Странно: перевожу-перевожу, а "Спасателей" до сих пор не вижу... "Доктор, что со мной не так?"

По-моему, очень мило, и события развиваются довольно постепенно - Эрик там уже с месяц кукует, а все еще не в койке ОЖП.)))

Да, и я ходила на уроки музыки в 4 года, хотя ни разу не Моцарт. И на художественную гимнастику. И у меня множество талантов, среди которых затерялись великолепный ум и совершенная красота. Так что ж, я - тоже "Спасательница"?

Глава 15: Учась танцевать

— Коннер, к чему вся эта беготня? — надтреснуто спросила Брилл, раздраженная тем, как слабо звучит ее голос, даже для ее собственных ушей. Чертов Эрик упорно доводил ее до сумасшедшего дома своими ядовитыми замечаниями и трогательными извинениями. Годы прошли с тех пор, как кто-либо был способен настолько ее рассердить. Брилл была уверена, что прямо сейчас ее щеки покрыты ярким румянцем. Будь он проклят!
Явно предпочтя проигнорировать сестру, Коннер с заострившей его черты шальной плутовской ухмылочкой шагнул в дверной проем. Подняв в воздух палец, чтобы нагло ткнуть им в Эрика, он внезапно воскликнул:
— Как вы посмели, месье! Вы задолжали мне извинение!
Не отворачивая головы от брата, Брилл физически ощутила, как мгновенно одеревенел за ее спиной Эрик. С ее губ сорвался вздох при мысли о том, чтобы снова улаживать ссору между этими двумя. В те пять дней, что прошли с появления Коннера, мужчины относились друг к другу настороженно. По-видимому, оба не привыкли делить пространство с другим мужчиной.
Господи, ее постоянно поражало, какими странными были на самом деле мужские особи. В каждом действии и мысли мужчин сквозила какая-то запутанная, сложная простота, которая не переставала ее изумлять и по сей день. Хотя, справедливости ради, Брилл была готова признать, что главная причина того, что Эрика и Коннера нельзя оставлять наедине, это их характеры — полная противоположность один другому. Темная и угрюмая молчаливость Эрика резко дисгармонировала с открытой и громогласной веселостью Коннера.
Независимо от этого, Брилл не терпела скандалов в своем доме. К сожалению, если быстро мрачнеющее выражение лица Эрика было показателем, она не в силах была остановить их.
— Извиниться, месье? — вежливо осведомился Эрик из-за спины Брилл и сделал шаг вперед. — А за что, позвольте спросить, я должен извиниться? — Хотя его слова и были произнесены мягко, они были обжигающе холодны, выдавая охватившее его тело напряжение.
В ответ на сдержанный вопрос Эрика Коннер энергично кивнул; внезапно выражение его лица изменилось — он расплылся в добродушной улыбке.
— Вы музыкант, и ни слова мне об этом не сказали!
После слов Коннера на несколько секунд воцарилась тишина, потом Брилл торопливо прикрыла рот рукой, чтобы приглушить клокочущий в горле облегченный смех. Слава богу. Она глянула через плечо на Эрика и мгновенно потеряла самоконтроль при виде выражения его лица. Его обычно сжатый рот теперь был приоткрыт в изумлении, сурово сдвинутые темные брови комично задраны.
Когда смех прорвался сквозь ее ладонь, Эрик стрельнул в нее раздраженным взглядом. Но то, как он изо всех сил старался удержать раздосадованное выражение, лишь вызвало у Брилл очередной приступ хохота.
— Простите, — попыталась она сказать в промежутках между хихиканьем. — Просто вы выглядите таким удивленным!
Пока Брилл продолжала бороться с весельем, Эрик медленно расслабился: гнев постепенно исчезал из его потемневших глаз, когда те остановились на ее раскрасневшемся лице. Когда в уголках его жесткого рта заиграла улыбка, Брилл внезапно перестала смеяться. Господи, Эрик был чертовски привлекателен, когда не прожигал ее яростным взглядом.
Коннер, пропустивший едва уловимый безмолвный диалог между Эриком и Брилл, шагнул вперед. Позади него подпрыгивала Ария, сжимая в руках гладкий черный футляр для скрипки.
— Скажите, на чем вы играете? Только на фортепиано или еще на чем-нибудь?
Брилл улыбнулась сквозившему в голосе брата оживлению. Бедняга все детство терпел рядом с собой сестру, которая и двух нот была не в силах связать. Должно быть, для него было крайне волнительно обнаружить собрата-музыканта на расстоянии вытянутой руки.
В тот момент, когда Эрик перевел взгляд с ее лица на лицо ее брата, Брилл осознала, что задерживала дыхание. Задрожав, она выдохнула, поднеся руку к пылающим щекам. Что же такого в Эрике, что приводит ее в такое смущение? Его пылающие глаза? Его красноречивое молчание?
— Я умею играть на всем, из чего можно извлечь музыку, — надменно ответил Эрик. Его ответ вызвал у приближающегося Коннера громкий смех. Смех, который мгновенно заставил Эрика снова нахмуриться.
— Правда можете? — с энтузиазмом поинтересовался Коннер, встав прямо перед ним и возбужденно потирая свои крупные руки, точно ребенок.
— Я бы не говорил, если бы не мог, — последовал лаконичный ответ. От чрезмерной близости Коннера и его легкомысленного настроя Эрик сжал губы в узкую полоску.
Игнорируя недружелюбный подтекст в голосе собеседника, Коннер похлопал Эрика по плечу и ухмыльнулся.
— Превосходно! Не могу выразить, как я взволнован сознанием того, что в этом доме есть собрат-музыкант. Не то чтобы я время от времени не наслаждался игрой на пианино вместе с Арией, но ребенок еще не в состоянии прочесть с листа ни единой ноты.
— Я н-не люблю эти н-немые б-бумажки! — завопила Ария как по заказу, держась одной покрытой ямочками ручкой за дядину штанину. — И еще я не л-люблю с-скрипку!
Погладив племянницу по голове, Коннер улыбнулся ей.
— Полно, дорогая. Никто не собирается тебя переубеждать.
Ария, по-видимому, удовлетворившись ответом, озарилась улыбкой и вложила футляр для скрипки в ожидающие руки дяди.
Выпрямившись и баюкая в руках черный футляр, Коннер махнул в сторону пары кресел позади себя.
— Пойдемте, сядем. Я не знаю, насколько вы на короткой ноге со скрипкой, — начал он: его голос поник до тихого шепота, когда он сел и со щелчком открыл застежки футляра, — но я уверен, это будет удовольствием.
Поскольку Эрик остался стоять, где стоял, упрямо скрестив руки на груди, Брилл шагнула вперед:
— Простите волнение Коннера. Из-за жесткого графика ему нечасто удается сыграть для себя вместе с другими музыкантами. Или похвастаться инструментом.
— Я не хвастаюсь, Брилл! Моя скрипка в самом деле занятная!
— Конечно, — ответила Брилл с улыбкой и перевела взгляд на лицо Эрика, осторожно положив руку ему на локоть. От ее прикосновения тот на мгновение рефлекторно застыл, но тотчас же расслабился. Поскольку Брилл продолжала выжидающе смотреть на него, насупленный Эрик со вздохом медленно опустил руки, пересек комнату и сел возле Коннера.
Когда мужчины уселись друг рядом с другом — свирепо глядящий Эрик и улыбающийся Коннер — Брилл расстегнула свой тяжелый зимний плащ. Вообще-то, она была удивлена, что Эрик собирается играть, невзирая на глупость ее брата. Это доказывало, что он хотя бы пытается вести себя прилично и контролировать свой гнев — факт, который делал Брилл очень счастливой.
Эрик мельком глянул на нее — в его глазах читалось обвинение — и опустил взгляд на скрипку в руках Коннера. Улыбка Брилл стала шире при виде румянца медленно заливающий хмурое лицо Эрика. Когда у того от потрясения отвисла челюсть, Коннер громко фыркнул.
— Я же говорил вам, что она занятная.
— Занятная! — заикаясь, проговорил Эрик и, потянувшись, коснулся корпуса инструмента пальцем. — Вы знаете, что это такое?
— Разумеется, знаю. Одна из лучших работ Страдивари. Она просто загляденье, не правда ли? — воскликнул Коннер, держа объект своей привязанности так, что лучи предзакатного солнца согревали ее бока красного дерева и отражались от гладкой лаковой поверхности.
— Я лишь однажды видел подобное. Много лет назад у скрипача в Опере была такая скрипка, но даже у него она не была так прекрасна, как эта, — пробормотал Эрик, понизив голос от преклонения перед шедевром. С сияющими от благоговения глазами он нерешительно потянулся и провел кончиками пальцев по изгибам и бороздам, вырезанным давно умершим мастером, не в силах удержаться, чтобы не потрогать скрипку.
При виде внезапной нежности в глазах Эрика Коннер озорно улыбнулся.
— Положим, на самом деле я не должен просить, но… не хотели бы вы попробовать ее в деле?
Взгляд ошарашенных синих глаз перескочил на улыбающегося Коннера. На суровом лице Эрика вспыхнула почти детская нерешительность.
— Вы… Вы позволите мне сыграть на этом прекрасном инструменте?
От этого вопроса улыбка Коннера стала менее безумной. Он кивнул.
— Конечно, месье, — решительно подтвердил он. — Пробудить ее струны к жизни — честь для нашего брата-музыканта. Взамен я прошу вас только отдать ей должное. — Коннер обеими руками протянул дорогую ему вещь Эрику.
Брилл наблюдала за гаммой эмоций, подобно пламени свечи вспыхнувшей на одно безмолвное мгновение в бездонных синих глазах Эрика. Когда тот медленно потянулся и взял из рук Коннера скрипку, от неожиданного избытка чувств в ее горле образовался огромный комок.
Прижимая скрипку к подбородку, Эрик встал и взял протянутый Коннером смычок. Он помедлил, держа смычок на весу над струнами, его смягчившиеся глаза отыскали через комнату глаза Брилл. Приятный разряд теплоты пробежал вдоль ее позвоночника, когда эти глаза штормового цвета остановились на ней. А затем Эрик улыбнулся, едва не отправив ее в обморок, и вывел первую божественную ноту.
Брилл торопливо отыскала кресло и безвольно опустилась в него, когда глаза Эрика наконец отпустили ее. Ария подошла и молча забралась матери на колени, и они обе сидели тихо, как мыши, порабощенные исходящими от скрипки неземными звуками. Обняв дочь руками, Брилл склонила голову набок, положив щеку на макушку Арии.
Первые несколько тактов музыки, которая лилась из-под пальцев Эрика, не были похожи ни на одну мелодию, слышанную Брилл раньше: глубокие, богатые и запоминающиеся. Они проникали в самые темные глубины ее разума. Затем каким-то образом скрипка словно бы зарыдала, сетуя на что-то, и мысли Брилл невольно вернулись к прошедшему в больнице дню.
И когда ее веки, трепеща, опустились, плач скрипки медленно угас за иными звуками: стоны израненных тел и избитых душ наполнили ее сердце. Тело Брилл оцепенело, когда стенания стали громче. Причитая в каждом уголке ее разума, стучась в стенки ее черепа, они кричали, кричали…
Словно издалека слыша мягкую, полную боли музыку Эрика, Брилл заставила себя открыть глаза раньше, чем в ее голове возник образ забрызганных кровью стен. Дрожь, начавшаяся в глубине ее живота, распространялась по телу, пока ее руки не затряслись мелко на плечах Арии.
Глубоко вздохнув, Брилл остановила дрожь в руках и вернула себе спокойное выражение, изгнав прочь все темные мысли. Ее лицо разгладилось, и музыка Эрика, перешедшая теперь в успокаивающую и нежную мелодию, медленно начала стирать ужас этого дня.
Брилл подняла глаза и вздрогнула, когда обнаружила, что пристальный взгляд Эрика сосредоточен на ней. Он лениво вывел последнюю ноту, словно не желая с ней расставаться. Эрик завершил песню последним взмахом смычка и опустил скрипку. Забавно, но Брилл только сейчас заметила, как тяжело он дышит. Как будто усилие по извлечению музыки из разума утомляло его тело.
Будучи не в восторге от интимности взгляда Эрика, устремленного на нее в тишине этого мига, Брилл быстро захлопала в ладоши.
— Это было чудесно, Эрик, — сказала она с воодушевлением, в то время как Ария одобрительно улюлюкала.
Затем Ария спрыгнула с ее коленей, в восторге вскинув руки вверх.
— Ты т-так же х-хорошо играешь, как дядя Ко-Ко-Конн… — вопила она, слишком возбужденная, чтобы осознать тот факт, что не может закончить предложение. Подбежав к Эрику, она схватила его за штанину, затолкав в рот большой палец и широко ухмыляясь.
Вставая, Брилл молча улыбнулась, видя, как Эрик неловко отодвигается, стараясь уклониться от внимания ее дочери. Он явно не привык иметь дело с детьми, но, даже несмотря на это, у него был природный дар к общению с ними. Кажется, он обладал множеством талантов, о которых она и не подозревала.
Коннер со смехом хлопнул себя по коленям и вскочил на ноги.
— Превосходно! Будь я проклят, если вы не стали бы мне серьезным соперником, если бы мы вздумали состязаться в игре. Я многие годы не слышал ничего столь же оригинального. Вы были скрипачом в оперном театре?
Застигнутый вопросом врасплох, Эрик скрыл свое удивление под очередным сердитым взглядом.
— Не понимаю, какое вам дело до этого? Я…
Внезапно Брилл кашлянула, приподняв бровь и послав в его сторону красноречивый взгляд. Вышедший из себя Эрик раздраженно захлопнул рот и сузил глаза: желваки на скулах выдавали его досаду. Брилл хотела быть уверенной, что он сдержит слово и будет вести себя воспитанно, даже если для этого ей придется следить за каждым его шагом.
Эрик неохотно повернулся и вернул скрипку Коннеру, обращаясь с ней бережно даже в таком состоянии.
— Нет, я не был скрипачом в Опере, — процедил он сквозь зубы; его спина и плечи закостенели в усилии сдержать застрявшие в глотке ехидные комментарии. Медленно, словно воздух, выпускаемый из баллона, Эрик заставил себя расслабиться. Его губы изогнулись в усмешке вида будь-проклят-этот-мир. — Я был, скорее, консультантом тамошних директоров, — сказал он, и усмешка превратилась в небрежную улыбку.
Коннер кивнул и закатил глаза.
— А, директора! Я бы предпочел работать в яме с ядовитыми змеями. Как вы это выдерживали?
Внезапно лицо Эрика озарилось широкой ухмылкой, словно обсуждение отвратительных директоров наконец-то разбило лед между двумя музыкантами.
— Мне едва удалось остаться в здравом рассудке, уверяю вас.
Коннер ответил на это неистовым хохотом и сердечно похлопал Эрика по спине. И если бы кто-либо в этот момент наблюдал за лицом Эрика, становилось ясно, что мужчина не был полностью уверен, что ему думать об этом дружеском контакте.
— Однако у вас прекрасное чувство юмора для такого брюзгливого старикашки, — добавил Коннер; в его глазах плясали чертенята.
— Простите?
Поспешно переведя взгляд на сестру, Коннер с важным видом приблизился к ней и обнял рукой за тонкую талию.
— Брилл, моя прелестная красотка! — При этих словах та не смогла удержаться от улыбки. — Мы тут позволяем нашему бедному гостю развлекать нас весь вечер. Нам должно быть стыдно за себя.
— Мне не может быть стыдно за себя. Я всегда слишком занята тем, что стыжусь за тебя!
— Ах, слова любви от моей доброй и прелестной сестрицы, — вздохнул Коннер, от удерживаемого смешка его желудок скрутило судорогой. — Давай, Брилл, это же наш долг как истинных ирландцев показать этому сыну Франции, как нужно по-настоящему хорошо проводить время!
Улыбка пропала с лица Брилл — у нее зародилось смутное подозрение насчет того, что за этим последует.
— Ни за что.
— Ну же, Бри! Только один разочек. Давай!
— Нет. Это даже не обсуждается! Я устала, Коннер. Я весь день работала.
Ухмыляясь, как безумный, Коннер вышел на середину комнаты, таща за собой Брилл.
— Тем больше причин для того, чтобы развеяться! Ты ведь знаешь, я не отстану от тебя, пока ты этого не сделаешь! — И Брилл знала, что он будет докучать ей, пока не заставит выбросить из головы неприятности этого дня.
Возведя глаза к небесам дабы попросить их послать ей терпения, Брилл помолчала минуту. Затем с преувеличенным вздохом перевела взгляд на брата.
— Что ж, ладно. — Когда тот издал победный вопль и, пританцовывая, отошел, она посмотрела на него с вызовом. — Но только недолго. Иначе богом клянусь, что…
— Брилл, душечка, не нужно клятв, — весело прервал ее брат и усадил Эрика и Арию на кресла: мужчина выглядел крайне смущенным, а девочка ликовала.
— Я начну медленно, — сказал Коннер и поднял скрипку к подбородку.
Уперев руки в бедра, Брилл самоуверенно фыркнула.
— Не утруждай себя, парень. Я уложу тебя на лопатки в любом случае.
Заинтригованный диалогом между братом и сестрой, Эрик склонился к Арии и спросил шепотом:
— Ты знаешь, что тут происходит?
— М-мама собирается т-танцевать, — прошептала в ответ Ария, от волнения быстро моргая. Кивнув, Эрик откинулся в кресле и сложил руки на груди. Его лицо оставалось бесстрастным, однако в глазах зажегся огонек интереса.
— Ха, вот и Брилл, которую я знаю и люблю. — Сказав это, Коннер опустил смычок на струны и заставил ожить благородный инструмент в своих руках. Его пальцы двигались от аккорда к аккорду быстрее, чем мог уследить глаз, превратившись в смазанные силуэты, смычок бешено летал по струнам. Он принялся наигрывать живую деревенскую песенку, его правая нога начала отбивать быстрый ритм.
Брилл улыбнулась тому, какой быстрый он задал темп, понимая, что это вызов. Сузив глаза, она смотрела на брата, ощущая, как сердце начало биться быстрее, словно проникаясь азартом момента. Нагнувшись, она приподняла юбки чуть выше колен. Несомненно, непристойная высота, но отчего-то ее это не заботило. Как же хорошо было почувствовать себя беззаботной, будто возвращаясь к легкомыслию детства. Тогда все было просто.
Прижав локти к бокам, Брилл пустилась в пляс: двигались только ее ноги, а остальное тело оставалось неподвижным. Ее уличные ботинки колотили по персидскому ковру, ее ноги ускорили движение и подстроились под бешеный темп, заданный Коннером. Она смеялась во весь голос, от напряжения стремительного темпа на ее лбу выступил пот.
С вызовом глянув в сторону Эрика, она оказалась слегка сбита с толку, увидев разлившееся на его лице открытое изумление. К его чести, он смотрел на ее отплясывающие ноги, а не на колени, как она сперва ожидала. По-видимому, он никогда раньше не видел традиционный ирландский танец.
Слегка взмахнув юбками, Брилл совершила серию грациозных па. Протянув руку, она пригласила Арию присоединиться к танцу — и та счастливо согласилась. Замедлив движения, чтобы скомпенсировать неопытность дочки, Брилл опустила юбки и перешла к вальсу — кружась и кружась с Арией по комнате, пока та не завопила от восторга. Коннер мгновенно перешел от разнузданной ирландской джиги к более уместному мотиву, соразмеряя шаги Брилл и Арии с медленной ритмичной мелодией.
Пара закружилась в центре комнаты, и их лица осветило тусклое зимнее солнце. Арии наскучил медленный темп, она, танцуя, отошла от матери и сразу же плюхнулась на задик — у нее слишком кружилась голова, чтобы идти. Но она продолжала смеяться звонким мелодичным смехом, свободным от отравляющего ее речь заикания.
Положив руку на лоб, чтобы утишить головокружение, Брилл не могла удержаться от смеха. Она перевела взгляд туда, где сидел Эрик, и улыбнулась ему. Пока она танцевала, ее несговорчивый гость сидел в кресле, уперев локти в бедра и подпирая рукой подбородок.
За все недели, прошедшие с момента его появления здесь, Брилл еще ни разу не видела его столь расслабленным. Жесткие черты его лица украшала улыбка, и когда Ария с размаху села на мягкое место, Брилл заметила смех, плещущийся в его обыкновенно угрюмых глазах. Возможно, именно из-за этого необычно светлого выражения она внезапно забылась и смело подошла к нему.
Когда она оказалась возле кресла, эти смеющиеся глаза медленно поднялись и встретились с ее. И, не дожидаясь, пока мужество покинет ее, Брилл протянула ему руку.
— Потанцуете со мной, Эрик?
Оживление в его глазах слегка потускнело, уступив место замешательству. В его взгляд вернулась та же странная уязвимость, которую он показал, когда Коннер предложил ему сыграть на скрипке.
— Простите?
— Потанцуйте со мной. Вальс нужно танцевать вдвоем.
Опустив руки на колени, Эрик в изумлении смотрел на нее, будто не веря своим ушам.
— Я не знаю как, — просто сказал он, и его щеки окрасились легким румянцем. — Точнее, мне никогда не было особой нужды учиться.
— Ничего страшного. Я полагаю, что сегодня вы научитесь. Потому что мне требуется партнер, — проговорила Брилл, улыбаясь столь нехарактерной для него неуверенности. Наклонившись вперед, она взяла его за руку и вытянула из кресла. Бедняга был в таком смущении и так усердно пытался скрыть это, что даже не сопротивлялся.
Брилл потихоньку взяла своей левой рукой правую руку Эрика.
— Этот танец имеет свой рисунок. Каждый участник придерживается определенной схемы движений. Я держу вашу правую руку, а левую руку вы кладете мне на талию. — И поскольку Эрик продолжал лишь смотреть на нее, она взяла другую его руку и попросту положила себе на талию. — Шаги не очень трудные — если вы уловите ритм, — сказала она, перекрикивая звук скрипки брата. — Повторяйте за мной.
Брилл сделала первый шаг; Эрик после секундного замешательства последовал за ней. Пара немного споткнулась из-за того, что их шаги не были достаточно синхронными. Брилл с улыбкой переставила ноги и начала сначала.
Они медленно двигались, кружась по комнате по широкой дуге. Эрик чуть наклонил голову, чтобы следить за ее ногами. После нескольких кругов по гостиной они увеличили темп, поскольку Эрик уловил рисунок вальса.
— Вы схватываете на лету, Эрик. Прирожденный танцор, — со смехом сказала Брилл — при этих словах тот поднял взгляд на ее лицо.
— Т-танцор, как м-мама! — закричала Ария откуда-то сбоку. Ее неистовый вопль вызвал у Эрика еще одну улыбку.
— Как думаете, вы уже можете вести? — спросила Брилл, сдувая выбившуюся прядь волос, лезущую в глаза.
— Давайте проверим, — ответил Эрик и сосредоточенно прикусил нижнюю губу, когда она позволила ему вести.
Темп снова замедлился, пока Эрик привыкал к новому рисунку шагов. Он быстро преодолел эту трудность и уверенно закружил Брилл по комнате. И когда темп снова вырос, комната вокруг них превратилась в смазанный контур, и время остановилось.
И не было ничего, кроме этого момента. Больница, заботы вдовы с ребенком на руках — все исчезло в радости танцевать с другом. С возросшей уверенностью Эрик позволил себе импровизировать. Он смело запрокинул Брилл назад, так что ее макушка оказалась в нескольких дюймах от пола. От неожиданности та взвизгнула и вцепилась ему в плечи, пытаясь сохранить равновесие.
Коннер заулюлюкал, выражая бурное одобрение дерзости Эрика. Брилл залилась звонким смехом, когда Эрик поднял ее обратно: вцепившись в него, она боролась с головокружением. Не в силах вымолвить ни слова от смеха, Брилл просто хлопнула Эрика по плечу.
Видимо какая-то исключительность момента — выражение лица Брилл или ее смех — вдребезги разбили сдержанность Эрика. Он запрокинул голову и разразился густым низким смехом. Его тело сотрясали раскаты хохота, и Брилл, тесно прижатая к нему, ощутила, как вибрирует от этого счастливого звука его грудная клетка. Это было необычное чувство.
— Ей-ей, совсем не умеете танцевать! — попыталась произнести она в перерывах между смешками и подняла на него взгляд.
— Как вы и сказали, я все схватываю на лету, — поддразнил Эрик. Его смех медленно угас, когда его взор упал на ее смеющийся рот.
В этот миг Брилл вдруг осознала, как близко они стоят друг к другу. Когда Эрик поднял ее после запрокидывания, ее руки каким-то образом обвились вокруг его шеи. Ее тело оказалось тесно прижатым к нему, а его рука по-прежнему обнимала ее за талию.
Открытие было шокирующим. Не из-за интимности этой близости, но потому что Брилл обнаружила, что ей это нравится.
Она немедленно ослабила объятия, убрав руки с шеи Эрика и уперев их ему в грудь. Тот осторожно отпустил ее, и Брилл отодвинулась, но, повернув голову, она была уверена, что поймала вспыхнувший в его глазах опасный голод. Опасный и волнующий.
Ария, благослови ее бог, разрушила напряженность момента, пробежав по комнате и бросившись на ногу Эрика. Тот слегка вздрогнул, когда на него обрушился вес девочки, но, посмотрев на Арию, быстро смягчился. Брилл отошла подальше, отчаянно пытаясь успокоить трепет в животе.
— М-моя очередь! Потанцуй со м-м-мной! — потребовала Ария, как это могут только дети.
Казалось, что Эрик очень серьезно и долго обдумывает ее заявление. Раздосадованная его молчанием Ария начала ныть и дергать его за штанину, но мигом перестала, когда он положил руку на ее пушистую головку и сказал:
— Для меня большая честь танцевать с такой прелестной маленькой девочкой. — Это очень понравилось Арии, и она счастливо заулыбалась ему, сунув в рот большой палец.
Брилл молча улыбалась этой сцене. Эрик так хорошо относился к Арии. Невзирая на свою угрюмость, он был хорошим человеком. В таких предположениях она не ошибалась. И редкие поначалу, но все более частые знаки его доброты растапливали лед, которым она окружила свое сердце. Ей это не слишком нравилось. Подобные вещи были опасны для женщины, которая дала обет, что никогда больше не проявит интерес к мужчине.
Когда Коннер снова поднес скрипку к подбородку, Брилл перевела взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. Она ахнула, привлекая всеобщее внимание, и довольно громко выругалась.
— Великий боже! Не может быть, что уже так поздно! Я еще даже не начала готовить ужин!
И с этими словами Брилл попросту сбежала из гостиной. Сбежала от выбивающих из колеи ощущений, зарождающихся в ее теле, но основной причиной бегства было то, что зашевелилось в ее сердце. Она поспешила на кухню, чтобы приготовить что-нибудь простое, надеясь, что никто не догадался о причине ее поспешного ухода.
Брилл с трудом перевела дух и разгладила руками юбки, услышав вновь разнесшиеся по коридору звуки скрипки Коннера.
— Отныне я буду более осторожна. Просто буду сохранять дистанцию… просто буду дружелюбна, и ничего более. На самом деле это должно быть просто.
«Правда ведь, должно?»

Отредактировано Lupa (2016-04-01 23:49:13)

Глава 16: Признания в зависти

Был конец марта, но в пригородах Парижа зима еще не разжала свои объятия. Снег глубиной по колено волнами покрывал землю, ледяным океаном застыв во времени. Все вокруг заливал белый цвет, перекатываясь через каменные стены, окаймлявшие дороги, и покрывая ели вблизи коттеджа Донованов.
Тонкие цепочки следов неведомых животных пересекали открытый дворик между домом и маленьким хлевом рядом с ним, портя весь пейзаж. Человеческие ноги тоже оставили свой след на белизне. Следы путано прорезали маленький двор между домом, небольшим хлевом и крохотным замерзшим прудом в его дальнем конце, среди сосен.
Пруд — гладкий и спокойный — лежал позади дома, отражая холодный свет далекого солнца — его поверхность была испещрена белыми следами, оставленными хорошо заточенными лезвиями коньков. С того вечера, когда Эрик и Брилл танцевали в гостиной, прошел месяц: дни сливались вместе по мере того, как они все лучше узнавали друг друга.
Битва воль в доме заметно утихла. Коннер и Эрик стали относиться друг к другу куда лучше, способные обратиться к их общей любви к музыке, если возникала потребность пообщаться. Хотя втайне Эрик был все же уверен, что Коннер является исключением из рода человеческого. Никто не мог бы жить так открыто и весело. Беспечная натура Коннера тревожила — его постоянные улыбки сбивали с толку. Хотя глубоко скрытого в брате Брилл было больше, чем он выдавал: в этих улыбающихся глазах пылал яркий ум.
Брилл, хотя и более спокойная внешне, была почти столь же безнадежна, как и брат. Ее похожие на светильники глаза смягчала искренность или осторожная доброта, когда с течением времени ее натура медленно освобождалась от ледяной корки. Женщина исчезала каждое утро ровно в семь часов и возвращалась в три пополудни, оставляя дочь под присмотром своего безответственного братца или самого Эрика, практически незнакомца. А позднее даже Коннер не оставался дома — из-за концертного графика он временами уходил на целый день, оставляя Эрика наедине с Арией. Подобное доверие было уму непостижимо. Это было глупо. Это было приятно.
И все же Эрик не мог заставить себя доверять Брилл. Не мог заставить себя назвать ее своим другом, как она часто обращалась к нему. Это было за пределами его возможностей, и пусть даже тайная часть его страстно желала сказать кому-нибудь это слово — друг, Эрик знал, что не заслуживает этого.
Несмотря на стремительное сближение Эрика со старшим поколением семейства Синклер/Донован, только Ария смогла вызвать привязанность в его закованном в броню сердце. Последний месяц Эрик каждое утро проводил с девочкой, обучая ее, как и обещал.
Эрик всегда был превосходным учителем — поразительный талант, принимая во внимание его отшельническую натуру. Он ожидал от своих учеников наилучших результатов и действовал по довольно жесткой методике. Как он помнил, Кристина часто ударялась в слезы во время его уроков. И все же, в первый их день вместе, Эрик обнаружил, что его методы совершенно не подходят для Арии.
Одна его язвительная поправка вызвала у той необычную реакцию. Ария спокойно открыла ангельский ротик и завопила во весь голос, потом повалилась на пол и начала на нем биться. Эрик ударился в панику, думая, что у нее какие-то судороги, когда мимо комнаты спокойно прошествовал Коннер, уткнувшись носом в газету. Он поднял взгляд и усмехнулся, словно бы говоря: «Сегодня это твоя проблема!»
Ошарашенный Эрик решил, что это, наверное, нормальное поведение Арии, учитывая равнодушную реакцию Коннера. Так что он сделал единственную вещь, которую может сделать человек, оказавшись лицом к лицу с кричащим ребенком: он игнорировал Арию, пока та не устала и не прекратила истерику.
Из этого настораживающего эпизода он извлек два урока. Во-первых, Ария на самом деле ребенок, а не маленький взрослый; во-вторых, ему нужно серьезно модифицировать свои методы преподавания. В последующие дни Эрик смягчал свои упреки, пока те не превратились в слова ободрения, и старался расслабить свое напряженное и хмурое лицо и начать слегка улыбаться.
Изменения, которые Эрик ощущал в себе, отражались на обучаемой им девочке. Каждый день Ария делала шаг вперед. Каждый день слова все легче вылетали из темницы ее вероломного рта. И каждый день Эрик чувствовал, как рассыпается стена, возведенная им вокруг сердца, а тьму разъедает необычный свет сострадания, которое он нашел в стенах дома Донованов.
Внезапный порыв ледяного ветра забрался под воротник одолженного Эриком зимнего пальто, выведя его из задумчивости. Ужасная погода напомнила ему о причине, по которой он вообще рискнул выйти. Пожав плечами, Эрик пересек маленький двор, следуя по цепочке следов, ведущих к занесенному снегом хлеву. Строение находилось примерно в пятидесяти ярдах от дома — сумрачное и побитое непогодой. Одна из створок двойной двери была слегка перекошена.
Эрик помедлил снаружи, подняв затянутую в перчатку руку, чтобы коснуться шершавого дерева. От его прикосновения дверь приоткрылась внутрь, печально заскрипев. Прошло много времени с тех пор, как кто-нибудь смазывал петли — с тех пор, как здесь жил кто-то достаточно сильный, чтобы работать на принадлежащем ему скромном участке земли.
Он сделал в уме пометку расспросить у Коннера, есть ли в доме какая-нибудь смазка, которую можно использовать, чтобы сделать петли бесшумными. И раз уж речь зашла о хлеве, деревянные столбы выглядели низкими — возможно, он мог бы также отщепить несколько лаг.
Петли продолжали скрипеть, когда он толкнул дверь, чтобы распахнуть ее полностью. Эрик ожидал, что в нос ему ударит характерный запах хлева. Воображаемое зловоние ярмарки, гниющего сена и грязных животных наполнило ноздри и заставило желудок сжаться от непрошенных воспоминаний. Образы холодной железной решетки и линялых желтых шатров мелькали в сознании, подобно бабочкам, летящим на свет. Мгновенная паника заставила его сердце затрепетать в груди, и Эрик застыл в дверном проеме: холодный зимний свет с трудом разогнал темноту хлева.
Но пока ветер пробирался под толстую шерсть его пальто, ожидаемое зловоние не настигло его. По правде сказать, Эрик чувствовал животный запах хлева, но тот ощущался… здоровым, чистым. Воздух был пропитан сладковатым, чуть пыльным ароматом свежего сена и старого дерева. Паника утихла, и Эрик торопливо шагнул в теплую тьму хлева, закрыв за собой дверь.
Его глаза быстро привыкли к сумраку в помещении, и он бесшумно обошел небольшую черную карету, стоявшую прямо в проходе. Одна из двух упряжных лошадей семейства, подняв крупную голову, следила своими большими влажными глазами поверх дверцы стойла, как он проходит мимо. В дальнем конце сарая замычала корова, за ее заунывным стоном последовал высокий, похожий на звон серебряного колокольчика смех, перешедший в мягкую успокаивающую песню.
Тихая ритмичная песня становилась все громче по мере того как Эрик продвигался мимо ряда стойл на другой конец хлева. Завернув за угол последнего стойла, он увидел Брилл, взгромоздившуюся на трехногую табуретку и доившую рыжевато-коричневую корову. Холодный белый свет лился вниз из единственного окошка возле стропил, заставляя белоснежные волосы Брилл сиять, подобно нимбу. Напевая, она слегка склонила голову, прижавшись щекой к боку коровы.
По какой-то причине Эрик задержался в тени возле стойла, не желая в этот миг нарушать открывшуюся ему безмятежную сцену. Несмотря на бесшумность его появления, Брилл внезапно перестала петь и подняла голову: ее глаза уставились на него сквозь темноту. Она чуть застенчиво улыбнулась.
— И долго вы собираетесь там стоять?
— Нет, — просто ответил Эрик, опираясь спиной о стенку крайнего стойла. — Вы пели для коровы? — В его голосе проскользнула улыбка и нотка легкого поддразнивания.
— Ну, я… это помогает ее успокоить, — начала Брилл, смущенная тем, что он слышал ее. — Я знаю, что не обладаю оперным голосом, но я…
— Нет, вы правы, не обладаете, — Эрик осекся, пораженный болью в ее глазах, и быстро продолжил: — Возможно, так даже лучше. Ваш голос подходит для колыбельных и ирландских плясовых.
Польщенная его комплиментом, Брилл отвернулась, чтобы скрыть появившийся на щеках румянец, и продолжила размеренно и ритмично доить. Свистящий звук, с которым струи били в ведро, заполнил повисшее между ними неловкое молчание.
— Скажите, вы так же хороши во всем, что делаете, Брилл? Или я просто застаю вас каждый раз за теми занятиями, которые у вас получаются лучше всего? — спросил Эрик с глубоко скрытым сарказмом. — Кажется, что вы почти бесстрашны.
— Не стройте из себя дурака, — ответила Брилл со смехом. — Я не умею делать кучу вещей. И, конечно, я вовсе не бесстрашна.
— Не стройте из себя скромницу. Я ненавижу, когда люди пытаются изображать скромность, — вздохнул Эрик.
Кажется, Брилл это удивило.
— О чем вы говорите?
Он оттолкнулся от стойла, на которое опирался, и вышел на свет.
— Вы спасаете и помогаете беспамятным мужчинам из оперных театров, вы пишете статьи по медицине, вы проводите время в этой больнице, вы ведете хозяйство и, наконец, вы умеете доить коров. Осталось ли хоть что-то, что вы не умеете делать? Хотел бы я когда-нибудь увидеть дело, перед которым вы капитулируете. Назовите мне хоть одну вещь, которой вы боитесь!
— Вы как будто завидуете, Эрик, — ответила Брилл задумчиво, снова прислонившись щекой к коровьему боку.
Его задело высказывание Брилл и ее улыбка.
— Завидовать женщине — да бросьте!
Брилл пропустила мимо ушей надменность в его голосе.
— Вам нет нужды злиться. Есть множество вещей, которые я неспособна делать. Как бы я ни старалась, я не смогу услышать музыку в воздухе, как это, по-видимому, умеете вы.
— Возможно, но не у каждого есть талант к музыке. И вы не ответили на вторую часть моего вопроса.
— Я не обязана говорить вам что-л… — начала Брилл, но заметила в глазах Эрика искру насмешки над ее гневом. — Ладно, если я скажу, вы оставите эту тему?
— Разумеется, если таково ваше желание.
— Я боюсь оказаться бесполезной, — просто ответила Брилл, пожимая плечами, потом закрыла рот и бросила на него пристальный взгляд. Секунду спустя с ее сжатых губ сорвался легкий смешок. — Я вдруг подумала, насколько странно то, что вы думаете, будто я все умею, учитывая, что я завидую вам.
— Простите? — пробормотал Эрик, нахмурившись.
— Я думала, это очевидно, — мягко произнесла Брилл, явно не заметив его потрясения. — У меня нет никаких природных талантов. Я родилась без страсти в душе, в отличие от вас и Коннера или даже Арии. Все мои способности есть результат наблюдения за другими. Я полагаю, можно сказать, что мой талант заключается в подражании талантам остальных. — Брилл медленно оторвала взгляд от земли и посмотрела в лицо Эрику. — Кажется, люди вроде вас делают это все так легко. Я завидую вашему таланту.
— Не дразните меня, Брилл, — напряженно попросил Эрик, внезапно разозлившись на Брилл. Она практически ничего не знала о его жизни. Если бы знала, несомненно, не говорила бы столь невежественные и несерьезные вещи. — Вы не можете искренне говорить, что стремитесь… — Он сделал в воздухе неопределенный жест, намереваясь коснуться маски на лице, но по какой-то причине брошенный на Брилл взгляд заставил его остановиться.
— Стремлюсь к чему, Эрик? — резко спросила та; ее руки все еще сжимали вымя коровы. — Продолжайте, скажите это. Последние недели вы просто умирали от желания сказать это. — Поскольку Эрик продолжал упорно молчать, Брилл раздраженно покачала головой, отчего несколько прядей волос упали ей на лицо. — Как это возможно, чтобы я восхищалась вами или вашими талантами, когда ваше лицо так обезображено? Вы это собирались сказать?
— Закрой свой рот, ничтожная женщина. — Глаза Эрика опасно сверкнули, но Брилл не обратила внимания на этот тревожный знак.
— Что я сделала за все время, что вы тут живете, чтобы полностью уверить вас, будто я настолько мелочна и считаю, что единственный физический признак должен быть более важен, нежели весь характер человека?
— Вы даже не представляете, о чем говорите. Как можете вы хотя бы приблизительно знать, каково это… — прошипел Эрик, сжимая пальцы в кулаки.
— Что? — перебила Брилл. — Хмм? Чего я не знаю? Полагаю, я не могу знать, каково это, когда на тебя глазеют? Или издеваются на улице? Нет, конечно, откуда мне знать такие вещи с белыми волосами и бесцветными глазами! И чего я определенно не могу знать, так это, каково было бояться идти в школу, когда я была маленькая, потому что дети привыкли швырять в меня камни?
— Это не одно и то же, лицемерная маленькая гадюка! — взревел Эрик в ярости, больше не в силах держать себя в руках. Одна его одетая в перчатку рука поднялась, чтобы прикрыть маску, словно он стремился дополнительно защитить то, что находилось под ней, от пронизывающего насквозь взгляда Брилл. — Как вы посмели даже попытаться сравнить вашу жизнь с моей! Что такое давняя детская обида и редкая жестокость по сравнению с… — Он внезапно остановился, ужаснувшись тому, что едва не признался в самых сокровенных переживаниях своего детства этой дурно воспитанной ведьме. — Это не одно и то же. Люди смотрели на вас, потому что вы крас…
— Не говорите этого! Красота настолько обманчива — особенно у женщин. Она заставляет мужчин верить во всевозможные глупые вещи. Она заставляет их думать, что красивое лицо означает покорный или смиренный характер, или даже, что девушка станет хорошей женой! — Брилл оскалила зубы, лиф ее платья тяжело вздымался от переполнявшей ее ярости. — О, вот еще одно дело, в котором я не преуспела! Джон только начал осознавать это, когда его убили!
Ее последние слова эхом отдались во внезапной тишине, которая свинцовой тяжестью упала между ними, туго натянутая, словно колючая проволока между двумя столбами.
— Люди находят способ судить друг друга, независимо от того, как они выглядят! — Брилл отвернулась от Эрика, устало закрыв глаза. — Всю свою жизнь я видела самое худшее, что природа и война могут сделать с человеческим телом. Что из этого случилось с вами, Эрик? Природа или война?
Эрик стоял взъерошенный и безмолвный, отступив от света, озаряющего Брилл, обратно в тень возле стойл. Ее бьющие неотвратимо вопросы ударялись о стены, все еще окружающие его сердце. Дрожь, зародившаяся глубоко внутри него, прошла через все его тело, пока у него не затряслись руки. Ярость в его глазах больше неспособна была полностью скрыть таящуюся в них разбитую душу.
— Я родился с этим лицом, — вышептал он наконец сквозь сжатые губы. И замер в напряженном ожидании, готовый к тому, что она отвернется, покажет каким-то образом свое сомнение или, еще хуже, жалость.
Брилл лишь со вздохом кивнула, с ее лица пропал боевой задор.
— Почему вы все еще носите маску, Эрик?
— Я бы никогда не посмел пугать чертами своего лица таких хороших людей, как ваша семья, — огрызнулся тот, отодвигаясь все дальше от нее, от ее слов, от ее проклятых вопросов.
Игнорируя его слова, Брилл встала и направилась к нему, покинув круг света, в котором сидела, и присоединившись к нему в теплоте теней.
— Почему ты прячешься во тьме, когда столь очевидно, что ты родился, чтобы сиять? Почему ты позволяешь своим талантам оставаться невидимыми? — тихо спросила она; между ее бровями пролегла морщина. Ее рука нерешительно поднялась, чтобы потянуть вниз край маски, кончики ее пальцев едва коснулись угла челюсти Эрика — и он отпрянул прочь.
И последние сохранившиеся остатки крепости вокруг его сердца рухнули под светом, который все еще сиял в глазах Брилл, даже когда она стояла в темноте. Он оставил ее слова без ответа, учитывая, что за ними последовало. В отсутствие защищавшего его оцепенения им овладел страх. Теперь он ступил в неизвестность — и это ужасало его.
Лишь когда паника начала заливать печальную синеву его глаз, Брилл отвернулась и отошла, давая ему пространство и возвращаясь обратно на свою табуретку для доения. Некоторое время она молчала, каким-то сверхъестественным чутьем угадав потребность Эрика в тишине, потом снова повернула голову и спросила:
— Так вы поэтому решились сюда зайти или просто наконец решили немного осмотреться?
Сделав несколько успокаивающих вдохов и выдохов, Эрик в конце концов оказался способен заговорить без того, чтобы голос выдал клубящийся в его душе вихрь эмоций.
— Ария попросила меня спросить вас, собираетесь ли вы печь сегодня пирог. — Он сделал паузу, неосознанно шагнув вперед, прочь от теней, в которых прятался. — Почему она думает, что вы будете печь пирог?
— Ну, сегодня ее день рождения, и я каждый год пеку ей пирог. Сегодня ей исполняется четыре года. — Брилл выпрямилась, со скрипом отодвигая табуретку назад. — Иногда время летит так быстро. Кажется, она родилась только вчера. — Она улыбнулась и встала, вытаскивая наполненное ведро из-под брюха коровы, чтобы та не перевернула его на солому. — Эрик, у вас когда-нибудь был пирог на день рождения? — спросила она, слегка запнувшись от веса ведра, которое тащила.
Эрик осторожно избавил Брилл от ведра — и заслужил ее благодарную улыбку. Улыбку, которую он счел нужным вернуть.
— Нет. Я бы не сказал, что он у меня был. Я не припоминаю, чтобы дни рождения имели для меня значение, когда я был молод.
— Какой стыд! День рождения — это ведь такое приятное событие, — проговорила Брилл, нахмурившись. — Хотя это похоже на меня. А теперь, раз уж мы затронули эту тему, сколько вам лет? — спросила она; на ее лице внезапно возникло странное сосредоточенное выражение.
— Я бы сказал, вероятно, тридцать пять лет или около того.
— Вы не знаете? — пораженно спросила Брилл.
— Нет, точно не знаю, — медленно ответил Эрик.
— Ну, примерно тридцать пять делают вас примерно на пять лет старше Коннера и примерно на десять лет старше меня. — В глазах Брилл зажегся задорный огонек, и она с ухмылкой ткнула его в плечо. Все следы ее прежнего гнева исчезли или были надежно скрыты. — Почему мне не приходило в голову, что вы такой глубокий старик! — наконец воскликнула она.
Почему-то ее высказывание показалось Эрику ужасно смешным, и он не мог удержать неожиданно вырвавшееся изо рта хихиканье. От прокатившегося по телу веселого трепета ведро с молоком угрожающе закачалось в его руке.
— Как ты смеешь, женщина! — ухитрился выговорить Эрик, стараясь, чтобы его голос звучал возмущенно, но не преуспел в этом.
Судя по восхищенной улыбке, проступившей на лице Брилл и заставившей ее глаза искриться весельем, смех Эрика отчего-то явно доставлял ей удовольствие. Вид этой улыбки подействовал на Эрика сильнее, чем если бы Брилл коснулась его — сильнее, чем если бы та ударила его в живот. Он ощущал тепло ее смеющихся глаз, когда они скользили по его щеке, его шее — и затем отворачивались. Более того, он начал ощущать, как тепло заливает все его тело — умиротворенное спокойное чувство, которое так отличалось от пылающего жара, принимаемого им за страсть. Страсть, с которой он был хорошо знаком, которую он всегда ощущал с Кристиной и даже теперь, когда рядом была Брилл. Нет, это было нечто иное, нечто лучшее.
— Идемте, Эрик, если вы составите мне компанию, пока я буду пытаться испечь пирог, я позволю вам облизать глазурь с ложки.
— Такому старику, как я, было бы в радость сопровождать вас, — сказал Эрик, следуя за Брилл, пока они шагали к двери.
На участке скользкой грязи возле двери ноги Брилл, обутые в изящные дамские ботинки, заскользили. Выходя из хлева, Эрик машинально предложил ей свободную руку. И когда Брилл с легкостью приняла ее и продолжала держаться уже после того, как миновала опасность поскользнуться, он вдруг обрадовался тому, что бросил вызов холоду и пришел в хлев, обрадовался их ссоре и чертовски раздражающим вопросам Брилл, обрадовался тому, что давящая тяжесть горя наконец начала становиться легче и падать с его плеч.
А потом Эрик понял, что за удивительное тепло разливается в нем. Это было счастье.

Отредактировано Lupa (2016-04-01 23:50:32)