Какая прелесть! Это ведь все про нас, писателей...

Фамильное Привидение, прочитала "Маскарад". Это что-то. Правдиво и как всегда с глубоким символизмом. Браво!

Рассказ. Никакой автобиографии, только фантазия, после общения с моей младшей сестрой.

Он и Она.

   Этот вечер был таким же, как и другие мартовские вечера, но для нее он был особенным. В этот вечер должно было произойти что-то другое, то, что готовилось очень долго, но решилось выйти лишь сейчас. Это что-то витало в воздухе, как малейшие капли жидкости и пропитывало все вокруг: одежду, сухую траву и листья, сырую землю, каменные плиты домов, деревянные скамейки и заборы, и даже проникало в поры на коже людей и животных, но этого никто не замечал, это чувствовала только она.
  Трамвай ехал медленно, останавливаясь на каждом светофоре. Легкий стук колес пульсировал в мозгу, а перед глазами плыл теплый электрический свет. В этом свете были хорошо видны молекулы ожидания и кристаллики кислорода, вместе все это превращалось в странную густоту, которой был наполнен трамвай. Народу здесь почти не было, люди сидели на холодных серых сиденьях и либо тихо шептались, либо тупо смотрели сквозь окна на темную улицу.
  Она же этого не замечала. Прислонившись к холодному стеклу щекою, лишь тихо наблюдала за происходящим по ту сторону толстого окна. Медленно плыли улицы провинциального города. Кубы домов с большими желтыми окнами сменялись высокими многоэтажными зданиями с бесконечными разноцветными глазами, разбросанными по всему лицу, которые совсем не вселяли страх, отнюдь, они выглядели очень дружелюбно. То тут, то там мелькали буквы рекламы и названия уже закрывшихся магазинов. Казалось, что этот бесконечный ритм никогда не кончится, и будет продолжаться бесконечно. Другой бы сказал, что это красиво, но она так не думала. Каждый день с семи до восьми вечера она наблюдала за этими картинами, даже не задумываясь об их актуальности и привлекательности. Они казались ей промежутком – ужасным, длинным куском дыры разделяющей ее от минутного, но такого светлого счастья. 
   Она была обычным подростком, учившимся  в обычной средней школе, совсем обычного провинциального городка. Ей было около шестнадцати лет, а имя ее совсем ничего интересного не представляло
   Жила она в центре города  в обычной двухкомнатной квартирке-хрущевке с матерью, отчимом  и родным младшим братом. В принципе, если посмотреть со стороны, то можно было бы  сказать, что живет она хорошо, хорошо для среднестатистической семьи, где все что нужно было, где ели хорошо, и одевались тоже неплохо. Ее родители работали на бумажной фабрике, и получали достаточно денег. Что же еще нужно для счастья обычной десятиклассницы? Если бы все было так просто, как кажется!   
   Раньше все было по-другому... Начнем с того, что квартира раньше была однокомнатная, но жизнь была гораздо легче и счастливей. Раньше и состав семьи был иной, поэтому и иной был окружающий мир, но произошло страшное - человек, которого она любила больше всех ( ей были чужды предрассудки, что в семье всех любишь одинаково) ушёл от них к другим, человек, который ей был дорог, до такой степени, что она было хотела уйти вместе с ним но не смогла, человек объятия и поцелуи которого были дороже других, а критика, даже самая жестокая не была обидной. И почему все говорят, что дети больше любят мать, чем отца? Почему? « Это ведь не правильно!»- кричала она. Папа был ей дороже и даже роднее, не смотря, что она была больше похожа на мать. Именно от матери она унаследовала ужасный облик и мягкое, как кусок тополиного пуха, сердце «Разве кто-нибудь? Кто-нибудь, когда-нибудь заметит маленькую худую с сутуленными плечами девчонку с длинным носом  и кучей прыщей?»- спрашивала она себя сотни раз, но так и не могла найти ответа, хотя ответ был ясен, и ее внутренняя половина понимала это и истекала кровью. Но это еще было не так страшно…
   Каждый день был аналогичен предыдущему, они текли и не могли замерзнуть. Подъем в 6 утра, завтрак, школа, обед, другая школа – музыкальная, вечером ужин, утром снова завтрак. Такое расписание продолжалось день за днем, но оно было не таким как у других школьников. Все это омывалось домашними бесконечными хлопотами и кучей упреков. Эти упреки были самым страшным, самым острым и убийственным ножом, терзавшим кусок этого тополиного пуха.
   «Возможно, дети и должны помогать родителям,- думала она - они обязаны им помогать, но ведь в этом должна быть еще и мера!» На этих словах ее внутренний голос надрывался и начинал рыдать. «Разве можно так! Разве можно!!! Нет! Нет! Нет! Сто! Тысячу! Бесконечность нет!!!» Протест! Сильный, очень сильный протест против всего был в этот момент, но этот миг быстро проходил, и все начиналось заново. Она была как большая коробка, в которую кидали потрепанные ненужные вещи, и когда она переполнялась, все же решали выбросить.
     Все эти упреки постепенно разрушали ее. В прямом и переносном смыслах. Она изнывала от морального отдыха. Он был ей необходим, она должна была иметь его хоть минуту, хоть пол минуты, но должна. И именно поэтому как выброшенная на берег рыба она задыхалась без него. Что-то должно было произойти, но что она не знала, она должна была найти что-то, что поможет ей жить.
    И теперь слушая стук колес трамвая она вспоминала одну летнюю ночь, когда, изнывая от жары и усталости она смотрела на круглый диск луны и перебирала все моменты этого дня. Ее глаза должны были взорваться от нестерпимой жгучей боли внутри, но она не хотела их закрывать и глушить ее. Ей нравилось наслаждение, которое проливалось по телу, словно обжигая его. Вдруг в душе что-то защемило, и как это было обычно, из глаз брызнули слезы, она просто не могла их сдержать. «Почему! Почему все так!» - не переставала она себя спрашивать. «Как же мне хочется, чтобы я была кому-нибудь нужна! Где он? Где тот человек, к которому я могла бы прижаться и рассказать обо всем? Тот, который бы любил меня! Любил…»
    Она остановила свои мысли и просто впилась глазами в луну. Теперь, она не видела холодного блюда, она видела лицо, доброе слегка улыбающееся лицо с выразительными ЧЕРНЫМИ глазами. Сколько раз она пыталась представить себе того идеала, которого другие девушки называют своим принцем, и вот теперь после долгих дней, она, наконец, обрела его - человека, который станет ее спасением. Спасением, которое она так долго ждала.
    Она понимала, что его нет, что он всего лишь плод ее воображения, но это ее не волновало. Теперь существовало то, чего не было раньше – надежда, мечта о счастье, и спутник, который его принесет.
   Сначала, она просто мечтала о том, что будет счастлива, что придет день, и Он появится у дверей с той самой доброй улыбкой и тогда, тогда уже никто, ни один человек этого жестокого мира не принесет ей боль, потому что теперь у нее будет щит, который отдаст ей ВСЕ и не потребует ничего взамен…
    Она жаждала покоя. И когда ей становилось плохо и больно, представляла то лицо, которое однажды увидела в свете луны, и в эти минуты была спокойна. Шли дни…недели…месяцы, и ей стало этого мало, ведь несколько секунд в день не залечат глубокие рваные раны, которые появлялись часами. От того, что Он существовал, становилось легче, но ведь не легко!!! Где ты? Почему ты медлишь? Когда же? Когда же мы сможем быть вместе? Хоть минуту, секунду, миг! Постоянные вопросы начали мучить ее и без того израненную душу.
    Ночь была в самом разгаре. Тихо вскрикнув, она проснулась. И вновь защемило сердце, а в глазах помутилось от едких шипящихся слез. На небе большим шаром стояла луна. Ее холодный яркий свет падал на письменный стол, отчетливо вырисовывая лист бумаги и темный силуэт плохо заточенного карандаша. Лицо ЕГО было как всегда спокойным и улыбающимся. Она улыбнулась ему в ответ и села за стол, положив руки на лист бумаги.
- Как твои дела?- она сказала и не узнала свой голос, до того он был спокоен.
- Как твои дела?- повторила свой вопрос, и грустно улыбнувшись, наклонила голову… Он молчал, да и как он мог ей ответить, его же не было! От этой мысли стало очень грустно. «Нет! Он есть, просто он далеко и не может ее услышать!» Не понимая, что делает, она взяла карандаш и легким красивым почерком написала на листе:
- Как твои дела?
И следом поставив следующий знак диалога, не задумываясь, ответила:
- Мне плохо без тебя! Жди меня, и мы обязательно встретимся!
От этого ей стало так тепло, сердце заколотилось в два раза быстрее, а на лице всплыла счастливая улыбка. Она понимала, что это не он ей ответил, это она сама написала, но почему то это казалось до того реальным, что превращалось вправду, сказку, которая вот-вот станет явью.
   С тех пор, когда ей становилось плохо, она брала карандаш и выводила эти заветные строки. Она могла разговаривать с ним часами, и от этого ей становилось очень легко на душе, хотелось смеяться и плакать от радости. Прошло около месяца, но каждый вечер для нее становился праздником. Теперь она уже не сомневалась… это ОН отвечал ей, он брал ее руку своей незримой, но теплой ладонью и выводил на бумаге свои мысли, свои чувства. Они стали как одно незримое целое, они любили друг друга, бескорыстной любовью, и отдавали целиком себя своей половинке.
   И теперь в этот мартовский вечер, сидя в трамвае, она мечтала о том как, зайдя в комнату, будет разговаривать со своей любовью.
   Дома на нее вновь посыпались упреки, и груз проблем лег на хрупкие плечи пятнадцатилетней девочки, но она ничего на это не отвечала, а лишь глотая слезы, ждала минут радостного забвения…
- Здравствуй, милый! – буквы полились в прямую линию, и неожиданно остановились.
- Ты опять грустишь и мне больно от этого!
   Нет! Она не писала! Она слышала! Приятный тихий голос наполнил комнату. Это отвечал ОН! Она обернулась, ища взглядом свою любовь, но комната была пуста, голос лился из неоткуда.
- Где ты? – ее голос перерос в крик. – Почему ты не появляешься?
- Подожди… - он говорил спокойно и мягко. – Время еще не пришло, еще немного… и мы … будем … да! Будем вместе!
   Слезы непрерывным потоком покатились из глаз:
- Неужели я мало ждала! – она подняла лицо к потолку, заклеенному бледно-зелеными обоями. – Сколько еще?
- Не плачь! Когда ты плачешь, мне самому становится очень плохо! Скоро! Очень скоро! Поверь мне! – его голос дрожал, но был тверд.
   Она поняла, что их разговор закончен, но в душе все же загорелся огонек надежды. Лелея этот огонек, она закрыла глаза, и в первый раз за долгие месяцы спокойно заснула…
    Следующий день был обычным, таким как все, но сегодня ей было уже шестнадцать лет. На улице сияло солнце, а на небе не было ни облачка. Грязные ручьи наполнили дороги и тротуары, а почки на деревьях немного утолщились. День был на редкость ясным и теплым. Прозвенел последний звонок, и ученики бросились на волю – за пределы стен школы, туда, где сияло солнце, и шумели ручьи. Для нее этот день не представлял ничего особенного, поэтому она не спеша, оделась, и, закинув на плечо сумку, не торопясь, вышла одна из последних, как будто не желая покидать здание знаний.
   На школьном дворе толпилось много народу, но она ясно видела ЕГО. Он стоял на первой ступеньке школьного крыльца, как будто вылитый из бронзы. Черный пиджак поверх черной футболки, черные брюки, черные туфли, черные как смоль волосы, черные, горящие алым пламенем, глаза и добрая счаливая улыбка на бледном лице. Она стояла, не дыша, боясь пошевельнуться, она думала, что он вот-вот исчезнет, и опять она останется одна. Но он не исчезал, а продолжал стоять и улыбаться.
- Ты не хочешь обнять меня? – она ясно видела, что этот голос, который она слышала вчера вечером, вырвался из его уст и как пламенем обдал ее лицо. Она не знала, что ей делать, и продолжала стоять и глотать слезы.
- Я здесь, я не мираж! Время пришло, теперь мы будем  вместе вечно! Ты ведь хотела этого…
   С этими словами он в долю секунды оказался рядом с ней и прижал к себе. Она чувствовала его тепло, стук сердца, видела, как напряжены его мышцы и поняла – он на самом деле настоящий, он пришел к ней и теперь, на самом деле, они всегда будут вместе. Горькие слезы радости вырвались из глаз и впитались в мягкую ткань на его груди. Она была очень счастливая, впервые за свои шестнадцать лет.
- Ты рада? – его голос проникал во все ее клеточки, успокаивал и ласкал. -  Не плачь! Сегодня ведь твой день рождения!!!
   Она подняла глаза и всмотрелась в ставшее уже родным лицо. По щекам текли эти ужасные слезы, а грудь была полна рыданиями, но она все же смогла выдавить тихое «да». Он улыбнулся, и еще через миг она почувствовала горячий мягкий поцелуй – первый в ее жизни, который был очень приятным, первым.
   Этот день пролетел незаметно, потому что они были вместе. Все сбылось! Они были созданы друг для друга! Они говорили обо всем. Когда она рассказывала о своих проблемах, он слушал серьезно, и говорил всего несколько слов, после которых эти проблемы таяли, и казались ничем. Когда говорил он ее сердце готово было выскочить из груди, он улыбался и она не находила себе места от счастья. Они были вместе целый день. Он не выпускал ее из своих объятий и постоянно целовал, а ей все казалось сном.
   Когда небо стало темным, и на нем появился диск полной луны, они сидели в парке на скамейке и наслаждались теплом друг друга.
- Ты счастлива? – хрипло проговорил он.
- Да! – она просто не находила других слов.
- Ты хочешь остаться со мной на веки? Навсегда!
-Да! – казалось, он угадывал ее мысли.
- Ты хочешь бросить все ради меня?
- Да! – это была правда.
- Все! Навсегда! Подумай!
- Да! – она грустно улыбнулась. Ей не было жаль ничего, все что было, это был просто страшный сон.
- Если ты хочешь! Пусть будет так!
   Он наклонился и поцеловал ее. Но этот поцелуй был другим, не похожий на первый. Он бы гораздо ярче, горячей и крепче, он как будто убивал все прошлое…
    … На следующее утро она так и не проснулась, не дожив до своего шестнадцатилетия.
 
     

Пока везде идет бой за порнографию  :sp:  а я ничего не могу написать, я отрыла свое стаааарое творчество.
Когда-то давно, когда я была еще на первых курсах института, и увлекалась я совершенно иным, я иногда писала всякие небольшие рассказики и зарисовки. Тока никто этого не читал.
Вот отрыла. Не представляете, как сердце йокнуло. Уже столько много лет прошло.
Че-то дернуло - хочу спросить, могу выложить сие баловство. Писала я исключительно про русских (По там и не пахло), и вообще, сказывалось увлечение историей. Потому, скажем так, рассказик затрагивает малек послевоенных лет и наше время.
Если интересно будет - могу выложить. Но честно вот говорю - страшно так!  *-p

:door:

А можно я кину здесь мааааленький рассказик.
Копая недра интернета, я нашла эту никем не востребованную миниатюрку-ибо отзывов там было ноль. И позволила ее стырить и добавить пару запятых и совершенно незаметные коррективы. Потому что меня она сильно царапнула за живое. Вотъ. Это не мое, автор не будет в претензии.

Исполнение желаний.
Неважно когда и неважно где. Не имеет значенья, как её звали. Однажды, на вокзале, затерявшись в толпе встречающих и провожавших, таких же нарядных и возбужденных, проходя мимо вагона, она вдруг подумала – если он сейчас возьмёт и сдвинется с места, -значит он меня все-таки любит. Подумала просто так, ради шутки, конечно. Вагон остался стоять.
На площади рядом с вокзалом на кованой железной ограде сидела железная птица, геральдический символ. И просто так, она загадала – вот если птица сейчас чуть шевельнется– то у меня будет всегда и всё хорошо. Долго смотрела на птицу, и ей показалось… нет, это просто прошла лёгкая тень от листвы. Потому что так не бывает.
Она пришла домой, зеркало в черной раме висело в прихожей. Она стояла и смотрела в зеркало, долго. И думала – если сейчас это зеркало треснет, то я никогда не умру. Просто так подумала. Конечно, ничего не случилось. Так не бывает.
Шли годы, она позабыла, потом состарилась, высохла, и возможно, её положили в деревянный ящик и закопали в землю. А может, ее закутали в белую простыню и бросили в санках, на улице в заснеженном городе. Или её сожгли, но это не имеет значенья. Много лет миновало - может быть, сто, или меньше - лет пятьдесят. Или семьдесят. Это неважно.
Потому что однажды ночью начался ветер . Он был везде – на вокзале, на площади,  ветер свистел в проводах, гнал по пустынным улицам обрывки газет, осенние листья, мусор.
И спящий на станции бомж поёжился и проснулся, но не от ветра, а от странного скрежета, лязга. Это сдвинулся с места старый вагон в тупике.
И никто не увидел, как на неосвещённой площади ржавая птица наклонила голову.
А старое зеркало в чёрной раме, всё в паутине, где-то на заброшенной даче, на чердаке, или в каком-то сарае, это неважно, зеркало треснуло.

Решила показать вам свою работу. Прошу вас, не судите меня строго, я в деле написания рассказов еще новичок.
Прошу:

Кристина Дааэ.

Она покинула своего Ангела, хотя обещала не делать этого. Она отпрянула от идола, взглянув в лицо его страданий. Он бежала от подземелий, стремясь к высотам и дневному свету, хотя всем сердцем была под землей, знала, что душа ее или хотя бы частица осталась там. Осталась с этим несчастным, преданным всеми человеком, который медленно умирал от своей любви и не мог вернуть ее назад. Ей было безумно больно от мыслей, что гениальный Ангел Музыки, которого она так любила, сейчас страдает в подземельях и бьется своей жуткой головой о каменные стены своего склепа. Она думала, что будет счастлива с милым Раулем, рыцарем, который в детстве спас ее шарфик и завоевал детское сердечко. Она думала, что будет в безопасности с этим красивым юношей, думала избавиться от кошмара, который преследует ее. Кристина сама не понимала, а может боялась признать, что если бы осталась со своим «голосом», печальным Ангелом Музыки, то все было бы гораздо иначе. Она была бы не просто в безопасности, она была бы счастлива с Ангелом Музыки, Эриком.  Теперь она ощутила прилив невыносимой боли. Она убила своего Ангела презрев его человеческую оболочку и ей было стыдно, больно и стыдно. Ее огромное сердце было разорвано на части. О, как сильно она жалела. Она жалела, что так поздно поняла свою боль, что так поздно осознала свою любовь к самому несчастному гению. Теперь было уже слишком поздно. На ее прекрасных волосах начала появляться седина страданий. Взгляд, тот игривый, восторженный и порой испуганный взгляд стал болезненно печальным. Большие и мягкие глаза выражали лишь печаль и глубокую задумчивость. Эта  печальная женщина повидала много на своем веку, но не о чем не жалела кроме своего глупого поступка прошлого. Она знала, что все было бы иначе, что она не испытала бы предательство со стороны Рауля, который заявил, что просит прощения за свое ребячество и не может взять ее в жены из-за своего титула. Она знала, что стала бы самой счастливой на земле, если бы привыкла к Эрику, к его лицу. Она себя ненавидела и жалела.
    Она поднималась в свою гримерную. Сегодня ей очень захотелось ее увидеть, посмотреть все ли изменилось, взглянуть на это огромное зеркало, которое раньше порой пугало ее, а иногда заставляло погрузиться в страну сказок. С ее уходом из Оперы эту гримерную никому не отдавали. Она тихо прошла внутрь маленькой комнатки с гигантским зеркалом, проскользнула столь же плавно как в своем юном возрасте.
   Она села перед зеркалом и долго просила прощения, но ответом ей была пугающая тишина.
   Но будто глас с небес, будто прощение Ангела, на нее обрушилась игра скрипки, заставив Кристину заплакать. Некоторое время назад ей казалось, что она потеряла все, но вдруг поняла, Ангел Музыки не покинул ее и закрыв глаза она тихо запела своему Ангелу Музыки, возвращаясь в прошлое, проходя сквозь зеркала, ее душа поднималась из темных катакомб. Она вновь чувствовала себя молоденькой и наивной Кристиной и снова улавливала присутствие своего ментора…
Она снова чувствовала себя  малышкой Лотти и голос отца под звуки скрипки Ангела шептал ей скандинавскую сказку: «Крошка Лотти грезила наяву…»
На следующий день некролог в газете «Эпок» гласил: «Умерла Кристина Дааэ…»

Странно, как всегда. И не очень оптимистично. Все плохо, да?

нет, как раз все хорошо.
Если бы было плохо, я бы юморила напропалую.

Ну конечно

Ну тогда еще один. Оптимистичный. Терпеть его не могу. Но "еже писах, писах."

Мальчик и Пес

Мальчик проснулся рано, за десять минут до звонка будильника. Он всегда так просыпался, и потом, лежа в темноте, прислушивался к утру и ждал жестяной трели.
- Бздррррзззррррррззззззззз! – наконец очнулся будильник.
Мальчик вздохнул, потянулся, нажал на облезшую, когда-то красную, кнопку. Уткнулся лицом в подушку, громко фыркнул и быстро вскочил с кровати.
На завтрак он даже и не обратил внимания. Прожевал что-то мягкое, захрустел чем-то сладким, запил теплым и ароматным. Потом так же автоматически оделся, взял рюкзак и вышел на улицу.
Весна в этом году наступала медленно, но уверенно. Снег таял грязными кучками, обнажая проплешины асфальта, солнце припекало все сильнее и сильнее, играя солнечными зайчиками витрин, воробьи шумными стайками топтались вокруг лужиц. Даже машины обдавали прохожих брызгами как-то по-весеннему задорно.

Около киоска лежал Пес. Мальчик так и звал его – Пес. Некоторые прохожие называли его Бобик, Валет или даже Жучка. Но Мальчик знал, что это не настоящие имена. Настоящим именем был Пес.
- Привет, - сказал Мальчик.
- Привет, - отозвался Пес.
- Как дела? – спросил Мальчик.
- Да так… - наморщил нос Пес. – Как всегда, помаленьку.
Мальчик присел на корточки, чтобы потрепать Пса за ухом, и увидел, что тот подворачивает под себя переднюю лапу.
- На стекло наступил… - пояснил Пес.
- Давай вытащу, - предложил Мальчик.
- Да я уже выгрыз… Только грязь попала. Теперь плохо.
- Очень плохо? – заволновался Мальчик.
- Угу, - кивнул головой Пес.
- Ой… - огорчился Мальчик. – А ты еще и кушать хочешь, наверное… а у меня ничего нет… Только шоколадка. Ты шоколад ешь?
- Нет, не ем, - покачал головой Пес.
- Ой… Извини… надо было мне колбасы или сосиски взять… А я забыл.. Извини…
- Да не бери в голову, я сыт. Вчера колбасных обрезков целую кучу насыпали, так что до сих пор икаю, - соврал Пес.
- Но все равно… в следующий раз обязательно что-нибудь принесу.
- Эй! – остановился проходивший мимо усатый мужчина с папкой под мышкой. – Ты бы не трогал пса, парень. Видишь, больной. Еще сам запаршивеешь. Потом лишаи не вылечишь. Иди-ка лучше в школу, а?
- Не обращай внимания, - сказал Пес. – Лишаев у меня нет. Это просто грязь.
- А что такое лишай? – спросил Мальчик.
- Ну…  - Пес задумался. – Ну…. Это того, чего у меня нет.
- Ясно, - сказал Мальчик. 
- Кстати, он прав. Ты в школу не опоздаешь?
- Могу опоздать,  - согласился Мальчик.
- Ну тогда беги. Я-то никуда не денусь, а тебе еще попадет.
Мальчик грустно кивнул головой, подхватил рюкзак, и побежал.

В класс он успел забежать вместе со звонком. Учительница, то и дело поглядывая в окно, в которое постукивала ветка ивы с набухающими почками, предложила всем написать сочинение. Тема была простой и знакомой. На нее они писали сочинения каждый год. «Что я хочу» .
Мальчик задумался.
Год назад он написал, что хотел бы мороженого. А потом, через пару дней, тетя Настя привезла им в подарок 15 килограмм пломбира. Мальчик ел весь вечер. Нет, он не заболел, но теперь знает, что мороженое вкусно только когда его немного. А когда много – очень сладко и жирно. И еще потом долго-долго во рту невкусно, и в животе тяжело.
Что же написать сейчас? Он заглянул через плечо к Мишке. Тот, высунув от напряжения кончик языка, старательно выводил: «Я хачу мир во всем мире» .  Мальчик задумался. Мама тоже как-то сказала, что хорошо бы, чтобы не было войн, чтобы был мир. Но этого хочет мама. А он? Нет… наверное, нет. Война – это интересно. Это самолеты, автоматы, танки. Это постоянно новости. А в новостях самолеты, автоматы, танки…
Что же он хочет?
Мальчик подпер щеки руками и закрыл глаза. Чего же ему хочется? Хочется по-настоящему… И перед глазами встала черная морда Пса, его умные карие глаза и лапа, неловко подогнутая под грудь.
Мальчик открыл глаза. Теперь он понял, чего хочет. Во всяком случае, сейчас.
Неуклюжим почерком, посадив сразу же на первой же строчке потекшей пастой жирную кляксу, он написал: «В соседнем дворе живет пес». Потом подумал, и исправил: «В соседнем дворе живет Пес» . Покусал кончик ручки и продолжил: «Пес хороший, только он грязный и грустный. А еще у него болит лапа. Он наступил на стекло, и попала грязь. Пес говорит, что лапа сильно болит. А еще Пес говорит, что он не голодный. Но я не верю. Наверное, он хочет, чтобы я не расстраивался. Я хочу, чтобы у Пса больше не болела лапа. Я хочу, чтобы у него появился хозяин, который бы кормил его и любил» . Подумал, и добавил печатными буквами:   «Я ОЧЕНЬ этого хочу» .

Пес дремал на солнце, когда на него упала чья-то тень.
- Ну что, шелудивый, - грустно сказал усатый мужчина с папкой под мышкой. – Все еще здесь? Как же тебя так угораздило, а?
Пес поднял голову и грустно моргнул. Он знал, что мужчина не умеет с ним разговаривать как Мальчик. Поэтому он просто моргнул.
- Эх ты… - мужчина присел на корточки. – Ободранная команда… Стиральная доска с мехом.. На, поешь, что ли…
На проталину на асфальте лег здоровенный кусок кровяной колбасы. Пес благодарно посмотрел на мужчину и застенчиво проглотил еду.
- Что, тоже одиноко? - сказал мужчина, непонятно - обращаясь к Псу или к самому себе. – Может пойдем?
Пес удивленно взглянул на мужчину. В собачьих глазах мелькнуло смешанное чувство понимания, благодарности и знания какой-то тайны.
- Пошли, пошли, - сказал Мужчина, вставая. – Я тебя в ванной откипячу, с лапой разберемся.. Будешь со мной по вечерам разговаривать. А?

Мальчик уже давно закрыл тетрадь и разглядывал пылинки, серебрившиеся в воздухе в лучах весеннего солнца. Учительница читала какую-то книжку. В классе стояла легкая тишина, изредка нарушаемая детским сопением и поскрипыванием ручек.

А где-то далеко, вниз по улице шли двое. Мужчина и Пес. Мужчина специально шел медленно, чтобы хромающий Пес поспевал за ним. А Пес трусил рядом и чувствовал, как боль в лапе куда-то отступает, словно страшный и тяжелый сон, в который постепенно отступала и вся его прошлая жизнь. И Пес - единственный во всем мире -  знал тайну. Тайну, что Мальчик – это маленький Бог.

А мальчик сидел в классе, заглядывал через плечо Мишке, и думал, может, все-таки дописать:   «А еще я хочу мир во всем мире» …

Bastet, ага, просто кошмар.. куда мир катится... стараю, дряхлею и становлюсь сентиментальной  :sp:

Ну вот еще один положу... он так... где-то посредине между ними находится.

РОМАНТИК.

Перси был  романтиком. Он считал, что просто обязан быть романтиком. Человек с именем рыцаря, обретшего Святой Грааль, да еще человек, родившийся в день первого мая... Как же могло быть иначе?
Каждый день он смотрел на себя в зеркало, такого юного, с таким одухотворенным взором, с белокурыми волосами, вьющимися тугими кольцами - и знал, что он романтик. Самый настоящий. И ждал, что с ним случится что-то необыкновенное.
Перси воображал себя рыцарем или принцем. Читал запоем рыцарские романы, коллекционировал изображения холодного оружия – на настоящие не хватало ни денег, ни смелости. Ему хотелось родиться несколько веков назад. В те времена, когда прекрасные дамы призывно махали из окон башен рыцарям на белых конях, а сами рыцари совершали в честь этих самых прекрасных дам разнообразные невероятные подвиги.
А пока Перси работал кассиром в банке. Нельзя сказать, что эта работа тяготила его. Нельзя сказать, что коллеги смеялись над ним. Часто они даже вместе пили пиво, разглядывая карточки Magic: the Gathering. Иногда, правда, он тяготился тем, что его воспринимают так спокойно. Ему бы, наоборот, хотелось бы воевать против всего черствого и меркантильного мира, спасать прекрасных дам и скакать в закат на верном коне. Можно даже не белом, а вороном.
Однако в радиусе нескольких миль не наблюдалось не только коня, но даже самой завалявшейся кобылы. Во всяком случае, живых.
Зато была карусель.
Каждые выходные Перси садился в трамвай под номером 5 и ехал на ярмарку. Ярмарка располагалась в этом районе за городом уже несколько десятилетий. А может, даже и несколько столетий. Во всяком случае, местные жители не могли вспомнить, чтобы здесь когда-либо ее не было. Само место было словно специально создано под ярмарку. Идеально ровное поле с небольшим холмом на западной стороне. Идеально круглый пруд. Идеально высокие и крепкие деревья. Все было идеально.
Особенно карусель. Это было старая карусель, потрескавшаяся и издававшая во время работы резкие скрипучие звуки. Но для Перси они были райским пением. Карусель отличалась от всех остальных. Помните тот холм, что располагался на западном краю поля? Так вот, карусель находилась около него – и в нем. В холме был прорублен аккуратный (опять-таки я скажу это слово – идеально аккуратный туннель), в который заходил одним краем диск карусели. Получалось так, что половину своего путешествия человек ехал в туннеле, а половину – на поверхности.
Перси любил эту карусель. Он любил ее облупленных лошадей с гривой из мочалки, любил верблюда с унылым взглядом и любил даже невесть откуда затесавшегося в эту пеструю компанию лилового слона. Перси приходил на ярмарку обычно перед самым закрытием, когда слегка ошалевшие от сладостей и развлечений дети сбивались в кучку около родителей, и аттракционы начинали пустеть.
Карусельщик знал этого странноватого парня с отстраненным взглядом и часто пускал его даже без платы. Перси был благодарен старику за то, что тот не вмешивается в его мечты с меркантильными требованиями, и поэтому в своих фантазиях отводил ему место доброго волшебника и иногда даже – мудрого и старого короля.
Перси садился на своего любимого белого коня с одним глазом – он воображал, что его верный скакун лишился глаза во время битвы с драконом, карусельщик нажимал на рычаг, механизм приходил в движение, и карусель, скрипя и раскачиваясь, начинала свой путь по кругу. В тот момент, когда его сектор въезжал в туннель, Перси зажмуривал глаза. Он воображал, что вот сейчас откроет их – и перед его взором предстанет изумрудный луг, далекие холмы, и птицы, парящие в небесах.
Глупо, конечно, так мечтать парню в двадцать пять лет. Но не менее глупо собирать бейсбольные карточки и фотки девиц из Плейбоя. Каждому свое.
Во всяком случае, так думал сам Перси. Чужого мнения он на этот счет не спрашивал.
В этот раз все было как обычно. Ярмарка, карусельщик, конь, рычаг, "скрип-скрип", "вжжж-вжжж". И туннель.
Вот только в туннеле случилось что-то не то.
Перси отчетливо почувствовал, как карусель вдруг повернулась в другую сторону. Нет, не назад, а просто в другую сторону. Куда-то влево. Туда, куда карусель просто не может повернуть. 
Перси открыл глаза.
Туннеля не было.
Перед нем расстилался изумрудный луг. Где-то вдалеке виднелись горы. С неба смачно капнуло птичье гуано.
Но самое главное находилось непосредственно перед Перси. Это была красивая девушка с белокурыми волосами, голубыми глазами и розовыми щеками. И, насколько можно было разглядеть под платьем, ножки у нее тоже были ничего.
Рядом с ней щипал траву белый единорог.
Перси слез с деревянной лошадки и на негнущихся ногах подошел поближе.
- Ооо! - воскликнула девушка. - Предсказание сбылось! Из чрева горы появился прекрасный рыцарь, который станет королем!
- Чаво? - опешил Перси.
Нет, он конечно знал, что по этикету рыцарских романов ему надо было галантно опуститься на одно колено и вежливо промолвить: "Вся моя  жизнь принадлежат Вам, прекрасная дева". Но одно дело знать это, а другое - применять на практике.
Перси глупо хлопал глазами, еще не понимая, то ли он сошел с ума, то ли случилось еще что-то похуже. Что может быть похуже сумасшествия, он не знал. Но подозревал, что этим может быть исполнение заветной мечты.
Именно так. Его мечта сбылась. Вот оно – романтическое королевство. Вот она – прекрасная дева. И вот он – или она, черт их разберет – белоснежный единорог. И он сам – прекрасный (Перси надеялся на это в душе) рыцарь.
Боже! Это получилось! Это сбылось!
Перси рухнул на колени и с надрывным пафосом простонал:
- Вся моя жизнь принадлежит вам, прекрасная дева!!!
Дева вздрогнула от неожиданности. Единорог икнул.
- Эмн… Достойнейший рыцарь, я не требую вашу жизнь, - ласково произнесла она. – Встаньте с колен.
Перси замотал головой.
- Многославный рыцарь, встаньте с колен, - настойчиво промолвила дева. – А то у меня шея так заболит с вами разговаривать.
Перси моментально вскочил на ноги.
- Только ради вас, прекрасная дева, но вся моя жизнь по-прежнему принадлежит вам! Даже последнюю каплю своей крови я принесу вас на штандарте своей любви.
На лице девушки появилось немного ошалелое выражение. Единорог наморщил нос. Перси понимал, что он безбожно фальшивит, но поделать ничего не мог – именно так разговаривали рыцари в фильмах и книгах. Так что ему оставалось только гнуть свою линию.
- Чего желает от меня прекрасноликая дева, чья краса сравнима лишь с луной, что восходит на склоне дня и уходит….
Когда и куда уходит луна, Перси не знал, ибо окончательно запутался в той ахинее, которую нес. И тут на помощь пришел единорог.
- Достос’авный  г‘ыцаг’й  очевидно хоте’ сказать, что он потг’ясен кг’асотой пг’инцессы  Э’еоно’ы?
- Да, хотел! – с жаром воскликнул Перси.
- Ну и сказа’ бы это ног’ма’йным языком и нечего бы’о выпендг’иваться, - язвительно прокартавил единорог и отвернулся от них, снова приступив к пощипыванию травы.
Перси понял недвусмысленный намек и решил сбавить градус пафоса. 
- О, принцесса Элеонора… я так рад встрече с вами.
Девушка облегченно вздохнула.
- О, прекрасный рыцарь… я тоже рада тому, что вы наконец-то явились в наше королевство.
- Наконец-то? То есть… - Перси огляделся вокруг.
- Да, наш придворный маг год назад предсказал нам, что из чрева горы явится прекрасный рыцарь.
- Именно сегодня и именно я… - Перси расплылся в улыбке.
- Увы – принцесса вздохнула, - Премудрый Йоффри не сказал нам точный день явления Рыцаря, так что нам пришлось весь год дежурить около Великой Горы по очереди. Понедельник до обеда – мой отец, достославный король Артемиус, понедельник после обеда – наш придворный шут Йуки-Пуки, ночь с понедельника на вторник – первая фрейлина двора, леди Вивианелла…
- И пег'вый г'ыца'й, лог'д Тампиг'ог'н, - язвительно вставил единорог.
- Вторник до обеда – наш палач Люсик, вторник после обеда - …
- Ясно, - прервал Перси этот реестр дворцового штата. – Как мне повезло, что я появился именно в тот момент, когда меня ожидала столько прекрасная леди, которая несравнима даже с сами солнцем, что…
Единорог предупреждающе кашлянул.
- На самом деле я как раз собиралась уходить, - скромно потупила глаза принцесса. – И меня должен был сменить наш первый советник, лорд Требелльерътеррсиль.
Единорог галантно поклонился.
- Я задержалась буквально на пару минут – и тут появились вы – наш долгожданный прекрасный рыцарь.
- А что должен сделать долгожданный прекрасный рыцарь? – осторожно спросил Перси. Ему вдруг пришло в голову, что его может ждать какой-то подвох – например тот, что может тут существует какое-то чудовище, предпочитающее питаться исключительно долгожданными прекрасными рыцарями.
- Он должен будет жениться на мне, - просто ответила девушка.
- О… то есть так как ты, вы принцесса, то…тогда…
- Жениться на мне и стать королем, - терпеливо объяснила принцесса.
- Эээмнн... - сказал Перси. Это было не просто исполнение его мечты. Это было еще и исполнение мечты с бонусом. – Эмн… умннн.. Весьма… - наконец выдавил он из себя.
- О! – воскликнула принцесса. – Тогда нашу свадьбу мы назначим на понедельник!
- Конечно! – с неменьшим жаром воскликнул Перси. И тут же осекся.- Понедельник? А банк…
- Какой банк? - растерянно переспросила принцесса.
Перси еще немного помедлил. В нем боролся неистовый романтик и ответственный работник. А еще примешивался как-то страх.
Королевство, принцесса, король, подвиги…
Но.. банк... Но отчеты, бумаги… А как же две недели, которые он обязан отработать? А как же квартира, за которую нужно выплатить плату? А как же домашний кинотеатр, купленный в кредит? А как же диски, которые он неделю назад одолжил у Майка? Нельзя же так все взять и бросить. Надо разобраться со всем этим.
- Послушай..те,  - неуверенно начал он. - Элеонора.. мне надо уйти.. но я вернусь. Совсем ненадолго уйду.. и вернусь!
- Куда? – глаза принцессы округлились.
Перси покусал нижнюю губу.
- Я вернусь завтра! - крикнул он и вспрыгнул на деревянную лошадку.

Надо ли говорить, что на следующее утро Перси так и не дождался неожиданного поворота? И через день. И через день, который был через день. Карусель как всегда ходила по кругу.  И он понял, что больше не будет того неожиданного поворота в королевство, чьего названия он так и не узнал.
С тех пор прошло уже несколько лет.  Перси продолжает читать рыцарские романы, коллекционировать изображения мечей, собирать карточки Magic: the Gathering.... И продолжает считать себя романтиком.

У меня другое представление о везении. И тем более о счастье.

Sunset, есть

Сейчас поду, по ним пошуршу.

Оки.. пошуршала )

Не свисти в театре.

Я журналист. Что, не верите? Хотя да, это звучит слишком громко, и на самом деле, это неправда. Я студент филфака, проходящий производственную практику. Так лучше? Вы же знаете все эти практики на последних курсах, когда никому ничего не надо, когда студенты получают свои галочки, а принимающие организации – бесплатную рабсилу? Ну так вот, примерно так же было и у нас. Дали нам список мест, куда распределиться можно, девчонки сразу на радио да на телевидение поскакали, кое-кто в газету решил податься, кто-то – в пресс-центры разные, ну а я пошел в журнал «Мир Искусства». И нечего хихикать. Ну а почему бы и нет? Журналистом я становиться не собирался – решил потом второе высшее получать, экономическое. Так что в гробу я видел эту практику. Но бумажка нужна была, и желательно, с меньшими напрягами. Так что я рассчитал верно. Маленький провинциальный журнальчик в провинциальном городке – у них и так штат раздут до невозможности, так что стажеры им даже даром не нужны. Но «партия сказала -  надо, комсомол ответил  - есть». Голову они по моему поводу долго не ломали – решили определить меня театральным обозревателем и прикрепить на этот месяц практики к ТЮЗу. Ну, чтоб осмотрелся, что и как, а потом бы им отчет написал о новой премьере.
Это я вам говорю к тому, чтобы вы поняли, почему я попал в этот театр. Иначе я бы туда еще лет пять не ходил. Ну а что там делать? Репертуар не обновляется годами, тесно, муторно и скучно, даже зрители там какие-то…заплесневелые, что ли. Но партия сказала – надо… в общем, я туда пошел. Руководству тамошнему я не был особо нужен – им тоже хотелось заполнить искомую бумажку, и тоже с меньшими напрягами. Так что меня посадили в зал, сказали сидеть и смотреть. Ну, где бы ни работать, лишь бы не работать, как говорилось в старом фильме.
Ставил в этот раз наш ТЮЗ «Ромео и Джульетту». Ага. Я ж говорю, что город у нас провинциальный, так что пришла в театр разнарядка – типа для повышения культуры молодежи ставить там классику. Ну а что может быть еще классичнее, чем «Ромео Джульетта»? Ну и вот. И стали ставить. А я сидел и наблюдал. В общем, все фишки театра были здесь на лицо. Я просто умилялся. Джульетта была заслуженная артистка. СССР. Нет, для своих сорока с хвостиком тетенька сохранилась неплохо, и косметика творит чудеса – но я-то сидел в пару метрах от нее. Ромео годился ей в сыновья. Как оказалось, у нас в городе была еще одна разнарядка – парни, работающие в сфере культуры, в армию не призывались. Мы потом с этим Ромкой пару раз на лестнице перекурили. Парень он был неплохой, да и театр ему нравился. Джульетта тоже с нами иногда курила. Тоже нормальная тетка оказалась. Прикольно, что ее Юлией Борисовной звали, то есть как бы тоже Джульеттой.  Сама хохотала над тем, как это ей такую роль доверили. Рассказала, к кому из девчонок в театре можно подкатить, а на кого сил не стоит тратить. Сказала, что есть тут одна дама – Вероника Петровна, типа дива. С ней обязательно здороваться надо, а то жизни не будет. Оказывается, Вероника Петровна сама хотела роль Джульетты выцепить, но режиссер ее уговорил, сказал, что роль Кормилицы более концептуальна и выигрышна в его постановке. Хотя на самом деле, вся заковыка была в том, что Виктория Петровна слишком стервозна для Джульки была, а Юлия Борисовна нормально подошла, с пятого ряда очень даже на подростка смахивала. Режиссер тоже был забавным чуваком. Оказывается, у него всегда в голове крутятся разнообразные фишки, как можно спектакль по-новому подать. Обычно ему не разрешали – типа, дети, молодежь, не нужно усложнять. А вот тут позволили. Поняли, что «Ромео и Джульетта» вещь достаточно попсовая, так что ее обновить нужно. Ну волю ему и дали.
Надо сказать, что мужик он все-таки был адекватный. Никаких голых баб не стал на сцену выводить, не стал действие в наше время переносить – знаете, сейчас, оказывается модно от пьесы одни рожки да ножки оставлять,  а все остальное самостоятельно допридумывать. Но Михал Сергеич решил все оставить, как у Шекспира было. Только вот придумал пару своих фишек. По его мнению, это Ромео был виноват в том, что случилось. Оказывается, у него и до Джульетты уже любофф была. Так что он из одной кровати выскочил – и в другую захотел запрыгнуть. А тут бац – и втюрился. Ну а если бы он на тот бал не приперся, то ничего бы такого и не было, все бы нормально обошлось. То есть на Ромео всех собак и повесили. Ну и режиссер это решил еще светом показать - взял и разделил сцену на две половины. Светлая – Капулетти, а темная половина – Монтекки. Забавно было. Ромео постоянно из темноты выходил, типа такой готишный и демоничный весь из себя. Прям а-ля парень из “Хима”.
Ну вот я так две недели сидел, балду пинал, пиво по вечерам с актерами пил. Ждал, когда месяц закончится, и мне бумажку подпишут.
А потом и началась эта ерунда.
Я тихо-мирно сидел на заднем ряду и лузгал семечки в кулак. Пару дней назад меня за этим занятием застукала старуха-уборщица и разоралась. Я и так ей объяснял, что шелуху в карман, и так, а бабка целый час скандалила. Теперь на меня и она, и ее подруганки – гардеробщица и буфетчица -  все время косяка давят. А я что? Я ничего. Я ж стажер, я тут по праву нахожусь. Ну, когда режиссер подошел, я шелуху быстро в карман ссыпал – мало ли что, вдруг он тоже ревнитель чистоты, поздоровался, изобразил заинтересованность. А он мне – хлоп – и на сцену предложил выйти. У них, оказывается, один паренек заболел, а им срочно для концепции нужно так, чтобы народу у Монтекки и Капулетти было одинаковое число – по 13. Ну и ему на меня указали. Ну а почему бы и нет? Роли как таковой нет – только на сцену с одухотворенным видом пару раз в толпе выйти – и все. Зато прикольно. Ясен пень, я согласился.
Ну одели меня как полагается, даже место в общей гримерке выделили. Я сразу на дверь портрет Анджелки Джоли повесил – ну, для вдохновения типа. Правда, уборщица его этим же вечером содрала, что-то снова пробубнила и утащила куда-то.  Наверное, у нее комплекс какой-то, ну там, молодость ушла или любовь несчастная. Черт ее знает. А портретик жалко. Хороший постер был.
Ну и вот так дело мало-помалу двигалось, я уже пару раз на репетициях повыходил, шпагой для виду потыкал, типа возмущен смертью Меркуцио. Забавно было. Правда, не понимаю, чего это людей так в актерство тянет. Готовы даже по вечерам сидеть, лишь бы еще одну репетицию прогнать. Но мне тоже особо спешить некуда. Тут буфет классный был, как раз вечером здорово чего-нибудь перехватить.
Вот так один раз я зашел в буфет, ну иду, насвистываю что-то, кажись из Джей Ло – не помню уже. А там бабка сидит. Ну, подруганка уборщицы. И смотрит на меня так нехорошо. Будто я у нее денег в долг взял и не отдаю. Ну я ей – здрасьте, дайте мне, плиз, вон то и то. А она мне:
- Парень, не свисти, а?  Примета плохая.
- Эээ… да вы что? – рассмеялся я. – А это не плохая примета, что ли? – и кивнул на черного старухиного кота. Местный любимец – жирный, ленивый. И как его санэпидемстанция позволяет?
- Эээ.. .милок, - отвечает. – Ты театр-то с жизнью не путай. Тут приметы совсем другие. Котик, наоборот, удачу приносит, - и почесала пушистую морду за ухом.
- Рад за него, - усмехнулся я. – Ну а он принесет мне удачу в виде пирожка или нет?
Ну, бабка замолчала и пошла пирожок разогревать.
Странные они какие-то. Все то не делай, это не надо. Примет куча. Опять же случай был один. Ну привычка у меня свистеть с детства. Голоса нет, а мелодию могу хоть с первого раза высвистеть. Иду опять куда-то. Точнее, в туалет. Что-то подсвистываю, как всегда. И тут мне сзади:
- Эй, парень! Ты не свистел бы, а?
И еще зло так… Я аж подпрыгнул. Ну ясно дело, это была та самая бабуська-уборщица.
- Бабушка, - вежливо ответил я. – Ну я ж тихо, никому как бы не мешаю.
- Примета плохая, парень, - мрачно ответила она. – Примета.
- Денег что ли не будет? – усмехнулся я. – Да не верю я в это.
- Да при чем тут деньги, - презрительно проскрипела она. – Все вы деньги, да деньги... Ничего святого у молодежи не осталось.
И махнула мокрой тряпкой по моим ногам. Нет, ну не дура ли? Ботинки ж  замшевые.
Ну а в пятницу еще и гардеробщица прицепилась. И как всегда к тому же самому. Стою я, пуговицу на рубашке застегиваю, а она сзади подходит и заглядывает через плечо в зеркало.
- Молодой человек, в театре свистеть не принято.
- Да слышал я, бабушка, - ответил я. – Но тут же не театр, а гардероб. Как бы уже и все, можно.
Бабка аж затряслась.
- Театр, между прочим, начинается с вешалки! – визгливо вскрикнула она. – Ишь ты, умные какие выискались. Там им значит, театр, а тут нет?
Ну я плюнул, повернулся и ушел.
А в этот день вообще все как-то наперекосяк было. У Вероники Петровны голова заболела, она весь день на всех полкана спускала. А к вечеру вообще ливень начался. Кто успел раньше, тот домой уехал, а я вот застрял. Под дождем скакать не хотелось, решил его тут переждать. Ну и решил побродить по сцене. Да и там меня фигня поджидала. Представляете, на ровном месте за кулисами споткнуться и вот такенную царапину на ботинке заработать? Ну не гадость ли? Я наклонился, стал затирать, и смотрю – батюшки! – а на сцене бабки тусуются. Буфетчица и гардеробщица. Перешептываются о чем-то. А рядом с ними спиртовка и мисочка. Поужинать, что ли решили? Ну я за портьеру – нырк – и смотрю. Видно-то плохо, они стоят там, где Монтекки выходят. Там темно, и не видать почти ничего. Зато слышно нормально.
А тут еще и уборщица подошла.
- Где ты была, сестрица? – спросила ее гардеробщица.
Что ответила уборщица, я не расслышал. Наверное, пожаловалась на бычки на лестнице. А я и не знал, что они родственники.
- Когда средь молний, в дождь и гром
Мы вновь увидимся втроем? – прохихикала буфетчица.
Явно, у старушенций крыша поехала. Или клюкнули где-то наливочки под конец рабочего дня. Пятница как-никак, святой день. 
На то, что дальше стало происходить, я уже смотреть без смеха не мог. Вы представляете, бабки встали рядом и начали плясать вокруг спиртовки!
- Взявшись за руки, бегом
Вкруговую в пляс пойдем.
Замелькает хоровод,
Из-под ног земля уйдет.
Девять раз кругом, кругом
Обежим и круг замкнем. – запели старухи.
Они начали закручивать круги по сцене. Я аж присвистнул от удивления. Ничего себе, волочковы пенсионного возраста. А потом бабки взялись за руки и изобразили что-то вроде половецких плясок. Во дают!
- Круг заклят, и слово наше крепко!
Потом они остановились и прислушались. Раздался какой-то тихий звук, словно пластинку заело.
- В третий раз мяукнул кот, - сказала уборщица.
Кот буфетчицы вышел из-за занавеса и довольно усмехнулся в усы.
Гардеробщица вытащила из кармана какую-то резиновую игрушку и нажала на нее.
- Ежик писк свой издает, - прокомментировала она.
Откуда-то издалека раздался грохот и неразборчивый мат Вероники Петровны.
- Гарпии кричат, - задумчиво сказала буфетчица.   
- Пора, - повысила голос уборщица. -
В хоровод вокруг костра.
Хоровод пошел, пошел.
Все, что с вами, - шварк в котел!
Они еще что-то бубнили про жаб, про змеиную чешую, какую-то муть про мертвых детей, но я уже тихо давился от смеха, стараясь не выдать себя.
- Чтоб отвар остыл скорей,
Обезьяньей крови влей!
Я тихо стонал, засовывая в рот кулак, и чуть не плакал. Наконец бабки прекратили свой канкан.           
- Пальцы чешутся. К чему бы? – вдруг спросила уборщица.
- К посещенью душегуба. – хором ответили старушенции.
Чей бы ни был стук,
Падай с двери крюк!
Ну, больше терпеть сил не было. Мне грозил разрыв сердца. Я расхохотался и вышел из-за портьеры.
- Добрый вечер, бабушки, - еле выдавил из себя я. – Что делаете-то?
Они переглянулись.
- Нельзя назвать, - ответила уборщица.
- Бабусь, а вы самогонку гоните что ли? – я кивнул головой на спиртовку. Буфетчица нахмурилась. Гардеробщица что-то пробормотала. Уборщица улыбнулась.
- Бабуськи, - рассмеялся я. – Пенсионерки дорогие… может, вам неотложку вызвать, а?
Уборщица расхохоталась. А потом медленно и зловеще запела:
- Кровь свиньи, три дня назад
Съевшей девять поросят,
И повешенного пот
На огонь костра стечет.
Бабки встали бок о бок и отошли от меня подальше.
- Мал ли ты или велик,
Призрак, покажи свой лик!!!!!
           
А потом сцена поднялась. Та, темная половина, из которой должны были выходить Монтекки, вдруг зашевелилась, заклокотала, забулькала, зашипела, захрустела, заскрипела – и поднялась, словно волна на море.
Оттуда вышло что-то темное, огромное, склизкое. Оно прошлепало прямо ко мне. Остановилось. Немного попульсировало, как медуза. Потом замерло, словно задумавшись.
А потом из этой темной ночной жижи  появился огромный глаз. Он внимательно посмотрел на меня, потом на старух. Те согласно кивнули и отошли еще дальше. Глаз моргнул и превратился в рот.
- Ну что ж ты, чувачок, - пробулькал он. – Тебе ж говорили – не свисти, не свисти. Примета это плохая. Примета такая…
А потом оно меня съело.