Ангел полуночи
«Дорогое дитя, прости мне искушение обратиться к тебе посредством пера и бумаги. Я прежде не писал писем. Но не потому, что не умел – не было адресата. Такая ординарная причина способна любого раз и навсегда вычеркнуть из числа куртуазных кавалеров. Но мое письмо, увы, ничуть не похоже на образцы ушедшей галантной эпохи.
Я прибегаю к помощи посредников единственно с целью поговорить с тобой. Казалось бы, что может быть проще? Ты гостья в моём доме, хотя и проводишь большую часть времени затворницей, не желая видеть хозяина. Каждый вечер я слышу, как ты осторожно запираешь свою комнату. Но не на замок, а на трость, которую просовываешь в дверную ручку. Трость я купил по случаю (мне понравился искусно выполненный серебряный набалдашник), однако и предположить не мог, что элегантную вещь превратят в грубый засов. Глупо думать, что она способна остановить меня: я могу вышибить дверь ударом плеча, если захочу. Но я лучше отрублю себе руку, чем унижусь до такого.
Ты боишься меня. Это так же очевидно, как то, что ты жестоко обманулась на мой счет.
Вчера, когда в наемном экипаже мы с тобой выезжали в Булонский лес, я незаметно наблюдал за тобой. Ты старательно изображала радость от прогулки, часто улыбалась, восхищалась умиротворением вечера. Но твои жалобно подергивающиеся губы рассказали мне всё, что ты хотела скрыть. Ты пыталась удержать крик, когда встречалась со мной взглядом и смотрела на маску. О, ты уже знала, что скрывается под ней…
А через час после нашего возвращения, когда из моего кабинета пропали ножницы, ход твоих мыслей вдруг представился мне с абсолютной ясностью. Ты была уверена, что я настолько потеряю голову от твоей близости, что осмелюсь покуситься на невинность. И намеревалась покончить с собой, если бы твои опасения оправдались, верно? В самом деле, чего еще ожидать от чудовища, самой жизнью обреченного на аскетизм и воздержание? Я внушаю тебе ужас и не вижу способа что-либо изменить. Бедная девочка, неужели ты так сильно ненавидишь меня?
Несколько дней, что ты гостишь здесь (я намеренно написал «гостишь», чтобы придать своему поступку видимость благообразности), в доме стоит тягостное молчание. В те редкие минуты, когда ты снисходишь до общения со мной, ты безукоризненно вежлива и неприступна. Подозреваешь ли, на какую муку обрекаешь меня пренебрежением? Мне остается только бессильно скрипеть зубами, глядя на то, как втуне пропадают все попытки вернуть былую непринужденность наших разговоров. Как будто и не было дней, когда между нами не существовало никаких тайн.
Прости меня за обман. Мне невыносимо думать, что обладай я привлекательной или даже самой заурядной внешностью, ты легко смирилась бы с моей ложью. Я не хочу опускаться до оправданий, но одно, пусть и маловразумительное, у меня есть. Ты ждала своего Ангела музыки, а разве я мог допустить, чтобы пропала твоя самая сокровенная мечта? Своим ожиданием ты заранее выдала мне индульгенцию. По крайней мере, так я думал, когда меня захватила идея превратиться в твоего невидимого учителя. И разве я не выполнил предназначенной миссии?
Дивная, волшебная сказка об Ангеле музыки! Мы оба уверовали в нее и заигрались как дети. Ты думала, что отец послал с небес покровителя, который распахнет перед тобой сокровищницу тайных знаний, доступных лишь избранным. А я… я восторженно полагал, что имею право быть твоим наставником.
Меня не смутила необходимость примерить чужие крылья. Летучая мышь, прячущаяся во мраке полуночи, возомнила себя посланцем света.
Но никто не смог бы обучить тебя лучше, чем я. Какое это было наслаждение – ежедневно оттачивать и шлифовать твой талант, отсекая все лишнее! Мы вместе упивались радостью, которую дарило нам искусство. Твой восторг, твои слёзы, робкое приобщение к неугасимому огню гениальности вдохновляли меня, придавая смысл дням. На моих глазах из неумелой хористки и застенчивой простушки рождалось совершенство, и им была ты, моя дорогая девочка. Сознание того, что я причастен к этому поистине божественному преображению, наполняло сердце ликованием. Я был всесилен! В твоих жилах текла моя кровь, словно мы были сиамскими близнецами, которых нельзя разделить без того, чтобы не убить одного из них.
Я без колебаний стал тем, кого ты хотела встретить. Даже моё лицо не смогло помешать планам.
Разве кто-нибудь из людей знает, как выглядят ангелы? Поэтому, не все ли равно, какой я, и что у меня вместо лица, которое к тому же всегда можно заменить одной из масок? Разумно ли судить о человеке только по строению его головы, носа, гладкости кожи, выразительности глаз, рисунку губ? Моя внешность ничего не говорит обо мне. Почему никто не хочет понять, что я – это не мои проклятые кости, а голос, талант, обширные знания, умение докопаться до сути вещей, фантазия, дерзость?! Я - это музыка на нотных листах и звук моей скрипки. Разве этого мало, чтобы забыть о лице или хотя бы смириться с ним?
В своих рассуждениях я не учел лишь одного: настоящие ангелы бесстрастны. Ничто не может нарушить их спокойствия. Им чужды человеческие эмоции и желания, суетность мира, запутанные отношения. Немудрено - у них впереди вечность. Но кара за то, что я посмел называться одним из них, последовала незамедлительно.
Узнав, кто я такой, ты замкнулась в себе. Отринула все, чем еще недавно восхищалась. Могло ли быть иначе? Да, я обманул твою доверчивость, но наказание, назначенное мне за это, непомерно.
Я хотел так мало! Надеялся, что ты свободна от предрассудков других людей, отказывающих мне из-за внешности в праве на существование. Верил, что ты сумеешь понять и простить меня. Великодушие, которое я видел в тебе, не могло возникнуть без сострадания. Я впервые в жизни был готов пресмыкаться и ползать на брюхе, как дождевой червь, лишь бы умилостивить чужую гордость и заслужить снисхождение.
Ты можешь приказать мне что угодно, и я выполню твою волю, не раздумывая. Только умоляю, не молчи! Это безмолвие уничтожает меня, лишает сил, убивает вдохновение. Таким – жалким и ущербным, ни на что не годным - я становлюсь смешон и противен сам себе.
Наверное, я действительно безумен. Только умалишенный может продолжать верить развеянным по ветру иллюзиям. Как ребенок горюет о разрушенном водой песчаном замке, так я скорблю о своих мечтах, оплакиваю их, потому что помню, какими прекрасными они были. И мне легче представить, что мой воображаемый замок все еще цел, чем увидеть его руины.
Но есть еще один способ, прибегать к которому я, видит Бог, не хочу. Завтра я дам тебе последний урок, после которого ты вольна будешь уйти или остаться. Я исполню тебе свою оперу, которую писал двадцать лет. Исполню целиком, а не только отрывок, который ты слышала в тот день, когда узнала правду обо мне и увидела мое лицо. «Торжествующий Дон Жуан» потрясет тебя. Захочется закричать и зажать уши, ведь впустить в себя эту мощь, эту разрушительную лавину, сметающую все на своем пути, вряд ли сможет кто-нибудь из смертных. В ней – я сам. Не такой, каким видят меня твои глаза, а каким я был создан и прошел свой путь, полный лишений и ненависти. В музыке я вывернул наизнанку душу, освежевал мысли. Ты приобщишься к моим страданиям и тогда, возможно, поймешь, что за уродством может скрываться красота, а за стоном – мольба о понимании и любви, необходимой каждому существу.
И если моя опера ничего не перевернет в тебе, значит, больше не останется надежды на то, то ты сможешь простить меня. Это будет крахом всего. Но я не хочу об этом думать сейчас. У меня есть одна ночь и еще несколько часов до того момента, когда я узнаю правду. У надежды есть одно преимущество - она питает иллюзии, пока жива.
Э.».
Отредактировано Nemon (2010-01-18 08:06:51)