Глава 1. В конце дня.

Казалось, что весь Будапешт был разукрашен огнями и флагами передвижной ярамрки, расположившейся на площади. Девочка лет 13 смотрела из-за одного из многочисленных шатров, как мужчины, женщины и дети входили с распахнутыми от удивления глазами в тайный мир, находящийся внутри их собственного. Мир фокусников, акробатов и уродов. Девочка улыбалась им. Ей нравилось смотреть на их лица, когда они впервые видели ярмарку в исчезающих сумерках, переходящих в ночь. Она видела любопытство, волнение, страх и думала, что они никогда не забудут эту ночь. Девочка развернулась и скрылась в своей костюмерной, чтобы приготовиться к встрече гостей.

«Леди и джентельмены!» - выкрикнул низкий голос перед занавесом, за которым она пряталась. Девочка глубоко вздохнула, она всегда боялась этого момента, зная от хозяев, какие будут последствия, если ее выступление не понравится зрителям. «Разрешите представить вам один из наших лучших аттракционов, экзотическую красавицу, похищенную из гарема персидского шаха». Девочка хихикнула: в каждом городе у нее была новая история.

Она вспомнила одну из этих историй, где утверждалось, что она бессмертная волшебница из германских лесов, которая отказалась от своего бессмертия с единственной целью — понравиться людям. Девочка нахмурилась, подумав, что в этой истории была доля правды: она была здесь именно с этой целью. «Поприветствуем апплодисментами...» - она быстро переключила внимание на голос - «царицу любви, лучшую из танцовщиц, Черный Шиповник!» Мужчина, который представил ее, бросил вниз пригоршню порошка, за чем последовали вспышка света, дым и грохот. В облаке дыма мужчина покинул арену и она выбежала на его место так, чтобы когда дым рассеется, казалось, что он превратился в нее. Вся хорошо отрепетированная перемена заняла несколько секунд.

Прежде, чем дым рассеялся, она выпрыгнула из него, вызвав изумленный вздох у зрителей, и начала танцевать. Ее черные волосы и глаза сверкали в свете огней, придавая ее лицу чарующий вид.

Бедра танцовщицы двигались в такт музыке, и колокольчики, прикрепленные к ее одежде звенели. Волосы девочки были украшены золотом и рубинами и забраны назад черной шелковой лентой. Она подняла свои обвитые браслетами руки над головой, скрестила запястья и ударила в маленькие тарелки, прикрепленные к ее пальцам. От этого движения ее и без того короткая рубашка задралась, открывая живот и большую блестящую красную розу, которая была заткнута за шаль, одетую на девочку вместо юбки и доходящую ей до середины икры.

Музыка ускорилась, и Черный Шиповник начала двигаться быстрее и чувственнее. Она посмотрела на зрителей: глаза некоторых из них светились от восторга, другие были в легком наркотическом опьянении после посещения шатра предсказательницы будущего,  были и те, кто смотрели на нее с голодным блеском в глазах. Она решила выбрать человека с самыми восхищенными глаза и танцевать для него этим вечером, так как у нее не было сил, чтобы захватить внимание и почуствовать всех зрителей. Она повернулась ближе к толпе. Потянулись руки, желающих прикоснуться к ее коже, некоторые из них были нежными, но большинство было грубыми.

Она заметила свою «добычу». Это был молодой человек лет двадцати, который не отводил от нее глаз все время. Девочка закружилась, становясь к нему все ближе и ближе. Она прочла его взгляд и ей понравилась доброта в нем. Девочка неожиданно остановила свой танец и направилась прямиком к нему, браслеты на ее босых ногах задрожжали. Танцовщица остановилась ровно в дюйме перед ним, любуясь его ошеломленным лицом. Она вальсировала вокруг него,  прижимаясь к нему своим немного потным телом. Когда Черный Шиповник оказалась позади него, она аккуратно, не развязав на ней петлю, выдернула ленту из волос. Затем девочка быстро побежала с развевающейся позади нее лентой, и подпрыгнула, повернувшись вокруг себя в воздухе. В прыжке она выдернула розу и под слетевшей шалью у нее оказалась еще более короткая юбка, доходящая до середины бедер. Танцовщица подбросила розу в воздух и затем, набросив ленту на стебель, поймала затянутый черной тканью цветок. Приземлившись, она бросила его к ногам юноши.

Музыка пришла в неистовство, и Черный Шиповник сделала сальто назад и пошла колесом по мощеной плитами мостовой, бывшей ее сценой. Она закончила свое выступление несколькими шпагатами. Около секунды после выступления танцовщицы стояла тишина, после чего зрители разразились бурными апплодисментами. Конферансье снова вышел на сцену и поднял девочку с земли, благодаря ее.

Толпа на ярмарке быстро рассеялась, цыгане и изгнанники сняли свои костюмы, стерли грим и разошлись на ночь по своим жилищам. Только один человек продолжал бродить по городу-призраку среди разноцветных полотен. Черный Шиповник бесшумно двигалась к шатру на задворках ярмарки, который выбивался своим темным цветом из общего праздничного антуража. Она быстро посмотрела вверх на вывеску, нарисованную краской цвета крови, прежде чем скрыться в складках темноты. На вывеске было написано «Дитя дьявола».

Свет лампы освещал клетку и восьмилетнего мальчика, свернувшегося посредине ее. Девочка содрогнулась, увидев новые шрамы, пересекающие спину ребенка. Его маленькое тело дрожжало, маска из грубой ткани лежала смятая в углу, как будто он не хотел надевать ее обратно только для того, чтобы она снова была сорвана во время очередного нападения насмешливых и ...безупречных  лиц.

Танцовщица подошла к толстой металлической решетке и, протянув руку между прутьями, легко коснулась макушки мальчика. Он отскочил, зашипев, и его изуродованное лицо исказилось еще больше. Черный Шиповник не дрогнула, она только медленно потянула свою руку обратно.

Ребенок перестал рычать. Неожиданно он захныкал. Черный Шиповник вступила на деревянный пол клетки, потянулась и протиснулась между прутьями решетки, чтобы добраться до мальчика, который плакал жалкими грязными слезами.

Она опустилась на колени, обняла худого, как скелет, ребенка, и прислонилась к решетке, укачивая его. «Здесь сейчас, маленький ангел, настала ночь и все кончилось. Никто больше не придет», - зашептала она. Кончиком пальца она подняла его голову , сняла с пальцев тарелки, которые она использовала в представлении, и ударила в них перед его лицом.

Мальчик вяло засмеялся и потянулся, соединяя ее пальцы вместе, чтобы создать звук. Черный Шиповник посмотрела на ребенка взволнованно. «Завтра, малыш, мы уезжаем в Стамбул. Через несколько дней мы увидим новые места, новые лица».

Ребенок вздохнул, и Черный Шиповник тоже вздохнула, они так молча беседовали друг с другом. Черный Шиповник устроила ребенка рядом с cобой. «Все будет хорошо, просто спи сейчас».

Мальчик повернул свое изуродованное лицо к единственному человеку, который когда-либо потянулся к нему, и закрыл глаза.

«Рози...»

Отредактировано Avalanche (2011-10-16 22:33:51)

Спасибо за радушный прием.

Вот вторая глава. Мне все-таки кажется, что с Эриком так себя вести нельзя =) Хотя посмотрим, что будет дальше.

Глава 2. Звуки тишины.

Эрик любил тишину. Раньше он думал, что любит ту тишину, в которой слышен только отдаленный грохот передвигаемого по сцене реквизита или шепот тенора. Эти звуки были хорошо слышны ему даже из пещеры. Но нет, оказалось, что Эрик гораздо больше любил полную тишину. Тишина означала, что он в безопасности, что в обугленных развалинах его знаменитой тюрьмы за ним наконец-то прекратили охотиться . Только, когда наступила полная и абсолютная тишина, он смог выйти из тени.

Эрик бесцельно бродил по мелководью возле берега подземного озера, находившегося рядом с его домом. Его ступням было холодно. Отлично сшитый наряд Эрика теперь был испорчен: пиджак он давно выбросил, когда-то накрахмаленная белая рубашка была изрезана и испачкана кровью, сквозь нее просвечивали синяки. Подошвы его черных туфель протерлись, а манжеты внизу брюк были изодраны в клочья. Шарф, снятый с грязной и потной шеи, прикрывал изуродованную сторону его лица.

Одним глазом, который не был закрыт шелком, он устало посмотрел на огромную дыру на месте его входной двери, которую пытались открыть кулаками и ломами его преследователи. Он вошел, шагая по прекрасному дереву входной двери, лежащей на полу. Его карие в золотую крапинку глаза обозревали разгром в комнате. Большая часть мебели была опрокинута или сломана, многие вещи были разбиты о стену. В ткань большого персидскиго ковра, расстеленного по всей длине комнаты, впечатались следы незваных гостей. Когда Эрик увидел все это, его губы дрогнули. Но он не волновался: воры не могли добраться до кабинета, находящегося в глубине убежища.

Эрик пошел через комнату к левой стене. Перешагивая через перевернутый книжный шкаф, он остановился и посмотрел вниз на то, что было разбросано под ногами. Листы бумаги, исписанные красными чернилами, расстроили его даже больше, чем вид всей остальной комнаты. Эрика не волновало все остальное, если злоумышленники уничтожили его главный опус, его Торжествующего Дон Жуана. Он бы с радостью увидел их, проваливающимися в огонь ада, как это было мрачно изображено на его страницах.

Эрик шел вперед, не решаясь снова посмотреть на пол, пока не достиг стены, на которой, казалось, не было двери. Он усмехнулся, радуясь своему уму, и нажал на деревянную панель справа от себя, после чего секретная дверь перестала быть невидимой. Эрик вошел в комнату, куда вела эта дверь, и всем его существом овладело профессиональное благоговение музыканта перед своим божеством. Массивный орган из бронзы и розового дерева занимал большую часть стены перед ним точно так же, как музыка занимала большую часть сердца Эрика. Всякий раз, когда он был в этой комнате, черное дерево и слоновая кость соединялись в немой гармонии, ожидая прикосновения пальцев мастера, которые вдохнут в них жизнь. Эрик направился в сторону органа. Кончики его пальцев, на которых не было перчаток, гладили красный атлас, которым был обит изнутри черный гроб, служивший ему в качестве постели. Он остановился и наклонился, заглянув внутрь гроба. Там лежала одна из его масок, которая была сейчас для него одновременно и кремовым маяком надежды, и кандалами изгнанника. Он вздохнул с облегчением и покорностью; потянулся внутрь гроба и аккуратно достал маску кончиками пальцев. Одной рукой Эрик держал маску, а другой распутывал узел, который удерживал шарф на его лице. Он уронил развязанный шарф на пол и обеими руками надел маску. Теперь порядок в его жизни был почти восстановлен.

Эрику стало легче дышаться, когда у него появилась надетая на него защита. Он продолжил путь к предмету своей страсти, от которого он отвлекся, но не прошел и нескольких шагов. Его глаза расширились, а грудь сжалась от страха, который охватил его. Что-то, что-то очень важное для него не хранилось в безопасности этой комнаты, а было оставлено снаружи на милость тех дикарей. Он развернулся на каблуках и вернулся в главную комнату, приступив к систематическому ее осмотру, возможно даже более грубому, чем тот, что делали охотившееся за ним. Наконец, перерыв всё по пути от задней стены к правой стене, он нашел то, что искал, спрятанное под подушками дивана и набором серебряных подсвечников. Бережно, как будто он брал новорожденного, он взял вещь, которая была для него дороже всего  на свете. Кончиками пальцев он стер пыль с головы обезьянки, которая сидела на крышке музыкальной шкатулки, и  погладил пальцем поверхность одной из крошечных тарелок, которые держала обезьянка.

Прижав свое сокровище к груди, он осмотрелся, чтобы понять, в какой части комнаты он находится. Перед ним была дверь в комнату в стиле Луи-Филиппа, ее комнату. Это место навсегда останется для него ее комнатой. Он быстро отвел взгляд, чтобы не позволить старой обиде выплеснуться волной свежих слез, и пошел обратно к тайной двери, ведущей в его темный мир.  То единственное место, где ему было позволено обитать. Подавленный горем, Эрик медленно вошел в свою комнату. Он поставил музыкальную шкатулку точно в то место гроба, где перед этим лежала маска. Эрик подошел к шкафу и вынул оттуда чистые вещи, скинув запачканную одежду. Маску он тоже снял, чтобы она не мешала переодеваться.

Какое-то время он стоял без одежды и изучал собственное тело. Казалось, он смотрел на синяки и царапины, которые появились на нем за последние несколько недель, но, на самом деле, он смотрел сквозь них. Эрик разглядывал свою бледную безупречную кожу и мускулы, которые волнами перекатывались под ней. Он проследил кончиками пальцев линию голени, бедер, провел ладонью вверх от живота до груди, погладил бицепсы, потом дотронулся до своих широких плеч. Эрик повел руками от затылка вверх по волосам цвета вороньего крыла, а потом вниз по лицу. Он резко остановился там, где кончалась симметрия. Его левая рука по-прежнему касалась гладкой, как бархат, кожи, а под его правой рукой были воспаленные шрамы.

Эрик вздохнул и опустил руки. Он переоделся и снова стал Призраком Оперы. Его музыка ждала его, взывая к нему, как брошенная возлюбленная. Да, он любил тишину Оперы: в тишине он мог играть громче! Десять пальцев ударили по клавишам, чтобы выразить калейдоскоп эмоций. И, пока его пальцы оставались на клавишах, орган и музыкант были единым целым. Закончив играть, он откинулся назад, зажал коленями край скамьи, сплел руки за головой и спокойно наслаждался тишиной.

Тишина...

Глаза Эрика оставались открытыми, и он посмотрел со злостью на темный потолок над ним. Он услышал звук шагов, легких, как запоздалая мысль или шепот. Они были такими мягкими, что он чуть было не пропустил их, но они прозвучали особенно, потому что это был единственный звук в комнате. Должно быть, человек был один, но от этого он не становился менее нежеланным. Прежде, чем встать, Эрик усмехнулся про себя нелепости ситуации и вышел в один из секретных выходов, ведущий из его владений в окружающий мир.

Звук раздавался со сцены. Казалось, что он проникал через лабиринт, как тень. Он подошел к полой колонне, которая находилась в пятой ложе, заставил ее открыться и вошел внутрь. Прячась в бархатной тени ложи, он посмотрел наружу на остатки сцены. Часть сцены была черной от сажи, перекрытия выглядели так, как будто они готовы были в любой момент провалиться. Но не сцена привлекла его внимание. На сцене была девочка, нет, пожалуй, не девочка, а молодая женщина. Она была одета в разноцветные лохмотья, растрепанные волосы падали на ее лицо, и она танцевала.

Эрик смотрел на нее, удивленный и восхищенный. Он никогда не видел этот танец прежде. Стиль был чужим, несложным, но приятным для глаза. Для него, по крайней мере. От самой девушки также веялом воздухом далеких стран. Он помнил, что он дышал этим воздухом раньше, но не мог вспомнить где. Он еще немного посмотрел на нее, склонив голову набок и пытаясь сопоставить ее со своими смутными воспоминаниями. Вдруг она как-то странно, по-цыгански закружилась по сцене.

Цыганка. Неожиданное знание обрушилось на него так сильно и неожиданно, что он чуть не зарычал на девочку. Нет, не девочку, даже не молодую женщину, цыганку. В его Опере была цыганка! Его мозг наполнился тысячей болезненных воспоминаний, заставив его утонуть в волне ярости и боли. Цыганка все это время продолжала танцевать, не догадываясь о нагрянувшей опасности.

«Почему ты здесь?» - прошипел Эрик. Он направил свой голос так, чтобы он скользил вдоль ее позвоночника к уху. Цыганка, вздрогнув, перестала двигаться, ее рука поднялась к уху. «Почему ты здесь?» - снова прошептал Эрик.

Цыганка быстро покинула сцену, обшарила взглядом здание и поспешила к выходу, когда голос снова прошептал в ее ухо «Почему ты здесь?»

Эрик преследовал ее, необъяснимый страх сжал его сердце, как будто спустя все эти годы люди, похитившие его детство, вернулись за ним снова. Он последовал за ней, быстро обогнав ее по стропилам, так, что когда она выходила из главных дверей, он спрыгнул вниз с арки над дверью и преградил ей путь. «Почему ты здесь?»

Девушка резко остановилась, испуганное выражение начало медленно покидать ее лицо. На лице девушки появилось новое выражение, которое он не мог распознать. Но важнее было то, что  она больше не боялась его. «Почему ты здесь?» - огрызнулась она ему.

Эрик молча пошатнулся от этого вопроса, не ожидая от нее такого ответа. «Какое тебе дело, почему я здесь?»

«По этой же причине здесь и я», - ответила она. «Я здесь живу», - продолжила женщина.

Это привлекло его внимание. «Что?»

«Я здесь живу», - снова сказала она. «Я приехала в Париж только этим утром, и так как этими конюшнями никто не пользуется, я поселилась здесь на время».

Эрик задумался над ответом. Приняв его молчание за знак того, что она может быть свободна,  женщина обошла его и вышла на улицу. Через мгновение Эрик последовал за ней. Он не беспокоился, что его увидят. Опера Популер была жемчужиной короны, которой была улица, без своей жемчужины корона была забыта.

Эрик снова встал перед ней и преградил ей путь.

«Если ты не понял», - сказала женщина с раздражением в голосе, - «Я должна отвести коня в стойло».

«Я не позволю кому бы то ни было жить в моем доме».

«Твоем доме?» Женщина взглянула через его плечо на сбегавшее вниз здание оперы, а потом снова посмотрела на Эрика скептически.

Лицо Эрика стало каменным.

Она фыркнула: «Можно мне, пожалуйста, остановиться в твоем доме?»

«Нет». Эрик развернулся, думая, что положил конец этому разговору.

Она начала смеяться. «Погоди», - сказала она. Эрик повернулся и посмотрел на нее. «Как тебя зовут?»

«У меня нет имени», - резко сказал Эрик.

«Правда, нет», сказала женщина медленно двигаясь вправо, он начал двигаться за ней по кругу, оставаясь напротив нее. «Правда, нет. Это неприятно. Ну, я думаю, у меня тоже нет имени». Неожиданно она прислонилась к двери конюшни с ухмылкой на лице.  Эрик понял, что она сделала. Она поворачивала их во время разговора так, чтобы незаметно миновать его и приблизиться к конюшне. Умная, еще и нервирует.

Насвистывая, он двинулся к ней. Она широко улыбнулась и прижалась к конюшне. «Хорошего дня», - сказала она любезно, как будто они завершили обычную прогулку около ее дома, и захлопнула дверь перед его ошеломленным лицом.

Отредактировано Avalanche (2011-10-16 22:51:21)