Название: Падший ангел
Автор: Hell
Рейтинг: General
Пейринг: нет или Э/К
Основа: Фильм 2004 года
Жанр: Драма с лирическим завершением в виде стихов
Размер: мини
Саммари: размышления главгероя ПОСЛЕ всех увиденных нами событий
Диклеймер: отказ от всех прав
Примечание автора: заказ буквально был такой: "задумчиво-грустный джен по фильму 2004. Про Эрика. Без пейринга, без Кристины".
Фик про Эрика, в нем ничего не происходит, но Кристина присутствует. Как Идея.
Потому что фик про Призрака без Кристины все равно что брачная ночь без невесты.
Iris, я совсем Вас  не знаю, надеюсь, Вы меня простите ....

______________________________________________________________

Умереть сразу, прекратив нестерпимую муку, было таким сладким искушением, что он едва ему не поддался.
Плюнуть в лицо Богу, возмутиться против Его жестокой воли, предопределения, лишившего его надежды на счастье – в последний раз. Он не испытывал жалости к себе – только отвращение. Он не смог добиться того, что было ему желанней всего на свете, стало быть, сам виноват. Теперь пьеса отыграна и занавес опущен. Ничего нельзя изменить. Со всей очевидностью он понимал, что не хватило ни силы его духа, ни его таланта, ни  его безграничной любви, чтобы заставить ее испытывать к нему хотя бы благодарность… Как он мог претендовать на большее? Глупец! Он был смешон самому себе.
В душе не осталось сил – все было выжато досуха. Его музыка умерла, ибо не была нужна той, для которой создавалась. Он писал ее кровью своего сердца, он столько ей отдал, что не осталось ничего, что стоило бы предлагать. И не с чем жить дальше.
Он убил свою душу, когда сам отказался от нее. Теперь осталось только умереть физически. Тогда боль прекратится, и он сможет отдохнуть. Так просто разрушить тюрьму, разорвать оковы, уничтожить эту оболочку, с фатальной неизбежностью отвратившую от него любимую женщину.
Не омрачены горечью для него были только воспоминания  о днях детства Кристин, тех днях, когда она любила своего «Ангела Музыки».
О, если бы только было возможно вернуться туда и остаться навсегда! Сколько там было счастья, надежд и чистой любви, не затмевавшей его разум.

Он помнил маленькую девочку, которую впервые увидел в часовне. Она была одна – молчаливая, сосредоточенная, непохожая на резвых учениц балетной школы, которые изрядно досаждали ему. Они были источником шума, нарушавшего покой его Оперы, они были любопытны и несдержанны, наконец, они были жестоки, как все дети.
Ее печаль была так же пронзительна, как его одиночество, полностью осознанное к тому времени. Она горевала по отцу с такой отчаянной силой, она так нуждалась в покровительстве, что он не выдержал. В конце концов, он ничем не рисковал, он мог заполнить пустоту, образовавшуюся в душе ребенка любовью к музыке – тем, что воодушевляло его самого и составляло смысл его существования.

Как-то раз он поправил ее, когда она пела один из псалмов в часовне.
Она прислушалась к его голосу, сосредоточенно нахмурившись, и сказала, утверждая:
- Ты – Ангел Музыки? Отец сдержал свое обещание.
«Ангел Музыки»! Как только его не называли, сколько оскорбительных эпитетов, к которым невозможно привыкнуть… «Дитя дьявола», даже «Призрак» для него – одна из самых мягких дефиниций – вполне в духе времени – загадочно и инфернально. Но тут невинные детские уста произнесли: «Ангел Музыки» - ничего прекрасней он не слышал в своей жизни – и он растаял.
Она называла его ангелом, и он стал ее ангелом, оберегая от всего, что могло причинить ей вред. Он убил бы всякого, кто коснулся бы волоса на голове его чудесного ребенка. Столько душевных сил проснулось в нем, невостребованная нежность, забота, живущая в душе каждого мужчины глубокая потребность защищать и покровительствовать слабому существу.
Они так нуждались друг в друге – она, потерявшая отца, и он, волей судьбы ограниченный в общении, лишенный возможности любить… Как все было просто тогда – она приходила в часовню каждый вечер, он ждал ее и занимался с ней вокалом, давал уроки музыки, журил за рассеянность и небрежность.
Она рассказывала ему свои северные сказки… В память врезалась одна – про принцессу и тролля. Он посмеялся тогда, сказав ей, что принцесса не могла полюбить тролля, потому что это потребовало бы от нее слишком больших жертв. Она надулась. Как он был прав тогда!
Он был для нее старшим другом – вдохновенным учителем и ироничным наставником. Она плакала и смеялась, когда слушала его. Она подчинялась ему беспрекословно – такая власть над живым существом приводила его в восторг и ужасала. Но он сам зависел от нее не меньше. Она стала необходима для него, как воздух.
Когда она болела, или когда детей из балетной школы вывозили на лето за город – прочь от парижского зноя, он начинал сходить с ума от окружавшей его тишины. Ему не хватало ее голоса, ее смеха, ее восторженной веры. Он понимал, насколько привязался к ней, но не видел в том опасности для себя. Она была ребенком. Пока была ребенком. Он даже не задавался мыслью о том, что будет, когда она вырастет.
Она стала инструментом, через который он мог явить себя миру – его голосом, его душой, воплощением его несбывшихся надежд. У нее был талант – природный инструмент, созданный для пения, и глубина чувства, поражающая, неожиданная в столь юном существе.
Она будет исполнять его музыку, написанную специально для нее, с учетом всех ее вокальных особенностей и добьется небывалого успеха.

Возвращаясь из деревни, она горько упрекала его:
- Почему тебя не было со мной? Я звала тебя, а ты не откликнулся.
Он отвечал ей, взволнованный до глубины души:
- Я всегда буду рядом с тобой, дитя мое.
- Ты был на небе? – уточняла она.
- Я был занят…

Их уроки продолжались долгие годы, и под его руководством, она добилась блистательных успехов. Она стала такой же не обсуждаемой и необходимой частью его жизни, как Музыка. Все замкнулось на ней: он писал музыку для нее – она ее исполняла.
За все эти годы она ни разу не усомнилась в нем – она доверяла ему так всецело, что это почти причиняло боль. Лестно, конечно, быть ангелом для мечтательной девочки, но куда больше он желал, чтобы его воспринимали, как живого человека. Что и говорить, быть бесплотным духом -  Ангелом или Призраком – занятие крайне обременительное и требующее дополнительных спецэффектов. Ее вера в сверхъестественное была теперь преградой между ними, хотя когда-то она сделала возможным их общение. Он понимал, что разоблачение этого секрета приведет к непредсказуемым последствиям, примерно тем же, что потеря веры в Pere Noel для другого ребенка.
Но…время шло, и наступил момент, когда он ничего не желал так страстно, как сбросить образ «Ангела Музыки», владевшего воображением Кристин.

Она была некрасивым и нескладным подростком, порой доставляя ему жестокую радость своей некрасивостью – худая, с торчащими лопатками и непомерно большим ртом. У нее достаточно сильный голос для того, чтобы стать примой, а внешность дивы в театре не имеет значения – для того существует целый штат гримеров. Зато никто не покусится на его единственное сокровище, никто не отнимет ее у него. Она сетовала на свою внешность, приводила в пример своих миловидных подружек – он утешал ее…О! На этот счет он знал слишком много общих фраз и сентенций. И вот однажды, после очередных каникул, проведенных ею на свежем воздухе в деревне, он просто не узнал своей ученицы.
В день приезда она спустилась в часовню – очаровательная тоненькая девушка с сияющими глазами, одетая скромно, но со всей прихотливостью осознавшей себя Красоты. Она была прекрасна, как солнечный день, она была прекрасна, как Музыка.
В тот день он впервые не ответил ей – она звала напрасно того, кто больше не мог быть ангелом для нее.
Он помнил, как в душе его поднялся бессильный гнев на нее – как она посмела?! Почему не осталась ребенком, с которым у него сложились вполне определенные отношения?
Он помнил свое смятение пред ее прелестью – ужасное, сокрушающее барьеры, выстроенные разумом.
Он был еще слишком молод, чтобы ограничиться в отношении своей ученицы отеческими чувствами или спокойной дружеской привязанностью. Он обладал слишком страстной душой, чтобы устоять перед ней. И ангел пал.
Он обманывал себя так долго, сколько мог, приписывая свое волнение, перепады настроения обычной хандре, вызванной одиночеством, или слишком сильной радости от ее возвращения, ибо без нее он застывал без движения, как озеро подо льдом. Он страдал, при каждой встрече с ней испытывая потрясение, ее образ стоял перед его глазами, затмевая все, даже его Музыку.
Как-то, доведя Кристин до слез бешеной вспышкой ревности, он нашел в себе мужество признаться, что любит ее, любит, как женщину. Бог наградил и уничтожил его этой любовью, потому что осознание это было горьким и погрузило его в такое отчаяние, какого он еще не знал.
Имело ли значение для девушки, как выглядит ее друг и наставник – тот, кого она знает с детства? Едва ли… Учителя принимают таким, какое он есть. Но что делать учителю, безумно влюбленному в свою ученицу? Он повторил путь Пигмалиона, боготворя свое собственное творенье – великолепную певицу и прекрасную чистую девушку, которая была этой певицей. Его путеводной звездой, его Галатеей.
Ее чувства к нему и не могли измениться – теперь она пеняла ему за нерадивость, когда он терялся от волнения в ее присутствии и забывал окончить фразу.
Она не могла полюбить его – ни при каких обстоятельствах, он был изгоем для общества, он жил вне закона, он был другим, чужим… И он был уродлив от рождения. Таким, как он, не место при свете дня …Своим видом он оскорбил бы ее, готовую лицезреть создание столь же прекрасное, сколь прекрасна была его Музыка, и уж тем более он оскорбил бы ее своими чувствами… Именно тогда от стал экспериментировать со своею внешностью в поисках образа, который мог бы произвести впечатление, сделать его привлекательным в глазах молодой особы. Он безупречно одевался – всегда, хотя она не могла его видеть. И маска, маска, он старался придать ей вид театральной забавы, а не суровой необходимости. Более года он мастерил маску, которая на его лице смотрелась как небрежная прихоть светского повесы… деталь карнавального костюма. И образ Дон Жуана – неотразимый обольстительный образ – был придуман только для нее.
В его любви были все грани человеческих эмоций: гордость наставника,  трепетная нежность отца и страсть мужчины. Она была для него всем: его Музой, его ребенком, его подругой и его возлюбленной.
Он не представлял себе раньше, что возможно так любить, как он любил, с такою безграничной нежностью, страстным отчаянием, негодованием и болью, доводящей до безумия. И робкой надеждой на Божье милосердие.  Он помнил сказку про принцессу и тролля.
Он сходил с ума от желания – душой и телом, всеми помыслами своими прикованный к ней. Она была для него недосягаема, недосягаема вдвойне: как женщина для мужчины и как человек для человека. Он солгал первым. Он, демон из преисподней, принявший имя Ангела. А теперь его ложь обернулась против него. Закономерно, что против него оборачивались даже лучшие его поступки, совершенные из благородных побуждений.

Когда он писал своего «Дон Жуана», каждой нотой он объяснялся в любви – к ней. Он не умел говорить другим языком, но этот язык, язык его музыки – она знала и понимала.
Он вложил в эту музыку столько страсти, что она сожгла его, как сожгла его театр.

Он знал наперед свою судьбу – знал, что потерял Кристин в тот самый миг, когда обрел любовь.
И все равно он сражался за нее до конца, потому что не мог поступить иначе, и не было чести в том, чтобы вступать в  равный бой или бой, из которого заведомо выйдешь победителем.
Он проиграл. Все потеряло смысл, когда она отвергла его. До сих пор, несмотря на смертельную усталость, он вздрагивал, вспоминая, как легко она отринула все, что их связывало на протяжении долгих лет, перечеркнув свое прошлое с гадливым отвращением, убийственным для него. Конечно, он не был образцом добродетелей, он никогда не вписывался в рамки общественной морали, но в отношении Кристин его поведение было безупречным. Он нуждался в ней больше всего на свете, но всегда был почтителен, не мог позволить себе лишний раз дотронуться до нее…
Она предала не только мужчину, чувств которого не пожелала разделить, – здесь бы он понял и подчинился ее выбору – она предала своего Учителя.
Он так и не смог смириться с этой мыслью. Он давно вычеркнул себя из мира людей, но это был окончательный приговор, подписанный единственным человеком, которым он дорожил.
Впервые горе, посланное ему от рождения, затмило новое несчастье, еще более мучительное. Он потерял свою любимую.
Он был уверен, что если Кристин поцелует его, если она его полюбит, рок больше не будет иметь над ним власти. Все его беды закончатся.
Если она примет его, он тоже сможет принять себя.

Прощаясь, не смотри назад,
Для сердца - яд
Твой взгляд прощальный.
Меня ведет дорога в ад,
Тебя – твой жребий беспечальный.

Восторг для ангелов храни,
А страсть и страх – такая малость,
Что мне досталась от любви.
И жалость…
К черту эту жалость!

Я повинюсь перед тобой  -
С моей виной
Сей труд не труден.
Мой долг сразить своей рукой
Того, кто людям неподсуден.

Здесь капли крови на стекле,
В кромешной мгле
Пылают раны.
Жуан, истерзанный, - в золе
И я сгорю с своим Жуаном.

Осталась только эта тишь,
Не обелишь
Мой образ честный.
"Ты умер, Эрик", - говоришь,
Я умер, да, но я воскресну.

Когда придешь ночной порой
Качать рукой
Кроватку тонкой
В той песне нежной и простой,
Что ты споешь на сон ребенку.

29.12.2009