*прикрывает лицо руками* Только не бейте, но это уже дааалеко не мини-фик. Просто идея вдохновила и не получилось написать коротко. <_< Жуть по книге.
На вопрос "Как тебе зовут?" Следовал ответ : " Киитина".
Странно было слышать это от маленького ребенка, которому едва исполнился год. Но малышка Кристина была удивительно смышленым ребенком. И не было ничего необычного в том, что девочку назвали в честь матери.
Она ведь была вылитая мать. Те же голубые глаза. Те же светлые волосы. Та же нежная бледная кожа. Она была настоящим ребенком севера. Маленькой снежной королевой из одноименной сказки Андерсена, которая была настолько прекрасна и наполнена таким глубоким смыслом, что у Кристины наворачивались слезы, когда она читала эту книжку своей дочери. Однако, автор "Снежной Королевы" был вдохновлен легендой о Ледяной Деве, но Кристина боялась называть так свою малышку. Она была глубоко верующей девушкой. В мифологии их страны образ Ледяной Девы напрямую был связан со смертью. Собственно, это неземное существо и было самой смертью. Чертоги Девы являлись местом, где души людей находили свое пристанище после кончины.
Ее маленькая дочка появилась на свет недоношенной на два месяца. Кристина испугалась, что ребенок попросту не выживет и несколько недель усердно молилась о том, чтобы малышка не покидала свою мать. Наконец, страшное время неизвестности прошло и ребенок стал набирать силы. Казалось, что вместе с расцветом этой хрупкой жизни к ней вернулся и ее муж, который все это время находился в подавленном состоянии. Он почти не разговаривал с ней и все время запирался у себя в кабинете, говоря, что у него очень много дел. Но теперь он был счастлив. Счастлив абсолютным счастьем, которое только может почувствовать человек. Но жизнь не терпит абсолютов во всех своих проявлениях. Она обязательно отбирает что-нибудь у человека, чтобы он не забывал, где его место...
Со временем малышка Кристина начала меняться. Впрочем, как и все маленькие дети. Прорезались зубки, волосы и глаза меняли свой цвет, становясь светлее или темнее. Но Кристина не была такой как и все. Она была особенным ребенком. Она не кричала, когда ей было что-то нужно. Или больно. Она вообще не издавала каких-либо звуков, которые издают дети ее возраста. По началу это только радовало ее родителей, но потом они насторожились. В итоге оказалось, что она стала немой. Из-за рождения раньше срока и желания поскорее начать говорить ее неокрепшие связки были навсегда повреждены. Страшно было осознавать, что она все слышала и понимала, но не могла произнести ни звука. Это стало ударом для ее матери и отца. Особенно для матери, которая хотела обучить дочку пению. Но в итоге они смирились с этим. Однако, малышка Кристина на глазах превращалась в другого человека. Черты лица ее заострялись, волосы потемнели, став практически черными, а глаза...О, эти глаза было тяжело спутать с какими-либо другими. Они принадлежали ему...
Первой насторожилась Кристина. Казалось, что ее самые страшные кошмары воплощались наяву, когда она бросала взгляд на свое дитя, которое из снежной королевы медленно превращалось в ангела. В настоящего черного ангела, с удивительным внутренним миром, полным неизведанных просторов. В три годика малышка уже читала книжки и писала довольно таки разборчивые каракули, однако этому Кристина ее практически не учила. В то время они жили в доме родителей Кристины, потому что хотели исчезнуть пока не прекратятся последние разговоры об их персонах. В пять лет девочка уже не только хорошо писала и излагала свои мысли на бумаге, но и рисовала удивительно богатые на детали рисунки, на которых она изображала свой дом, деревья и животных, а также скалы, обломки кораблей и лодок на берегу и самое главное - море. Невозможно было забыть загадочный взгляд ее серых глаз с медовым отливом, который она время от времени бросала на далекий горизонт за ним. В восемь лет она уже мастерила удивительные вещицы с элементарными механизмами, разгадка работы которых правда была не слишком - то простой задачей для ее родителей. Все свои знания она черпала из книг и, запершись в библиотеке, могла часами читать увесистые тома, которые несколько поколений ее предков собирали десятилетиями. В девять лет она потянулась к музыке. Сначала к роялю, который украшал собой гостиную и на котором ее мать часто играла простенькие мелодии. А потом и к скрипке своего деда, которую она нашла лежащей на одной из полок шкафа в бывшей комнате Густава Даае. Поначалу звучание мелодий, выходивших из под смычка Кристины, было неуверенным, но через год она уже научилась играть несколько довольно таки тяжелых отрывков из разных опер, ноты которых нашла в столе, принадлежащем Густаву. Она вообще очень часто рассматривала, трогала, брала и использовала личные вещи своего деда. Казалось, что его образ ей был дороже, чем собственный живой отец.
Рауль заметил недоброе тогда, когда поймал себя на мысли, что, целуя свою дочь перед снов, он смотрел не в глаза наивного маленького ребенка, а в горящие удивительным желтоватым светом точки, которые были наполнены опытом не одной прожитой жизни. Он смотрел в глаза своего врага, не замечая этого. Но однажды он понял. И сопоставил факты. Потому что невозможно было назвать своей дочерью ребенка, так одаренного одновременно и богом, и дьяволом . Потому что ее лицо и глаза пугали и отталкивали его. Она не могла сказать ему то, что было у нее на душе, но ее взгляд был красноречивее любой пламенной речи. Казалось, что всем сердцем она ненавидела его. Ее лицо всегда отражало либо печаль, либо скуку, либо любопытство, но когда она смотрела на него, ему казалось, что она хочет убить его. Не важно как. Не важно чем. Просто убить. Словно тень, она часто ходила за ним по пятам, смотря на то, что он делает. Но ей быстро это надоедало , и она убегала в бывшую комнату Даае - старшего, находя там для себя занятее по вкусу. Однако, она неизменно вскоре вновь следила за ним. И Рауль не выдержал. Он решил поговорить с Кристиной. У него были серьезные мотивы для этого. Разговор состоялся, и Кристина клятвенно заверила его, что в тот вечер, примерно за восемь месяцев до рождения малышки, когда он выкрал ее со сцены, у них ничего не было. И не могло бы быть, ведь Рауль сам видел реакцию Эрика на простой поцелуй в лоб. Ему хотелось в это верить. Очень. Тогда Кристина деликатно намекнула на то, что есть небольшие обстоятельства очень интимного характера, в подробности которых ей не хотелось бы вдаваться, но они имеют очень весомое значение в качестве аргумента. Тогда Рауль рассмеялся, обнимая и целуя свою невиновную жену. Но проблема никуда не исчезла...
Сегодня юной Кристине де Шаньи исполнилось ровно пятнадцать лет. И ее родители все-таки решились вернуться в Париж. Ровно в два часа дня в порту их ждал корабль, который увезет всю семью де Шаньи обратно в город их воспоминаний. Это было надо им всем. Раулю больше не нужно было быть оторванным от своей семьи и дел. Кристине не хватало простого общения с другими людьми, ведь их дом окружали на многие километры море, деревья да степи. А их девочке, их удивительной дочери, необходимо было теперь больше места, чем ей могло дать это прекрасное и такое же как она молчаливое место. Юная Кристина, казалось, хотела взлететь и больше никогда не возвращаться обратно, но ее словно держали на цепи, не давая тем самым расправить крылья. В свои лета она была очень умной девочкой , и Кристина понимала, что дочери нужны возможности для реализации своих умений. А эти возможности мог дать только большой город.
Все было готово к тому, чтобы отправляться в длительное путешествие: все вещи собраны, все решения приняты. Экипаж уже довольно длительное время ждал семейство де Шаньи у входа в их красивый дом, построенный еще прадедом Кристины. Оставалось только позвать дочку и можно было уезжать. Ее мать решила сделать это сама. Она прекрасно знала, где в данный момент находилась ее дочь. Однако, последние пятнадцать лет, что она прожила в этом доме, она так ни разу и не решилась войти в комнату своего отца. Это было слишком тяжело для нее. Но нужно ведь когда-то с чего-нибудь начинать. И Кристина решилась, не спеша открывая дверь в комнату Густава Даае. Дочь сидела за столом и читала книжку в кожаном переплете. Увидев свою мать, Кристина резко закрыла произведение и встав, быстро вышла из комнаты. Ее мать хотела было выйти вслед за дочерью, но ее внимание привлекла книжка, которую читала девушка. Кристина подошла и взглянула на потрепанную обложку книги. На ней не были указаны ни автор, ни название книги, ни дата написания. Женщина приподняла в удивлении одну бровь и заметила закладку, которая была пришита к обложке. Она открыла книжку на том самом месте:
5 января 1802 года.
Я только что вернулся из поместья своего старого друга Карла Хансена...
Кристина быстро просмотрела все записи от начала до конца и поняла, что это был дневник. Очень старый дневник, принадлежавший прадеду Кристины Лукасу Бергману. Тому самому, построившему этот дом, в котом выросло не одно поколение их семьи. Женщина знала о дневнике, но никогда не видела его своими глазами. И она решила взять его с собой, чтобы узнать побольше о истории их семьи...
* * *
Они ехали в экипаже. Впереди была еще часовая дорога до порта. Кристина уже успела еще раз , но более основательно пролистать дневник наполовину, но ничего интересного в нем не пока не нашла. Ее дочь сидела по правую руку и что-то рисовала в большом блокноте, который когда-то принадлежал ее матери, со слов отца, безмерно любившей рисовать. Рауль сидел напротив своей жены и усталым взглядом провожал мелькающие за окном экипажа деревья. Он оперся подбородком на руку и ,казалось, находился сейчас в мыслях далеко отсюда. Кристина еще раз перевела взгляд на дочь, которая часто поднимала голову и бросала короткие взгляды на отца. Она поняла, что дочь рисует Рауля. Кристине ничего не оставалось, как вновь погрузиться в чтение, и она открыла страницу, которая заставила ее более тщательно выбирать записи дневника и которая навсегда изменила ее жизнь:
28 июля 1806 год.
Сегодня я узнал потрясающую новость: я стану отцом. Мальчик это будет или девочка - я не могу знать. Однако, Анна предлагает пригласить гадалку. Уж очень любопытная у меня жена. Моя дорогая Анна, мы честные христиане, зачем нам это нужно?
<...>
14 сентября 1806 года.
Анна все-таки позвала гадалку. Это был самый ужасный вечер в моей жизни. Никогда не забуду несчастного взгляда моей дорогой жены. Едва хватает сил, чтобы писать эти строки. Боже мой, скажи, почему из сотен этих проклятых предсказательниц-шарлатанок нам попалась именно та, которая имела настоящий дар?
<...>
20 ноября 1806 года.
Я практически перестал делать записи потому, что мне приходиться целыми днями успокаивать Анну. Нет, она не слабая женщина. Она пожалуй одна из самых сильных, за это я ее и люблю. Но та правда, что упала на наши плечи, является слишком большим грузом для нас. Я боюсь себе представить, каким грузом эта правда ляжет на плечи нашего ребенка. Но мы попытаемся ему помочь, если сможем.
<...>
10 декабря 1806 года.
Перечитывая старые записи дневника ловлю себя на мысли, что становлюсь параноиком. Словно за моей спиной постоянно стоит не тень проклятия нашего рода и холодным дыханием мистики дышит мне в затылок, а какое-то живое существо, способное убить мое счастье. Ничего не понятно. Даже мне самому. Почему все так складывается? Может быть когда-нибудь я смогу нормально писать об этом.
<...>
23 декабря 1806 года.
Сегодня она умерла. В канун Рождества. Это невыносимо. Но она навсегда останется моей маленькой сестричкой Милли*. С каждым днем, с каждой минутой, с каждой секундой я нахожу все больше подтверждений страшным словам, которые тогда сказала гадалка. "Вы заслужили это, потому что когда-то один из вас разлучил любящие сердца от Бога".
26 декабря 1806 года.
Пишу эти строчки, а по щекам бегут слезы. Я не сентиментальный человек, но такое очень тяжело вынести. Ее тело. Такое худое, хрупкое тело с бледным лицом и впалыми щеками. Это теперь было последнем воспоминанием о ней. Сестричка Эмилия, казалось, никогда не любила меня. А ее саму ненавидели все в нашей семьи. Особенно родители, которые считали ее непокорной и до отвращения некрасивой девушкой. Она была плотью и кровью их, но казалось, что ее вовсе не существовало. Родители пытались выдать ее замуж, но никто не брал "эту замарашку" с отвратительным характером и желанием быть не такой "как эти деревенские дурочки, у которых одна мысль - поскорее выйти замуж". Она была удивительным человеком. Могла создавать из ничего настоящие произведения искусства, а музыка, которую она играла на рояле, когда родители уходили куда-то, оставляя нас на попечение бабушке, была чем-то невообразимым. Контраст между ее жуткой внешностью и талантами бросался в глаза только мне. Другие смотрели на нее только с одной стороны. Но я видел. Ее внутренний мир был настолько невообразимо прекрасен, что затмевал ее лицо. Ее глаза искрились ярким желтым светом, который порождал этот мир. Впрочем, она и не была такой уж некрасивой, просто ее лицо было не таким как у всех...
27 декабря 1806 года.
Вчера не смог до конца написать то, что так хотел. Слезы застилали глаза и капали на бумагу, размывая чернила. Но это была вчера. А сегодня...Я все еще не могу понять, почему она ненавидела меня. Ведь я был всего на год ее младше и являлся, наверное, единственным ее другом. Все свое время, насколько я помню, она сидела взаперти, потому что того хотели наши родители. А я , не взирая на их запреты, дни напролет проводил у нее в комнате. Казалось, что она совершенно не замечала меня, делая то, что ей хотелось. Однако, я часто задавал ей вопросы, на которые она с неохотой отвечала...Все изменилось в одну ночь. Я услышал шум из ее комнаты (она находилась рядом с моей) и решил посмотреть, что там происходит. Была уже очень глубокая ночь. Я заглянул в ее комнату и увидел, как Эмилия спускается вниз по импровизированной веревке из постельного белья. Когда она оказалась внизу, то увидела меня и тихо произнесла: "Прощай. Я здесь лишняя". В ее голосе было столько ненависти, что я едва не разрыдался тогда. Ей было всего четырнадцать лет, когда она покинула наш дом.
3 января 1807 года.
Сегодня я узнал все. Я узнал, почему она меня так ненавидела. Я получил ее личные вещи, которые мне доставил один довольно таки странный человек, представившийся ее другом. Я открыл увесистый сверток и обомлел, увидев множество портретов и несколько десятков партитур. Я просмотрел их. И когда я понял, что все это значило, то мое сердце едва не разорвалось от боли. Они были обо мне. На каждом портрете было мое лицо. Всегда разное, но это было мое лицо. А эти партитуры. Музыка невообразимой красоты, которую сыграла мне Анна на рояле, была настолько завораживающей, что мне казалось, будто все вокруг было ненастоящим, пока не стихли ее последние аккорды. А буквально несколько минут назад я нашел ее прощальную записку. Нет. Она умерла естественной смертью. Но эта смерть была вызвана нежеланием жить. Эмилия написала мне своим некрасивым, детским подчерком: "Обычный человек может либо ненавидеть, либо любить. Обычный человек - человек крайностей. Я всегда думала, что я необычный человек. Но по - настоящему необычным человеком я стала только тогда, когда поняла, что люблю и ненавижу одновременно. Тебя."...
<...>
25 февраля 1807 года.
Срок Анны уже близок и все слуги в доме мысленно готовятся принимать еще одного члена нашей семьи. Она перестала думать о той истории с гадалкой, поглощенная другими, более насущными делами, а я не напоминаю ей об этом. Зачем? Наверное, пришло время сказать, что же такого она нам сказала. Нет смысла вдаваться в подробности. Когда она пришла и взглянула сначала на мою жену , а потом на меня, то сразу же сказала, что это будет девочка. Но мне показалось, что она что-то скрывала, и я напрямую спросил гадалку, не хочет ли она что-нибудь сказать. Она кивнула головой и произнесла : "На вашей семье лежит проклятье. Вы заслужили это, потому что когда-то один из вас разлучил любящие сердца от Бога. Это был настоящий гений и его муза. Один из ваших предков изуродовал лицо гения для того, чтобы ненаглядная кузина, которая должна была выйти за вашего предка замуж, не сбежала с этим человеком. Теперь через одно поколение каждый первенец в вашей семье будет рождаться человеком крайностей. Его внутренний мир будет также красив, как невыносима его внешность. И его будет постигать трагическая судьба изгнанника. " С этими словами она замолчала, повергнув нас в шок. Я обнял дрожащую Анну и приказал вывести гадалку вон. Той ночью мы с Анной так и не смогли уснуть...
<...>
10 марта 1807 года.
У меня дочь. Гадалка не ошиблась. Это была девочка. Мы назвали ее прекрасным именем матери Анны - Мадлен. Я так счастлив, что невозможно описать словами. Но мое счастье омрачают те воспоминания. Я боюсь даже представить, какая будет уготована судьба моему внуку или внучке. Впрочем, не стоит загадывать вперед. До этого еще слишком далеко...
Взволнованная таким странным и страшным поворотом событий, Кристина быстро пролистала вперед, опасаясь худшего. Дальнейшие упоминания о ранних годах жизни Мадлен - ее бабушки, были не столь важными, пока взгляд женщины не остановился на строчках:
15 мая 1826 года.
Сегодня наша малышка Мадлен покидает свой родной дом. Она выходит замуж за француза. Венчание назначено на 20 мая. В Париже. Жаль, что нас с Анной там не будет. Мы уже слишком стары для столь длительных поездок. Все-таки она сделала правильный выбор между Франсуа и Паулем*. Бродяга - скрипач не пара моей девочке.
16 мая 1826 года.
Мадлен уехала, а я жалею, что ничего не сказал ей. Мне бы не хотелось огорчать ее раньше времени. К тому же она не поверила бы мне.
А жаль.
Дрожащие пальцы Кристины переворачивали страницу за страницей. Взгляд, наполненный слезами, выражал ужас, но она продолжала искать глазами упоминания о своей бабушке. Строки, записанные примерно пятьдесят восемь лет назад, повергли женщину в шок.
18 июня 1838 года.
Сегодня она вернулась в родной дом. Мы не узнали нашу дочь. От нее осталось лишь бледное подобие той жизнерадостной девушки, какой мы с Анной запомнили Мадлен. Не нужно было слов, чтобы понять все то, что она хотела сказать. Мы знали, что проклятье сбылось. Как это было с моей сестрой. Как это стало с нашим внуков. Мадлен рассказала нам. Это был мальчик с ужасным лицом и не менее ужасным характером, который словно тень ходил за ней по пятам. Ее муж сбежал, не выдержав огромного давления, которое оказывала сложившаяся ситуация. Он считал, что Мадлен "нагуляла это отродье на стороне". И она воспитывала его одна. Пока хватало сил. Но несколько недель назад он просто исчез. Вероятно сбежал, ведь она постоянно держала его взаперти. Когда я слушал Мадлен, то никак не мог избавиться от этого проклятого чувства дежа вю.
Едва дыша, Кристина разом перевернула несколько десятков страниц, чтобы найти последние упоминания о Мадлен:
25 августа 1841 года.
Сколько бы мы не отговаривали нашу ненаглядную Мадлен, но она не хочет нас слушать. Весь день она кричала и билась в истерике, говоря о том, что если рядом с ней не будет сильного человека, то Эрик придет и заберет ее. Она клялась в том, что будет счастлива с этим Даае и не в чем не будет нуждаться. И я отпустил ее. Девочка и так успела испытать страдания в жизни.
<...>
30 июня 1842 года.
Из письма я только что узнал, что у Мадлен родился здоровый сын, которого они назвали Густавом в честь отца Пауля. Они оба безмерно счастливы и может быть в скором времени приедут нас навестить. Но боюсь, что я уже не доживу до этого прекрасного момента. Недавно я написал завещание, в котором оставлял все, что у меня есть моей ненаглядной доченьке и моему внуку Густаву. Некоего человека, который якобы является моим внуком Эриком, я надеюсь никогда не увидеть...
Кристина захлопнула дневник и закрыла глаза, не в силах больше читать эти строки, которые, проникая в разум, словно выжигались на ее сердце. Она все поняла. Так, как хотел ее прадед, как хотела ее бабушка и отец. Не зря из поколения в поколение они хранили этот кошмарный дневник, повествующей о самой сокровенной и ужасной тайне, которая только могла спрятаться в стенах этого одинокого дома на берегу моря. Женщина с ужасом понимала, что собственный дядя любил ее больше всего на свете, и когда-то в ее голове даже проскальзывала одна мысль об ответном чувстве. Сейчас, думая об этом, Кристина содрогалась в страхе и отвращении. Это было проклятьем ее семьи, и она ничего не могла с этим поделать. Наконец, она открыла глаза и посмотрела на свою дочь, которая уже практически закончила портрет своего отца.В голове Кристины вдруг появилась одна мысль, которая страшной догадкой кольнула сердце. Ей необходимо будет основательно поговорить с мужем...
Ее дочь протянула к дневнику руку и взяла его, открыв на пустой странице. Черным карандашом она написала на ней что-то и передала Кристине. Та взяла дневник и прочитала странные строчки: "Он помнит о тебе, Кристина. А помнишь ли ты о нем? Ведь мы с ним очень сильно тебя любим". Девочка улыбнулась своей матери. Кристина мягко улыбнулась в ответ, внешне оставаясь невозмутимой, но душа ее и сердце разрывалось от мук. Она не могла смотреть на свою дочь не испытывая чувства дежа вю, которое повергало ее в неописуемый страх. В неярком свете пасмурного осеннего дня внутри экипажа все казалось чересчур странным: слишком глубокие тени, слишком мертвенно бледные пятна неяркого света, слишком блеклые краски. А главное - ее дочь...Высокая девушка с совершенно белой кожей и темными волосами, одетая в темно-синее платье, смотрела на ее глазами цвета липового меда со смесью безмерной любви, нежности и некой толики ненависти. Совсем...
Как когда-то он смотрел на Кристину.
* Имя выбрано не случайно. Эмилия -лат. aemulus – "соперник".
* Имя выбрано не случайно. Пауль - от римского имени Paulus – "скромный".
Отредактировано Ангел в Аду (2010-07-18 22:52:27)