот, незадолго до полуночи двое мужчин проникли через этот тайный ход. Никто из них не являлся претором и не носил, во всяком случае, официально, фамилию МакКлелан. Это были доктор Август Шольц и «Обезьяна» Кристиан Смит.

Они быстро оглядели помещения, смежные с залом собраний и, убедившись, что кроме них здесь и вправду никого нет, вновь сошлись возле двери, теперь почти невидимой в стене.
– Какая тревожная ночь сегодня, - пробормотал Шольц, бросив взгляд на стеклянный купол, венчавший зал. – Если все во дворце идет своим чередом, то Монро и Тэтч вернутся не раньше полудня. Но мы должны все закончить до шести утра, прежде чем в Академию придут первые люди. К тому же, ровно в шесть тридцать нас будет ждать в условленном месте механический экипаж с проверенным машинистом, умеющим держать язык за зубами. В шесть тридцать три он уезжает – с нами или без нас. Я сейчас отправляюсь а лабораторию, а вы – в архив.
– Хорошо, - кивнул Кристиан. – Что мне искать там в первую очередь?
– Ищите все, что связано с «вакцинацией». Технология, пункты, способы взаимодействия с толпой – все, что может пригодиться нам в нашей дальнейшей работе. Но помните, что об этом ничего не говорилось прямым текстом. Доверяйте только датам, они вам уже известны. И еще! Был ученый – доктор Бенедикт Спенсер. Он почти всю жизнь занимался населением Нижнего Города. Иногда, грешил и экспериментами, но не в этом суть. Он отлично знал Нижний Город и его жителей, их особенности. Кажется, даже рабочие его любили. Его труды очень бы нам пригодились. – Шольц взглянул на карманные часы. – Итак, встречаемся в этой же комнате через час, делимся начальными результатами.
Тут, словно подводя итог его словам, снаружи раздался странный, глухой звук. Оба заговорщика замерли, отчаянно борясь с наступающей паникой. Но звук не повторился – вообще, было не похоже, что его причиной были чьи-либо действия.
– Возможно, провода на крыше ворочаются от порывов ветра, - выдохнул Кристиан.
Шольц охотно подтвердил:
– Они порой спутываются, как хвосты «крысиного короля». Пойдемте, я провожу вас в архив.

Самые ценные документы хранились на последнем этаже, у хозяев, за железной дверью, под тремя замками очень тонкой работы. Шольц быстро и ловко открыл все отмычкой.
– Вы неплохо здесь ориентируетесь даже в темноте, доктор.
– Я хорошо запоминаю места, в которых побывал хотя бы раз. На верхнем этаже Академии я был два раза. Мечтал побывать и в архиве.
Оставив Кристиана, доктор отправился в лабораторию. Когда-то давно юный Август Шольц учился, а затем и работал в Академии. И, как подающего надежды ученого, его допустили в самую лучшую лабораторию города. У Монро и Тэтча было не просто лучшее оборудование – почти половина его существовала в единственном экземпляре. Именно эта комната – святая святых для любого ученого – мигом всплыла в памяти Шольца, как только сыворотка готова и требуется только ее размножить.
«Хотя Рудольфу Беккеру и не повезло в жизни, – думал Шольц, зажигая редкие настольные светильники, – но ведь нельзя не признать, что он гений: подлога – обратимости – в вакцине не обнаружил никто из работавших с ним ученых!»
Впрочем, и самому Шольцу было чем гордится – было на его счету одного изобретение, которое по сей день хранилось в Академии. Вернее, тут, на последнем ее этаже, в строжайшем секрете.
Еще будучи студентом, он, благодаря в большей степени озарению и удачному стечению обстоятельств он изобрел необычное вещество. Неизвестно, как это вещество называли Монро и Тэтч, но для Шольца оно навсегда осталось «киселем». Густое, бледно-розовое, склизкое, лишенное запаха, оно обладало удивительными, почти волшебными свойствами. При переливании вместе с кровью или введении внутривенно во время операции, «кисель» делал невозможным отторжение или заражение тканей. С ним стала бы возможной пересадка органов людям не только от свежих трупов, но и от любых животных – «кисель» перестраивал «деталь» под остальной организм и намертво сплавлял их.

Также, что было особенно важно в данный момент – «кисель» мог сам полностью перенимать свойства органического вещества, становясь им. Капля крови в канистру «киселя» – и через несколько минут получится канистра крови, готовой к переливанию.
К сожалению, создать «кисель» вне лаборатории Шольц не мог, ему недоставало самого важного, крайне редкого ингредиента – искусственной соли, ядовитой самой по себе, но безвредной в «киселе». Также он надеялся найти запасы вещества в лаборатории, чтобы тут же проверить совместимость его с сывороткой. Он был уверен, что «кисель» активно используется при оказании медицинской помощи вавилонской элите.
Первые полчаса у него ушли как раз таки на поиски «киселя» в лаборатории. Они оказались в глубокой нише за сейфовой дверью.
За годы скитаний Шольца где-то в прослойке между Верхним и Нижним городом он превратился не только в решительного авантюриста, но и в неплохого взломщика. Хотя здешний хитрый замок отнял у него еще четверть часа, а от увиденного за дверью он впал в сладостный ступор еще на минуту: перед ним оказались пять огромных, в человеческий рост, колб с «киселем».
Шольц натянул резиновые перчатки, взял из шкафа пробирку и нацедил в нее «киселя» из первой колбы. Из своего саквояжа он достал контейнер, выстланный мягкой тканью – в нем лежали две ампулы с сывороткой, выделенной из крови Феликса. Этими ампулами он дорожил, как сокровищами, не расставаясь с ними ни на минуту.

Теперь же, наконец, наступил решающий момент – с помощью стеклянной трубки он перенес несколько капель сыворотки из ампулы в пробирку с «киселем». Затем он поставил пробирку прямо под лампу и стал ждать.
Прошло несколько мучительных, давящих, очень долгих секунд, прежде чем жидкость начала меняться: она колыхалась, искажалась, как чай, в котором растворяется сахар или густой сироп, с одним различием – «кисель» становился жидким, превращаясь в сыворотку.
Когда спустя несколько минут процесс завершился, Шольц взял пробирку двумя пальцами и покачал. Сомнений быть не могло – жидкость перетерпела полную метаморфозу. Аккуратно он запечатал пробирку и упаковал в контейнер вместе с двумя ампулами, ведь кощунственно было бы пожертвовать таким количеством сыворотки.
Шольц поднялся, чтобы приняться за поиски недостающего ингредиента, но вдруг его заставил замереть тот же глухой звук откуда-то сверху, который так насторожил их с Кристианом, когда они были в зале для собраний. Теперь он также раздался лишь один раз, оставив доктора в недоумении и в холодном поту. «Возможно, в тот раз действительно шумели провода на крыше, - решил он, - а теперь воображение играет со мной шутки».
Продолжая всматриваться в темное, затянутое какой-то рваной, грязной дымкой окно, Шольц вспомнил о том ритуале, происходил во дворце претора. «Мерзкий, озверевший подонок. Бледный Молох», - подумал он о Джейсоне со злостью.

Наконец, он принялся за поиски синтетической соли, но они оказались неожиданно долгими: обширные ее запасы обнаружились только в личных покоях доктора Тэтча. Шольц даже ощутил некую гордость от того, что главный компонент его «киселя» хранили в таком секрете. Соль хранилась в металлических канистрах, уложенных на бок ровными рядами.
Шольц привез из лаборатории тележку и уложил на нее столько канистр, сколько смог. Поскольку тележка была небольшая, вместилось всего семь или восемь штук. Уже этого хватило бы для сотен литров «киселя» - для сотен литров сыворотки! При том, что для одного человека достаточно двух грамм… О, Небеса! Да это же тысячи исцеленных людей!
Он отвез тележку к двери потайного хода и затем принес в руках еще четыре штуки. В конце концов, чем больше – тем лучше. И все это можно будет затем спустить на подъемнике до начала тоннеля, и там уже везти на платформе по рельсам.

Поставив к стене последнюю канистру, Шольц понял, что подошло время встречи с Кристианом. Но юный библиотекарь, похоже, не спешил появиться.
Шольц настороженно и опасливо прислушался – тишина ему не нравилась более всего. Примерно также он терпеть не мог темноту и неизвестность.
Чертыхнувшись про себя, он, ступая как можно тише, поспешил в архив.
Кристиан был там – совершенно позабыв о времени, он сидел посреди вытащенных из шкафов ящиков, склонившись над одной-единственной папкой. Шольцу пришлось окликнуть его дважды, прежде чем он отозвался.
– Простите… Просто тут… Тут – профессор Спенсер. Тот самый.
– Здесь его труды?
– Нет. Здесь сам профессор Спенсер.
Шольц встряхнул головой.
– Вы что-то путаете, Кристиан. Спенсер давно умер.
– Нет! – Кристиан вскочил с пола, держа растрепанную папку в руках. Над полосой старого шарфа горели его зеленые глаза. – Он… не совсем умер. Вернее, он совсем не умер! И все эти годы – больше двадцати лет – он находился здесь, в Академии. Если уж этот профессор так важен и если то, что написано в этих документах – правда, то мы с вами должны увидеть все своими глазами!

15. Тайны дворца.

Внутри от основных залов и коридоров дворец претора напоминал лабиринт Минотавра. Проходные комнаты, чуланы, потайные двери, извилистые, узкие коридоры – в большинстве своем без окон, освещенные лишь тусклой лампой или вовсе непроглядно темные. Но София, похоже, прекрасно знала дорогу и смогла бы пройти ее с закрытыми глазами. Хотя Феликс доверял ей, он все же чувствовал волнение, абсурдное и животное, от осознания того, что один он обратно выйти не сможет.

Наконец, они подошли к невысокой, грубой двери. Возле нее на табурете сидел грузный, хмурый, коротко стриженый и от всего этого похожий на тролля, человек. Как только они приблизились, он встал на ноги, поклонился Софии, очень недружелюбно покосился на Феликса, но дверь все же отпер.
– Жутковатый лакей, - заметил Феликс, когда дверь за ними закрылась, и они оказались в маленькой, круглой прихожей.
– Это страж, - сказала София. – Они во дворце повсюду. Их специально растят для дворца, некоторым делают операцию на мозге, отрезают языки. Чтобы не выдавали не принадлежащих им тайн.
– И что же за тайну охраняет этот страж? – спросил Феликс, отчаянно надеясь, что в голосе не проскользнула нервная дрожь.
София не ответила. Она подошла ко второй двери, напротив той, через которую они вошли, и открыла ее – осторожно, словно боясь потревожить спящего. Затем оглянулась на Феликса и тот поразился тому, какое лицо было у нее в эту долю секунды – обычная ледяная маска дала слабину и через нее робко проглянула  настороженная, немного испуганная девочка, не по годам взрослый ребенок.
– Пойдем.
Она вошла внутрь, Феликс последовал за ней, но на пороге замер, как вкопанный, даже зажав в ужасе рот ладонью.
– Не бойся. Пожалуйста. Она ведь ничего тебе не сделает. Она совершенно безобидна, просто очень больна. Это – моя мама.
Феликс переступил порог, но остался стоять у стены, не приближаясь к центру комнаты.
– Она нас видит или слышит?
– Никто не знает. Но она еще жива.
На узкой кровати, на горе подушек, лежало человеческое существо. Иссохшее до состояния мумии, лишенное волос тело по какой-то ужасной иронии было облачено в простую, атласную сорочку, расшитую кружевом. Лицо навеки застыло в искаженной, жуткой гримасе.
Почти всю стену за кроватью занимало невероятное устройство – то ли механическое, то ли живое, полное жидкостей, масс, ворочающихся, переливающихся в стеклянных емкостях, надежно скрепленных единой медной основой. Из устройства к несчастной женщине тянулись три трубки: одна входила в запястье, другая – прямо в темя, третья – в живот, через отверстие в сорочке.
– Что же с ней случилось?
– Она отказалась рожать отцу наследника. После моего рождения, он рассказал ей о «вакцинации» рабочих, проведенной по его приказу. Она притворилась, что верит в необходимость такой меры, что благоговеет перед ним, как перед правителем. И что готова родить наследника династии. Сама же тайком пила лекарства и настойки, препятствующие зачатию. С помощью них же она сделала абортацию, когда все-таки оказалась вновь беременна. Отец узнал о выкидыше и о том, как он произошел. И решил проучить мать.
Казнить ее он не желал. Она была его законной женой, уже родившей одного здорового ребенка, к тому же, он все-таки хотел заставить ее произвести сына. Быть покорной она не желала. Вводить «вакцину» было нельзя – рабское сознание передалось бы и ребенку. Тогда Монро и Тэтч нашли в архивах доктора Беккера его записи об операциях на человеческом мозге…

Самому Беккеру оперировать не доверили – боялись, что он может из жалости умертвить пациентку. Кто бы смог доказать, что это не случайность? Его самого казнь уже не пугала.
За дело взялись Монро и Тэтч. В результате ее парализовало. Полностью. Кое-как в ней поддерживали остатки жизни, каждый день дежурили медики, иногда проводили дополнительные операции. Делали это по приказу отца – он решил, что она должна продолжить существовать так, в наказание и в назидание. Когда мне исполнилось десять, отец привел меня к ней, поведал, что это – ее кара за убийство моего брата. Потом он погладил меня по голове и сказал, что я должна быть послушной дочерью, должна вырасти здоровой, мудрой женщиной и родить ему хороших внуков.
В тот вечер я заболела. Больше недели я пролежала в лихорадке и все время мне снилась мама. Не искалеченная, полумертвая, а такая, какой я ее запомнила в последний день и вечер. Мне тогда было четыре. Мама весь день пробыла со мной, мы играли, читали. Потом, укладывая меня спать, она рассказала мне сказку, за ней – другую, третью, и все не уходила. Это ведь мечта каждой малютки – чтобы мама не уходила, а всю ночь рассказывала тебе сказки! Но в полночь за ней пришли – отец и Стражи, первая партия, на которой опробовали метод.
И маму увели на операцию.

Потом, пока ее жизнь поддерживали лишь постоянными процедурами, в этой комнате постоянно были врачи – Монро и Тэтч, или кто-то из их подчиненных. Тогда я приходила невестить ее очень редко – нельзя было допустить, чтобы отец и меня заподозрил в неверности.
Но затем ему самому надоели лишние люди во дворце, он приказал ученым из Академии придумать способ поддержания жизни в ее парализованном теле. Не знаю, смогли бы наши светила науки исполнить приказ своего претора. На их счастье, в Академии нашелся молодой ученый, который смог создать это устройство. Оно лишь время от времени требует замены некоторых компонентов – их в любом количестве поставляет Академия. Самому этому ученому, разумеется, был подписан смертный приговор. Но привести его в исполнение не успели. Убить его поручили стражам. Они, конечно, верны и исполнительны, но и невероятно тупы.
Им приказали убить молодого доктора сразу же, как только он закончит установку и подключение прибора. Они привыкли, что прочие доктора, в том числе, Монро и Тэтч, завершая процедуры, тщательно собирали свои вещи и просили проводить их до основных залов. Такого же они ждали и от этого ученого. А он понимал, что после выполнения этого задания живым его не выпустят.
Уже закончив всю работу, он продолжал изображать, что настраивает прибор, что проверят состояние пациентки, а затем вышел из комнаты. Ни слова не говоря, не сняв резиновых перчаток и фартука, не взяв с собой ничего, простоя обогнув ближайшего к двери стража, он не выбежал, а просто вышел, будто так и должно быть. Спокойно прошел до конца коридора и лишь тогда кинулся бежать. Через несколько секунд стражи, осознав, что к чему, бросились за ним, но… Ты ведь представляешь, что значат несколько секунд в таком лабиринте? К тому же этот доктор очень удачно выбежал прямо к моим дверям.
– Август Шольц! – воскликнул, не сдержавшись, Феликс.
София улыбнулась.
– Верно. Три дня я прятала его в моей гардеробной, пока поиски не вышли за пределы дворца. Кстати говоря… Думаю, ты имеешь право узнать об этом. Август мой муж. С сегодняшнего дня – мой первый муж.
Феликс внутренне усмехнулся. Эти двое его товарищей были невероятно непохожи друг на друга и он, возможно, не смог бы представить их вместе… если бы не ожидал от них всего, чего угодно.
– Он знал о том, что должно произойти сегодня?
– Разумеется. Эта церемония пришлась ему весьма кстати.

16. Железный саркофаг.

– Что же там с сывороткой? Все в порядке в лаборатории? – решил вдруг невпопад уточнить Кристиан, вспомнив, зачем именно они пробрались в Академию.
Шольцу пришлось встряхнуть головой, чтобы вернуться к предыдущей мысли.
– Что?.. Ах, да! Я нашел все, что нужно. О чем вы говорили?
– О чем?
– О профессоре Спенсере, черт вас возьми!
– Да, извините. Просто я немного сбит с толку тем, что прочитал.
– Вы, кажется, сказали, что он до сих пор жив?
– Именно.
– Как такое возможно? Насколько я помню, он уже был очень болен в конце жизни. Буквально разваливался на части…
– Это и подтолкнуло его и его коллег к последнему исследованию! Он не умер, доктор Шольц. Он уснул.
Шольц уже не задавал вопросов – чуть нахмурившись он приготовился слушать дальше. И Кристиан продолжал:
– Судя по записям, Бенедикт Спенсер подвергся некоей процедуре, как ту сказано, «ранее тщательно проверенной». Правда, не знаю, каким образом ее проверили, потому что это совершенно невероятная процедура. Человека погружают в глубокий сон и он спит годами, не старея, практически не изменяясь. Человека помещают в железный саркофаг, наполненный наполовину особым раствором, наполовину – газом на его же основе.
– Анабиоз. Как у жаб или ящериц. Но неужели после такого сна человек способен проснуться и продолжить жить? Там что-то сказано о влиянии этого «сна» на будущее здоровье?
– Сказано. Последствия обещают на удивление незначительные: небольшое снижение зрения, поседение волос, небольшие дефекты кожи…
– Думаю, профессора Спенсера такие последствия мало волновали. Учитывая, как он выглядел в конце жизни и как себя чувствовал.
– Прочтя о том, что сделали с ним – незадолго до его предполагаемой смерти – я стал искать другие подобные записи. И нашел – множество! Столько знатных вавилонян решились на такую же процедуру!..
– Захотели уснуть в саркофагах?
– До лучших времен.
– Интересно, кто же должен будет решить, когда эти времена настанут?
Кристиан пожал плечами.
– Осмелюсь предположить… Мы?
Шольц шумно вздохнул – его, похоже, не вдохновила даже смутная идея подобных действий.
– Тогда уж потрудитесь объяснить: зачем нам это нужно?
– Мне показалось, что неплохо было бы иметь рядом человека, который является своего рода символом…
– Профессор Спенсер был очень болен. У него не просто отказывали внутренние органы – у него не хватало частей организма!
– Быть может, вы, с вашими способностями могли бы это подправить? Если уж вы каждый день божитесь слепить мне новое лицо… Подумайте, сколько всего он знает о Нижнем Городе!
– Я уже говорил: он был не так прост. Многим он казался добрым доктором, помогавшим беднякам, но этот образ имел очень мало общего с реальностью.
– Пусть так, пусть! – настаивал Кристиан. – Но, раз он мог так умело поддерживать этот образ, значит, был неглупым человеком. Он, думаю, смог бы трезво оценить сложившуюся на данный момент ситуацию. И, кроме того, неужели вы не хотите увидеть подобное научное чудо?

Окончание следует...

Товарищи, окончания, увы, пока нет( Но, читая ваши комменты, так вдохновляюсь, что, думаю, скоро будет )) там будет небольшой (нет, все-таки довольно большой) сюрприз. Всю третью часть предвкушаю его... Поэтому так осторожно к нему подбираюсь. Вот почти... :sp:

Итак, вместо кусочка одной главы в итоге получилось три... Вдруг  :poet:

Прошу, господа: финал (*третьей части)  ny_sm

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

– Пусть так, пусть! – настаивал Кристиан. – Но, раз он мог так умело поддерживать этот образ, значит, был неглупым человеком. Он, думаю, смог бы трезво оценить сложившуюся на данный момент ситуацию. И, кроме того, неужели вы не хотите увидеть подобное научное чудо?
– Дело не в том, чего я хочу…
– Хорошо! Забудем о личном интересе. Разве вы станете отрицать, что подобная технология безусловно полезна и может пригодиться народу Вавилона в будущем?
– Не стану, - сдался Шольц. – Но чтобы оценить эту технологию потребуются долгие исследования – сейчас у нас нет такой возможности.
– Если мы решимся действовать, то просто возьмем его с собой.
– Саркофаг?
– Да. Он может существовать автономно несколько часов. К тому же, он вполне компактного размера. Длина – чуть больше двух метров.
– Это какой-то бюджетный гроб среднего класса, а не саркофаг. Дайте взглянуть.

Он взял у Кристиана папку и стал быстро листать страницы, сосредоточенно окидывая взглядом их содержимое. Ему самому уже очень-очень хотелось увидеть эти невероятные саркофаги, но что-то, какое-то хмурое предчувствие, его останавливало. А может быть, за время странствий он сделался параноиком.
– Ладно, - решил он, наконец. – Но сперва мы спустим на подъемнике вниз всю соль, которую я нашел. Если мы тут падем жертвами собственного любопытства, то пусть у Софии с Феликсом хотя бы будет шанс продолжить. 

Это оказалось похоже на странный гибрид большой больничной палаты и гробницы.
Это было огромное хранилище, гротескная, громадная кладка полумертвых тел в стальных оболочках.

К каждому железному саркофагу шли из пола трубку с вентилями – каждую из них можно было перекрыть, чтобы отключить саркофаг от общей системы и вывезти его прочь.
Ни на одном саркофаге не значилось имени лежащего в нем человека, были лишь номера (на некоторых сразу по два), да и те отчего-то стояли не по порядку. В папке, которую они нашли в архиве не было таблицы с расшифровкой этих цифр – быть может, Монро и Тэтч хранили ее в особом месте, а то и вовсе носили с собой.

– И где же наш профессор? – спросил Шольц почему-то шепотом, хотя кроме них двоих не было никого бодрствующего в этом царстве полумертвых.
– Он был самым первым, - пробормотал Кристиан, продолжая нерешительно идти вперед.
Вскоре они достигли противоположного конца залы и там обнаружили саркофаг, несколько отличный от остальных – чуть более громоздкий, более грубый.
– Похож на первоначальный вариант, - заключил Шольц, обойдя его кругом. – Хотя, его дополняли чуть позже новыми деталями. Как думаете, это он, наш профессор?

Кристиан пожал плечами и чуть поправил шарф на лице.
– Вариантов не слишком много. Он, по всему видно, самый первый, да и стоит чуть особняком от остальных.
– Предлагаете брать?
– Не корову покупаем, как говорят русские.
– Вы суровы к чужой жизни, мистер Смит. Что мы будем делать, если увезем отсюда не того?
– Разбудим и, если удастся, вылечим.
– А если не удастся? Тогда мы берем грех на душу…
– Все эти люди давно были бы мертвы, если бы не саркофаги. Да и подумайте, доктор, что это за люди!
– Чего вы только начитались в своей библиотеке, - фыркнул Шольц. Он присел возле саркофага, будто желая получше рассмотреть его устройство, но на самом деле он хотел немного собраться с мыслями.

Как врач он понимал, что порой жесткость и даже жестокость бывают необходимы при излечении – и человека, и города, и народа. Как ученому, ему очень-очень хотелось уволочь с собой этот гроб на колесах.
А самое интересное, что бунтарь в глубине его души радостно соглашался и с врачом, и с ученым: он был уверен, что такая необычная кража – это прекрасный повод объявить о своем существовании отцам города. Пусть узнают, что среди их тучных, сонных овец есть волки, пусть почувствуют, что их власть не так прочна, как они думают – пускай начнут настороженно оглядываться кругом.
В конце концов, синтетическую соль гипотетически мог украсть кто угодно. А вот целый человек – достаточно известный, важный, да еще и в не менее важном аппарате – вот уж совсем другое дело! Быть может, пора заставить Джейсон почувствовать, что его престол может пошатнуться?
– Что ж, помогите мне, Кристиан, – будем его отключать.

Незадолго до рассвета претор с гостями перебрались на открытую крышу дворца. Благодаря тому, что плиты подогревались изнутри и тому, что тут повсюду стояли очаги и жаровни (Джейсон обожал открытый, жаркий огонь – его завораживало зрелище укрощенной стихии) на крыше было очень тепло. Сегодня, впрочем, тут ощущался непривычный и казалось бы, неприметный сквознячок. Но на него, конечно же, никто не обращал внимания – в такой день, в такой обстановке, после такого количества выпитого вина…

По всему периметру крыши стояли стражи, гостям прислуживали юные рабыни – прекрасные, все не старше двадцати лет.
Джейсон любил наблюдать за своими приближенными в такие моменты – это было забавно и полезно. Кто-то, выпив, ударялся в раболепие, а кто-то позволял себе лишнее. Ни за какие случайные слова претор не карал своих подданных – но всегда все запоминал.
Хотя, сегодня он был не особо внимателен, потому что был чрезвычайно доволен тем, как шли дела. И без того великий род мог, благодаря браку его дочери, превратиться в династию.

«Интересно, будут ли дети моей дочери похожи на меня или моего отца? – подумалось ему. – Конечно, меня с ними будет разделять целое пропавшее поколение… Но все же, сыновья, отцы, братья нашего рода невероятно схожи между собой. Даже сводные братья… Даже те, кого разделяет двадцать лет разницы. Удивительно, что тут не играет роли даже качество родивших их женщин».
В какой-то момент, видя, что веселье вокруг идет своим чередом, и все будто бы начинают забывать о присутствии своего претора, Джейсон решил обратиться к своим избранным подданным.

18. Убытки.

На утро город пребывал в совершеннейшей растерянности. Имущество многих понесло значительный урон, было даже несколько человеческих жертв.
Первое, что пришло на ум – что так внезапно вышла из строя система формирования окружающей среды. Самые пораженные и оскорбленные сели писать письма главам своих округов и районов, а то и вовсе претору. Кое-кто посылал слуг разузнать что к чему в городе и в Комитете климатического контроля.

Говорить с людьми и «кормить» прессу комментариями Джейсон отправил Софию, а вместе с нею Феликса. Решил – пусть публика привыкает видеть их вместе, а о состоявшейся свадьбе объявят через несколько дней, когда волнения, вызванные буйством стихии, улягутся.
Сам он сел писать обращение к вавилонянам – люди не должны чувствовать себя брошенными, и пусть даже в словах их претора будет больше чувства, нежели фактов. Впрочем, несколько фактов все же не помешает.
Именно поэтому во дворец был срочно вызван профессор Монро. Разумеется, ему дали время прийти в себя и собраться, позволив явиться только после обеда.

С Академией связались по прямой телефонной линии из кабинета претора. Секретарь привычно велел позвать к аппарату профессора Монро, привычно ждал несколько секунд, скользя взглядом по высокому книжному шкафу из красного дерева, увенчанному часами. Затем приосанился, когда на другом конце провода вновь раздался чей-то голос. И неожиданно изменился в лице.
– Пожалуйста, повторите информацию еще раз. – Пауза. – Да. Да. Я вполне вас понял. С-спасибо. Вам сообщат о решении претора, - затем он повесил трубку, перевел взгляд с часов на Джейсона и сообщил: – Профессор Монро скончался. Только что покончил с собой прямо в лаборатории.
– Что?! Да как он посмел в такой момент? – фыркнул Джейсон. – Ничтожество. Неужто этот Тэтч был для него настолько дорог?..
– Это не все, сэр, - чуть запинаясь, пролепетал секретарь. – Походе, что дело совершенно не в мистере Тэтче. В Академии произошло нечто… нечто очень плохое, сэр. Требуется ваше присутствие.
– Сейчас? Обойдутся.
– Это очень срочно, сэр. Велели передать, что речь идет о каком-то саркофаге.

Растревоженный и потрепанный бурей, Вавилон стоял, и уже начинал заделывать раны и пробоины. Многие здания покрывались лесами, ветхие деревца в скверах, на крышах и балконах оказались вырваны с корнем, цветы смяты.

Все это Феликс и София видели по дороге. Они сидели в дворцовом экипаже – громоздком, внушительном, с узкими окнами.
– Управляющий написал отцу, что часть оборудования вышла из строя, - сказал Феликс. – Многие трубы разрушены, печи затоплены и более непригодны.
– В некоторых районах Нижнего Города нет электричества и газа, - добавила София. – Но так народ непритязательный, ко всему привыкший. Им не станут объяснять, что и почему произошло.

Встреча с лучшими людьми города и прессой состоялась в старинной оранжерее  - новом Хрустальном Дворце Нового Вавилона.
Едва приехав, София поняла, что собравшаяся публика уже начала оправляться от случившейся трагедии.
Четверо стражей прошли по залу, расчищая дорогу для дочери претора со спутником. Применять какую-либо силу, разумеется, не требовалось – люди сами покорно расступались. Постепенно смолкали голоса, некоторые из присутствующих даже затаили дыхание.
Феликс следовал за Софией, вновь непроницаемой, ледяной, чувствуя на себе пристальные взгляды любопытных. Когда они вышли на возвышение – подобие сцены, предназначенной для лекций – Феликс встретился взглядом со своим отцом. Николай стоял чуть в отдалении от сцены и, похоже, не вполне верил своим глазам. Он казался еще более постаревшим. Кто знает, что он передумал и перечувствовал, отпустив сына во дворец? А ведь это случилось только вчера.

Феликсу очень хотелось улыбнуться отцу, кивнуть, хоть как-то выразить свою поддержку, но затем он понял, что этого делать нельзя. Он расскажет все однажды, позже…
– Приветствую вас, достойные граждане Нового Вавилона, - заговорила София. – В минувшую ночь страшное испытание обрушилось на наш великий город. Ученые еще ищут объяснение произошедшему, пока лишь можно сказать, что буря была естественного происхождения…
По залу пронесся недовольный ропот. Похоже было, что не все верили подобному объяснению – возможно, полагали, что на самом деле вышла из строя система контроля атмосферы – но вслух свои сомнения высказать не решались.
– Мой отец, наш мудрый претор, прислал меня, чтобы узнать от вас истинное положение дел и первоочередные нужды города.
София сделала плавный жест рукой и на сцену поднялся щуплый, старый стенографист с компактной пишущей машинкой. Следом за ним страж вынес табурет и круглый одноногий столик, с уверенным стуком поставил их на сцену, водрузил стенографиста на табурет.
– Я слушаю вас, граждане, - кивнула София.
Лучшие люди города по очереди стали подниматься со своих мест и излагать свои просьбы и тревоги. То и дело София подавала знак стенографисту: ровно поднятая рука – и он записывал суть просьбы, чуть поднятый указательный палец – и он оставлял на строке лишь три пробела.

Дождавшись своей очереди, не замечая косых, испытывающих взглядов, вперед вышел Николай Дурново, быстро и сухо сообщил, что положение дел на заводе «Гагариных-Дурново» крайне бедственное, сказал, что любая помощь со стороны властей придется весьма кстати. Договорив, он поблагодарил Софию, коротко поклонился и мельком, невзначай взглянув на сына, ушел.

Его место тут же занял крупный и крайне важный пожилой господин. Он представился Чарльзом Гроссом, вторым председателем гильдии торговцев.
– Прошу посодействовать скорейшему возобновлению работы Академии наук, - потребовал он.
– Чем вызвано ваше сочувствие к науке? – спросила София без единой нотки сарказма в ледяном голосе.
– Плевал я на науку! Моему сыну нужна срочная операция.
– Могу предложить вам обратиться в одну из городских больниц…
– Городские больницы тут не годятся. Ему нужно пришить новую руку – своей он лишился минувшей ночью. У моего тестя в прачечном цеху есть мальчишка, подходящий по возрасту, у которого можно взять руку, но подобные операции проводят только в Академии.
– Конечно, я понимаю вас, - кивнула София и подала знак стенографисту. Тот сосредоточенно отщелкал несколько пробелов и Чарльз Гросс, удовлетворенный разговором, освободил место возле сцены.

Профессор Монро надел свой лучший костюм и принял цианистый калий.
Теперь он лежал на кушетке в собственном кабинете, безмятежный и безучастный к ярости претора.
Когда тому сообщили о неприятности с саркофагом, Джейсон и представить не мог, что речь идет о пропаже оного. Следы от колес вели в конференц-зал и кончались… в стене.
Джейсон долго смотрел на этот мнимый тупик, пока все вокруг – и полиция, и работники Академии, и его секретарь – почтительно молчали.
– Этого предателя Монро, - заговорил он, наконец, - сжечь в заводской печи. В любой. А ты, - он указал на секретаря, - отправишься в Новую Падую.
– Зачем?.. – забывшись, пролепетал перепуганный парень.
– Сходи в библиотеку, идиот. Может, хоть чуток поумнеешь. Начальника полиции ко мне во дворец немедленно. На этом все.
Претор развернулся и зашагал прочь, твердо зная, что за ним сейчас семенят секретарь и охрана, зная, что те, кого он оставил позади, сейчас утирают со лбов холодный пот. Но ему отчего-то казалось, что он в своем черном костюме и длинном, тяжелом плаще выглядит несказанно глупо. Отчего-то вдруг подумалось, что ему эта одежда не идет.