Глава 24
Эпилог

1909 год.

Клонившееся к закату солнце ярко освещало музыкальную комнату на верхнем этаже. В одном углу за столом серьёзный молодой человек трудился над пачкой чертежей, а его отец, наклонившись, заглядывал ему через плечо. В другом углу высокая темноволосая девушка лет семнадцати стоя играла на скрипке.

Вот она дошла до трудного пассажа в пьесе и немного замедлила темп. Мужчины слегка напряглись, их плечи застыли в ожидании. Она одолела пассаж, ускорилась — и оба расслабились, обменявшись быстрой улыбкой, после чего снова сосредоточились на чертежах.

Девушка играла, не обращая внимания на реакцию отца и брата. Однако, дойдя до следующего сложного пассажа, она взяла две фальшивые ноты, тут же прекратила играть и виновато взглянула на них. Мужчины смотрели на неё, оба.

— Попробуй ещё раз, Дарис, — мягко предложил отец.

Она снова прижала подбородок к инструменту, но не смогла взять те же две ноты. Нахмурившись, она попыталась снова, но на этот раз — да и на следующий — фальшиво прозвучали уже три ноты. Она в раздражении топнула ногой.

У Эрика-Дааэ к двадцати четырём годам проявилось довольно сухое и язвительное чувство юмора. Он поднял брови и невинно произнёс:

— Н-да, ты определённо добавляешь в музыку чрезмерное количество экспрессии. Это самый яростный «Pax et Requiem», который я слышал с тех пор, как сам учился играть.

Всё ещё раздражённая Дарис, вопреки своему настроению, улыбнулась прозвучавшей в его словах иронии.

— В таком случае, подойди и покажи мне, как это делается.

Он откинул со лба мешающую прядь волос и поднялся.

— Конечно, если только папа не хочет?..

Эрик покачал головой.

— Нет, сынок, вперёд. Я на этот раз, пожалуй, просто посмотрю. — Он уселся за стол. Эрик ни за что бы в этом не признался, но теперь, когда его суставы стали менее гибкими из-за артрита, его пасынок мог сыграть эту пьесу намного лучше, чем он сам.

Эрик-Дааэ подошёл и взял предложенную скрипку. Устроив её под подбородком, он закрыл глаза, сделал глубокий вдох — и заиграл.

Пьеса, которую едва вытягивали ловкие, но неопытные руки девушки, ожила в руках мастера. Эрик-Дааэ не нуждался в нотах: он самозабвенно закрыл глаза, верхняя часть туловища во время игры слегка покачивалась в такт.

Он легко и безупречно преодолел трудный пассаж, который поставил в тупик его сестру, и та прищурилась.

— Ещё раз, пожалуйста, — прервала она игру брата. Тот любезно повторил с начала сложного места. Дарис внимательно смотрела, полностью сосредоточив на игре Эрика-Дааэ и глаза, и уши.

Эрик сидел за столом и наблюдал за ними обоими с улыбкой, кривившей его и без того деформированные губы. Если бы кто-нибудь двадцать пять лет назад сказал ему, что однажды он увидит, как играет на скрипке их с Кристиной дочь, или что он будет гордиться сыном Рауля де Шаньи так, как если бы тот был его собственным ребёнком, то он бы счёл своего собеседника безумцем. Однако теперь это казалось самой естественной вещью в мире.

— Хорошо, думаю, теперь я справлюсь, — Дарис снова потянулась к смычку. Взяв скрипку, она прижала её к шее и начала играть. Темп был медленнее, а ноты брались более обдуманно, но когда она дошла до проблемного пассажа, то её золотые глаза встретили взгляд тёмно-синих глаз Эрика-Дааэ, она смотрела на него, не отрываясь, — и сыграла весь пассаж.

Брат одобрительно кивнул, и она с улыбкой опустила смычок.

Их отец нарушил молчание:

— Намного лучше, Дарис. Ты уже играешь почти так же хорошо, как твой брат. — Он улыбнулся, и кожа плотно обтянула его обнажённое, похожее на череп лицо.

Дарис вернула улыбку с озорным блеском в глазах.

— По правде говоря, я планирую его превзойти. Это должно быть не слишком сложно — теперь, когда вы с ним строите церкви, он явно будет пренебрегать тренировками в пользу своих чертежей... вот как сейчас.

Эрик-Дааэ сурово взглянул на сестру.

— Ты же знаешь, что конкурс на строительство новой церкви состоится на следующей неделе. Я хотел показать свой план папе и услышать его комментарии, прежде чем представлю проект комиссии. У меня нет привычки пренебрегать тренировками, дорогая сестра.

— Нет, но придётся, — не унималась Дарис. — И тогда я буду играть лучше, чем ты, стану первой скрипкой и буду самой популярной женщиной в Париже. Женихи будут выстраиваться в очереди в коридорах Оперы и сражаться друг с другом за возможность поговорить со мной!

— Мы с папой, скорее всего, избавим их от необходимости сражаться — заранее убив всех недостойных, прежде чем они хотя бы приблизятся к тебе, — выражение лица Эрика-Дааэ было совершенно невозмутимым. Дарис взглянула на отца, надеясь, что Эрик-Дааэ шутит, но тот лишь кивнул в знак согласия.

— Вы не посмеете! — воскликнула Дарис. Она понимала, что, скорее всего, они её дразнят, но не была в этом полностью уверена.

Эрик усмехнулся, выражение выглядело слегка нелепо на его костлявом лице.

— Никогда, никогда не говори мне этих слов, — посоветовал он.

— Ни ему, ни мне, если уж на то пошло, — вмешался его сын. — Ты же понимаешь, что мы посмеем сделать всё, что угодно, чтобы обеспечить твою безопасность.

— Воистину! — согласился Эрик.

— О, как здорово, — язвительно ответила Дарис. — Полагаю, вы не будете счастливы, пока я не выйду замуж за Луи де Кастело-Барбезака или кого-то вроде него?

— Он, по крайней мере, по-настоящему разбирается в музыке, — заметил её брат, — а будучи сыном танцовщицы, никогда не будет снобом — как и мы, дети оперной певицы.

Луи был сыном «малышки Мег» Жири, которая вышла замуж за барона де Кастелло-Барбезака, к огромному удовольствию её матери, которая была крепкой и энергичной вплоть до самой своей смерти, которая настигла её внезапно, в возрасте девяноста четырёх лет, в результате несчастного случая с экипажем.

— Это правда, — признала Дарис. — Презираю снобов. Тетя Клеменс со своей семьёй никогда нас не любили, несмотря на то, что титул принадлежит не их, а нашей семейной ветви. Она же всегда ведёт себя так, будто считает себя лучше нас.

— К счастью, нам не нужно обращать внимания на Клеменс, — заметил Эрик. — Зато у твоей тёти Сильвии более чем достаточно великодушия и благородства — хватит, чтобы компенсировать обеих, и Клеменс, и Мартину.

Дети засмеялись и согласились. Сильвия всегда была их любимой тётей. Даже Мартина, в конце концов, остепенилась и стала полноправным членом их семьи, а вот Клеменс так и не простила Эрика за то, что он оказался настоящим графом де Шаньи.

— По-моему, тёте Сильвии досталась заодно и вся семейная красота, — заметил Эрик. — Мартина и Клеменс считают себя красавицами, но это не так. Кстати, ваша мать должна к ужину вернуться домой от тёти Сильвии, она собиралась по пути заехать на вокзал и забрать Кавеха.

Эрик-Дааэ тут же принялся скатывать чертежи, а Дарис — складывать ноты. Пока они это делали, она спросила брата:

— И вообще, почему вы всё время работаете над своим архитектурным проектом здесь, в музыкальной комнате?

Сдержанность и задумчивость, присущие Эрику-Дааэ в детстве, никуда не делись и сейчас. Он серьёзно обдумал небрежно заданный вопрос, прежде чем ответить:

— Музыка — это по сути своей математика, пропущенная сквозь фильтр человеческой страсти и творчества. Архитектура же — человеческое творчество, выраженное с помощью математики. Работа над одной в присутствии другой помогает мне с обеими.

— О! Так вот почему ты обычно занимаешься в Опере?

Он кивнул.

— Опера — яркий пример творчества и математики, соединённых с красотой. Это лучшее из обоих миров.

— Лесть ничего тебе не даст, — мягко сказал Эрик сыну. — Хотя комплимент я оценил. А теперь давайте быстрее вниз. Я хочу увидеть вашу мать, когда она войдёт в дом. А если приедет Кавех, то он наверняка захочет увидеть меня — и будет ворчать, если ему придётся для этого подниматься сюда.

Кавех, благодаря безоговорочному покровительству Эрика, периодически помогал парижской полиции в качестве добровольца-консультанта. Жандармам весьма пригодился его многолетний полицейский опыт, а ему самому это позволяло не терять формы. А главное, если бы в Париже кто-нибудь начал задавать вопросы о Призраке Оперы, Кавех бы узнал об этом первым и предупредил бы Эрика. Это было частью того соглашения, которое они заключили между собой задолго до того, как Кавех присоединился к их семейству.

Быстроногая Дарис обогнала обоих мужчин и первой спустилась по лестнице. Они услышали, как она приветствует входящего в дом Кавеха.

— Привет, дядя Кавех! — послышался снизу её голос. — Как там Париж?

Они обменялись поцелуями, и Кавех ответил:

— Как всегда, холодно и многолюдно, моя дорогая.

— Замечательно, — язвительно пробормотал Эрик. — Он вернулся. Так что можно забыть о намерениях провести этот вечер хоть с какой-нибудь пользой.

Эрик-Дааэ засмеялся.

— Посмотри на это с другой стороны: если дома Кавех — значит, и матушка тоже.

— Верно. — Лицо Эрика просветлело, и он поспешно застегнул маску. Среди членов своей семьи ему было удобнее обходиться без неё, однако в присутствии других — даже своего лучшего друга — он всегда предпочитал закрывать лицо маской.

Кристина как раз входила в дом, они встретили её у подножия лестницы. Приняв приветствия мужа и сына, она на минуту отозвала детей в сторонку, чтобы передать им привет от тёти Сильвии. Эрик и Кавех остались в вестибюле наедине, и Кавех тихо произнёс:

— Сейчас уже время ужина, Эрик, но после этого мне срочно нужно кое о чём с тобой поговорить.

— Полицейские дела? — спросил Эрик — и удивился, когда Кавех отрицательно покачал головой.

— Нет, не совсем. Узнаешь.

В этот момент служанка объявила об ужине, и Эрик проглотил следующий вопрос. Кавех улыбнулся и повторил:

— Позже!

Ужин получился праздничным: за последние месяцы это был первый раз, когда вся семья собралась вместе. Эрик-Дааэ жил в Париже, Кавех проводил там же очень много времени, сотрудничая с полицией, и ни один из них не имел возможности возвращаться домой так часто, как им бы того хотелось.

Закончился ужин довольно поздно, так как все болтали друг с другом о разных делах, им просто нравилось быть вместе после столь долгого промежутка времени. После этого Кристине захотелось услышать новую пьесу, которую сочинила Дарис, а Эрик-Дааэ вызвался ей аккомпанировать. Они направились в музыкальную комнату, а Эрик с Кавехом поднялись наверх, в кабинет.

Кавех с трудом отдышался после подъёма.

— Я не могу понять, почему вы все предпочитаете собираться на самых верхних этажах этого огромного дома! Неужели нельзя было сжалиться над старым и немощным человеком?

— Мы с тобой ровесники, дарога, — весело напомнил ему Эрик.

— Почти ровесники, чёрт бы тебя побрал, — прорычал Каве. — Но ты же кудесник, как тебе известно. Мне кажется, ты мог бы пожалеть нас, простых смертных, и переместить кабинет и музыкальную комнату на нижние этажи!

Эрик мрачно покачал головой.

— Этому не бывать. Тогда мне придётся чаще общаться с тобой. — Эрик наполнил коньяком два бокала, вручил один Кавеху и уселся напротив него. — Итак, — начал он, — что там у тебя за новости, которые «не совсем» относятся к делам полиции?

Кавех сделал глоток.

— Это... довольно деликатное дело, Эрик. И связано оно с Призраком Оперы. Я бы не сказал, что это дело полиции, но оно вполне может им стать, если его не уладить как положено. — Он передал Эрику письмо, адресованное «Дароге, улица Риволи, 206».

— Это от журналиста, — начал он. — Он каким-то образом узнал историю о призраке в оперном театре и теперь собирает информацию, чтобы написать об этом книгу. Он хочет узнать остальную часть истории.

Эрик широко раскрыл глаза, и Кавех увидел, как они засверкали в глубоко запавших глазницах. Голос Эрика прозвучал опасно низко.

— Вот как? Остальную часть истории?

Кавех кивнул.

— Это его третье письмо. В двух первых было много неточностей, но и доля истины немаленькая. Если ему удастся выяснить, кем был настоящий Призрак, то... — он выразительно пожал плечами.

Эрик задумался, покачивая в руке бокал с коньяком.

— Я понимаю, о чём ты.

— Думаю, мне стоит с ним встретиться, Эрик.

Эрик резко посмотрел на него и подозрительно прищурил жёлтые глаза.

— Что?

Кавех развел руками.

— Полагаю, нам нужно выяснить, как много он знает.

Эрик немного помедлил, нахмурившись, а затем сказал:

— Что ж, возможно, тебе действительно стоит с ним встретиться. Но что ты собираешься ему рассказать?

Кавех пожал плечами.

— В основном, правду.

— Поясни, — потребовал Эрик.

— Просто мы с тобой заранее решим, какую часть правды я должен ему рассказать. Ты же знаешь, что правду запомнить легче, чем ложь.

Эрик несколько минут над этим размышлял, затем поднял глаза.

— А что, если рассказать ему всю правду, но поставить точку в середине? — предложил Эрик.

— Это как? — спросил Кавех.

Эрик по привычке передёрнул плечом.

— Когда я отпустил Кристину выйти замуж за того юного щенка, то стал ждать смерти. Только из-за твоего вмешательства этого не произошло. Мы могли бы просто остановить рассказ в этом месте, до вмешательства.

Кавех задумался.

— Это может сработать, — сказал он. — Даже очень хорошо сработать. Я мог бы закончить историю на том, что Кристина и Рауль сели на поезд, чтобы отправиться в Швецию, а затем просто сказать ему, что, насколько мне известно, они до сих пор ещё там.

— Да. И вместо проблемы с настырным журналистом, сующим всюду свой нос в окрестностях Парижа, мы отправим его на охоту за призраками по всей Скандинавии. Он ничего не найдёт. Ничто не связывает семейство Шаньи с Призраком Оперы, кроме моих кузенов и кузин, а они все либо мертвы, либо не знают историю Призрака.

Кавех кивнул.

— Я сделаю это. Но есть ещё одна проблема...

— Сегодня у тебя просто день сплошных проблем, дарога, — с каменным выражением лица заметил Эрик.

— Только сегодня? — спросил Кавех с усмешкой. Не дождавшись ответа, он продолжил: — Письма были адресованы на мою старую квартиру на улице Риволи. Её нынешние владельцы на зиму уезжают в Италию, а мой старый сосед забирает почту, он и отдал мне письма. Кажется, журналист думает, что я до сих пор там живу. Не сомневаюсь, мы с тобой вряд ли хотим, чтобы он узнал, где я живу на самом деле, а встреча в кафе не обеспечит нам достаточной конфиденциальности. Я не знаю, где с ним встретиться.

Эрик усмехнулся.

— О, это не проблема, — беспечно заявил он. — Разумеется, ты встретишься с ним в своей квартире.

— Но она уже не моя! И она закрыта на зиму!

Эрик улыбнулся и стал разминать пальцы.

— Являюсь я Любителем Люков или нет? Ты хоть раз видел замок, который я не смог бы открыть?

Кавех хохотнул.

— Мы проберёмся в мою старую квартиру, встретимся с журналистом, а потом уйдём?

— Ты можешь предложить план получше?

— Да хоть дюжину. Но ни один из них, должен признать, не несёт в себе такого развлекательного элемента. Хорошо, я завтра же напишу месье журналисту и договорюсь о встрече. Ты запустишь меня в квартиру, а потом я расскажу тебе, как всё прошло.

— О, нет, — возразил Эрик. — Я пойду с тобой. Я хочу увидеть этого журналиста.

Кавех заморгал.

— Как ты себе это представляешь?

— У тебя сохранилась какая-нибудь старая одежда Дариуса?

— Подожди, ты собираешься переодеться в моего слугу?

— Ты же знаешь, как хорошо я изображаю персов, дарога.

Кавех начал улыбаться, когда до него дошёл план Эрика.

— Жаль, что его с нами больше нет. Уверен, его бы это изрядно повеселило. Я подыщу для тебя что-нибудь. Завтра, если будет необходимо, подгоним одежду по тебе, и после этого я на следующий же день приглашу журналиста на встречу.

К тому времени, когда они закончили обговаривать детали, все остальные члены семьи уже ушли спать. Эрик пожелал другу спокойной ночи и спустился в свою спальню.

Кристина была там, она сидела за туалетным столиком и, глядя в зеркало, снимала драгоценности.

Эрик с удовлетворением отметил, что на ней надеты лишь те драгоценности, которые купил для неё он. Хотя, будучи вдовой Рауля, она с полным правом могла носить все драгоценности, которые приобрёл для неё юный щенок, она надевала их крайне редко при его жизни, и ни разу —  после его смерти. От подарков Рауля она постаралась избавиться вскоре после того, как вышла замуж за Эрика. Клеменс и Мартина были очень рады их заполучить.

Теперь же Эрик с удовольствием наблюдал, как она снимает тонкую жемчужную нить, которую он подарил ей на один из первых юбилеев, и подходящую пару крошечных жемчужных серёжек, которые он подарил ей чуть позже в том же году — без какого-либо повода, просто потому, что захотелось.

Эрик подождал, пока она снимет драгоценности и аккуратно уложит их в деревянную шкатулку, которую он смастерил для неё очень давно и в которую раньше она складывала памятные письма. Он подошёл ближе и, обняв жену, поцеловал её в шею.

— Что скажешь о новой пьесе Дарис? — спросил он.

Кристина поднялась и положила голову ему на плечо.

— Немного простовата, пожалуй, но мелодия прекрасна. И очень интересная аккордовая последовательность. Думаю, потенциал у неё есть.

— Хм-м, — согласился Эрик, уткнувшись лицом в её шею. — Прям как у одной юной певицы, которую я когда-то знал.

Кристина улыбнулась и повернулась к нему лицом.

— Она всего на пару лет моложе меня в ту пору, когда мы впервые встретились, Эрик, — напомнила она, протягивая руку, чтобы развязать его галстук. — Что ты будешь делать, если года через три Дарис встретит какого-нибудь пожилого музыкального гения с тёмным прошлым, который заберёт её к себе домой и пообещает славу в обмен на её любовь? — Она насмешливо ему улыбнулась.

Эрик опустил глаза. Почему-то теперь, имея собственную дочь, он уже совершенно иначе смотрел на некоторые свои резкие действия по отношению к Кристине в ту пору, когда они впервые познакомились. Он сглотнул. После чего он поднял глаза и ответил на взгляд Кристины удручённым пожатием плеч.

— Выслежу его и буду душить, пока жизнь не покинет его тело, — честно ответил он. Опустил взгляд и добавил: — Как поступил бы и твой отец со мной, если бы был тогда жив. На что он имел бы полное право.

Кристина воспользовалась тем, что Эрик опустил голову, и потянулась, чтобы развязать его маску. Отложила её на туалетный столик и поцеловала мужа.

— Вот так лучше, — заметила она, нежно разглаживая пальцами следы от завязок, оставшиеся на его бледной коже. — Никаких масок в спальне, любовь моя, ты же помнишь наш уговор?

Эрик кивнул, закрыв глаза и наслаждаясь массажем лица.

Кристина улыбнулась тому, как пробудился в Эрике защитный отцовский рефлекс при одной лишь мысли о том, что его дочь встретит кого-то вроде него. Она обхватила его лицо ладонями и заставила его наклонить голову, чтобы поцеловать.

— Признай, что для нас всё сложилось наилучшим образом, — сказала она.

Он улыбнулся и ответил на поцелуй.

— Да, — согласился он. — На сегодняшний день. А теперь моя очередь. — Он жестом велел ей снова сесть в кресло перед зеркалом и стал вынимать шпильки из её волос. Вытащенные шпильки он бросал в корзинку на столе, и вскоре её длинные — ниже пояса — волосы свободно заструились по спине. Эрик взял со столика серебряную расчёску и стал медленно расчёсывать её волосы, любуясь бликами серебра на светлых прядях, скользящих сквозь его пальцы.

Кристина удовлетворённо вздохнула.

— Что и говорить, Эрик, рассчитать камеристку — это было одно из лучших твоих решений. Она никогда не расчёсывала мои волосы так хорошо, как ты.

Эрик пожал плечами.

— Ну, мне пришлось её рассчитать, когда ты объявила нашу спальню «зоной, свободной от маски», не так ли? Кроме того, насколько я помню, у неё был роман с Дариусом. Я сделал всё, что было в моих силах, чтобы им помочь.

Мысль о Дариусе напомнила ему о плане, который они обсуждали с Кавехом, — выдать себя за Дариуса на встрече с журналистом. Эрик улыбнулся про себя и начал заплетать её волосы.

Кристина заметила в зеркале его отсутствующее выражение. К тому же сопровождавшееся едва заметной загадочной улыбкой.

— Эрик? — окликнула.

Глубоко посаженные золотые глаза встретились в зеркале с синими глазами.

— Хм?

— Сегодня вечером ты выглядишь необычайно проказливым. Что ты сделал с Кавехом?

Эрик улыбнулся шире.

— Ничего, дорогая. А разве мне обязательно делать что-то с Кавехом, чтобы выглядеть шкодливым? — Он закрепил косу лентой и, наклонившись к уху Кристины, прошептал: — Иногда мы собираемся похулиганить с ним вместе.

— Ой, мамочки, — в шутку испугалась Кристина. — Что вы двое задумали на этот раз?

Эрик усмехнулся.

— О, всё не так уж страшно. Мы просто разыграем одного любопытного журналиста.

Что-то в его тоне привлекло внимание Кристины, она встала и внимательно на него посмотрела. Начав расстёгивать пуговицы его пиджака, она уточнила:

— Что это за любопытный журналист?

Эрик ощутил её беспокойство и накрыл её ладони своими, успокаивая.

— Не о чем беспокоиться, любовь моя, честно. Один журналист связался с Кавехом, желая разузнать о Призраке, обитавшем в Опере. Мы уже придумали, что ему рассказать, и в среду отправимся в Париж, чтобы он с ним встретился. — Эрик нежно провёл по её щеке костяшками пальцев. — Я пойду с ним, чтобы взглянуть на этого журналиста, но он меня даже не увидит. — Он отпустил её руки.

— Ты уверен, дорогой? — спросила Кристина, пытаясь поймать его взгляд, пока её руки снова занялись его пуговицами.

— Да. — Эрик потянулся к жене, чтобы расстегнуть её платье, а когда с этим было покончено, просто обнял её, пока она заканчивала расстёгивать его пуговицы.

— И никто не пострадает? — уточнила она, зная, сколько крови они с Кавехом оставили в прошлом.

— Никто, — пообещал Эрик, наклоняясь, чтобы поцеловать её. Затем поцеловал ещё, задержавшись на этот раз подольше, чтобы насладиться вкусом её губ.

— Надо же, господин де Карпентьер, — дразнящим голосом сказала Кристина. — Вы определённо целуетесь не как мужчина, которому уже почти семьдесят!

— Не торопите мою старость, сударыня, — предостерёг Эрик, накручивая её локон на свои длинные тонкие пальцы. — Знаете ли, в возрасте шестидесяти девяти есть много приятнейших аспектов.

Кристина улыбнулась с наигранной застенчивостью, завязывая ленточки на шёлковой ночной рубашке.

— Я рассчитываю, что вы мне как-нибудь продемонстрируете каждый из этих аспектов, — сказала она.

— До мельчайших подробностей, — пообещал Эрик, взял руку жены и, поцеловав её, потянул за собой. — Идём в постель, Кристина.

***

Два дня спустя, примерно в половине девятого утра, Эрик аккуратно вскрыл замок старой квартиры Кавеха на улице Риволи. Надев резиновую маску и старый костюм Дариуса, Эрик помог Кавеху устроиться в кресле, укрыв его ноги одеялом, как инвалиду. Прозвенел звонок, мужчины на секунду замерли — и усмехнулись друг другу.

Эрик спустился по лестнице и открыл дверь. Посетитель оказался бородатым мужчиной плотного телосложения, с густыми каштановыми волосами и маленькими круглыми серебряными очками.

— Гастон Леру, — представился он и вручил Эрику свою карточку. — Я пришёл встретиться с месье Таллисом.

— Хорошо, сударь, — почтительно произнёс Эрик. Он проводил гостя наверх и постучал в дверь. — К вам пришёл месье Гастон Леру, мой господин, — объявил он.

— А, отлично! — ответил Кавех. — Ты не заваришь нам чай, Дариус? Месье Леру наверняка продрог до костей.

Пока вода нагревалась, мужчины вели ни к чему не обязывающий разговор, но чуть позже, когда Эрик возился в углу, наливая чай для своего друга и представительного журналиста, Кавех сам затронул тему Призрака Оперы.

— Итак, господин Леру, что вы хотели узнать об оперном привидении?

Гость неуверенно посмотрел в сторону Эрика, явно удивлённый тем, что Перс поднял эту тему в присутствии своего слуги.

— О, пожалуйста, не беспокойтесь по поводу моего Дариуса, сударь. По правде говоря, я хотел бы, чтобы он присутствовал здесь во время нашей беседы, чтобы подталкивать мою память, если возникнет необходимость. Она уже не такая, как прежде, не так ли, Дариус?

Эрик ничего не ответил, но его глаза искрились от удовольствия, когда он, угостив мужчин чаем, занял своё место, встав за спинкой кресла Кавеха.

Кавех сделал глоток чая.

— В конце концов, — продолжал он, — мы оба должны приложить все усилия, чтобы господин Леру узнал полную и подлинную историю для своей книги, не так ли?

— Я был бы вам весьма признателен, сударь, — ответил Леру, добавляя в чай ломтик лимона. — Этой книгой я намереваюсь раз и навсегда доказать, что Призрак Оперы существовал на самом деле.

Конец.