Ангел в Аду 
Мышь, спасбо огромное, Мышка! :friends:
А я не знаю. Она сама туда влезла. )))
Газеты – это такие вещи. На людей падают люстры, к черту давят; пропадают собачки - страшные трагедии! =)
----------
Мишелю сегодня чудовищно не везло. Его обыгрывали.
Черт бы побрал непослушные эти карты, ложатся как угодно, только не так, как нужно ему! И проигрывался-то он как-то глупо! Что называется, оставался с носом всякий раз за один шаг до победы. Когда сел играть, поставил начальную ставку двадцать франков (трое напыщенных холеных молодцов скривили нехорошие рожи, мол, ерунда какая, финтит поганец; а Мишель мучительно покраснел). Было такое постыдное свойство за молодым человеком – лицо его с самого детства и по сей день, заливалось краской, как у девицы. Он за собою эту неприятную особенность знал. И каждый раз, когда подозревал, что вот-вот сейчас покраснеет от той или иной сложившейся ситуации, краснел еще пуще. Проклятый румянец, который его так позорил! Ну не солидно как-то мужчине краской заливаться, как гимназистке. Впрочем, это был еще не самый страшный грех. Грех, что пострашнее «милого румянца», представлял собою пристрастие и необузданную любовь к азарту и иже с ним.
Человек серьезный, а с такой слабостью справиться не мог. Страшно трясти начинало, как карты завидит или лотерею какую на пути повстречает. Да это ж схватка с самой Фортуной, разве можно мимо пройти? Вот только как-то Фортуна молодого человека не привечала. То отвернется, когда он дюжину билетов покупает, то один глаз прикроет, когда колоду в руки берет, то и вовсе на него рукой махнет.
В общем, не особо везло Мишелю. Ну, если не учитывать несколько раз, когда ему действительно посчастливилось выиграть. Выигрыш – мелочь. А эйфория была такой сильной, посильнее винного угара (а Мишель себя в вине старался сдерживать – по утрам руки трясутся), уж больно тянуло снова и снова испытать это чувство.
Хотя, сдерживался он не всегда. Явно не сегодня. Здоровяк с широкой бычьей шеей, (на которой того и гляди, сейчас лопнет бабочка, да со свистом отлетит в дальний угол), который выигрывал второй раз подряд, заказал сразу пару бутылок Шато Тальбо, велел разлить играющим. Мол, пожалуйста, не обессудьте, господа проигрывающие, мне с вас денежки, а вам от меня презент. Мишель обрадовался, потея и елозя на стуле, опрокинул два бокала подряд. Двадцать франков была ерунда – стыдно и несолидно! Уж если играть, то всю душу наизнанку выворачивать! Ничего не жалея! Глядишь, и повезет тебе!
Но все равно не везло. Что ты будешь делать! И триста франков он уже к этому времени проиграл – сумма немалая. Но отыграться страшно хотелось. Покривился, попросил господ обождать, задумчиво потер острый подбородок – оставались только казенные деньги (в последствии им суждено было стать рублями, а путь Мишель держал в Первопрестольную, и полагались они на дела благородные).
А вообще, никакой он был, конечно, не Мишель. Мишель – это так, красивое звучное имя на французский манер. Звали изнемогающего от азартного зуда бедолагу, Михаилом Александровичем Нарциссовым. А домашние звали попроще – Мишаня. Мишаня этого постыдного (как он считал) «прозвища» стеснялся и страшно не любил. Какой он вам Мишаня? Когда он уже уважаемый в некоторых кругах доктор Михаил Нарциссов. Ну а Мишель, это так, для пущей красоты – должно же быть в нем хоть что-то красиво. Этого уже Мишаней, да Мишуткой не просклоняешь.
Из родни у Мишеля была только старшая сестрица. Матушка как два года преставилась, отец и того раньше. Жаль Александра Михалыча – не увидал, как сын университет окончил, не увидел залившегося краской, но гордого лица сына, когда тот прижимал к груди диплом.
Ему, как доктору медицины видеть в таком качестве сына было бы особенно приятно. Дочка, опять же, старшая, Варвара все порывалась по отцовым стопам пойти, уж больно мечтала медицинскому делу учиться. Александр Михалыч махал рукой, дескать, куда суешься, дура, тебе бы замуж, да внуков нарожать - все надежды на сына возлагал. А Варвара страшно злилась, аж, красными пятнами по лицу шла, пригрозила, что все равно своего добьется. Закончила курсы по акушерскому делу. С отличаем. Варвару Александровну хвалили – с роженицами вмиг язык общий находила, младенцев орущих враз успокаивала, от малоприятного зрелища (как другие девицы) в обморок не падала, не визжала, тошнотой не давилась. Да вот только замуж так и не вышла. Правда, внука Александр Михалыч все-таки заимел. Неожиданно. Уж больно Варенька миловидной и самостоятельной в делах любовных была. Вольный нрав тоже не последнюю роль сыграл. И когда с отцом не поладила, вмиг решение отыскала - из дома сбежала. А вот когда вернулась - «озадачила» семейство прибавлением. Деваться было некуда, глава семейства долго хмурился. Ну а дальше такая канитель началась. Ох, и шуму было! Уж так Александр Михалыч гневался – ужас! Однако удалось как-то выкрутиться. А Варвару все-таки выдали замуж. На престарелом аптекаре, что с Александром Михалычем дружбу давнюю водил.
Миша же ни секунды не сомневаясь, избрал кафедру практической медицины, окончил Московский императорский университет. Но вот только отец скончался, так и не дождавшись, пока сын учебу окончит. А так хотелось отца порадовать. В учебе-то он делал значительные успехи. Сначала, правда, трудно приходилось – как подумает он о будущем своем, тут и скисает сразу. Врачи они люди циничные оказались: что смерть, что жизнь, что кровь, что плоть живая – все с одним лицом принимают, а человек у них навроде мешка с диковинной начинкой. Разве найти среди этого всего приют нежному сердцу? Куда там! Но он стоически пытался выдержать все это.
А еще хотелось Мишане родных порадовать не только дипломом, да и вообще, во всей красе предстать – жениться, внуками, опять же, обрадовать.
Да только вот что-что, а любовная наука (в отличие от медицинской) Мишелю ну никак не давалась. Не везло ему в этом. Варвара, видать, всю красоту отобрала, а на него ни капельки не хватило.
Не гляди, что ума палата, а вот внешностью будущий доктор был совершенно нехорош. Уж слишком худосочен и невыразителен, блекл – лицо узкое и острое, нос слишком великоват, шибко тонкий и длинный, широкий рот, глазки маленькие, цветом непонятные – как предгрозовое небо, ресницы (как и брови) бесцветные, волосы тонкие, легкие, приходилось помадить и усердно зачесывать, что б торчком не стояли.
Ну горе, одним словом!
Горе Мишелю с его внешностью! Вот и фамилию свою он совершенно не оправдывал, разве что только тошно становилось. Куда ему до влюбленного в свое прекрасное отражение сына Кефиса, ему и в зеркало-то, иной раз, во время бритья страшно глядеться было. Смотрело на него оттуда грустными собачьими глазами жалкое пугало, на такого ни одна девка не взглянет с интересом. Разве что посмеется.
И, правда, девки все как-то больше соседским парням, да голытьбе какой-то плечистой подмигивали, а он так, словно и незаметная букашка. Думал, выучится, станет уважаемым человеком, жену себе присмотрит, разве плохо, докторшой-то быть? Да даже цветочницы и модистки при виде его прыскали в кулачок, а Мишель враз становился пунцовым, и сразу понимал – нет, ничего не срастется с эдакими хохотушками. А если уж кто из девиц ему и подмигнет, того сразу его в жар – никак в себя не придет, и мысли дурные - а как он эдаким чучелом перед ними пристает, поди, все равно смеются про себя, да издеваются!
А главное, был Мишель не по годам наивен и доверчив, девственно чист душою, как агнец божий. А любая девка, как не взглянет на оного, так все, чего начинает хотеться – это приласкать бедолагу, по головке погладить, не дай бог расхнычется, как дитя малое, слезами изойдет. В глазах наивность так и читается.
Правда, однажды бедняга едва не женился. Дело шло к помолвке. И отец «невесты» - профессор, преподающий в университете анатомию, был уже готов вверить дочь новоявленному жениху. Но все закончилось дурно.
«Невесту» свою Мишель знал больше по рассказам отца, лично видел ее два раза – но этого было достаточно. Полинька была сущим ангелом. Правда, те две беседы были странными – у Мишеля перехватывало дыхание и бросало в жар, а профессорская дочка изо всех сил сдерживала скучливую зевоту.
Сама Полинька про предполагаемую помолвку и свадьбу ничего не знала, но профессору Мишель нравился, и старик убеждал своего будущего зятя, что дочка примет за честь стать его женой. Мишель почему-то охотно верил. И даже (как не стыдно признаться) строил невероятные планы на будущее.
Во время ужина Полинька посматривала на гостя сначала с живым интересом. Но он жался исключительно к профессору, хоть и активно участвовал в беседах. Но только в тех, что про науку и про медицину. А как про что-то другое речь заходила, Михаил Александрович, будто дар речи терял и ни слова не мог произнести. Несколько раз ронял салфетку, один раз едва не опрокинул на белоснежную скатерть бокал с вином. А все потому, что наряду с ним, в силу сложившихся обстоятельств, приглашен был на ужин какой-то дальний профессорский родственник - молодой вихрастый корнет с какой-то причудливой фамилией (которую Мишель даже и не запомнил).
Вот тот щебетал без умолку, крутил пышный ус и моргал длинными загнутыми (как у девицы) ресницами. А профессорская дочка, давно позабыв про Мишеля, смотрела на того восторженно и заворожено (таким взглядом, которым смотрят на чудотворную икону), не отводя глаз.
От картины этой на душе бедного молодого человека сделалось скверно, и он с горя, забыв про приличия, решил залпом осушить целый бокал вина. Да не рассчитал. Поперхнулся и громко закашлялся. От испуга едва не отдал богу душу. И опять в страшном стыде пришлось покинуть компанию, чтобы привести себя в порядок.
После конфуза гость и вовсе понурился. В самую пору сквозь землю провалиться было! Все это дало такой мерзкий осадок, что больше в профессорском доме Мишель не появлялся.
И имел Мишель мечту заветную – вот коли бы внешность перекроить научиться, это ж сколько счастья можно человеку принести! Вот глядишь, свой нос слишком уж длинный, красоту его истинную загораживающий, укоротить бы, и красавцем писанным стать! Расхаживай петухом перед всем бабьим племенем! Разве дурно? Вот только сложно это, непонятно – как. Ни один год тут надо над книгами нужными просидеть, еще ни один год с живой настоящей плотью поковыряться, что б мысли свои укоренить, да как положено оформить. Кто ж себя даст на такие терзания? В общем, холил и лелеял свою мечту огромную Мишаня.
Вершины покоряются отважным, одним словом! В общем, покорится одна стихия, склонит голову и вторая. Ежели во всем Мишель будет жаться, и стесняться, так и умрет один со своими учебниками. Нет, работу он свою любил (точнее сказать, обожал даже до умопомрачения), но неплохо бы еще и в других областях развернуться. Жениться. Да не просто так, не на ком попало, а что б разглядела жена красоту, да не воротила носу, да не хихикала…
Вот отыграться бы хоть раз – отыграться в карты, выиграть тысяч так дцать хотя бы в лотерею, глядишь, и у любви выйдет отыграться, устанет она противиться, и сама сведет с прекрасной суженой…
В общем, подумал Мишель (он же Мишаня), подумал, да и решил, что коли на кон все не ставить, коли не рисковать, не видать тебе победы. Нечего хвост, как побитая собака, поджимать. Дело надо делать! Опрокинул еще один бокал. Ослабил ворот на и без того тонкой кадыкастой шее. Потер ладоши, да и приготовился к «боевым маневрам».
Однако игра в новом круге не заладилась. Прервалась. Открылась дверь. Вошли двое. Сели за стол. Одного Мишель уже видел. Давеча тоже играл. Выиграл, кстати. А потом ставку надбавил и проигрался. Так убивался, что потребовал себе перерыв, пойти на палубу, свежим воздухом подышать, освежиться. А сейчас вот вернулся. Надышался что ли уже, ишь, аж разрумянился, тоже сорвать банк метит, видимо.
Ну а вот пятого Мишель не знал. Вообще. Впервые видел (точнее, почти не видел – одни очертания, потому что уселся тот в самую тень – но и этого было достаточно, чтобы понять, что к чему). И выглядел он странно. Отвратительно, можно сказать (в том смысле, когда по спине колючие мурашки бегут). У Мишеля аж судорога по лицу прошла, что-то ему подсказало, что играть с таким лучше не садиться, как-то страшновато (почему – сам себе объяснить не мог).
Когда пятый спокойно опустился на стул, верзила поиграл бровями. И кажется, низенький усатый франт, который при игре то и дело имел особенность усы свои крутить то туда, то сюда, мордатому ответил таким же живым поигрванием неестественно каштановой бровью.
Мишель тряхнул головой. Ерунда какая-то. Пятый игру начинать не спешил. Сидел в полумраке, вальяжно откинувшись на спинку стула. За окном чернела тихая ночь, если прекратить галдеж, можно услышать всплески волн.
- Ну что, господа? – Хлопнул в ладони мордастый. – Гляжу, компания подобралась славная! – И поскрипел картами, колоду которых вертел и перетасовывал с того самого момента, как обозначилась новая компания, и двое зашли и сели.
- Новую колоду? – Ненавязчиво задал вопрос тот, к чертам которого Мишель так старательно пытался приглядеться, да не выходило.
- Новую? – Крякнул приземистый франт, и как будто, недобро ухмыльнулся. – Так нету.
- Так что же вы, господа, игру серьезную затеяли, а колод на смену не имеете? – Серьезно и жестко спросил недавно присоединившийся пятый.
- Так, а зачем же, мсье? – Нараспев ответил все тот же коротышка, барабаня пальцами по столу. – Мы тут больше развлечения ради. А вы со штыками, не хорошо…
Мишель сидел крутил то направо, то налево затуманенной поплывшей головой.
Вот какое дело-то началось. Не приведи господь еще сейчас буре разразиться. А кстати, и, правда, сменных колод как-то не предусматривалось у господ. Не хорошо! Хотя, Мишель не встревал, мало ли как у них там, никто ж не знает. Может, и правда, не положено, да не нужно.
- Ну, раз развлечение… - Все так же сухо ответил его собеседник. – Ради развлечения можно и старой. – И голос его вдруг сошел на иронию, внезапно стал оттаивать. - Если желание есть. На первый раз-то. – Вдруг добавил он.
А вот голос у него был необычный, временами чарующий. Глубокий, звучный, полный достоинства, и вместе с тем мягкий. Странный господин сюда притащился. Его вот только и не хватало. Сейчас как сядет, как разыграется. Хотя, судя по играющей бликами заколке на кремовом галстуке (все, что хорошо можно было разглядеть), человек, явно не бедный. А-ну как ставку крупную сделает, вот бы отыграться! Глаза Мишеля нездорово заблестели, а рука сама потянулась за бокалом.
Ишь! – Подумал Мишель, и почесал кончик острого длинного носа. Что-то раньше я его не видел. Ничего не скажешь, интересный тип.
Отредактировано smallangel (2009-01-04 02:37:35)
Хотя, собственно, это не более, чем вся предшествующая беллетристика :Р
И чтобы подогнать себя. Будет висеть "немым упреком", уже буду осознавать, что расслабляться нельзя 
Но вещь сложная. Потому, быстрых обновлений не обещаю. Писать я решилась именно таким образом, что очень давно было мне «мило», а дорогие герои любезно согласились мне в этом помочь и последовать за мною. Как на это посмотрят читатели, пока загадка =) Надеюсь, сделают то же, что и герои))) 
Пусть теперь он Кристиной ( ну и всеми иже с нею) повертит.
Это как в анекдоте - когда хочется чего-нибудь большого и чистого, надо помыть слона. А когда хочется чего-нибудь родного и близкого... =))