Эх.....Прода....

Голова от приготовленного Блэки лекарства и вправду прошла очень быстро, к вечеру следующего дня он уже прекрасно себя чувствовал и со смесью смущения и удивления вспоминал свою вспышку ярости и последовавшую за этим сцену. Полтергейст…Как все это странно. Удивительная девочка. И ведь это не было обманом зрения или каким-то гипнозом. Этому не было объяснения. Это было интересно.
И, что было не менее странным, - он хотел, чтобы Блэки пришла вновь.  Тот ореол таинственности, что окутывал ее, привлекал его.
В каждой женщине должна быть загадка.
Смешно.
Стоило покачать головой и со скептическим смешком уйти прочь и не вспоминать об этой непонятной девице. Но ведь должно же быть какое-то объяснение происходящему? И объяснение это он может получить только от нее. Можно было предположить, что она способна перемешать предметы, он наблюдал такое в Индии у древних старцев, отдавших всю жизнь на постижение возможностей человека. Но, во-первых, она была слишком молода. Хотя, конечно, может быть, ее возможности настолько огромны…но, второе – он никогда не видел, чтобы вещи переносили сквозь огромные пространства с такой скоростью…
Хотя все-таки хорошо, что этот…это существо вмешалось. Неизвестно, чтобы он сделал с Блэки в том состоянии…Эрик ненавидел себя за постоянные неконтролируемые вспышки ярости, во время которых он забывал о реальности и полностью отдавался тому удушающему, но, одновременно, и пьянящему бешенству, заставляющему крушить все вокруг. Часто это чувство спасало его, но, в случае с этой беззащитной девушкой,  последствия могли быть трагичны.
С другой стороны, она сама провоцировала его, столь длительное время одаривая нежелательным вниманием. У него было чувство, что в его жизнь, отлаженную, упорядоченную, постоянно вмешивается какое-то инородное существо и привносит с собой хаос, который его раздражал и даже пугал. А избавиться не получалось, девчонка постоянно выскальзывала из его рук, оставляя все разговоры не оконченными, слова – не досказанными, словно издеваясь и пытаясь раззадорить его на ответные действия. Только, наверное, она полагала, что эти действия будут менее губительны для ее здоровья. Но теперь, по крайней мере, она поняла, что Эрик не станет церемониться с тем, кто ему мешает, пусть это даже будет женщина. Что ему плевать на все, кроме как на себя и свой покой. Что он не такой уж и безобидный, как она могла себе вообразить.

Прошло три дня, а ее не было. Видимо, в этот раз он зашел слишком далеко даже для столь бесстрашной и самоуверенной дамы, как она. Печально, печально. Хотя понятно и простительно.
Он стоял у окна и наблюдал за прохожими. Удивительные существа люди…какая-то дама спешит по улице, таща за собой двоих детей, усталый человек в длинном плаще и с большой черной сумкой едва волочит ноги, внушительных размеров женщина переругивается со своим спутником – высоким плотным мужчиной в легком, не по погоде, дырявом сюртуке. И все они, вся эта толпа – как же их много! – идут куда-то, что-то делают, о чем-то мечтают, а потом раз! – и растворятся в истории, исчезнут, и вместе с ними все, что их окружало; все, что было дорого - обесцениться и станет никому ненужным, и про них забудут, и их словно не было на свете. Мимолетное,  незаметное появление, массовка в пьесе жизни. Он всегда боялся этого – быть просто человеком и исчезнуть так же, как они, и когда-то он даже гордился тем, насколько он отличается от представителей рода людского, но сейчас…кто он? Кто знает о нем? Что совершил он великого, что запомнит человечество о нем? Он был гением, но никто не знал про это, никто не слышал его произведений…и когда он умрет: завтра, через месяц или через год – то испарится так же, как и они, и весь его огромный, великолепные мир, подобно которому человечество вряд ли когда-либо знало, пропадет вместе с ним…
Маленькое белое пятнышко в серой осенней толпе привлекло его внимание и сердце безотчетно екнуло. Блэки, это она, скользит между людей, придерживая шляпку, свернула к его подъезду…
Быстро бегает – за минуту одолела лестницу и уже стучалась в его дверь. Он специально помедлил, открывая, и, лишь он чуть-чуть растворил дверь, как девушка, запыхавшаяся, улыбающаяся, проскользнула внутрь, и встала перед ним, смотря сверкающими от непонятной радости глазами снизу вверх.
- Отчего такое счастье, мадмуазель? – он усмехнулся и захлопнул дверь.
- Я рада видеть вас, - она улыбнулась еще шире.
- А я уже думал, что вы никогда больше не придете.
- Простите, что разочаровала вас, - улыбка ее погасла и он ощутил укол совести за то, что безосновательно поддел ее, а, на самом деле, был очень рад тому, что она пришла.
- Как ваша голова? – ее тон был словно специально доведен до полной бесстрастности.
- Вроде цела, - он жестом пригласил ее пройти в гостиную, - спасибо за тот напиток, он великолепно снимает головную боль.
- Не за что… - протянула она и покачала головой, - нет, нет, я не буду задерживаться…хотя…вообще-то… - он вдруг с удивлением заметил, что она покраснела, - я думала предложить вам прогуляться. Такая погода!
- Я не слишком люблю прогулки.
- Но они очень полезны для здоровья, тем более для столь расшатанного черепно-мозговой травмой, как ваше.
Эрик с сомнением посмотрел на нее.
- Ну что вы! – перехватив его взгляд немедленно продолжила она свои увещевания, - нельзя же все время сидеть здесь, это очень, очень, очень вредно! А гулять в одиночестве тоскливо.
- Раньше я вполне обходился без компании, - заметил он.
- Но это было раньше! Да и вообще: с чего вы взяли, что я говорю про вас? Это мне тоскливо.
- Подыщите себе в компанию какого-нибудь молодого щеголя и выгуливайте его, как комнатную собачку.
- Эрик…За что вы так ко мне? Ведь я всего лишь приглашаю вас на прогулку. Такое солнце!
«Солнце…Солнце…Ты не понимаешь, девочка, что Эрика не приглашают на прогулку, что этого не должно быть…»

Но, ровно через полчаса, он с чувством удивления и раздражения обнаружил себя неспешно прогуливающимся по Люксембургскому саду, тому самому, где его обнаружила однажды Блэки, в то время как она сама, порхая впереди него, пыталась поймать лучи солнца, пробивающиеся через кроны еще не до конца облетевших деревьев. Время от времени она оборачивалась к нему и он ловил ее чуть напряженный, но все-таки радостный взгляд, словно она проверяла, не исчез ли он куда, и радовалась, что не исчез, а все так же здесь, следует за ней, подобно тени.
Наконец она угомонилась и опустилась на скамейку. Эрик сел рядом. Некоторое время они молчали, не зная, о чем говорить. Он видел, как нервно сцепила она пальцы, видимо, смущенная его безмолвием, но он совершенно не желал идти ей навстречу и начинать разговор первым. Это она затеяла эту прогулку и пусть поймет, что Эрик – не из тех, кто любит разводить светские беседы, сидя на скамейке в парке.
- Мы с вами как Жан Вальжан и Козетта, - внезапно сказала она.
- Действительно? – он удивился подобному сравненью.
- Ну да. Помните, они тоже ходили в Люксембургский сад.
- Помню…Не люблю Гюго.
- Это почему?
- Он тяжеловесен. Зануден, если хотите.
- Согласна, его бесконечные отвлечения от сюжета в историю…
- …невыносимы. А уж его морализаторство в «Отверженных»  и откровенная надуманность сюжетных ходов смешны.
- Но если не обращать на это внимания…Я люблю Эпонину.
- Эпонину? А…кажется, помню…Та, что была влюблена в Мариуса.
- И погибла, спасая ему жизнь, - вздохнула Блэки.
- Он явно этого не оценил, - хмыкнул Эрик. Девушка кинула на него гневный взгляд, в ответ на который он расплылся в циничной улыбке, - меня не трогают переживания этих картонных героев…о, да, кстати, если вы Козетта, то где же ваш Мариус? Он, кажется, должен сидеть неподалеку и не сводить с вас влюбленного взгляда.
- Я давно отогнала от себя всем Мариусов, - она смешно вздернула нос.
- Опрометчиво. И почему же? Чем вам не угодил, например, тот милый юноша, что так смело принялся вас защищать от меня?
- Жан-Жак? – она хмыкнула, - а на что он мне?
- Вы говорите о человеке, как о вещи, которую можно использовать, а потом, когда наскучит, выбросить за ненадобностью, - его внезапно разозлил тон, с которым Блэки отозвалась о своем бывшем ухажере. Она удивленно приподняла брови на его выпад.
- А что это вы так за него заступаетесь? Ничего, потерпит немного, пострадает и найдет себе еще одну, не хуже меня, - равнодушно произнесла девушка.
- Что найдет, и получше – в этом я не сомневаюсь. Но для чего надо было тогда завязывать с ним отношения, если вы сразу знали, что они вам совершенно не нужны? Откуда столь равнодушное отношение к человеку, к его чувствам? Я всегда ненавидел девиц, заводящих себе ухажеров лишь затем, чтобы их помучить, вытрясти побольше денег и потом бросить, наслаждаясь причиненными ими страданиями. Какой бы не был человек: интересный или нет – у вас нет никого права бросать его, как ненужную вещь,  не задумываясь о его чувствах, - желчно произнес он.
Блэки ничего не ответила, опустив голову и смотря куда-то вбок, потом встала и, не попрощавшись, направилась прочь по аллее. Эрик не стал ее останавливать. Еще немного посидел, вдыхая свежий вечерний воздух, и вернулся домой.

Мечтать об одиночестве он больше не смел, и оказался прав: Блэки вернулась на следующий день, вечером, постучалась, смерила его мрачным взглядом через щель полуоткрытой двери и вошла, не спросив даже приглашения. Эрик лишь хмыкнул и со всей полагающейся галантностью пригласил ее пройти. Она скинула белый плащ и обувь, и, с какой-то злобой смотря на него, прошла в гостиную.
- Я все хотел спросить, - протянул он, - зачем вы носите все время белое? Ужасно непрактичный цвет, особенно в такую погоду, - Эрик с жалостью посмотрел на ее заляпанный грязью плащ.
- А зачем вы носите все время черное? – сухо ответила она вопросом на вопрос, - тоже весьма непрактично, ибо грязь на черном видно отлично. Наверное, вы считаете, что он делает вас незаметным? Отнюдь, вас трудно не заметить – ходячее привидение.
- Вы пришли хамить? – он искривил губы.
- Нет, - она сложила руки на груди и плюхнулась в кресло, насупившись.
- А для чего же?
- Просто так, - буркнула она, а потом, тяжело вздохнув, произнесла: - а еще я сегодня ходила к Жан-Жаку.
- Только прошу, не обвиняйте меня в тот, что я толкнул вас на этот подвиг, - он сел в кресло напротив, с наслаждением вытянув ноги и насмешливо глядя на девушку через прорези маски. Она же была похожа на взъерошенного воробья, только что вылезшего из дождя и распушившего перышки, чтобы просушить их.
- А кто же еще, как не вы? Ваша обличительная речь была мне неприятна. Я почувствовала себя самой ужасной девушкой на свете и, после непродолжительных раздумий в полном одиночестве решила найти Жан-Жака и все ему рассказать.
Она замолкла, видимо, ожидая от него какой-то реакции.
- О. Вот как, - в этот раз он решил ей подыграть, - рассказать что? – и постарался придать голосу хотя бы оттенок заинтересованности.
- Рассказать, почему сбежала от него в тот день…после Оперы, помните? Мы тогда пошли в ресторан, а я увидела кое-кого и это так испортило мне настроение, что я ушла и больше с Жан-Жаком не встречалась…он, разумеется, ничего не понял, даже искал меня…но найти Блэки, если она сама того не захочет, невозможно, - Эрик вздрогнул от этих слов, но девушка не обратила на это внимание, - и вот, когда я наблюдала за вами…
- Следили, - поправил он.
- Когда следила за вами, - с неохотой согласилась она, - он увидел меня и хотел получить объяснения. Сегодня он их и получил и, думаю, теперь больше не встретиться на моем пути…
- Но это вас явно не радует, - заметил Эрик, внимательно смотря на погрустневшее лицо девушки.
- Нет…просто вы были правы, я плохо с ним поступила и мне неприятно за свое поведение. Жан-Жак был мне нужен для развлечения, я понимала это с самого начала, сама завязала с ним отношения…
- А что заставило вас их прекратить?
- Понимание того, что, сколько бы я не старалась, а нормальной жизни у меня не будет…остальные люди, и Жан-Жак в том числе, будут жить дальше, у них будут семьи, дети, счастье…
- И все они однажды умрут, - на оптимистичной ноте закончил он перечисление стадий людской жизни.
- Да…умрут… - она странно улыбнулась, не сводя глаз с пламени, - все мы умрем однажды…но дело в том, что у меня-то ничего этого не будет…просто…знаете, там, в ресторане, я увидела человека, который однажды, много лет назад, был мне дороже всего на свете. Потом нам пришлось расстаться. Он сидел с женщиной…они были так счастливы…и это не в первый раз. Понять невозможность счастья для себя можно, но смириться – тяжело. Вы видели, я по глупости опять пыталась… - она провела пальцами по венам на другой руке, - опять…просто это невыносимо: понимать, что разрушила жизнь собственными руками! – она опустила голову, - так хочется обвинить кого-нибудь, а обвинять…можно сказать и некого. Мой выбор. Эрик… Не сердитесь, что я все это рассказываю вам. Не спрашивайте, почему вам. У меня никого нет, понимаете? Мне просто некому это рассказать. А вы…мне с вами хорошо. Знаю, знаю, вы сейчас начнете говорить, что я-то вам совершенно не нужна, что мы едва знакомы, что все, в чем вы нуждаетесь – это покой, что вы ненавидите меня, но, Эрик, прошу вас – не прогоняйте меня. Я прошу вас всего лишь о жалости.
И в ее голосе было столько боли, столько горечи и отчаяния, что все колкости, все возражения, которые он был готов высказать просто по привычке быть резким и неприветливым, застряли на языке. Блэки сидела в кресле, маленькая, сжавшаяся, готовящаяся к очередной грубости с его стороны, но, видимо, испытавшая облегчение оттого, что сумела выговориться и поделиться своими переживаниями, пускай и с тем, кому они безразличны. Грустно, что у такой девушки нет близкого человека, что единственный, с кем она может поговорить – это нелюдимый, сбежавший из подвалов бывший призрак Парижской Оперы, не слишком расположенный к общению, а уж тем более с дамами. Одновременно, это было странным, как и все, что было связано с ней.
- Я вовсе не сержусь на вас, - с неожиданной для себя самого мягкостью произнес он, - просто пытаюсь понять, как вы смогли оказаться в подобном положении. Вы так говорите о людях, словно не причисляете себя к их числу.
- Я заметила подобное и с вашей стороны, - она грустно усмехнулась.
- Мне послышалось или вы пытаетесь привести меня к идее о, как высокопарно выражаются в романах, родственности наших душ? – в его глазах появилось лукавство.
- Ну зачем же, - Блэки повернулась к нему, - я и не смею об этом думать.  Я лишь пытаюсь привести вас к мысли, что иногда хоть какая-то компания лучше одиночества.
- Вы верно сказали: «иногда».
- Но, когда это «иногда» наступает, а рядом никого нет, это намного мучительнее, нежели изредка терпеть общение с другим живым существом.
- До сего момента я как-то умудрялся жить один, почему же я должен делать исключение для вас, мадмуазель? – его даже веселил этот разговор, весьма любопытно было бы выслушать какую-нибудь очередную пылкую и лишенную всякого смысла тираду Блэки.
- И вы не хотите нарушить привычный образ жизни? Неужели в вашем мире не найдется место для друга?
- А что такое дружба, мадемуазель? На мой взгляд, она не всегда уместна, поскольку предполагает открытость и полное доверие. Это слишком большой риск. Жизнь научила меня никому не верить, потому что твои поступки и слова в любой момент могут быть использованы против тебя же самого. Когда я один, я в безопасности. Можете обозвать меня трусом, но вы ведь должны понимать, что мне рисковать и надеяться на чью-то честность не стоит. Знаете, - он выпрямился в кресле, внимательно глядя на нее, - знавал я девушек вроде вас, воображающих себе всякую романтическую чушь. То, что я ношу маску, плащ и у меня необычный цвет глаз – это не делает меня нуждающимся в любви и сострадании, - он в притворном сожалении развел руками, - все эти дамы не способны любить что-либо, кроме собственных иллюзий. Я не говорю, что вы из их числа, мне даже кажется, что вы обладаете достаточным умом, чтобы понять все, что я пытаюсь вам объяснить. Я не совсем то, что вам нужно, друг из меня никудышный, как и исповедник. Я не могу сострадать, сочувствовать. На это нужно слишком много энергии, а я так устал, что ее едва на меня самого хватает. Я опасный человек, в конце концов, несдержанный.
- Не привыкший сдерживаться, - она сжала губы.
- И не желающий привыкать. Не желающий делать что-либо для кого-либо кроме самого себя. Эгоист, если хотите. А вы постоянно пытаетесь нарваться на общение со мной, так упорно, словно фанатичный солдат, берущий вражеские укрепления.
- Я не желаю брать вас приступом, Эрик, - она мягко улыбнулась и подперла голову рукой.
- Да, я не прав. Вы взяли меня в осаду, мечтая извести до такой степени, чтобы я сдался сам.
Блэки рассмеялась на его слова, а он и сам поймал себя на том, что улыбается.
- Не говорите чепухи! – в притворном возмущении воскликнула девушка.
- А как еще? Если я правильно понял, вы специально, каким-то непостижимым способом угадав мои желания, подсунули мне эту квартиру…могу поспорить, вы живете неподалеку.
- Настолько близко, чтобы не упускать вас из вида, и настолько далеко, чтобы не вызвать у вас подозрения, - кивнула она.
- А ваш полтергейст случайно не умеет читать мысли?
- Возможно, - она замялась.
- Тогда все понятно. Хотя я бы попросил вас больше не лезть в мою голову, если вас не затруднит, - со всей возможной строгостью потребовал он.
- Конечно, мсье! Это ваша неразговорчивость вынудила меня на это…больше никогда! – горячо заверила она.
- Ну вот и чудесно. Но мне очень любопытно…этот ваш полтергейст…
- Вообще-то я зову его Александром.
- Александр, - Эрик недоверчиво усмехнулся, - раньше я не верил в привидения.
- Нет, нет, - серьезно поправила она, - не привидение. Полтергейст. Он не ходит, завернувшись в белые простыни и не пугает прохожих. Он помогает мне. Я знаю его с давних времен.
-  И что же, он ходит за вами повсюду, как привязанный? Чем же вы так обворожили его?
- Не везде и не всегда, а появляется в самые неожиданные моменты. А иногда пропадает месяцами.
- Независимое существо.
- Очень.
- Позвольте сделать комплимент: вы первая девушка в моей жизни, имеющая в друзьях полтергейста.
- Польщена, - она расплылась в улыбке, - а я вообще притягиваю все странное и необычное.
- Это вы обо мне? – он внимательно посмотрел на нее. Блэки покраснела, осознав всю двусмысленностью своих слов.
- Да нет, что вы…я не о том… - залепетала она.
- Довольно, - без всякой злобы пресек он ее жалкие попытки оправдания, - я прекрасно вас понял и всего лишь стараюсь поддеть вас.
- Защитная реакция организма?
- Что-то вроде того, - Эрик кинул взгляд на каминные часы, - уже поздно. Думаю, вам стоит уйти, мы бы могли продолжить нашу беседу в более светлое время суток, если вы не возражаете.
Вместо ответа Блэки встала, приблизилась к камину и долгое время молчала, повернувшись к нему спиной. Огонь резко очерчивал ее силуэт, прямые линии спины и плеч были угловаты, неуклюжи. Она положила одну руку на каминную полку, рассеянно провела по ней пальцами, потом тихо сказала, не поворачиваясь:
- Как чисто у вас…а можно мне остаться на ночь?
Он опешил.
- Что, простите? Нет, не думаю, что это хорошая идея. Если вы боитесь возвращаться ночью одна, наймите экипаж.
- Да, я боюсь возвращаться…только боюсь не пути, а самого дома, - она склонила голову, -боюсь оставаться одна…такая тишина…и в каждом неосвещенном углу словно притаились чудовища…как в детских кошмарах, - она повернулась к нему с усталой улыбкой, - только страшнее, гораздо страшнее. Я не могу спать. Заснуть – значит отдать себя во власть того ужаса, что преследует меня в сновидениях…вы ведь сами слышали… - она опустила перед ним на одно колено, умоляюще заглядывая в глаза, - позвольте остаться здесь, в этом кресле, на ночь. Просто чувствовать что вы в соседней комнате, что рядом есть кто-то, живое существо…не заставляйте меня уходить. Я не помешаю, не разбужу вас криками, я спать не буду. Эрик, прошу вас.
Эта девчонка удивительно произносила его имя: все время с разным выражением, но неизменно так, что в нем что-то сладко екало и он вел себя мягче, чем следовало бы.
Он сделал движение, словно хотел погладить ее по голове, но тут же убрал руку.
- А снотворное вы не пробовали? – опять свел он все к медицине.
- И не только снотворное, - вздохнула она, - мне ничего не помогает.
- Печально…Мне жаль вас…что ж… - он замялся, ощущая непривычное смущение, - оставайтесь…Не вижу никаких причин вам отказать, кроме собственного упрямства, но его не считаю причиной уважительной, потому соглашаюсь.
Блэки расплылась в счастливой улыбке и в ее усталых глазах затеплилась благодарность.
- Только прошу вас, не надо страстных благодарностей, у меня и так от вас голова раскалывается, - пытаясь скрыть чувство неловкости заворчал он и встал, - я иду спать. Оставляю камин на вашей совести и надеюсь, что вы не спалите вами же выбранную мне квартиру.

Уже позже, через несколько часов, Эрик сидел в кровати с книгой – он всегда читал перед сном, это успокаивало его и давало пищу для размышлений до того момента, пока сон не овладевал им, - но строчки путались в глазах и превращались в полную бессмыслицу. Он все никак не мог выкинуть из головы то, что в соседней комнате – девушка, которая говорит глупые, странные вещи, говорит, что ей нужен он, Эрик…Но девушка здесь сама, ее привел сюда страх оказаться одной. Страх, который он в себе давно победил. Он научился не бояться тех демонов, что хранила ночь, тех, что подстерегали его в снах. Он привык. Но она – там, в гостиной, сидит в кресле перед огнем и ее успокаивает то, что в соседней комнате он…а ему одновременно и непривычно и приятно. Она живая, настоящая, от нее исходит тепло, жизненная энергия. Добиваясь каких-то непонятных целей она пытается пробиться в его жизнь, а он сопротивляется, не желая ошибаться опять. Но пусть будет рядом. Она – неплохое развлечение, если не подпускать ее слишком близко. Пожалуй, в его жизни подобного не было…

А утром, очнувшись после нескольких часов беспокойного сна, он обнаружил Блэки хозяйничающей на кухне – она готовила кофе. Готовила ему кофе.
И, глядя попеременно то в поставленную минутой перед ним чашку, то в измученные бессонницей, но светящиеся гордостью глаза девушки, он почувствовал, как что-то новое, чему он долго противился, окончательно и бесповоротно укрепилось в его жизни, и он не может и не хочет ничего с этим делать, кроме как лишь отдаться событиям и увидеть, что из этого получится. Все равно терять ему нечего.

Блэки проникла в его жизнь мягко, как нож в размягченное солнцем масло, и за три последующие недели стала неотъемлемой ее частью. Она приходила, уходила, проводя у него, порой по нескольку дней, они гуляли вместе, разговаривая о вещах незначительных – говорила по большей части она, он же слушал и редко придавал большое значение ее словам. Блэки иногда приносила с собой вино, они садились перед камином и опять разговаривали…словно по негласному договору они стремились все время быть вместе, находя в компании друг друга странное облегчение, в котором Эрик поначалу не желал себе признаваться. Иногда он грубил, раздражался, и она безропотно уходила, чтобы вернуться через некоторое время, когда его злость сойдет на нет. Они постоянно натыкались на подводные камни собственных воспоминаний и тогда разговор повисал, но Блэки тут же развеивала всю напряженность своими шутками. И он был благодарен ей за эту легкость, за тактичность, обнаружившуюся, лишь он перестал сопротивляться ее присутствию. Он не расспрашивал девушку ни о ее прошлом, ни о том сверхъестественном, что окружало ее, она, со своей стороны, тоже старалась касаться тем нейтральных. «Содружество двух уставших от жизни зануд» – однажды сказала она и он, усмехнувшись, вынужден был согласиться. Они ублажали друг друга пустяками, пытаясь забыть и не трогать то, что делало их прошлое невыносимо тяжелым, - а то, что в жизни Блэки все было весьма неблагополучно он прекрасно понимал.
Подобное общение ни к чему не обязывало и он принял его.

А потом случилось самое ужасное, то, что снилось ему в самых мучительных кошмарах…слишком ужасное и слишком желанное.
Был четверг, зима уже полностью завладела городом и Блэки начала носить белое пальтишко, категорически отказываясь надевать какую-либо шубу. Она порядочно мерзла в нем и, всякий раз приходя к нему, стягивала перчатки и начинала растирать покрасневшие на холоде щеки. Так было и в этот раз. Он вышел в прихожую, с насмешкой наблюдая, как девушка промерзшими пальцами пытается стянуть перчатку с противоположной руки и уже направился на кухню делать чай, как вспомнил о какой-то мелочи, которую оставил в доме под Парижской Оперой и спросил, смог бы Александр принести его. Девушка громко позвала своего призрачного друга и через мгновение сообщила, что он здесь.
Эрик обратился к нему с просьбой, а, когда полтергейст вернулся, то принес с собой не только просимое, но и небольшой белый конверт, который протянул мужчине.
- Он сказал, что нашел это у решетки, письмо лежало так, чтобы увидеть его смог лишь тот, кто выходит из подвалов, - я настороженно покосилась на конверт. Александр с чувством выполненного долга исчез, послав мне воздушный поцелуй, а я, стянув, наконец, перчатки и пальто, ждала, когда Эрик прочтет письмо.
Он явно не спешил, в нерешительности мусоля его в руках, но потом все же разорвал конверт, развернул небольшой лист бумаги и ушел в гостиную. Я встала на пороге комнаты, наблюдая за его реакцией и гадая, кто же мог написать моему необщительному другу. Но тут, словно в замедленной съемке, Эрик пошатнулся, его рука начала искать в воздухе опору, и он облокотился на спинку кресла. Через мгновение, издав полу всхлип, полу стон, он неловко сел, рука с письмо бессильно упала на подлокотник. Я, не помня себя от страха, кинулась к нему и упала на колени рядом.
- Что с вами? Вам плохо? Кто это? – я искала в его глазах ответ, но видела лишь боль. Он внимательно посмотрел на меня, и я поняла: он думает, стоит ли мне доверять или нет, стоит ли пустить меня в его жизнь, в его переживания…стоит ли просить о помощи. И через несколько мгновений он медленно протянул мне письмо, тем самым закрепляя ту связь, что была между нами.
«Уважаемый мсье.
Я не знаю, живы вы или нет. Если нет – увы и горе мне и той, что дорога и мне и вам.
Вы, наверное, понимаете, что писать меня заставили необычайные обстоятельства. Возможно, вы удивлены, что пишу я – но она просто не в состоянии держать перо.
Да, это так, она совсем плоха – ей становилось все хуже с того момента, как мы покинули ваш дом, и даже скрепление нашей любви Господом лишь ненадолго утешило ее. Ее убивает и та шумиха, что разгорелась в газетах, и та недосказанность, что осталась в ваших отношениях – это я пишу с ее слов, она лишь недавно поделилась со мной тем, что мучает и изводит ее. Она не может жить, ощущая, что погубила другого человека, причинила ему боль настолько сильную, что она уничтожила его. Пишу я нескладно, так как нахожусь в слишком сильном волнении по поводу ее здоровья.
Она хочет встретиться с вами. С той виной, что давит на нее, ей тяжело жить и, смотря как чахнет она день ото дня, я едва могу удержать себя от мысли о ее скорой кончине.
На обратной стороне – адрес, который мы сменил через неделю – тогда мы вышлем вам новое письмо.
Если через месяц вы не появитесь, то мы будем считать это отказом и уедем из Парижа навсегда.
С уважением, Р.»

а вообще я мечтаю о больших постах, где бы мне говорили, что нравится/не нравится и что стоит исправить...эх....

Чувство собственного достоинства, доведенная до болезненной гордости у Эрика есть, потому-то он и отшивает Блэки постоянно, но он, одновременно, устал, очень-очень устал...потому и немного вялый. и к тожу же Блэки не пытается его подчинить, они просто сосуществуют друг с другом, и, если бы она попыталась перейти какие-либо рамки без его спросу,Эрик отреагировал бы подабоющим образом. А так - ему любопытно, кто она...но крутить собой он не позволит...)))))))))

Эрик ушел в кабинет писать ответ, а я, не находя места от беспокойства, ходила по гостиной. Что теперь? Он согласится на встречу или нет? Что же с ним случится, если даже простое упоминание в газетной статье имени его любимой привело его в ужасное состояние?

Интересно, заметил ли он, что смысл письма был для меня понятен несмотря на то, что он не рассказывал мне о своей сердечной тайне? Надеюсь, что нет, мне совершенно не хочется признаваться ему, насколько хорошо я осведомлена обо всех подробностях его жизни. Вряд ли Эрику это понравится, а мне совершенно не хочется его злить, и так хватает его постоянных вспышек раздражения.

Я все гадаю и удивляюсь сама себе: как же это так получается, что при моей вспыльчивости и нетерпимости я умудряюсь столь безропотно сносить всю его язвительность? Отчего так получается? Нет, он не первый мужчина, из-за которого  изменяю своему характеру…даже не изменяю, но пытаюсь стать лучше. И даже не пытаюсь – это выходит у меня само собой, словно все мое существо пытается приспособиться к новому знакомому. Но отчего это происходит? Черт, кажется, я почти запуталась. В голове полный сумбур, отрывки каких-то мыслей, перемешанных волнением за душевное равновесие Эрика.

За те три месяца, что прошли с того дня, когда я оказалась в его доме под Парижской Оперой, не было ни единого дня, чтобы я не вспоминала о нем. Подобное напряжение всех моих мыслительных ресурсов не привело, увы, ни к чему -  я так и не могу ответить на вопрос, который, наверняка, задает и он себе: зачем? 
Возможно, потому что мне удивительно хорошо с ним.  Спокойно, надежно, если хотите. Общение с ним, настолько трудное, что напоминает позиционную войну, где противники засели в окопах и лишь изредка делают несколько разведывательных шагов по направлению друг к другу, не дает мне времени думать о своих горестях и погрузиться в невыносимые душевные терзания. Мне кажется, это вполне честно – я избавляю его от одиночества, а он меня – от моих демонов.
Но самое сложное не давать ему повод думать, что я общаюсь с ним из-за стремления помочь. Его болезненная гордость приравнивает помощь к жалости, а последнее он не примет ни за что. Он – воплощение внутреннего достоинства, заостренного пониманием некоторой ущербности собственной внешности. Мне кажется, что Эрик несколько смущен тем, что я видела его в моменты слабости, и это чувство заставляет его ставить мне еще больше препятствий..
Иногда мне кажется, что я просто ставлю эксперимент, проверяю сама себя: хватит ли моего опыта и терпения, чтобы приручить его. Что ж, вполне возможно, но останавливаться я не собираюсь, тем более теперь, когда я очевидно преуспела в затеянной мною авантюре. И когда все более очевидным стало то, что я нужна ему. По счастью, еще не настолько, чтобы мой уход причин ему какую-либо боль, но я развлекаю его, занимаю его жизнь…
…и он нравится мне. Он довольно привлекателен и даже красив по-своему. Редко встретишь столь яркий ум, великолепное чувство юмора и очаровательную язвительность, приводящую меня в бешенство, плавно переходящее в восторг. Он обаятелен. Возможно, во всем виновата моя извращенная натура, но и что с того? Если его внешность не играет для меня никакой роли, разве не стоит этим воспользоваться? Тем более, что Эрик стал доверять мне.

Скрипнула дверь. Эрик подошел ко мне, сжимая в руках конверт. Я с волнением заглянула ему в глаза – смотрел он не на меня, а в сторону, словно не совсем понимая, где он и что происходит.
- Вы…ваш друг не передаст? – спросил он безжизненным, усталым голосом.
- Да, да, конечно! – закивала я, чувствуя, как сильно я хочу помочь этому человеку.
Я позвала Александра. Дважды. Закусила губу и трижды прокляла этого отпрыска проклятой династии, пропадающего именно тогда, когда он больше всего нужен. Сделала еще одну попытку. Разумеется нет.
- Его нет, - вздохнула я, - но я бы могла отвезти письмо, если вы не против.
Эрик внимательно взглянул на меня – словно заглядывал мне в душу и еще раз спрашивал себя, можно ли мне довериться.
- Если вас не затруднит, - без всякого выражения в голосе согласился он.
Я взяла конверт у него из рук.
- Дождаться ответа?
- Да, - чуть помедлив, Эрик кивнул, - так будет лучше. Возможно, все разрешится сегодня же. Так будет лучше. Гораздо лучше…
- Эрик, прошу вас, - я поймала его руку и с силой сжала. Он с каким-то отстраненным удивлением посмотрел на наши сплетенные пальцы. – да, я опять вас прошу…все будет хорошо, я вам обещаю…
- Уезжайте. Чем раньше, тем лучше, - он отвернул голову.
Мне захотелось обнять его, чтобы хоть как-то утешить и успокоиться самой, но я не посмела.

На соседней улице я наняла экипаж и приказала ехать по адресу, обозначенному на данном мне конверте. Всю дорогу – а заняла она минут сорок, я сидела, нервно теребя письмо в руках, и смотрела на счастливых, беспечных прохожих. Мы выехали из города, промерзшая дорога была неровна и экипаж начало нещадно трясти. Я ненавижу этот способ передвижения и ненавижу эти неухоженные дороги.
Наконец-то мы подъехали к небольшому дому из светлого камня. Одна его сторона была закрыта черной сеткой плюща, в окнах горел свет.
Я приказала кучеру ждать меня, а сама подошла к входной двери и постучалась. Руки странно дрожали и я лишь усилием воли смогла заставить себя успокоиться.
Мне открыл толстый седовласый мужчина в ливрее.
- Вам кого, мадмуазель? - подозрительно глянул он на меня.
- Не слишком-то вежливое приветствие, - говоря это, я обыскала конверт на предмет адресата – вдруг Рауль из предосторожности сменил фамилию, - графу де Шаньи непосредственно в руки, - уже более уверенным тоном заявила я.
- Мне?.. – раздался звонкий голос в глубине дома и к нам приблизился молодой человек. На вид ему было лет двадцать, светлые волосы, немного растерянное выражение в глазах, приятные, но слишком уж мягкие черты лица.
- Уходи, - кинул он слуге и тот, отвесив поклон, послушался.
- Проходите, мадмуазель…
- Адриана, - я улыбнулась и вошла в дом, - нет, прошу вас. Он сказал подождать ответа, - я протянула Раулю конверт.
- Он?.. – тон у него был такой, словно он прекрасно понимал, о ком идет речь, но очень хотел ошибиться.
- Эрик, - вздохнула я.
- А вы?..
- Его друг. Неужели вы  предполагаете, что Эрик пойдет на почту и там спокойно скажет: а отправьте-ка это письмо графу де Шаньи. Да, тому, о ком не так давно писали все газеты. Кстати, я Призрак Оперы, очень приятно.  Я надежней и быстрее. Так что поторопитесь, уж не знаю, что он вам написал, но ждать долго мне бы не хотелось.
- Да, да, конечно…сейчас… - он взял письмо, кинул на меня еще один недоверчивый взгляд и ушел.
Чудесно. А предложить мне «подождать здесь» ну хотя бы из вежливости? Впрочем, я не удивлена – вряд ли этот мальчик может позаботиться даже о себе самом. Воспитание… Вот я – иное дело…выросшая свободной от всяческой родительской опеки, с ранних лет приученная к труду…

Вдруг на лестнице на второй этаж, куда поспешно удалился граф, появилась девушка, бросила на меня пронзительный взгляд и исчезла вновь. Я успела зафиксировать и запомнить ее лицо – тонкие, приятные черты, большие глаза, светлые волосы – про такие влюбленные мужчины говорят, что на свету они сверкают золотом. Подумала о том, что и Эрик так говорил и поморщилась от укола ревности – моего вечного спутника тогда, когда мужчина мне хоть сколько-нибудь нравился.
Посмотрела на себя в зеркало при входе и грустно покачала головой. Наследственность не скроешь, сколько бы я не обманывала себя и окружающих.
Но я тут же улыбнулась себе – улыбка всегда преображала мое лицо, делало его даже красивым. Во мне была определенная прелесть, это было бесспорно и об этом не стоило забывать, особенно рядом со златовласыми красавицами вроде Кристины.

Наверху послышался топот, потом сердитый мужской голос, ему ответил женский, тон разговора понизился…минут через десять, когда я уже начала терять терпение – появился Рауль, а за ним Кристина. Они подошли ко мне, смотря на меня – или это мое богатое и настроенное  явно против них воображение начудило – словно на невиданную зверушку в зоопарке.
- А кто вы ему? – спросил Рауль, но я смотрела на его жену. От меня не скрылись и тщательно скрываемые косметикой синяки под глазами, и изможденность и грусть во взгляде. В то же время ей было явно любопытно. Любопытно, как же рядом с Эриком смогла оказаться какая-либо девушка. Эта мысль разозлила меня.
- А что? – довольно-таки грубо ответила я, - если вы мне не доверяете, можете сами поехать по указанному адресу и убедиться, что теперь он проживает именно там.
- Мой муж совершенно не то имел в виду, - мягко прервала меня Кристина. Удивительно – от ее тихого, чуть меланхоличного голоса я тут же успокоилась, - мы просто хотели узнать, кем вы ему приходитесь…Сестрой, другом или…
- Просто другом, - мои глаза встретились с ее – нежного голубого цвета, - что вы пытаетесь узнать? Заботиться о нем кто-нибудь? Одинок ли он? – строго спросила я, - можно ли вам воздержаться от поездки к нему?
Кристина отвела взгляд.
- Нет, - от меня не укрылась легкая  дрожь в ее красивом  голосе, - мы поедем…немедленно. Это ответ на письмо.
- Хорошо. Мой экипаж ждет у ворот, если желаете, то поедем на нем. Конечно, если вас не смущает мое общество, - я бросила взгляд на Рауля и почувствовала невольную жалость к этому юноше – вид у него был очень несчастный…Сложно не терзаться ревностью, когда твоя жена так желает встречи с другим…Ревность слепа.
А я видела – она боится этой встречи. Боится Эрика.
Я почувствовала, как во мне опять закипает злость и обида за него. Но я понимала, что несправедлива – после тех безумств, что натворил Эрик, чуть не подорвав Оперу, девушка имело право относиться к нему с опаской.
- Да, едем сейчас же, - закивала Кристина. Ею, по всей видимости, владело то же желание поскорее со всем покончить, что и ее бывшим учителем.
Минут двадцать ушло на собирание в дорогу, и вот уже мы тряслись в экипаже по направлению к Парижу. Чета де Шаньи молчала, у меня тоже не было ни малейшего желания говорить.
Но при взъезде в город Кристина повернулась ко мне и спросила:
- Он здоров?
- О, вполне. Как и физически, так и психически, не знаю, что беспокоит вас больше, - любезно ответила я.
Больше реплик с ее стороны не последовало.
Когда мы приехали, я выскочила из экипажа и сказала:
- Подождите здесь, я спрошу, готов ли он вас принять.
Они одновременно кивнули.
Я взлетела по лестнице и постучалась к Эрику. Он распахнул дверь  и, бросил на меня сумрачный вопросительный взгляд.
- Она тут? – спросил он.
- Да, в экипаже, позва…
- Нет, - отрезал он, отодвинул меня от двери и вышел. Я, скованная непонятным ужасом, смотрела, как он стремительно спускается по лестнице, потом бросилась в квартиру к окну.
Эрик подошел к экипажу, распахнул дверцу и исчез внутри.
Я едва могла дышать от страха. Мне казалось, что должно случиться что-то ужасное…Но, к моему облегчению, буквально через пять минут высокая фигура моего друга вновь оказалась на улице, он что-то сказал кучеру и через мгновение экипаж тронулся с места. Эрик смотрел ему вслед, пока он не скрылся за поворотом, а через минуту был уже дома, встречаемый моим тревожным взглядом, на который он грустно усмехнулся и произнес:
- Прошу вас, мадмуазель, не смотрите на меня так. Словно на смертельно больного, который нарушил предписания врача и отправился погулять, чем приблизил свою кончину.
Он прошел в гостиную, сел в свое кресло.
- Принесите мне коньяку, зеленая бутыль, впрочем, вы и сами прекрасно знаете, где он, - раздался его голос.
Я быстро сняла верхнюю одежду и принесла ему бутылку и два стакана с ней.
- Вы ели сегодня? – спросила я из чувства долга.
Эрик взял бутылку и ловко откупорил ее.
- Нет, кажется. Но так даже лучше – быстрее опьянею. И принесите для себя другую бутылку, делиться я не собираюсь, - он сделал глоток из горла.
Я поставила ненужные стаканы на стол и села на пол рядом с Эриком.
- Вы ведь понимаете, - заговорил он, - что так проще. Сейчас станет легче, потому что сейчас больнее всего, а потом я справлюсь сам, - еще глоток, - вы ведь именно потому так любите алкоголь. Его изобрели как избавление от боли и средство забыть обо всем…а еще он заставляет говорить и делать именно то, что хочется, но на что не хватает смелости… Это необходимо…
- Конечно, Эрик, - вздохнула я и прижалась к его колену.
- Понимаете, - бутылка была уже полупуста, - когда я представил себе, что она придет ко мне, застынет на пороге, боясь ступить дальше, будет смотреть на меня с ужасом и недоверием…Так она и смотрела, когда я сел в экипаж, а ее муженек едва удержался от вопля ужаса…О, я ужасен, не правда ли!
- Вовсе нет, о чем вы… - прошептала я.
- Знаю, что нет. В этом-то все и дело. Это несправедливо. Мне было горько и тошно от того, как они на меня смотрели. Она…Моя девочка, моя Кристина… не понимаю! Как она могла! Она же… Она же… Моя Кристина, вы бы знали! Она была такой маленькой, такой трогательной… - девушка услышала в его голосе пронзительную нежность, - она распевалась у себя в гримерной, так робко, словно боялась кого-то потревожить… Она была одна, но все время оглядывалась по сторонам…   глаза её блестели… Должно быть она представляла себя на сцене… Она пела все громче и увереннее… Я помню… на ней был недоделанный костюм – блестящий корсет, а юбка совсем не доделана, и это было так трогательно, так прекрасно, и вся он сияла… Голос был так звонок, так чист, но и неразвит, и это придавало ему особую прелесть… Она обняла себя и закружилась по комнате, распевая какую-то песню… Она часто её пела… Какая-то северная баллада, должно быть…
   Как она была прекрасна… И тогда я подумал, что, возможно, она захочет… Я ведь мог дать ей весь мир, мог показать ей столько чудес… Мог открыть ей Музыку. Ведь вы и не подозреваете, что это такое…
   Музыка… Это же самое прекрасное, она такая… Я бы мог показать ей, если бы она захотела, ведь я знаю не всю Музыку, а вместе мы смогли бы…Музыка – это как мир, огромный, бесконечно прекрасный! Господи, это же!.. Что может быть прекраснее? Мы бы пошли в мой мир, не мир отчаяния и боли, но Любви и Счастья! Мне надо было всего лишь, что бы кто-нибудь меня полюбил, и тогда Музыка стала бы прекрасной, я бы понял её, дошел до конца, и, может быть, создал бы ещё что-нибудь новое…   Кристина помогла бы мне… Но почему?.. Как она предпочла все это, всю эту красоту, глубину, чудо и волшебство мальчишке виконту? Все девочки мечтают о сказке, загадках и волшебстве… Я дал ей все это, но она ушла к этому обычному, простому и такому пустому Раулю… Она просила Ангела, получила, но стоило только мальчишке появиться, как она тут же кинулась к нему… Неужели все, ради чего Бог создал это прелестное существо – доля мамаши в окружении деток и приторно-счастливо улыбающегося мужа? И на неё я расточал свое волшебство? Я почти оскорблен… Что же в ней я упустил, что не понял? Только столкнувшись с желаемым, она убежала к этому… Он же весь как на ладони, я могу предсказать все его действия на неделю вперед... – он положил руку мне на голову и осторожно погладил мои волосы, а прижалась к нему с тем безотчетным чувством, с которым домашние животные приходят к хозяевам, чтобы хоть как-то облегчить их боль.
- Но ее гложет совесть за то, что она оставила меня. Она не хочет брать на себя груз вины за смерть человека…я понял это. Ей нужно было только прощение. Я простил ее. Сказал, что у меня все хорошо и попросил забыть обо мне, уехать и больше не возвращаться. Я смотрел на нее достаточно долго, чтобы запомнить ее лицо навсегда…так что кое-что от нее у меня осталось…Теперь она сможет жить спокойно…я хорошо поступил, не правда ли? Не отвечайте, я знаю, что вы согласитесь…вы всегда мне поддакиваете. Что ж, раз она не полюбила Ангела Музыки и Призрака Оперы, то что говорить обо мне, скромном простом Эрике?.. Я глупец, но здравый смысл у меня есть…И я хочу жить дальше, представляете? Хочет не только мое тело, но и сердце. Во мне слишком много идиотской веры в жизнь, видно, Господь дал мне ее как можно больше, дабы я не погиб слишком рано…я ведь его аттракцион, именно так, он развлекается, наблюдая за мной… - коньяк плескался уже только на дне бутылки, язык у Эрика начал заплетаться.
Он вдруг взял меня за подбородок и повернул лицом к себе. Потом резким движением снял маску.
- Вы не дрогнули даже, - усмехнулся он, обнажая неровные зубы, - а она всегда жмурилась…не смогла привыкнуть…вы смогли…

Конечно смогла, Эрик…Если бы вы знали…Когда я работала в цирке, у нас был целый выводок уродцев на потеху публике…их держали в клетках, как зверей. Они были намного, намного страшнее вас. И вот однажды меня заперли с ними в наказание на целую неделю…многие из них были ненормальными не только по внешности, но и по психике. Другие, напротив, лишь лицом отличались от обычных людей…Это было страшно. Я не желаю это вспоминать и вы никогда не узнаете об этом, потому что это, мне кажется, могло бы вас оскорбить…но теперь я могу без дрожи смотреть на ваше уродство. Нет, поначалу мне было неприятно, но это ведь нормальная реакция…что мне ваше уродство?..

- Вы не боитесь меня? – наши взгляды встретились, - не боитесь остаться один на один с пьяным мужчиной? Или вы не считаете меня за мужчину? – он наклонился к моему лицу и мне на мгновение показалось, что он хочет меня поцеловать – и к ужасу своему что-то счастливо дрогнуло во мне от этой мысли и я, кажется, даже чуть придвинулась к нему…но он тут же отшатнулся все с той же усмешкой, - нет, это не так, иначе я бы не стал терпеть вас рядом. Вы считаете меня нормальным человеком, в этом то вся и проблема…я слишком отвык от того взгляда, каким одарила меня сегодня она…всему вы виной. Вы слишком доверяете мне, поэтому я ничего не могу с вами сделать…вы слишком наивны и в этом ваше преимущество. А может вы намеренно наивны? Неважно…
Я снова положила голову ему на колено. Он молчал. Мои воспаленные бессонницей глаза вскоре закрылись и я заснула, а очнулась уже на диване, укрытая пледом. Вспомнилось, что чьи-то руки подняли меня, потом что-то холодное на лбу и на груди…
Приподнявшись, я увидела Эрика, стоящего спиной ко мне у окна. Было пасмурно и солнечный свет едва пробивался сквозь тучи. Я встала и подошла к нему, он скосил на меня глаза и мне показалось, что он смущен.
- С пробуждением… - неуверенно поприветствовал он.
- Спасибо, что не дали замерзнуть и пожертвовали вашим любимым пледом, - широко улыбнулась я.
Он сложил руки за спиной и кашлянул.
- Я…вчера…вел себя, наверное, несколько развязно…
- Вы не сделали ничего, за что вам стоило бы извиняться, по крайней мере передо мной, - я ласково посмотрела на него, а потом перевела взгляд на улицу.
- Смотрите! – вдруг воскликнула я, - снег! – и действительно, маленькие белые хлопья посыпались из свинцовых туч. Я рассмеялась и распахнула окно – морозный свежий воздух проник в комнату и стало совсем легко дышать. Я поймала снежинку и показала ее Эрику прежде чем она превратилась в маленькое пятнышко воды на моей ладони.
Он долго смотрел на мою ладонь, потом перевел взгляд на мое лицо.
- Снега в Париже не было давно…но я всегда любил снег, еще с тех пор, как был ребенком… - сказал он таким тоном, что мне стало спокойно за него. Боль действительно миновала и он справится, обязательно справится…

сюрприз будет в следущей проде.... пьяный Эрик...будет много пьяного Эрика...

пишу :nyam:

Вот, выкладываю один кусочек, может быть до отъезда успею написать еще один...
---------
Мы стали жить, как жили раньше. Больше о Кристине он не говорил, а я, хоть и съедаемая любопытством, решила все же не просить Александра узнать, вспоминает ли он о ней – я ведь дала обещание.
К моей огромной радости, отношения между нами стали более теплыми и доверительными. Его равнодушие ко мне сменилось, как мне показалось, искренней симпатией. Он стал смеяться – а смех его был удивительно красив, и подчас я специально старалась рассмешить Эрика, чтобы вновь его услышать.
Париж между тем погружался в столь любимую мною предпраздничную лихорадку, когда люди на улицах улыбаются друг другу и носятся с огромными пакетами купленных подарков. Я любила даже не сами праздники, сколько эту атмосферу всеобщего единства в предстоящей радости.
И все-таки я не перестаю удивляться самой себе. Прожив столько лет, я не устала чувствовать…Мастер весьма мудро все устроил, если, конечно, это его рук дело – впрочем, я в этом  и не сомневаюсь. Наверное,  перестроил меня так, что мне не надоедает жить. Как он говорил?.. Полное перераспределение молекул для создания более совершенного существа?.. Точно и не вспомнишь все его лекции, прочитанные мне, психически нездоровой и ничего не понимающей девочке. Хотя Мастер, если подумать, тоже сумасшедший в своем роде. Помешанный ученый из дурных третьесортных фильмов. Франкенштейн. Действительно! Слышишь, Александр, так и будем его звать, «наш доктор Франкенштейн»! Забавно, действительно забавно, я чрезвычайно остроумна. Осталось не лопнуть от слишком большого самомнения.
А между делом стоило подумать, как провести надвигающиеся Рождество и Новый Год и как бы втянуть в празднование Эрика. Зачем? Ну, просто потому, что он был единственным близким мне человеком в Париже…Нет, конечно, не единственным, не стоило преувеличивать, но самым близким и дорогим – это точно. Интересно, чувствует ли он то же самое по отношению ко мне? Удивительно, насколько  мне хочется понравиться ему – разумеется, до разумных пределов, не переступая определенной грани отношений.
Все время в жутком страхе, что Александр нагрянет со своими нравоучениями по поводу того, что я «никогда не умею остановиться», «совершенно беспорядочна в отношениях» и «не могу понять сама, зачем мне это нужно, но все равно иду вперед, словно ледокол, накачанный топливом, все команда которого умерла от обморожения, так что ему ничего не остается, как проломить насквозь огромный айсберг прямо по курсу». Мне очень весело, у меня отличное настроение, и даже этот зануда не испортит его.
Но, увы, оказалось, что с Эриком все далеко не так благополучно, как мне хотелось думать, хотя, если посмотреть на произошедшее с другой стороны – бесспорно приятно, что его доверие ко мне достигло такого уровня…
Это было за день до Сочельника. Обычная, традиционная прогулка днем, пока еще не стемнело, чтобы можно было видеть опасные обледенелые куски улицы и вовремя огибать их, не поскальзываясь. Хотя я все равно поскальзывалась. И падала бы, если бы не Эрик, вовремя ловивший свою непутевую спутницу. Мне нравилось, как он меня ловил –так осторожно, словно фарфоровую куклу, стараясь как можно меньше дотрагиваться…он не любил физических контактов, словно был не уверен, как я восприму их. Но, одновременно,  и желал их, как истосковавшаяся по ласке собака.
Мы гуляли…Он, закутанный в свой плащ, шарф так высоко, что скрывает подбородок и рот – и как он дышал? – шляпа бросает тень на лицо, так что кажется, что там ничего нет, просто тьма…И вдруг из этой тьмы, откуда обычно редко доносится хоть звук, возникает голос – волнующийся, но пытающийся тщательно это скрыть, и начинает свою историю…Он рассказал  мне историю Призрака Оперы и его любви к Кристине Даэ. Я не перебивала его…а, думаю, если бы и попыталась, он не заметил бы этого, так быстра была его речь.
Закончив, он резко повернулся ко мне, так что я увидела два тлеющих уголька его глаз, которые он сузил в своем обычном взгляде хищной птицы. А потом, внезапно, метнулся куда-то в сторону и исчез в переулке, оставив меня одну в отвратительном состоянии полного недоумения.
Он не утаил почти ничего, даже того, что хотел уничтожить всю Оперу в приступе ревности…Может, он проверял меня: не испугают ли меня все эти подробности? Пытается отогнать от себя, одновременно надеясь, что я не уйду. Не хочет опять ошибиться в человеке, которому позволил приблизиться к себе. Его можно понять, это вполне разумно и оправдано…

-----
Он ненавидел себя.  Зачем?.. Зачем он рассказал этой девчонке о Кристине?.. О нет…он прекрасно знал зачем и презирал себя за подобную слабость. Он давно думал о том, чтобы все ей рассказать, но всякий раз отгонял от себя это желание, как недостойное его… и все-таки не удержался. Внутренне содрогался от отвращения к себе все то время, пока говорил, но остановиться был не в силах…что он хотел?.. Это было мерзко, это было жалко, но он хотел, чтобы она поняла, как было ему тяжело…
Пожалела? О нет, черт возьми, нет!.. и да… и… и тогда, в пьяном бреду, он взял ее на руки и прижал к себе, с наслаждением ощущая тяжесть ее тела на своих руках. Она и не проснулась, измученная постоянными ночными кошмарами. Донес до кушетки, положил…Прикоснулся губами к ее лбу, а рука каким-то образом оказалась на ее груди и он чувствовал, как бьется под его пальцами ее сердце…она была слишком доступна, чтобы он мог так просто сосуществовать с ней. И слишком доступна, что сделать с ней что-либо недостойное. Он встал, принес плед и накрыл ее, и еще долго сидел рядом, вглядываясь в лицо спящей девушки.
Она совсем не похожа на его Ангела, Кристину. Перед ней не хочется упасть на колени в преклонении перед тем великим, чем была, в его понимании, Женщина, но до нее хотелось дотронуться постоянно, хоть он и не позволял себе этого, она была гораздо материальнее, ближе, проще, легче… плохие мысли…но…вдруг…с ней… что если…
Но что он чувствовал к Блэки? Ничего, если прислушаться к себе.  Нет, что-то есть…непонятное… смесь симпатии, благодарности с физическим влечением одинокого урода к девушке, которая почему-то захотела быть рядом с ним. Она, наверняка, просто издевается над ним, хочет помучить…Нет, чушь. Стоит быть подозрительным и видеть в каждом человека врага, но и разум тоже терять не стоит: она не желает ему зла. Он знает это абсолютно точно. А так же то, что он чувствовал бы себя потерянным без их ежедневных прогулок и разговоров, которым он так противился, но к которым он так скоро привязался. Это было удивительно: чувствовать рядом другого человека…а понимание того, что ты не вызываешь у него привычного уже отвращения сводило с ума, путало и деформировало чувства. Не было четкого объяснения ее к нему симпатии, а идеи, возникавшие в его голове, были пугающе безрассудны и наивны, словно он не прожил долгую жизнь, полную предательств и огорчений, но был неопытным юнцом, не знавшим зла.
И самое страшное, что он чувствовал – еще немного, и он опять будет зависим от другого человека, кто-то еще будет влиять на его эмоции…он знал, как свернуть с этого гибельного пути, но отчего-то упорно шел дальше, что-то непонятное, глубинное, инстинктивное толкало его вперед.

Он оставил ее на улице, сбежал от стыда и  позора видеть жалость в ее глазах.
Но, придя домой, Эрик, не в силах ничего с собой поделать, встал  у окна и напряженно вглядывался в толпу, мечтая увидеть ее и боясь лишь одного: что она не придет.
Блэки вернулась лишь на следующий день, вечером, принесла с собой целый ворох еды – он за месяц меньше съедал, и заявила, что это минимум того, что нужно двум людям, чтобы достойно отпраздновать Рождество.
Эрик понял: ничего не изменилось в ее к нему отношении после его исповеди, и это было настолько неожиданно, и настолько именно то, о чем он и мечтать не мог, что волна благодарности и тепла к этой девочке заставила его сделаться необычайно радушным и веселым хозяином. Стало гораздо легче – ЭТО он смог ей рассказать, и ЭТО она приняла.
Празднование – а про Рождество Эрик не вспоминал с того времени, что сбежал из дома, вылилось в непринужденную беседу за обеденным столом. Они с Блэки сидели друг напротив друга,  девушка с сосредоточенным выражением разглядывала его сквозь бокал с шампанским, он улыбался.
- Ох! И как я могла забыть! – вдруг воскликнула она. Поставила бокал, достала сумочку, вынула два небольших листа, украшенных позолотой.
- Синьора Вероника Веньер, - с важным видом начала она, - одна из богатейших и влиятельнейших особ Венеции, приехала в Париж и намерена справить здесь Новый Год. Устраивает грандиозный бал в своем доме…хотя это огромное здание я бы скорее назвала дворцом…Я ее близкая подруга, кстати, так что…два приглашения. Что скажете? Бал-маскарад, разумеется.
- И, разумеется, с непременным разоблачением как только часы пробьют двенадцать, - довольно равнодушно вздохнул он, взял приглашение, повертел в руках.
- Никакого разоблачения. Снимать маску разрешается лишь хозяйке бала.
- Любопытно, - хмыкнул он, - полагаю, отказаться у меня права нет? Но я не танцую.
- Начинать никогда не поздно.
- Вы ведь знаете – я не люблю толпу. Не люблю балы. Шум.
Она явно расстроилась его несговорчивости.
- Я подумаю, Блэки. Это все, что я могу пока сказать.
Опять костюм Красной Смерти? Напугать всех и привлечь внимание…Он был с Кристиной…Неужели он не знал, что столь пугающий костюм оттолкнет ее, ошарашит? Знал, конечно, но все равно…неудержимая тяга к театральности и попытка проверить ее. Тогда она встречалась со своим Раулем…Все это было неизбежно.
Он отогнал от себя воспоминания, посмотрел на полное надежды лицо Блэки.
Что же ей все-таки от него нужно?..
Еще раз посмотрел на приглашение.
- «Синьора Вероника Веньер», - с пафосом прочитал он.
- Графиня, но титулы она не любит.
- У вас любопытные друзья, - хмыкнул он, - весьма разношерстная компания.
- Мы с ней подружились, когда я помогла ей разоблачить одного слишком обаятельного прохвоста, тянувшего из нее деньги. Я бы вам рассказала, да она просила молчать…
- А все-таки… - она сложил кончики пальцев в сосредоточенном жесте, - объясните мне, если, конечно, желаете: как же получилось, что вы, молодая, одинокая девушка, нигде не работая, так обеспечены, у вас такие неожиданные знакомые… вы очень странная – хотя бы потому, что водитесь со мной.
- Ну… Я… - она отвела взгляд, - я немного старше, чем кажусь и успела сколотить неплохое состояние несколькими удачными вложениями средств. А так…я работала…не слишком приятные профессии…так я и познакомилась с Бесси и всеми остальными. А потом, когда выбралась из нищеты, стала вращаться в высших кругах…Я родилась в Венеции, я, кажется, уже говорила вам, моя мать – потомственная аристократка, отец – русский, из разбогатевшей крестьянской семьи, меня хотели выдать замуж и я сбежала…
- И вы не скучаете по родным?
- Нет, - безучастно ответила она, - я знаю, что они вполне счастливы и без меня. Я всегда была странной, они не понимали меня…ни родители, ни братья, ни сестры…Но я была вполне счастлива сама с собой, так что не стоит меня жалеть. Одной мне гораздо лучше. Вот видите, обычная история… Сбежавшая от замужества девушка.
- Очень решительная девушка. Редко кто решается на подобный шаг.
- Не будь я столь решительной персоной, разве сидела сейчас здесь, напротив вас? – лукаво прищурила она один глаз.
Он со смехом покачал головой,
- Да уж, вашему напору стал бы сопротивляться лишь сумасшедший – опасно для здоровья…
-----------
Эрик провожал ее до дома – она сама об этом попросила.
Снег падал крупными пушистыми хлопьями, людей на улице практически не было, зато в каждом окошке горел свет. На душе было хорошо, спокойно – редкое для него состояние. Блэки вдруг взяла его под руку и доверчиво прижалась щекой к его плечу.
- Вам холодно? – немного смущенно спросил Эрик.
- Немного, - тихо сказала она.
Дикая мысль промелькнула в голове: обнять ее и спрятать от холода под своим плащом.
- Ничего…мы скоро придем, - он сглотнул.
Ему было слишком приятно то, что она идет рядом, совсем близко, и что везде – свет, и что идет такой красивый снег…и он – часть этого мира, он почти верит в это. Раз могло случиться такое, что девушка обнимает его, то возможно и то, что он – человек…Ведь относится она к нему по-человечески… Лицо – признак его отличности ото всех, приговор на изгнание. Раньше было так.
Но она…неужели…а вдруг…она…смогла бы…полюбить его?..
Эта мысль отозвалась болью в сердце. Об этом ни в коем случае нельзя больше думать, никогда.
Ему совершенно не нужно это, достаточно того тепла, что приносит с собой  Блэки. Больше – ничего. Иначе он опять все потеряет.
----------
Лишь мы расстались с Эриком и я поднялась в квартиру, необычайно счастливая, окрыленная прошедшим вечером, как появился Александр. Мрачный до крайности и со столь решительным выражением лица, что я поняла – сейчас будет длительная проповедь, полная обвинений и упреков. Стоило подготовить оборону.
- И как это называется? – строго начал он.
- Называется что? Выражайся конкретнее, шампанское немного спутало мои мысли, - я как ни в чем ни бывало сняла шляпку, перчатки, пальто.
- Ты ведь не хотела…а теперь…«ах, мсье, мне так холодно, обнимите меня, а лучше поцелуйте, а лучше возьмите в жены!»
- Не преувеличивай, - хмыкнула я, в душе понимая некоторую справедливость его слов, - он всего лишь провожал меня до дома.
- А что потом? Что ты хочешь от него? Неужели ты не видишь, к чему это все приведет?
- К чему? Он влюбится в меня? Не говори глупостей.
- Глупостей? А к чему еще может привести общение одинокого мужчины с девушкой, которая готова сделать все, что он ни попросит. Или я не прав?
Я замерла посреди комнаты, сжав губы и смотря на своего друга со злостью человека, учиненного в том, что он бы предпочел оставить неизвестным.
- А даже если так – то что дальше? Это мои чувства, и ему о них знать не обязательно, - проскрежетала я, не в силах отделаться от чувства, что обманываю сама себя.
- О нет, не начинай. Тебе не десять лет, и  не двадцать…
- И не тридцать даже, - скривилась я, - спасибо, что напомнил.
- …и ты все прекрасно понимаешь. Не проще ли перестать разыгрывать комедию и совершенно честно признаться ему…
- В чем?! – возопила я, - в чем признаться? Что люблю его, что хочу сделать его счастливым и дать ему все то, чего он был лишен, но не могу?! Что счастье со мной невозможно, что оно мимолетно, иллюзорно, и что потом будет так больно, что он не вынесет этого! А я не могу этого позволить, я не могу причинить ему боль…я бы все отдала, всю себя, чтобы он больше не знал горя…- я закрыла лицо руками, - признаться ему что искала в нем того, кому смогла бы без опасений рассказать о себе…того, кто мог бы меня понять…я и нашла. Но я не имею права закрывать глаза на то, что все это невозможно…
- Но если бы ты попыталась рассказать ему…
- О чем? – истерично хохотнула я, - и зачем? Чтобы он подумал: «о, как она одинока, я просто не имею права оставить ее»?
- Но он одинок так же…
- И я скрашиваю его одиночество, я  - его друг.
- Ему не нужен друг, ему нужна любимая. И однажды он полюбит тебя.
- Значит, я должна уйти до этого момента, чтобы…
- Он все равно будет страдать.
- Меньше, чем если бы я исчезла тогда, когда мое присутствие для него было бы необходимой частью жизни.
- Это уже случилось и глупо не замечать этого.
- Все еще можно остановить.
- Зачем? И неужели ты откажешься от него?..
- Я отказывалась от столь многого, что это вошло у меня в привычку.
- И для чего ты тогда начала эту историю?
- Без меня он сошел бы с ума.
- Он и сойдет – когда ты бросишь его.
- Или когда, в один прекрасный день, вдруг обнаружит, что я бесследно исчезла.
- Как бы то ни было, ты единственная, кто мог бы сделать его счастливым.
- Неужели? Счастье, идущее за руку с Несчастьем – не слишком приятная перспектива.
- А не проще ли спросить у него самого, чего он желает?
- Он не поймет. Предоставление ему выбора будет лишь тщательно замаскированным обманом.
- И что же ты намерена делать? Ты начала эту игру, прекрасно зная, куда она приведет, но все же стараясь не думать об этом, а теперь  пытаешься скинуть с себя всякую ответственность и сбежать.
- А что, если так?! И я сделаю это! Ему же во благо! После Нового Года…
-  Ты просто запуталась. Ты сама не знаешь, чего хочешь.
- Увы, - я опустила взгляд, - знаю, как и то, что этого никогда не будет. Ты не понимаешь…Когда мы шли сегодня вечером, вдвоем…этого чувства  так давно не было…с ним я забываю обо всем, обо всей своей жизни до того, и мне так отчаянно хочется верить… - слеза скатилась по моей щеке и я почувствовала на губах ее солоноватый вкус, - с ним я пытаюсь верить, я смею надеяться. Было так удивительно обнаружить, что я, кажется, люблю его.
- Адри…дорогая… - мягко начал Александр, - но если ты любишь, если он…
- Нет! – я жестом прервала его, - я не посмею. Я слишком боюсь того, что может случиться, и ты понимаешь почему, - я зажмурилась, пытаясь остановить слезы, - уходи, прошу тебя. Дай мне еще один вечер с ним, дай отметить Новый Год. Спасибо, что вернул меня на землю и заставил трезво оценить сложившуюся ситуацию…но сейчас я хочу остаться одна.
И он ушел, а я села на диван и долго еще сидела неподвижно, не думая ни о чем…боясь думать.

----------
Экипаж доставил его к огромному особняку. Музыка была слышна уже на улице, входные двери гостеприимно распахнуты и двое дворецких встречали гостей.
Он бы и не пошел на этот бал, если бы не письмо Блэки на следующий день после Рождества, в котором она написала, что заболела и вынуждена, пока не поправится, отказаться от его общества, но на маскарад пойдет обязательно и спрашивает его: принимает ли он ее приглашение? Он просто не смог отказаться. Да, это было удивительно, но – не смог. Он не желал ее расстраивать.
Никакого костюма – просто черный фрак и белая маска. И, как оказалось, - он не прогадал – практически все мужчины были одеты так же, как и он, в то время как дамы ошеломляли красотой платьев – больше красоваться на маскараде им было нечем.
Но где же Блэки? Найти ее в этом калейдоскопе масок было едва ли возможно.
Он прошел в бальную залу.
Размер праздника и вправду впечатлял, как и размер кошелька его устроительницы. Ярко освещенная зала, повсюду зеркала, позолота, оркестр на специально построенном помосте – и весьма неплохой оркестр.
Все танцевали. Увы, у него опыта в этой забаве не было – найти партнера всегда было весьма затруднительно… Он встал к колонне и стал слушать музыку, надеясь, что Блэки сама его найдет. Сегодня он получил от нее записку, что она поправилась и они обязательно увидятся. Белое платье и черная маска…но их столько… А он соскучился по ней. Не видел пять дней. Оказалось: это не так и просто – занимать себя, когда так привык, что она приходит каждый день, разговаривает, смеется…
Эрик внимательно наблюдал за танцорами, за их движениями. Со стороны все казалось весьма простым, главное – слушать музыку… За короткое время были проделаны несколько танцев, которые Эрик тщательно запомнил, и, когда они начали повторяться, он с удивлением поймал себя на мысли, что и сам хотел бы попробовать. Ему надоело стоять у колонны, словно неподвижному изваянию, тем более, что он видел, с каким интересом смотрели на некоторые девушки…нет, глупость конечно, наверняка они просто посмеивались над его высоким ростом…
Он огляделся.
К соседней колонне прислонилась девушка в платье нежного зеленого цвета, с огненно-рыжими кудрями и зеленой маской на лице, отделанной золотыми узорами. Видимо, заметив его взгляд, она посмотрела на него, оглядела с ног до головы…вдруг какой-то мужчина подскочил к ней и пригласил на танец. Но она, прежде чем уйти, почему-то подмигнула Эрику и рассмеялась. Через десять минут она вернулась и вновь встала напротив, не сводя с него выжидательного взгляда.
А он не знал, что ему делать. Авантюрист внутри него звал пригласить эту девушку на танец, но здравый смысл…опять этот здравый смысл…
- Шампанского, мсье? – он вздрогнул от неожиданности и оглянулся на внезапно оказавшегося рядом официанта с подносом, заставленным бокалами.
- Да, пожалуйста, - Эрик взял один из них.
Девушка, к которой следующей подошел официант, сделала то же самое, и, улыбнувшись, подняла бокал, кивнула ему и залпом выпила его содержимое.
Бокал шампанского придал ему некоторой смелости.
Но этого и не потребовалось. Она подошла сама.
- Вы весь вечер стоите тут и ни с кем не танцуете, я все время за вами наблюдала…это неправильно. Такой праздник… - голос ее был красив и глубок.
- Я жду здесь одну девушку. И, к тому же, не умею танцевать, - решил быть честным он.
- В такой толпе гораздо проще было бы отыскать ее во время танцев, вам не кажется? - она накрутила на палец прядь своих огненных волос, - а что касается неумения…это совсем просто. Я научу вас. Хотите?
- Я был бы не против.
- Думаю, вашей подруге будет приятно разделить с вами несколько танцев и она возблагодарит меня…как вас зовут?
- Эрик.
- Эмили, - она отступила на шаг и протянула ему руку, - счастлива знакомству.

Все действительно оказалось очень просто. От природы ловкий, четкий в движениях, к тому же обладающий совершенным слухом и чувством ритма, он быстро приноровился к танцам, так что его партнерша заметила:
- Вы не обманываете меня что танцуете впервые?
- О нет…я просто очень стараюсь, - улыбнулся Эрик.

Ему, как оказалось, нравилось танцевать…держать руку на талии девушки, другой – сжимать ее ладонь, а мысль о том, что, знай она, какое лицо у него под маской, то лишилась бы чувств вовсе не расстраивала его, а странно веселила. Безумство…Но это был последний день самого горького года в его сорокалетней жизни и он хотел проводить его достойно.
- Да, мсье, так…нет, ногу сюда…есть небольшие помарки, но они настолько незначительны, что это можно скорее назвать моим желанием найти хоть какие-то недостатки, - Эмили улыбнулась.
Тело великолепно слушалось его, музыка управляла движениями и Эрик наслаждался этим чувством, скользя взглядом по толпе и вновь переводя его на танцевавшую с ним девушку.

Блэки…Это она! Он увидел ее вдалеке, с каким-то бородатым мужчиной. Вот они приблизились в танце… Это точно она – в белом платье, открытые плечи, высокая прическа, простая черная маска…
- Эрик! – словно из тумана раздался голос рыжеволосой девушки.
- Да, простите, - встрепенулся он. Оказалось – все это время они стояли, пока он, завороженный, смотрел на Блэки.
Эмили проследила за его взглядом.
- Это она? Ваша девушка? Та, кого вы пожираете взглядом? В белом платье? Недурна, но не слишком ли для вас низкая?
- Нет, что вы… - едва осознавая смысл ее слов проговорил он, - в самый раз…
- Ну, если в самый раз… - и его партнерша вдруг потащила его за собой, ближе к Блэки.
Она заметила его и расплылась в счастливой улыбке, а он почувствовал, как сильнее забилось его сердце…Что он мог с собой поделать?..
Музыка остановилась, начался переход партнеров…Эмили поманила его пальцем, он наклонился к ней.
- Удачи вам, мсье Эрик… - и опять подмигнула, - и я даже не желаю портить вам вечер, взяв с вас обещание на еще один танец…

был сюрприз....ну ладно...эх....