Название: Fata Morgana
Автор: Елена Фамильное Привидение
Рейтинг: можно всем
Пейринг: Эрик\Кристина, Джек\Салли
Основа: мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера "Призрак оперы", мультфильм Тима Бертона "Кошмар перед рождеством"

Примечание: С огромной благодарностью к автору, хочу поделиться своим новогодне-рождественским подарком от Лены ФП.
Не ожидала получить такой шикарный замечательный подарок, которым делюсь с форумчанами, пользуясь тем обстоятельством, что щедрый автор выдал мне позволение делать с подарком - все, что пожелаю.))) Делаю.)))

уф, как тяжко писать шапки))))

Fata Morgana

Пролог.

Снег падает медленно-медленно, лениво, нехотя и невероятно аккуратно. Словно ему был дан указ укрыть всю землю к завтрашнему утру, и он делает это со старательностью заботливой хозяйки. Ему скучно, ему приелось это обыденное, ежегодное занятие – и он заглядывает в окна, подсматривает в замочные скважины – лишь бы было не скучно, лишь бы разнообразить это обыденное, ежегодное занятие.
А окнах разные люди.
А в замочных скважинах разные события.
Но иногда…
Но раз во много-много лет…
Разные люди делают одно и то же.
И происходит нечто странное.
Нечто необычное.
Нечто необыденное.
И совсем даже не ежегодное.

Пол-осколка.
Опера

- Но в нем нет ничего? – удивленно спросил он.
- Кажется, да, - пожала плечами она.
- Да нет, это глупо… в таких шариках всегда есть что-то.. Фигурка – или картинка… Покрути его
- Да вот же.. Нет.
- Встряхни.
- Нету…
- Встряхни сильнее!

И шарик, странно, невозможно, невероятно, словно живое существо, выворачивается из пальцев.
И медленно, медленно, медленно – словно его опускает чья-то рука – падает на пол.
И поднимает фонтан брызг – снежных и стеклянных.
И эти брызги поднимаются – так же медленно, как до этого падал шарик – поднимаются все выше и выше и выше… невозможно, нереально, противореча всем физическим законам…

Пол-осколка.
Лес

- Но в нем нет ничего? – удивленно спросил он.
- Кажется, да, - пожала плечами она.
- Да нет, это глупо… в таких шариках всегда есть что-то.. Фигурка – или картинка… Покрути его
- Да вот же.. Нет.
- Встряхни.
- Нету…
- Встряхни сильнее!

И шарик, странно, невозможно, невероятно, словно живое существо, выворачивается из пальцев.
И медленно, медленно, медленно – словно его опускает чья-то рука – падает на пол.
И поднимает фонтан брызг – снежных и стеклянных.
И эти брызги поднимаются – так же медленно, как до этого падал шарик – поднимаются все выше и выше и выше… невозможно, нереально, противореча всем физическим законам…

Две трети осколка.

И происходит что-то.
Что-то неясное, непонятное.
Невозможное, неизвестное.
Просто что-то.
И от этого «что-то» чуть содрогается мир. Чуть меняются цвета. Чуть густеет воздух.
А потом – пуффф! – и возвращается на свои места.
Все возвращается на свои места.
Все?
Возвращается?
На свои места?

Первый осколок.

Это было обычное Рождество. Обычное нормальное Рождество – насколько обычным и нормальным оно могло было быть у них. Это был очень долгий путь к тому, чтобы праздновать его вместе – казалось, что он длился много лет, хотя на самом деле гораздо, гораздо меньше, ведь здесь дни равнялись годам, а годы - мгновениям.

Она вернулась к нему через три дня.
Он не спрашивал, что произошло – а она не рассказывала.
Он не спрашивал, почему она вернулась – а она не рассказывала.
Он не спрашивал, что будет дальше – а она не рассказывала.

Может быть, она ждала его вопроса – а он ждал ее рассказа.
Может, она боялась рассказать – а он боялся спросить.
Так или иначе, они решили принять все, как есть – и жить настоящим.
А что им еще оставалось?

И так или иначе, это все равно было хорошо.
Это состояло из множества мелочей – таких простых и обыденных для всех остальных, но таких необычных и дорогих этой необычностью для них.
Завтрак по утрам.
Чтение газет вслух.
Ночные прогулки в Булонском лесу.
Взгляд на сцену со стороны пятой ложи.
Букет осенних листьев около ее подушки.
Теплые ладони на его плечах.
Мелочи, как бусины, нанизывались на их жизнь и создавали причудливое – но их, их, их, только их – ожерелье.

И вот пришел этот праздник.
У нее были свои представления о том, как его надо было праздновать – у него свои о том, как его праздновать не надо было. Они немного поссорились, чуток поскандалили, капельку поругались – все как всегда, все как у всех.
И этот праздник пришел.
Пришел, как и приходит ко всем остальным людям – в тот же день, в тот же час, пусть лишь на несколько футов ниже, чем к остальным людям.
И остальные люди пришли к ним – пусть лишь своими поздравлениями, пусть лишь словами о том, что они знают о них и помнят их – но пришли. Забросив на дальнюю полку старые обиды, ветхие недомолвки и заплесневелые противостояния – да, за этот год многое, многое изменилось.
Нельзя сказать, чтобы подарков было много – это было всего лишь традиция, которую было приятно соблюдать, и как у любой традиции, соблюдение ее гарантировало, что далее все будет хорошо.
Маленькая Мэг подарила пуанты и балетную пачку – Кристина утерла скупую слезу при виде их.
Мадам Жири преподнесла в дар хорошо, очень хорошо выдержанный коньяк – Призрак утер скупую слезу при виде его.
Директора презентовали конверт с двадцатью тысячами франков – с фантазией у них было туго, а с юмором вообще сплошной беспросвет.
Карлотта даровала розового плюшевого слоника, собственноручно раскрашенного а-ля Красная Смерть – с фантазией у нее было прекрасно, а от юмора вообще некуда деваться.
Недодушенный некогда Буке оторвал от сердца шапку-ушанку и бутылку водки – учитывая прошлогодний дар в виде валенок и балалайки, возникло ощущение, что он на что-то намекает.
Не менее недодушенный Пьянджи, после пережитого крепко севший на диету, отличился собственноручно составленной лично для каждого из них схемой здорового – но кажется, очень невкусного - питания.
В коробочке от Рауля лежало кольцо с бриллиантом, которое Призрак собственноручно скормил ручному карпу – карп бряцал в своем пузе пятью кольцами с рубином, тремя с аметистом, семью с бриллиантом и одним платиновым перстнем-печаткой и кажется, был весьма доволен жизнью.

А еще там был шарик.
Стеклянный шарик.
Обычный стеклянный шарик, со снегом, которых к Рождеству появляется так много в лавках. Не слишком большой, не слишком маленький, совершенно простой – и кажется, пустой внутри.

И она взяла его, покрутила в руках, а потом вдруг – как неожиданно для бывшей балерины быть такой неуклюжей! или же это была не ее вина? – выронила его из рук.
Или может это шарик сам выскользнул из пальцев?

Второй осколок.

Удивительно, как осколки не поранили никого из них. А ведь на мгновение ему показалось, что он видит их совсем-совсем близко перед глазами. И, зажмуриваясь, почему-то вспомнил старую сказку – и подумал, как же они могут попасть в сердце? В глаза – понятно, но как – в сердце?
Но нет, это были обычные осколки от обычного стеклянного шарика.
Их даже практически и не разметало по комнате – вот же они все, слегка неаккуратной разлохмаченной кучкой, словно кто-то в момент падения бережно придержал над шариком ладони.
Он смотрел на них, вниз – и поэтому только потом увидел, что произошло.
Когда Кристина тихо ахнула.
И когда он поднял голову – то ахнул и сам.

Если бы он не знал, где находится, то сказал бы, что это старая-старая заброшенная сторожка в самой густой лесной чаще. Настолько старая и настолько заброшенная, что деревья давным-давно проросли сквозь пол и стены, так, что и непонятно уже, что же здесь было первым – лес или сторожка. Они едины и неделимы, как правое и левое легкое. Можно удалить одно из них – но вот только петь ты уже никогда не будешь. Да и жить тоже вряд ли.
Но вот только это было не сторожка.
Да и ближайший лес, не говоря уже о чаще, был весьма, весьма далеко.

Вообще это был подвал.
Его – то есть их – подвал.
Но какого черта из стен этого подвала к ним тянутся ветви деревьев? И почему так странно холодно здесь? Холодно не сыростью – хотя он уже много, много лет назад изгнал сырость отсюда – а холодно жестким и стеклянным…зимним?...холодом?

Она прижалась к нему.
- Что это? – тихо спросила.
- Я не знаю, - честно ответил он.
- Это.. плохо?
- Я не знаю.
И вдруг она рассмеялась.
- Почему? – спросил он.
- Это забавно, - ответила она.
- Забавно?
- Ну да.. это.. невозможно, странно… и…разве в эту ночь может быть что-то плохое?
- В любую ночь может быть что-то плохое, - упрямо ответил он.
- Да ну тебя! – шлепнула она его по плечу. – В эту ночь может быть только волшебное.
- Волшебство бывает и злым, - попытался не уступать он.
- Злое волшебство это колдовство, - резонно ответила она.
- Ну так и вот…
- Не нуди, - и это тоже, тоже, тоже было той милой его сердцу мелочью, которые так привычны всем остальным, и о которых он когда-то не смел и надеяться.

А потом она взяла его за руку и потащила наверх, прочь из подвала.
А он и не подумал сопротивляться.

Третий осколок.

Вообще это была Опера, да.
А еще в ней рос лес.
И в этом лесу была зима.
Корни могучих деревьев вздыбили мраморный пол.
Ветви пробили стены.
Кустарники покрыли трещинами зеркала в галерее.
Лестница обрывалась в середине пролета, зияя пустотой.
И казалось, что там, вдалеке виднеется…озеро?
И была зима.
Настоящая зима – не та, которая была сейчас в Париже, с кашей из растаявшего снега и замерзшей грязи, слепленная из насморка, кашля, чихания, «бррррр» извозчиков по утрам и «йопть..бумс» прохожих по вечерам. Нет, эта зима была соткана из снежного покрывала, ледяных капель, снежинок на ресницах и морозца на губах. Наверное, именно такая была зима на рассвете времен, когда еще не пришел человек.

А около лестницы стояли двое.
И эти двое были не менее удивительными, чем все, что происходило сейчас.
- Вообще, я обычно ничему не удивляюсь, - сказало существо, похожее – Призрак слегка поморщился от этой неприятной лично для него ассоциации, но ведь так и было на самом деле – похожее на живой скелет.. – Как правило – ничему. Часто – ничему. Иногда – ничему… а, ладно… Задам три вопроса. Кто? Где? Зачем? Ну… и четвертый – бонусом – почему?
- Вообще, у меня такие же вопросы, - сухо ответил он.
- Как замечательно, - вежливо улыбнулось существо.
- Думаете?
- Ага, – кивнуло оно.
- И что же такого замечательного в… в этом всем? – Призрак обвел рукой, да, несколько покривил душой, вокруг было замечательно, но… но лучше за этим «замечательно» наблюдать со стороны, а не быть в центре событий.
- Ну есть некоторое взаимопонимание в нашем непонимании, вы так не считаете?
- А, ну да, ну да, - кивнул он. А этот чело…существо неплохо соображало, и у него был хорошо подвешен язык.. и это было… ммм…несколько ревниво. Да. Ревниво.
- Думаю, нам неплохо познакомиться?
- Призрак. Призрак Оперы, - протянул он руку.
- Джек. Просто Джек, - костлявая лапка пожала его ладонь.
Лапка была на удивление теплой.
Теплее его собственной руки.

Четвертый осколок.

Они пока так и не решились отойти от лестницы.
Тут, по крайней мере, худо-бедно просматривались окрестности.
Кто знает, кого можно было ждать теперь здесь? Да даже и от известных персонажей сейчас можно было ожидать…ммм… неприятностей. Призрак представил Карлотту, которая обнаружила разгромленную этим происшествием гримерку, и содрогнулся. Та по прошествии года оказалась неплохой теткой – а если периодически смазывать колесницу ее самолюбия, то и вообще милой оторвой из какой-то занюханной провинции, какого-то прованского крыжополя – но однако гримерка и гардероб были святыми вещами, на которые покуситься не мог никто под угрозой сначала бурного скандала, а потом, в течение следующего полугода унылого нудения о том, что нет у людей ничего святого единственная примадонна в опере и ту не уважают уйду от вас злые вы сами петь будете а я умру от горя и будет у вас настоящий призрак а этого шарлатана я выселю из его ложи муахахаха.
Да и мадам Жири, если обнаружит, что что-то случилось со столько заботливо отлакированным полом ее танцевального класса (пол собственноручно лакировал Буке, потом залакировывал трудовой  день коньяком из запасов мадам, потом мадам лакировала его тростью по голове – поэтому сроки были превышены с недели до месяца, зато мадам с Буке прекрасно спелись..спились…слакировались. В результате Буке побрился, а мадам научилась МАТивировать балерин)…
Ну нет, спасибо!

Джек оказался весьма вменяемым чело…существом. Ему самому была непонятна эта ситуация – хотя надо отметить, что в отличие от Призрака с Кристиной, Джек и его спутница отнеслись ко всему этому гораздо спокойнее. Словно это было им не в новинку, а так.. забавное приключение.
Ну что ж.. может это и верно. Может быть чаще нужно относиться к случающемуся, как к забавному приключению.

- Ну, вообще…сегодня Рождество.. типа там время сказок и чудес.. – пыталась объяснить Кристина свою точку зрения. Он, конечно, не совсем разделял ее.. но почему бы и нет?
- И что? – спросила спутница Джека. Девочки, несомненно, нашли общий язык.
- В смысле? – нет, насчет общего языка он, кажется, погорячился.
- У вас что, сказки и чудеса – только в Рождество?
- Ну да… да и то.. не всегда. Совсем не всегда. Во всяком случае, для меня – сейчас в первый раз, - Кристина явно начала путаться в показаниях. А ведь он сразу сказал, что она не права. Хех.
- Боже, как скучно-то живете… А Хэллоуин? – с надеждой переспросил Джек.
- Что Хэллоуин?
- Ну а там как?
- Да никак, - пожала она плечами.
- Мда…- Джек с Салли синхронно почесали головы. - А вообще, это страна какого праздника?
- Никакого, - резюмировал он.
- Праздник Никакой? И как его празднуют?
- Его не празднуют, им живут, – мрачно буркнул он.
Его оппоненты задумались.
- Я извиняюсь, - он решил воспользоваться затишьем, - что прерываю вашу занимательную географическую беседу, но может хотя бы сообща мы попробуем понять, что же тут произошло?

- Шарики… - раздался тихий голос за их спинами.
Они обернулись.
Человечек был невысоким, щуплым, неопределенного возраста. Его глаза были зелеными, а виски седыми. И под мышкой он держал небольшой сундучок.
- Шарики.. – повторил человечек. – Такие.. – он пощелкал пальцами, - …со снегом внутри. Вы их разбили.
- Э! – протестующе воскликнули оба мужчины в унисон. Потом переглянулись, смущенно усмехнулись, и так же хором продолжили. – Минуточку!
- Мы не разбивали… - первым выпалил Джек.
- …он сам выпал, - перебил его Призрак.
- Да, да, да, - синхронно закивали их дамы.
- А не суть важно, - махнул рукой в манжете человечек. – Шарики разбились – разбились и миры в них. Миры в них разбились –  ну и ваши миры перепутались.
- И вот так – все просто? – спросил Джек. Призрак не разделял его точку зрения по поводу того, что это «все просто», но решил промолчать.
- Ну да, - пожал плечами человечек. - Все всегда очень просто.
- Но – кто знал?
- А никто никогда не знает. Особенно когда все просто.
- Так, хорошо. И .. как все вернуть? – кажется, Джек пытался взять лидерство на себя. Ему это как-то не понравилось. Даже, надо сказать, совсем не понравилось.
- Так же просто.
- И? – этой короткой фразой он попытался перехватить первенство.
- Собрать, - пожал плечами человечек.
- В смысле? – второй короткой фразой он решил окончательно закрепить свое право быть тут главным. Ведь это, в конце концов, его Опера, не так ли? Ну а то, что там в ней растет какой-то чужой лес.. ну это проблемы леса, а не его. Не так ли?
- В прямом. Руками. Прямо сейчас пойти и собрать руками. Столько, сколько получится. Чем больше, тем лучше. И… - человечек подумал. – Чем быстрее, тем лучше.

Пятый осколок.

Им повезло. Осколки были на удивление крупными. Не пришлось ползать по полу и собирать миниатюрные крошки и стеклянную пыль,
Кристина дала свой платок и он осторожно собрал в него острое стекло. Ему показалось, или же оно и правда чуть искрило?

- Славно вы их грохнули, - резюмировал человечек. – От души. Вздребезги.
Джек с Салли были уже на месте. Опередили все-таки. Вместо платка в руках…ммм.. девушки было что-то, подозрительно напоминающее оторванный карман. Да, не богема, что с них взять.
- Как получилось… - пожал Призрак плечами. – Нас же не предупреждали, роняйте, мол аккуратнее, потом с вас спросят.
- Ну да, как получилось, так получилось…- кивнул человечек. - Хотя бы и так.
- Ну а дальше-то что? – осведомился Джек. Призрак метнул на него ревнивый взгляд. Девочки переглянулись и пожали плечами.
- Ну как что… - закатил глаза человечек. - Принести кого-нибудь из вас в жертву, обагрить еще дымящейся кровью осколки, сказать «Ахалай-махалай, ляськи-масяськи» - и вах! – все вернулось как было.
- Эмн… - почесал в голове Джек с таким видом, словно выбирал, кем именно из присутствующих пожертвовать ради высшего блага.
- Я пошутил.
- Не смешно, - сухо сказал он.
- Жалко, - опечалился человечек.
Призрак снова посмотрел на платок в своих руках.
- Ну так как?
- Ну как.. надо подняться на саму высокую точку этого мира…мм.. крышу.. И после…ммм.. необходимых действий… ммм…все вернется.
- Жертв приносить не надо?
- По мере возможностей.
- Хорошо.
- Но вот раньше, лет сто назад, жертвы и были.. – задумчиво зевнул человечек. – Так что считайте, что легко отдеааааааааалались.
Это-то его и остановило.
- Стоп, погодите… - медленно сказал он.
- Мда?
- Давайте сначала уточним, кто вы.
- А это принципиально?
- Ну вот посудите сами – это иной мир..
- Частично ваш, - уточнил человечек.
- Еще хуже. Частично наш – частично черт знает чей.
- Ну отчего ж черт знает чей – наш, - обиженно перебил Джек.
- Ну.. я бы уточнил, что тут не только ваш и ваш, но и еще по осколкам от других, – сообщил человечек, -  но не суть важно. Итак?
- Так итак то, что мне бы очень хотелось знать, кто вы.
- Зачем?
- Для порядка!
- Вы думаете, что порядок зависит от того, скажу ли я, кто я – или нет?
- От этого будет зависеть порядок в нашем маленьком коллективе, - он настаивал. А когда Призрак Оперы на чем-то настаивает – это рано или поздно происходит. Лучше, конечно, если рано. Но и поздно сойдет, да.
- … а мы в ответ скажем, кто мы, - добавила Салли.
- Вот уж чего мне не надо, так этого, - улыбнулся человечек.
- Почему? Вам это не интересно? – кажется, та тоже обиделась. Вот и правильно, нечего в его Оперу без приглашения соваться.
- Мне это известно, - пожал плечами человечек.
- Откуда? – Кристина вступила бэк-вокалом.
Человек улыбнулся, словно ожидал этого вопроса.
А потом поставил сундучок на пол – хотя был ли там пол, под слоем снега и коркой льда? – и открыл его.

Шестой осколок.

Они молчали очень долго.
Молчали и смотрели.
А потом все закончилось – но они продолжали молчать.
А потом куколки поклонились и захлопнулась крышка сундука – но они продолжали молчать.
- Мне еще нужно представляться? – спросил Кукольник.
- Откуда вы все это знаете? – медленно спросил Призрак.
- Я не знаю. Они – да.
- Откуда они все это знают? – медленно спросил Джек.
- Потому что они – это вы.
Салли присела на корточки и осторожно погладила крышку.
- Тогда они могут сказать, что будет с нами дальше? – спросила она.
- Нет, - ответил Кукольник.
- Но почему?
- Потому что вы сами этого не знаете еще.
- А разве они знают лишь только то, что знаем мы?
- Они знают аж все то, что знаете вы.
- Они… - Кристина присела рядом с Салли, но не решилась коснуться сундучка.
- Нет, они безопасны. Они еще более безопасны, чем вы.
- Им..
- Нет, им там не темно и не страшно.
- Вы..
- Да, я выпускаю их только для представления.
- А…
- Нет, это не жестоко. Такова их роль в этой истории.
- Но..
- Разумеется, все, что происходит вокруг нас – лишь истории. Как и то, что происходило - и будет происходить… Ну так вы идете?

Седьмой осколок.

Если б он не знал, что еще пару часов назад все было в порядке – то сказал бы, что зима царит тут десятилетия, если не века. Это не просто снег, припорошивший перила, и не лед, покрывший ступеньки Большой Лестницы – нет, это были снег и лед, въевшиеся в металл и мрамор, зима, ставшая единой с его Оперой.
Ноги слегка скользили по подснежной ледяной корке – а рука лишь на мгновение могла задержаться на промерзших  перилах. Но еще более неприятно было то, что Джек явно лучше его ориентировался в этих климатических условиях. Как так можно – ведь это же его опера!
- Не берите в голову, - сказал Кукольник над ухом. – Зато вы спец по подвалам.

Восьмой осколок.

Дальше было все еще хуже.
Нет, конечно, общий антураж Оперы еще оставался – но ее очертания все более и более терялись под массой снега и за спинами деревьев. Он знал, что где-то там была галерея – но там лишь тусклый отблеск зеркал за колючими заснеженными кустарниками. Он был уверен, что вон там начинаются ложи – но двери в них скрывались за занавесом сосулек. А вон там, да, вон там – должен быть вход в зал… но где он? его не было… а может и был.. может та метель бушует именно в нем…
А на развилке двух лестниц была песочница. Да, да, да – там, где расходились две лестницы, откуда когда-то так горделиво взирали пафосно цветные дамы и их не менее пафосно черно-белые кавалеры – именно там находилась старая скособоченная детская песочница.
Вернее то, что могло бы ею быть, если бы не снег.
- Вы совсем сбрендили, в лесу песочницы организовывать? – повернулся он к Джеку. Ему стало обидно за свою Оперу и…ревниво за нее. Вообще, что это за дела?
- Вообще-то я думал, что это ваша личная оперная примочка, - равнодушно пожал плечами Джек.
- Ага. Здравствуйте, гости дорогие, уборные сегодня закрыты на профилактику, так что вот вам песочница?
- А мне в лесу она зачем? Пляж для кротов?
- Почему для кротов?
- А что, кроты не могут иметь свой пляж? Я протестую против подобной дискриминации по первичным кротовьим признакам! – кажется, он издевался.
Призрак скрипнул зубами. Ну ладно, ну…
- Смотрите, - вдруг тихо сказала Кристина.
Там, где до этого никого не было – ведь песочница была пустая, точно пустая – сидели два енота и поглаживали лапами усы.
- О.. .старые знакомые, - сказал Кукольник. И отступил назад.
Еноты медленно перетекли в двое часов с кукушкой.
- Кто это? – быстро спросил Джек.
- Лживые Близнецы, - Кукольник отступил еще чуть назад. Часы с кукушкой трансформировались в две идентичные синие гусеницы, гусеницы икнули и превратились в два пиджака с протертыми локтями.
- Кто?
- Близнецы. Лживые, - пиджаки скукожились в две коровьи лепешки.
- Они.. опасны?
- Не более чем любые другие близнецы и не менее чем любые другие лгуны.
- Что они делают?
-  Лгут, - пожал плечами Кукольник, наблюдая за тем, как из лепешек пошли вверх ростки бамбука.
- Но зачем?
- А зачем обычно лгут? Просто так.
- Ясно, - кивнул он. – Спасибо за знакомство с местной фауной, и…. – он покосился на бамбук, - флорой. Джек – это тоже из ваших?
Тот оскорблено промолчал.
- Ну в общем, мы же можем идти дальше? Или нам надо сводить вокруг них хоровод, чтобы нам открылось сакральное знание? – ему настолько не нравилось подобная массовая оккупации Оперы – его Оперы! – что он готов был излить сарказм на первого попавшегося.
- На самом деле я бы не советовал просто так, спонтанно соваться на любую из дорог, - сообщил Кукольник.
- Почему?
Тот присел и открыл сундучок.

Девятый осколок.

- Вы же сказали, что они не могут знать, что будет с нами дальше… - медленно произнесла Кристина, глядя на кровавые ошметки, в которые превратились куклы.
- Знать не могут – но почему бы и не предположить, - развел руками Кукольник.
- А у них нет.. более хорошего предположения? – осторожно осведомилась Салли.
- Увы.
- Эх.
Куклы медленно собирались обратно. Они достаточно опытно помогали друг другу найти свои кусочки – это наводило на несколько…ммм…нехорошие…ммм.. подозрения.
- Ну и по какой дороге нам пойти? – спросил Джек. Призрак скрипнул зубами. Опять этот неместный выскочка.
- А мне откуда знать? – удивился Кукольник.
- А ваши…
- А им тем более откуда знать?
Куклы синхронно пожали плечами и стали сосредоточенно забираться обратно в сундучок. Кукольник осторожно помог им.
- Но так что же делать? – спросили Салли. Ну вот, теперь она. Понаехала эта парочка в его Оперу…
- Ну спросить, что же еще делать, - Кукольник пожимал плечами точь-в-точь, как и его человечки. – Кстати, забыл… Они отвечают только один раз. Только на один вопрос – и только один раз.
- Так они же лгут.
- Да. Они всегда лгут. Всегда. Они никогда не говорят правду. Попробуйте этим воспользоваться.
- Нет..нет..нет.. – задумчиво пробормотал Джек. – Это должно как-то решаться логически.. если составить схему… если предположить, что за ответ «Да» мы берем переменную «х», а за ответ «нет», соответственно «- х»…
- Ой, как это все нудно, - перебила Салли.
И повернулась к одному (или одной – сейчас это были две совершенно одинаковые сосновые шишки) Близнецов.
- Если я спрошу у твоего…брата (в этот самый момент на нее внимательно смотрели два идентичных жука-короеда), ведет ли эта дорога (она указала на левую тропинку) в правильном направлении, что он (жуки-короеды превратились в двух скунсов) мне скажет?
Скунс преувеличенно долго расчесывал хвост, постепенно превращаясь в дельфина. Дельфин выпустил струйку воды и обернулся девочкой в фиолетовом платьице.
- Нет, - звонко ответила она, чмокнула сестренку и обе осыпались идентичными снежными кучками.
- Тогда идем именно по той дороге, - подытожила Салли и первая пошла вперед.
Когда они оглянулись, в песочнице сидели две елочки. И каждая их иголка лгала.

Десятый осколок.

Все равно, все равно эта лестница не вызывала у них доверия. Прежде всего не вызывала доверия у Призрака – но будем говорить прямо, сейчас у него доверия не вызывали ничто и никто. Но все равно, вывод сделанный на основе одного-единственного вопроса двух патологических лжецов… ну он как-то не успокаивал. Мало ли, что могло затаиться сейчас в Опере – на минуточку, в его Опере! – и мало ли чего это «что» могло от них хотеть, и мало ли чем это «что» питалось. Во всяком случае, куколки были растерзаны весьма натуралистично.

Сугроб вывернулся из-под ноги внезапно. Будто в нем была заложена изрядная доза пороха или же новогодних шутих – так высоко и сильно взмыла в воздух снежная масса.
И под их ноги выкатился пес.

Призрак абсолютно точно знал, что в Опере – его, напомним, Опере – ни одной псины, окромя болонки Карлотты (хотя, положа руку на сердце, какая из того веника собака) не водилось. Тем более такой. В таком состоянии.
Пес был невозможно пыльным.
Лохматым, когда-то давным-давно, видимо, белым – и пыльным, пыльным, пыльным настолько, что его хотелось взять и вытряхнуть как старый ковер.
- Бу! – гавкнул он. – Испугались, ага?
- Ой… говорящая собака! – Кажется, Кристина окончательно уверовала в волшебство и сказки. Мда.. надо было все-таки поменьше ей про Ангела рассказывать все эти годы..
- Без фанатизма,  - уточнил пес. – Во-первых, я Пес. Во-вторых, я не только говорящая, но и думающая. Причем адекватно. А говорить.. говорить и попугай может.
- А он много может говорить? – кажется, девушка Джека только что придумала себе подарок на Новый Год. Призрак по-мужски посочувствовал.
- Много говорить и много соображать  - не равноценные понятия, - пес чихнул.
Кристина, которая было протянула руку к нему, отдернула ее.
- Как я вижу, вы боретесь с желанием погладить меня? – ухмыльнулся Пес.
Она кивнула.
- Отчего ж такая борьба?
- Вы очень… - она замялась.
- Пыльный? – спросил Пес.
- Ага, - с облегчением, что он сказал это за нее, кивнула она.
- Ну и что, - Пес попытался пожать плечами, и это у него получилось, правда при этом его морду окутало облачко пыли.
- Но…
- Что вы имеете против пыли?
- Это негигиенично, - пришла на помощь Салли.
- Но ведь пыль может быть и звездной, не так ли? – повернул голову Пес.
- Ну, ей можно быть негигиеничной, - согласилась Кристина.
- А как вы отличите звездную пыль от незвездной?
- Ну ваша-то точно незвездная.
Пес расхохотался.

Одиннадцатый осколок.

Пес пошел с ними.
Он не спрашивал разрешения, не просил об этом – просто взял и пошел. Точнее, потрусил рядом. Он носился туда-сюда, зарывался носом в сугробы, поднимал тучи снега и пыли – при этом не становясь ни на йоту чистым – и как-то даже и забывалось, что это говорящее животное. Обычный дворовый пес. Только очень пыльный.
И поэтому они сразу поняли, что что-то произошло, когда Пес резко остановился и пристально посмотрел куда-то.
А потом появился кто-то.

Этот «кто-то» выглядел нормальным, обычным человеком – Призрак пока решил оперировать условными понятиями и не называть никого тем, кем они казались на первый взгляд. Но правда… это «кто-то» уж слишком сильно был похож на нормального, обычного человека. Настолько, что это казалось подозрительным.
Ему было лет двадцать пять. Черные волосы, голубые глаза. Очень легкая одежда для этой зимы. Он явно был ни из одного из их миров.
А еще он явно кого-то искал.
- Вы.. вы не видели здесь человека? – нервно спросил он.
- А я вам не подхожу? - еще более нервно усмехнулся Призрак. Бардак в Опере – его Опере! - начинал его злить.
- Нет, - помотал головой парень. – Нет. Вы пишете музыку – вас свои найдут. А мне нужен мой писатель.
- Кто? – переспросил Джек.
- Ясно, не видели, - махнул рукой парень и свернул в сторону.
- Погодите! – окликнул его Призрак.
Парень оглянулся.
- А как вы.. как вы угадали, что я пишу музыку?
- Делов-то, - пожал плечами парень и скрылся в снегах.

Двенадцатый осколок.

Пес чихнул в очередной сугроб и резко сел.
- Я устал, -  сообщил он.
- Соболезную, - буркнул Призрак.

- Спасибо, - кивнул Пес. – А сами вы не того?
- Мы все здесь давным-давно того.. – вздохнул Джек.
- Муахахаха, - пролаял Пес, оценив шутку. – А ваши дамы?
- А за наших дам, которые «того», я могу и по носу щелкнуть, - пообещал Джек.
- Не надо, - сказала Кристина. – Он прав. Надо бы отдохнуть.
- Отдохнуть? – удивился Призрак. – Отдохнуть? Господи, да ты за день сколько кругов по этой Опере наматывала, солнышко? А сейчас мы прошли-то лишь пару этажей.
- Но я ж не по колено в снегу их наматывала, - резонно возразила Кристина.
Призрак развел руками.
- Что говорят ваши куклы? – обратился он к Кукольнику.
- Они молчат, - ответил тот.
- А если их спросить?
- Вы не поняли. Это не люди. Они не молчат, чтобы интриговать и ждать, когда их переспросят. Они просто молчат.
Призрак вздохнул.
- Ну хоть отдохнуть-то у нас есть время?
- Думаю да, - сказал Кукольник.
- Думаю или да?
- Да, - твердо сказал тот.

Тринадцатый осколок.

Дверь гримерки было открыть очень трудно – настолько примерзла она к косяку. Однако Призрак поднажал, Джек подсобил, Салли с Кристиной скомандовали, Пес полаял, Кукольник помолчал – и с осуждающим скрипом она все-таки открылась.
- Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты! – приветствовал их звонкий девичий голос.
- Понаехали, - неслышно процедил Призрак.
- А сами-то, - шепнул Кукольник. – Откель появились здесь?
Призрак проигнорировал это замечание.
Девушка полулежала на диване, листая какую-то толстенную книгу. Явно тиснутую из оперной библиотеки.
- Вы кто? – так, кажется, Кристине тоже начали не нравиться подозрительные личности, наводнившие Оперу. Еще бы.
- Я тут живу, - пожала плечами девушка.
- Нет, погодите, - настала его очередь вступать. – Тут живу я. И она. Но не вы.
- Ничего не знаю, - снова лениво пожала плечами девушка. -  Куда я приду, я там и живу.
- Эмн… а если у этого места есть хозяева?
- Они только рады мне.
- С чего это?
Девушка посмотрела на них из-под длинных пушистых ресниц. Глаза были голубыми-голубыми, как чистое небо в июле… его аж передернуло от этой банальной ассоциации. Взгляд проникал прямо в душу, бередил там самые нежные струны и ласкал самые загрубевшие места – и как тонкую ниточку, вытаскивал оттуда на свет Божий любовь.
Она отложила в сторону книгу и стала рассеянно накручивать на палец белокурый локон. Ее пальцы.. пальцы пианистки, скрипачки, виолончелистки… она могла играть на любом музыкальном инструменте…
Ее губы…шея…ниже..
- Любезные господа, не подскажете, где я могу…приподнять лапку? – задумчиво пробасил Пыльный Пес.
Девушка вздрогнула и отвела взгляд. Обычные волосы, обычные пальцы, ничем не примечательные пальцы, заурядные губы, да и шея так себе… ну а ниже и смотреть-то не на что.
- Кто вы? – тихо спросил он.
- Я Мэри-Сью, - томно ответила она, закидывая ногу на ногу.
- А, - это имя ничего не говорило, но вот были по этому поводу какие-то смутные подозрения…
- Вы не знаете, кто такая Мэри-Сью?  - удивилась девушка.
- Вы папа Римский? – едко спросил он. Девушка настолько по-хозяйски себя вела, что ему захотелось утопить ее в своем сарказме.
- Нет, - она опешила.
- Вы королева Англии?
- Нет.
- Вы наша новая уборщица?
- Нет.
- Тогда не знаю.
Она перевела взгляд на Джека.
Тот лишь махнул рукой.
- Но..  я могу.. Я могу.. – она, кажется, растерялась.
- М?
- Я могу быть уборщицей. И королевой, - твердо сказала она.
- А папой? – осведомился он. – Римским.
- Конечно, я же Мэри-Сью!
- Время… – тихо шепнул Кукольник ему на ухо.
- Но кто она? – шепнул он в ответ.
- Да какая вам разница. Придет время, вы еще познакомитесь. Причем очень, очень близко…
Это Призраку почему-то очень не понравилось. Поэтому он резко развернулся, взял под локоть Кристину, которая смотрела на него как-то подозрительно пристально, и направился к выходу. Между прочим, Джек и Салли уже топтались там, ожидая их. Почему-то они оказались равнодушны к…чарам?.. девушки… странно.
- Куда вы? – вдруг неожиданно зло крикнула та им вслед. - Вы не можете уйти от меня!
- Почему? – оглянулся он.
- Потому что вы должны любить меня! Вы должны восхищаться мной! Все любят Мэри-Сью!
- Я не знаю вас! – пожал плечами он. – Я не могу любить вас.
- Ну хорошо… - она медленно встала и протянула вперед дрожащую от злости руку. – Хорошо! Вы узнаете меня! Я клянусь вам, что вы узнаете меня! И имя мне будет легион, два легиона, три! Вы увидите меня во всех лицах!
Она топнула ножкой. Сейчас в ее глазах пылала злоба, личико исказилось, а пальцы были скрючены, словно она хотела что-то выдрать или выцарапать. И сейчас она была совершенно некрасива.
- Вы увидите меняяяяяяяяяя… - прошипела она. – Вы полюбите меняяяя...

- Чего она так? – спросил он, когда дверь закрылась.
- Обиженная женщина – страшная вещь, - пожал плечами Кукольник. – Обиженная Мэри-Сью – стихийное бедствие.
- Но что она может сделать нам?
Кукольник печально посмотрел на него.
- Что захотят ее хозяйки. То есть абсолютно все.

Четырнадцатый осколок.

После этого случая они больше не собирались заходить ни в какие комнаты, и по общей молчаливой договоренности держались подальше от темных подозрительных мест, которых и так раньше, в прежней Опере, было предостаточно – а уж теперь, с появлением в ней леса, практически все превратилось в темные подозрительные места.
Но когда из одной из гримерок – той, что находилась в самом конце коридора, который они пересекали, старой, самой непопулярной, которую давали дебютанткам или наоборот, предпенсионникам – они услышали голоса, они почему-то не ускорили шаг, а наоборот, подошли поближе. Проклятое любопытство, что с него взять.
Из-за двери была слышана ссора.
- Допиши про меня! – просил молодой мужской голос.
- Нет! – отвечал голос мужчины пожилого.
- Допиши про меня!
- Нет!
-Допиши про меня!
- Нет!
- Допиши про меня!
- Опусти топор, Филипп. Нет.
- Но почему?
- Потому что тогда ты умрешь! Эта история заканчивается твоей смертью! Ты умрешь!
- А может я хочу умереть?
Тишина.
- Это невозможно…
- Почему?
- Никто не хочет умирать…
- Если этого не хотите вы – то не значит, что этого не хотят другие. Мэделин хочет умереть тоже. Я говорил с ней – она тоже, тоже, тоже уже хочет умереть! Она устала от всего этого. Она тоже устала болтаться в никогда и нигде.
- Но это невозможно…
- Вы боитесь умереть. Вы настолько боитесь умереть – что не даете умереть нам. Вы не можете дорассказать ту историю, в которой умирает хоть кто-то!
- Я не могу изменить историю… она рассказывается как рассказывается.. .я не могу изменить ее…
- И поэтому вы решаете ее остановить! Вы не даете умереть кому-то – но при этом не даете кому-то стать счастливым! Отсрочив чью-то смерть – вы так же откладываете и чье-то счастье!
- Но иногда могут быть несчастливы все!
- Нет, всегда кто-то счастлив!
- А если умирают все?
- Тогда счастливыми становятся могильные черви!
Тишина.
- Расскажите мою историю… - просит молодой.
- Ты умрешь…- печально отвечает старик.
- Это не так страшно…
Дверь распахивается и на пороге стоит давешний парень. Он оборачивается в глубину комнаты.
- Это не так страшно, отец..
И выходя, повторяет уже им:
- Это не так страшно…
И уходит в снег и темноту лесной чащи.

Комната завалена бумагами, карандашами, остро очиненными и затупившимися перьями. За столом сидит старик. Он держит в одной руке карандаш – а в другой лист бумаги.
- Послушайте.. – тихо говорит ему Кристина.
- Уходите… - так же тихо отвечает тот.
- Вы…- начинает Салли.
- Уходите…
- Но…. – пытается помочь Кристина.
- Уходите, он прав.
- Но… - хочет остановить его Салли.
- Он прав, прав, прав… Он чертовски прав. Малодушно убежать, бросить их так…в нигде и никогда, в никуда и ни о чем… так нельзя… так просто нельзя.
- Но это всего лишь персонаж… это всего лишь ожившее воображение.
- Мы все – всего лишь чьи-то персонажи. Мы все – всего лишь чье-то ожившее воображение.
- Мы – нет.
- Кто может быть в этом уверен?
Они молчат.
Он молчит.
А потом опускает карандаш и выводит первое слово.
- Уходите… сегодня я буду убийцей

Пятнадцатый осколок.

- В этом мире смерть может прийти от написанного текста? – Кристина молчала долго, прежде чем спросить Кукольника.
- Во многих мирах смерть приходит от сказанного слова, - пожимает тот плечами.-  А подчас – и от несказанного.
- Но что с ними будет?
- Если им суждено умереть в их истории – они умрут.
- Но… мы же видели его сейчас живого…как и мы… он..
- А кто сказал, что вы сейчас живые?

- Никто, - прозвучал голос в холодном безмолвии окружающих леса и мрамора.
Она вышла из темноты. На плечах была накидка, переливающаяся печальной радугой.
- Никто не может сказать, что жив, кто мертв…
Она сделала еще шаг вперед.
- … кроме моих деток.
Накидка рассыпалась. Словно от дуновения ветра или от легчайшего взмаха ресниц – она рассыпалась. Рассыпалась сотнями червей, которые даже на снегу переливались печальной радугой.
- Боже! – взвизгнула Кристина. Он подхватил ее на руки. Салли была спокойна. Джек тоже. Видимо, подобное зрелище было им привычно. Да, не богема, не богема.
- О.. ваше величество.. – улыбнулся Кукольник. – Я почему-то знал.
- Величество? – Кристина ткнула Призрака в бок и он опустил ее вниз.
- О да, - кивнул Кукольник и сделал чопорный жест. - Позвольте представить вам Королеву Червей.
- Королева Червей? Вы хотите сказать, Червонная Королева?
- Нет, я хочу сказать – червивая, - сухо ответила дама.

Один из червей подполз совсем близко к ноге Кристины и потыкался в нее головой…или что у него там было?
- Вы ему нравитесь, - улыбнулась Королева.
- Я польщена, - сухо ответила Кристина, убирая ногу.
- Мои детки избирательны.
- Я польщена вдвойне.
- Вам не нравится, что вы ему понравились?
- Я придерживаюсь именно этой точки зрения.
Королева Червей усмехнулась.
- Иди ко мне, малыш, - сказала она. – Эта девочка не умеет видеть красоту внутри.
- Я только и делаю, что вижу красоту внутри, - раздраженно сказала Кристина. - Но у ваших червей нет внутри. Это просто червь.
- У просто червя может быть просто красота.
- У просто червя не может быть ничего, - она была упряма. - У него может быть просто ничего.
- А есть ли у тебя красота внутри? – вдруг спросила Королева.
- Мне говорили, что она у меня и снаружи.
- Мои детки в этом бы усомнились.
- Отчего же?
- Ты не похожа на червя. Поэтому для них ты некрасива.
- Но может, я похожа на бабочку?
- О, нет, ни на йоту, - покачала головой Королева.
- Отчего ж?
- Оттого, что прежде чем стать бабочкой – нужно побыть гусеницей.
- Может я ею и была?
- Нет, не были.
- Почему вы в этом так уверены?
- Потому что те, кто был гусеницами – умеют видеть красоту червей.
Он понял, что ему надо вмешаться. Кристина явно сдавала позиции – а еще она почему-то начала сильно злиться, и именно это не понравилось ему больше всего. Он не хотел видеть ее злой, не хотел даже и знать о том, что она может быть злой – он хотел, чтобы его Кристина всегда была доброй, мягкой и нежной.
- Так, меня сейчас стошнит от ваших этномологических изысканий… - начал он.
- Вам тоже не нравятся мои детки? – Королева обернулась к нему.
- Мне не нравится, когда их поминают в одном ряду с моей невестой
- Ах вот, как, невеста… значит вот оно – «я вижу красоту внутри»… - Королева рассмеялась.
- Что тут смешного?
- То, что вы не знаете, что такое «внутри». Что такое – настоящее внутри.
- Ну так скажите!
- Да, скажите нам, что такое настоящее внутри, - Кристина взяла его под руку.
Королева приложила палец к губам.
- О нет, о таком не говорят.
- Так покажите!
- Такое не показывают.
- Но тогда как?
- Такое можно только увидеть. Увидеть самим.
- И как же?
- Я бы сказала – когда.
- И когда же?
- Когда придет срок.
- А когда он придет?
- Когда наступит пора
- Какая пора?
- Наступит пора кому-нибудь.
В этот самый момент он понял, что все это время Джек, Салли, Кукольник и Пыльный Пес молчат. Молчат и наблюдают. Молчат и кажется, что-то понимают.
- Так, мы уходим, - решительно сказал он. – У нас нет времени.
- Вы зря бежите от червей, - тихо сказала Королева.
- Прощайте, - он даже не обернулся.
- Иногда нужно бежать от людей, - донеслось до них.

Шестнадцатый осколок.

Остался лишь один этаж, и они сидят около костра, который развел Кукольник. Салли дремлет на коленях у Джека – он бы не подумал, что они могут спать, Пес щурится на пламя, Кристина думает о чем-то своем, переминая снег в пальцах, а Кукольник нежно поглаживает свой сундучок.

- Они умеют говорить? – спрашивает Призрак.
- Нет, - отвечает Кукольник. - Зато они прекрасно умеют молчать.

- Почему они так похожи на нас? – спрашивает Джек.
- А может быть стоит спросить – почему вы так похожи на них?
- Что вы хотите этим сказать?
- Я? Ровным счетом ничего.
- Когда говорят «ничего» - это часто означает, что на самом деле говорят невероятно много!
- Часто – но не всегда. Иногда это правда ничего.
- Но как тогда понять, где много, а где и на самом деле ничего?
- Просто понять.
- Но как?
- Просто.

- Зачем они вам? – спрашивает Салли.
- А может это я – им. Почему вы не спросили – зачем я им?
- Потому что это всего лишь куклы.
- Потому что это сами куклы.
- Они не живые, а вы – живой.
- Откуда вы знаете?
- Они холодные, не дышат, у них веревочки и облупившаяся краска.
- Вы тоже бываете холодны, вы можете затаить дыхание, ваших веревочек никто не видит – а свою облупившуюся краску вы часто замазываете улыбками и красивыми словами. Так кто из вас менее живой?

- Вы разыгрываете ими сценку? – спрашивает Кристина.
- Нет.
- Но тогда зачем они вам?
- Куклы и кукольник всегда неразлучны. У кукол должен быть кукольник – у кукольника должны быть куклы. Это брак…
- Который свершается на небесах, да-да.
- Отнюдь. Небеса неверны и изменчивы. Сегодня небо голубое, завтра оно посереет от дождевых туч, послезавтра почернеет от грозовых. К вечеру оно подкрашивается красным, а поутру распускается нежно-розовым. Небо никогда не бывает таким же, как было минуту, секунду, мгновение назад. Самые крепкие браки никогда не свершаются на небесах.
- А где?
- В сердцах.
- А разве у кукол есть сердце?
- А может быть куклы – одно большое сердце.
- Вы их слишком любите.
- А вы сами когда-нибудь любили кого-то?
- Да.
- Любили?
- Да.
- Любили?
- Да, да, да – я же сказала да!
Он усмехнулся.
- Ну тогда хотя бы вас кто-то любил?
- Да.
Он снова усмехнулся.
- Ни вы, ни вас никогда не любили.
- Позвольте! – Призрак понимает, что ему нужно вмешаться – и вмешивается – но Кукольник не обращает на него внимания.
- Вы просто не знаете, что такое любовь. Вы называете этим словом столько всяких чувств – искренних или ложных, столько разных их оттенков… но вы и не знаете, что настоящая любовь – да, да, да, та, что действительно носит это имя – она бывает невероятно редко. Так редко, что не всем доводится испытать ее в жизни.
- А вы сами? – сухо спрашивает Призрак.
- Вероятно.
- Всего лишь вероятно?
- Целое вероятно.
- То есть вы не уверены?
- Разумеется.
- Почему?
- Потому что об этом может точно сказать, только когда достигнешь конца жизни.
- Слишком долго ждать.
- Ну всегда могут найтись желающие, которые подсобят в сокращении этого ожидания.. Вы же знаете.
- Что?
- Ведь вы же знаете?
- Что именно?
- Вам ведь старались подсобить в укорочении срока жизни?
- О да.
- И вы тоже кое-кому, да?
- Ну…
- И даже подсобили.
- Дело темное, ничего не доказано, - неохотно говорит он.
- Думаете?
- Думаю что не доказано?
- Нет, думаете, что темное?
- А какое же еще?

Кукольник усмехнулся.
Куколка в маске завела ручку за спину – и вытащила маленькую удавку.
Призрак промолчал.
Куколка усмехнулась.

Семнадцатый осколок.

Салли берет ее за руку и уводит за деревья.
Там долго-долго смотрит  ей в глаза и спрашивает:
- Ты не любишь его, это правда?
- Я не знаю, - тихо отвечает она. - Я не знаю, не знаю, не знаю…
- Как вы можете быть с человеком, которого не любите?
- Кроме любви на свете существует много других чувств.
Они молчат.
Снег падает тихо-тихо с узорчатого потолка и гладит их щеки.
- Но что делать, когда он ждет от вас только любви? – вдруг спрашивает Кристина.
- Не врать.
- Но я не вру!
- Но вы же его не любите.
- Я просто не знаю…
- Так узнайте.
- Я боюсь.
- Узнать, что на самом деле вы его не любите?
- Да.
- Но нельзя бояться вечно.
- Можно просто об этом не думать.
- Нельзя об этом не думать вечно.
- Я попробую…

Восемнадцатый осколок.

В зеркальной галерее лес.
В лесу зеркала.
Сколько деревьев – одно, два, три, десяток?
Сколько зеркал? – десять, двадцать, тридцать, сотня?
В них теряются вопросы, страхи, сомнения.
Только тихий шепот.
Тихий шепот двоих.

- Ты любишь меня?
- Но я же вернулась.
- Но ты любишь меня?
- Я вернулась!
- Ты любишь меня?!
- Я вернулась!
- Ты не любишь меня..
- Но я же вернулась…

Сколько зеркал сейчас разбивается?
Сколько сухих веток ломается?

Девятнадцатый осколок.

- Черви… черви… черви, черви, черви! – от смеха Королевы дрожат ветки и срываются с них снежные хлопья. - Везде одни сплошные черви! В ваших душах, сердцах… они дрожат на ваших языках и перескакивают в ваших словах в ваши уши! А вы еще не любите моих деток!
- Убирайтесь прочь! – он швыряет в ее сторону ветку, но Королева не поводит и бровью.
- Я не могу!
- Тогда молчите!
- Я тем более не могу!
- Почему?
Она снова рассмеялась. Рассмеялась, раскинув руки, с накидки посыпались черви – но они уже не поползли к Кристине – а стали забираться обратно на хозяйку.
- Вы хотите захватить наш мир? Почему вы преследуете нас?
- Мне не нужен ваш мир. Ни один из ваших миров.
- Разве кто-то может не желать захватить чужой мир?
- Так может думать только тот, кому не хватает своего.
- Но разве вас устраивает ваш червивый мир?
- Поверьте, в ваших мирах червей не меньше.

Она выдергивает свою руку из его и убегает.
- Выпустите ваших червей!!!! – слышится позади.
Кому из них кричит это Королева?

Двадцатый осколок.

- Мария… - из-за двери слышится тихий голос Кукольника. Он же сам сказал им, что не стоит больше никуда заходить – так почему же он здесь? Вернее там, за дверью. За дверью, около которой она остановилась, поняв, что кажется, заблудилась.
- Ты снова пришел, - отвечают ему.
- Мария, я не могу не прийти.
- Почему всегда, когда я оказываюсь где-то – там же оказываешься и ты?
- Но мы всего лишь оказываемся там же – но не вместе.
- Сейчас мы вместе.
- Нет, Мария, сейчас мы опять там же.
- Это опять не наша история?
- Нет, это опять не наша история.. – соглашается Кукольник.
- А чья?
- Там два человека и двое…
- Они тоже не люди?
- Мария, ты человек.
- От того, что ты это произносишь все время – ничего не изменится. Так кто они – те двое? Они как я?
- Нет.
- Они более…как я?
- Нет.
- Тогда кто они?
- Они из другого мира.
- Мы все из другого мира.
- Мария.. они..
- Да неважно, неважно, неважно… они пришли – они уйдут… Это всего лишь еще одна история.
- Да, это всего лишь еще одна история.
- А когда кто-то расскажет нашу историю?
- А ты уверена, что история о тебе и история обо мне – будет историей обо мне и о тебе, что это будет история о нас?
- А что мне еще остается делать?
- Мария, я… ты же знаешь, что я ничего не могу… что я просто рассказываю… Просто рассказываю историю. Они сами все делают – я просто рассказываю… И я ничего, ничего, ничего не могу.
- Но ты же пришел сейчас ко мне. Разве ты это сделал не сам?
- Но ты же оказалась здесь, там, куда я смог прийти – ведь это же тоже сделала не ты?
- Кто-то снова поставил нас на одной полке.
- Кто-то все время ставит нас на одной полке.
- Ты думаешь, он делает это специально?
- Я думаю, он делает это не случайно.
- Но заметит ли он когда-нибудь…
- Не знаю…

Она осторожно заглядывает в замочную скважину. И видит руку, лежащую на металле. И металл, лежащий на руке.

Двадцать первый осколок.

- Кто такая Мария? – спросила она, когда он вышел.
- Вы следили за мной? – спросил он в ответ, плотно прикрывая дверь за своей спиной.
- Нет, я случайно была свидетелем.. услышала.. кто такая Мария?
- Это неважно.
- Но.. кто она?
- Вы когда-нибудь были в Метрополисе?
- Нет.
- Тогда это неважно.

Он берет ее за руку, и уводит прочь от этой двери.
- Вы любите ее?
- Ответ на этот вопрос ничего не изменит.
- То есть вы любите ее.
- Трудно не догадаться, правда?
- Тогда что вам мешает быть вместе?
- То, что мы не вместе.
- Но почему?
- Потому что у нас разные истории.
- А разве разные истории – это так важно?
- Истории – это единственное, что важно.
- Почему?
- Потому что весь мир – это сплошная история. Чья-то история.
- Но Мария…
- Да?
- Что будет, когда у вас окажется ее кукла?
И тут он рассмеялся.
- Ее кукла? Ее кукла? Что тогда будет?
- Да, что тогда будет?
Он смеялся еще долго, а потом замолчал.
- Я не знаю, - сказал он вдруг неожиданно серьезно. – Не знаю. Но мне кажется…
- Что?
Он промолчал.
- Что вам кажется?
- Видишь ли.. мои куклы – это куклы живых людей. Только людей.
- Да, но что вам кажется?
- Мне кажется… мне кажется, что тогда она станет человеком…
- В смысле?
- …она станет человеком… но еще мне кажется… что в тот же самый момент я сам стану…

Двадцать второй осколок

- Почему вы все время отделяетесь от коллектива? – гнусяво прогудело над ухом и дробно простучали невидимые копытца.
- Ты же чертов Топот Копыт! – вздрогнул и выпал из своих мыслей Кукольник. - Почему ты постоянно ходишь так бесшумно?
- Ну у меня могут быть свои маленькие слабости, - прогудело с другой стороны.
- Твоя маленькая слабость – это то, что тебя не видно, а то, что ты не топаешь, это вообще какой-то криминал. Ты же Топот! Почему ты не топаешь?
- Ну вот, вот, вот, потопал, - по снегу потоптался, судя по звуку, тяжеловоз, - Доволен?
- Да!
-  Вот и славно? Что вы тут все делаете?
- Дела, дела, как всегда дела, - туманно ответил Кукольник.
- То-то коллектив волнуется, куда вы подевались. Там ночь идет.
- Это плохо. Кто же из них виноват?
- Дык я знаю что ли! Меня за вами и послали. Пес учуял меня и послал.
- А почему тебя?
- А кого еще?
- - Ну а что ж ты пошел один, почему Пса не прихватил?
- Пес размышляет над концепцией «нагадить в тапок».
- Ему это предложили сделать?
- Нет, ему сказали, что в одном из миров так поступают все порядочные собаки.
- А с каких пор Пес стал порядочной собакой?
- Наверное, с тех пор, как ему сказали, что для этого нужно нагадить в тапок.
- Хм. И ему сказали, в какой именно?
- Да. В хозяйский
- Ахахахаа, ну-ну, ну-ну, - рассмеялся Кукольник. Ей казалось, или его смех и оживление было…было слишком искусственным? Словно он хотел скрыть печаль – но та скрывала его?

Они возвращаются назад.
- Так что у вас с Марией? – шепчет Топот Кукольнику.
- Она все ждет?
- А ты?
- А что мне еще остается делать?

Двадцать третий осколок.

У костра тепло и светло.
У костра весело.
Только он не смотрит на нее.
Никто не смотрит на нее.
- Скажите, а вы уверены, что «нагадить в тапок» - это не метафизическое изречение? – задумчиво изрекает Пес.
- Нет, это весьма реальное и весьма вонючее, - отвечает Призрак.
- Пес, твоя хозяйка не носит тапок, - говорит Джек.
- В этом-то вся и проблема… - вздыхает Пес.
- Так, господа, - вступает Кукльник. - Тема тапков…тапок… легкой домашней обуви и нага…нагажи… заполнения их некоей субстанцией – это тема весьма интересная, но как мне кажется…  нас сейчас на повестке дня… вечера, должен стоять иной вопрос.
- А что, есть еще одна проблема? – равнодушно осведомляется Призрак.
- Мы заблудились.
- Что?
- Мы заблудились.

Снег падает медленно-медленно, словно в гигантском стеклянном шарике.
- Ну как, как, как можно заблудиться?
- Очень просто, - пожимает плечами Кукольник.
- Ну так это же твоя опера! – поворачивается к Призраку Джек.
- А это твой лес! – парирует тот.
- Так если это твоя опера – ты должен знать!
- Ну так лес-то твой!
Кукольник с улыбкой смотрит на них.
А потом оборачивается и улыбается уже человеку, который подходит к их костру.
- Я бы на вашем месте поторопился, - тихо говорит тот. Он во фраке, отутюжен и выглажен в руках держит цветной зонтик. Зачем зимой в лесу зонтик?
- Почему?  - мужчины прекращают спор. - И да, вы кто?
- Смотрите? – человек показывает рукой.
Там, в той стороне снег становится черным. И деревья истончаются и превращаются в тени.
Там, в той стороне исчезает его опера. И наступает ночь.
- Что происходит там?
- Там заканчивается история, - отвечает человек
- Моя опера!
- Мой лес!
- К черту твою оперу, ты сам хотел ее угробить ко всем чертям, так и происходит!
- Да к черту твой лес, он все равно мертвый!
- Если вы не поторопитесь, к черту отправитесь и вы сами, - печально отвечает человек.
- Но куда?
- Вперед.
Они встают, Пес парой движений забрасывает костер снегом, девушки прижимаются к своим защитникам.
Ночь идет совсем близко.
- Но кто вы? – спрашивает Джек.
- Чаще всего меня называют Стекольщиком.
- Вы что делаете из стекла? – спрашивает Салли.
- Я что-то делаю со стеклом.
- Послушайте.. – говорит Призрак, разворачивая платок.
- О… знакомая вещица.. – усмехается Стекольщик.
- Откуда? – подозрительно спрашивает Призрак.
- Я ее сделал.
- Но зачем?
- Вы бы лучше спросили – для кого…
- Для кого?
- Э, не так нечестно, я вам подсказал этот вопрос, - смеется человек.
- Ну и что?
- А то, что в таком случае я вам ответа давать не буду.

- Смотрите, - тихо говорит Кристина.
Чернота зависает на мгновение над вершинами деревьев, там, где они упираются в каменный потолок – а начинает поглощать мир вокруг.

Двадцать четвертый осколок.

И из черноты – сплошной, бесконечной черноты вышла женщина. Вышла уверенно и смело – хотя глухие черные очки на ее глазах должны были делать ее абсолютно слепой.
- Леди Ночи… - сказал Кукольник.
- Какого черта! – дернулся Призрак.
- Вы сами вызываете Леди Ночи. Ваши страхи, ваша ложь, ваша слепота, ваше нежелание говорить – и нежелание видеть – правду – все, все, все это вызывает и призывает Леди Ночи. А когда они приходит…
Женщина сняла очки.
И из них вышла тьма.
- ..тогда приходит Ночь.

Двадцать пятый осколок.

Лестница ведет наверх, ведет их в темноте, холоде и сырости – но это просто темнота, просто темнота, а не ночь. Ночь где-то позади – пока позади.
- Это лестница моей оперы, - говорит Призрак.
- Черта с два – это лестница моего дома, - отвечает Джек.
- Вам не кажется, что этих двоих давно пора было закопать где-то в сугробе, - полу-гавкает, полу-хрюкает Пес.
- В сугробе надо было закопать тебя, - трепет его по голове Салли.
- Это ваши страхи, - говорит Кукольник.

- Что ты видишь, человек в маске?
Молчание.
- Что ты видишь человек-скелет?
Молчание.
- Что ты видишь девушка из оперы?
Молчание.
- Что ты видишь, девушка из леса?
Молчание.

- Что ты видишь, Пес?
- Я вижу оленя, который быстрей меня.
- Что ты видишь, Топот?
- Я вижу рыцаря на белом коне и зовут его Ланселот
- Что ты видишь, Стекольщик?
- Я вижу бессонницу.
- А что видишь ты, Кукольник?
- Я вижу ржавчину.

- Мне кажется, что раньше она была короче, - неуверенно сказал он.
- Вполне возможно
- Но.. почему?
- Потому что самое длинное в мире – это наши страхи
- Но куда ведет эта лестница?
- Туда, куда ведут все страхи. К небу.

- Что ты видишь, человек в маске?
- Потерю ее.
- Что ты видишь человек-скелет?
- Потерю ее.
- Что ты видишь девушка из оперы?
- Потерю его.
- Что ты видишь, девушка из леса?
- Потерю его.

Двадцать  шестой осколок.

Чернота была кругом.  Глубокая, невозможная, абсолютна чернота.
- Это просто небо.
- Тогда почему оно так похоже на то, что там?
- Потому что там оно и было.
- Но вы же сказали, что это… это поглотит нас…
- Ну да, так оно и есть.
- А почему это небо так.. так стоит на месте?
- Потому что его время еды еще не пришло.
- А когда оно придет?.

- Через пять минут, - печальной радугой переливается ее накидка.
- Что вы тут делаете?
- Я пришла посмотреть.
- Зачем вы снова здесь?
- Затем, за чем же и вы.
- Мы просто хотим вернуться в свой мир…
- А кто сказал, что я из этого мира?
- Но…
- И кто сказал, что я не хочу вернуться в свой?

Два ручейка стекла выливаются на снег.
- Возьмите немного меня, - говорит Пес. И встряхивается.
- Возьмите немного от моих деток, - говорит Королева. И падает нить из ее накидки.
- Возьмите немного меня, - невидимо бьет копыто.

- Но это же не так, как было… - растерянно говорит она.
- А разве так важно – как это выглядит? – тихо сспрашивает Королева.

Разве это так важно?
Груда стекла с серой пылью в слизи червей.
Разве это так важно?
Сверкающие осколки, дыхание звезд, пот живого существа.
Разве это так важно?

- Нет, - говорит она. – это не важно.
Молчит немного.
- Это не важно. Я люблю тебя, - говорит никуда и кому-то.

Двадцать седьмой осколок.

Два шарика.
Два таких похожих – и два таких разных – шарика.
Целых.
С мириадами снежинок – да, да, да, - самых настоящих снежинок! – в глубине чистейшего и прозрачнейшего стекла.

И словно что-то… треснуло? сдвинулось? переместилось?.. в этом новом мире, сотканном, слепленном, сваянном из двух таких разных и при этом таких родных им миров. Что-то  - пусть и незаметно, пусть лишь на долю – но изменилось, и продолжило этот путь изменений.
Словно дрогнуло в живой пульсации – как начинает пульсировать сердце, которое вдруг остановилось на единый миг в опасности остановиться совсем – небо, бархатное в своей такой необычной для зимы теплоте и глубокое в такой обычной для полуночи темноте.
И что-то…что-то…что-то…
Они так и не поняли, что именно – но что-то еще произошло в тот момент. Что-то совсем неуловимое – и от этого невероятно, невероятно важное.

- И что…что теперь? – осторожно спросил он.
- В смысле? – переспросил Кукольник
- Ну что теперь?
- А теперь будет дальше.
- А что будет в этом дальше?
- Просто дальше.
- Что?
- Иногда бывает просто дальше.
- Но это же… это же… это же обман?
- Это Фата Моргана.
- То есть обман.
- То есть правда.
- Что?

- Мне пора, - вдруг сказала Королева Червей.
И в единый миг все черви, оплетавшие ее – опушились, распушились – и превратились в разноцветных гусениц.
И в единый миг гусеницы осыпались белыми куколками.
И в единый миг – земля поднялась мириадом бабочек.
Мириады мягких крыльев коснулись их щек, осыпали их легчайшей цветочной пыльцой – и упали вверх, в ночное небо. И бархат и глубина неба приняли их.

- Мне пора, - сказал Пес.
Он встряхнулся – и осыпалась серая пыль, как морок и обман.
И возник огромный, черный как само небо, Пес.
И совсем-совсем рядом прозвучал рог. Охотничий рог, в звуке которого была вся тоска жертвы и весь азарт преследователей. Рог, чья песня была такой же старой, как и мир.
И разорвав пелену ночи, возникла перед ними Дикая Охота. И звезды сверкали в глазах коней, и туманности перекатывались мышцами под шкурами псов, и кометы дрожали на ресницах охотников.
И была там Королева Охоты. Вечная как мир. Прекрасная как начало мира. Мудрая как его конец.
И видели они, как подошел Пес к Королеве.
И видели они, как пожурила Королева Охоты Пса. И видели, как тот повинно, но не покорно наклонил тот голову. 
И умчался во главе Стаи Дикой Охоты. Вечной Охоты.

- Мне пора, - сказал Топот Копыт.
И стихло все на секунду – словно мир онемел.
А потом зашумело запахами, запело красками, зашептало теплым июльским ветром.
И снег растаял под бронзовыми копытами серебристого единорога. И прочь шагал он бесшумно и невесомо. Только звенело что-то в небесных высях – или то были колокольчики Дикой Охоты, которая разворачивалась в вечной своей погоне за неуловимым лунным светом.

- Мне пора, - сказал Стекольщик.
И стал постепенно становиться прозрачным.
А потом сквозь стекло стал проступать песок.
И Песочный Человечек – даритель детских снов и взрослых грез – махнул рукой, улыбнулся, и порыв ветра унес его в ночь снега и мороза, рассыпав снами и грезами по миру бодрствования и реальности.

- Вам пора, - сказал Кукольник.
- Вам пора, - повторили за ним куколки, выглянув из сундука..

И все исчезло.

Эпилог.

Кукольник аккуратно сложил фигурки в сундучок.
Закрыл крышку, бережно щелкнув полустертыми замками.
А потом оглянулся –
- и осторожно расправил широкие манжеты, обнажив запястья.

И тогда нити, которые росли из них, расправились – и поднялись вверх.
И невидимая рука крепко сжала их.

Кукольник еще немного постоял – пока рука приноравливалась к нитям.
Пару раз неуклюже дернулся, наклонился и выпрямился.

А потом усмехнулся – к усмешке-то не были приделаны нити – взял сундучок под мышку, и зашагал размашисто и легко – видимо, такой легкой была рука управляющая им.
Зашагал куда-то в туман и снег.
Рассказывать другую историю.

Отредактировано Astarta (2011-01-09 17:44:42)