Наш Призрачный форум |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Наш Призрачный форум » Другое творчество » Луиджи и Смерть
Clever_Friend, тысяча извинений, это я не туда посмотрела. На конец строки взглянула, а "ж." не увидела. 
смерть
ж.
1) morte, decesso м.
Ну, тем лучше. А то меня это очень смущало. 
Сейчас исправимся.
Отредактировано amargo (2010-07-28 17:21:09)
По просьбе Амарго дублирую здесь свой отзыв у нее в дневнике.
Нравится мне твоя Смерть. А Луиджи - не знаю пока, что за персонаж в мюзикле, но у тебя - именно такой зануда и правильный аккуратист, какими я представляю высокоидейных маньяков.
Погоди, Амарго, а как в английском языке получается мужская гендерная реализация, если у неодушевленных существительных там грамматического рода нет? Концептосфера какая-нибудь?
Donna, то, что грамматического рода нет, ничему не мешает. В худож. лит., особенно в поэзии, да и в тех же сказках обычно ставится не местоимение it, iitself, a he, him, his, himself / she, her, hers, herself. А также может быть такое словосочетание, как "брат Смерть", например. Или как в оригинальном тексте "Старика и моря" старик называет рыбу братом (и, конечно, говорит о ней /нём "he").
Но это и в речи встречается. Скажем, для моряка корабль - это всегда "она".
Т.е. почти каждое понятие или вещь ассоциируется либо с мужским, либо с женским началом. Но бывает, что одни авторы определяют какое-то понятие или растение, или животное какое-нибудь, как мужское, а другие, как женское. Однако всё же у большинства понятий и объектов эти ассоциации устойчивы.
В этой монографии довольно подробно про это говорится, с многочисленными примерами. В школе, увы, обычно, этому не учат.
Donna, Лукени в классич. венской версии с Крёгером - холодный и жестокий циник, язва. В такаразучных версиях (при том, что поёт почти то же самое) - наоборот, вихрь энергии и море обаяния. Такое неунывающее, жизнерадостное внешне существо, которому, как говорится, палец в рот не клади. Лишь на какие-то секунды буквально в нём проглядывает серьёзность и грусть, даже отчаяние: когда он думает, что за ним никто не наблюдает. Но этого можно даже не заметить - так быстро он надевает свою обычную маску. И в мюзикле у него роль именно рассказчика, потому что кроме того, что он в финале убивает Элизабет, на протяжении всего мюзикла он не делает ничего, и о нём самом не говорится ничего, кроме того, что он итальянец и террорист. Но в дневе Баньши был огромный пост про убийство Элизабет, по материалам, переведённым с немецкоязычного сайта, где приводится кратко и биография Лукени, и фрагменты протокола его первого допроса. Я старалась нигде этим материалам не противоречить.
Поэтому, наверно, он получился гораздо большим занудой и аккуратистом, чем в мюзикле. Какой уж там зануда! Ну, и наверно, свои черты (а я жуткий аккуратист, и занудой порой бываю) я тоже невольно ему придала. Вообще, в нём получилось очень много от меня, если подумать. В фике есть лично пережитые моменты, и некоторые куски разговоров тоже взяты из жизни.
А мне этот фик... Будете смеяться, что напомнил, даже две вещи. Но тут "красота в глазах любящего".
Луиджи увидел смерть прекрасной манящей богиней - он был прав.
Но и те правы, кто ее боится как уродливого монстра.
Нет, я совсем не против, чтобы любовь была мужского рода, я за! Просто в англоязычной культуре, в том числе и современной, мне очень часто встречался образ Смерти как личности. В первый раз я, конечно, очень удивилась, что " у них" Смерть – мужского рода. А вот образ Любви как личности я вообще вспомнить не могу. Ну, кроме того, что международный ))
А вот почему Любовь и ещё Надежда тяготеют к мужскому роду, никто объяснить не может.
Может быть, так было не всегда? Существует история развития этих понятий? Может быть, тут могло сказаться влияние Христианства на язык?
Никнивен, не знаю. А в той книге сказано, что Любовь и Надежда как концепты мужского рода "противоречат природе самого феномена".
Вот оттуда же пример Любви мужского рода из англ. поэзии:
"Oh! Love", they said, "is King of Kings,
And Triumph is his crown.
Earth fades in flame before his wings,
And Sun and Moon bow down"
(Brooke)
Т.е. Любовь не королева, не царица цариц, а Kороль Kоролей.
Марти, все правы - и все неправы.
Никнивен, не знаю. А в той книге сказано, что Любовь и Надежда как концепты мужского рода "противоречат природе самого феномена".
Феномена любви и надежды?
Т.е. Любовь не королева, не царица цариц, а Kороль Kоролей.
Царь царей – эпитет Христа.
11 И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует.
12 Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим. [Он] имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого.
13 [Он был] облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: "Слово Божие".
14 И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый.
15 Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя.
16 На одежде и на бедре Его написано имя: "Царь царей и Господь господствующих".
(Откр.19:11-17)
А что это за стихотворение? Может, там про Христа как раз и говорится? 
отрывок из стихотворения Альфреда Дугласа "Две любви"
...................................................я
Упал в рыданьях: «Юноша прелестный,
Зачем ты бродишь, грустен вновь и вновь
Средь царства неги? О, скажи мне честно,
Как твоё имя?» Он сказал: «Любовь!»
Но первый обернулся, негодуя:
«Тебе он лжёт, его зовут все – Стыд,
Лишь я - Любовь, я был в саду, ликуя,
Один, теперь и он со мной стоит;
Сердца парней и дев я неизменно
Огнём взаимным полнил без обид».
Другой вздохнул: «Желания священны,
Я – та Любовь, что о себе молчит».
Отредактировано Clever_Friend (2010-07-30 14:49:41)
В языках романской группы слово "любовь" мужского рода, так как это - "Амур", бог любви (amor, amore, l'amour), вполне возможно, что эта ассоциация перешла и в английский язык, в котором порядочно намешано из романских языков.
Тем более, если речь идет об образе Любви в классической поэзии - любовь может восприниматься именно как Амур, классический образ, пришедший из Ренессанса и сохранивший популярность в разных видах искусства.
Если так, то, Никнивен, не христанство, а как раз наоборот
Отредактировано Targhis (2010-07-30 13:29:59)
Никнивен, не знаю, что за стихотворение, там приведены только эти 4 строчки.
Никнивен, не знаю, что за стихотворение, там приведены только эти 4 строчки.
Это стихотворение лежит вот тут:
http://www.bartleby.com/232/224.html
Rupert Brooke (1887–1915). Collected Poems. 1916.
II. 1908–1911
24. Song
“OH! Love,” they said, “is King of Kings,
And Triumph is his crown.
Earth fades in flame before his wings,
And Sun and Moon bow down.”—
But that, I knew, would never do;
And Heaven is all too high.
So whenever I meet a Queen, I said,
I will not catch her eye.
“Oh! Love,” they said, and “Love,” they said,
“The gift of Love is this;
A crown of thorns about thy head,
And vinegar to thy kiss!”—
But Tragedy is not for me;
And I’m content to be gay.
So whenever I spied a Tragic Lady,
I went another way.
And so I never feared to see
You wander down the street,
Or come across the fields to me
On ordinary feet.
For what they’d never told me of,
And what I never knew;
It was that all the time, my love,
Love would be merely you.
Лена ФП, спасибо, прелестное стихотворение!
Интересно, здесь есть аллюзия на Христа, но в итоге всё сводится к любви мужчины к женщине.
Если так, то, Никнивен, не христанство, а как раз наоборот
Христианство пришло в английский язык раньше Ренессанса ))))
Я думаю, там всего намешало, и Амур, и Христос. До кучи можно ещё Бальдра сюда всунуть (ну, почему бы и нет? 
)
Clever_Friend, круто!
Бальдра? * покраснев* А кто это такой, простите мое невежество.
Бальдр - бог скандинавской мифологии, бог весны, в общем, хороший такой, молодой и красивый.
Ему снились нехорошие сны о скорой гибели, и тогда его мама попросила все зверье и растения, чтобы они не причинили зла ее сыну, но до омелы не успела дойти, когда боги устроили турнир по стрельбе.
Вредный Локи, зная об этом, подбил кого-то там стрельнуть в Бальдра стрелой из омелы, и Бальдр был убит - жертва, предвещающая Гибель богов (чего ради это надо было Локи, не знаю, видимо, чисто из хулиганства). И теперь Бальдр в царстве мертвых ждет последней битвы, чтобы вернуться в обновленный мир.
Отредактировано Targhis (2010-07-31 12:49:44)
Христианство пришло в английский язык раньше Ренессанса ))))
Я думаю, там всего намешало, и Амур, и Христос. До кучи можно ещё Бальдра сюда всунуть (ну, почему бы и нет?
Никнивен, пожалуй, Вы правы. А автор книги просто не придала значения этим факторам. Или вообще о них не задумалась. Для неё раз Любовь - чувство положительное, оно должно ассоциироваться с женским родом, и точка.
Вредный Локи, зная об этом, подбил кого-то там стрельнуть в Бальдра стрелой из омелы
Хёд.
Дело в том, что он слепой был, так что фактически-то убил Локи. Но там разбираться не стали, Хёда и кокнули на месте.
Однако в Рагнарёк он вернется в мир живых и будет одним из тех, кто переживет его.
Кроме того, у Бальдра был еще шанс выйти из царства мертвых. Его брат отправился к Хель, повелительнице мира мертвых (и еще и дочери Локи), упросил ее, и та согласилась отпустить Бальдра, если весь мир будет его оплакивать. И когда сородичи Бальдра стали прочесывать мир на предмет этого, Локи превратился в великаншу, которая сказала, что плакать не будет.
И все.
Но после Рагнарёка он все-таки вернется и помирится с Хёдом.
Отредактировано Елена (Фамильное Привидение) (2010-07-31 17:48:16)
Вот что всякого намешано, это точно
amargo упоминала классический пример с кораблем - корабль в английском языке женского рода (я, в свое время, перечитала множество военно-морских документов XVI века, это очень сбивает с толку), но это не мешало англичанам называть корабль "man-of-war"
В сообществе по Такаразуке обсуждают, "на кого бы вы посмотрели в роли следующего дер Тода?" На 2-м месте идёт Кирия Хирому, как актриса, замечательно сыгравшая Лукени, из которой бы вышел такой заводной-зажигательный дер Тод, какого ещё не было. Смерть на драйве, как кто-то выразился. Я и сама за неё проголосовала.
И вот теперь думаю. Если мой Лукени производит впечатление зануды, значит ли это, что он у меня не получился? 
Мне, правда, специально хотелось показать его с другой стороны, но занудство не входило в мои планы.
amargo, а с чего Вы взяли, что он у Вас получился занудой? :dn: Мне он таким не показался, совершенно.
Донна выказала такое мнение, а Донна - читатель внимательный и вдумчивый.
Я не скажу, что я недовольна тем, что у меня пока получается, но какой-то альтернативный Лукени у меня выходит, если так. Попробую во 2-й части как-то чуть оживить ситуацию и в 4-й (я недавно и 4-ю ещё придумала). В 3-й как-то не очень будет до веселья.
Вот что всякого намешано, это точно
amargo упоминала классический пример с кораблем - корабль в английском языке женского рода (я, в свое время, перечитала множество военно-морских документов XVI века, это очень сбивает с толку), но это не мешало англичанам называть корабль "man-of-war"
В стихотворении про чайку меня лет в 10 приводило в большое недоумение
" A joyful bird is he!".
Птицы у них обычно he и есть.)) Вообще тут про наши представления о роде лучше забыть, а то совсем запутаешься.
Товарищ автор, где прода? Понятно, что вы не все успели дописать, но хоть кусочек-то можно выложить? Народ (я) жаждет продолжения!
Clever_Friend, у меня очень неудобное для выкладки продолжение: начало 3-й части и середина 4-й. Из 2-й нет пока ничего. Не могу же я не порядку выкладывать.
апд. Т.е. выложить-то я могу, а как потом быть с этими кусочками? Собирать, как паззл?
Отредактировано amargo (2010-09-11 23:56:26)
ну уж выложите кусочками, а потом допишете и вставите, отдельным постом сказав, откуда докуда очередной отрывок читать. А то уже скока ждать-то можно:)
Тааааааааааааааааааа!
Ждем!
Ну уж если автор одного из первоисточников тоже просит, тогда выложу.)) Правда, так восприятие нарушится, потому что многое будет пропущено. Кроме того, в текстах потом, возможно, будут небольшие изменения.
Итак, 2-я часть будет происходить в царстве Смерти, где Луиджи, в частности, выяснит, почему она не пришла за ним, когда он этого ждал. И ещё случится событие, которое и приведёт его к тому, что мы увидим в 3-й части. Из неё пока готово только начало.
3. 2056
Меня зовут Луиджи, Луиджи Ларго. Я старший сын самого влиятельного человека на Земле. Моё наследство – крупнейшая в мире биотехнологическая корпорация. Моё лицо известно каждому, оно смотрит со всех экранов, плакатов, страниц газет, обложек журналов. Мой голос заставляет стынуть кровь в жилах наших служащих, знающих, что одно неверное слово или жест могут стоить им жизни. Моё имя повторяют, пишут, вырезают на партах сотни поклонниц, готовых принять от меня всё, даже удар ножа в сердце - Луиджи Роттисимо Ларго.
У настолько богатых людей обычно нет настоящих друзей. Но у меня они есть, по крайней мере, были. По крайней мере, я так думаю. Целых двое друзей. Об этом мало кто знает. Но об этом знать никому и не нужно.
И ещё у меня есть брат и сестра. Об этом знают все. Потому что их знают все. И я их очень люблю. А вот этого не знает никто, кроме нас троих. И ещё тех двух друзей. Наших общих друзей.
Я полон сил, высок, ловок. Я выгляжу, как настоящий мужчина. Я и есть настоящий мужчина. И у меня самая большая коллекция холодного оружия в мире. Коллекция, которой я почти каждый день нахожу применение.
Я могу отправиться в любую точку мира. Я могу позволить себе любую прихоть. Любое преступление. Любую женщину...
Я должен быть самым счастливым человеком на Земле, не так ли?
Поздний вечер. Тени сгущаются. Тишина. Я сижу, не зажигая света, и телохранители по ту сторону двери, должно быть, думают, что их неистовый хозяин, наконец, угомонился. Стало быть, никто не помешает мне подумать о себе, своей жизни и своей любви – как и много раз прежде.
Нет, я только рад, что за окном так темно и лишь кое-где сквозь пелену дождя просвечивают огни – огни рекламы «ГенКо». «ГенКо» - это и есть название нашей корпорации, лозунг этого мира. Надежда этого мира. Проклятие этого мира.
Мира, в котором все равны, в котором каждый имеет возможность исцелиться от любой болезни, исправить любой изъян внешности. В котором всякий мужчина может стать Антиноем, а женщина – Клеопатрой. В котором можно почти ежедневно меняться. В котором Смерть проиграла Науке. В котором все любят слушать и посещать оперу – генетическую оперу. Оперу, где я играю одну из главных ролей.
Мира, в котором все, ну, хорошо, почти все боятся. В котором разорение, крупный штраф, увольнение могут стоить человеку жизни. Потому что тогда он не сможет вовремя заплатить за кредит. И ему придётся вернуть всё обратно: искусственные глаза и суставы, синтетические почки и сердце… Нет-нет, мы никого не убиваем. Мы просто конфискуем то, чем должник не вправе больше обладать. Просто изымаем. Живьём у живых людей. Ведь мы же не палачи. Ведь наше общество гуманно и справедливо. Ведь эти неоплаченные органы непременно пригодятся кому-то другому. А потом ещё кому-то другому, ещё и ещё… Немыслимое прежде братство людей. Единство людей. В том числе и мёртвых с живыми… Кто знает, кому принадлежало прежде твоё сердце, какие страхи и надежды заставляли его сжиматься, какие мысли терзали раньше тот мозг, который так уютно и почти привычно устроился в твоей голове? И в чьей груди забьётся этот комочек искусственной плоти, когда ты окажешься неплатёжеспособным?
«О дивный новый мир!» Это не просто слова. Это название одной из любимых папиных книжек. И ещё «1984». И ещё много других. Например, «Мир как Воля и Представление». Это была папина воля создать таким этот мир. Я сознаю это, ох, как хорошо сознаю! Мы все трое это отчётливо сознаём… Но разве мы стали его от этого меньше любить?
Ведь он есть у нас, рядом с нами. Он просто есть… Проклятье! Я так и не могу принять случившееся и привыкнуть. Не есть, уже не есть... Был, был, был… Но всё-таки был. Пусть не любивший нас, пусть не ценивший нас, пусть никогда всерьёз не интересовавшийся нами. Но он был с нами все эти годы. И, теперь, когда он умер, ушёл, бросил нас, я с ужасом понимаю – это только начало. И ещё острее, чем прежде, чувствую, как дорог он для меня.
Ведь в той, первой жизни, я не имел отца.
Не каждый верит в загробный мир. Далеко не каждый допускает возможность второго рождения. И уж редко кто помнит то, что было с ним в прежней жизни.
Я помню.
Мои воспоминания обрывочны, но они слишком ярки, чтобы быть просто сном. Он полны не только красок, но и явственных звуков и запахов, так не похожих на те, к которым здесь все привыкли. И солнца.
Когда-то те места, где живёт наша семья, называли «солнечной Калифорнией». И папа, приехав юношей сюда из Милана, ещё застал конец этой, кажущейся теперь легендарной, эпохи. Впрочем, мои современники обычно по ней не тоскуют. Они ведь не знают, чего лишены. Над этим дивным новым миром вот уже несколько десятилетий не вспыхивает по утрам лазурью ясное небо. Под этим едва пробивающимся через вечные серые тучи солнцем не загоришь. В этом остывшем и неприветливом океане не накупаешься. Под этим унылым холодным дождём мало кто хочет гулять. И лишь рекламные огни бросают разноцветные отблески на улицы этого города, как и многих других городов планеты.
А в моей памяти живёт давно уже исчезнувший мир. И картинки, ярче любой голографии, вспыхивают в голове. Сахарно-белые, похожие на паруса, облака плывут по высокому синему небу… Золотые лучи сияют в полупрозрачных виноградинах, в трепетной изумрудной листве, в кристальной воде, плещущейся в тяжёлых вёдрах... Тугие колосья сгибаются под собственной тяжестью… Детские ладони оглаживают горячую от полдневного жара белую стену – стену первого выстроенного этими самыми ладонями дома… К маленькой станции, требовательно гудя и попыхивая дымом, подлетает чёрно-красный паровоз… Смуглый темноволосый юноша примеряет перед зеркалом военную форму… Элегантная пожилая женщина под зонтиком спешит к отходящему пароходу… Серебряный месяц ласково заглядывает в окошко тюремной камеры…
И трель соловья, рожок пастуха, воркование голубей на старинной площади… И благоухание яблоневого цвета и роз, аромат свежеиспечённого хлеба и крепкого кофе. Натурального кофе…
Это был воистину рай, потерянный рай, который мне уже не вернуть за все деньги, за весь зидрат мира. Жизнь, которую я тогда не ценил и считал унылой обузой. Но это не всё. Это – ещё не всё.
Я помню и другое. Тихая звёздная ночь. Чей-то дом. Какой-то старик. Маленькое сердце заходится от предвкушения и страха. Острые края ногтей впиваются в кожу. Немыслимой красоты женщина склоняется в глубоком поклоне. Её глаза бесконечно печальны, но Она улыбается… О, как Она улыбается! И кусочки разговоров, обрывки фраз…
- Я хотел на Вас посмотреть…
- А ты знаешь, кто я?..
- Вы… Вы – божество?..
- Жизнь и Смерть – одно и то же...
- А Вы тогда тоже придёте поцеловать меня?..
- Я вообще не человек…
- А когда мне можно будет умереть? Скоро?..
- Ты ещё не выполнил своего предназначения…
- Лишь я один в целом мире люблю Вас – именно Вас!..
- Всё, что ты видишь во мне – всего лишь иллюзия…
- Вы жестоки…
- Любишь ли ты меня ещё после этого?..
- Я сделаю всё для Вас…
-Ты разочаровал меня…
Я помню далеко не всё из своей прежней жизни. Но точно знаю, что в ней у меня не было отца. Что меня растили чужие люди. Что я был безвестен и беден. Что у меня не было ни единого друга. И братьев и сестёр тоже не было. Что ж, в этом смысле во второй раз мне здорово подфартило.
Зато обделило во многом другом.
Эти две судьбы так разительно непохожи. Есть ли что, объединяющее их?.. Возможно, есть, я не могу сказать наверняка.
И всё-таки я уверен в одном.
В той, бесконечно далёкой, жизни меня тоже звали Луиджи.
Нет, я не против провести весь остаток дней в этом городе. Санитариум-Айленд не самое плохое место на земле. Я родился и вырос здесь. Я привык к нему. Я люблю его. Я знаю его весь, до последнего переулка. Здесь живут те двое моих друзей. Здесь похоронен мой папа.
И всё же я тоскую по Европе, по позапрошлому веку. По той, первой, жизни. В ней у меня было не только солнце, но и Она – самая прекрасная и могущественная, грустная и безжалостная женщина. Она не любила меня, но иногда я мог видеть Её, любоваться Ею и разговаривать с Ней… Какой же я был дурак, жалкий самодовольный дурак! Я всё время что-то требовал и просил от Неё, всё время пытался угнаться за Смертью. Как будто можно схватиться за тонкий луч света и этим удержать солнце.
Теперь в моей жизни нет больше ни солнца, ни Смерти… Нет, конечно, смерти с маленькой буквы вокруг меня сколько угодно. У нас даже есть своё божество смерти – Конфискатор. И он тоже безжалостен. И он тоже носит длинный тёмный плащ и высокие сапоги. Но той Смерти, которую я знал прежде – нет. И я не знаю ни одного человека, который бы Её видел.
Она не приходит, чтобы поговорить со мной. Она не появляется, когда умирают и гибнут люди. И никого не целует в губы… А может, и приходит, и целует. Но никто из нас уже не способен Её увидеть. Даже те, кто видел Её в прежней жизни. Даже я.
Иногда меня спрашивают, отчего я до сих пор не женат, в мои почти сорок лет. В ответ я чертыхаюсь или несу всякую чушь. Хотя на самом деле я повстречал в этой жизни одну яркую и достойную женщину. Но… там было много «но». А теперь её и вовсе уже нет в живых. Но даже если бы она была до сих пор жива, и даже если бы не существовало никаких «но», всё равно и она не сумела бы заставить меня позабыть Её.
Порой Она снится мне, но наутро я уже не могу отчётливо вспомнить Её лицо. И это так мучит меня, что я весь день сам не свой, я срываюсь на первом попавшемся человеке за любой пустяк – остывший или невкусный кофе, испачканную рубашку – и вонзаю в него нож. Но… ничего не происходит. Он просто умирает. «Может быть, Она не хочет показываться мне при всех этих людишках?» - думаю я тогда и дожидаюсь ночи. И ныряю в городской сумрак, и вылавливаю в нём новую жертву. Но результат остаётся прежним.
А мне жизненно необходимо увидеть Её. Хотя бы всего только раз.
И ещё я мечтаю вновь подержать в руках тот кинжал. В моей обширной коллекции нет ничего подобного ему. И, я боюсь, и не будет. Ведь земной мастер не способен вдохнуть в своё оружие столь великую душу. Потому что и раньше на свете было немного таких мастеров. А теперь их совсем не осталось.
К счастью – или к несчастью – я мучаюсь так не один.
.......
Отредактировано amargo (2010-12-09 21:48:17)
У 4-й части, которая снова будет происходит в царстве Смерти, наоборот, нет начала, но есть вся вторая половина до конца. И будет ещё 5-я часть, финальная.
4. Вечность
...
Он не заметил меня. Но это не слишком меня огорчило. Главное, что я увидел его и убедился, что с моим другом ничего не случилось… Хотя что может причинить ему вред по эту сторону жизни?
Я опустился на корточки на берегу пруда и заглянул в воду. Задумчивое лицо Луиджи Лукени внимательно смотрело на меня снизу вверх. Я склонил голову набок, медленно повернул её влево, а после этого вправо… Кажется, неплохо. Не эффектно, не прекрасно, не устрашающе, но неплохо. Я немного взбил рукой кудри, спустил чуб на глаза, расправил усы… Нет, мне и в самом деле не идёт быть серьёзным, я выгляжу как мальчуган, играющий в домашнем театре роль кровожадного разбойника. А ведь я и в самом деле играл эту роль, играл слишком долго. Надо снова стать тем неунывающим ребёнком из моего первого детства. Когда я ещё не был ни анархистом, ни убийцей. И когда моя рука ещё не привыкла к ножу. Попробовать ещё раз начать всё сначала. Хотя бы здесь. А почему бы и нет? Ведь для чего-то мне дана эта вечность.
Я улыбнулся. Улыбка вышла немного смущённой. Я успел совершенно отвыкнуть от этой обыкновенной улыбки. Улыбки, а не гримасы. Улыбки, а не усмешки. Улыбки собственного лица, а не маски… Нет-нет-нет. Я не Пави, не Карм. Я только Луиджи. А они просто воспоминание, просто брат и сестра.
Улыбка стала смелее. И словно в ответ на эту улыбку у самой поверхности воды появилась золотая рыбка. Я осторожно вытянул руку и коснулся пальцем воды. Рыбка пугливо вильнула хвостом, но всё же осталась на месте.
- Здравствуй, Эльза Ланчестер! – прошептал я и улыбнулся шире.
И в этот момент на нас упала чья-то густая длинная тень. И такой знакомый низкий тягучий голос произнёс:
- А откуда вы знаете, как зовут эту рыбку?
Эльза Ланчестер поспешно скрылась в глубине. Я несколько оторопело уставился на новое отражение в воде. Он! Тот, кто был моим вторым другом. Вернее, я думал, что был. Вернее… Не важно. Но почему же он здесь? Он – уже здесь? Он же был самым сильным, самым уравновешенным, самым жизнестойким из нас. Неужели в том мире прошло уже так много времени, что и ему настала пора умереть?
Нет, и это не важно. Важно то, что точно так же, как я мучительно желал, чтобы Франк всё же узнал меня, угадал сам, без подсказок с моей стороны, я не хотел, чтобы этот человек раскрыл мою тайну. Хотя он умён, он очень умён и проницателен. И он умеет наблюдать. Он догадается. Но догадаться – не знать.
Я осторожно стрельнул из-под чуба глазами на Франка. Увлечённый разговором, он ничего не услышал. И, сидя спиной к нам, увидеть нас тоже не мог. А его прапрабабушке и вовсе не было до нас никакого дела. Поэтому я вспомнил весь опыт своей первой жизни и вновь улыбнулся, с тем очаровательным нахальством, которое мне тогда так хорошо удавалось, и произнёс небрежно и даже лениво:
- А я не только её имя знаю, но и ваше.
Затем неторопливо поднялся, потянулся до хруста в несуществующих суставах и добавил:
- И ещё кое-что про вас знаю.
- И что же? – спросил он совершенно невозмутимо.
Теперь я стал чуть ниже его ростом, и мне пришлось даже привстать на цыпочки, чтобы достать до его уха и прошептать ему несколько слов. Он не испугался и не смутился, нет, он, похоже, был даже рад, что может подловить меня на знании его секретов. Его глаза заблестели, когда он произнёс:
- А это откуда вы знаете?
Я лишь развёл руками:
- Да мы тут всё про всех знаем. Видите ли, в этой бесконечной вечности когда-нибудь все занятия приедаются. Хотя в первое время здесь весьма увлекательно. Но этого времени чересчур много. А мы ведь даже не можем теперь потратить его на еду или сон.
- Но мне говорили, что здесь не существует времени.
- Не существует. Это просто так говорится. По привычке. Примерно как по привычке мы думаем, что у нас до сих пор есть тела.
- И по привычке любуемся своим отражением? – спросил он, чуть понизив голос.
- Ага! – хохотнул я, подмигивая ему. – Но и это надоедает. Поэтому мы часто наблюдаем за тем, что происходит в мире живых. Смотрим на них с небес, так сказать.
- За своими потомками?
- Необязательно. За будущими поколениями наблюдать всегда интересно. А вы и ваши знакомцы были весьма занятны.
В подтверждение своих слов я даже поцеловал кончики пальцев.
Он со всё большим вниманием следил за каждым моим движением и словом. И когда я умолк, он спросил:
- А вы, собственно, кто?
Я почесал в голове.
- Я? Да так, местный житель.
- Тут все местные, - заметил он вполне справедливо.
- Я местный старожил. Уже полтора столетия тут обретаюсь.
- А ваше имя?
- А на что оно вам? – прищурился я.
- Вам известно моё. Так что я имею право осведомиться о вашем.
- Что ж, вполне здравая мысль, – кивнул я. – Пожалуйста. Меня зовут Луиджи.
- Я знал одного Луиджи, - ответил он.
- Только одного? – презрительно хмыкнул я. - Это не редкое имя… Нет, меня вы знать не могли. А вот слышали наверняка. Я Лукени.
- Из мюзикла?
- Настоящий. Хотя... как на это взглянуть. Вы ведь, кажется, тоже из мюзикла?
- Я настоящий, – произнёс он недовольно.
- Ну да. Здесь все думают, что они настоящие. А на самом деле мы все - иллюзия.
- Любопытно, – бросил он, вновь заблестев глазами.
- Ещё как! – согласился я. - Надеюсь, вам тут у нас понравится.
- Мне уже нравится, - произнёс он в ответ.
- Вот и славно. Arrivederci!
Я панибратски хлопнул его по плечу и, не дожидаясь ответа, лёгкой походкой беззаботного и всем довольного человека, почти вприпрыжку, отправился прочь.
Я долго шёл так, не оглядываясь, но чувствуя на себе его цепкий взгляд. Наконец, мне удалось затеряться в толпе умерших и вынырнуть там, где человек, плохо знакомый с загробным миром, не сразу мог бы меня обнаружить. Этот уголок Её царства был причудливым сочетанием свободных пространств и разбросанных по ним невысоким скалам, не больше трёхэтажного дома. В одной из них я обнаружил подходящую расщелину и, убедившись, что никто не следит за мной, скользнул в её сырую замшелую глубь. Скользнул незамеченным, как это умела только сестра, и свернулся в тугой клубочек, как обыкновенно делал Пави.
Я почувствовал облегчение, оставшись один. Мне необходимо было подумать о том, что случилось, и о том, что ещё может случиться. Мне хотелось, безумно хотелось верить, что хотя бы этот мир незыблем. Что здесь мы можем терзаться лишь прежней своей болью и навсегда защищены от новых страданий. Правда, моя собственная судьба была полным опровержением этого. Но ведь я же исключение, я высказал недовольство своей участью и был в итоге то ли осчастливлен, то ли наказан. Но все эти произошедшие со мной перерождения не имеют никакого отношения к другим. Пусть хоть их загробное существование будет спокойным и по возможности счастливым. Да и я сам больше никогда не пожалуюсь на то, что случилось со мной по ту и по эту сторону жизни. Пусть только у тех, кого я люблю, больше не будет мучений, не будет боли. Пусть…
Я ещё сильнее сжался и крепче обхватил себя руками, пользуясь тем, что никто не может увидеть меня. Чьи-то приглушённые голоса и шаги доносились ко мне, но не могли меня убаюкать. Чем безмятежней был этот ставший мне уже привычным мир, тем острее становилась моя тоска по Ней. Поскорее бы Она снова вернулась сюда, хоть ненадолго. Ей ведь тоже необходимо отдохновение, а разве возможно оно на земле?
Мне было бы легче, гораздо легче, если бы я точно знал, что же там происходит. Я так и не научился наблюдать за миром живых, и все мой последний разговор был полнейшей бравадой. Хотя, откровенно говоря, я и не пытался научиться. Мне всегда было совершенно не до того. В первой жизни у меня не осталось там никого близких, а те, кто был мне дорог во второй, последовали за мной слишком быстро. Но, пожалуй, мне всё-таки стоило освоить эту науку, не ради всех прочих живых – ради Неё. Похоже, в своём мире Она стала теперь редкой гостьей. И это было неудивительно, учитывая то, чему я был свидетелем в своей второй жизни.
Но разве уже поздно? Я вполне могу попросить кого-нибудь стать моим учителем. Кого-нибудь, с кем я был знаком по первому моему пребыванию здесь. Возможно, Элизабет не откажет мне. Она чувствует себя обязанной мне и обожает одаривать людей своими милостями… Решено, я непременно так и сделаю. Вот только немного посижу здесь один, успокоюсь и соберу свои силы.
Снаружи всё кротко и умиротворённо затихло. Словно бы завершился долгий суетный день, сменившись уютом ночи, и все вокруг, наконец, уснули. И лишь я один бодрствую в целой вселенной…
И вдруг волна звенящего безмолвием холода пронеслась по загробному миру. Волна такого запредельного холода, что по сравнению с ним прежний показался ласковым летним теплом. Мне показалось даже, что я и сам зазвенел.
А затем так же неожиданно всё стало, как прежде.
Вы здесь » Наш Призрачный форум » Другое творчество » Луиджи и Смерть