Вдохновилась вашими отзывами :give: и, наконец, дописала последнюю главу перед написанными ещё прошлой весной кусками.
Опять-таки Польша. 
12.
Хмурый осенний день, больше похожий на вечер. Низкие грузные тучи почти задевают вершины дубов и буков. Бесконечный моросящий дождь отпугнул всех посетителей старинного парка, и некому обратить внимание на пожилого человека, невозмутимо прохаживающегося по его аллеям с непокрытой головой.
Он непохож на тех, кто выходит в любую погоду на улицу, лишь чтобы нагулять аппетит. Как, впрочем, и на тех, кого гонит из дома отчаяние. В белоснежных его волосах сверкают алмазами капли, вода скользит по глубоким морщинам, но живые черносливины глаз кажутся взятыми с другого лица. Губы то и дело трогает улыбка. Кажется даже, что ему доставляет удовольствие мокнуть под холодным дождём. Он идёт неспешно, вороша ногами опавшие листья, время от времени наклоняясь, чтобы подобрать один из них – огромный, больше, чем его ладонь.
«Не лучший день для собирания гербария. Впрочем, кто поймёт их, этих учёных?» - размышляет выглянувший из сторожки смотритель.
Тяжёлая капля ударяет его по носу, и он торопливо скрывается. Но и из окошка продолжает наблюдать за странным господином, пока тот не сворачивает на дорожку, ведущую к дворцу «На воде».
Затем пожимает плечами и садится пить кофе.
***
Он любил бывать в Варшаве в начале ноября, когда погода почти всегда становилась холодной и пасмурной. Тогда солнце порой по нескольку дней не показывалось из-за туч, и он мог без малейшего ущерба для себя бродить под открытым небом хоть круглые сутки. Хоть по Новому, хоть по Старому городу, но чаще всего в Лазенках.
Он чувствовал себя уютно в этом просторном парке, бывшем лесу для княжеской охоты. В ненастье тот почти всегда бывал пуст, и он беззаботно прохаживался по нему, с наслаждением вдыхая аромат влажной земли и прелой листвы. Какое невыразимое счастье – возможность просто гулять, не думая о том, как эта прогулка скажется на судьбе твоего государства! Просто впитывать кожей капли, ветер, туман, которых ты мог бы не знать и не чувствовать уже четыре столетия…
Он всегда останавливался в Варшаве по пути на родину или обратно, стараясь подгадать поездку как раз к этому сырому и неприветливому, по мнению людей, времени года. Но сейчас он совершал давно привычную для себя прогулку с особыми чувствами. Всё, что он делал в этот день, он соизмерял с поступками другого существа.
Человеческого.
***
Там, в Англии, сейчас тоже должно быть прохладно и пасмурно. И тоже моросят унылые дожди. И деревья тоже стоят, словно облитые золотом. И листья точно так же плавно опадают к ногам стройной девушки с гордым взглядом светлых глаз и высокими скулами…
Ему приходилось встречать немало умных и ещё больше красивых женщин. У него была супруга любящая и нежная, на которой он женился ради себя. И была супруга знатная и достойная, на которой он женился ради Валахии.
Но только эту он мог бы поставить с собой рядом.
Он видел её возлюбленной. Он видел её княгиней. Он видел её даже переодетой воином, как героинь Байрона и Мицкевича. Она могла бы стать его соратницей по ту, да и по эту сторону жизни.
И непременно стала бы.
Если бы ей не заменили кровь, ему достаточно было бы мысли, чтобы позвать её и чтобы услышать её внутренний голос. Но теперь он мог лишь надеяться, что она о нём не забыла. Что она думает о нём – именно сегодня, сейчас.
Но, что бы ни было, он возвратится к ней. Она увидит его таким же, как прежде: чернокудрым и молодым. И для этого он должен сперва побывать на родине. Не только чтобы обрести там успокоение. Но и потому, что привезённая оттуда земля слишком много отдала ему за эти годы и почти потеряла свою целебную силу.
Это случится скоро, теперь уже скоро. Приближается зима, и всё длиннее становятся ночи. Теперь он сможет по многу часов в сутки проводить в дороге. Пожалуй, он бы мог отправиться в путь уже завтра...
Дождь понемногу стихает, туман затягивает пруд. Он облокачивается на мраморный диск солнечных часов, прикрывает глаза и шепчет про себя всего одно имя, такое простое, такое любимое.
«Люси».
***
Смотритель тихо подходит к задремавшему у пруда человеку, под локтём которого, на мокром после дождя камне, лежит слипшаяся стопка дубовых листьев.
«Нашёл время и место спать, - мысленно ворчит он. – Так ведь недолго и простудиться».
А вслух произносит:
- Прошу прощения у пана, но парк закрывается.
- Что? – переспрашивает тот, не открывая глаз, нимало не сонным голосом.
- Пусть пан меня извинит, но его время вышло, - поясняет смотритель.
Очень длинные ресницы поднимаются, и из-под них на него глядят глаза жгучей, пугающей черноты.
- Моё время никогда не выйдет, - отвечает тот уверенно и холодно. И, выдержав паузу, добавляет: - Чего я не скажу о вашем…
Последнее, что видит в своей жизни смотритель – это тёмную фигуру в плаще, расплывающуюся, сливающуюся с прохладным туманом, окутавшим усталый пруд в Лазенках.
Отредактировано amargo (2011-01-08 18:53:26)
По крайней мере, хотелось, чтобы он таким получился.
