Я встал и осмотрелся. Отовсюду так же ошеломлённо, со страхом в глазах выглядывали умершие люди и животные. Сначала все лишь молча обменивались взглядами, а затем кто-то еле слышно прошептал:
- Что это было?
- Что это было? – повторил ещё кто-то.
- Что это было? – полетело в бесконечность.
Да, что-то произошло. Что-то такое, чего никогда не случалось. Нечто чудовищное и непоправимое. Такое, что наши ограниченные умы не могли осознать. Такое, перед которым мой прежний ужас, боль, тоска, отчаяние были ничем.
Я выбежал из своего укрытия и крикнул в пространство:
- Где Смерть?!
В этой новой тишине мой вопль вызвал эхо. Все взоры обратились ко мне. Но, против обыкновения, никто не засмеялся. Все смотрели на меня так, словно у меня было право вопрошать.
- Она была там, на Земле, - прошептал кто-то сзади. – Она и все её Чёрные Ангелы.
- Все? – переспросил я. – Все до единого?
Никто не ответил.
Я, кажется, начал догадываться, что совершилось. Сорвавшись с места, я бросился бежать – бежать изо всех сил, как мчался в детстве за Ней – в той, такой далёкой моей первой жизни. Откуда я знал, куда мне надо было спешить, в какой из точек этого беспредельного мира Она может появиться? Но каким-то непостижимым образом я знал. Я нёсся, я летел – и все, без единого вопроса, уступали мне дорогу. Даже гигантские неповоротливые динозавры сворачивали в сторону. В немыслимом напряжении я мчался с такой скоростью, что скоро перестал различать окружающее, и повторял про себя: «Только бы не было слишком поздно! Только бы что-то ещё можно было сделать!»
Наконец, я увидел их. И остановился. А они медленно, спотыкаясь, шли навстречу – сотни безмолвных Чёрных Ангелов, не таких, какими я привык их видеть, а совершенно прозрачных, почти растворившихся в голубоватом свете. И ещё медленнее, шатаясь больше всех, ступала Она - с остановившимся, опустошённым взглядом, словно на палку, опираясь на свой покорёженный меч. И Она тоже была прозрачной, Её контуры расплывались, размывались, словно Она была попавшей под дождь акварелью.
Я рванулся вперёд и успел подхватить Её как раз тогда, когда Она, выронив меч, едва не упала. И, не удержавшись, сам опустился с Нею на землю, но не оттого, что Она оказалась слишком большой ношей для меня, а, напротив, от потрясения – Она почти ничего не весила. Прежде одни Её волосы были тяжелее. Её голова упала ко мне на плечо, и Она не выказала ни малейшего неудовольствия от того, что я позволил себе обнимать Её. Её глаза кого-то искали. Не меня.
- Элизабет, - прошептала Она. - Где Элизабет?
- Не знаю, - ответил я. – Я её давно не видел.
- Луиджи...
Её пальцы шевельнулись, и я осторожно накрыл их своими. Она не только не отдёрнула их, но даже чуть сжала мои в ответ.
- Луиджи… Я не успею проститься с ней. Ты скажи, ей, скажи…
- Что сказать?
- Скажи, что я… А, неважно! Она быстро утешится.
Её глаза понемногу тускнели. Я перевёл взгляд на Её рассыпавшиеся кудри и с ужасом обнаружил, что они становятся всё короче и короче, словно какая-то сила заставляла их таять.
- Что произошло?
Никто не ответил. По Её щеке потекла слеза. Несколько Чёрных Ангелов отвернулись.
- Да скажите мне, хоть кто-нибудь, что произошло?! – рыкнул я.
Смерть слабо махнула свободной рукой. Чёрные Ангелы растерянно переглянулись.
- Вы же видите, Она приказывает вам отойти! – крикнул я.
Они беспрекословно послушались.
- Луиджи… - Её голос был так тих, что мне пришлось наклониться к самым Её губам. – Луиджи… Ничего больше нет.
- Никого, Вы хотите сказать?
- Никого и ничего. Они… они не просто уничтожили друг друга. Взрыв был такой силы, что Землю разнесло на мелкие осколки. Погибли спутники и космические станции. Ничего не осталось.
Я кивнул. Это было как раз то, о чём я подумал.
- Вот так… А на других планетах нет жизни... Вернее, была прежде, но там… случилось то же самое. Понимаешь, Луиджи?.. Ни одного живого существа не осталось в мироздании.
- Конец света?
- Да, вы, люди, так это называете.
- И что будет теперь?
- Сейчас их души начнут осознавать себя, и ты увидишь, насколько больше станет обитателей здесь… А когда последний из них придёт в себя, свершится тот Суд, о котором тебе рассказывали в детстве. И Воскресение в то, что зовут Вечной Жизнью... Но это не совсем Жизнь, вернее, совсем не жизнь, это другое… - Она перевела дыхание. - Боюсь, ты не сможешь понять, о чём я говорю.
- Нет, я понимаю, - ответил я. – Без смерти нет жизни… А Вы? Что будет с Вами?
Её губы дрогнули в такой знакомой мне ироничной усмешке.
- А ничего не будет. Потому что меня – не будет.
- Как?! – в отчаянии воскликнул я. – Как Вас не будет?! Совсем?
- Ах, Луиджи!.. Вспомни, о чём я говорила тебе когда-то.
- Жизнь и Смерть – одно и то же?
- Да… Я могла существовать, пока в мире оставалось хотя бы одно живое создание… Теперь во мне нет никакой нужды. Я вот-вот исчезну, словно меня и не было.
- Этого не должно быть! Господь милосерден!.. Ведь так? Ведь так?!
- Так, Луиджи. Но милосердие не имеет ко мне отношения. Я всего лишь Его орудие. Вот как этот меч.
Я посмотрел на Её некогда непобедимое оружие и увидел, что оно стало по крайней мере втрое меньше, чем было, когда Она выпустила его из рук.
- Нет! – закричал я. – Нет, нет и нет! Я не верю, что ничего нельзя сделать! Ведь можно… ведь можно же попросить?
Смерть устало закрыла глаза.
- Я не имею права просить за себя.
- Тогда за Вас попрошу я! Ведь Он же услышит?
Её ресницы дрогнули.
- Не надо, Луиджи… Кто знает, какую цену тебе придётся заплатить за это?
- Придётся? – повторил я. – Придётся?.. Значит, всё-таки это возможно?
- Поздно, Луиджи… Прости меня… Поздно..., - прошептала Она. – Посмотри… Уже начинается…
Я поднял голову. Вдалеке уже разгорался никогда прежде не виданный мною свет – яркий, но не слепящий, а мягкий, словно сияние жемчуга. Его тёплое золото проникало в прохладную голубизну Её царства, и мрак таял под его лучами точно так же, как таяла и Она.
- Так даже и лучше, - произнёс я. – Вы только продержитесь ещё немного. Ради… ради Элизабет. Быть может, Вы ещё успеете её увидеть.
Я подхватил Её на руки, такую пугающе лёгонькую, и пошёл навстречу этому свету. Он легко скользил по скалам и деревьям, по очертаниям людей и животных, и они вновь обретали красочность и чёткость, словно по ним проводили кистью. И все на пути этого света склоняли голову в поклоне, складывали руки в молитве или опускались на колени. И, наконец, я тоже оказался в этом свете, чувствуя, что он пропитывает меня всего. И я остановился – единственный с решительно вскинутой головой, ощущая на себе не сотни, а многие тысячи взглядов. И ещё один взгляд, который исходил словно бы отовсюду. А затем произнёс негромко, но твёрдо, понимая, что меня и так услышат:
- Это я, Господи!
То, что откликнулось мне, было даже не голосом, а словно бы мыслью в голове. Но я знал, что нас слышат все.
- Кто ты?
«Почему Он спрашивает? - подумал я. – Ведь Он же всё знает». Но тотчас понял, что это и есть мой суд. И я призван к ответу.
- Меня зовут Луиджи.
- Ларго или Лукени? – был новый вопрос.
- Луиджи. Просто Луиджи, каким я всегда был.
- Ты необычный человек, Луиджи. Тебе было даровано право прожить больше, чем одну жизнь.
- Две жизни… Точнее, четыре.
- Какими были они?
- Я великий грешник. На моей совести смерти многих людей. Но я знаю, что Сын Твой, а значит, и Ты, прощал разбойников и блудниц. И я прошу о милосердии. Но не для себя, Господи, а вот для Неё!
При этих словах я посмотрел на Смерть и похолодел. Нет, Она была ещё жива, но Её прозрачность стала уже совершенно стеклянной. Я отчётливо видел сквозь Неё свои руки – порозовевшие руки. А волосы Её, прежде спадавшие ниже пояса, теперь были уже чуть короче плеч. Тогда я поднял Её тоненькое тело на вытянутых руках и произнёс ещё раз:
- Молю Тебя сжалиться над этой женщиной, Господи!
- Но это не женщина, - ответили мне. – Ты просишь за Смерть.
- О нет, - возразил я, – не за Смерть, а за Жизнь. А разве можно лишить жизни Жизнь?
Возникло молчание. Но почему-то мне показалось, что этот всевидящий взгляд смотрит на меня с улыбкой.
- Ты не понимаешь, о чём просишь, - раздалось наконец. – Прежнего мира живых больше нет. Чтобы она осталась жить, должно создать новый мир. Более того, сотворение этого нового мира означает, что Последний Суд будет отложен на очень долгое время. Если не навсегда.
- Ты всемогущ, Господи! – отвечал я.
- Да, всё это возможно. Но не разрушишь ли этим ты надежды многих людей на Воскресение? И ради чего? Ради любви одного-единственного грешника к той, которая не более чем меч в руке Моей?
- У этого меча есть душа… А эти люди, о которых Ты говоришь, все сейчас перед Тобой, и Ты можешь спросить их, нужно ли им Воскресение. Люди боятся неведомого. И того Суда, который не зря именуют Страшным. Здесь все они вместе: умершие родители, потерянные друзья, разлучённые влюблённые. Здесь почитатель искусства может встретиться с Боттичелли и Дали, Бахом и Ленноном, Кином и Чаплином. Здесь можно поговорить с Эсхилом и Достоевским, Архимедом и Эйнштейном, Сократом и Ницше. Здесь нет голода, болезней и нищеты. Чего же ещё желать?
- Хорошо, Луиджи. Но если найдётся хотя бы один человек, который выскажется против твоей просьбы, она навеки исчезнет.
Я судорожно прижал Смерть к себе и прошептал:
- Простите, я делаю всё, что могу.
Её губы едва заметно улыбнулись, и я понял, что Она слышала всё. Меня охватило отчаяние: сейчас наверняка кто-то окажется недовольным, так бывает всегда, непременно.
Между тем голос-мысль произнёс:
- Возражает ли кто против просьбы этого человека? Желает ли кто подвергнуться Последнему Суду и воскреснуть во плоти?
Я ощущал безмолвное волнение в этом бескрайнем море человеческих душ. Но смотреть на них я был не в силах. Я не отрывал глаз от Её едва уже различимого лица, которое, может, и таким я видел в последний раз. И, может, кто-то и осмелился бы ответить «да», но в этот момент нежный голосок, прежде так раздражавший меня, объявил:
- Нет такого человека, Господи.
Я повернулся к Элизабет. В первый раз я был ей благодарен, бесконечно благодарен. Она стояла, прекрасная, с той обворожительной улыбкой на устах, перед которой никто не мог устоять. И я почувствовал, что волнение унялось.
- Быть по сему. Но чтобы это свершилось, нужно ещё участие того человека, который об этом просит.
- Я готов, - отвечал я.
- К твоей просьбе присоединилась Элизабет. Поэтому Я спрашиваю ещё и её. Не желаешь ли ты, Элизабет, пожертвовать собой ради того, кого ты называешь дер Тодом?
Я снова перевёл взгляд на Смерть. Её глаза, наконец, приоткрылись, и Она смотрела на Элизабет с такой тоской и надеждой! Императрица бросила быстрый взгляд в нашу сторону, нервно куснула губу и тихо сказала:
- Я не могу согласиться на то, точной цены чего я не знаю. Красотой своей я ещё могла бы пожертвовать… Но что, если мне придётся отказаться от своей свободы или своей сущности? Нет, я не могу.
Глаза Смерти закрылись. Я в тревоге встряхнул Её и зашептал:
- Держитесь, Вы должны держаться! Не смейте умирать, нам осталось совсем немного.
- Луиджи!
- Да, Господи!
- А какую цену готов за неё заплатить ты?
- Любую, какую Ты потребуешь от меня.
- Однажды ты уже дал согласие заплатить любую цену, и цена оказалась слишком высокой.
- Да, Господи. Но я сдержал своё слово.
- Ты хочешь повторить эту ошибку?
- На этот раз не будет ошибки. Тогда я платил ради себя. Теперь ради Неё.
- Что ж, Луиджи. По твоей просьбе для твоей возлюбленной мир будет создан заново. И будет справедливо, если в этот мир ты и отправишься и проживёшь там ещё не одну, нет, а множество жизней.
- Но… разве это жертва, Господи?
- И ещё какая! Я уже давал людям возможность начать всё сначала, но и вторая цивилизация оказалась таким адом, что царство смерти стало казаться местом свободы и утешения. Поэтому в том мире, который сейчас возникнет, вовеки не будет ни человека, ни других подобных ему существ. И ты, Луиджи, будешь рождаться в этом мире животным, а может быть, даже растением, но никогда, больше никогда – человеком… Ты согласен?
- Согласен.
- Это только половина жертвы, Луиджи. Ты не станешь человеком, но сохранишь человеческий разум и всю свою память. Но в новом безлюдном мире тебе не с кем будет поделиться своими чувствами, мыслями и воспоминаниями. Даже своим детёнышам ты не сможешь их передать. Так что ты всегда будешь помнить, кем ты был и кем стал, будешь осознавать, чего ты лишён.
- Согласен.
- Ты не хочешь подумать?
- Нет, - ответил я твёрдо и показал глазами на Смерть, волосы которой уже едва прикрывали уши.
- У тебя есть близкие, с которыми ты хотел бы проститься, Луиджи? Ибо когда твоя душа вновь попадёт в загробный мир, они могут и не узнать тебя в нечеловеческом облике.
- Да, есть, - благодарно кивнул я и стал искать их глазами.
Вот он, самый дорогой для меня человек! Но даже сейчас он смотрит на меня с раздражением и презрением. Даже сейчас он не способен полюбить меня. Нет, я и не смел надеяться на это, но всё же я произношу:
- Прости меня, папа, что я оказался не тем сыном, которого ты бы хотел. Нет, что мы... все мы разочаровали тебя. Я… мы были не идеальными детьми, но зато самыми любящими детьми. И я… мы счастливы, что хотя бы сейчас можем тебе об этом сказать.
- Мэг. Я… то есть Луиджи Ларго… всегда уважал тебя. Может быть, теперь и ты хотя бы немного станешь уважать меня.
- Джулиан… Нет, тебе я ничего не скажу. Ты и так слишком умён, чтобы видеть меня насквозь. Держу пари, сейчас тебе, как никогда, любопытно наблюдать за мной, верно?
А вот и он, мой самый лучший друг. Нет, наш самый лучший друг. Он просто смотрит на меня и просто улыбается. И я знаю, что он единственный из всех понимает меня и то, что я сейчас сделаю. И что мне не нужно просить у него прощения – хотя мне есть за что его просить. Поэтому я тоже улыбаюсь и говорю только:
- Прощай, Франк.
Он улыбается ещё шире, обнимает стоящую рядом черноволосую девушку с удивлённо распахнутыми глазами и отвечает:
- Прощай, Лу. Прощайте, все.
Я бы пожал ему руку, но мои руки заняты, так что я отворачиваюсь и повторяю:
- Я готов.
- Ты ещё можешь отказаться.
- Нет, я готов. Что я должен сделать?
Как ни странно, мне нисколько не страшно. Нет ни отчаяния, ни тоски. Я знаю, что многое потеряю – больше, гораздо больше, чем в прошлый раз. Но я не жалею. И уверен, что не пожалею и потом.
- Тебе придётся самому поцеловать её. Она слишком слаба.
Я склоняюсь над Ней. Чёрные бездонные глаза – единственное, что в Ней осталось цветного и непрозрачного. Они полны слёз. Истаявшая, беззащитная, Она кажется совсем девочкой. И я невольно говорю с Ней, как с девочкой:
- Не плачьте. Всё будет хорошо.
Наверно, мне достаточно лишь прижаться губами к Её губам. Но ведь на этот раз я не просто хочу умереть или родиться. И не просто целую любимую женщину. Я передаю Ей всё, что есть у меня: мою душу, мою любовь, мою нежность и мою силу. Это не Смерть, это сама Жизнь для меня, даже если бы Она и не говорила, что это одно. И я целую Её так долго и самозабвенно, как только могу. Быстро перевожу дыхание и целую снова. Я уже ничего не вижу в ослепительном свете, но всё ещё чувствую Её. Она вздрагивает и кладёт руку мне на плечо. Её пальцы сжимают его всё осязаемей, всё крепче, Она вцепляется в меня и начинает отвечать на поцелуй. Я тоже провожу рукой по Её плечу и задеваю густые кудрявые пряди – Её волосы уже заметно отросли.
Она становится всё сильней и всё тяжелее, я с трудом удерживаю Её на руках, тем более, что жуткая раздирающая боль и огонь перерождения уже охватили меня. Но я ещё ощущаю ступнями землю и осторожно вслепую опускаюсь на неё со своей ношей. Я терплю эту муку, стараясь не только не издать ни звука, но даже не дёрнуться, чтобы не причинить невольно боль Ей. Я стараюсь ощущать Её, сколько могу, уже почти не помня, кто я и что я. Она пытается мне что-то сказать, но я прерываю Её поцелуем. У нас нет времени на слова. Скоро я окончательно растворюсь в жгучем пламени. Целуй меня, забирай у меня всё, что можешь забрать! Ты снова станешь такой, как прежде, нет, ещё сильнее! Сейчас я исчезну здесь и появлюсь в новом, неизведанном мире, где, возможно, Ты не сумеешь меня узнать, а я увижу Тебя совершенно другой. Но так ли уж это печально? Главное, что Ты будешь жива. Главное, что мы окажемся с Тобой в пределах одного мира.
А может быть, Ты меня всё же узнаешь?
Конец 4-й части.
Пока всё.
Отредактировано amargo (2010-12-08 20:00:05)