Глава 10. Сила искусства

Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?
И ночью бледный страх… хоть раз когда-нибудь
Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали?
Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?

Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?
С отравой жгучих слез и яростью без сил?
К вам приводила ночь немая из могил
Месть, эту черную назойливую гостью?
Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?
...
Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?
Угрозы старости уж леденили вас?
Там в нежной глубине влюбленно-синих глаз
Вы не читали снисхождения к сединам?
Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?

Ш.Бодлер "Сплин и идеал" *

Жизнь Анны де Шербур была слишком размеренной и монотонной в последние годы. События в Опере заставили ее встряхнуться, взволновали, разбудили, будто Спящую Красавицу.

Подумать только, она, добропорядочная дама из общества, самым страшным грехом которой доныне были роялистские симпатии, укрывает у себя человека, которого ищет полиция! Право, с его появлением ее скучные будни превратились в захватывающий роман. Этот роман порой становился настолько невероятным, что рядом с ним тускнели самые изощренные фантазии французских академиков, с которыми она водила дружбу.

Последние три дня она ощущала себя так, будто в ее доме произошла революция или, по меньшей мере, дворцовый переворот. Каждый вечер преподносил сюрпризы – порой любопытные, порой шокирующие, но, безусловно, развеивающие ту скуку, что так ее томила в одиночестве.

Она начала с того, что похитила Дон Жуана – прямо из Оперы.

Спасая Призрака, графиня, в первую очередь, думала о его необычном таланте – таланте композитора и певца – достаточно редком сочетании, достойном сохранения ради искусства, если не во имя гуманизма. Она действовала скорее как меценат, чем как филантроп, и всего меньше - как искательница приключений.

Анна много лет была покровительницей искусств, потому ей в пору пришлась эта известная, привычная и комфортная роль.

Она уже приняла достаточное участие в судьбе Призрака, вытащив его из Оперы в буквальном смысле из-под носа полиции, ей оставалось лишь до конца исполнить долг гостеприимства.

Но с этим человеком не получалось остаться в стороне, быть бесстрастной и невозмутимой. Он принадлежал к смутьянам, способным вывести из равновесия всех, с кем сталкиваются на своем пути.

Во-первых, она была разочарована, ее шокировал контраст между тем божественно прекрасным образом, который он создал на сцене, а она нарисовала в своем воображении, и живым человеком – столь же несчастным и отталкивающим, сколь первый был обольстителен и неотразим.

Ни один мужчина, кого она знала, не был так красив – и, одновременно, так безобразен. Совершенная красота одной половины его лица не могла перечеркнуть уродство второй.

Он выглядел настолько гротескно, что казался ей воплощенным духом театра, которого древние греки изображали символически – в виде маски. Вне всякого сомнения, его облику соответствовал высокий жанр трагедии или популярной в те годы на подмостках драмы.

Во-вторых, он вызывал у нее противоречивые чувства, самым сильным из которых было беспокойство. Он раздражал ее, пугал и … и был ей интересен, потому что никого подобного ему она не встречала в своей жизни.

Как бы то ни было, она не могла дать воли страху и отвращению перед лицом своего гостя, ведь она сама была инициатором его визита.

Размышляя о природе подобного предубеждения, Анна с иронией думала о том,  что, да, конечно, куда приятней и проще подобрать на улице миловидного котенка, нежели взрослого ожесточенного кота, покрытого лишаями.

Она заговорила с ним точно так же, как до того разговаривала с сыном. И первым делом отчитала «Дон Жуана», уподобляясь героине какой-нибудь  нравоучительной пьесы. В сущности, она повторила те же самые слова, что часом раньше сказала Раулю, поскольку оба соперника в равной степени скомпрометировали девушку, за которую боролись.

В отличие от Рауля,  этот на нее нарычал. Она ощутила исходящую от него опасность - неожиданное, волнующее переживание для женщины, привыкшей к почтительному обхождению со стороны окружающих. Его резкость щекотала ее нервы, утомленные светскими любезностями. Кстати говоря, она так и не дождалась от него слов благодарности за свое спасение!

Она не испугалась, как сделала бы более слабая и трепетная особа, напротив, подобное поведение гостя освободило ее от излишней щепетильности. Она не отступила и решилась озвучить ту идею, которая пришла ей в голову – она  предложила Призраку забрать Кристину  увезти ее из Парижа. Это было рискованным шагом, учитывая душевное состояние ее оппонента.

Она думала, что ему, как авантюристу и человеку, явно не обремененному предрассудками, ограничивающими действия людей ее круга, подобный план придется по душе. Но она его недооценила.

Хороший урок, который французским аристократам следовало бы усвоить веком раньше, заключался в том, что нельзя опрометчиво судить о людях низкого происхождения.

Призрак был так же упрям, как ее сын, - они не договорились, она напрасно искушала его. Самая желанная в мире награда не могла поколебать его решения. А она видела, как любит этот – сильней и страшней из-за трагического своего одиночества, из-за безнадежной подавленной страсти.

В тот день Анна де Шербур имела возможность воочию сравнить любовь торжествующую и, напротив, любовь отверженную. Последняя, как нетрудно предположить, вызвала в ней больше сочувствия.

Неожиданно для себя самой и вопреки всякой логике, она предложила Призраку остаться у нее. Она отчетливо осознала, что ему некуда идти – едва ли он задумывался о том, что будет после премьеры его оперы. Ему безразлична его дальнейшая судьба, он не хочет жить, потому что бой окончен, и он побежден.

Благодаря усилиям ее сына, ему больше негде укрыться. Она слышала вчера, как жаждущая расправы толпа направлялась в его подземное убежище, а, значит, ему нельзя вернуться назад, в Оперу. Его ждала там только засада … и смерть.

С эдаким нравом, он вряд ли может рассчитывать на чью-либо помощь, а, значит, он погибнет. Возможно, его вполне удовлетворил бы подобный исход, вот только графиню не устраивало то, что гость из ее дома может попасть прямиком на плаху. Она недолюбливала романы с дурным финалом.

Анна вздохнула с облегчением, когда первая аудиенция, данная ею Призраку, была завершена.

Имени своего гостя она так и не узнала – она не была любопытной, но полагала, что вправе рассчитывать на некоторую признательность с его стороны и, как следствие,  откровенность. В конце концов, порядочная женщина не может находиться наедине с мужчиной, не зная, как к нему обращаться. В подобной ситуации была какая-то литературная, даже скорей театральная надуманность, вызывавшая в памяти легенду о Лоэнгрине, воспетую Вагнером на оперной сцене.

От него исходило точно такое же ощущение неотвратимой монументальной тяжести, как от падающей Пизанской башни, от которой невольно хотелось отодвинуться, да так, чтобы даже тень не доставала. Чужое несчастье всегда производит тягостное впечатление, особенно в том случае, если оно непоправимо.

Ему больно было отказываться от возлюбленной,  у него даже голос менялся, когда он говорил о ней. В эти мгновения в нем звучала невероятная для столь отчаянного человека нежность …  Анна и не подозревала, что любовь столь явственно можно выразить в одном единственном звуке и слове. Что такого было в этой девице, что для этих двоих свет на ней сошелся?!

Кристина Дааэ, что за нешуточные шекспировские страсти разыгрались из-за нее, а чем она заслужила столь яркий дебют?

Обида была жгучей.

Сколько лет мадам де Шербур получала оскорбительные отказы от опекунов сына, под разными предлогами запрещавших им видеться. Сколько лет терпеливо ждала, когда Рауль вырастет, и они смогут встречаться на территории, свободной от вмешательства де Шаньи. Сын будет принадлежать только ей одной.

И вот, он вырос, сделался частым гостем в ее загородном доме, стал приезжать к ней, не спрашиваясь позволения опекуна. И, как только они стали больше общаться и сделались ближе друг другу, как появилась эта девица из Оперы!

Ради сына, ревниво относившегося к ее поклонникам, графиня оставила попытки устроить личную жизнь, которые могли бы ее скомпрометировать в его глазах. Она не пожелала рисковать, ибо они и без того полжизни провели вдали друг от друга. Ей пришлось тщательно оберегать свою репутацию, ибо де Шаньи следили за каждым ее шагом и не упускали случая для того, чтобы вбить клинья между ней и сыном. Он был их наследником, она же – беглянкой, не пожелавшей до конца дней влачить унылый жребий вдовы в их холодном замке в Нормандии.

Рауль не скрывал восхищения, когда нанес ей первый визит – его мать была молода и красива, подобно сказочной фее, она открывала перед ним любые двери в Париже. Она давала ему советы по части гардероба и ненавязчиво стирала неизбежные следы провинциального воспитания. Благодаря ее связям он сделался вхож в избранный круг, недоступный обычным смертным, познакомился со знаменитыми писателями, известными политиками и финансистами. Графиня отдала в его распоряжение свои ложи в театрах, и, наконец, представила ко двору.

Первые шаги в обществе, сделанные виконтом де Шаньи под руководством матери, были непринужденны и легки. Вот только театральные ложи прельщали его больше, нежели светские рауты. Графиню не смущал такой выбор – в конце концов, ее сын был молодым человеком, а не девицей на выданье и его поведение не выходило за рамки общепринятого. Впрочем, она не предполагала, что увлечение театром окажется настолько серьезным и что в храме Мельпомены Рауль найдет отнюдь не мимолетную интрижку, как другие.

Разумеется, возлюбленная затмила мать, свергла ее с престола – Рауль почти перестал бывать у графини, следуя эгоистическому обычаю всех влюбленных. И Анна вновь осталась одна.

Она упустила детство сына – и теперь, по тому же, заведенному однажды порядку, ее изгоняли из его юности.

Мать не нужна. Мать докучна рядом с юной возлюбленной.

В свете предстоящей женитьбы сына Анне следовало готовиться к новой ипостаси. Одно дело быть матерью юноши, делающего первые шаги в обществе, и совсем другое – матерью женатого мужчины, ставшего главой семьи. Нельзя до бесконечности оставаться молодой женщиной – когда-нибудь подобные потуги становятся смешными и жалкими.

Скоро ей уже не придется танцевать на балах – она не сможет вальсировать, как раньше, в присутствии юной невестки. Она должна будет присоединиться к степенным матронам, общества которых так долго чуралась, и обсуждать с ними чужие генеалогии, виды на наследство и предстоящие браки. Таков ход жизни, коему нельзя противостоять – надвигается время, когда ей придется уступить свое место в обществе молодой дебютантке. У каждого возраста свои преимущества.

Графиня предавалась невеселым размышлениям о будущем, а потому лишь рассеянно кивнула, когда дворецкий доложил ей о том опустошении, которое  гость  произвел в ее винном погребе. Подумав еще немного, она заказала себе белого шартрёзу – она хотела расслабиться, и ей сделалось обидно, что мужчина вправе заливать свое горе вином, в то время как женщина обязана всегда помнить о приличиях.

Шартрёз поднял ей настроение, она взглянула на себя в зеркало и не нашла повода предаваться унынию – ничего не изменилось, она еще не старуха и ничуть не утратила привлекательности. Ее стан по-прежнему гибок, осанка, выработанная монахинями, не менее пряма, чем та, что достается у станка в балете, лицо свежо и в белокурых волосах нет седины.

Анна уже готовилась ко сну, когда услышала мандолину под своим окном. Серенада далеко за полночь – поистине нежданное завершение необычного вечера.

Именно тогда она поняла, почему звуки мандолины итальянцы именуют сладкими – действительно, в умелых руках они бывают такими, а еще вкрадчивыми и смиренными. И голос, что вступил после краткой увертюры, был выше всех похвал!

«Твои уста слаще меда, моя прекрасная возлюбленная», - он пел так, будто впитал в себя вздохи всех отвергнутых любовников.

Никогда еще Моцарт так не трогал ее, не производил столь сильного впечатления. В опере серенада казалась искусственной, а тут, в ночи – естественной и безыскусной.

В этой канцонетте звучала чистая любовь, безграничная, отчаянная и безнадежная – в отличие от того дуэта в театре, который поражал жгучим чувственным соблазном. Зачем, зачем только она услышала его?

Понятно, что чудная вещь была адресована не ей, но все равно исполнялась она под ее окнами. Ни одна женщина не устояла бы перед таким призывом!

Анна дрожала, и не в силах была унять эту дрожь, даже много после того, как умолк последний аккорд мандолины. Она накинула поверх тонкой ночной сорочки кашемировый пеньюар, но и тогда не смогла согреться. Виной тому была мартовская сырость, пронизавшая старое здание насквозь, или охвативший ее инстинктивный страх, никак не связанный с внешним обликом Призрака? Ее страх не был материальным, он ей самой казался иррациональным, метафизическим.

Она почти упокоилась уже, более взволнованная судьбой любимого сына, нежели судьбой этого ужасного, совершенно чуждого ей человека. Что могло быть у них общего? Какие выводы могла она сделать из их короткой, случайной встречи? Лишь то, что Донне Анне не стоит слушать ночные серенады Дон Жуана, лишающие сна и покоя …

Не стоило ей и в следующий вечер вести себя так безрассудно.
____________________________________________________________________________________________________
*XLIV Искупление, пер. И. Анненского

Отредактировано Hell (2013-09-21 10:47:48)

Знаешь, karolinka, по-моему, твой отзыв написан лучше, чем сама глава.  Ты не хочешь ... эээ, сама попробовать себя в жанре?
Что касается томления - то да, оно присутствует, ведь на дворе (в романе) - самое начало весны.

Однако на первых порах Призрак по ночам будет Анну очаровывать, а при свете дня - разочаровывать. Ничего не поделаешь - она же нормальная женщина, а не манекен.

Отредактировано Hell (2011-12-26 23:52:11)

Deydra,
ну, что я могу сказать ... Про свет ты все правильно пишешь. Особенно если смотреть на него сквозь призму французской литературы той эпохи
И приходит на ум ария из одной весьма символичной оперетты (да не уронит на меня ПО люстру за такое снижение жанра ):
Знатен, богат я был,
В мире блестящем жил,
Светскую маску я носил.
Дерзок я был и смел,
Бросил я, что имел,
Маску паяца я надел.
Маску теперь я снял,
Просто собою стал,
Счастье навеки потерял.
Опыт мне будет впрок:
Маска на вечный срок -
Вот мой удел и тяжкий рок!

Мышь_полевая, спасибо! Больше выкладывать не получается - конец года на работе, все такое + поменяла орудие труда и писать стало трудней с непривычки.

karolinka, вот про эхо в комнате - это ты сильно задвинула . Очень ты хорошо пишешь, образно, а еще я на твои отзывы часто ориентируюсь, ибо ты порой видишь то, что у меня лишь мелькает, и я возвращаюсь и прописываю более подробно.
Собссно, из таких постов возник наш с Lupa творческий альянс и большая женская дружба. ВотЪ.

А про то, стоит ли писать, я примерно лет 6 думала, потому что я (тормоз!!!) на этом форуме сижу столько, сколько не живут. Да, высокой художественности мне не достигнуть, ибо я, как нормальный историк, пишу тезисами. НО. Есть 4 существенные вещи:
1. В силу профессионального образования, я хорошо знаю эпоху, а применять полученные знания, в силу далекой от образования профессии, иначе не получается . У меня ломка от избытка знаний, которые некому передать!
2. По этой же причине умею и люблю работать с источниками.
3. Легко придумываю интересные сюжеты, но ленюсь их воплощать в силу слабого владения художественным словом.
4. Очень хорошо представляю себе мироощущение ... ну, главного героя своего (не Анны, ей Богу!), в шкуре которого приходилось бывать.

Так что, отбросив глупое занятие сопоставления своих навыков с другими, более одаренными фикрайтерами, я  все-таки пишу .

Отредактировано Hell (2011-12-28 22:54:02)

Глава 11. Дары данайцев

Будь так умна, как зла. Не размыкай
Зажатых уст моей душевной боли.
Не то страданья, хлынув через край,
Заговорят внезапно поневоле.

Хоть ты меня не любишь, обмани
Меня поддельной, мнимою любовью.
Кто доживает считанные дни,
Ждет от врачей надежды на здоровье.

У.Шекспир, 140 сонет.

Когда он проснулся на следующее утро, рассеянный, тусклый, но все же естественный свет недвусмысленно напомнил о том, что он не дома. Голова болела не меньше, чем накануне. Похоже, это входит у него в обычай – обычай ненужный и опасный, учитывая обстоятельства.

Вчера он удостоверился в том, что со стороны графини ему ничто не угрожает, но все-таки расслабился совершенно непозволительно. Разумеется, он не задумывался о будущем и сомневался даже, что это стоит сделать (разве оно у него есть?), но не хотел погибнуть каким-нибудь чересчур унизительным для себя образом.

Спрашивается, как он собирался обороняться учебной рапирой с запаянным острием и тяжелым дуэльным пистолетом, незаряженным вдобавок? И без того из него не ахти какой фехтовальщик, в чем недавно был случай убедиться – одно дело воображать себя рыцарем Круглого стола, и совсем другое – драться с дворянином, которого с пеленок учат владеть шпагой. Да и зарядить старинный пистолет, не имея под рукой тех инструментов, что были в его пещере, он не сумеет – под него нужен порох и литые пули определенного калибра, к такому оружию он не привык, больше имея дело с бутафорским.

Единственной ценной добычей был испанский кинжал, хорошо сбалансированный – он научился метать кинжалы еще ребенком, в цирке, и, конечно, мандолина, которая лежала на соседней подушке, подобно темноволосой женской головке … Такая же совершенная и нежная, но доступная и покорная, в отличие от покинувшей его темноволосой девы. Эта не станет упрекать его и обвинять в предательстве, она подарит ему свой голос и не покинет его, покуда жива.

Он обречен причинять себе боль, вспоминая о ней. Эта память так же безжалостна, как толедская сталь, что он держит в руках. А, может, прекратить весь этот бессмысленный спектакль одним ударом? Графиня, по крайней мере, не даст надругаться над его телом и похоронит, как человека. Пусть не в фамильном склепе де Шаньи, в котором суждено когда-нибудь упокоиться Кристине – глупо надеяться на то, что ему доведется разделить с любимой хотя бы смертное ложе – но и не в безымянной канаве для нищего сброда.

Слуга появился, как только Эрик поднялся с постели – подобная предупредительность гостя скорей смущала, нежели доставляла удовольствие.

К примеру, он не мог воспринять, как должное, бутылку шампанского, поданную в серебряном ведерке со льдом. «Вдова Клико» с утра – надо же, какие изысканные обычаи у этих аристократов! Он вон простой водой обходился в своей пещере, если случалось переусердствовать. Но, на самом деле, всегда знал меру, ибо не было ничего противней дрожащих неуверенных пальцев за инструментом – будь он клавишным или струнным и испорченной мелодии, оскорбляющей божественную Гармонию.

И сегодня, как привык, он довольствовался холодной водой, величественным жестом отклонив графское подношение. Пусть проклятый мальчишка начинает так свой день, если ему нравится, и он не в состоянии вытерпеть неприятные последствия вчерашней пирушки.

Слуга принес ему новый сюртук, вместо тех, что вчера он забраковал, и этот хотя бы пришелся в пору, хотя тоже сел не идеально. Эрик старался не думать о том, кому он мог принадлежать – его коробило при мысли о покойных командорах не меньше, чем от виконта де Шаньи.

Графиня ждала его, а для него эта встреча была подобна экзекуции. С представителями своего пола он умел разговаривать и говорил всегда с позиции силы, но, она, будучи дамой, была в ином положении.

Он стоял перед зеркалом – раздумывая, не перевязать ли лицо наискось черным шейным платком на манер адмирала Нельсона? Англичанину, по крайней мере, повезло – даже искалеченного, его любила прекрасная женщина, и погиб он в Трафальгарской битве, во время триумфа.

Его вновь, как и вчера, проводили в кабинет графини – входя, он старательно отвернулся, делая вид, что поправляет волосы, но он старался напрасно – комната пустовала. Слуга еще раз поклонился и оставил его одного.

Сегодня эта женщина не спешила с ним встретиться – очевидно, у нее было время подумать и, в соответствии с заслугами, отнести его к категории гостей рангом пониже. Она наверняка уже осведомлена о его вчерашних пьяных выходках – подобного не стерпят и от друга или родственника, не то что от «существа», как изволил выразиться ее сын. Впрочем, чем раньше она его выпроводит, тем лучше! Спрашивается, о чем он вчера думал, соглашаясь на графинино гостеприимство? Разве о том, что ее дом будет последним домом в Париже, где его станут искать?

Что ж, он воспользуется ее небрежностью в своих интересах, расположится в комнате так, как удобно ему. Он подошел к окну и стал смотреть на замерзшие деревья, за ночь покрывшиеся инеем. Мадам де Шербур не удастся перещеголять его в неучтивости – пусть теперь разглядывает его спину.

- Добрый день, сударь. Любуетесь летним павильоном? – раздался сзади спокойный женский голос.

Он, конечно, слышал ее шаги и шелест платья, но видит Бог, не хотел поворачиваться к ней лицом и вновь терпеть эту пытку. Наверное, он никогда не привыкнет представать перед другим человеком настолько открытым. Для него это куда мучительней, чем стыдливой девице явиться перед кем-то голой.

А она развлекается, задавая ему вопросы об архитектуре и не подозревая даже, что в этом вопросе он тоже сведущ.

- Вовсе нет, мадам, я нахожу это сооружение нелепым. Оно не гармонирует с ренессансным стилем основного здания.

Она подошла к нему, заложив руки за спину:

- Этот флигель был возведен для возлюбленной моего деда, вероятно, в соответствии с ее вкусом и пожеланиями. В пару ему собирались построить оранжерею. Жаль, что не удалось этого сделать. Мне не хватает цветов зимой.

Он нехотя обернулся с ней – сегодня он хотя бы выглядел, как человек, а не как шут. Он стоял против света в естественной тени, которая должна была замаскировать его, а хозяйке дома – помешать его разглядывать.

Если вчера графиня была одета чрезвычайно просто, то сегодня, несомненно, уделила куда больше внимания своему туалету. Золотистый цвет платья искусно оттенял ослепительную белизну кожи. Белокурые волосы были короной уложены над высоким лбом. Сегодня ему, угрюмому наблюдателю, не пришло в голову сравнить ее с виконтом де Шаньи, настолько в ее облике доминировала женственность. Та самая женственность, что у Кристины лишь раскрывалась, подобно бутону розы, была явлена здесь в полном расцвете, в величии королевской лилии.

Настоящая красавица. Он никогда не видел красивой светской женщины настолько близко от себя. Глубокое декольте заставило его смутиться и отвести взгляд. Глупец, когда он перестанет реагировать на эти не ему предназначенные и не для него умело подчеркнутые прелести?

Ее герб, который он изучил сегодня более основательно, пока облачался, тоже украшали белые лилии королей Франции; он усмехнулся про себя, подумав, а не было лилий на ее теле? И невольно, против заветов благоразумия, которым хотел следовать, скосил глаза на точеное плечо графини.

Она собралась выезжать и перед выездом уделит ему несколько минут, не больше, чем управляющему или повару. А потом отправится на светский раут или прямиком в объятия любовника – это он мешает ей отдаться этим более приятным, чем общение с ним, занятиям.

Нет уж, увольте, он не будет ее дожидаться! Зачем? Он не хочет оставаться в ее доме, втянутый в какую-то непонятную ему, и от того еще более раздражающую интригу! Если мадам любит уродов, у нее уже было время вдоволь налюбоваться его неземной красотой. И довольно – подобное утонченное издевательство ничем не лучше откровенной гадливости ее сына. В представлении виконта он был чем-то вроде мерзкого паука, поймавшего в свои тенета легкокрылую нарядную бабочку.

Но она не спешила, она предложила ему сесть и сама расположилась так близко от него, что он закусил губу и еще более старательно стал отводить глаза в сторону. Она заняла кресло слева от него– так, чтобы ему было комфортно вести беседу. Этому, наверное, тоже учат в хитрой науке этикета – собеседника, а гостя тем более, нельзя ставить в неловкое положение. Интересно, она так же сдержанна, когда предается любовной страсти?

Черт побери, раньше его так не разжигали прелести абсолютно чуждых ему женщин. Хватало рассудительности держаться в стороне и не отвлекаться на недоступные предметы. Горделиво полагать себя выше того, что получить естественным путем невозможно.

Его чувственность пробудилась, неотделимая от любви к Кристине, и теперь, когда у него нет никакой надежды на взаимность, не так-то легко загнать джина в бутылку. Противно, что тело реагирует на близость красивой женщины, когда его сердце разбито и вообще жизнь кончена.

Бедное тело ропщет, не получив пригрезившегося наслаждения. Оно не понимает так ясно, как разум, что ничего больше не будет – два поцелуя, несколько бережных прикосновений – и это все, все воспоминания, скупо отмеренные ему любовью.

Может ли он испытывать влечение к этой женщине? Желать ее? Окажись на его месте Дон Жуан, пожалуй, был бы должен – она того стоила.

Вероятно, ей неприятно, что он не растаял от одного ее вида и не начал ее обхаживать, позабыв обо всем на свете, как это делают другие мужчины, попавшие под чары ее обаяния.

Когда-то он мечтал о любви одной из ослепительных красавиц, которых видел в театре – в те годы он был совсем молод, а Кристина была лишь ребенком на его попечении, ребенком, которого он любил нежно, но не страстно.

Они отличались от тех представительниц прекрасного пола, что встречались ему на протяжении жизни: суровых монашек в приюте, развязных циркачек, нимало не стеснявшихся его, когда он был ребенком, игривых девиц в опере. Графиня де Шербур была свободна от рамок, заданных призванием или профессией. Подобные женщины казались ему произведением искусства – настолько декоративно они выглядели. Они сводили с ума салонных щеголей и литераторов. Из-за них дрались на дуэлях, им посвящали романы и драмы, которые зачастую в сравнение не шли с подлинными историями их жизни.

Это для него Дон Жуан – лишь личина, мало отвечавшая его личному опыту, тогда как она, Донна Анна, благополучно уморившая двух командоров, должно быть, искушена …

Два брака за плечами, помянутых вчера так небрежно, что он готов был разозлиться – как мало эти прелестные создания, в самом деле, ценят тех, кто дает им свое имя! Быть может, через несколько лет такой же станет и Кристина – ее восторженное отношение к жениху сменится холодным безразличием к мужу? И у него появится шанс …

Нет, зачем обманывать себя? Как бы ни изменились обстоятельства ее жизни, одного он изменить не в силах – своего  лица!

Почему же эта графиня смотрит на него так спокойно и приветливо, и край ее платья, когда она сидит, почти касается его ног?.. Он помнил, как Кристина избегала его прикосновений, а ведь он любил ее и скорей бы умер, чем причинил ей вред.

Почему? Какой глупый, беспомощный вопрос … Он задавал его Кристине двумя днями раньше, в своем подземелье. Только теперь его вопрос нес обратный смысл – почему же вы так спокойны, так равнодушны, мадам? Почему вас не пугает соседство, оскорбительное для вашей красоты и чести?

В отличие от его ученицы, мадам де Шербур не стала называть его душу черной (а, собственно, что сама Кристина знала о его душе, чтобы вот так походя осудить?).

Воспитанная графиня привела ему в пример увечья своих доблестных предков, которые, по ее мысли, должны были его утешить и примирить с собственной судьбой.

Он горько усмехнулся и опустил голову – откуда ей знать? Она-то никогда не была в его шкуре.

Когда она хвасталась заслугами своей семьи, ему вспомнился приют, в котором он рос. Не только потому, что это был диаметрально противоположный вариант детских воспоминаний, но и потому, что там жестоко колотили хвастунов, придумывавших о себе подобные истории.

И все же рассказ о предках в ее исполнении отчего-то не показался ему напыщенным и неуместным. Надо полагать, из-за ее голоса, в правдивых интонациях которого невозможно было усомниться, голоса, в котором звучала спокойная гордость и простота.

Должно быть, хорошо тем, кому ничего не нужно придумывать о себе. Кто, без ложной скромности, может назвать своих предков точно так же, как в Библии перечислен род царя Давида.

Между тем, графиня заговорила о «Дон Жуане», будто услышала его мысли. Он ненавидел, когда самонадеянные глупцы брались судить о том, что он выстрадал, что написал кровью своего сердца!

Однако мадам де Шербур вновь повела себя неожиданно и не оправдала его худших ожиданий.

- В созданном вами образе заключено такое обаяние, что оно делает притягательной темную сторону человеческой натуры. Если Дон Жуан был настолько хорош, то безрассудство дам, поддавшихся соблазну, вполне оправданно, - сказала она с легкой улыбкой, делавшей ее совсем юной. - Музыкальная тема Дон Жуана прекрасна, она вынуждает любить героя таким, каков он есть.

Ему были приятны ее слова о его музыке. В «Опера Популер» он слышал о себе мало лестного. Заставленные выступать в его «Дон Жуане» из-под палки артисты не стеснялись в выражениях в адрес опуса, в котором репетировали. Их суждение в любом случае было ангажированным, а ее – независимым. Она принадлежала к другому миру – была по ту сторону рампы. Ее он не мог заставить выполнять его указания или заквакать на сцене. В ответ на подобные выходки, графиня, предки которой участвовали в Крестовых походах, скорей всего, недоуменно пожала бы плечами.

Но он и не желал пугать ее – впервые он обсуждал с кем-то свое произведение, композитор – со слушателем, с публикой.

А потом она подарила ему мандолину …Что за чертовщина, как она про мандолину-то угадала? Слышала его накануне вечером, а утром обнаружила пропажу?

Он принес инструмент с собой, чтобы вернуть. Он отлично понимал, что его исчезновение не могли не заметить и, пока оставался в доме, вынужден был повесить на место, пока не хватились.

Подарков ему даже мать не дарила – была слишком бедна для этого, а в приюте, такому как он, не доставались скупые рождественские дары от благотворителей. Позже он сам делал себе подарки – мастерил сначала игрушки, потом механизмы и макеты или рисовал, иногда приобретал заведомо дорогие вещи, как баловство, вроде антиквариата, золотых часов и булавок.

А еще он делал подарки Кристине, тщательно, иногда неделями обдумывая их … Мог часами ласкать пальцами щелк, предназначенный ей на платье и целовать ленты, которые она после заплетала в волосы … Стоп! Он дернулся, как от боли, поддавшись этим запретным мыслям, от которых слезы выступали на глазах. Нельзя вспоминать об этом. Он привык, постоянно находясь в одиночестве, не заботиться о проявлении эмоций, но стыдно расчувствоваться на глазах у постороннего человека …

Он невольно прижал мандолину к груди, пораженный щедростью графини, боясь, что та передумает. Чтобы вот так запросто подарить первому встречному бесценную вещь?.. Эта сумасбродка, должно быть, просто не знает, с чем расстаётся!

Но мадам де Шербур развеяла его заблуждение, назвав имя мастера и год создания инструмента.

Странные познания для дамы, которую должны, казалось бы, занимать только ее наряды и любовные приключения. Да, но вполне подходящие для патронессы Опера Популер, что выяснилось, благодаря ее следующей фразе. Очевидно у них с виконтом это семейное. Он покровительствует приме, маменька, наверное, выбирала для себя танцовщика или певца. Да что там мелочиться, самого Призрака похитила! С танцовщиками и певцами, понятно, ей было скучно.

Эрик вспомнил, он видел ее, точно видел в одной из центральных лож. Шел бы виконт, в самом деле, в маменькину ложу, вместо того, чтобы нахально оккупировать чужую!

Это она виновата в том, что проклятый мальчишка обосновался в его Опере, равно как и в том, что он вообще появился на свет!

Хорошо, что пришла пора прощаться, пока он окончательно не утратил терпение. Угораздило же его принять любезность от собственных врагов, которая никак не могла послужить к его пользе! Timeo danaos et dona ferentes.*

Он не сразу понял смысл прощального жеста, не сразу осознал, что она протягивает ему руку для поцелуя ... Одно из немногих добровольных прикосновений женщины в его жизни. Он был так поражен, что не сумел сделать вид, будто ничего не заметил, и дотронулся до нее...

Рука графини оказалась теплой, а не ледяной, как ему представлялось. Она была окутана едва уловимым, легким ароматом духов, с тонкой нотой лимона. Кристина пользовалась другими духами, но этот аромат заставил его ноздри затрепетать, настолько он был изысканно сладок, сладострастен.

Видел бы виконт сейчас, что его матушка не брезгует подать руку тому, кого он и человеком-то не считал!

Поцеловать руку в должной мере ловко, как это проделывали светские франты в его театре, ему, увы, не удалось, и он снова начал сердиться, предпочитая скорей ретироваться, лишь бы не увидеть насмешки в глазах женщины.

И вот тогда графиня сказала странную фразу, заставившую его замереть у самой двери, точно Каменному гостю – еще одному персонажу не однажды сегодня помянутой пьесы.

"Если бы вы ТАК пели мне … Если бы вы посвящали мне столь прекрасную музыку …  Я никогда бы не оставила вас. И никогда бы не выбрала другого мужчину".

Что?! Что, черт возьми, это значит? С ума можно сойти – как понять ее слова?!

Это лестное замечание, облаченное в свойственную парижанкам двусмысленную форму, или это все же … приглашение?
___________________________________________________________________________________________
* Бойся данайцев, дары приносящих. Вергилий «Энеида» (лат.)

Отредактировано Hell (2013-02-05 18:48:50)

Девочки, рада, что вам мои "дары нанайцев" понравились!

Про графиню де ла Фер вы, конечно, правильно угадали. Эрик именно Дюма вспоминает в этом эпизоде, да и речь там идет тоже о графине .
А герб я имела в виду вот этот:

Зацените, как цинично изображено во втором поле щита родство с королевким домом Бурбонов - белые лили и красная палка, символизирующая в геральдике внебрачное родство:).

karolinka, я писала про бережные прикосновения самого Эрика к Кристине, а не наоборот. Сама она, как мы помним, не слишком охотно до него дотрагивалась.

"Совпадение мыслей" с Анной пока задумывались, как случайность в восприятии Эрика, а не как полное взаимопонимание. Хотя, графиня у меня женщина достаточно образованная и опытная, чтобы задуматься, к чему все эти образы и аллегории, что он использует в своем творчестве.

Эрик пока не сравнивает ее с Кристиной, ибо идеалом всегда дорожат больше, чем реальным человеком рядом.
Он любит Кристину и всегда о ней помнит. Потому он искренне возмущается тем, что реагирует на Анну, как мужчина. Но если вспомнить портрет Марианны Валевской с декольте, подобным морю в период отлива (он выложен в "Дамах 2 Империи"), его можно понять .

Мышь_полевая, меня давно смущали горы рухляди, которые, при желании можно разглядеть в пещере Призрака в фильме. Надо было как-то обосновать.

Deydra, рада, что ты правильно Призрака понимаешь - сколько бы он о смерти не рассуждал (а он это еще сделает не раз с присущим творческому человеку размахом ) жажда жизни всегда возобладает. Именно она проявляется в его реакции на Анну, как на красивую женщину. Она настолько хороша, что про нее он не может сказать:"Что за фигня!", как если б смотрел на Сикстинскую мадонну Микеланджело .

Можно картинку уволочь в иллюстрации? Там у блондинки по центру даже диадема в волосах - такую как раз графини носили .

Отредактировано Hell (2012-01-21 23:23:50)

Ты думаешь, он помнил про это? Как пихался в отстервенении? Он ведь не подумал тогда извиниться перед Кристиной или помочь ей подняться, потому что сам, гад, даже не заметил ничего, я думаю. Наоборот, вместо этого свою любимую шарманку завел - давай, валяй, рассмотри во мне человека.
Под "бережными" он имеет в виду, конечно, как трогал ее во время "Музыки ночи" или на руках носил, когда все по его сценарию шло, а не наперкосяк.

Да какое там "не сердись"! Второй день сама под столом валяюсь от смеха.     
Lupa понимает моего героя, как никто.

Отредактировано Hell (2012-01-22 14:04:13)