Кэрис
О, советский фантаст - это очень хорошо! Обязательно поинтересуюсь - спасибо за наводку)))

Итак, далее...

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

8. Дым

Агнес, как всегда, поднялась рано чтобы успеть приготовить завтрак для молодой госпожи. Она выжала сок из апельсинов, сварила крепкий кофе, в назначенное и неизменное время купила у молочника свежего молока. Наконец, она испекла целую гору оладий с яблоками. Один, горячий, с пылу с жару, она, не удержавшись, съела.
Затем она собрала завтрак на поднос, поставила рядом маленькую фарфоровую вазочку с цветком фиалки.
К комнату она вошла осторожно, бочком открыв незапертую дверь. Изумленная и растерянная, замерла она на пороге, как и Хэзер несколько часов назад.
В воздухе витала остывшая тревога, множество деталей говорило о том, что в комнате случилось что-то «неправильное»… Задранный уголок ковра, внезапно оставленная, смятая постель, брошенное, раздавленное тяжелым сапогом, яблоко, разбитая бутылка… Душный воздух с чужим запахом – запахом гари.
Опасливо переступив через осколки бутылки, будто через мертвую птицу, Агнес поставила поднос на туалетный столик. Руки ее в это мгновение так дрожали, что она боялась не пронести поднос даже этот короткий шаг.
– Мисс Эйл! Мисс… - позвала она, повинуясь слабой надежде.
Ей потребовалась еще минута, чтобы понять, что никто не откликнется. Тогда Агнес помчалась на кухню за успокоительными каплями.
Бежать, думала она, скорее бежать в полицию! Звать на помощь хоть кого-нибудь!..
Ах, она всегда знала, что дурное ремесло молодой госпожи даст о себе знать, что ничем хорошим это не закончится.

Ближе к вечеру, как раз в час вечернего чая, претор МакКлелан нанес неофициальный (по официальной версии) визит в дом семейства Дурново. Зашел он побеседовать с пожилой мадам, Анной Владимировной Дурново, с ее дружелюбным сыном и, разумеется, с его дядюшкой, Петром Павловичем, который тесно сотрудничал с промышленниками, занимающимися добычей ископаемых по ту сторону транссибирского туннеля. Говорили обо всем, о любых всевозможных мелочах и глупостях, дозволенных  этикетом, лишь изредка упоминая о полезных ископаемых и их значении для благосостояния Альфа-Вавилона. Наконец, беседа достигла пика душевности и приготовилась клониться к завершению.
Тут вошел пожилой привратник и сообщил, что прибыл молодой посыльный с письмом для претора. Письмо он подал тут же на серебряном блюдце.
Претор учтиво спросил извинения у хозяев и, взяв письмо, удалился на восточную террасу особняка. Она выходила на обширный сад с геометрически ровной, в стиле классицизма, лужайкой. Посреди нее высился фонтан – великолепный и вычурный Колокол. Некогда он с собратом-близнецом украшал блистательный Петродворец, резиденцию русских царей. Такой богатый и претенциозный элемент декора был подарен Императорским домом благородному семейству Дурново (в частности, его покойному главе) за верную и преданную службу Отечеству.
МакКлелан огляделся (он не желал, чтобы кто-то видел даже его возможную реакцию) и развернул письмо.
– Ч-черт!.. – выпалил он, прочтя лишь первые две строки.
Он уперся кулаком в каменную ограду террасы и некоторое время смотрел куда-то сквозь деревья и едва виднеющийся за ними мутный горизонт. Немного успокоившись, он продолжил читать, но с каждой строчкой, с каждым словом он мрачнел все больше.
Дочитав, он, не удержавшись, смял письмо, но затем вновь расправил, сложил и убрал в карман.

В гостиной, тем временем, между матушкой и дядей Анной Владимировной и Петром Павловичем шел спор о живописи.
Пожилой господин Дурново стоял перед скромным натюрмортом и критично причмокивал, покачивая головой.
– Нет, Анна Владимировна, решительно не вижу, чем вам так полюбился этот Адольфо.
– Адольф, - поправил молодой Николай. – Он австриец, дядюшка.
– Ох, да с вами разве упомнишь? То вам итальянцы нравились целый сезон, а то теперь этот вот…
Все Дурново благодушно рассмеялись.
– И все же вы неправы, Петр Павлович, - вступилась Анна Владимировна за натюрморт. – Его картины, конечно, лишены размаха, да и особого божьего пламени, что уж греха таить. Но уж да чего они мирные, уютные такие…
Тут вернулся претор.
Несмотря на то, что он прекрасно владел собой, Николай заметил, что от былой светской легкости не осталось и следа – вместо нее во взоре МакКлелана затаилось напряжение.
– Простите, но я вынужден оставить вас. Мне только что сообщили о совершенно неотложном деле .
– Конечно-конечно! – подхватила госпожа Дурново, даже будто бы немного испугавшись. – Благодарю, что посетили нас, господин МакКлелан, сударь.
– Был рад знакомству, - поклонившись, чинно вымолвил Петр Павлович.
МакКлелан простился с ними, затем с Николаем, и удалился.

В полицейском управлении вечером было по-будничному тихо. Чему удивляться – обитавшие здесь чиновники уже собирались домой.
Те, кто еще сидел с своих кабинетах-ячейках под единым стеклянным сводом, были настолько погружены в свои бумаги, в отчеты, что не заметили, как мимо них прошел сам претор с гвардейцем-охранником. Только секретарь в приемной вскочил при виде них и поспешил распахнуть дверь.
В кабинете начальника полиции, мистера Лефроя, оказался еще один человек – статный мужчина лет тридцати, с редкой проседью в густых, темных волосах.
– Это мистер Грево, - представил его Лефрой. – Лучший детектив Вавилона.
– Вы ведь не сотрудник Нового Скотленд Ярда, - отметил МакКлелан, пожимая руку Грево.
Тот уверенно кивнул.
– Нет. Но состою у него на хорошем счету и в самых теплых отношениях.
– Мистер Грево пользуется моим абсолютным доверием, - поспешил уточнить Лефрой. – Я уже ввел его в курс дела. Прошу, джентльмены, садитесь…
Все трое сели вокруг широкого письменного стола. Охранник остался стоять возле двери.
– Я довольно долго занимаюсь всевозможными тайными обществами, сектами и тому подобными организациями Альфа-Вавилона, - заговорил Грево. – Они существуют в городе с момента его создания. Какие-то пришли из старого мира, какие-то возникли уже здесь… Но Ложа Сераписа отличается от них всех. Туда попадают люди из самых разных слоев общества (кроме нижнего города, разумеется) и нам пока неизвестен ни один случай попытки покинуть ложу. Мы не знаем, какие наказания могут ждать того, кто осмелится это сделать, поскольку – повторюсь – никто никогда не пытался. Их держит вместе, будто магнитный стержень, какая-то мощная и ясная идея.
- Какая? – быстро спросил МакКлелан.
- К сожалению, мы не представляем.
- За столько лет не смогли выяснить? Ни вы, ни полиция?
Лефрой лишь развел руками.
- Мы пытались внедрить агентов в Ложу, но дальше низшей ступени – пажей – они не смогли продвинуться. Остальные две – рыцари и, тем более, жрецы – остались дляних закрыты и недоступны.
- Но схватить кого-то из них, допросить!
- За что? До сих пор они не делали ничего противозаконного. Только набирали себе все больше людей – но ведь разные общества у нас не в новинку. Не арестовывать же мне их было за то, что они не принимают в свои ряды женщин! Слава Богу, времена суфражисток и любительниц приковывать себя к правительственным зданиям осталась в далеком прошлом…
- Если бы вы арестовали хоть одного такого мерзавца заранее…
- Помилуйте, претор! А кого бы еще вы порекомендовали арестовать вот так, «заранее»? – выпалил Лефрой.
МакКлелан лишь на секунду опустил, а затем отвел в сторону взгляд, будто бы молча соглашаясь. Лефрой продолжал:
- Я понимаю ваши чувства. Ваш сын оказался в руках этих чудовищ…
Претор так и подскочил со своего кресла.
- Мой сын уже арестован?
- Нет, - чуть опешив, вымолвил Лефрой.
- Так чего же вы ждете? Неужто, моего на то разрешения? Он ведь ближайшая к Корфу персона.
- Осмелюсь заметить, претор, что его неожиданный арест может спровоцировать ненужные волнения.
- А я согласен с претором, - вставил Грево. – Может и не стоит арестовывать Джейсона МакКлелана в открытую, но допросить, установить слежку…
- Низко же вы нас цените, - фыркнул Лефрой. – Уж слежку-то мы давно установили.
- И где же он теперь?
Начальник полиции вдруг замялся, переводя взор с одного собеседника на другого.
- Лефрой, где мой сын? – настойчиво спросил претор.

С увлеченностью мономана Джейсон следил, как опиумный дым вьется тугими струйками в воздухе. Он пытался даже дотронуться до дыма пальцами, поиграть с ним, но тот сразу же исчезал.
Чуть колыхался полупрозрачный занавес, отделявший его ложе от остальных. Чьи-то смутные силуэты скользили там, в полутьме, не задерживаясь в поле его зрения.
Вдруг, совершенно жутким видением, из этой полутьмы ему явился образ отца. Образ оказался на удивление осязаемым – настолько, что схватил его за ворот и приподнял с матраса.
Отец что-то говорил, он был, похоже, очень рассержен. Но до Джейсона долетал лишь рокочущий гул, будто дождь грохочущий по жестяной плоти Вавилона. Джейсон сначала вскрикнул, затем стал смеяться. И смеялся пока по щекам не полились слезы. Тогда он заплакал – и заплакал совершенно искренне.
- Мне так жаль… - простонал он. – О, папа, это ужасно!

Суть одна - динозаврам не везет((

10. Осколки.

В последний раз Джейсон сидел под домашним арестом лет в одиннадцать. Только тогда он не был прикован к креслу наручниками и отец не смотрел на него с таким откровенным, холодным презрением. Претор сидел в кресле напротив сына, а рядом с ним стоял детектив Грево.
- Пожуришь, как обычно или будешь действовать методами тайной полиции? – устало поинтересовался Джейсон.
Вместо ответа претор отвесил ему вовсе неотеческую пощечину. Грево на мгновение отвел взор и переступил с ноги на ногу.
- Что вы затеяли? – резко спросил претор. – Что придумали твои чертовы приятели?
- Которые?
- Фанатики-сектанты.
- Я не состою ни в какой секте.
В разговор вступил Грево:
- В ночь со среды на четверг из своей квартиры была похищена Хэзер Эйл. Вам что-то об этом известно?
Джейсон потер щеку.
- Теперь – да.
- Как давно вы видели Вальетра Корфа?
- На прошлой неделе в Опере.
Претор презрительно усмехнулся.
- Последние несколько дней ты являлся домой только дважды.
- Неправда. Я каждую ночь ночевал дома.
- Я тебя не видел.
- Ты меня и прежде не видел. Только раньше тебя это не тревожило.
- Отвечай на вопрос. Что Корф сделал с Хэзер?
Джейсон едва заметно хитро прищурился.
- Не знаю.
- Не смей лгать, глядя мне в глаза! Когда мы нашли тебя, ты повторял: «Это ужасно».
- Конечно. Ты нашел меня в опиумном притоне.
- Если не скажешь все, что знаешь, пойдешь по всем притонам Вавилона!
Джейсон вздохнул – то ли обреченно, то ли собираясь что-то сказать – но промолчал, возведя очи к потолку.
- Претор, разрешите, вас на пару слов? – быстро спросил Грево, наклонившись к МакКлелану.
Тот кивнул, поднялся с кресла и оба вышли в коридор.
В коридоре было темно и они прошли в самый его конец – к овальному, выпуклому окну из старинных, неровных и грубых стекол.
- Мерзавец. – процедил претор, оглядываясь на дверь в комнату Джейсона.
- Сукин сын, - подтвердил Грево. – Сэр, мне кажется, нам стоит поменять тактику. Ваши угрозы на него уже не действуют.
- Он просто не верит, что я говорю серьезно.
- А вы говорите серьезно?
- Абсолютно.
Грево перевел дух.
- Надо везти его в участок.
- Нет! Я лучше лично выбью из него признание, чем…
- Чем уроните престиж?
- Вам кажется, это ерунда? Я фактический правитель Альфа-Вавилона!
- Слухи уже распространяется в народе. Подумайте, не начнут ли сомневаться в таком правителе, который укрывает свидетеля и, вероятно, участника преступления?
Претор долгое время не отвечал, а лишь, хмурясь, глядел в окно. На этот вечер было запланировано легкое увлажнение среды, и вся улица – и садик перед домом, и скользящие прочь механические экипажи, и соседние дома – все было окутано плотным туманом.
- Хорошо, - с видимым усилием согласился МакКлелан. – Вызывайте Лефроя и его людей. Не хочу, чтобы на глазах у всей улицы моего сына увозил какой-то лейтенант ил сержант. Чертовы снобы, только об этом и будут теперь судачить…

11. Хранитель голосов

Итак, аресты начались.
Все проходило быстро, чисто и журналистам было велено молчать. Так что Отто Зелковиц, состоявший в Ложе, совершенно ничего не подозревал, шагая в это туманной утро на работу.
Работал господин Зелковиц библиотекарем. Вернее даже фонотекарем, ибо вверенный ему отдел содержал фонографические записи (и пластинки, и валики) различной направленности  и исторической ценности.
Отто Зелковиц пришел на службу ровно в 6.50 утра. Он зажег лампу в своем кабинете, а затем заглянул непосредственно в само хранилище, оглядел высокие полки со стройными рядами контейнеров и чехлов. Тут, как всегда, царили тишина, спокойствие.
Отто Зелковиц достал из ящика стола коробочку засахаренных апельсиновых корочек и бульварный роман в потрепанной обложке.
Да, работник Главной Вавилонской библиотеки, рыцарь ложи Серписа, обожал бульварные детективы! В данный момент его увлекла невероятно популярная линия романов о двух братьях – борцах с нежитью. Аннотация на этом томе обещала душераздирающую, кровавую историю об ожившем пугале.
Отто едва успел прочесть первую страницу, как открылись двери отдела. «Как рано нынче посетители…» - подумал было он.
Отто едва успел понять, что это вовсе не посетители, а полисмены, как его подняли из-за стола без лишних церемоний вывели прочь.
Жестяная коробочка с апельсиновыми корочками и бульварный роман так и остались лежать на столе…

Первоначальная паника быстро сменилась готовностью к действию. Или, напротив, к бездействию – в зависимости от обстоятельств. Увидев в отделении полиции еще нескольких членов Ложи, Отто Зелковиц и вовсе успокоился.
Он прекрасно знал, за что могут арестовать именно его. Но раз власти решили выкосить всю Ложу, то может статься, они не в курсе этого темного дела. О нет, Отто волновался не за себя! Просто это дело было крайне важно для Вальтера Корфа.
Отто провели в одну из камер, имевшихся в участке, и посадили вместе с тремя карманниками. Идя по коридору, он видел сквозь прутья других камер своих собратьев по Ложе – каждого в такой же нелицеприятной компании. Одного, похоже, даже посадили с проститутками, чему те несказанно и громко возмущались.
Впрочем, тут Отто Зелковиц едва успел побеспокоиться о своем здоровье (кошелек-то остался в библиотеке), как полисмены вывели его прочь из камеры. Вот теперь хранитель фонетического отдела встревожился не на шутку.

– Вы слышали про «Голос Эдварда МакКлелана»? – спросил Грево.
Претор решил, что ослышался.
– Слышал ли я голос своего деда?
– Нет-нет… Неужто, вы не знаете об этой городской легенде?
Они сидели в кабинете Лефроя. Сам начальник полиции присутствовал при арестах самых высокопоставленных членов Ложи, имеющих значительный вес в обществе Вавилона. Грево разбирался со всеми документами и сведениями, имевшимися у полиции по текущему делу.
– «Голос Эдварда МакКлелана» - таинственный валик (или даже несколько) с записью якобы сделанной вашим дедом перед смертью. Говорят, это какое-то жуткое пророчество о будущем Альфа-Вавилона. Еще говорят, есть несколько копий.
– Ерунда, - отрезал претор. – Я отлично помню последние дни деда. Вся семья в кои-то веки собралась вместе… И, поверьте, немощный старик ничего не наговаривал на граммофон.
– Ну, он мог сделать это и раньше. Если вообще сделал.
– Но при чем тут этот «Голос»? Он говорил что-то про Корфа и прочих жрецов?
– Нет-нет. Его так называемые «откровения» очень общи и касаются исключительно города. Что в общем-то логично – инженер должен знать, как и сколько проработает созданный им механизм.
– По прогнозам наших лучших ученых Альфа-Вавилон простоит не меньше двух тысяч лет. При должном уходе и своевременной замене изношенных частей, разумеется. И при умеренном росте населения.
– Да-да, «Голос» говорит обо всем этом, но цифры его несколько расходятся с официальными.
– Вы сам его слышали?
– Нет, читал несколько стенограмм. Которые друг от друга-то существенно отличаются. Так вот, ходили слухи, что копии валиков с «Голосом» хранятся в отделе звукозаписей Главной Библиотеки. В том самом ,которым заведует Отто Зелковиц.
– И поэтому вы потребовали привезти его в Управление? Считаете, что он имеет доступ к этим «пророчествам»? Думаете, они интересуют жрецов Сераписа?
– Не знаю точно, претор. Лично я считаю, что валики с «Голосом» существуют. Но при этом совершенно необязательно, что на них голос вашего деда.
Дверь открылась, вошел рослый полицейский.
– Мистер Грево, господин претор. Заключенного по вашему требованию только что доставили.
– Немедленно ведите сюда! – велел Грево.
Отто Зелковица, который за прошедшее утро, казалось, потерял одну четвертую своего живого веса, ввели в кабинет начальника полиции. Его усадили на стул у края письменного стола и оставили на милость правителя Альфа-Вавилона и его лучшего детектива.

13. В храме Сераписа.

После того злополучного завтрака Хэзер больше не давали ни есть, ни пить. К ней никто не приходил, никакие звуки не доносились в этот каменный мешок.
Она осмотрела каждый угол своей каморки, отодвинула, насколько смогла, всю мебель, простучала стены. Она даже вытащила из ниши картину с цветущим садом, но за ней обнаружился лишь все тот же бетонный монолит.
Иногда Хэзер засыпала (случалось, что и прямо на полу), но очень скоро просыпалась оттого, что ей мерещились шаги ее тюремщиков.
В последний раз она переживала похожую тревогу (несравнимо меньшую, конечно, но похожую) в шестнадцать лет. Это было перед самым важным ее выходом в свет – перед встречей с самым первым ее клиентом. Ей несказанно повезло, как редко везет девушкам ее профессии, - первым ее клиентом оказался достаточно молодой и милый человек. И заплатил очень-очень щедро. Еще бы – он все-таки платил за первую ночь любви.
Что ж… Теперь Хэзер предстояла последняя ночь ненависти.
В какой-то момент, засыпая, устав от тревоги и смутных страхов, она почувствовала, что ей почти уже интересно – что же там будет? Что уготовили для нее эти неверующие сектанты?..
Однако, когда она проснулась от скрипа механизмов в стене, ее охватила настоящая паника. Они пришли! Они пришли за ней!
Спросонья она даже не сразу поняла, что видит людей. Вошедшие мужчины были одеты в отглаженные брюки, жилетки и накрахмаленные рубашки – как официанты или валеты. И на каждом была маска – сплошная, глухая, угольно-черная.
Не дав Хэзер опомниться, они подхватили ее под руки, подняли с кровати и уволокли прочь.
Будучи в шоке, еще не опомнившись от короткого сна, Хэзер вначале не сопротивлялась своим стражам. Ее провели через темную гостиную, где она завтракала с Вальтером Корфом.
Далее они оказались в тускло освещенном коридоре. Пол тут был бетонный, холодный, и, ступая по нему босыми ногами, Хэзер окончательно убедилась в безоговорочной реальности ужасающего бытия.
Она в первый раз попыталась вырваться из рук стражей, но они держали ее так крепко и уверенно, что, казалось, даже не заметили ее слабой попытки.
– Прошу, не надо! – вдруг выпалила Хэзер и тут же до боли закусила губу.
Как же глупо – вот так вымаливать пощады у невозмутимых фанатиков! Нет, она не станет их молить и не станет плакать. Впрочем, если верить словам Корфа, настойка господина Вонга избавит ее от самой возможности заплакать.
Хэзер ввели в лифт и повезли куда-то вниз. Перед ее взором промелькнуло несколько этажей, прежде чем они опустились в какое-то… подземелье. Не знавшая другого мира, кроме Вавилона, Хэзер решила, что ее теперь ведут по настоящему подземелью. Как иначе можно назвать это сырое, темное, пахнущее гнилью переплетение множества коридоров?
Чем дальше они шли, тем теплее становился пол, будто под ними  была жаркая котельная. И еще ей стала слышаться какая-то странная музыка – негромкая, ритмичная, даже успокаивающаяся. Напевы флейт, гулкие переливы и переходы по полому, сухому дереву.
И вот, впереди появились высокие двери. Створки были чуть приоткрыты и на пол коридора ложилась ровная полоса темно-желтого, огненного света.
Едва стражи подвели Хэзер к порогу. Двери им открыли изнутри – еще двое стражей, так же в масках, а так же, в расшитых золотом плащах с капюшонами.
Первые двое передали пленницу им, а сами остались в коридоре. На секунду оглянувшись, Хэзер увидела только их воротнички и рукава – все остальное слилось с темнотой.
Новые стражи втащили ее в тревожную, темно-желтую духоту и теперь уже плотно захлопнули дверь. Хэзер оказалась со всех сторон окружена невысокими стенами из тростника. Поверху был натянут полог – длинное черное полотнище, спадающее впереди занавесом. Сквозь прорехи в нем и через щели в стенах Хэзер видела другое помещение – огромное, залитое светом от огня сотен светильников, факелов. Там было множество людей – Хэзер слышала их шепот, многократно усиленный эхом. И еще тут был какой-то тяжелый, жуткий запах…
Все это она увидела-услышала-поняла всего за мгновение. Ее разум отчаянно цеплялся за все, за каждый пустяк и мелочь. Никогда еще ее глаза не видели столь четкой картины, никогда еще ее тело и все существо не было настолько здесь и сейчас.
«Неужели и вправду – конец?» - подумала она изумленно.
Тут один из стражей подал ей чашу с каким-то травяным отваром. «Зелье господина Вонга…»
Хэзер резко отвернулась, будто не желая даже вдыхать запах зелья.
– Настоятельно советую выпить, мадемуазель, - раздался из-под маски голос стража. – Вам будет только легче.
Хэзер секунду помедлила, а затем вдруг подчинилась – повернула голову и коснулась губами края чаши. Страж сам наклонил ее так, чтобы пленница отпила несколько глотков.
Затем чашу просто отбросили в сторону, Хэзер повели дальше. Вернее ее вытолкнули вперед, за черный полог, который, качнувшись, тут же вернулся на прежнее место.
А Хэзер не успела даже увидеть, где оказалась, как ее обволокло что-то вязкое и теплое. Нет, не обволокло – омыло. Она услышала свой собственный крик и лишь затем окончательно поняла, что ее окатили свежей кровью. Едва она успела схватить ртом воздуха, как на нее вылили еще столько же ледяной воды.
Хэзер не смогла устоять на ногах и упала на мокрый пол. Сознание и чувства ускользали куда-то. «Вот и все. Хорошее зелье, господин Вонг», - мелькнуло у нее в голове.
Она уже не могла пошевелиться, но некоторое время еще чувствовала, слышала и даже видела, что происходит вокруг.
Шепот множества голосов стих, в огромном зале теперь царила торжественная тишина. Кругом амфитеатром поднимались ряды скамей из светлого дерева. Первый, самый узкий ряд был заполнен людьми, середина была практически пустой и только на двух последних рядах виднелись люди. Нет, не люди – маски. Множество черных личин, словно провалов на золотистом фоне.
Хэзер почувствовала, как кто-то берет ее на руки, подхватывает уверенно и осторожно. Через намокшую сорочку она чувствовала чужое тело – сильное, крепкое, горячее и тоже почти обнаженное. Да, на человеке, похоже, был только шелковый халат.
Хэзер пронесли через весь зал и опустили на низкое,  широкое ложе. Прямо над собой она увидела золоченую морду колоссальной статуи быка. Из его ноздрей вились темные струйки дыма.
Затем перед ней возник Вальтер Корф. Черный шелковый халат был распахнут на его груди. Оказывается, он сам нес ее.
– Что же вы не спите, мадемуазель? Засыпайте. Не нужно вам знать, что станет с вашим телом дальше.
– Я так устала, - едва слышно прошептала Хэзер.
– Так спите… - велел ей Вальтер.
И она уснула.

Заметьте, наступил именно последний момент

Мышь_полевая
интэрэсно))) ну мы подождем

Deydra

ой, автору очень приятно, что эффект именно такой))) 
Про Корфа все скажут дальше, под занавес. Вернее, он сам про себя все скажет

Про Землю будет только в следующих частях, но она действительно вымерла не вся.

Не, не болезнь. Ну, или вы от меня заразились ПО мне постоянно вспоминался при написании - как-никак тоже детектив с псевдомистической линией. Да и мир стимпанка (не только Вавилона, а в целом) застрял в эпохе рубежа веков.

16. Рассказ Вальтера Корфа (фонограмма расшифрованная и приобщенная к делу).

… Я родился не в самом Вавилоне. На Промышленном Отроге, по ту сторону Транссибирского тоннеля, у моего отца был завод. Вавилонское общество он не любил… Так что до шестнадцати лет я жил в таком странном мире, что вам и не представить.
Там, на Отроге жизнь совсем другая. Много русских – тех, чьим семьям принадлежали сибирские заводы и земли еще до Вавилона, много народа с Востока – из Японии, Китая, Индии. Но самое главное, там нет Верхнего и Нижнего города. Есть промышленная зона и жилая. Собственно, ничего удивительного – весь Отрог размером с одну окраину Вавилона. А впрочем, для вас это не столь уж важно…
Моя мать была из российского дворянского рода. Младше отца на двадцать лет, такая юная, мечтательная барышня. «Тургеневская» - кажется, так их в шутку называли. Благодаря ей, я до пяти лет верил в ангелочков и доброго Боженьку. Да, меня крестили в православной традиции: мой отец был убежденным атеистом и ему по большому счету было все равно какой блажью я переболею в детстве. Так или иначе,  считал он, жизнь эту дурь из меня выбьет. И оказался прав.
Моя мать отличалась слабым здоровьем, а однажды слегла со страшной пневмонией. Она мучилась две недели, а меня к ней пустили только в самую последнюю ночь, когда поняли, что она угасает. Меня подняли с постели, привели к ней… Она меня едва узнала и только коснулась моей головы, слабо улыбнулась. А затем началась агония – она металась в кровати, рыдала, звала то отца, то меня, хотя мы были рядом. Меня увели в мою комнату, но оставили без присмотра и я тайком пробрался обратно, проскользнул в спальню матери.
Послали за священником, но час был поздний, а единственный православный приход находился на другом конце Отрога. Маме делалось хуже, ее мучила страшная боль, она задыхалась…
Тогда отец пошел в дом напротив, где жило почтенное семейство выходцев из Индии. Дядюшка главы этого семейства, древний старец, слыл удивительной силы гипнотизером. Отец надеялся хотя бы с помощью его искусства унять страдания любимой женщины. Этого индийского колдуна привели. Сухой, как мумия, одетый в странную, яркую хламиду, вошел он в комнату и склонился над постелью матери. Та даже не успела понять, что происходит. Несколько быстрых движений, пассов руками, утробный шепот – и она оцепенела, а затем погрузилась в забытье. Боль, если и осталась, то уже была не властна.
Старик продолжал что-то бормотать, а мама во сне блаженно улыбалась. Так она и пролежала до тех пор, пока не пришел священник. Когда он приблизился, мама приоткрыла глаза и сказала, что она только что видела Рай, Господа, и что ангел Его сошел с небес и утешал ее. А сейчас она вернулась только проститься…
Сначала я обрадовался, решив, что все это правда. В вечер после похорон я упрашивал отца рассказать, где же теперь мама, что она делает в Раю и когда же я отправлюсь к ней. Отец то смотрел на меня, как на чумного, то говорил, что не знает. Я не унимался и тогда он рассвирепел. Он стал кричать на меня, говорить, что никакого Рая нет. «И разве похож этот старый индус на ангела, а?» – спрашивал он меня. Я, конечно, разревелся, нянька уволокла меня в детскую.
Вначале я страшно злился на отца, но прошел год-другой и я стал злиться на мать – за ту ложь, которая заставила меня так долго и бессмысленно мучиться. Со временем я переосмыслил то, что увидел в спальне матери в ту ночь. Все большее презрение вызывали у меня эти мечты о райских кущах. И все больше захватывала мысль о могуществе человека, способного управлять чужим разумом. Годам к двенадцати эта идея захватила меня не на шутку. Индийский колдун, избавивший от страданий мою мать, был уже давно мертв, а его родственники даже не пожелали говорить со мною на эту тему. Впрочем, сомневаюсь, что хоть кто-то из них владел толикой его мастерства.
На мое счастье, на Отрог приехал некто доктор Кельвин, психиатр. Он прекрасно владел гипнозом и за несколько излишнее и неоправданное его использование был выслан из Вавилона. К нам он приехал искать должности простого управляющего на завод.
Он долго не соглашался обучать меня – боялся вновь ввязаться в темную историю, боялся последствий, тем более, что работал на моего отца. Но затем, когда все же решился, он не пожалел. У меня обнаружился природный дар, и я оказался очень способным учеником. К шестнадцати годам я уже освоил основы, мог погрузить человека в сон, убедить в чем-то просто в ходе разговора. Мы продолжали занятия, и еще через два года я сравнялся с учителем. Я жаждал оттачивать свое мастерство, достичь того уровня, при котором я мог бы заставить человека увидеть Рай. Или Ад.
В тот год меня впервые привезли в Вавилон – я приехал с дядей и двумя его сыновьями.
Я оказался относительно свободен и был готов проверить свои силы. В первый же вечер я спустился в Нижний Город. Не прошло и пяти минут, как ко мне подошла девушка и предложила провести с ней время. Она была не слишком обольстительна: немногим старше меня, но уже измотанная жизнью, уставшая. Я сказал, что меня не интересует подобный досуг в обычном его понимании, но обещал не прикасаться к ней и щедро заплатить. Она нисколько не удивилась и сказала следовать за ней.
Все, что я видел дальше, напоминало кошмар. Я никогда прежде не сталкивался с такой нищетой и ничтожеством. Это была не беднота – безысходное убожество.
Эта девица провела меня на самый чердак одного из домов на этой же улице – там находилась ее комнатушка. Дорогой мы миновали несколько проходных комнат. В одной лежал какой-то пьяный человек, в другой на большой кровати спали дети (пятеро или шестеро), в третьей у тусклой свечи штопала тряпье старуха. Девушка, за которой я шел, поздоровалась с ней, а та закивала в ответ. Помню, это произвело на меня жуткое впечатление – это значило, что такой заработок, такая жизнь, была естественна для этих людей, нормальна.
Наконец, мы пришли в комнату девушки – маленькую, с единственным узким окошком, прорубленным прямо в крыше. А мне все еще казалось, что это какая-то гротескная декорация, что так не могут жить люди.
Девушка сняла шляпку и накидку и села на кровать. Смотря на меня безразличными, пустыми глазами, она спросила, чего я хочу, что ей надо делать. Я отвечал, что сейчас начну говорить, а она должна будет внимательно меня слушать. Я сел с ней рядом… О, как я волновался! Наверное, собирайся я с ней переспать, волновался бы не так сильно.
А оказалось все до боли просто. Ее разум не сопротивлялся, она будто бы хотела отрешиться от всей своей жизни. Она послушно рассказывала то, что я просил рассказать, забывала то, что я велел ей забыть, охотно подтверждала то, что я внушал ей. Затем я приказал ей очнуться, вернуться сюда. Она повалилась на кровать в полуобморочном состоянии, а спустя минуту спросила, где она и что происходит. Я ответил ей лишь, что она у себя дома, расплатился и ушел. 
Никто не обратил на меня внимания – ни старуха, ни дети, ни, тем более, пьяница.

Когда я вернулся в гостиницу, дядя, разумеется, отчитал меня и спросил, где я был так долго. Я ответил, что заблудился в Вавилоне.
Затем мы ужинали в ресторане нашего отеля. Ростбиф, столовое серебро, сонный попугай в клетке в углу – ресторан, как ресторан. Но я смотрел на все глазами жителей Нижнего города и до чего же все это казалось бессмысленным!
Один из моих двоюродных братьев не доел свой ужин и отдал обратно официанту наполовину пустую тарелку. А этих остатков хватило бы на целый ужин для любого бедняка!
Вокруг творилось пиршество абсурда! Надкушенный и оставленный хлеб, бутылка дорогого вина, выпитая на треть, множество заказанный и не съеденных блюд. Все вокруг жрали, жрали и не могли пресытиться! И это только в одном, не самом роскошном ресторане. Но что же, воображал я, творится по всему Вавилону. Какая же это корка румян на гнойной опухоли!..
И тогда я понял, что в мироздании все же есть смысл – как в хорошо отлаженной машине. Я понял, что если отыскать нужные рычаги, то можно заставить эту машину работать правильно. Как там говорится – дайте мне точку опоры и я переверну мир? В сущности, мир перевернуть действительно очень легко, только пока это удалось лишь галилейскому плотнику.
А я… Вероятно все-таки оказался не в своем месте, не в свое время.